Текст книги "Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814"

Автор книги: Доминик Ливен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 51 страниц)

Падение Шёнефельда создавало угрозу, что союзники ударят в тыл наполеоновской армии южнее Лейпцига и отрежут ей пути к отступлению. В действительности, однако, уже к утру 18 октября Наполеон решил оставить Лейпциг. Единственный вопрос заключался в том, удастся ли ему увести большую часть своей армии и ее обозов целыми и невредимыми. Еще рано утром 17 октября корпус Бертрана получил приказ идти по дороге за Линденау с тем, чтобы прикрыть Вайсенфельс и обеспечить отход войск Наполеона на запад. В Линденау Бертрана подменили войска, высланные маршалом Неем. Обоз наполеоновской армии также двинулся через Лейпциг в обратном направлении. Уменьшив периметр, вдоль которого была растянута французская армия, и используя крепкие саксонские здания в качестве опорных пунктов, Наполеон не позволил союзникам зайти ему в тыл или отрезать пути к отступлению 18 октября.

Самое большое испытание ждало Наполеона 19 октября, когда его арьергардам пришлось достаточно долго отчаянно защищаться от атак войск коалиции, пока большая часть французских солдат, пушек и все еще крупного обоза протискивались по улицам Лейпцига и переправлялись по мосту – это был единственный путь, ведущий в безопасное место. Многим батареям Наполеона приходилось оставаться на поле боя так долго, насколько это было возможно, чтобы прикрыть арьергард от подавляющей огневой мощи неприятельской артиллерии. А это неизбежно способствовало усилению заторов на улицах Лейпцига 19 октября. Кроме того, Наполеон без всякой на то необходимости ухудшил собственное положение тем, что не сумел навести дополнительные мосты через Эльстер. Российская официальная история приписала это упущение «обычным беспорядкам тогдашней французской военной администрации»[775]775
  Богданович М.И. История войны 1813 г. Т. 2. С. 550–551.


[Закрыть].

Колонны союзников начали наступление на Лейпциг 19 октября в семь часов утра. Тогда же Наполеон возложил задачу формирования арьергарда на польский корпус Понятовского и французскую, итальянскую и немецкую дивизии в составе корпуса Макдональда. Возможно, реалистично прозвучит замечание о том, что, если бы Наполеон отступил за Рейн, очень многие иноплеменные формирования его армии в любом случае не пошли бы с ним дальше. Тем не менее арьергарды отступавшей армии за пределами стен Лейпцига действовали эффективно, используя многочисленные здания и другие объекты на местности с целью замедлить наступление союзников. Но уже к одиннадцати утра войска коалиции начали штурм четырех ворот во внутренней части города. Хотя бои, которые велись силами арьергардов, позволили большей части войск Наполеона переправиться через Эльстер к полудню, все же многие тысячи солдат и большое количество артиллерии все еще пытались проложить себе путь по улицам города. Ничего удивительного, что в этих условиях произошла катастрофа.

На правом краю линии коалиционных войск, к северу от Лейпцига 39-й егерский полк 10-й пехотной дивизии Ливена наконец взял штурмом вход в город со стороны Галльского предместья. Это было грозное боевое подразделение, сформированное в 1810 г. из Брянского пехотного полка. Большая часть офицеров и каждый унтер-офицер полка прослужили в нем с самого начала своей военной карьеры.

39-й егерский полк сражался против турок в 1809–1812 гг., а затем доблестно воевал под командованием Ф.В. Остен-Сакена в 1812 г. и в первой половине 1813 г. Имея опыт взятия мощных турецких крепостей, полк благодаря своему искусству стрельбы в марте 1813 г. практически с налету сломил сопротивление защитников польской крепости в городе Ченстохова, вследствие чего полк получил в награду две серебряные трубы с надписью «За отличие оказанное при кр. Ченстохова 1813 года», а X.А. Ливен был повышен до звания генерал-лейтенанта. Под Лейпцигом полком командовал М.Ф. Ахлестышев – великолепный офицер, тяжело раненый в ходе последнего штурма Галльского предместья[776]776
  О 39-м егерском полке см.: РГВИА. Ф. 489. Оп. 1. Д. 1802. См. также рапорт Ф.В. Остен-Сакена после падения Ченстоховы: РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3403. Л. 8 (об.)-9; Поход… С. 349–351.


[Закрыть].

