Текст книги "Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814"

Автор книги: Доминик Ливен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 51 страниц)

Бегство дивизии Филиппона положило конец сражению в тот день. Для русских это был день истинной славы. Приблизительно 14,7 тыс. русских солдат отчаянно защищались от атак примерно 30 тыс. французов. Но слава досталась русским очень дорогой ценой. Не менее 6 тыс. русских были убиты и ранены. Вплоть до завершающего эпизода сражения весь бой велся силами пехоты: из 12 тыс. солдат потери убитыми и ранеными составили 5,2 тыс. человек, из которых 2,8 тыс. были гвардейцами, а остальные числились в полках Е. Вюртембергского. Среди раненых был Александр Чичерин. Чтобы его солдаты могли его видеть, он привязал шарф к концу шпаги и был ранен в лопатку, когда пытался повести вперед свой взвод семеновцев. Докторам не удалось извлечь пулю, и он умер в агонии несколько недель спустя в российском военном госпитале в Праге. Находясь на смертном одре, Чичерин убедил своего богатого родственника раздать 500 руб. солдатам его полка, раненым во время Кульмского сражения[710]710
  Дневник Александра Чичерина. С. 252 и далее; Записки H. M. Муравьева-Карского. С. 26.


[Закрыть].

В тот вечер главные военачальники союзных держав, находившиеся в Теплице, решили атаковать на следующий день, чтобы оттеснить Вандама от спусков, ведущих с Рудных гор, пока на помощь к нему не подоспел Наполеон, как того ожидали все генералы, возглавлявшие войска коалиции. Царившая в Теплице атмосфера была далека от праздничной. Дрезденская операция окончилась провалом и стоила союзникам большого числа военнослужащих, что было особенно справедливо в отношении австрийских полков. Теперь же очень серьезным образом пострадала лейб-гвардия Александра I. В ходе битвы за Дрезден взаимодействие между отдельными звеньями высшего военного командования коалицией осуществлялось из рук вон плохо. В Теплице усилились противоречия между русскими и прусскими военачальниками, с одной стороны, и австрийцами – с другой. Австрийцев обвиняли в том, что на марше они двигались очень медленно (что было правдой) и плохо дрались, что по большей части было несправедливо. Ситуация была такова, что новые рекруты, прибывшие из Богемии и пополнившие ряды полков Меско и Кленау, были плохо обмундированы и обучены и еще не готовы к суровым условиям кампании. Шварценберг просил Франца I об отставке, поскольку закономерно испытывал усталость и негодование по поводу частого неподчинения русских и пруссаков его приказам. Тем временем крупные отряды русских и прусских войск все еще оставались в Рудных горах, их требовалось вызволить и дать им время восстановить силы.

Одним из самых крупных среди этих отрядов был прусский армейский корпус генерал-лейтенанта фон Клейста, который ранее отступил от Дрездена – в основном по Старой Теплицкой дороге через Глашютте и Фюрстенвальде. Хотя Сен-Сир предположительно преследовал прусские войска, на самом деле он упустил их из виду после того, как те вышли из Глашютте. Солдаты Клейста начали прибывать к Фюрстенвальде к четырем часам дня 29 августа. Незадолго до этого адъютант Фридриха-Вильгельма граф фон Швайниц прибыл с приказами короля для Клейста, согласно которым тот должен был пробиваться через спуски в Теплицкую долину и идти на выручку А.И. Остерману-Толстому. Как Клейст говорил Швайницу, момент для этого маневра уже упущен, и в любом случае его измотанным войскам требовался отдых, прежде чем они могли приступить к дальнейшим действиям. Швайниц сообщил Клейсту, что спуски с Рудных гор в районе Теплица и Граупена полностью забиты войсками русских и их скарбом. Это означало, что Клейст не мог попасть в Теплицкую долину из Фюрстенвальде, двигаясь на юг или юго-запад.

