Текст книги "Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)"
Автор книги: Борис Фрезинский
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 68 страниц)
II. Валерий Брюсов [**]**
Впервые: Литературное наследство. Т. 98: Брюсов и его корреспонденты. Кн. 2. М., 1994. С. 515–533.
[Закрыть]
(Строгий учитель и непослушный, но благодарный ученик)
1. Все заочно (1910–1916)Валерий Яковлевич Брюсов (1873–1924) сыграл существенную роль в творческой судьбе Ильи Эренбурга, разглядев в его первых, еще несамостоятельных стихах, с которыми он познакомился весной 1910 года, будущего поэта. Кто именно передал Брюсову стихи Эренбурга – неизвестно. Между весной 1909 года, когда в Париже Эренбург начал писать стихи, и январем 1910 года, когда они появились в печати, его стихотворные опыты знали лишь близкие парижские друзья. Лучше всех – студентка Сорбонны и одновременно участница большевистской парижской группы Лиза Мовшенсон (впоследствии известная поэтесса Елизавета Полонская). В ноябре 1909 года она писала из Парижа матери в Петербург:
«Илья все время в Вене, работает там в газете [1096]1096
Эренбург жил у Л. Д. Троцкого, выпускавшего газету «Правда», и помогал ему переправлять газету в Россию.
[Закрыть]. После моих экзаменов он был здесь недолго и снова уехал. Его процесс разбирался в Москве [1097]1097
Имеется в виду дело о социал-демократической организации учащихся средних учебных заведений, одним из организаторов которой был И. Эренбург и по делу которой он был в январе 1908 г. арестован.
[Закрыть], но его выделили, не помню почему – или за неявкой, или родители предоставили свидетельство о болезни. Так как он привлекался по делу о московской в<оенной> о<рганизации>, ему бы дали 4 года каторги. Поэтому он предпочитает оставаться за границей. Он стал писать стихи и у него находят крупное дарование» [1098]1098
Личный архив Е. Г. Полонской (Санкт Петербург). Сообщено М. Л. Полонским в 1970-е гг. Это первое по времени упоминание о литературной работе Эренбурга.
[Закрыть].
Возможно, именно Полонская показывала стихи Эренбурга в петербургских редакциях, когда приезжала на каникулы домой летом 1909 года. Может быть, именно она переслала стихи Эренбурга Брюсову, которого очень ценила; может быть, это сделал сам Эренбург. Так или иначе, с весны 1910 года началась его переписка с Брюсовым.
Отметим, что знакомство начинающего стихотворца с признанным мэтром было не только литературным. Их судьбы своеобразно переплетены дружбой с Н. Г. Львовой, товарищем Эренбурга по большевистской организации в Москве (1906–1908), начавшей затем, как и Эренбург, писать стихи и в 1911–1913 годах вошедшей в жизнь Брюсова. Именно Львова познакомила юного Эренбурга со стихами автора «Urbi et Orbi», а впоследствии рассказывала Брюсову о своем молодом друге [1099]1099
См.: ЛГЖ. Т. 1. С. 41–42, 240.
[Закрыть].
В 1909–1910 годах стихи Брюсова постоянно сопровождали Эренбурга. В архиве Брюсова сохранились письма Эренбурга и текст одного письма Брюсова к нему, а также книги Эренбурга с его дарственными надписями Валерию Яковлевичу [1100]1100
Все письма Эренбурга Брюсову и последнее письмо Брюсова Эренбургу, копию которого В. Я. сохранил, хранятся в Москве в Отделе рукописей РГБ (Ф. 386. № 110. Ед. хр. 19); они были опубликованы мною в т. 98 (кн. 2) «Литературного наследства» «Валерий Брюсов и его корреспонденты» (М., 1994), а также включены в П1 и П3. Напомним, что весь архив Эренбурга (в том числе и письма Брюсова, если они к тому времени уцелели) был уничтожен им в Париже в 1940 г.
[Закрыть]. Приведем здесь первое письмо Эренбурга Брюсову, отправленное в Москву не позднее сентября 1910 года:
«Милостивый Государь,
Весной этого года Вы взяли на себя труд просмотреть мои первые стихи. Ваши указания послужили мне руководством в дальнейшей работе над стихом. Теперь я обращаюсь к Вам с просьбой прочесть мои стихи, изданные сборником [1101]1101
Эренбург И.Стихи. Париж, 1910.
[Закрыть]. Я знаю, что это лишь ученические опыты, полные ошибок, часть которых я уже сознаю. Целый ряд стихотворений (стр. 10, 12, 14, 25, 45, 55, 73 и др.) печатать не следовало бы. Во многих – прямое подражание (Вам, Роденбаху [1102]1102
Жорж Роденбах (1855–1898) – бельгийский прозаик и поэт, символист; писал по-французски. Его влияние на первую книгу Эренбурга отмечала русская критика.
