Текст книги "Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)"
Автор книги: Борис Фрезинский
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 66 (всего у книги 68 страниц)
«Нет ничего патетичней воды и камня – просто далась Стокгольму осанка столицы. Давно уже великая держава стала историей, давно уже окаменели удила королевских коней на вечно влажных цоколях, но по-прежнему пышен и горд город. Его призрачное величье, его холод и благородство сродни городу Петра. Можно, конечно, сказать, что здесь сказалось естественное подражание, что город, заложенный „назло надменному соседу“, невольно примерял его нежную спесь, наконец, что были у них общие учителя, которые привезли из Голландии поэзию строгих фасадов, отображенных в воде, огромных окон и взволнованного тумана. Но убедительней истории здесь география: обе северные столицы воплощают не только торжество, зачастую превратное, над соседними племенами, военные трофеи, парады, казну, – нет, их набережные и дворцы полны иного вдохновения, – это торжество над злой косностью природы. Стокгольм сделан из шхер и воды; построить дом здесь – все равно, что взять крепость; на вновь проложенных улицах среди магазинов готового платья еще торчат неприязненные скалы; здесь нет просто жилья: это обдуманный план, почти абстракция, навязчивый бред, справедливо дополняемый белыми ночами, металлическим просвечиванием воды и сиренами пароходов» [2389]2389
СС8. Т. 4. С. 185.
[Закрыть].
Так начинаются очерки Ильи Эренбурга «Север», написанные в 1930 году. Цитируя их, трудно остановиться. Через тридцать пять лет, работая над мемуарами «Люди, годы, жизнь», Эренбург снова напишет о Швеции – спокойней, рассудительней, с меньшей экспрессией и большим сочувствием:
«Швеция неизменно удивляет иностранцев. Эта страна – баловень судьбы: дважды мировые войны ее пощадили. Из сельской идиллической окраины Европы она превратилась в страну передовой промышленности и ультрасовременного комфорта. Ее новая архитектура напоминает мечты наших конструктивистов начала двадцатых годов. Все здесь разумно – и большие окна, и кресла, и яхты, и кухни. Несмотря на это не только в книгах шведских писателей, но и в рассуждениях любого шведа после того, как он опорожнит бутылку водки, столько противоречий. Столько душевного разора, что диву даешься. Видимо, комфорт одновременно восхищает и обкрадывает, засасывает и выводит из себя» [2390]2390
ЛГЖ. Т. 3. С. 181–182.
[Закрыть].
Эти рассуждения о Швеции Эренбург начал лаконичным признанием: «Мне часто приходилось бывать в Стокгольме, и этот город вошел в мою жизнь» [2391]2391
Там же. С. 181.
[Закрыть], – речь шла, конечно, не только, а может быть, и не столько о Стокгольмском воззвании 1950 года и многочисленных политических заседаниях, в работе которых Эренбург участвовал.
Эти заметки о шведских страницах жизни двух чем-то схожих людей хочется закончить рассказом не о политике – не ее имел в виду Эренбург в процитированном признании.
Начало этой истории имеет точную дату – вечер 19 марта 1950 года. Сенатор Георг Брантинг устроил ужин для участников Стокгольмской сессии Всемирного совета мира. Эренбург вспоминал:
«Меня посадили рядом с молодой женщиной, Лизлоттой Мэр [2392]2392
Лизлотта Мэр (1919–1983) – жена Ялмара Мэра; к ней обращены некоторые из поздних стихов Эренбурга (см.: БПбс).
[Закрыть]. Мы говорили по-французски. Вдруг она сказала по-русски: „Я училась в Москве…“. Оказалось, что она родилась в Германии; когда Гитлер пришел к власти, ее родители успели выбраться в Париж, а оттуда перебрались в Москву, где девочку отдали в десятилетку. Потом они уехали в Стокгольм, где Лизлотта встретилась с Мэром [2393]2393
Ялмар Мэр (1910–1968) – шведский политический деятель, социал-демократ, один из бургомистров Стокгольма.
[Закрыть]. Мне сразу стало легче: училась в Москве – значит, не чужой человек…» [2394]2394
ЛГЖ. Т. 3. С. 180.
[Закрыть].
Чуть дальше Эренбург возвращается к этому рассказу:
«В середине пятидесятых, когда многое на свете оттаяло, Литзлотта рассказала мне о своих школьных годах. Это было время ежовщины. В школу приходил то растерянный мальчик, то заплаканная девочка. Лизлотта по-детски влюбилась в одного из учителей. Он исчез. Она увидала Москву в очень трудные годы, и, несмотря на это, а может быть, именно поэтому, в ней осталась любовь к советским людям, к русской речи, к Москве…» [2395]2395
Там же. С. 182–183.