Тем же вечером от императоров прибыл еще один гонец, полковник фон Шёлер с приказами для Клейста, согласно которым тот должен был двинуться на юго-восток через Ноллендорф и выйти в тыл Вандаму. В действительности, однако, ко времени прибытия Шёлера Клейст уже провел рекогносцировку на дороге, ведущей к Ноллендорфу, и самостоятельно решил идти в том направлении. Ключевую роль в принятии этого решения сыграл начальник штаба Клейста подполковник Карл фон Грольман, который изучил кампании Фридриха Великого в этом регионе и хорошо ориентировался на местности. Решение Клейста было крайне смелым. Двигаясь по Теплицкой дороге к Ноллендорфу, он оказывался между корпусом Вандама и подкреплениями, которые, – как полагал Клейст, Вандам, да и почти все прочие генералы, находившиеся в непосредственной близости от места событий, – Наполеон отправил вниз по дороге для усиления французских войск, собиравшихся вторгнуться в Богемию. Клейст и Грольман знали об этом и, взвесив все риски, тем не менее решились двинуться через Ноллендорф на рассвете. Своей победой в битве при Кульме 30 августа союзники во многом были обязаны удаче и случайному стечению обстоятельств, но, вопреки ряду свидетельств, не было ничего случайного в том, что Клейст появился в тылу у Вандама[711]711
  Этот эпизод хорошо документирован у Р. Фридриха и М. Энля, поэтому не удивительно, что подобная небылица до сих пор в ходу, см.: Friederich R. Op. cit. P. 90–92; Geschichte der Kämpfe Osterreichs… Vol. 4. P. 112–118.


[Закрыть].

Полковник фон Шёлер вернулся в главный штаб коалиции в три часа утра 30 августа, разбудил И.И. Дибича и сообщил ему о намерениях Клейста. Впервые в штабе союзников появилось понимание, как можно одержать решительную победу над Вандамом. Лишь только забрезжил рассвет, Дибич и Толь отправили отряд для рекогносцировки местности для проведения сражения и составления плана атаки союзных войск. При обычном положении дел, характерном для российского высшего командования (а быть может, это вообще в человеческой природе), Толь и Дибич должны были быть врагами. Они были самыми подготовленными штабными офицерами своего времени. До смерти М.И. Кутузова К.Ф. Толь имел решающее влияние в главном штабе в вопросах стратегии и заслужил доверие Александра I. Когда командование перешло к П.X. Витгенштейну, Толь был отодвинут на второй план, и главным советником как главнокомандующего, так и императора по части стратегии стал И.И. Дибич. Он сохранил за собой эту должность при М.Б. Барклае де Толли. Поначалу в отношениях между Толем и Дибичем присутствовала некоторая напряженность. Многие на месте Толя стали бы сильно завидовать успеху последнего, не в последнюю очередь потому, что Дибич был на восемь лет моложе Толя. Оба, но особенно Толь, славились страстностью натуры, энергичностью и волевым характером. Эти качества вполне могли бы обострить их взаимоотношения. Вскоре, однако, они прониклись взаимным уважением. К чести Толя и Дибича стоит отметить, что каждый из них отдавал должное уму и решительности другого, а также абсолютной приверженности делу победы и благополучию армии. К началу осенней кампании они успели стать надежными союзниками и близкими друзьями, которыми они оставались до смерти Дибича в 1831 г.[712]712
  Bernhardi T. Op. cit. P. 454.


[Закрыть]

Оба генерала возвратились в штаб Барклая, убежденные в том, что русские должны сдерживать правый фланг Вандама и его центр, располагавшиеся между Штраденом и Пристеном, пока австрийские дивизии Коллоредо и Бьянки при поддержке русской кавалерии пробивались сквозь и вокруг левого фланга французов на юге. Они отметили слабость левого фланга Вандама, его уязвимость для флангового маневра, а также тот факт, что подход французов мог быть в значительной степени произведен под прикрытием Стризовицких высот. Если бы, как теперь ожидалось, Клейст ударил Вандаму в тыл в тот самый момент, когда австрийцы начали опрокидывать его фланг, у союзников появлялись реальные шансы на решительную победу. Без Клейста союзники, возможно, могли выставить пять солдат против каждых четырех бойцов Вандама. Однако если бы в сражении приняли участие прусские войска, тогда преимущество союзников стало бы подавляющим. М.Б. Барклай, командовавший армией коалиции на поле боя, принял предложения И.И. Дибича и К.Ф. Толя, и утром 30 августа контрнаступление началось[713]713
  M. Энль пишет о том, что 41 тыс. пехотинцев и 10 тыс. кавалеристов союзников противостояли 39 тыс. пехотинцев и 3 тыс. всадников французов. Учитывая потери, которые понес Д. Вандам 28 и 29 августа, данные о численности его пехоты представляются завышенными.


