Текст книги "Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814"

Автор книги: Доминик Ливен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 51 страниц)

В принципе М.И. Кутузов мог отступить из Москвы по нескольким направлениям. Если бы он повернул на северо-запад, например, он мог перекрыть дорогу на Тверь и Петербург, население которого не могли не всколыхнуть новости о падении Москвы. В действительности же он отступил на юго-восток по дороге к Рязани. Во многих смыслах это был самый безопасный путь отхода из Москвы перед лицом противника, входившего с запада. 17 сентября, однако, переправившись через реки Москва и Боровск, Кутузов резко свернул на юг. Двигаясь быстрым маршем, он пересек дороги на Каширу и Тулу прежде, чем свернуть на юг на Старую Калужскую дорогу, которая вела от Москвы на юго-запад.

Тем временем 15 сентября Наполеон вошел в Москву и разместил свою ставку в Кремле. Уже в тот день в разных частях города начались пожары. Москва сгорела за шесть дней. Три четверти зданий в городе было уничтожено. Всего за лето и осень 1812 г. в Москве и Московской губернии было уничтожено частной собственности на 270 млн. руб., что по тем временам являлось астрономической суммой. Подавляющее большинство жителей выехали из города, но те, кто остался, были выгнаны из своих домов, обездолены, а иногда и убиты. Из общего числа 30 тыс. раненых солдат, бывших в Москве, вовремя были эвакуированы всего 6 тыс., прежде всего благодаря стараниям Я.В. Виллие – директора Медицинского департамента Военного министерства, хорошо знавшего свое дело. Но очень многие из оставленных погибли в огне пожара. Когда русские отбили Москву, они обнаружили и сожгли 12 тыс. трупов[350]350
  Новейший обзор этих проблем приводится в Энциклопедии: особенно ценны пассажи о Москве (С. 476–479) и пожаре (С. 482–484). О стоимости уничтоженного частного имущества см.: Богданович М.И. История Отечественной войны 1812 года. Т. 3. С. 28. О вывозе раненых и последующем разговоре с Я.В. Виллие см.: Михайловский-Данилевский А.И. Мемуары. С. 189. См. также: Гаврилов С.В. Указ. соч. С. 143–144.


[Закрыть].

Еще до начала пожара русские были вынуждены оставить в городе обширные запасы боеприпасов, в том числе более 70 тыс. ружей, хотя, по общему признанию, половина из них требовала ремонта. Москва являлась тыловой базой армии Кутузова, и за то короткое время, которое прошло с момента получения известия о том, что город должен был быть оставлен, было крайне сложно вывезти все военные арсеналы. Найти достаточное количество телег в последний момент было невозможно, поэтому большая часть оружия, снаряжения и другого военного багажа было вывезено на 23 баржах. Первым трем удалось успешно покинуть черту города, но четвертая баржа, перегруженная артиллерийскими принадлежностями, села на мель на Москве-реке, и перегородила путь остальным девятнадцати. На этих баржах находилось оружия, обмундирования и снаряжения на сумму 5 млн. руб., которые пришлось сжечь, чтобы все это не досталось Наполеону[351]351
  О баржах см. записи опросов, проведенных в послевоенное время: М.И. Кутузов. Сб. документов. Т. 1. Ч. 2. С. 717–718.


[Закрыть].

Вопрос о том, кто устроил или что вызвало пожар, всегда служил источником разногласий. Достоверно известно, что ни Александр, ни Наполеон не приказывали сжигать город. Еще до сдачи Москвы Ф.В. Ростопчин говорил, что французы завоюют лишь ее пепел. Он эвакуировал московскую пожарную бригаду в составе 2 тыс. человек и все ее оборудование. Казачьи отряды армии Кутузова предали огню по меньшей мере один из кварталов города, следуя тактике выжженной земли, которая предполагала уничтожение всех строений, и которой русские следовали с тех самых пор, как Наполеон оставил позади Смоленск и вторгся в центральные районы России. Кутузов также приказал поджечь многие из остававшихся военных складов. Хотя халатность и грабежи французов могли внести свою лепту в уничтожение города, гораздо большую ответственность за произошедшее, несомненно, несли русские. Что имело значение в то время, так это утвердившееся мнение о том, что во всем виноват Наполеон и что уничтожение города явилось громадной жертвой со стороны патриотически настроенной части русского общества, в том числе в деле освобождения Европы[352]352
  Прекрасным образом эти вопросы рассмотрены в кн.: Попов А.И. Великая армия в России: Погоня за миражом. Самара, 2002. С. 178 и далее.