[Закрыть].
В мемуарах Эренбург крайне скуп во всем, что касается «кружения сердца», поэтому так многозначительны все его упоминания об этом. Последний в жизни Эренбурга большой «роман» продолжался до самой его смерти; он многое изменил в Илье Григорьевиче – главное, сделал его мягче (пишу об этом со слов его близких)… «Романа» этого Эренбург не скрывал. Лизлотта была на 28 лет его моложе, но они сами считали себя сиамскими близнецами – так говорили, так подписывали письма друг к другу.
Расставаясь с Лизлоттой, Эренбург обычно уже знал, когда и где они увидятся снова. А. Я. Савич рассказывала мне со слов Лизлотты, что, прощаясь, Эренбург обычно оставлял ей блокнотик – в нем на каждый день предстоящей разлуки была страничка с несколькими его словами – ими Лизлотта начинала каждый свой день без Эренбурга.
Как-то в 1970-е годы я сказал Ирине Ильиничне Эренбург, что для эренбурговской летописи, которой занимался, хорошо бы попросить Лизлотту Мэр (об их дружбе я знал) составить перечень ее встреч с И. Г. – время и место. Лизлотта откликнулась сразу – оказалось, она хранит все письма и телеграммы. Этот список сейчас передо мной. Он открывается Стокгольмом 19 марта 1950 года и заканчивается Пармой 16 июня 1967 года; встречи по два-три дня, реже – две-три недели. 74 встречи, из них 43 – в Стокгольме, остальные – в Париже, Ницце, Риме, Брюсселе, Копенгагене, Варшаве, Москве, Женеве – заседания Движения сторонников мира, конференции «Круглого стола „Восток – Запад“», приглашения ЮНЕСКО, писателей, издателей… Посвященные шутили: Движение сторонников мира держится на этом «романе»…
Нельзя не повторить: с 1950 года Эренбург 43 раза приезжал в Стокгольм – нигде он не бывал чаще и никуда его так не манило… И не забудем, что в те времена вопрос о зарубежных поездках даже для привилегированных граждан СССР отнюдь не был, как теперь, вопросом лишь денег и времени – Эренбургу каждый раз приходилось изыскивать неотразимые деловые аргументы в пользу его поездок. Пожалуй, это число красноречивее любых слов говорит о силе его чувства к Лизлотте Мэр.
В начале 1967 года Эренбург приехал в Стокгольм, оттуда они отправились в Париж, потом в Прагу. С конца мая были в Парме, куда Эренбурга пригласили на стендалевский конгресс. Это оказалась их последняя встреча.
Эренбург всю жизнь терпеть не мог обращаться к врачам – над ними он неизменно иронизировал. И хотя возраст брал свое, даже деликатной Лизлотте не всегда удавалось сгладить его антимедицинский настрой (когда однажды в Париже их обоих свалил грипп, ухаживать за ними приехал верный Лизлотте Ялмар Мэр…).
В июле 1967 года в Москве умер Овадий Савич, давний и ближайший друг Эренбурга. Говоря с Лизлоттой по телефону, И. Г. не нашел в себе сил сказать ей о смерти друга; он написал об этом в письме. Лизлотта ответила ему, что не может найти слов, чтобы выразить свою печаль, и что уже во время телефонного разговора почувствовала – что-то стряслось… [2396]2396
Письма Л. Мэр к И. Г. Эренбургу – см.: РГАЛИ. Ф. 1204. Оп. 2. Ед. хр. 1889. Приводимый далее перевод писем Л. Мэр выполнен Н. Я. Лейбошиц.
[Закрыть]Не прошло и месяца после смерти Савича, как у Эренбурга на даче, когда он сидел за пишущей машинкой, работая над седьмой частью мемуаров, безумно заболела рука – это оказался инфаркт. И. Г. уложили в постель, запретив ему двигаться. Его дочь Ирина позвонила в стокгольмскую больницу, где лежала Лизлотта; вскоре Эренбург смог написать ей записочку слабым, едва разборчивым почерком:
«Dimanche soir.
Je suis tombé malade et depuis mercredi matin couche sans me remuer. Peut-être Copine te dis quelque chose en… pour elles et ils mentent.
