Текст книги "Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814"
Автор книги: Доминик Ливен
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 51 страниц)
24 апреля Александр и русская лейб-гвардия вошли в Дрезден, где им предстояло встретить православную Пасху. Для подавляющего большинства русских солдат в Дрездене и других частях Саксонии, пасхальная служба оказалась волнующим действом, которое способствовало духовному подъему. Сергей Григорьевич Волконский, брат князя Репнина-Волконского и шурин П.М. Волконского, был прекрасно образованным, владевшим французским языком офицером кавалергардов. Он вспоминал, как священники выходили из церквей, чтобы провозгласить «теплую для каждого христианского сердца молитву: “Христос воскресе”, а для нас, русских, еще более горячую, ибо она для нас и религиозная, и отечественная. Просто по обоим чувствам, для всех присутствующих русских это была минута восторженности». Однако время молитв и приятного времяпрепровождения подходило к концу. В тот самый день, когда Александр вошел в Дрезден, Наполеон перенес свою ставку вперед из Майнца в Эрфурт, готовясь к наступлению в Саксонии[541]541
Волконский С.Г. Указ. соч. С. 232. Известно множество подобных замечаний: например, те, что были сделаны молодыми штабными офицерами, которые были самыми образованными кадрами в армии.
[Закрыть].
Тем временем болезнь вынудила Кутузова покинуть армию на пути к Дрездену. Старый фельдмаршал умер в Бунцлау 28 апреля. Смерть Кутузова никак не сказалась на стратегии союзников, по-прежнему нацеленной на то, чтобы остановить продвижение Наполеона через Саксонию. Александр назначил новым главнокомандующим Витгенштейна. По многим причинам он был самой подходящей кандидатурой на этот пост. Ни один другой генерал не одержал столько же побед в 1812 г., а слава Витгенштейна только умножилась в результате победоносной кампании по освобождению Пруссии в 1813 г. Витгенштейн владел немецким и французским языками и поэтому легко мог объясняться с союзниками России. Кроме того, его заботы об обороне Берлина и внутренних районов Пруссии возвысили его в глазах пруссаков и дали ему возможность проникнуться их переживаниями. Единственная проблема, связанная с назначением Витгенштейна, заключалась в том, что он был младше по званию, чем Милорадович, Тормасов и Барклай. Последний все еще находился вне расположения основных сил армии, ведя осаду Торна, но два других полных генерала были глубоко оскорблены этим назначением. Тормасов отбыл в Россию, но эта потеря была невелика. Милорадович остался, и Александр успокаивал его ежедневными сообщениями, выражавшими монаршьи поддержку и благоволение.
Все это не имело бы большого значения, если бы Витгенштейн одержал победу над Наполеоном. Поражение при Лютцене дало пищу для злых языков. Будучи и до этого готов вмешаться в ход военных операций, Александр стал еще больше склоняться в пользу того, чтобы это сделать по мере того, как росла волна критики в адрес нового главнокомандующего. К сожалению, критика эта зачастую была оправданной. Пост главнокомандующего оказался Витгенштейну не по плечу. Храбрый, энергичный, щедрый и даже рыцарственный, Витгенштейн был замечательным корпусным командиром, но он не справлялся с гораздо более сложными требованиями, которые предъявляла организация главного штаба, где приказы не всегда отдавались лично главнокомандующим, и где для руководства действиями крупного воинского контингента было необходимо вести скрупулезную административную и штабную работу. По мнению Михайловского-Данилевского, деятельность главного штаба Витгенштейна была хаотичной, а заполнившие штаб многочисленные прихлебатели слабо дисциплинированны и плохо обеспечивали элементарную военную безопасность[542]542
1812 год… Военные дневники. С. 333, 345.
[Закрыть].