[Закрыть].

Впервые за весь август 1813 г. события более или менее пошли по тому сценарию, который был предусмотрен военачальниками коалиции. На самом деле именно Вандам начал сражение в семь утра, предприняв очередную попытку пробиться через позиции русских у Штрадена. Накануне вечером 1-я гвардейская дивизия была переведена в резерв, а вместо нее была поставлена 2-я гвардейская и 1-я гренадерская дивизии. Полки Д.И. Пышницкого, отрезанные от основных сил 28 августа, воссоединились с корпусом Е. Вюртембергского. Русские остановили атаку Вандама без особенных затруднений. Коллоредо вступил в бой около половины десятого утра. Он быстро заметил, что стоявшие перед ним французские войска можно обойти с фланга. Барклай принял предложение Коллоредо сместиться на правый фланг, а дивизия Бьянки заняла его место. Угроза с юга застала французов врасплох, и они оказались не в состоянии остановить наступление австрийской пехоты, которая грозила обойти их с левого фланга. В течение часа австрийская пехота заняла Стризовицкие высоты и зашла глубоко в левый фланг Вандама по направлению к Кульму и Аушину. Австрийцев хорошо поддерживала русская кавалерия, смявшая одну крупную батарею французов и державшая французскую пехоту в постоянном напряжении. Австрийская и русская артиллерия поднялась на все высоты к югу от позиций Вандама и нанесла серьезный урон французской пехоте, когда та попыталась закрепиться в Кульме и Аушине.

В тот момент в бой ввязался корпус Клейста, состоявший из 25 тыс. человек пехоты и имевший 104 орудия. В пылу сражения поначалу ни французы, ни союзники не поняли, кем было послано это подкрепление – прусскими командирами или Наполеоном. Коллоредо, например, остановил свое наступление до тех пор, пока ситуация не прояснилась. Однако все сомнения исчезли в тот момент, когда артиллерия Клейста открыла огонь. Положение Вандама стало отчаянным, но он сражался спокойно и отважно. Он смирился с необходимостью пожертвовать своей артиллерией и планировал отойти с боем, отражая атаки русских на западе и австрийцев на юге, одновременно тесня прусские войска на востоке и пробиваясь в направлении Теплицкой дороги. Вандаму удалось частично реализовать свой замысел, так как значительная часть его кавалерии действительно прорвалась через корпус Клейста и смогла уйти по Теплицкой дороге. Это случилось прежде всего потому, что войска Клейста по большей части представляли собой батальоны ландвера, укомплектованные изнуренными ополченцами, очень многие из которых оказались в бою впервые. Обученная пехота сумела бы выстроиться вдоль дороги и остановить наступление кавалерии, но батальоны ландвера запаниковали и бросились врассыпную в близлежащий лес. Однако корпус Клейста вовремя сплотился и перерыл путь французской пехоте, попытавшейся отступить вслед за кавалерией.

К двум часам дня сражение завершилось. Сам Вандам был схвачен казаками и доставлен к входившим в коалицию монархам. Русский офицер, вызволивший французского военачальника из рук казаков, вспоминал, что Вандам, по ошибке приняв его за генерала, передал ему свою шпагу. Этот жест сопровождался довольно театральной фразой: «Я отдаю вам свою шпагу, которая служила мне много лет во славу моей страны». Произнесенная в третий раз, когда Вандам и его шпага наконец-то были препровождены в руки Александра I, эта фраза звучала уже не так игриво. Монархи обращались с ним учтиво, но немецкое население проявило меньше великодушия, так как Вандам был печально известен всей Германии своей жестокостью и вымогательствами. Где бы он ни появлялся, его встречали язвительными замечаниями и оскорблениями, а иногда даже швыряли в него камни, выкрики «тигр», «крокодил» и «ядовитая змея» перемежались пожеланиями приятной поездки в Сибирь. На самом деле, когда Вандам оказался в Москве, местное дворянство оказало ему радушный прием, пока возмущенный Александр I не напомнил городскому генералу-губернатору, что жестокость и алчность Вандама вызывали отвращение к нему даже в рядах его собственных войск. Император распорядился, чтобы Вандам был выслан в Вятку. Этот город находился не в Сибири, но был ближайшим к ней крупным населенным пунктом Европейской России[714]714
  Колзаков П.А. Взятие в плен маршала Вандама 18 августа 1813 г. // Русская старина. 1870. № 2. С. 137–144; Богданович М.И. История войны 1813 г. Т. 2. С. 704; Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной Е.И. В. канцелярии. Вып. 1. С. 164.