[Закрыть].

Возможно, пожар помог отвлечь внимание Наполеона от флангового маневра Кутузова, совершенного от Рязани до Калужской дороги. При нормальных обстоятельствах это было бы рискованным предприятием, поскольку во время маневра русские колонны оказывались прямо перед наполеоновской армией, находившейся в Москве. В действительности же, однако, измотанность французов и умелые действия казачьего арьергарда означали, что маневр завершился еще до того, как Наполеон успел хотя бы осознать, что его противник больше не двигался в направлении Рязани.

Обосновавшись в лагере близ Тарутино на Старой Калужской дороге, Кутузов занял прочные позиции. Он мог прикрыть военные заводы и склады в Брянске и прежде всего – имевшие большое значение оружейные заводы и мастерские в Туле. Получив известия о падении Москвы, многие ремесленники Тульского оружейного завода разбежались по своим деревням. Генерал-майор Ф.Н. Воронов, командир Тульского оружейного завода, докладывал, что, если бы ему пришлось эвакуировать завод в Туле, производство могло быть возобновлено не ранее, чем через полгода, что поставило бы военную экономику России на грань катастрофы. Фельдмаршал смог уверить его в том, что Тула теперь находится под прикрытием российской армии и ей не грозит непосредственная опасность[353]353
  Сперанский В.Н. Указ. соч. С. 386–388. М.И. Кутузов. Сб. документов. Т. 1.4.1. С. 250.


[Закрыть].

Кутузов под Тарутино находился в прекрасной позиции для того, чтобы осуществлять вылазки против протяженных линий французских коммуникаций, идущих на запад от Москвы до Смоленска. Он также расположился наилучшим образом с точки зрения сообщения с армиями Тормасова и Чичагова. Поскольку подводы с продовольствием и подкрепления из плодородных и густонаселенных южных провинций шли к Кутузову в основном через Калугу, благодаря новому местоположению у него имелись широкие возможности по части прокормления находившихся под его началом людей и лошадей и восстановления их сил. Однако для того, чтобы понять, как именно это происходило, мы должны на мгновение оторваться от военных операций и взглянуть на мобилизацию российского тыла.

ТЫЛ В 1812 г.

Ранее план Наполеона состоял в том, чтобы вести ограниченную по своему масштабу «кабинетную» войну против Александра I. Французский император, возможно, и размышлял о том, чтобы стереть Пруссию с карты Европы, но он полагал, что уничтожение Российской империи не было ни в его силах, ни в его интересах. Вместо этого он надеялся ослабить Россию, вынудить ее вновь примкнуть к континентальной блокаде и заставить признать факт господства Франции в Европе. Вовсе не желая свергать Александра с трона или погружать Россию в пучину революции и хаоса, Наполеон хотел, чтобы император согласился на условия мира и затем сделал их обязательными для русского общества. Отчасти по этой причине он в ходе кампании 1812 г. подчеркивал свое уважение к Александру и выставлял напоказ свое видение событий, согласно которому истинным поджигателем войны была Великобритания и ее тайные агенты в кругах петербургской знати.

Александр I и его советники прекрасно понимали цели Наполеона и его тактику. Они всеми возможными способами старались навязать ему такую войну, которую он желал вести менее всего. С политической точки зрения это означало ведение народной войны на истребление по примеру Испании, в ходе которой император отказывался от каких бы то ни было переговоров и всячески стремился мобилизовать русское общество для обороны страны, взывая к его патриотическому, религиозному и ксенофобскому чувствам. В своей записке, составленной 12 апреля 1812 г., П.А. Чуйкевич подчеркивал, что «Россия в готовящейся борьбе сей должна возлагать всю свою надежды на собственные свои силы и прибегнуть к средствам необыкновенным, кои обрящет в твердости своего Государя и преданности ему народа, который должно вооружить и настроить, как в Гишпании, с помощью Духовенства». Кроме того, на народную войну, которая велась в собственном отечестве, русское общество охотно предоставило бы необходимые средства и принесло бы жертвы, которых бы потребовала победа над громадной империей Наполеона[354]354
  Безотосный В.М. Аналитический проект военных действий в 1812 г. П.А. Чуйкевича. С. 46; Генерал Багратион… С. 130–138. Дж. Хартли составила очень хороший обзор проблемы сопротивления российского общества Наполеону в кн.: Collaboration and Resistance in Napoleonic Europe. P. 186–202.