В последние дни апреля, когда Наполеон двигался из Эрфурта к Лейпцигу, союзники расположились немного к югу от линии движения французов близ города Лютцена. Они должны были либо попытаться устроить Наполеону засаду, либо быстро отступить с тем, чтобы он не смог дойти до Дрездена раньше них и отрезать им отступление через Эльбу. Выбор не был трудным, поскольку отступление без боя при первом столкновении с Наполеоном повредило бы моральному духу войск и авторитету союзников в Германии и Австрии. Неожиданная атака, заставшая противника во время марша, могла его опрокинуть или по меньшей мере замедлить продвижение.
План действий союзников был разработан Дибичем. Он намеревался застать часть неприятельской армии во время марша, когда она была растянута, и уничтожить до подхода им на выручку остальных корпусов Наполеона. По общему мнению, план был хорош, но его исполнение недостаточно продуманным. Это не удивительно. Витгенштейн привел с собой свой собственный штаб. Почти все лица, занимавшие высшие должности в главном штабе, были заменены накануне сражения. Взять хотя бы один пример: Ермолов был заменен на посту начальника артиллерии князем Яшвилем, который ранее стоял во главе артиллерии корпуса Витгенштейна. Ермолов попал в немилость из-за того, что не смог своевременно пополнить артиллерийский парк боеприпасами, однако в результате неожиданной передачи полномочий Яшвилю новому начальнику артиллерии не было известно местоположение даже тех боеприпасов, которые предстояло доставить. Дальнейшая неразбериха была вызвана тем, что именно тогда русская и прусская армия впервые сражались бок о бок.
План Дибича предполагал, что колонны двинутся в ночное время и займут позиции для атаки к 6 утра 2 мая. Как и ожидалось, возникла путаница, колонны натыкались одна на другую, и даже первая линия союзных войск оказалась на месте не ранее, чем через пять часов после намеченного срока. Не облегчало положение и то, что планы обычно доставлялись очень поздно, а также то, что они были подробны, но не всегда точны. В какой-то мере, однако, задержка могла даже сыграть на руку союзникам. За истекшие пять часов Наполеон и основные силы его армии отошли от поля предполагаемого сражения в направлении Лейпцига, будучи уверены в том, что в тот день сражение не состоится. Кроме того, если бы сражение при Лютцене началось на рассвете, в распоряжении Наполеона имелся бы полный летний день для того, чтобы сосредоточить все свои силы на поле боя, что, вероятно, могло иметь серьезные последствия для оказывавшихся в меньшинстве союзников.
Первоначальной целью коалиционной армии был корпус Нея, стоявший особняком у деревень Гроссгёршен и Штарзидель. Витгенштейну помогло то, что Ней расположил пять дивизий своего корпуса в рассыпном порядке и не принял должных мер предосторожности. Первая атака пруссаков под началом Блюхера застала противника врасплох. Однако в не меньшей растерянности оказалось верховное командование коалиции, которая была вызвана тем, что корпус Мармона был размещен таким образом, чтобы оказать поддержку Нею, а также особенностями рельефа местности, на которой разворачивалось сражение. Это означало, что, несмотря на превосходство в кавалерии, рекогносцировка была проведена коалиционными силами не лучшим образом. Георг Каткарт, сын британского посла в России, находился в главном штабе Витгенштейна. Он отмечал, что из-за волнообразной, распаханной земли из главного штаба коалиции не было возможности видеть то, что находилось за ближайшей возвышенностью, где располагались позиции противника. Первая атака пруссаков на Гроссгёршен была успешна, «но Гроссгёршен – всего лишь одна из горстки стоявших практически вплотную деревень, перемежающихся прудами, бассейнами лесопильных заводов, садами и т. д., что превращает их в хорошую оборонительную позицию». В деревнях, оказавшихся в эпицентре сражения, «располагались каменные дома, мощеные улочки и сады, обнесенные каменными стенами»[543]543
Cathcart G. Commentaries on the War in Russia and Germany in 1812 and 1813. London, 1850. P. 122–130; Riley J. P. Op. cit. P. 80.
[Закрыть].