Je vis par l’espoir de revoir Siam le bonheur. Sois forte» [2397]2397
Архив автора. Два последних письма Эренбурга были любезно переданы И. И. Эренбург Дж. Рубинштейном, получившим их от семьи Л. Мэр.
[Закрыть].* * *
(«Воскресенье вечером.
Я заболел и с утра среды лежу без движения. Может быть Copine [2398]2398
Подружка (франц.) – так Лизлотта Мэр звала Ирину Эренбург.
[Закрыть]Вам говорит что-то, а мне они врут.Я живу надеждой увидеть вновь Сиама… Будь сильной» [2399]2399
П2. С. 613. Перевод этого и следующего письма И. Г. Эренбурга к Л. Мэр выполнен И. И. Эренбург.
[Закрыть]).
Еще не получив эту записку, Лизлотта 14 августа написала два письма (она, как всегда, писала И. Г., Ирине и А. Савич по-французски, хотя не считала, что знает его свободно; ее письма приводятся здесь сразу в переводе):
«Дорогой Илья! Ирина мне позвонила по телефону… Главное: лечитесь! Вам известны Ваши задачи, Ваши обязательства. Если лучше лечь в больницу и если это возможно для Вас, для Вашего душевного состояния, ложитесь. Сделайте все, что может Вас вылечить как можно быстрее. Будьте откровенны с Вашим врачом Коневским, чтобы у него были все данные, и, таким образом, он сможет лучше дать Вам совет по поводу Вашего лечения. В то же время Вы сами говорили, что психологические вещи играют роль. Я знаю это по опыту. Поговорите с Ириной, у нее больше сил. Как поживает Люба? Надеюсь, что она немножко благоразумна. Как бы я хотела приехать, чтобы вам всем помочь… Ирина сказала мне, что она немного рассердилась, когда я заплакала. Но было тяжело услышать обо всем этом и быть в то же время вдалеке… Я уверена, что история с Савичем причинила вред… Пишите, если возможно» [2400]2400
П3. С. 625–626.
[Закрыть].
Второе письмо – Ирине:
«Я не знаю, что делать с собой, со всем, с ничем… Я написала твоему отцу. Я надеюсь, он понимает, что я думаю о нем все время, что Ялмар и Стефан [2401]2401
Сын Л. и Я. Мэрвов.
[Закрыть]спрашивают всегда, когда они приходят, как идут дела, и посылают ему приветы. Я успокоюсь тогда, когда мы его увидим здесь, в Москве или где-нибудь в другом месте. Скажи ему все это, чтоб он был спокойней и благоразумней. Надеюсь, что ты мне простила мои слезы. Я знаю, что ты все делаешь и что тебе приходится слишком много делать… Был ли инфаркт обширным? Лежит ли он в постелии прекратил ли курить?.. Понял ли он с самого начала, как это серьезно?.. В нем есть та жизненная сила, которую он должен мобилизовать. Когда он узнает, что перспективы хорошие, он будет спокойнее и благоразумнее. Если же он не сможет думать о перспективах работы, писательстве, путешествиях – тогда будет очень плохо. Очень важно, что у него есть врач Коневский и он может с ним говорить… Для него стать инвалидом значительно хуже, чем, например, страх повторения. Психологические вещи играют огромную, первостепенную роль в его выздоровлении. Речь идет о перспективах. Это очень жестокая история. Я надеюсь, что Люба также имеет силы его немножко беречь… Я знаю слишком хорошо, что он больной нелегкий. Но я также знаю, что если ему все объясняют приемлемым для него способом, то он знает, что он ответственен не только перед собой, но и перед своими близкими. Я жду с нетерпением все известия, думаю о вас всё время. Бесполезно говорить больше…» [2402]2402
Архив автора.
[Закрыть].
Только через 9 дней в Стокгольм пришла записка Эренбурга. Лизлотта ответила на нее сразу:
«Спасибо за Ваши слова, которые я получила с письмом моей Copine. Я вижу, какие Вы делаете усилия. Единственное, чего я не понимаю, это как они могут врать. Вы можете говорить с Коневским, как вы это делали в Париже с В. [2403]2403
Парижский врач; фамилия неразборчива.