[Закрыть], Кузмину [1103]1103
К поэту Михаилу Алексеевичу Кузмину (1875–1936) в ту пору Эренбург относился с интересом; на его книги «Сети» и «Куранты любви» он напечатал рецензию в иркутской газете «Голос Сибири» (1911. 30 марта).
[Закрыть]и нек<оторым> др<угим>). Наконец, ряд неправильностей обезображивает язык стихов.Все же я прошу Вас ответить – есть ли в этих стихах мое? Есть ли в них raison d’être [1104]1104
Имеют ли они право на существование (франц.).
[Закрыть]? Вы понимаете, почему я обращаюсь именно к Вам. Ваши книги были моими учебниками. Извините, что тревожу Вас своей просьбой.С искренним уважением И. Эренбург».
Как видим, Эренбург сознавал подражательный характер своих первых поэтических опытов, и потому вопрос, адресованный Брюсову: «<…> есть ли в этих стихах мое?», был так важен для него. Отклик Брюсова на первую книгу Эренбурга не заставил себя ждать. Выделив из тридцати с лишним книжек начинающих авторов «Стихи» Ильи Эренбурга и «Вечерний альбом» Марины Цветаевой, Брюсов написал:
«Обещает выработаться в хорошего поэта И. Эренбург, дебютирующий небольшой книжкой стихов, изданных в Париже. В его стихах сказывается не столько непосредственное дарование, сколько желание и умение работать. Появляясь в печати в первый раз, он уже обнаруживает настоящее мастерство стиха. Среди молодых, разве одному Гумилеву уступает он в умении построить строфу, извлечь эффект из рифмы, из сочетания звуков. В отличие от большинства начинающих, И. Эренбург не исключительно лирик, он охотно берется за полу-эпические темы, обрабатывая их в форме баллады (в этом отношении тоже напоминая Гумилева). Пока И. Эренбурга тешат образы средневековья, культ католицизма, сочетание религиозности с чувственностью, но эти старые темы он пересказывает изящно и красиво. Строгость его манеры, обдуманность эпитетов, отчетливость и ясность его изложения показывают, что у него есть все данные, чтобы в поэзии достигать поставленных себе целей» [1105]1105
Русская мысль. 1911. № 2. С. 232–233.
[Закрыть].
Брюсовский отзыв был столь авторитетен, что мать Эренбурга сообщила о нем сыну в Париж телеграммой [1106]1106
ЛГЖ. Т. 1. С. 80. Эренбург здесь ошибочно указывает, что статья Брюсова была напечатана в газете «Русские ведомости», где Брюсов поместил статью о «Стихах о канунах».
[Закрыть]. Как бы ни менялось впоследствии отношение Эренбурга к литературной работе Брюсова, чувство признательности за щедрое внимание и поддержку оставалось неизменным; о первом печатном отзыве Брюсова Эренбург не забывал никогда. Рецензируя в 1922 году цветаевские книги «Разлука» и «Стихи к Блоку», Эренбург писал в открытом письме к их автору: «Наши первые книги – ровесники. Вы, верно, помните 1910 год, первое напечатанное имя и нас обоих, неуклюжих и топорщащихся в ежемесячном улове маститого Валерия Яковлевича» [1107]1107
Новая русская книга. Берлин, 1922. № 2. С. 17.
[Закрыть].
Среди двадцати рецензий на первый сборник Эренбурга отметим в интересующем нас плане статью Максимилиана Волошина «Позы и трафареты» [1108]1108
Утро России. 1911. 12 февраля. № 34.
[Закрыть], где все молодые поэты подразделялись на последователей Брюсова («искусственность и холодно-формальный романтизм») и Бальмонта («наивная и навязчивая откровенность»), Волошин писал, что все типичные черты брюсовской школы настолько концентрированно сосредоточены в стихах Гумилева, что все остальные представители этой школы кажутся учениками ученика. Именно в этом смысле Волошин называет Эренбурга «ослабленным Гумилевым». Характерно, что в «Письмах о русской поэзии» Гумилев, внимательно прочитавший эренбурговскую книжку и нашедший поставленные в ней автором задачи интересными, утверждал, что «у Эренбурга нет данных для их решения» [1109]1109
Аполлон. 1911. № 5. С. 78.
[Закрыть]. Более того, в письме Брюсову от 24 мая 1911 года он написал еще безапелляционнее и неприязненно: «Меня смутил только Ваш отзыв об Эренбурге. Сколько я его ни читал, я не нашел в нем ничего, кроме безграмотности и неприятного снобизма» [1110]1110
Переписка Гумилева с Брюсовым цитируется по той же второй книге тома «Валерий Брюсов и его корреспонденты», где напечатана и переписка с Брюсовым Эренбурга.