[Закрыть].

Союзники также заявили о своих правах на 82 пушки и более чем 8 тыс. военнопленных, включая начальника штаба Вандама. По меньшей мере столько же французов были убиты и ранены, и это не считая тяжелых потерь, понесенных ими в предыдущие дни. I корпус Вандама фактически перестал существовать. При всем при том в абсолютных цифрах в Дрезденской операции союзники в целом потеряли больше войск, чем Наполеон. Однако они не только могли себе это позволить, но и их самые крупные потери – свежие рекруты Меско могли быть быстро восполнены, поскольку мобилизация людских ресурсов в Австрии наконец-то начала набирать обороты. В то же время ключевую роль играли отнюдь не количественные показатели. Победа в сражении под Кульмом существенным образом сказалась на моральном духе и единстве войск коалиции. Напряженность в отношениях между союзниками, возникшая после поражения под Дрезденом, заметно спала, не в последнюю очередь благодаря тому, что Кульмское сражение в полной мере явилось победой союзников. Если 29 августа героями дня были русские, то австрийцы под началом Коллоредо и пруссаки под командованием Клейста внесли решающий вклад в победу на следующий день.

Офицер из окружения Александра вспоминал, что, когда император после капитуляции Вандама ехал по полю боя под Кульмом, «радость изображалась на лице его, это было первое совершенное поражение врагов, при котором он лично присутствовал». Всю свою жизнь Александр мечтал о военной славе. До Кульма его мечты были бесплодны. При Аустерлице его армия была наголову разбита, а сам он подвергся унижению. В 1812 г. ближайшие советники Александра вступили в сговор с целью отстранения его от командования армией, для которой он являлся помехой, и император был слишком умен и чувствителен, чтобы не видеть то, что действительно скрывалось за их доводами. Таким образом, все неимоверные усилия Александра на военном поприще в 1813 г. привели лишь к поражениям при Лютцене, Баутцене и Дрездене. Теперь же его труды наконец увенчались эффектной победой: решающую роль в этом сыграла лейб-гвардия Александра, которую он берег как зеницу ока.

Вслед за отправкой пленного Вандама в Теплиц, когда радость российского императора и без того не знала границ, Александр I получил известия о победе Блюхера на реке Кацбах. Даже среди его обычно сдержанного окружения раздались громкие одобрительные возгласы. На обратном пути в Теплиц Александр нагнал повозки с русскими ранеными солдатами. «Император подъезжал к ним, благодарил их, спрашивал о нуждах и называл своими сотоварищами». Следует отдать Александру I должное в том, что, хотя он никогда в полной мере не голодал вместе со своими солдатами и не делил с ними бивуаки, он часто рисковал своей жизнью на поле боя и нес на себе груз моральной ответственности, о котором немногие из них догадывались. До самой смерти Александр часто заводил разговор о двухдневном сражении под Кульмом. Со временем он стал очевидцем новых побед и свершений, «но Кульмское сражение было для него всегда любимым предметом воспоминания»[715]715
  1812 год… Военные дневники. С. 360.


[Закрыть].

Награды посыпались на головы не только генералов, но даже простых солдат – за исключением храбрых вояк дивизий Е. Вюртембергского и Б.Б. Гельфрейха, чьи огромные достижения и жертвы оказались в тени того внимания, которые было уделено свершениям лейб-гвардии. М.Б. Барклай де Толли получил орден Св. Георгия 1-й степени, высший военный знак отличия, которым за всю историю Российской империи были награждены всего тринадцать человек[716]716
  Не считая членов семьи Романовых и иностранцев.