Тем временем пехотинцы А.Ф. Ланжерона шли на подмогу Ф.В. Остен-Сакену. Два полка Ланжерона – 29-й и 45-й егерский наступали на запад через Розентальский сад и вокруг северной стены города, воспользовавшись неохраняемым мостом через небольшой приток Эльстера и войдя в город в районе госпиталя Св. Иакова. 29-й и 45-й егерские полки участвовали во всех ключевых событиях недавней русско-турецкой войны, начиная с осады Хотина в 1806 г., штурма Браиловы и Журжи и заканчивая сражением, в котором М.И. Кутузов уничтожил основные силы турецкой армии зимой 1811–1812 гг. В 1812 г. и весной 1813 г. полки несли службу в составе корпуса Ф.В. Остен-Сакена, заслужив много одобрительных отзывов и при этом не понеся потерь подобных тем, с которыми столкнулись полки, сражавшиеся под Бородино или преследовавшие Наполеона от Тарутино до Вильно. Когда полки прибыли под Лейпциг, они по-прежнему были укомплектованы ветеранами, имевшими многолетний опыт меткой стрельбы, уличных боев и диверсионных вылазок[777]777
  РГВИА. Ф. 489. Оп. 1. Д. 1855. Л. 2 и далее («Список… 45-го егерского полка» от 1 июля 1813 г.); Д. 1794. Л. 2 и далее («Список… 29-го егерского полка» от 1 янв. 1814 г.); Поход… С. 343.


[Закрыть].

Развив наступление в районе госпиталя Св. Иакова, 29-й и 45-й егерские полки вскоре после полудня оказались вблизи единственного моста через главный приток Эльстера, по которому отступала наполеоновская армия. Под мостом были заложены пороховые заряды. Среди суматохи, вызванной отступлением, офицер, на которого была возложена задача по подрыву моста, отлучился со своего поста, чтобы выяснить, когда следует взрывать заряды, в свое отсутствие передав командование простому капралу. Попав под меткий ружейных огонь 45-го и 29-го егерских полков и имея при себе инструкции уничтожить мост при приближении противника, капрал по вполне понятным причинам привел заряды в действие. Не только Наполеон, но также и ряд других мемуаристов впоследствии обвиняли капрала в том, что французская армия лишилась многих тысяч солдат и сотен орудий, которые после подрыва моста оказались запертыми в Лейпциге. Вполне очевидно, что когда судьба огромной армии оказывается в зависимости от сохранности единственного моста и действующего в одиночку капрала, ответственность за произошедшее лежит на высших чинах военной иерархии[778]778
  О попытках снять с себя ответственность, см.: Smith D. 1813 – Leipzig… P. 272.


[Закрыть].

В Лейпцигском сражении коалиция потеряла 52 тыс. солдат, среди которых больше всего было русских (22 тыс.). Многое о дисциплине армий союзников говорит тот факт, что, несмотря на трехдневные бои и многочисленные потери, когда коалиционные войска ворвались в Лейпциг, они практически не устроили в городе грабежей и беспорядков. Разумеется, потери французов были еще большими. Возможно, они составили всего 60 тыс. человек, как это говорится во французских официальных отчетах. С другой стороны, когда французская армия добралась до Эрфурта, в ее рядах было всего 70 тыс. вооруженных солдат и еще 30 тыс. безоружных отставших воинов, так что общие потери в ходе и сразу после сражения должны были составлять примерно 100 тыс. человек. Триста пушек и девятьсот подвод с боеприпасами также остались в Лейпциге. Таким образом, победа союзников была недвусмысленной и привела к тому, что Наполеон утратил контроль над всеми германскими землями, лежащими к востоку от Рейна[779]779
  О потерях коалиции см.: Ibid. P. 298. Французские данные см.: Dictionnaire Napoléon. P. 354. О потерянных пушках см.: Geschichte der Kämpfe Osterreichs… Vol. 5. P. 652–654.


[Закрыть].

Учитывая численный перевес войск коалиции, именно они должны были выйти из битвы победителями. То, что они были близки к поражению в первый день сражения, было прежде всего виной К.Ф. Шварценберга. Лейпцигское сражение было для Наполеона последним шансом удержать Германию, и он правильно сделал, что воспользовался возможностью, которая предоставилась ему в первый день после ошибки Шварценберга. Тот факт, что он не смог одержать решительную победу 16 октября, в гораздо большей степени объясняется отвагой и упорством войск коалиции, нежели ошибками Наполеона. Однако, как только шансы на победу в первый день улетучились, перевес очевидным образом оказался на стороне сил коалиции, а сам Наполеон слишком долго откладывал отступление и не сумел как следует к нему подготовиться.