[Закрыть]. На что 20 июня 1911 года Брюсов ему ответил:
«Читал Ваше письмо о поэзии и в большинстве с Вашими отзывами согласен <…>. В Эренбурга я поверил по его первым стихам. Продолжаю еще верить. Что у него много слабого – меня не смущает: у кого нет слабого в дебютах? Более меня тревожит, что он пишет и в „Сатириконе“, и (кажется) в „Синем журнале“. Это – путь опасный».
Замечание Брюсова относится к стихам Эренбурга, появившимся в печати после его первой поездки в Италию в феврале 1911 года. Итальянские впечатления отразились во многих стихах, которые Эренбург активно рассылал по редакциям петербургских и московских журналов. Но кроме «Сатирикона», где в трех номерах (10, 17 и 22) были напечатаны три его стихотворения, только журнал «Свободным художествам» (№ 7–8) и газеты напечатали тогда эренбурговские стихи. В «Синем журнале» Эренбург не печатался.
В марте 1911-го Эренбург послал Брюсову в «Русскую мысль» свои итальянские стихи, которые были отвергнуты, с чем Эренбург согласился и послал новые стихотворения. 23 мая 1911 г. Эренбург, сообщая Брюсову, что решил выпустить новый сборник стихов, заметил: «Я очень хотел бы знать Ваше мнение как об этих стихах, так и о моем намерении издать их». К лету 1911-го новая книга стихов Эренбурга «Я живу» сложилась окончательно. Она вышла в Петербурге не позднее сентября того же года. Оперативные рецензенты отметили рост автора. «Муза его решительно сбросила с себя фальшивый, жеманный наряд», – писал С. Городецкий [1111]1111
Речь. 1911. 3 октября. № 271.
[Закрыть]. «И. Эренбург сделал большие успехи со времени выхода его первой книги <…>. Из разряда подражателей он перешел в разряд учеников и даже иногда вступает на путь самостоятельного творчества», – признавал в очередных «Письмах о русской поэзии» чуть подобревший к Эренбургу Н. Гумилев [1112]1112
Аполлон. 1910. № 10. С. 74.
[Закрыть]. Книга стихов «Я живу» была отправлена автором Брюсову с надписью: «Валерию Брюсову поэту и учителю» [1113]1113
OP РНБ. Ф. 386. Книги. № 1505.
[Закрыть]; в сопроводительном письме он написал: «Я посылаю Вам свой новый сборник стихов. Если Вы и найдете в нем стихи более совершенные, то в этом я в значительной степени обязан Вам». К этому были приложены и несколько новых стихов для «Русской мысли». И хотя Брюсов, приветствовавший выход первой книги Эренбурга, не спешил высказываться в печати о второй, стихотворение «Перед Флоренцией» (из вновь присланных Эренбургом для «Русской мысли») напечатал в № 4 за 1912 год – и это была единственная публикация Брюсовым эренбурговских стихов.
Былое увлечение средневековьем и итальянские впечатления сменились в новых стихах Эренбурга грустными воспоминаниями о детстве в Москве. Эти стихи составили его третий сборник «Одуванчики», вышедший в Париже не позже мая 1912-го. В. Ходасевич отметил, что новая книга Эренбурга «гораздо менее претенциозна, чем его предыдущие сборники» [1114]1114
Альциона (альманах). 1914. № 1. С. 209.
[Закрыть]. Из рецензии Брюсова на обе последние эренбурговские книги стало известно, что он решительно не принял сборника «Я живу», найдя его «крикливым и необдуманным» [1115]1115
Русская мысль. 1912. № 7. С. 24.
[Закрыть]. Поскольку «Одуванчики» ему тоже не понравились (хотя, как заметил Брюсов, в них есть «немало милых стихов, определенно в пушкинском духе»), последовал строгий вывод: Эренбург «не оправдал пока надежд двумя своими новыми книгами». На фоне других, в общем-то доброжелательных откликов рецензия Брюсова была резкой. Скорей всего, однако, она не слишком огорчила Эренбурга – он уже ушел от недавних литературных привязанностей, считая книги символистов вчерашним днем русской поэзии:
«<…> символисты, – писал Эренбург в „Заметках о русской поэзии“, – либо пытаются выйти из прежнего круга, создавая вещи слабые и малоинтересные, либо повторяют старые мотивы, но с меньшим подъемом <…>. Брюсов, лавируя меж „Парнасом“ и недоступной ему лирикой, – в „Зеркале теней“ остается все тем же умным, культурным и безнадежно холодным» [1116]1116
Гелиос. Париж, 1913. № 1. С. 14.
[Закрыть].