[Закрыть]в феврале, когда Вы болели. Говорите с ним нормально, не осмеивайте медицину. Я связываю все свои надежды с Вашей ответственностью перед сиамством и с Коневским, который, как Вы мне говорили, очень хороший врач. Copine мне написала, как все шло день за днем. Я понимаю, что Вы с самого начала все скрывали. Вероятно, это не было очень благоразумно. Больше так не делайте, я Вас умоляю. Я переживаю невероятно тяжелое время, худшее в моей жизни… Я думаю о Вас все время. Вы считаете, что то, через что Вам приходится проходить, унизительно. После каждой процедуры мне приходится, как и Вам, лежать неподвижно… Бог мой, игра сделана, следовательно, надо жить и поправляться. Что касается больницы. Если у Вас будет отдельная палата, телефон, посетители, когда у Вас будут силы, такой уход, чтобы Вы чувствовали себя как дома, газеты и книги и Вы будете отвечать на письма, когда будут силы, то, я думаю, Вам будет покойнее и Вы скоро поправитесь. Я Вас умоляю от всего сердца – лечитесь, держите меня в курсе всего, ничего не забывайте. И я заканчиваю мое письмо, как Вы – будьте сильным, и я добавлю: мужественным для всего зверинца [2404]2404
Так между собой Эренбург и Л. Мэр звали московскую семью Эренбурга.
[Закрыть]» [2405]2405
П3. С. 626–627.
[Закрыть].
Через неделю после первой записки Эренбург смог написать вторую – последнее письмо в его жизни:
«Samedi, l’après-midi.
Les médecins et les femmes de l’entourage disent que „objectivement“ ça va bien et qu’on avait peur du plus des dégats. Bien j’attends. Je crois que vers ie 1 sept. on va aller à Moscou. Des que je pourai je poserai la question de Zurich et de
<название второго города неразборчиво>Je vous prie d’être courageuse, de vous soigner bien et ne pas oublier Moscou et Siam.Adieu».
* * *
(«Суббота, после полудня.
Врачи и женщины, которые меня окружают, говорят, что объективно все идет хорошо и что боялись, что будет затронута большая часть сердца. Хорошо, я буду ждать. Думаю, что к 1 сентября переедут в Москву. Надеюсь, как только смогу, поставить вопрос о Цюрихе и <название второго города неразборчиво> [2406]2406
И в тяжелейшем состоянии Эренбург думал только о встрече с Л. Мэр, используя в своих планах возможные варианты общественно-политических и литературных поездок.
[Закрыть]. Я Вас прошу быть мужественной, лечиться хорошо и не забывать теперь в Москве Сиама.
Это письмо дошло быстрее, Лизлотта ответила на него сразу; это ее последнее письмо Эренбургу:
«Получила Ваше второе письмо, спасибо. Сегодня утром я была у нашего друга, врача, специалиста по болезням сердца. Я задала ему кучу вопросов… Он сказал, что нет оснований не вести нормальную жизнь – работать, путешествовать и т. д. Все как раньше… Copine мне сказала, стучу по дереву, Вам становится все лучше с каждым днем… Очень важно Ваше моральное состояние… Пишите мне, когда у Вас будут силы. Это для меня облегчение моего несчастья и, может, для Вас отвлечение. Будьте благоразумны и мужественны… Может быть, из Москвы Вы сможете говорить по телефону. Я жду от Вас известий. Смелости! Сиам» [2408]2408
П3. С. 627–628.
[Закрыть].
30 августа Эренбурга перевезли с дачи в Москву; на утро 1 сентября был заказан разговор со Стокгольмом. Вечером 31-го он умер.
VIII. Вместо заключения
1. Австрийские кадрыВ конце лета 1909 года Эренбург первый раз приехал в Вену. У него не очень хорошо складывались отношения с парижским руководством большевиков, он был обижен на их невнимание и решил (возможно, по протекции Каменева) отправиться в Вену, где Л. Д. Троцкий с 1908 года издавал газету «Правда».
Эренбург поселился в квартире у Льва Давидовича; ему была поручена техническая работа, связанная с нелегальной доставкой «Правды» в Россию. В мемуарах это описывается так:
«В Вене я жил у видного социал-демократа X. – я не называю его имени: боюсь, что беглые впечатления зеленого юноши могут показаться освещенными дальнейшими событиями. Моя работа была несложной: я вклеивал партийную газету в картонные рулоны, а на них наматывал художественные репродукции и отсылал пакеты в Россию. X. жил с женой [2409]2409
Наталья Ивановна Седова (1882–1962).
[Закрыть]в маленькой, очень скромной квартире. Однажды вечером жена X. сказала, что чая не будет: газ на кухне подавался автоматом, в который нужно было бросить монету. Я поспешно побежал и бросил в пасть чудовища крону. X. был со мною ласков и, узнав, что я строчу стихи, по вечерам говорил о поэзии, об искусстве. Это были не мнения, с которыми можно спорить, а безапелляционные приговоры» [2410]2410
ЛГЖ. Т. 1. С. 77.