[Закрыть].

Самым лучшим источником, дающим представление о личных взглядах Александра I на политическую подоплеку войны на территории России, является запись долгой беседы, которую он имел в Гельсингфорсе (Хельсинки) в августе 1812 г., направляясь на встречу с Бернадотом. Император заметил, что на протяжении всего прошлого столетия Россия воевала за рубежом, и у большинства русских сложилось впечатление, что военные нужды далеко отстояли от их непосредственных интересов и забот. Землевладельцы отказывались отдавать своих крестьян в рекруты, а любое движение вспять вызывало яростную критику по отношению к правительству и его военным представителям. «Теперь нужно убедить народ, – сказал Александр, – что правительство не ищет войны, что оно вооружилось только на защиту государства, надобно было сильно заинтересовать народ в войне, показав ее русским, по прошествии ста слишком лет, впервые вблизи, у них на родине; это было единственным средством сделать ее народною и сплотить общество вокруг правительства, для общей защиты, по его собственному убеждению и собственной его воле».

Александр отметил также, что всеобщая решимость, демонстрируемая русским обществом с начала наполеоновского вторжения, свидетельствовала о том, что его соображения оказались верны. Он добавлял: что до него, то он никогда не заключит мира до тех пор, пока на русской земле будет оставаться хотя бы один неприятельский солдат, даже если бы это означало, что армии – в случае поражения и потери Петербурга и Москвы – потребовалось бы занять прочные позиции вдоль течения р. Волги. Чиновник Великого княжества Финляндского, с которым вел беседу Александр, отмечал в своих мемуарах, что император говорил умно, доходчиво и решительно, что произвело на его собеседника сильное впечатление и воодушевило его[355]355
  Шильдер H. К. Император Александр Первый. Т. 3. С.100–103.


[Закрыть].

Как только Наполеон пересек границу России, Александр I провозгласил войну народной. После того как французы переправились через Двину и подошли к Смоленску и пределам Великороссии, этот призыв прозвучал с удвоенной силой. В начале августа М.Б. Барклай де Толли писал смоленскому губернатору барону К.И. Ашу, что ему известно о том, что верноподданное население губернии встанет на защиту «Священной Веры и Отечественного Края», и что в конце концов Россия восторжествует над «вероломными» французами, как в прошлом она восторжествовала над татарами: «…именем Отечества просите обывателей всех близких к неприятелю мест вооруженною рукою напасть на уединенные части неприятельских войск, где оных увидят. К сему же я пригласил особым отзывом россиян, в местах французами занятых обитающих, дабы ни один неприятельский ратник не скрылся от мщения нашего за причиненные вере и Отечеству обиды, и когда армия их поражена будет нашими войсками, тогда б бегущих неприятелей повсюду встречала погибель и смерть из рук обывательских»[356]356
  Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-ученого архива. Т. 17. С. 157–158.


[Закрыть].

Когда 19 июля Александр I покинул расположение армии и отправился в Москву с целью мобилизации тыла для нужд военного времени, его первоочередной задачей была организация ополчения, которое должно было служить второй линией обороны против захватчиков. А.С. Шишков написал черновик императорского манифеста, в котором содержался обращенный ко всем сословиям призыв поддержать новое ополчение. В манифесте упоминались события двухсотлетней давности, имевшие место в период так называемого Смутного времени, когда русское общество восстало против попытки посадить на российский престол польского королевича и положило конец беспомощности и унижению России, избрав первого Романова и возродив сильное государство:

«Неприятель вступил в пределы наши и продолжает нести оружие свое внутрь России, надеясь силою и соблазнами потрясть спокойствие сей державы. Он положил в уме своем злобное намерение разрушить славу ее и благоденствие. С лукавством в сердце и лестию в устах несет он вечные для ней цепи и оковы. <…> Ныне взываем ко всем нашим верноподданным, ко всем сословиям и состояниям духовным и мирским, приглашая их вместе с нами единодушным и общим восстанием содействовать против всех вражеских замыслов и покушений».