Ежегодно Эренбург выпускал новый сборник стихов, и каждая новая книга отвергала предыдущие – поиск своего голоса, своих тем, своих интонаций был трудным. Четвертая книга стихов Эренбурга «Будни» вышла в Париже в 1913-м; ее распространение в России запретила цензура. Для того чтобы убедить председателя цензурного комитета графа А. Н. Муравьева запретить книгу, цензору оказалось достаточным привести из нее страничку цитат [1117]1117
РГИА. Ф. 779. Оп. 4. Ед. хр. 324. Л. 39.
[Закрыть]. Отзыв о «Буднях» Брюсова, за 20 лет до того эпатировавшего русскую публику своими стихами, мало чем отличался от мнения цензора: «Эренбург <…> целую книжку посвятил таким вещам, о которых не только в поэзии, но и в обществе принято „не говорить“» [1118]1118
Русская мысль. 1913. № 8. С. 74.
[Закрыть]. Брюсов был не одинок в неприятии «Будней». Писавшие об этой книге разделились на две группы: одни возмущались непристойностью парижских сюжетов, полагая, что стихи Бодлера и Верлена «спровоцировали» молодого поэта на непринятые в русской поэзии описания, другие говорили только о пронзительности русской темы в новой книге поэта [1119]1119
См., например, типичные в этом смысле рецензии: С. 3. (Московские новости. 1913. 13 июля) и В. Лобнова (Руль. 1913. 13 мая).
[Закрыть].
В статьях 1911–1913 годов [1120]1120
Эренбург И.М. Кузмин. Сети. М., 1908; М. Кузмин. Куранты любви. М., 1910 //Голос Сибири. Иркутск, 1911.30 марта. № 74; Эренбург И.Заметки о русской поэзии // Гелиос. Париж, 1913. № 1. С. 14; Эренбург И.Новые поэтессы // Гелиос. 1913. № 2. С. 45.
[Закрыть]Эренбург писал о признанных мастерах русского стиха (о Блоке, Брюсове, Кузмине) и о начинающих тогда Ахматовой и Цветаевой, пытался осмыслить «пути и перепутья» русской поэзии. Однако информация о новых русских стихах, которой он располагал, была неполной – и тогда, и тем более позже, во время Первой мировой войны, в Париж доходили отнюдь не все русские публикации и не все книги (скажем, стихи Хлебникова и Маяковского Эренбург узнал только в 1917-м, вернувшись в Россию). С другой стороны, Эренбург хорошо знал современную ему французскую поэзию, и она влияла на его собственное творчество.
Примерно с лета 1912-го Эренбург занялся переводами французских поэтов. Начал он со стихов Франсиса Жамма, оказавшего на него в ту пору заметное влияние и мало переводившегося в России [1121]1121
См.: ЛГЖ. Т. 1. С. 81–82, а также: Киреева М.Из воспоминаний: (Илья Эренбург в Париже 1909 года) / Вступ. заметка, публ. и комм. Б. Фрезинского // Вопросы литературы. 1982. № 9. С. 156. Заметим, что Жамм знал о переводах Эренбургом его стихов и позволил печатать эти переводы в России.
[Закрыть]. Об этой работе Эренбург 19 октября 1912 года написал Брюсову:
«Я посылаю Вам несколько сделанных мною переводов стихов Франсиса Жамма. Не думая, чтобы они были достаточно совершенны для помещения в „Русской мысли“, я очень прошу Вас просто высказать Ваше мнение о них. Я продолжаю работать над переводами стихов Жамма и Ваши указания помогли бы мне в этом».
Все посланные Брюсову переводы (за исключением стихотворения «Все тихо, ласточка за ставнями шумит…» из книги «Траур весен») Эренбург включил в подготовленную им книгу Жамма [1122]1122
Жамм Ф.Стихи и проза / Пер. И. Эренбурга и Е. Шмидт, предисл. автора. М., 1913 (стихи автора переведены И. Эренбургом, а проза – его первой женой Е. О. Шмидт).
[Закрыть]. Ее успех, вызвавший десяток положительных рецензий в петербургских и московских изданиях, подтолкнул Эренбурга к созданию антологии новой французской поэзии. Эренбурга связывали дружеские отношения со многими крупными поэтами Франции, тогда еще не известными широкой публике в России, – Аполлинером, Жакобом, Вильдраком, Сальмоном; его желание познакомить с ними русских читателей было естественным. В конце 1913 года Эренбург сообщал Брюсову:
«Я в настоящее время занят составлением антологии ряда французских поэтов (1880–1910), стихи которых я перевел на русский язык. Мне кажется крайне необходимым приложить к этой работе как указания о переводах этих поэтов на русский язык, сделанных ранее, так и перечень статей на русском языке. Отсутствие в Париже нужных библиотек сильно усложняет мою работу. Поэтому я решил просить Вас помочь мне в этом, указав все сделанные Вами переводы этой эпохи, не вошедшие в Вашу книгу „Французские лирики“ [1123]1123
Французские лирики XIX века / Пер. в стихах и библиогр. прим. В. Брюсова. СПб., 1909.