[Закрыть].
Однако ершистый характер Эренбурга не позволял ему послушно принимать вполне менторские суждения, и в конце концов дело кончилось тем, что он сбежал из Вены и вернулся в Париж.
Эренбург никогда не был меломаном, и то обстоятельство, что Вена – мировая столица музыки, его не слишком завлекало. Так и получилось, что для него в иерархии европейских столиц Вена не занимала сколько-нибудь значимого места.
Потом почти двадцать лет он не был в Австрии, и когда в 1928 году приехал в Вену вновь, австрийские социал-демократы с гордостью показывали ему (уже известному русскому писателю с советским паспортом) чудесные дома для рабочих с читальными и спортивными залами (то, что в СССР называлось «домами культуры») – недаром за социал-демократов тогда голосовало 70 % населения. В ту пору Эренбург смотрел на такие вещи скептически (когда уже в XXI веке я увидел эти районы Вены, они произвели на меня серьезное впечатление…).
А в феврале 1934 года Эренбург получил срочное задание «Известий» выехать в Вену, где началось восстание рабочих против полиции. Пока он получал транзитную визу, наступила развязка. По сути, прогитлеровские военные силы (хаймвер) разбили военные отряды австрийских социал-демократов (шуцбунд), разгромили все дома рабочих; было много убитых и арестованных. Конечно, за спиной хаймверовцев стоял Гитлер. Многие шуцбундовцы бежали в Словакию, и там Эренбург беседовал с их лидерами и рядовыми участниками восстания; он провел большое расследование и все описал. Сталин тогда социал-демократов окрестил социал-фашистами (именно стимулированный им раскол между социал-демократами и коммунистами существенно облегчил Гитлеру победу), потому очерки Эренбурга не слишком охотно напечатали [2411]2411
Известия. 1934. 6, 9, 12, 15 марта; Вечерняя Красная газета. 1934. 9 марта.
[Закрыть]. Собрав их воедино, Эренбург составил книжку «Гражданская война в Австрии», включив в нее и сделанные им фотографии подавления восстания (книгу сразу же перевели на многие европейские языки). Экземпляр этой книги с дарственной надписью «Уважаемому Иосифу Виссарионовичу Сталину…» (выпущенный из рук потомков первого владельца) я держал в руках в Москве в застойные 1970-е.
Разгрому восстания в Австрии посвящена четвертая глава четвертой книги мемуаров Эренбурга «Люди, годы, жизнь».
Если в Париже восстание правых удалось подавить, то в Вене они торжествовали победу. События в Австрии, однако, продолжали перемещаться в коричневую область, и когда в 1936 году Эренбург снова приехал в Вену [2412]2412
См. статью: Эренбург И.Венская оперетка // Известия. 1936. 16 июня; вошла в книгу: Эренбург И.Границы ночи. М., 1936. С. 226–233.
[Закрыть], даже умеренные политические силы уже помалкивали – все шло к аншлюсу, произошедшему в 1938 году…
В декабре 1952 года в Вене, где еще стояли советские войска, прошел Конгресс «защитников мира». Эренбург на нем выступал. Холодная война была в разгаре, и речь его изобиловала антиамериканской риторикой. Однако он сумел высказаться и против безудержных гонителей западной культуры в СССР, о национальном гении всех народов Европы, «обогативших всечеловеческую культуру именно тем, что Париж построен французами, что Гете был немцем и что нельзя оторвать Сервантеса от самой души Испании» [2413]2413
Эренбург И.Совесть народов. М., 1956. С. 121.
[Закрыть]. Через два года, в январе 1955-го, незадолго до подписания мирного договора с Австрией, когда настроение было куда веселее, на заседании Бюро Всемирного совета мира Эренбург произнес речь, которую озаглавил: «Народы спасут мир» [2414]2414
Литературная газета. 1955. 20 января.
[Закрыть], – надежд на это к тому времени прибавилось…
Непросто привести имена австрийских друзей Эренбурга, но одно имя приходит в голову сразу, хотя с этим человеком Эренбург встречался лишь во Франкфурте и в Париже – это замечательный писатель Йозеф Рот; ему посвящена двадцать четвертая глава третьей книги «Люди, годы, жизнь».