Воззвав к дворянству, «во все времена бывшему спасителем Отечества», и духовенству, манифест обращался к русскому народу. «Храброе потомство храбрых славян! Ты неоднократно сокрушало зубы устремлявшихся на тебя львов и тигров. Соединитесь все: со крестом в сердце и с оружием в руках никакие силы человеческие нас не одолеют»[357]357
  Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года: Сборник документов. М., 1962. С. 14–15.


[Закрыть].

В советские времена символом веры российских историков было утверждение что в борьбе против Наполеона ключевую роль сыграли «патриотически настроенные массы народа». Пожалуй, самым большим вкладом «народных масс», – под которыми в ту эпоху на самом деле понимались крестьяне, – в военные мероприятия России была их служба в регулярных частях армии и ополчении. С 1812 по 1814 г. на военную службу было призвано около 1 млн. человек, и две трети из них оказались в регулярных войсках. Ни один крестьянин не пошел в армию добровольно. Прежде всего потому, что требовался беззаветный патриотизм для того, чтобы прослужить в армии двадцать пять лет при минимальных шансах получить унтер-офицерский (не говоря уже об обер-офицерском) чин. В любом случае крестьянам не разрешалось поступать на службу добровольцами в регулярную армию. Их тела принадлежали не им самим, но государству и помещикам.

Крестьяне не могли также добровольно вступать в ополчение. Последнее формировалось исключительно из крепостных, но не государственных крестьян. Выбор того или иного крестьянина для службы в ополчении всецело зависел от воли помещика. В принципе служба в ополчении была менее безотрадной перспективой, чем служба в регулярной армии, поскольку император обещал освободить ополченцев в конце войны. В целом ряде случаев об этом обещании приходилось напоминать, а самим ополченцам позволялось ношение бороды и каждодневной крестьянской одежды с тем, чтобы подчеркнуть то обстоятельство, что они не были солдатами. Тем не менее свежо было воспоминание о том, что с окончанием войны 1806–1807 гг. большая часть ополченцев в действительности была переведена в ряды регулярной армии.

В марте 1813 г. Д.К. Адаме слышал от своего домовладельца о том, что ни один из петербургских ополченцев никогда не вернется домой. Многие к тому моменту уже погибли. «Остальные уже включены или будут включены в состав полков (т. е. регулярной армии. – Авт.). Ни один из них никогда не вернется обратно. На самом деле это был слишком пессимистичный взгляд. Александр I сдержал свое обещание: ополчение было распущено, и в конце войны его участники были отправлены по домам. Однако потери среди ополченцев были огромны – прежде всего вследствие болезней, истощения и сильного потрясения, испытанного многими крестьянами во время несения военной службы. Например, из числа 13 тыс. человек, призванных в ряды тверского ополчения в 1812 г., только 4,2 тыс. возвратились домой в 1814 г., и этот пример вовсе не является исключением[358]358
  Статистические данные представляют собой заключительные доклады генерал-лейтенанта Я.И. Тыртова и взяты из кн.: Народное ополчение… С. 218–219. John Quincy Adams in Russia. P. 452.


[Закрыть].

В советской историографии большое внимание уделялось также так называемой «партизанской войне» 1812 г. Партизаны эпохи Наполеона изображались как прародители партизанского движения, развернувшегося в тылу немецкой армии в 1941–1945 гг., и как главные герои «народной войны». Таким образом, у западного читателя, далекого от этой проблематики, складывалось впечатление, что в разрушении коммуникаций Наполеона в 1812 г. значимую роль сыграло явление, в чем-то схожее с французскими маки. На самом деле такой взгляд свидетельствует о непонимании слова «партизан» в том смысле, в котором оно употреблялось во времена Наполеона. Русские партизанские отряды, в 1812 г. действовавшие в глубоком тылу французской армии, находились под командованием офицеров регулярных частей. Ядро этих отрядов обычно составляли эскадроны регулярной легкой кавалерии, выделенные из числа основных сил российской армии. Вокруг них группировались казачьи полки. Временами к этим отрядам примыкали вооруженные гражданские лица, но важнейшая роль гражданского населения заключалась в том, что оно предоставляло в распоряжение партизан проводников и поставляло разведданные о перемещениях и местоположении французов. Партизанские вылазки начались еще до того, как Наполеон миновал Смоленск, и продолжились в 1813–1814 гг. Со стратегической точки зрения наиболее важные нападения партизан, как ни странно, имели место в начале 1813 г. Самые известные из них велись под началом А.И. Чернышева, отряды которого проникли вглубь территории Пруссии и сыграли немаловажную роль в привлечении Пруссии на сторону России[359]359
  Выдающейся работой на русском языке о народном сопротивлении Наполеону является книга А.И. Попова: Попов А.И. Указ. соч. Попов также является автором многих великолепных статей о «народной войне», крестьянских беспорядках, партизанах и по смежным темам в Энциклопедии. Здесь можно провести параллели с Испанией, и Ч. Эсдэйл в своей работе показывает, что многие партизанские отряды состояли из регулярной кавалерии: Esdaile С. Fighting Napoleon: Guerrillas, Bandits and Adventurers in Spain 1808–1814. London, 2004.