[Закрыть]. Барклай был более чем достоин этой награды за все, что он сделал для армии на посту военного министра и главнокомандующего. Однако никогда он не заслуживал этого менее чем в августе 1813 г., когда его действия часто отличались посредственностью. В этом отношении Барклай был довольно типичным представителем союзного командования периода Дрезденской операции.

Несомненно, союзникам сопутствовала исключительная удача. Мало побед в истории было одержано при наличии столь хаотичной и неэффективной структуры командования. Кампания не только могла окончиться катастрофой, но вся ее логика после начала отступления от Дрездена свидетельствовала о том, что именно это и должно было произойти. Союзники многим были обязаны удаче, хотя немаловажную роль сыграла также отвага и стойкость войск коалиции, что особенно справедливо в отношении русских в первых день сражения под Кульмом. Некоторые союзные генералы отличились удачными действиями. Клейст продемонстрировал истинное мужество, двигаясь в тыл Вандаму. А.П. Ермолов обнаружил блестящие навыки руководства войсками в первый день сражения под Кульмом, а Коллоредо хорошо проявил себя на второй день. Кроме того, Е. Вюртембергский выделяется на общем фоне как генерал, внесший наибольший вклад в достижение победы.

Однако важный вклад в конечный результат был также сделан самим Наполеоном и его генералами. В случае с Вандамом речь идет о его действиях скорее не в ходе сражения под Кульмом, а за три дня до этого, когда он позволил русским сдержать наступление своего гораздо более крупного корпуса и проскользнуть обратно в Богемию прямо у него под носом. Сен-Сира можно обвинить в том, что он упустил из виду корпус Клейста и тем самым позволил ему принять участие в сражении под Кульмом. Главным образом, однако, поражение произошло по вине Наполеона. Он отдал Вандаму ясный приказ наступать в Богемию и столь же ясно приказал Молодой гвардии оставаться на Теплицкой дороге, сразу за Пирной. Эти два приказа стали основными причинами уничтожения корпуса Вандама. Еще важнее потери одного корпуса было то, что в течение трех дней после Дрезденского сражения Наполеон мог уничтожить основные силы коалиции и закончить войну. Он не только не воспользовался этой возможностью, но и сам во многом способствовал тому, что возможная абсолютная победа обернулась очень чувствительным поражением.

Как обычно, Наполеон сохранял спокойствие перед лицом неудач. Кульм был не единственным ударом. Тогда же поступили известия о разгроме Макдональда на реке Кацбах 26 августа и о провале наступления маршала Удино на Берлин в результате неудачного столкновения с Северной армией Бернадота в сражении при Гросс-Беерене 23 августа.

Армия Бернадота состояла из трех «национальных» контингентов: шведского, русского и прусского. Самым малочисленным были шведы, а самым крупным контингентом – пруссаки. Промежуточное положение между ними занимал российский корпус Ф.Ф. Винцингероде, состоявший из 32 тыс. солдат и 120 пушек. В повествованиях о Северной армии всегда господствовала точка зрения прусской стороны. Пруссаки были не только самой многочисленной группировкой этой армии, но и сыграли решающую роль в двух сражениях, положивших конец попыткам Наполеона захватить Берлин, – при Гросс-Беерене 23 августа и при Денневице 6 сентября. В составе корпуса Винцингероде пехотой командовал граф М.С. Воронцов – выдающийся генерал, который за 1812–1814 гг. не раз отличался удачными действиями. Однако единственным случаем, когда у Воронцова и его войск не было шанса проявить себя с лучшей стороны, была осенняя кампания 1813 г. Напротив, роль прусских войск в сражениях, целью которых была защита столицы Пруссии, по понятным причинам стала частью прусско-немецкой мифологии.

То же самое можно сказать о ожесточенных стычках между Бернадотом и его прусскими подчиненными. Старшим офицером в армии Бернадота был Фридрих Вильгельм фон Бюлов.