Среди главных действующих лиц коалиции сильнее других отличился Г.Л. Блюхер. Без его участия три армии союзников вообще не собрались бы под Лейпцигом. Конечно, он пошел на некоторый риск, и удача была на его стороне. Заслугой Блюхера было также то, что он сумел отвлечь корпус Мармона от участия в атаке Наполеона на Богемскую армию 16 октября, а два дня спустя втянул в сражение войска Бернадота. Однако Александр I также внес большой вклад в победу. Только его вмешательство могло вынудить К.Ф. Шварценберга изменить изначально запланированное им развертывание войск коалиции для битвы. Если бы Александр I не был столь настойчив, российские резервы 16 октября никогда бы не оказались позади Госсы вовремя. Его придирки способствовали тому, что Шварценберг своевременно выпустил на поле боя австрийские резервы. Справедливым представляется вывод о том, что без Александра I Лейпцигское сражение было бы проиграно. Российский император наконец-то получил компенсацию за катастрофу, постигшую его при Аустерлице.

Отступление Наполеона от Лейпцига было чем-то похоже на его отступление от Москвы. Французская армия шла с большой скоростью, расплачиваясь за это большим количеством отставших солдат и падением дисциплины. Русские казаки и легкая кавалерия совершали набеги на отступавшие колонны противника, захватывая военнопленных тысячами. К.Ф. Шварценберг преследовал Наполеона не быстрее, чем в своем время М.И. Кутузов. Даже Г.Л. Блюхер сильно отстал от французов и затем слишком сильно отклонился на север, поскольку неправильно определил линию отступления неприятеля. Роль П.В. Чичагова исполнила баварско-австрийская армия под командованием генерала Вреде, которая попыталась отрезать Наполеону движение на Ганау, но потерпела поражение. Поскольку баварцы совсем недавно переметнулись на сторону противника, французам была особенно приятна эта победа над «предателями». Как и на Березине, армия Наполеона продемонстрировала большую отвагу и стойкость в тот момент, когда она оказалось припертой к стене, и само ее выживание было под вопросом. Тем не менее потеря 15 тыс. солдат при Ганау оказалась для Наполеона слишком велика, и 2 ноября он переправился через Рейн на французскую территорию.

Нет сомнений, что отступление от Лейпцига обошлось без многих ужасных инцидентов, имевших место в ходе марша французов от Москвы до границы России годом ранее. На этот раз снега было мало, реже встречались крестьяне, исполненные жаждой мести, и не было слышно рассказов о случаях каннибализма. Однако теперь свирепствовал сыпной тиф: Наполеон подошел к Рейну, имея при себе около 85 тыс. солдат, но в течение нескольких дней тысячи из них пали жертвой болезни. Тем временем армии коалиции заняли Франкфурт, древнюю «столицу» Священной Римской империи, и двинулись вверх по течению Рейна. Германские земли к востоку от реки находились в их руках. Основы европейского баланса сил были восстановлены. Таким образом, цели русско-прусско-австрийского союза в значительной мере были достигнуты. Кампания 1813 г. завершилась.

ВТОРЖЕНИЕ ВО ФРАНЦИЮ

В кампании 1814 г. военные операции переплетались с дипломатическими маневрами и велись с учетом внутриполитического положения Франции. Это было неизбежным следствием успеха, которого коалиция добилась в 1813 г. Задачей союзного договора, подписанного в Теплице в сентябре 1813 г. между Россией, Пруссией и Австрией, было вытеснение Наполеона за Рейн и восстановление независимости Германии. К ноябрю 1813 г. эта цель была достигнута. Теперь союзникам предстояло решить, следует ли им и в дальнейшем стремиться выполнить поставленные ранее ограниченные военные задачи или пойти дальше. Если они останавливались на последнем варианте, тогда им требовалось достичь соглашения относительно новых целей. Что бы они ни решили, им нужно было иметь дело с французским правительством, которое станет вести мирные переговоры, а затем возьмет на себя исполнение достигнутых договоренностей. Усталость, накопившаяся за время наполеоновских войн, вполне могла подтолкнуть французов к кратковременному миру, но после двадцати двух лет войны союзники жаждали длительного мира, а не просто временного перемирия. Разработка такого устройства, которое гарантировало бы мир и стабильность в Европе, удовлетворяло интересы союзников и было приемлемо для французского общества, была сопряжена с неизбежными трудностями[780]780
  Трактаты, заключенные Россией с Австрией и Пруссией см.: Собрание трактатов и конвенций… Т. 3. С. 111–126; Т. 7. С. 96–112. Австро-прусский договор был идентичным.