[Закрыть].

Гораздо более «народная» по своему характеру война велась крестьянством тех губерний, которые оказались вблизи линии наступления Наполеона в 1812 г. Когда французская армия заняла Москву, ей пришлось разослать более крупные, чем раньше отряды на поиски продовольствия и прежде всего – фуража для лошадей. Сопротивление, которое эти отряды встретили в деревнях, стало для Наполеона крупной неприятностью и сделало для него очевидным тот факт, что, если бы он попытался провести зиму в Москве, его армия осталась бы без лошадей и, таким образом, к началу кампании 1813 г. оказалась обездвиженной. Значительная часть крестьянских выступлений носили не вполне спонтанный характер. Местные предводители ополчения из числа дворян, а также чиновники формировали кордоны из ополченцев для борьбы с отрядами французских фуражиров и мародерами. Однако во многих случаях крестьяне организовывали сопротивление своими силами.

Существуют многочисленные рапорты о крестьянских засадах против отрядов французских фуражиров, некоторые из которых выливались в непрерывную серию столкновений, длившихся на протяжении нескольких дней. В начале ноября 1812 г. М.И. Кутузов докладывал Александру I, что в большинстве случаев крестьяне Московской и Калужской губерний отказались вести переговоры с французами, укрыли свои семьи и детей в лесах и затем обороняли свои деревни от отрядов фуражиров. Нередко женщины помогали заманивать противника в ловушку и уничтожать его. Нет оснований подвергать сомнению сообщения, что крестьян приводило в ярость то, что французы превращали православные храмы в конюшни, склады и общежития. Еще более очевидны проявления стихийного местного патриотизма, возникавшего у крестьян тогда, когда речь шла о защите своего жилища и семьи от иноземных грабителей[360]360
  Народное ополчение… С. 155–156. Описания индивидуальных действий см.: Там же. С. 113–117, 142.


[Закрыть].

Однако, что касается спонтанных действий со стороны крестьянства, главнейшая проблема состоит не в том, что именно совершили народные массы, а в том, чего они не сделали. Обращенные к народу призывы правительства со ссылкой на лукавство врага и его способность к обольщению, отражали беспокойство правящих кругов России по поводу возможного крестьянского восстания. В действительности этого не произошло. Отчасти потому, что Наполеон не пытался развязать крестьянскую войну против крепостничества. Пока французы не дошли до Смоленска, это было бы немыслимо по той причине, что в Литве и большей части Белоруссии помещики были поляками, а значит, потенциальными союзниками Наполеона. После Смоленска французы могли бы попробовать поднять мятеж, но они находились в пределах Великороссии в течение всего двух месяцев, да и в любом случае стратегия Наполеона заключалась в том, чтобы сокрушить российскую армию, а затем согласовать условия мира с Александром I. Когда же он осознал, что российский император не будет вести переговоры, было уже слишком поздно принимать альтернативную стратегию. Как бы то ни было, хотя обращенный к крестьянам призыв сбросить оковы крепостничества мог вызвать дополнительные беспорядки в окрестностях Москвы, поведение наполеоновской армии не позволяло допустить мысли о том, что русские крестьяне доверятся Наполеону или увидят в нем своего предводителя. В центральных районах России не было местных потенциальных вожаков или творцов социальной революции.