В качестве подчиненного Бюлов являлся человеком, с которым было проще поладить, чем Йорком, но это не меняло кардинальным образом положение дел. Бюлов был умным, честным и хорошо образованным человеком, а также очень компетентным генералом; но при этом он был резким, прямым, самоуверенным человеком с неистовым темпераментом. Он мало времени уделял французам и практически не уделял его говорливому гасконскому перебежчику, который каким-то образом сумел взобраться на шведский престол и который, по мнению Бюлова, легко мог предать шведов, союзников, да и вообще любого, кто мог помешать его честолюбивым замыслам. Не улучшал отношения и тот факт, что после разгрома при Йене и Ауэрштедте в 1806 г. отряд Бюлова, по сути, сдался на милость корпуса Бернадота. По мнению одного нейтрального историка, прусский генерал никогда не забывал об этом унижении[717]717
  Мнение М. Оэна, как австрийца, см.: Geschichte der Kämpfe Osterreichs… Vol. 5. P. 274.


[Закрыть].

Бюлов и Бернадот придерживались различных взглядов относительно того, как следовало наилучшим образом вести войну. Будучи предоставлен самому себе, Бернадот организовал бы отступление с боем в направлении своих баз на Балтийском побережье в случае наступления Наполеона, в скором начале которого он был убежден. Он был осторожен, робок и испытывал благоговейный трепет перед гением Наполеона. Бюлов, гораздо более уверенный в себе и решительный человек, не просто задался целью отстоять Берлин, но хотел атаковать угрожавшие городу французские войска и держать их на максимальном удалении от столицы. Как это часто случалась между отдельными участниками коалиции в 1812–1814 гг., различия во взглядах относительно стратегии вскоре обрели политическое звучание и стали рассматриваться как предательство по отношению к общему делу. События, имевшие место в Гамбурге весной 1813 г., подтвердили подозрения прусских военачальников в том, что Бернадот не ставит перед собой задачи освободить Германию, а на его действиях могли даже сказываться его мечты, в которых он сменял Наполеона на французском престоле. Именно в этом свете вскоре стала рассматриваться осторожность главнокомандующего, проявленная в ходе осенней кампании 1813 г.[718]718
  Friederich R. Op. cit. P. 144–148; Leggiere M. Op. cit. P. 137–141.


[Закрыть]

Некоторые русские придерживались столь же скептического мнения на счет Бернадота. 3 сентября представитель Александра I в штабе Блюхера отправил П.М. Волконскому послание, в котором протестовал против бездеятельности Бернадота. Как это обычно бывало, подобные письма Волконскому на самом деле предназначались для Александра, тогда как Волконский всего лишь выполнял роль своего рода фильтра. Барон Ф.В. Тейль ван Сераскеркен писал, что «шведский крон-принц за девять дней, т. е. с 23 августа, не сдвинулся вперед ни на шаг, хотя, согласно общему плану боевых действий, именно это время было отведено для решительного наступления»[719]719
  РГВИА. Ф. 846. On. 16. Д. 3911. Л. 213–214.


[Закрыть].

Главным представителем российского императора в штабе Бернадота был К.О. Поццо ди Борго. Согласно инструкция, данным ему Александром I, Поццо должен был удостовериться в том, что Бернадот использовал свою армию для общего дела, а не исключительно в интересах Швеции, не говоря уже о практическом воплощении тех надежд, которые Бернадот мог питать относительно своего будущего в политике Франции. До тех пор пока последние оставались лишь радужными мечтаниями, им можно было потакать, равно как и законным притязаниям Швеции на присоединение Норвегии после войны. Однако Поццо ди Борго был предупрежден о том, что ему следует очень внимательно следить за Бернадотом и объединиться с сэром Чарльзом Стюартом, английским представителем в штабе крон-принца. Александр I говорил Поццо, что в данном случае российские и британские интересы совпадают: России и Англии предстояло удостовериться в том, что Бернадот использует все вверенные ему войска в интересах коалиции и не стесняет их действия, равно как и не задействует их во второстепенных или выгодных для одной Швеции операциях. К.О. Поццо ди Борго идеально подходил для выполнения этого задания. К 1812 г. значительную часть окружения Александра I представляла группа иностранцев, являвшихся закоренелыми антибонапартистами. Самым известным среди них был барон Г.Ф. К. Штейн, одной из ключевых фигур также являлся Ф.Ф. Винцингероде. К.О. Поццо ди Борго больше чем кто бы то ни было имел основания быть антибонапартистом: корсиканец по происхождению, он являлся противником французской и корсиканской политики Наполеона с 1793 г. Поццо был как раз той ищейкой, которую было необходимо напустить на человека, подобного Жану-Батисту Бернадоту: ветерана, участвовавшего в политической жизни Франции еще во времена революции, и бывшего республиканца. Не удивительно, что как сэр Чарльз Стюарт, так и барон Штейн были высокого мнения о Поццо[720]720
  Внешняя политика России. Т. 7. С. 345; Freiherr vom Stein… Vol. 4. P. 390-392; Londonderry M. Op. cit. P. 179.