[Закрыть].

Следовало ли союзникам предложить Франции вернуться в ее так называемые «естественные границы», проходящие по Рейну, Альпам и Пиренеям, как было предусмотрено в тексте Теплицкого договора? Или же им нужно было стремиться ограничить Францию в пределах ее «исторических» границ, под которыми имелись в виду земли, находившиеся во владении французского короля в 1792 г.? Тесно взаимосвязанным с двумя предыдущими был вопрос, следовало ли союзникам вести переговоры с Наполеоном или низвергнуть его? Вероятно, можно было представить, что Наполеон позволит заключить мир, основанный на принципе «естественных границ», но только очень большой оптимист мог поверить, что французский император станет рассматривать соглашение, возвращавшее его страну в пределы бывших владений короля, как нечто большее, чем временное перемирие. Однако союзники отдавали себе отчет в том, что навязать французам политический режим было не в их силах и не в их интересах. Их армии не могли находиться во Франции вечно. Скорее рано, чем поздно им потребовался бы такой французский режим, который обладал бы достаточной легитимностью, чтобы принять условия мира и удержаться у власти после того, как во французском обществе пройдет вызванное войной чувство усталости. У союзников было много поводов для разногласий относительно того, какого рода политический режим наилучшим образом подойдет под намеченную программу. Очевидно было лишь одно: чем в большей степени режим стал бы восприниматься как навязываемый союзниками, тем сложнее ему было бы снискать поддержку у французского народа.

Это были сложные вопросы, и на них не имелось четкого ответа. Взаимные подозрения и споры в лагере коалиции обострялись вследствие столкновения интересов по вопросу об окончательном послевоенном устройстве Европы в целом. Прямыми и косвенными методами Наполеон управлял большей частью Польши, Германии, Италии и исторических Нидерландов. Теперь предстояло решить судьбу всех этих территорий, и это решение несло в себе огромные последствия для могущества, статуса и безопасности всех стран, входивших в коалицию. Прежде всего речь шла о Польше, точнее сказать о герцогстве Варшавском, которое составляли территории, после разделов Польши входившие в состав Пруссии и Австрии. Александр I хотел, чтобы они достались России. Согласно широко распространенному тогда мнению, баланс сил в Центральной и Восточной Европе зависел от решения этого вопроса. Разногласия по поводу того, как именно следовало разделить Польшу, привели к развалу 1-й коалиции перед лицом революционной Франции. Они также являлись наиболее вероятным камнем преткновения и для нынешней коалиции. Равным образом польский вопрос не мог рассматриваться отдельно от вопроса о взаимоотношениях с Наполеоном и Францией. Перед лицом русско-прусского единства Австрия смотрела на Францию как на возможного союзника. Если бы французы вследствие заключенного мира были чрезмерно ослаблены или унижены, они перестали бы подходить для этой роли. С другой стороны, Франция, обязанная венскому кабинету умеренными мирными условиями и управляемая Наполеоном, зятем Франца I, могла бы стать ценным противовесом могуществу России[781]781
  См., например, письмо графа Мюнстера, ганноверского государственного деятеля, к принцу-регенту (будущему английскому королю Георгу IV), в котором тот сообщал о спорах, разгоревшихся в январе вокруг военной и дипломатической политики в отношении Франции: «Главной причиной всех разногласий служит то, что Россия до сих пор не заявила о том, через какие части Польши она намеревается провести свои границы», см.: Fournier A. Der Congress von Chatillon: Die Politik im Kriege von 1814. Wien, 1900. P. 295–296.


[Закрыть].