[Закрыть], и статьи Ваши, как о французской поэзии вообще, так и об отдельных авторах. Я буду страшно благодарен, если Вы сделаете это. Простите, что беспокою Вас, и примите уверения в моем искреннем уважении».
Чуть позже Эренбург обратился с аналогичной просьбой к М. А. Волошину [1124]1124
См.: П1. C. 42.
[Закрыть], но в письме к нему временные рамки антологии обозначил как 1875–1910. Позже он уточнил их окончательно, воспользовавшись историческими вехами: 1870–1913. При этом ему пришлось взяться за перевод и тех поэтов, стихи которых были хорошо известны в России и в подлинниках, и в признанных переводах Брюсова, Сологуба, Бальмонта, Анненского. «Я много работал в последнее время над „Антологией“ современных французской поэзии, – сообщал Эренбург в январе 1914 года П. Н. Зайцеву. – Хотелось создать нечто подлинно лирическое и непохожее на официальные хрестоматии Брюсова» [1125]1125
Там же. С. 43–44.
[Закрыть]. Прямое отталкивание от переводческой системы Брюсова и, в свою очередь, неприятие Брюсовым новых книг Эренбурга не помешало им поддерживать дружеские связи. В конце 1913 года, по воспоминаниям Эренбурга, Брюсов пишет ему письмо, содержавшее отклик на самоубийство Н. Львовой:
«Я еще не был
(лично. – Б.Ф.)знаком с Валерием Яковлевичем, когда получил от него письмо, в котором он рассказывал о своих переживаниях после самоубийства Нади. Меня не удивило, что она говорила Брюсову обо мне; но почему знаменитый поэт, к которому я относился, как к мэтру, вздумал объясняться со мной – осталось для меня загадкой» [1126]1126
ЛГЖ. Т. 1. С. 43.
[Закрыть].
И Брюсов, и Волошин откликнулись на просьбу Эренбурга прислать библиографические материалы для подготовляемой им антологии, но библиография, в ней опубликованная, все равно оказалась неполной, и Брюсов отметил это, рецензируя антологию Эренбурга.
Книга «Поэты Франции» вышла не позднее февраля 1914 года в Париже [1127]1127
Поэты Франции 1870–1913 / Переводы И. Эренбурга. Париж, 1914. Книгоиздательство «Гелиос». Эта книга с дарственной надписью «Валерию Яковлевичу Брюсову И. Эренбург. 4 марта 14 г.» сохранилась в фонде Брюсова (РГБ. Ф. 386. Книги. № 1507); на ней несколько карандашных помет Брюсова: «Вздор» (с. 20 – «Свет луны туманный…» Верлена), «Нет» (с. 21 – «Тень деревьев» Верлена), «Число стихов? Верлен, право, был болтлив? Наговорил лишнее?» (с. 22 – «Рука печальная ласкает пианино…» Верлена), «Недурно» (с. 28 – «Les chercheuses de poux» Рембо), «Эст<етизм>» (с. 35 – «Мне внемлют только мертвецы…» Мореаса), трижды сделана помета «Разобрать» (с. 24 – «Бедные добрые помыслы» Верлена, с. 27 – «Сон на зиму» Рембо, с. 75 – «Осень» Вьеле-Гриффена). На переводах поэтов более позднего поколения брюсовских помет нет.
[Закрыть]. В нее вошло семьдесят четыре стихотворения двадцати девяти поэтов, причем стихи восемнадцати из них впервые появились по-русски.
О проблеме точности поэтического перевода спорят по сей день; неудивительно, что эренбурговская антология вызвала литературную полемику. Брюсов упрекал Эренбурга, в частности, в несоблюдении размеров [1128]1128
Русская мысль. 1914. № 4. С. 132.
[Закрыть], Б. М. Эйхенбаум – в однообразии звучания в его переводах голосов различных поэтов [1129]1129
Северные записки. 1914. № 7. С. 193.
[Закрыть]. С. Городецкий, по существу возражая сторонникам брюсовской школы перевода, писал, что эренбурговская антология «составлена по принципу личного пристрастия. А тайна перевода постигается именно при этом условии, а отнюдь не механически» [1130]1130
Речь. 1914. 10 марта. № 67.