[Закрыть].

Русские войска в армии Бернадота, напротив, симпатизировали крон-принцу, и он отвечал им взаимностью. Бернадот очень тактично намекал пруссакам и шведам, что им следует равняться на своих прославленных русских собратьев по оружию. Его штаб всегда охраняли русские войска, с которыми он хорошо обходился, следя за тем, чтобы они были сыты и получали свою порцию водки. Он прилагал много усилий к тому, чтобы его солдаты – всегда, когда это было возможно, – располагались в домах и разбивали бивуаки только в случае крайней необходимости. Русские солдаты ценили внимательное отношение Бернадота, и им скорее нравились его гасконский темперамент и эксцентричность. Бернадот также был учтив и пользовался популярностью в среде старших российских офицеров. В.И. Левенштерн писал в своих мемуарах, что Бернадот осенью 1813 г. провел образцовую кампанию, несмотря на всю сложность положения, в котором он оказался под стенами Берлина. Что касается А.И. Чернышева, командовавшего российскими «летучими отрядами», и М.С. Воронцова, то они по-прежнему испытывали раздражение по отношению к Ф.Ф. Винцингероде, которого они справедливо рассматривали как третьесортного генерала, сильно уступавшего им самим[721]721
  Lowenstern V. Op. cit. Vol. 2. P. 136–137, 184–185; Волконский С.Г. Указ. соч. С. 264–265, 306–307.


[Закрыть].

Сам Винцингероде докладывал Александру I о нерасторопности офицеров главного штаба Бернадота. Как практически все наблюдатели, он жаловался на то, что крон-принц после сражения при Гросс-Беерене «действует очень осторожно» и не смог воспользоваться плодами победы, одержанной войсками коалиции. В целом, однако, Винцингероде, похоже, поддерживал добрые отношения с Бернадотом. Подобно своему главнокомандующему он вовсе не горел желанием сломя голову бросаться в логово Наполеона. Кроме того, у Винцингероде имелись личные претензии по отношению к пруссакам, прежде всего потому, что они не сумели оказать его войскам должной поддержки, как то было предусмотрено русско-прусской конвенцией. Впервые жалобы Винцингероде на этот счет появились в июле и не прекращались в течение всей кампании. В одном из своих ранних писем он, например, сетует, что не только его собственный корпус, но даже русские батареи, отданные пруссакам во временное пользование с целью восполнить у них нехватку артиллерии, существовали впроголодь[722]722
  РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3911. Л. 148–149, 289–291; Ф. 103. Оп. 4/210. Св. 53. Д. 18. Л. 7.


[Закрыть].

Перед лицом неадекватного снабжения своих войск со стороны Пруссии, русские прибегли к традиционному средству, усилив нажим на поляков. В первую неделю августа М.Б. Барклай де Толли отдал приказ о проведении новых крупных реквизиций в Польше, целью которых было изъять у населения новый урожай и направить его прежде всего на продовольственное обеспечение российских войск в составе Силезской армии. Сбору подлежало большое количество муки для солдат и овса для лошадей, а также 295 тыс. литров водки. Прусские власти обратились к Барклаю с просьбой передать некоторое количество указанного продовольствия для снабжения воинов и лошадей Ф.Ф. Винцингероде и тем облегчить положение населения, проживавшего в окрестностях Берлина. Неделю спустя Барклай издал приказ о проведении новых реквизиций, и часть полученного в результате продовольствия была отправлена Винцингероде. Сюда входило 500 тыс. кг крупы для солдатской каши, 87 тыс. литров водки и 524 тыс. кг мяса[723]723
  Там же. Св. 18. Д. 57. Л. 5–6; Св. 53. Д. 18. Л. 25.


[Закрыть].