2. Европейский калейдоскопНе раз в течение своей жизни Эренбург бывал в странах Бенилюкса. Первую поездку он запомнил на всю жизнь. Это было в 1910 году, вместе с первой своей женой Е. О. Шмидт он приехал в Бельгию, в старинный город Брюгге, который показался им мертвым и при этом очаровал. Там была написана первая книга стихов Эренбурга; потом Эренбург несколько стихотворений посвятил самому Брюгге.
Первая мировая война застала его в Голландии – он приехал в Антверпен посмотреть живопись Рембрандта («В Голландии меня удивил разрыв между искусством прошлого и действительностью», – вспоминал Эренбург, имея в виду крестьянскую деловитость жителей [2415]2415
ЛГЖ. Т. 1. С. 158.
[Закрыть]). Но самая важная страница биографии Эренбурга, связанная с Бенилюксом, была написана в 1921 году. Будучи высланным из Франции и чудом зацепившись в Бельгии (благодаря помощи писателя Франса Элленса), Эренбург поселился на берегу моря в маленьком городке Ла-Панн и здесь за 28 дней написал давно продуманный и самый знаменитый свой роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито». Потом и до войны, и после нее (последний раз в 1966-м) он не раз бывал в Бельгии, Голландии и Люксембурге; продолжал дружить с Франсом Элленсом, подружился с кинодокументалистом Йорисом Ивенсом, живописцем Констаном Пермеке и сенатором Анри Роленом [2416]2416
Подробнее см.: Онацкая М.Эренбург в Бельгии // Страна Синей птицы: Русские в Бельгии. М., 1995. С. 305–320.
[Закрыть]…
В Греции Эренбург бывал трижды. Два раза – еще до Второй мировой войны, причем оба раза проездом. В 1926 году, морем по пути из Батума в Марсель, Эренбург заехал в Афины (контраст Парфенона с нищетой современности – она напомнила ему Гомель – удручал), а в 1934-м вместе с греческим писателем Костасом Варналисом после московского съезда писателей плыл из Одессы; тогда Эренбург посмотрел Салоники, Пирей и снова Афины; в ту поездку он сделал серию замечательных фотографий греческого захолустья [2417]2417
См.: Фрезинский Б.Илья Эренбург с фотоаппаратом. М.; Иерусалим, 2007. С. 107–110.
[Закрыть]. Третья, уже послевоенная поездка в Грецию была предпринята в июне 1957 года специально: Эренбург приехал в Грецию в составе делегации деятелей культуры (куда, как ни странно, вошли сравнительно приличные люди). В тот раз он впервые побывал на Крите, в Микенах и в Дельфах. Этой поездке посвящены замечательный очерк «Размышления в Греции» («Только в Греции можно понять всю жизненность, всю глубину искусства Древней Эллады. Оно связано прежде всего с природой страны, в которой нет ничего чрезмерного, подавляющего человека» [2418]2418
Эренбург И.Индия, Япония, Греция. М., 1960. С. 101.
[Закрыть]) и тринадцатая глава седьмой книги мемуаров (где есть рассказ о греческих друзьях и признательность поэту Янису Рицосу, переведшему на греческий книгу стихов Эренбурга «Дерево»). Отметим, что в 1959 году в Москве вышел сборник «Рассказы греческих писателей», представивший не известную русскому читателю литературу новой Греции. Илья Эренбург, хорошо знавший греческих прозаиков Костаса Варналиса и Никоса Казандзакиса, написал к этой книге предисловие. Признав, что «литература современной Греции, к сожалению, почти не известна советскому народу», Эренбург написал с характерной для него уверенностью во взаимовлиянии всех мировых культур:
«Это особенно обидно потому, что русская культура многим обязана гению греческого народа; говоря об этом, я думаю не только о древней Элладе, без которой трудно представить развитие всей европейской цивилизации, но и о благотворном влиянии Византии на зодчество, живопись и письменность древней Руси»…
В Польшу Эренбург приезжал несколько раз. Впервые – в конце 1927 года по приглашению польского издательства, выпускавшего переводы его книг. В ту поездку он много ездил по стране (побывал в Варшаве, Кракове, Лодзи), и русская эмигрантская пресса следила за его поездкой, достаточно нагло ее комментируя. В Польше Эренбург познакомился со знаменитым тогда прозаиком Ю. Каден-Бандровским («Это живой, подвижный, в то же время эгоцентричный человек. Он видел войну и понял ее. Это понимание прекрасно для прошлого и опасно для будущего» [2419]2419
СС8. Т. 4. С. 112.