Впервые коалиционные войска столкнулись с фундаментальным отличием полей сражения в Саксонии и России. В последней деревянные строения не были подспорьем для оборонявшихся. Совсем иное дело – прочные каменные стены и строения в Саксонии, которые порой можно было превратить в небольшие крепости. Войска Нея были неопытны, но храбры. Прусская пехота также продемонстрировала выдающуюся отвагу, кроме того ее подгоняли офицеры, отчаянно пытавшиеся смыть с себя позор, который постиг их при Йене. В результате завязалась жестокая битва, верх попеременно одерживала то одна, то другая сторона по мере того, как деревни доставались противнику и вновь захватывались силами свежих, упорядоченных резервов, быстрые контратаки которых заставали неприятеля тогда, когда он еще не успевал перевести дыхание и перестроиться для обороны своих недавних завоеваний. Основная тяжесть сражения выпала на долю прусской пехоты, тогда как русские пришли ей на подмогу далеко за полдень. С этого момента особенно активное участие в сражении принял корпус Евгения Вюртембергского, который понес немалые потери, сначала отбивая деревни, а впоследствии сдерживая растущую угрозу на правом фланге сил коалиции.
Ключевым моментом сражения, однако, явилось то, что солдатам Нея и Мармона удалось сдерживать атаки сил коалиции достаточно долго для того, чтобы к полю бою успели подтянуться остальные французские корпуса. Положение союзников не облегчало и то, что вследствие плохого планирования и рекогносцировки корпус Милорадовича так и не вступил в бой, находясь всего в нескольких километрах от места сражения. Однако, даже если бы Милорадович оказался на месте, это не изменило бы исхода боя. Учитывая значительный численный перевес французов в пехоте и умение Наполеона этим воспользоваться, как только вся французская армия собралась на поле боя, ее победа стала очевидной. К концу дня, когда Макдональд грозил обогнуть силы коалиции справа, а Бертран слева, Витгенштейн был вынужден задействовать свои резервы в тот момент, когда в распоряжении Наполеона вскоре должно было оказаться большое количество свежих войск.
Клаузевиц утверждал, что Лютцен скорее был сражением, окончившимся вничью, чем поражением коалиции. В конце дня союзники все еще сражались на поле боя и нанесли неприятелю большие потери, чем понесли сами. К отступлению их вынудило не поражение, а подавляющее численное превосходство противника. По мнению Клаузевица, если бы сражения при Лютцене не было, нехватка живой силы все равно заставила бы силы коалиции отступить, при этом даже не замедлив продвижения французов в той мере, как это было достигнуто в результате сражения при Лютцене. В этом объяснении есть доля правды, но также заметны следы явного заступничества. Правда, Лютцен не стал серьезным поражением, но он вполне мог стать таковым, если бы в распоряжении сторон оказалось еще пару часов светового дня[544]544
Clausewitz С. Der Feldzug in Russland… P. 209.
[Закрыть].
После сражения войска коалиции организованно отступили через территорию Саксонии, снова переправились через Эльбу и 12 мая достигли Баутцена в восточной Саксонии. На протяжении большей части пути Милорадович командовал арьергардом и делал это очень умело. Это позволили остальной армии отступить без спешки, в спокойной обстановке. При Баутцене союзники получили почти недельную передышку, пока войска Наполеона их окончательно не нагнали. К тому моменту русским не было равных в том, что касалось арьергардных боев и отступлений. Чтобы им помешать, потребовалась бы гораздо лучшая кавалерия, чем та, что была у Наполеона в 1813 г. Однако в результате сражения при Лютцене король Саксонии, на протяжении двух месяцев занимавший выжидательную позицию, снова примкнул к наполеоновскому лагерю. Саксонскому гарнизону в Торгау, последней укрепленной переправе через Эльбу, находившейся в руках французов, был отдан приказ открыть ворота Наполеону. Командир гарнизона генерал-лейтенант Тильман оттягивал время столько, сколько это было возможно, а затем вместе с начальником своего штаба бежал в расположение коалиционных сил. Неясность относительно возможного вхождения Саксонии в коалицию затруднила проведение реквизиций в апреле. К тому моменту, когда позиция короля Фридриха Августа определилась, у союзников уже не было времени для того, чтобы воспользоваться богатыми ресурсами королевства, которые в течение последующих шести месяцев шли на поддержание военной экономики наполеоновской Франции[545]545
Записки и переписку с Г.Й. Шарнхорстом, К.-А. Гарденбергом и К.В. Нессельроде см.: Freiherr vom Stein… Vol. 4. P. 274–276, 289–290, 293–294, 299-300, 304–306.