С другой стороны, даже без подстрекательства со стороны Наполеона Московская губерния осенью 1812 г. была охвачена беспорядками. Тогда произошло в три раза больше волнений среди крестьянства, чем в среднем за весь предвоенный год: большая часть волнений имела место в районах, располагавшихся в непосредственной близости от театра военных действий, там, где была ослаблена власть государства. Последствия того, что авторитет верховной власти пошатнулся, были очевидны всем. Через неделю после падения Москвы князь Д.М. Волконский записал в своем дневнике, что на постоялом дворе его оскорбил пьяный унтер-офицер, что вовсе не было привычным явлением в жизни русского генерал-лейтенанта. Он добавлял, что «народ готов уже к волнению, полагая, что все уходят от неприятеля». В ряде случаев эти «беспорядки» носили серьезный, хотя всегда очень локальный, характер и требовали усилий по наведению порядка со стороны специально выделенных для этой цели небольших регулярных подразделений полевой армии[361]361
  Попов А.И. Указ. соч. С. 185–229; 1812 год… Военные дневники. С. 146. Более старую, но все еще актуальную точку зрения на крестьянские восстания см. в кн.: Отечественная война и русское общество. М., 1911. Т. 5. С. 74, 113.


[Закрыть].

Самые сильные волнения произошли в Витебской губернии и вокруг нее – именно здесь действовал 1-й пехотный корпус П.X. Витгенштейна. Летом и осенью 1812 г. нападению подвергся ряд помещиков, некоторые из них были убиты, причем порой в этом принимали участие группы крестьян численностью 300 человек и более. В ходе одного печально известного эпизода восставшие обратили в бегство отряд, состоявший из сорока драгун, двое из которых были убиты, двенадцать взяты в плен, а командовавший ими офицер сильно избит. Гражданские власти не могли справиться со столь сильными беспорядками и обратились за помощью к Витгенштейну. Поначалу он отказывался, ссылаясь на то, что в его распоряжении имелось слишком мало кавалерии и всего один казачий полк. Эти силы осенью пришлось сосредоточить для нанесения контрудара с целью выбить французов из Полоцка. Витгенштейн добавлял, что беспорядки были вызваны вторжением на эти территории французов и что они быстро прекратятся, как только враг будет изгнан, что на самом деле вскоре и произошло[362]362
  См. множество интересных документов в РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2584. Ф.Ф. Довре в письме к А.И. Горчакову от 1 ноября 1812 г. (ст. ст.) описывает беспорядочное бегство драгун (Л. 41–42). П.X. Витгенштейн в письме к А.И. Горчакову от 6 ноября 1812 г. (ст. ст.) объясняет, почему вначале были необходимы военные операции (Л. 35).


[Закрыть].

Через некоторое время, однако, Витгенштейн нашел возможным направить эскадрон башкир в особенно беспокойное имение. Это подчеркивает одно общее обстоятельство. В районах, приближенных к театру военных действий, местная администрация часто теряла контроль над ситуацией, хотя на обширных территориях, которые не были заняты французами, она никогда не приходила в упадок. Но Российская империя была огромным государством, и ее правители могли привлечь дополнительные ресурсы из районов, не затронутых военным кризисом. Например, 21 ноября Александр I писал военному министру, князю А.И. Горчакову, что по пути на Урал и в Западную Сибирь находилось не менее двадцати девяти иррегулярных полков кавалерии, двадцать из которых были башкирскими. Зачастую они с трудом могли быть использованы против французов, но их было более чем достаточно для того, чтобы держать в благоговейном страхе витебских крестьян[363]363
  Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной Е.И. В. канцелярии. Вып. 2. С. 171–172.


[Закрыть].

В глазах власть предержащих верность крестьян престолу тесно переплеталась с проблемой поддержания порядка в городах и особенно в Москве. Лишь одна треть населения города являлись постоянными городскими жителями. Дворяне с бесчисленными толпами дворовых крепостных в конце весны перебирались в свои имения и возвращались обратно с приближением зимы. Кроме того, многие рабочие из крестьян и ремесленники на протяжении части своей жизни работали в городах, при этом сохраняя связи с деревней. Дворовые крепостные, собранные в большом количестве в одном месте и восприимчивые к слухам, которые обсуждались их господами, составляли особый предмет забот правительства. За спокойствие и порядок в Москве отвечал Ф.В. Ростопчин. Что касается империи в целом, то эти вопросы находились в ведении министра полиции А.Д. Балашова. Ростопчин прибегал к любым уловкам, чтобы успокоить широкие слои населения Москвы и отвлечь их внимание, но в его письмах к Балашову, датируемых концом весны и началом лета 1812 г., чувствовалась уверенность в прочности общественного порядка и верноподданнических чувствах народа. Лишь в самый последний момент – после того, как власти покинули город, и во время французской оккупации – Москву охватила анархия. Прислуга грабила дома своих господ, добропорядочные женщины шли на панель, чтобы выжить, множилось насилие, поскольку тюрьмы опустели, и бывшие заключенные бродили по улицам в поисках, чем бы поживиться. Как и в деревне, однако, это была стихийная и незамысловатая анархия, без какого-либо руководящего центра или идеологии, способных разжечь социальную революцию[364]364
  О Москве в 1812 г. существует огромная литература, в которой содержится много интересных сведений. См., например: Бумаги, относящиеся до отечественной войны 1812 года. М., 1897–1908. Ряд писем Ф.В. Ростопчина к А.Д. Балашову опубликованы в кн.: Дубровин Н.Ф. Отечественная война в письмах современников. М., 2006. См. особенно письма на С. 60–63, 70–71. Англоязычным читателям достаточно будет ознакомиться со статьей А. Мартина в кн.: The Military and Society in Russia, 1450–1917. Leiden, 2002. P. 469–489.