[Закрыть]), с Антони Слонимским («Слонимский пишет и прозу, и стихи, и драмы, и фельетоны. Он много путешествовал – был недавно в Бразилии, много видел. Его ирония чрезвычайно полезна среди лирической температуры здешних литературных салонов. Он враг национализма и завзятый пацифист» [2420]2420
Там же.
[Закрыть]). Особую радость доставила Эренбургу очередная встреча с Юлианом Тувимом – их сердечная дружба продолжалась до смерти великого польского поэта («Самый талантливый поэт – Тувим. Это прежде всего поэт. Он живет стихами. Он может вечера напролет вспоминать стихи Рембо или Пушкина, Мицкевича или Пастернака, радуясь, как дитя, каждой поэтической находке» [2421]2421
Там же. Переписку Эренбурга с Тувимом см.: П1, П2, П3.
[Закрыть]). Тувиму посвящена третья глава третьей книги мемуаров «Люди, годы, жизнь». В 1927-м Эренбург познакомился с поэтами В. Броневским («Его наивность вдохновенна и его фанатизм заразителен даже для человека с таким иммунитетом, как я» [2422]2422
СС8. Т. 4. С. 113. Дружеские отношения с Броневским Эренбург поддерживал и после войны.
[Закрыть]) и Я. Ивашкевичем, как и Эренбург, родившимся в Киеве, написавшим потом прочувствованные воспоминания об Эренбурге [2423]2423
ИвашкевичЯ. Воспоминания об Эренбурге / Вступ. заметка, публ., комм, и пер. Б. Фрезинского // Вопросы литературы. 1984. № 1. С. 194–201.
[Закрыть]. По возвращении в Париж были написаны блестящие, не без иронии очерки «В Польше», вошедшие в «Визу времени» [2424]2424
См.: СС8. Т. 4. С. 98–154.
[Закрыть].
Снова Эренбург попал в Польшу через двадцать лет, когда Варшава лежала в руинах и уже не стало большей части из трех миллионов польских евреев, о которых с неподражаемым юмором рассказывал Эренбург в очерках 1928 года – немцы не без помощи поляков их уничтожили. Тяжкое ощущение непоправимости случившегося подавляло Эренбурга, хотя его и поддерживали встречи со старыми (Тувим, Слонимский, Броневский, Ивашкевич) и новыми (поэт С. Р. Добровольский) друзьями. Встречу с Польшей в 1947 году Эренбург описал в четырнадцатой главе шестой книги мемуаров. В 1948 году Эренбург участвовал в работе Вроцлавского конгресса деятелей культуры – именно тогда Пикассо (тоже участник этого конгресса) сделал его знаменитый карандашный портрет. А в 1950-м Международный конгресс сторонников мира прошел в Варшаве, и Эренбург тоже был его участником…
Назовем еще несколько нетривиальных для Польши событий, связанных с Эренбургом.
В отличие от Венгрии, где в 1956 году старый аппарат власти очень неохотно уступал недовольству населения и дело кончилось восстанием, в Польше смена всего аппарата прошла под нажимом народа тогда же, но цивилизованно. В 1957 году поляки позволили себе издать наглухо запрещенную в СССР с самого 1928 года эренбурговскую «Бурную жизнь Лазика Ройтшванеца» и потом ставить по ней спектакли. А в 1966-м польский критик Флориан Неуважный написал об Илье Эренбурге книгу, и в Варшаве ее издали [2425]2425
Nieuwazny F.Ilja Erenburg. Warszawa, 1966.
[Закрыть], хотя написанную в то же самое время в Будапеште книгу об Эренбурге венгерского исследователя Пала Фехера запретила издать цензура советского посольства [2426]2426
Рассказано автору в Будапеште в 1972 г. самим Палом Фехером в его кабинете заведующего отделом литературы и искусства главной венгерской газеты «Непсабадшаг».
[Закрыть].
А в июне 1977 года на XIV Международный фестиваль короткометражных фильмов в Кракове [2427]2427
Где, в частности, демонстрировался восьмиминутный фильм Клода Лелюша «Это было свидание».
[Закрыть]поляки вывезли из Ленинграда еще не показанную в СССР ленту Людмилы Станукинас «Илья Эренбург» (они знали, что власти этот фильм не одобряют, и смогли преодолеть сопротивление советского Госкино [2428]2428
О чем тогда же рассказала мне Л. И. Станукинас.