[Закрыть].
Повествование о ходе военных операций в апреле и мае 1813 г. это в лучшем случае лишь половина истории. Одновременно с ними шли напряженные дипломатические переговоры австрийцев с обеими противоборствующими сторонами. Это обстоятельство сильно повлияло на стратегию России. В письме к Бернадоту Александр писал, что все сражения, имевшие место в Саксонии в апреле и мае, были даны с целью задержать Наполеона и выиграть время для Австрии, которая непрестанно заявляла о том, что собирается вмешаться. В тот самый момент, когда Наполеон начал движение по территории Саксонии, австрийцы повели свое собственное наступление. Объявив обеим сторонам о своем намерении выступить в качестве посредника, Меттерних отправил к Наполеону графа Л.Ф. Бубну, а в главный штаб коалиции – графа И.Ф. Стадиона, чтобы те узнали условия, которые готовы были предложить противоборствующие стороны. Одновременно Австрия наращивала собственную армию в Богемии, чтобы использовать угрозу военного вмешательства в качестве дополнительного стимула к достижению соглашения[546]546
Внешняя политика России. Т. 7. С. 238–242; Oncken W. Op. cit. Vol. 2. P. 660–663.
[Закрыть].
К тому времени Австрия решительно склонялась на сторону сил коалиции. Три месяца переговоров с Францией и Россией однозначно продемонстрировали, что Наполеон оставался врагом Австрии на пути к достижению ее главных целей – возвращение утраченных территорий и восстановление некоторого подобия баланса сил в Европе. По этим коренным вопросам русская и прусская стороны вполне искренне поддерживали позицию Австрии. Если Вена действительно хотела положить конец господству Франции в Европе, она могла сделать это лишь союзе с Петербургом и Берлином, и, вероятно, только в результате военных действий. Чисто гипотетически простая угроза австрийского вмешательства на стороне сил коалиции заставила бы Наполеона пойти на уступки, достаточные для удовлетворения венского кабинета. Некоторые австрийцы надеялись на это, а Россия и Пруссия этого опасались. В конце весны и в течение лета 1813 г. вокруг этого ключевого вопроса развернулись дипломатические переговоры между Австрией, Францией и представителями коалиции.
29 апреля, за три дня до сражения при Лютцене, Меттерних отправил два важных письма барону Лебцельтерну, своему представителю в главном штабе коалиции. Министр иностранных дел Австрии отметил продолжавшееся недоверие союзников по отношению к венскому кабинету и намеревался объяснить, почему годы финансового кризиса, начавшегося в 1809 г., так сильно задержали военные приготовления. Меттерних писал, что недавние заявления Австрии, адресованные Наполеону, не должны были оставить у него сомнений относительно позиции венского кабинета. По прибытии в главный штаб союзников Стадион должен был изложить условия мира, выдвигаемые Австрией Наполеону, и заверить русских и пруссаков в твердом намерении Австрии выступить на их стороне, как только будет готова ее армия. В своем первом письме австрийский министр иностранных дел писал: «К 24 мая на территории Богемии у нас будет свыше 60 тыс. человек; всего в нашем распоряжении окажутся две мобилизованных полевых армии численностью от 125 до 130 тыс. человек и резерв, насчитывающий по меньшей мере 50 тыс. солдат». Во втором письме, стремясь развеять опасения союзников по поводу того, что их наступление в Саксонии было слишком рискованным мероприятием, он добавлял:
«Если Наполеон выиграет сражение, это не принесет ему пользы, потому как австрийские армии почти что наверняка не позволят ему развить успех: если он проиграет, его участь будет решена <…> император тем не менее желает сообщить их императорском величествам России и Пруссии о том, что им не следует сомневаться в том, что наша Богемская армия вмешается в дело, что, повторюсь, остановит любое наступление, которое могут предпринять французы в случае своей победы; на этот счет им не стоит беспокоиться ни при каких обстоятельствах»[547]547
Ibid. P. 630–634.