[Закрыть]. Критики, задетые эренбурговским Верленом, на остальные переводы в антологии не обратили внимания. Впрочем, сам Брюсов был внимательным читателем и, отметив переводы новых авторов, похвалил перевод Вильдрака за «достаточную точность». Однако впервые переведенный на русский язык Аполлинер оказался незамеченным. Приведем здесь слова Б. А. Слуцкого, сказанные им от имени последующих за брюсовским поколением русских поэтов, принявших эренбурговскую антологию:
«Двадцатилетний Илья Эренбург сделал то, что не довелось сделать несравненно более опытным в то время Валерию Брюсову и Федору Сологубу. В толпе двадцатилетних, как и он сам, французских поэтов Илья Эренбург отличил и перевел на русский язык именно тех, кто стал будущим французской поэзии, – Аполлинера, Сальмона, Вильдрака [1131]1131
Б. А. Слуцкий не вполне точен в этом утверждении: все названные поэты были на 8–10 лет старше Эренбурга. С Ш. Вильдраком и Г. Аполлинером Брюсов был знаком лично (ср., например: Лавров А. В.Брюсов в Париже (осень 1909 г.) // Взаимосвязи русской и зарубежных литератур. Л., 1983).
[Закрыть]. Русские символисты поддерживали и пропагандировали в России французских символистов, причем не только великого Верлена и изобретательного Малларме, но и их жеманных эпигонов. Однако новое время потребовало новых песен, и в грозном 1914 г. Илья Эренбург назвал и представил русскому читателю Аполлинера, с именем которого связана новая французская революционная поэзия» [1132]1132
Слуцкий Б.Предисловие // Эренбург И. Тень деревьев. М., 1969. С. 10.
[Закрыть].
Первая мировая война обозначила существенный рубеж в творчестве Ильи Эренбурга. Именно тогда он заговорил в стихах своим голосом. Корреспондент газет «Утро России» и «Биржевые ведомости» на франко-германском фронте, Эренбург увидел лицо империалистической войны – невиданные масштабы бессмысленного уничтожения людей и материальных ценностей, жестокость оккупантов, чудовищный быт войны. Все это вошло в его исступленные стихи и, несмотря на массу цензурных вымарок, открыто обозначенных нескончаемыми отточиями, осталось в книге «Стихи о канунах», которую Эренбург в апреле 1916-го послал Брюсову, надписав на вклеенной в нее литографии Диего Риверы: «Валерию Яковлевичу Брюсову И. Эренбург. 1916» [1133]1133
РГБ. Ф. 386. Книги. № 1508.
[Закрыть]. В «Стихах о канунах» уже не было и речи о каком-либо стилизаторстве, подражательности или поиске сюжетов – это стихи наполнены горечью, тоской, прозрениями и отчаяньем.
23 июня 1916-го Эренбург послал Брюсову для «Русской мысли» текст написанной в январе стихотворной «Повести о жизни некой Наденьки и о вещих знамениях, явленных ей» и стихотворение «Молитва», и 5 (18) июля 1916-го Брюсов написал в Париж большое письмо Эренбургу, копию которого, по счастью, сохранил:
«На берегу Клязьмы. [1134]1134
Лето 1916 г. Брюсов провел в деревне Бурково возле станции Болшево.
[Закрыть]
<в Париж>.Дорогой поэт!
Уже более трех лет(кажется) я не участвую в редакции „Русской Мысли“ и вообще никакого литературного журнала [1135]1135
Литературным отделом «Русской мысли» Брюсов заведовал до конца 1912 г.
[Закрыть]. Иначе, конечно, много раз, за эти годы, просил бы у Вас стихов. Не обращайте внимания, что я не пишу Вам писем, – не благодарю, напр<имер>, за присылаемые книги [1136]1136
Эренбург посылал Брюсову все книги своих стихов и переводов, за исключением запрещенного для ввоза в Россию сборника «Будни» (1913); в архиве Брюсова сохранились шесть его сборников.
[Закрыть], за кои всегда очень признателен. Как где-то говорит Пушкин: „любить Вас у меня есть время, писать к Вам – навряд“ [1137]1137
Перефразированная цитата из письма Пушкина А. А. Шишкову (август – ноябрь 1823 г.).
[Закрыть]. А я искренне люблю Вас, т. е. как поэта, ибо как человека не знаю.Это, однако, не означает, что я люблю Ваши стихи. Напротив. Говорю так откровенно потому самому, что люблю в Вас поэта и не хочу оскорблять Вас условными вежливостями. Недавно я написал то, что думаю об Вас, сделал из этого рецензию (причем, разумеется, многим пришлось пожертвовать, оставить только мнения без доказательств, но, какя доказываю свои мысли, ведь Вы угадаете) и послал эту рецензию в „Русс<кие> Ведомости“. К сожалению, я сижу безвыездно в деревне; поэтому судьбы моей рецензии не знаю. Думаю, что она будет помещена в газете завтра, в № от 6/19 июля [1138]1138
Рецензия Брюсова на книги Эренбурга 1916 г. «Стихи о канунах», «Повесть о жизни некой Наденьки и о вещих знамениях, явленных ей», сборник переводов из Ф. Вийона и перевод баллады Ж. де Безье «О трех рыцарях и о рубахе» напечатана в № 155 «Русских ведомостей» за 6 июля 1916 г.