Хотя между всеми союзными державами существовала некоторая напряженность, самым серьезным был конфликт между Австрией и Россией. Одной из ключевых сфер, где сталкивались их интересы, являлись Балканы. В 1808–1812 гг. русские были очень близки к тому, чтобы завоевать всю территорию современной Румынии и превратить Сербию в зависимое от России государство, тем самым повысив авторитет и влияние русских на Балканах. Лишь угроза наполеоновского вторжения убедила Петербург отказаться от этой затеи, однако никто в Вене не был столь наивен, чтобы поверить, что этим дело и кончится. Если смотреть шире, австрийцы опасались растущего могущества России, лишним чему свидетельством стал 1812 г. Практически полная географическая неуязвимость России, сила ее армии и количество имевшихся в ее распоряжении ресурсов – все это делало Российскую империю державой, которая внушала страх ее соседям.

Тем не менее опасения Австрии не следует преувеличивать, в 1814 г. Австрия своей мощью еще не сильно уступала России. До 1914 г., когда Россия усилилась в результате стремительного роста населения, а австрийская армия оказалось ослабленной вследствие конфликтов между различным национальными группами внутри империи Габсбургов, было еще далеко. Что же касается 1814 г., то австрийцы даже собственными силами могли оказать упорное сопротивление России. Действуя же в союзе с Пруссией, они имели все шансы нанести ей поражение. Во многих отношениях главной проблемой для Меттерниха в 1814 г. была сплоченность Пруссии и России, что позволяло последней действовать более уверенно и давало возможность беспрепятственного прохода в Центральную Европу. Русско-прусский альянс грозил Австрии изоляцией и шел вразрез со стремлением Меттерниха к созданию германского блока, который в значительной степени лишил бы Францию и Россию влияния в Центральной Европе. Внутри самого союзного блока природные богатства Австрии и историческое наследие Габсбургов естественным образом обеспечивали Вене главенство. В то же время Меттерних предвидел, что гарантией мира и равновесия в Европе в целом был бы баланс сил между Францией и Россией[782]782
  Даже на английском языке о К. Меттернихе и его политике существует обширная литература. Основополагающими работами являются кн.: Schroeder P. W. Op. cit.; Kissinger H. Op. cit. Книга П. Шредера является особенно ценным исследованием. А. Скед намечает ряд наиболее широко распространенных трактовок «системы» Меттерниха в своей кн.: Sked A. Metternich and Austria. London, 2008. Что касается роли Меттерниха в свержении Наполеона – сюжета, которому в книге уделено наибольшее внимание, – автор этих строк в какой-то мере разделяет скептицизм А. Скеда.


[Закрыть].

Виды австрийцев на будущее имели некоторую поддержку внутри прусского правительства. Когда в феврале 1813 г. между Россией и Пруссией шли переговоры по поводу заключения Калишского договора, сильные разногласия вызывал вопрос о судьбе некогда принадлежавших Пруссии территорий в составе герцогства Варшавского. Ближайший советник прусского короля генерал-майор К.Ф. Кнезебек разделял опасения высшего генералитета Австрии, связанные с возможным маршем на Париж и свержением Наполеона[783]783
  О взглядах К.Ф. Кнезебека см.: Friederich R. Op. cit. Vol. 3. P. 81–82.


[Закрыть].

Кнезебеку противостояли Г.Л. Блюхер, А. Гнейзенау и Силезская армия. Их взгляды порой недооценивают, утверждая, что в их основе лежала лишь жажда мести и стремление к воинской славе. Это несправедливо. Генерал-квартирмейстер Силезской армии барон К. Мюффлинг, невозмутимый штабной офицер, в личном плане был гораздо ближе к Кнезебеку, чем к Гнейзенау или Блюхеру. Однако он разделял их мнение, что длительный мир требовал отстранения Наполеона от власти. Мюффлинг полагал, что если бы Наполеон сохранил свои полномочия, тогда после короткой передышки и перегруппировки сил он непременно попытался бы перечеркнуть все результаты мирного урегулирования. Его поддержали бы все ветераны его армии, на тот момент находившиеся в плену у союзников или в госпиталях. В то же время, добавлял Мюффлинг, когда Наполеон начал бы наступление, переправившись через Рейн, российская армия находилась бы за тысячу километров и не смогла прийти на выручку Пруссии[784]784
  Muffling K. Op. cit. P. 92–93,100–101,418–419.


[Закрыть].