[Закрыть].
Инструкции для Стадиона были даны 7 мая. В них говорилось, что даже минимальные условия, предлагаемые Австрией Наполеону, включали пункты о возвращении Австрии и Пруссии большей части их бывших территорий, упразднении Варшавского герцогства и всех владений Франции на территории Германии к востоку от Рейна и отмене или по меньшей мере видоизменении Рейнского союза. Австрия обязалась выяснить до конца мая, готов ли Наполеон принять эти условия и прислушаться к голосу посреднической стороны. Меттерних утверждал, что требования Австрии должны были специально носить умеренный характер, поскольку она стремилась к длительному миру в Европе, который единственно мог быть построен на согласии всех великих держав. Стадион должен был заверить входивших в коалицию монархов в том, что позицию Австрии не могут изменить ни победы Наполеона, ни его поражения на поле боя. Ему предстояло выяснить мирные условия союзников, но также создать основу для военного сотрудничества на тот случай, если бы перспектива военного посредничества Австрии не поколебала решимости Наполеона[548]548
Ibid. P. 640–644.
[Закрыть].
И.Ф. Стадион добрался до главного штаба коалиции в девять часов утра 13 мая, одиннадцать дней спустя после сражения под Лютценом и за неделю до сражения под Баутценом. В тот день он дважды встречался с Нессельроде. 13 мая в своем рапорте к Александру Нессельроде резюмировал позицию Австрии в том виде, в каком ее изложил Стадион. Венский кабинет собирался настаивать на возвращении земель, утраченных Австрией в 1805 и 1809 г. Он также поддерживал идею восстановления территории Пруссии в том формате, как это оговаривалось в русско-прусском союзном договоре. Австрия требовала упразднения Варшавского герцогства, всех владений Франции к востоку от Рейна и самого Рейнского союза. Если Наполеон не принял бы этих условий к 1 июня, Австрия должна была вступить в войну, независимо от того, что произошло бы на поле боя к тому времени. Стадиону предстояло согласовать с союзниками основные положения плана совместных военных операций. Нессельроде справедливо отмечал, что, «безусловно, вышеперечисленные условия никогда не будут приняты Францией». Он добавлял: «Г-н граф Стадион официально обещает от имени своего двора, что никакая отговорка или уклончивый ответ со стороны императора Наполеона не заставят Вену отодвинуть срок выполнения плана операций, который будет согласован между Австрией и союзными дворами»[549]549
Внешняя политика России. Т. 7. С. 196–197.
[Закрыть].
Нессельроде был очень сдержанным и опытным дипломатом. Немыслимо, чтобы он мог неправильно – намеренно или каким-либо иным образом – понять Стадиона в столь важном деле. Сам Стадион был бывшим министром иностранных дел Австрии. При всей ненависти к Наполеону и Французской империи в Германии он никогда не стал бы намеренно вводить русских в заблуждение. Действовать подобным образом было очень рискованно, как с военной точки зрения, так и учитывая влияние этих действий на австро-русские отношения. Возможно, рвение Стадиона позволило ему несколько вольно толковать полученные инструкции, хотя невозможно узнать, о чем говорили Меттерних и Стадион перед отъездом последнего в главный штаб коалиции. Кто бы ни был виноват, однако нет сомнений в том, что сказанное Стадионом Нессельроде не отражало истинное положение дел в Вене.