Как только 10 августа истек срок перемирия, Винцингероде приказал своим диверсионным и разведывательным группам обогнуть западный фланг армии Удино и выйти ему в тыл. Слухи о том, что сам Наполеон движется в направлении ставки Удино только утвердили российского военачальника в мысли, что он может взять в плен французского императора. В.И. Левенштерну было поручено командование казачьим отрядом, он получил задание вернуться с Наполеоном. Двигаясь в южном направлении с целью выхода в тыл Удино, казаки Левенштерна быстро разграбили богатое поместье, попавшееся им на пути. Записи Левенштерна свидетельствуют о том, что он дал каждому из них по сотне плетей и понизил в звании командовавшего ими урядника, но не смог вернуть большую часть награбленного, поскольку казаки сумели все очень хорошо спрятать. Разведчики Левенштерна вскоре выяснили, что Наполеон находится далеко в Силезии. Гораздо ближе располагалась слабо охраняемая казна Удино, в погоню за которой бросился ликующий Левенштерн. В характере российского полковника было что-то разбойничье. Находясь до войны в Петербурге, он часто выигрывал, а еще чаще проигрывал крупные суммы денег в карты. Во время войны он проявлял большую отвагу и инициативу в бою, а в свободное время соблазнял всех женщин, встречавшихся ему по пути от Вильно до Парижа. При всем при этом он был своего рода благородным разбойником. Хотя он помнил, что военнопленные являются большой обузой для диверсионного отряда, он всегда брал их с собой и презирал А.С. Фигнера за то, что тот убивал своих французских пленников.

В переводе на русские деньги в казне Удино находилось 2,4 млн. бумажных рублей. В.И. Левенштерн в своих воспоминаниях настаивает на том, что, согласно российскому военному обычаю, казна принадлежала лично ему, так как он захватил ее со шпагой в руках. Доставить ее в целости и сохранности в расположение русских частей было довольно проблематично. Судя по мемуарам Левенштерна, уйти от французов было проще, чем отбиться от «союзников», желавших поживиться его добычей. Непосредственная угроза исходила от его собственных казаков. Российский военный обычай, возможно, и делал (а возможно, и нет) Левенштерна законным обладателем этой добычи, однако казачьи обычаи были более демократичными. Казаки были потомками профессиональных грабителей, которые традиционно делили награбленное добро поровну, выделяя дополнительную часть своему командиру. Никто не удосужился приспособить эту традицию к условиям службы российскому императору. Во избежание недоразумений Левенштерн выдал каждому казаку по 100 серебряных франков и пообещал выдать еще столько же, когда они доставят добычу в Берлин. Следующим удачным шагом Левенштерна было то, что он сумел перехитрить и уйти от преследования находившегося поблизости казачьего диверсионного отряда под началом полковника В.А. Пренделя, который счел себя обязанным помочь Левенштерну уберечь его добычу от французов.

Возвратившись затем в Берлин, В.И. Левенштерн столкнулся с самым опасным противником в лице свирепого военного губернатора города генерала А.В. Лестока. В то время, когда Пруссия отчаянно нуждалась в деньгах, Лесток не видел оснований закрывать глаза на то, что у него под носом процветало пиратство, к тому же свободное от налогов. Поэтому между Левенштерном и Лестоком началась своеобразная игра в прятки на территории Берлина, в ходе которой губернатор пытался обнаружить телеги Левенштерна вместе с их содержимым. Когда же ему удалось их найти, Левенштерн уже успел спрятать свою добычу в безопасном месте. Левенштерн потратил некоторую сумму денег, чтобы нейтрализовать возможные угрозы для добытых им сокровищ. В своих мемуарах он писал, что на каждом углу ему встречались старые знакомые, и что он «был искренне рад быть полезным для своих друзей». В числе старинных друзей оказался князь С.Г. Волконский, а также дежурный генерал Ф.Ф. Винцингероде. Он вспоминал, что количество иностранной монеты, добытое В.И. Левенштерном, было столь велико, что курс прусского талера упал во всем Берлине. Из мемуаров Левенштерна следует, что в прусской столице у владельцев лучших борделей и торговцев шампанским дела пошли на подъем[724]724
  Lowenstern V. Op. cit. Vol. 2. P. 100, 146–178; Волконский С.Г. Указ. соч. С. 258–259; Безотосный В.М. Донской генералитет… С. 109–118.


[Закрыть].