В конечном счете политику Пруссии определял Фридрих-Вильгельм III. Король разделял взгляды Мюффлинга и был удовлетворен соглашением, достигнутым в Калише. Поскольку Фридрих-Вильгельм недавно прошел через терзания, связанные с принятием важного решения о поддержке России в феврале 1813 г., он страстно не желал его пересматривать. В любом случае он доверял Александру I и восхищался им. Король также был благодарен российскому императору за то, что тот не оставил Пруссию на произвол судьбы во время мирных переговоров в Тильзите и избавил его королевство от Наполеона в 1813 г. Очень скоро русско-прусскому союзу было суждено стать еще теснее, поскольку старшая дочь прусского короля стала супругой младшего брата Александра I Николая Павловича, впоследствии унаследовавшего российский престол[785]785
  О Фридрихе-Вильгельме см. Гл. 9, сн. 18.


[Закрыть].

Великобритания стояла несколько в стороне от соперничества, развернувшегося между континентальными державами. Ее участие в коалиции, освободившей Германию в 1813 г., ограничивалось преимущественно тем, что она ссужала армии союзников деньгами. Однако к зиме 1813–1814 гг. ситуация изменилась. С освобождением Германии и приближением момента заключения окончательного мира, Англия решила быть поближе к центру событий. Континентальные державы по своему горькому опыту знали, что если Англия и Франция продолжат войну, то остальные страны в конце концов окажутся в нее втянутыми. Демобилизация армий, восстановление финансов и международной торговли в этом случае были бы затруднительны. Таким образом, требовалось подключить Великобританию к процессу мирного урегулирования, и ее союзники на континенте надеялись, что она поможет склонить Францию к миру, вернув ей значительную часть ее заморских колоний, захваченных Англией в период 1793–1814 гг.

В 1813 г. английские представители при дворах трех союзных держав были не самыми выдающимися дипломатами. Лорд У.Ш. Каткарт и сэр Ч. Стюарт были генералами, скорее желавшими принять участие в боевых действиях, чем вести переговоры. Между тем лорд Д. Абердин, 28-летний английский посол в Австрии, даже не умел как следует говорить по-французски и неизбежно оказывался не в состоянии противостоять напору Меттерниха. В одном австрийском источнике отмечалось, что «из всех трех [послов. – Прим. пер.] лишь Абердин обладал некоторой склонностью к дипломатии, хотя и не имел соответствующего опыта. У двух других не было ни склонности, ни опыта». Союзники направили в Лондон просьбу, чтобы англичане прислали к ним политического тяжеловеса, который мог бы провести переговоры. В ответ на это в главный штаб коалиции в январе 1814 г. прибыл виконт Р.С. Каслри, один из самых способных министров иностранных дел в истории Великобритании[786]786
  Fournier A. Op. cit. P. 10. П. Шредер пытается встать на защиту Д. Абердина, но делает это не совсем убедительно, см.: An Unnatural «Natural Alliance»: Castlereagh, Metternich, and Aberdeen in 1813// International History Review. 1988.10/4. P. 522–540; Внешняя политика России. Т. 7. С. 492–500.


[Закрыть].

Однако ключевым моментом было то, что Великобритания являлась самым могущественным из четырех союзников. После поражения в войне за независимость США, Соединенное королевство оказалось перед вызовом, брошенным ей военно-морскими силами Франции, Испании и Голландии. К 1814 г. англичане сумели разгромить флот этих трех держав, на морях установилось господство военно-морских сил Великобритании. За этим стояли сильнейшие в мире торговый флот и кораблестроительная промышленность Англии, в свою очередь основанные на необъятном финансовом и торговом потенциале Соединенного королевства. Шотландия и Ирландия, исторически служившие потайным входом на территорию Англии, теперь надежно контролировались из Лондона. Помимо перечисленных фундаментальных элементов, из которых складывалось могущество Великобритании, нельзя не упомянуть об А.У. Веллингтоне и его солдатах – лучшей армии и лучшем генерале в истории Англии за два предшествующих столетия. В 1814 г. входившим в коалицию монархам было известно, что наступление Веллингтона вглубь территорий южной Франции удерживали маршала Сульта и свыше 40 тыс. солдат, находившихся под его командованием, вдали от главного театра военных действий на севере страны. Кроме того, следует подчеркнуть что логика межгосударственных отношений в Европе работала на пользу Великобритании. Континентальные державы-союзницы часто могли негодовать по поводу богатства и безопасности Англии, однако угроза их ключевым интересам всегда в большей степени исходила со стороны их непосредственных соседей, имевших с ними сухопутную границу. Они разделяли приверженность Великобритании идее европейского баланса сил, исходя из соображений собственной безопасности. Однако баланс сил на континенте означал, что прочие государства не могли бросить серьезный вызов английскому морскому и колониальному владычеству[787]787
  Составляющие могущества Англии описаны в кн.: Rodger N. А.М. The Command of the Ocean. London, 2004. P. 572–573.