Прежде всего не было никакой уверенности в том, что Франц I будет следовать намеченной Стадионом бескомпромиссной линии в том случае, если Наполеон отвергнет какое-либо из минимальных условий, предложенных Австрией, будет тянуть время или одерживать военные победы над союзниками. Кроме того, когда Нессельроде три недели спустя наконец удалось встретиться с фельдмаршалом Шварценбергом и генералом Радецким, главными военачальниками Богемской армии, они заверили его, что австрийская армия никогда не могла и помыслить о том, чтобы пересечь границу с Богемией ранее 20 июня. Замешательство и подозрения со стороны России были неизбежны. Говорил ли Стадион от имени Меттерниха? Каковы были истинные взгляды уклончивого министра иностранных дел, и говорил ли он от имени Франца I? Понимал ли (не говоря уже о том, чтобы контролировать), кто-либо из государственных деятелей Австрии, что именно делалось в армии для ее подготовки к войне[550]550
Там же. С. 236–237.
[Закрыть]?
Категорические заверения в поддержке, исходившие от австрийской стороны, для войск коалиции были серьезным дополнительным основанием к тому, чтобы прекратить отступление от Баутцена и попытать счастья в еще одном сражении с Наполеоном. Тем не менее при наличии основательных причин для того, чтобы попытаться выиграть время и замедлить продвижение Наполеона это решение было очень рискованным. В сражении при Баутцене 20–21 мая союзники могли выставить только 96 тыс. человек: к концу сражения у Наполеона было вдвое больше войск, а что касается пехоты, то его превосходство было еще значительнее, что могло иметь решающее значение на поле боя. На карте местность в районе Баутцена, казалось, располагала к тому, чтобы занять прочную оборону. Когда русские войска прибыли на место, они по своему обыкновению сразу же начали рыть рвы и возводить укрепления. Хотя отдельные оборонительные пункты были очень сильно укреплены, позиция в целом была разделена ручьями и оврагами на несколько участков. Координация обороны или перемещение резервов с одного участка на другой были сопряжены с трудностями. Кроме того, позиции союзников были слишком растянуты для столь небольшого количества войск. Русские имели в четыре раза меньше людей на километр, чем под Бородино.
Граф Ланжерон прибыл в Баутцен вместе с войсками Барклая де Толли всего за четыре дня до сражения. После падения Торна они двинулись форсированным маршем на выручку основных сил армии. В сражении при Баутцене корпус Ланжерона, находившийся под общим командованием Барклая, стоял на правом фланге линии войск коалиции, куда, как оказалось, Наполеон собирался направить главный удар своих сил под командованием маршала Нея. В своих мемуарах Ланжерон отмечал, что рельеф местности давал солидные преимущества оборонявшейся стороне, но, чтобы удержать эти позиции, нужно было иметь 25 тыс. человек, а у него имелось всего 8 тыс. Корпус Евгения Вюртембергского находился на левом фланге войск коалиции. Как и Ланжерон, он признавал, что решение принять бой при Баутцене было принято прежде всего по политическим мотивам. По мнению Вюртембергского, «учитывая, в сколь сильном меньшинстве мы были и сколь протяженные позиции мы удерживали, мы могли рассчитывать не на победу в сражении, а лишь на то, что нам удастся нанести урон неприятелю и провести организованное отступление под прикрытием нашей многочисленной кавалерии»[551]551
Langeron A. Op. cit. Р. 169–78; Württemberg Е. Op. cit. Vol. 3. P. 39.
[Закрыть].
В случае сражения с лучшим генералом своего времени, имевшим двойной численный перевес, велика была вероятность, что союзники будут наголову разбиты. Даже очередной Фридланд, не говоря уже об Аустерлице, возможно, уничтожил бы эту коалицию, как это ранее происходило со многими другими. Если бы не ошибки маршала Нея, Наполеон 21 мая мог одержать победу, равную той, что он в свое время одержал под Фридландом.