[Закрыть].

У правящих кругов не было оснований для опасений по поводу лояльности городских верхов. Русские купцы по своему мировоззрению обычно были глубоко консервативными и православными подданными и щедро жертвовали средства на военные нужды. Первенство в этом принадлежало Москве. Когда Александр I в конце июля посетил город для того, чтобы обратиться с призывом поддержать ополчение, городское купечество тотчас же дало торжественное обещание выделить с этой целью 2,5 млн. руб., не считая прочих своих пожертвований на военные нужды. Еще менее правительству стоило опасаться церкви, которая была его главным идеологическим союзником на поприще организации массового сопротивления захватчикам. В войну 1806–1807 гг. православная церковь провозгласила анафему Наполеону, которая вызвала некоторое замешательство после Тильзита. Теперь, однако, духовенство могло с большим удовольствием бичевать Антихриста. 27 июля Синод обнародовал гневный манифест, содержавший предупреждение, что то самое злое племя, которое навлекло гнев божий на род человеческий тем, что свергло своего законного правителя и церковь, теперь напрямую угрожало России. Поэтому долгом каждого священнослужителя было вселять в народ дух единения, покорности и мужества в защиту православной веры, царя и отечества[365]365
  Дубровин H. Ф. Отечественная война в письмах современников. С. 54-56; Шильдер Н.К. Император Александр Первый. Т. 3. С. 90; Мельникова Л.В. Указ. соч. С. 57–90, 100–115.


[Закрыть].

Учитывая природу российского общества и правительства того времени, ключевую роль в военно-экономической деятельности неизбежно играло дворянство. Под контролем дворян находилась большая часть ресурсов, необходимых государству для ведения войны, и за которые оно часто не было в состоянии заплатить: излишки еды и фуража, лошади, людские ресурсы. Из дворянства набиралась большая часть офицерского состава для формирований ополченцев и сильно разросшейся регулярной армии. Даже в мирное время монарх зависел от дворянства, с помощью которого он правил Россией. Основу управленческого аппарата ниже уровня губернской столицы составляли избранные из дворян должностные лица по административно-полицейской, финансово-хозяйственной и судебной частям. В военное время эти должности обрели еще большую значимость и стали более обременительными. Одной из задач, традиционно входивших в круг их обязанностей, было руководство системой воинского призыва. В 1812–1814 гг. им пришлось иметь дело с числом рекрутов в десять раз большим, чем обычно. Волонтеры из дворян также требовались для выполнения новых задач. Колонны, перевозившие продовольствие, фураж и снаряжение, должны были конвоироваться по пути следования из внутренних районов России в расположение армий. То же самое касалось и многотысячных табунов лошадей. Перегруженным работой офицерам войск внутренней стражи требовались добровольцы из дворян, которые могли бы взять на себя часть забот по конвоированию партий новых рекрутов в расположение армии, а военнопленных – в обратном направлении.

В случае крайней необходимости монарх действительно имел право потребовать от дворян помощи. За сто лет до описываемых событий, во времена правления Петра Великого, дворяне мужского пола обязывались служить в качестве офицеров так долго, как это им позволяло здоровье. После смерти Петра I сначала был сокращен срок принудительной службы для дворян, а в 1762 г. она была вовсе отменена. Екатерина II впоследствии подтвердила освобождение дворянства от обязательной службы государству, однако в Манифесте «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству» делалось исключение на случай крайней необходимости.