[Закрыть]. Тогда пошлю ее Вам и хочу верить, что мои попреки будут Вам приятнее иных похвал: сужу по себе.Мой вывод – тот, который применим ко всем „избранным“, т. е. людям, предназначенным к поэзии: „Работайте!“. Без работы не бывает Пушкиных, Гете, даже Верлэнов (ибо первуюполовину жизни будущий Pauvre Lelian [1139]1139
Бедный Лелиан (франц.) – так звали Поля Верлена в старости.
[Закрыть]работал много, очень много), а ведь ниже Верлэна Вы быть не захотите, да и не стоит. Не соблазнят же Вас лавры какого-нибудь prince de poètes вроде Поль Фора [1140]1140
Французский поэт Поль Фор (1872–1960) был в 1912 г. провозглашен «принцем поэтов».
[Закрыть]!Работайте! Вы можетедостичь, хотя еще ничего не достигли. Впрочем, последнее – неправда, т. е. правда для других, не для Вас. Я-то (как и Вы сами) знаю, чего Вы достигли (и это уже не мало!), но другие еще это из
Ваших стихов не могут почувствовать. Работайте и учитесь. И, – личнаяпросьба, не пренебрегайте музыкой стиха. Вы на футуристов не смотрите: они правее (более правы), когда пишут у-е-ы, чем когда рубят тупым топором все ритмы. Вся сущностьпоэзии – в сочетании звуков и ни в чем более. „Идея“, „содержание“, „чувство“ etc – все вздор, все для публики, для Музы одно: „звуки сладкие“, которые суть „молитвы“. Вы скажете, пожав плечами, что я сообщаю Вам элементарности, как младенцу. Нет! Я передаю Вам здесь эсотерическую тайну, немногим ведомую и еще меньшим числом понятую (Бальмонт [1141]1141
Поэту Константину Дмитриевичу Бальмонту (1867–1942) посвящена 15-я глава 1-й книги ЛГЖ.
[Закрыть], напр<имер>, и знает, да не понимает). Если мне сейчас и не верите, все же слова мои запомните: когда-нибудь смысл их Вам откроется. Говорю так смело потому, что слова – не мои: они передаются в изустном предании от поэтов Атлантиды, через поэтов Египта, Греции, Рима, через Данте, Шекспира, Гете, Пушкина до наших дней. Поэзия есть искусство звуков, а не слов и, уж конечно, не понятий. А потом обнимаю Вас через тысячи верст и применяю к Вам, что Вячеслав Иванов писал мне:Дружески Ваш Валерий Брюсов».
Это письмо Эренбург получил, находясь в Эзе возле Ниццы, когда уже прочел статью Брюсова о своих последних книгах. Всегда стремившийся к объективности критических оценок и столь чуткий к новизне формы в искусстве, Брюсов написал в ней: «Внимание И. Эренбург заслуживает главным образом серьезностью своего отношения к поэзии». Прося извинения у читателей, приведем здесь большие выдержки из статьи Брюсова по причине не только ее особой значимости для судьбы Эренбурга, но и в силу недостаточной известности читателю:
«Видно, что для Эренбурга стихи – не забава и, конечно, не ремесло, но дело жизни, которое он, худо ли, хорошо ли, пытается выполнить со всем усердием „раба верного“. Молодой поэт настойчиво хочет сказать „свое“ (что и есть последняя цель поэзии) и бесстрашно, беспощадно раскрывает свою душу перед читателями, в уверенности, что „высшая искренность и есть высшее искусство“. Нет поэтому у И. Эренбурга гладких стишков на темы, издавна признанные „поэтическими“, нет перепевов общепризнанных образцов поэзии и нет той ложной красивости и того дешевого мастерства, которые так легко приобретаются в наши дни широко разработанной техники стихотворства (вернее сказать, все это встречалось в первых книгах И. Эренбурга, но постепенно он сумел преодолеть соблазн поверхностного успеха). При первом чтении стихи И. Эренбурга скорее отталкивают читателя <…>. Но более внимательное чтение убеждает, что стихи И. Эренбурга – поэзия искренняя, что они не выдуманы, а выжиты, рождены в тоске и муках <…>. Основной грех всего творчества И. Эренбурга составляет его подчиненность теориям. Редко он отдается искусству непосредственно; чаще насилует вдохновение ради своего понимания поэзии. Сознательно избегая трафаретной красивости, И. Эренбург впадает в противоположную крайность, и его стихи не звучны, не напевны, а предпочтение поэта к отдаленным ассонансам (вместо рифмы) лишает их последней прикрасы. Боясь всякого лицемерия, всякой условности, И. Эренбург тоже заходит слишком далеко и почти исключительно изображает лишь отвратительное и в своей душе, и в окружающих. Всего более привлекают внимание И. Эренбурга гнойники верхов современной культуры. Выследить все позорное и низменное, что таится под блеском современной европейской утонченности, – вот задача, которую ставит себе молодой поэт. И он с решительностью хирурга, вскрывающего злокачественный нарыв, обнажает в своих непоющих стихах и тайные порывы собственной души, в которых не каждый решится сознаться, и все то низменное и постыдное, что сокрыто под мишурой нашей благовоспитанности и культурности <…>. Если бы все свои прозрения И. Эренбург был в силах облекать в подлинно художественную форму, мы уже имели бы прекрасного поэта. Пока же его стихи – только залог, в котором при внимательном рассмотрении угадываешь высокие возможности. И. Эренбург со своими десятью книгами, написанными корявыми, иногда непристойными стихами, среди которых редко мелькает сильное четверостишие или глубокая мысль, пока не написал ничего.Напишет ли он что-нибудь, достойное великого имени поэта? Мы не беремся предсказывать, но думаем, что это скорее можно ожидать от И. Эренбурга, нежели от авторов многих современных сборников стихов, изящество и „поэтичность“ которых соблазняют и читателей, и некоторых критиков».