План Наполеона был прост и нес в себе огромный разрушительный потенциал. 20 мая его ограниченные и ложные атаки должны были приковать основные силы союзников к оборонительной линии, тянувшейся от подножья Богемских гор на их левом фланге до Креквицких высот – на правом. Эти атаки должны были продолжаться 21 мая. Учитывая численность французов, было легко провести эти атаки очень убедительно и даже заставить союзников направить туда часть своих резервов, чтобы остановить французов. Но решающий удар предстояло нанести 21 мая корпусам Нея и Лористона по позициям Барклая, находившимся на правом краю позиций союзников близ Гляйна. Имея подавляющее численное превосходство, они должны были прорвать оборону Барклая и выйти в тыл коалиционных войск, отрезав все пути, по которым союзники могли бы организованно отступить на восток к Райхенбаху и Гёрлицу, грозя обратить врага в беспорядочное бегство на юг, через австрийскую границу. Этот план был абсолютно реалистичным, чему, несомненно, способствовало наличие у Александра навязчивой мысли о том, что основная угроза ожидалась на левом фланге в виде попыток Наполеона оттеснить союзников от границы с Богемией и тем самым похоронить их надежды на совместные действия с австрийцами. Напротив, Витгенштейн справедливо полагал, что главная опасность исходит с севера. Однако к тому времени Александр успел разувериться в Витгенштейне и действовал практически самостоятельно, являясь де факто главнокомандующим. Более того, Витгенштейн не облегчил положение, поведав императору, что Барклай командовал 15 тыс. человек, тогда как на самом деле у него была едва ли половина от этого количества[552]552
Помимо указанных основополагающих работ (М.И. Богдановича, Р. Фридриха, Д. Чандлера, Дж. Рили и П. Хофшроера) ценным источником по этой теме является мемуары барона К. Мюффлинга, однако его оценку численности корпуса М.Б. Барклая (5 тыс. солдат) следует воспринимать критически, поскольку А.Ф. Ланжерон, командовавший этим боевым подразделением, утверждает, что в тот день в его рядах было 8 тыс. человек: Muffling К. The Memoirs of Baron von Muffling: A Prussian Officer in the Napoleonic Wars. London, 1997. P. 36–38.
[Закрыть].
20 мая сражение пошло по плану Наполеона. Вдоль всей линии фронта коалиции, вплоть до Креквицких высот, развернулись ожесточенные бои, и Александр направил часть своих резервов на левый фланг, туда, где видел угрозу. Тем временем солдаты Барклая всего лишь были потревожены немногочисленными перестрелками. На следующее утро сражение возобновилось на участке от предгорий Богемии до Креквица, но Ней и Лористон также вступили в бой.
На краю правого фланга сражение началось около девяти утра. Барклай быстро осознал всю безнадежность попыток остановить превосходящие силы противника, с которыми ему пришлось столкнуться. Он мог надеяться лишь на то, что ему удастся осуществить сдерживающие действия на высотах близ Гляйна и как можно дольше оборонять ключевые пути отступления. Ланжерон отмечал, что в особенности 28-й и 32-й егерские полки в то утро продемонстрировали умение и героизм, сдерживая французов до последней минуты и позволив русской артиллерии покинуть поле боя после того, как она нанесла противнику большие потери. Сам Барклай шел впереди своих егерей, вдохновляя их своими спокойствием и неустрашимостью в минуту крайней опасности. Несмотря на спокойствие русских и временную передышку, выигранную в результате контратаки прусских войск под командованием Клейста, положение становилось все более отчаянным по мере того, как росло давление со стороны Нея, часть корпуса Лористона грозила обогнуть правый фланг Барклая. Когда в три часа пополудни деревня Прайтиц наконец была взята французами, Лористон смог легко продвинуться вперед и отрезать жизненно важную линию отступления союзников по дороге на Вайсенбург.
Вместо этого, к счастью для русских, Ней позволил себе чересчур увлечься яростной схваткой, происходившей справа от него на Креквицких высотах, где Блюхер сдерживал натиск Сульта, в состав войск которого входили корпус Бертрана и наполеоновская гвардия. Вместо того чтобы пробиваться на юго-восток в сторону линии отступления союзников, Ней не только направил собственный корпус против Блюхера на юго-запад, но и отдал Лористону приказ оказать ему поддержку. Оказавшись лицом к лицу с превосходящими силами противника, старый Блюхер, по-прежнему призывавший своих людей сражаться подобно спартанцам при Фермопилах, был вынужден отступить – очень неохотно, но как раз вовремя – по дороге, которая все еще была открыта благодаря усилиям войск Барклая. Русская лейб-гвардия и тяжелая кавалерия получили приказ прикрывать отступающих.