«Но как благородное дворянское название и достоинство исстари, ныне да и впредь приобретается службою и трудами, Империи и престолу полезными, и существенное состояние Российского Дворянства зависимо есть от безопасности отечества и престола: и для того во всякое таковое Российскому самодержавию нужное время, когда служба Дворянства общему добру нужна и надобна, тогда всякий благородный Дворянин обязан по первому позыву от Самодержавной Власти не щадить ни труда, ни самого живота для службы Государственной»[366]366
  ПСЗ. Т. XXII. С. 348.


[Закрыть].

Хотя никто не мог отрицать, что сложившееся на тот момент положение было как раз тем самым «нужным временным», предусмотренным Екатериной II, ее внук со свойственным ему тактом «попросил» дворянство внести свою лепту в военно-экономическую деятельность страны и выразил убеждение в том, что преисполненные патриотизма дворяне восторженно откликнуться на его призыв. Однако генерал-губернаторы часто ссылались на эти «просьбы» как на распоряжения императора. Когда речь заходила о том, чтобы разделить финансовые тяготы, связанные со снабжением армии, или найти офицеров для ополчения, предводители дворянства также полагали, что все дворяне обязаны встать на службу государству в столь критический момент. Хотя обычно они обращались к добровольцам, они не сомневались в том, что имеют право в случае необходимости определить дворян в ополчение. Многие дворяне добровольно шли на службу в армию или ополчение, руководствуясь патриотическими чувствами и своим собственным желанием. Другие верноподданнически откликались на призыв предводителей дворянства. Но имели место и многочисленные примеры уклонения дворян от службы. Столкнувшись с фактами уклонения, генерал-губернаторы выступали с горячими обращениями и угрозами, но на самом деле делали очень мало для того, чтобы наказать уклонистов. Возможно, единственной эффективной мерой могло стать тюремное заключение, конфискация имущества и даже казнь, но ничто из перечисленного, по имеющимся данным, не применялось даже в качестве устрашения[367]367
  Ср., например, текст указа Александра I генерал-губернатору Владимирской губернии А.Н. Супоневу с последующими ссылками самого А.Н. Супонева на «команды» императора: РГВИА. Ф. 125. Оп. 1. Д. 16. Л. 21, 23–28. Что касается службы в ополчении и уклонения от нее см., например: Хованский Н.Ф. Участие Саратовской губернии в Отечественной войне 1812 г. Саратов, 1912. С. 41–64; Проходцев И.И. Рязанская губерния в 1812 году. Рязань, 1913. С. 277–528.


[Закрыть].

Это обстоятельство кое-что говорит об основополагающих характеристиках, присущих России эпохи Александра I. Правление Александра производило в некотором роде пугающее впечатление и оказывало опустошительное воздействие в силу тех требований, которые оно предъявляло к населению, особенно во время войны. Но Россия той эпохи вовсе не была Россией Петра Великого, не говоря уже о Сталине. Невозможно было контролировать элиту посредством террора. Дворяне не могли выступить с открытой оппозицией по отношению к той политике, которую проводил Александр, но они могли всячески тормозить ее проведение и в итоге привести ее к срыву: организованный ими саботаж попыток правительства, предпринятых за несколько месяцев до начала войны и направленных на увеличение налоговых поступлений с дворянских поместий, наглядно демонстрировал ту власть, которая имелась в распоряжении дворянства. Поэтому настроения дворян необходимо было учитывать, а в обращении с представителями знати требовалось прибегать в равной степени как к просьбам, так и принуждению. На самом деле, оказавшись перед лицом вторжения гитлеровских войск, даже Сталин и его окружение осознали, что одного террора недостаточно, и что необходимо воззвать к чувству патриотизма населения. Александру I не нужно было об этом напоминать; еще меньше ему требовалось напоминаний о необходимости достижения согласия с дворянством с целью стабилизации тыла и получения от дворян гарантий их участия в войне. В конце августа он говорил одной из фрейлин императрицы: «Да, мне нужно только, чтобы не ослабевало усердие к великодушным жертвам, и я ручаюсь за успех. Лишь бы не падать духом, и все пойдет хорошо»[368]368
  См. мемуары графини Р. Эдлинг, опубликованные в кн.: Державный сфинкс. С. 174–175. О саботировании государственных налогов см., например: Проходцев И.И. Указ. соч. С. 8–21.


[Закрыть].