[Закрыть], что лишь прибавило фильму успеха в Польше). Выходившая в Кракове трехъязычная (польский, русский, английский) «Фестивальная газета» сообщала 31 мая: «Сегодня начинается баталия за „Золотые драконы“. Первым вступает в бой советский фильм „Илья Эренбург“, режиссер Людмила Станукинас» [2429]2429
Архив автора.
[Закрыть]. В конкурсе участвовало 100 фильмов из 38 стран. В итоге фильм Людмилы Станукинас завоевал одного из трех фестивальных «Золотых драконов», и его вынуждены были пустить в прокат в СССР, а фотокадры из фильма, изображавшие полузапрещенного к тому времени писателя, уже в августе 1977-го появились на страницах популярного журнала «Советский экран»…
В Прагу в 1923 году Эренбурга позвал живший там Роман Якобсон. Он же познакомил его с поэтом Витезславом Незвалом, назвавшим Илью Григорьевича в поэме «Песнь мира» и написавшим о нем в сорок третьей главе книги «Из моей жизни» [2430]2430
Незвал В.Избранное: В 2 тт. Т. 2: Воспоминания. Очерки. Эссе. М., 1988. С. 268–270.
[Закрыть]. В свою очередь, Незвалу посвящена восьмая глава третьей книги «Люди, годы, жизнь». Тогда же Якобсон познакомил Эренбурга с молодыми поэтами – будущим Нобелевским лауреатом Ярославом Сейфертом [2431]2431
Письмо Сейферта Эренбургу (1961) см.: П3. С. 414–415.
[Закрыть]и Франтишеком Галасом; Эренбург узнал и молодых чешских художников, деятелей театра, теоретиков искусства. Он искренне восхищался гашековским «Швейком», прочитанным тогда по-немецки. Прагу Эренбург полюбил сразу и навсегда. Знал он и ее прежнюю немецкую культуру, а познакомившись с М. Бродом, прочел и оценил Кафку и в оттепельные годы всячески ратовал за издание его книг в СССР. В 1960-м Эренбург написал книжку о своем любимом чешском художнике Кареле Пуркине [2432]2432
Эренбург И.Карел Пуркине. М., 1960.
[Закрыть].
И все же, кажется, большее место в его жизни заняла не Чехия, а Словакия, куда его тоже привез Якобсон в 1923-м и куда он потом часто ездил. Эта отсталая, забитая страна почему-то (может быть, из-за близости к русскому языку) оказалась очень ему по сердцу, и, кажется, внутренне он ее противопоставлял в чем-то несколько немецкой Чехии. Эренбург подружился с журналистом Владимиром Клементисом, который потом стал министром иностранных дел и был расстрелян в сталинские годы (ему посвящена семнадцатая глава шестой книги мемуаров). Дружеские отношения связывали Эренбурга и со словацким поэтом Лацо Новомеским, чья книга стихов по-русски впервые вышла с его предисловием [2433]2433
Новомеский Л.Избранное / Предисл. И. Эренбурга. М., 1966.
[Закрыть]. Новомеский дважды вспоминал о встречах с Эренбургом – в 1934-м в Словакии [2434]2434
Несостоявшееся интервью с Ильей Эренбургом // Новомеский Л.Стихи. Поэмы. Статьи. М., 1976. С. 261–263.
[Закрыть]и в 1936-м в Испании [2435]2435
С писателями в Испании // Новомеский Л.Время и безвременье. М., 1985. С. 162–164.
[Закрыть]. Последний раз Эренбург приезжал в Словакию вместе с Г. Баклановым [2436]2436
См. об этом в: БаклановГ. Жизнь, подаренная дважды. М., 1999. С. 92–94.
[Закрыть]в 1964 году, в годовщину Словацкого восстания…
Менее тесными были связи Эренбурга с Югославией – хотя и там (в Македонии) он бывал в конце двадцатых годов, приезжал в 1945-м, подружился с Иво Андричем и Мирославом Крлежой, и государственная размолвка ничего в этом не изменила. Когда в 1965 году Эренбург приехал в Югославию на конференцию Круглого стола, он встречался и с давним (еще по Испании) другом Кочей Поповичем, и с Эдвардом Карделем. Всюду и всегда он умел увидеть и оценить талантливых людей. В Румынии – поэта Тудора Аргези и прозаика Михаила Садовяну, в Болгарии – поэтов Людмила Стоянова и Еписавету Багряну. Македонские и болгарские фрески XIII века Илья Эренбург потом с любовью вспоминал в мемуарах…