[Закрыть].

Эти реалии сказались на ходе мирных переговоров. Великобритания настаивала на том, чтобы вопрос о «морских правах», т. е. о международном морском праве, не поднимался во время переговоров. Англичане своего добились, и русских это не обрадовало. Генеральный консул России в Лондоне писал, что до самого конца войны английский флот продолжал заключать под стражу российские суда и грузы. Временами у экипажей этих судов действительно имелись при себе поддельные документы, но в любом случае доказать обратное подозрительным британским офицерам было чрезвычайно сложно. Российское посольство никогда не ставилось в известность о том, что судно арестовано, и все последующие процедуры велись тайно и медленно. Даже если англичане в конце концов признавали, что русские суда действовали в рамках закона, долгие проволочки вызывали разорительные убытки. Ни извинений, ни компенсации от англичан ни разу не последовало, а британские офицеры ни разу не были наказаны за то, что по ошибке или по злому умыслу задерживали российские суда. Однако в 1814 г. перед Россией стояли более приоритетные задачи, чем упорядочение морского права, и она была не в том положении, чтобы вызывать раздражение Лондона[788]788
  Внешняя политика России. Т. 7. С. 230–237.


[Закрыть].

Самые важные территориальные приобретения за 1793–1814 гг., немыслимые без господства англичан на море, были сделаны Соединенным королевством в Индии и поэтому не обсуждались в ходе мирных переговоров. Равным образом была обойдена молчанием негласно существовавшая торговая империя англичан, заполнявшая собой вакуум, образовавшийся в результате ухода испанцев из Южной Америки. Предметом переговоров стали колонии, отбитые англичанами у Франции и ее союзников, и лондонский кабинет продемонстрировал мудрость и умеренность, вернув, например, богатые территории Восточной Индии голландцам. Однако Англия сохранила за собой Мальту, Кейп-Код и ряд островов в Индийском океане, что усилило ее контроль над морскими путями. Некоторые военные цели Великобритании в Европе были достигнуты уже в декабре 1813 г. Например, была освобождена Испания. Одной из нерешенных приоритетных задач являлось сохранение бельгийского побережья в дружественных Англии руках. Без этого, писал Р.С. Каслри, английский флот будет вынужден находиться в состоянии постоянной боевой готовности. Однако ни одна европейская держава, за исключением Франции, не препятствовала Англии в этом, и в то самое время, когда Каслри писал приведенные выше строчки, восстание голландцев против Наполеона обещало решить бельгийскую проблему приемлемым для лондонского кабинета образом. В этих условиях Великобритания была в состоянии сохранить баланс сил между союзниками, помогая улаживать их споры и борясь против тех из них, чья мощь или притязания начинали представлять угрозу ее интересам[789]789
  Заявление Р.С. Каслри содержится в ключевом письме к Д. Абердину касательно военных целей Великобритании от 13 нояб. 1813 г., см.: Correspondence, Despatches, and Other Papers of Viscount Castlereagh. Vol. 9. London, 1853. P. 73–76.


[Закрыть].

В 1814 г. большая часть этой «борьбы» была направлена против России, отчасти потому, что она являлась самой могущественной континентальной державой в составе коалиции, а также потому, что цели и образ действий Александра I порой казались англичанам неясными и даже вызывали у них опасения. Александр I оказывал еще большее влияние на внешнеполитический курс своей страны, чем это делал Меттерних у себя дома. Если Меттерних направлял политику Австрии на том основании, что его монарх и, несомненно, австрийская элита в целом разделяли взгляды Меттерниха и верили в то, что он способен отстоять их интересы, то Александр I руководил политикой России потому, что был самодержцем. Вовсе не выражая единодушный взгляд правящих кругов России, по ряду ключевых вопросов император оказывался в значительном меньшинстве.