Правый фланг и центр сил коалиции двигались по дороге на Райхенбах и Вайсенбург, левый – по параллельной дороге, которая вела через Лёбау на Хохкирх. Это отступление, по сути, являлось фланговым маршем через переднюю линию гораздо более многочисленных сил противника, который совершался после двухдневных изнурительных боев. Ланжерон писал: «Тем не менее маневр был завершен в величайшем порядке и без малейших потерь, как и все прочие отступления, которые провела за время войны эта превосходная русская армия благодаря своей безупречной дисциплине, умению повиноваться и прирожденной храбрости русских солдат и офицеров». Несомненно, Ланжерон был пристрастным очевидцем событий, но барон фон Оделебен, саксонский офицер в штабе Наполеона, наблюдал за русским арьергардом 21 мая и сделал запись, что «русские отступали очень упорядоченно» и «провели отступление, которое может считаться тактическим шедевром <…> хотя линии союзников были смяты по центру, французам так и не удалось ни отрезать часть армии противника, ни захватить неприятельскую артиллерию»[553]553
Langeron A. Op. cit. P. 189; Odeleben. A Circumstantial Narrative of the Campaign in Saxony in the Year 1813. London, 1820. Vol. 1. P. 95.
[Закрыть].
Для Наполеона исход сражения при Баутцене стал большим разочарованием. Вместо решительной победы он всего лишь оттеснил противника вдоль линии его отступления, потеряв 25 000 человек против 10 850 убитых и раненых в рядах русской и прусской армий. Преследование отступавших сил коалиции принесло ему не больше радости. 22 мая, на следующий день после Баутцена, французы нагнали русский арьергард при Райхенбахе. Отступлению последнего мешали заторы на улицах города, но это обстоятельство не тревожило командиров арьергарда – Милорадовича и Евгения Вюртембергского. Снова Оделебен наблюдал следующую картину:
«Распоряжения касательно обороны спорной высоты делают величайшую честь командиру русского арьергарда. Дорога на Райхенбах, спускающаяся с противоположной стороны холма, на выходе из города делает поворот. Русский генерал до самого конца сохранял преимущество, которое давала ему позиция, и его войска не отступали до тех пор, пока не подошли столь крупные силы французов, что сопротивление стало совершенно невозможно. Сразу после этого его видели защищавшим еще одну высоту между Райхенбахом и Маркерсдорфом, где он вновь остановил движение французов»[554]554
Odeleben. Op. cit. P. 103.
[Закрыть].
Именно «эшелонированное отступление» Вюртембергского, заставившее французов продвигаться черепашьими шагами, взбесило Наполеона и привело его в столь сильное нетерпение, что он взял командование авангардом на себя. В тот вечер русский арьергард занял очередную оборонительную позицию за деревней Маркерсдорф. Когда Наполеон с боем пробивался через деревню, первый же залп русской артиллерии смертельно ранил его гофмаршала и ближайшего друга – Жеро Дюрока. Спустя четыре дня при Хайнау прусская кавалерия устроила засаду на проявивший неосмотрительность французский авангард под командованием генерала Мэзона и наголову его разбила. Как это уже случалось, подвиги союзного арьергарда дали их товарищам время для организованного отступления, но в последние десять дней весенней кампании 1813 г. они фактически добились гораздо большего. Перед Наполеоном предстала кавалерия союзников, сильно превосходящая его собственную, и невозмутимые русские арьергарды, подобные тем, что он преследовал в предыдущем году до самой Москвы, но так и не смог добиться своего. Наполеон не был бы человеком, если бы не содрогнулся при мысли о том, что ему придется возобновить ту же игру в мае 1813 г., имея при этом гораздо более слабую кавалерию. Арьергарду же союзников удалось полностью скрыть от Наполеона глубокие разногласия и потенциальный беспорядок, имевшиеся тогда в главном штабе коалиционных сил.