С точки зрения многих советников Александра I, проблема заключалась в том, что истощенная Россия растрачивала свои богатства и солдат для решения проблем, которые далеко отстояли от коренных интересов империи. А.И. Чернышев был не просто очень лояльным, но и превосходным подданным. Но даже он в ноябре 1813 г. писал, что «Россия больше, чем все прочие союзные державы, нуждается в скорейшем мире: она давно уже лишена всякой торговли, ей нужно привести в порядок финансы <…> лучшие русские провинции опустошены и требуют безотлагательной помощи. Только окончание войны залечит все эти раны»[790]790
  Внешняя политика России. Т. 7. С. 447–451.


[Закрыть].

Очень немногие советники Александра I не согласились бы с этим. Адмирал А.С. Шишков ранее выступал против того, чтобы переправляться через Неман на территорию Германии. Идея переправиться через Рейн во Францию довела его практически до истерики. Министр финансов Д.А. Гурьев предупреждал, что еще один год войны грозит государству банкротством. М.И. Кутузов скончался, Н.П. Румянцев был изолирован, но их призыв подхватил А.А. Жомини, который напоминал российскому императору, что граница по Рейну удерживается могущественной Францией, а побережье Бельгии представляет исключительную важность для российских интересов, поскольку лишь отсюда было возможно сдерживать «грозную мощь Великобритании». Представители российского высшего генералитета в Силезской армии придерживались той же линии, что и Г.Л. Блюхер. Будучи эмигрантом-роялистом, А.Ф. Ланжерон имел личные причины на то, чтобы добиваться свержения Наполеона с престола, однако и Ф.В. Остен-Сакен привел в ужас собравшихся в Нанси сановников, отчаявшихся сидеть между двух стульев, и призвал их поднять вместе с ним бокал за «смерть и уничтожение тирана, который так долго был бичом французского народа и чумой для Европы». С другой стороны, в штабе самого Александра I многие его ближайшие советники были гораздо более осторожны и склонялись в сторону компромиссного мира[791]791
  Там же. С. 429–431; Шишков А.С. Записки, мнения и переписка адмирала А.С. Шишкова; Jomini A. Précis politique et militaire des campagnes de 1812 à 1814. Vol. 2. Geneva, 1975. P. 231–232; Fournier A. Op. cit. P. 364.


[Закрыть].

К.В. Нессельроде развеял опасения своего тестя, российского министра финансов, высказав мысли, которые, несомненно, одобрил бы Александр I: «Войска получают продовольствие и почти все обмундирование за счет тех стран, где ведутся военные действия; конвенции с Пруссией и Австрией очень выгодны для нас, мы пользуемся всеми доходами с герцогства Варшавского, и для меня непостижимо, отчего война оказывается столь обременительной». С другой стороны, главный помощник Александра I по дипломатическим вопросам был не согласен с императором по двум ключевым проблемам, которые имели первостепенное значение не только для российского императора, но и для отношений России с союзниками. Таковыми являлись судьба Польши и вопрос о том, следовало ли идти на Париж и искать способы свергнуть Наполеона. Хотя К.В. Нессельроде знал, что его совет придется Александру I не по душе, он продемонстрировал моральное мужество, продолжая отстаивать то, что, по его мнению, отвечало истинным интересам государства[792]792
  Внешняя политика России. Т. 7. С. 512–514; Lettres et papiers du Chancelier Comte de Nesselrode. Vol. 6. P. 152–153.


[Закрыть].

Нессельроде представил Александру I свою главную записку по польским делам еще в январе 1813 г. В ней утверждалось, что умиротворение Польши посредством создания автономного польского королевства не сильно укрепит положение России и будет иметь роковые последствия. Подобный шаг одновременно отдалит венский кабинет и приведет в ярость патриотически настроенную часть русского общества, которая полагала, что своим недавним поведением по отношению к России поляки не заслужили каких бы то ни было уступок. В более отдаленной перспективе самодержавному правителю России будет чрезвычайно трудно одновременно выполнять функции конституционного короля Польши. Поскольку ничто и никогда не смогло бы отнять у польской элиты надежду на обретение независимости, конечным результатом включения герцогства Варшавского в состав империи могла стать утрата губерний, в которых преобладало польское население и которые на тот момент являлись частью западных приграничных территорий Российской империи[793]793
  Сборник императорского русского исторического общества. Т. 31. СПб., 1881. С. 301–303.


[Закрыть].