Для того чтобы так написать о поэте, стихи которого по форме были безусловно далеки Брюсову, надо было обладать честной непредвзятостью взгляда и подлинной страстью к поэзии. Этими качествами среди всех статей, посвященных «Стихам о канунах», были отмечены лишь статьи Брюсова и Волошина [1144]1144
Волошин М.Илья Эренбург – поэт // Речь. 1916. 31 октября. № 300. См. также: Волошин М.Собрание сочинений. Т. 6 (1). М., 2007. С. 594–602.
[Закрыть]. Но Волошин, не один сезон проведший на Монпарнасе, отлично знал Эренбурга – поэта и человека и, в отличие от строгого и педантичного Брюсова, глубоко чувствовал не только его художественную, но и психологическую природу [1145]1145
Выразительный, не без гротеска, волошинский «портрет» Эренбурга 1916 г. см. в первой части – «Книги»: «Жизнь и поэзия Ильи Эренбурга» (там, где речь идет про «Стихи о канунах»).
[Закрыть]…
Статья и письмо Брюсова 1916 года оказали серьезную моральную поддержку Эренбургу, и он ответил Валерию Яковлевичу совершенно искренним письмом, написанным в Эзе 7 августа с указанием своих парижских координат:
155, B-d Montparnasse, Paris.Дорогой Валерий Яковлевич,
Ваше ласковое письмо меня очень тронуло. Спасибо! Я вообще не избалован откликами на свои стихи. Ваши же слова были особенно ценны мне. Я внимательно прочел статью Вашу и письмо. Многое хотелось бы сказать в ответ, но я не умею писать писем. Написал Вам длинное, но бросил, вышло что-то ненужное, вроде полемической статьи. Скажу лишь о самом главном. Я не подчиняю свою поэзию никаким теориям, наоборот, я чересчур несдержан. Дефекты и свинства моих стихов – мои. То, что вам кажется отвратительным, отталкивающим – я чувствую как свое, подлинное, а значит, ни красивое, ни безобразное, а просто должное. Пишу я без рифмы и «размеров» не по «пониманию поэзии», а лишь п<отому,> ч<то> богатые рифмы или классический стих угнетают мой слух. «Музыка стиха» – для меня непонятное выражение – всякое живое стихотворение по-своему музыкально. В разговорной речи, в причитаниях кликуш, в проповеди юродивого, наконец, просто в каждом слове – «музыка». (Ведь в диссонансах она!) – Я не склонен к поэзии настроений и оттенков, меня более влечет общее, «монументальное», мне всегда хочется вскрыть вещь, показать, что в ней одновременно таится (формула), что в ней главного. Вот почему в современном искусстве я больше всего люблю кубизм. Вы говорите мне о «сладких звуках и молитвах». Но ведь не все сладкие звуки – молитвы, или, вернее, все они молитвы богам, но не все – Богу. А вне молитвы Богу – я не понимаю поэзии. Это, м<ожет> б<ыть>, очень узко, но не потому, что узкое понимание поэзии, а п<отому> ч<то> я человек узкий… Вот все самое важное, что мне хотелось сказать Вам. Между нами стена, не только тысячи верст! Но я верю, что она по крайней мере прозрачна и Вы можете разглядеть меня. – Я здесь совсем оторван от русской литер<атурной> жизни, не знаю даже, выпустили ли Вы за это время новые сборники. Если в свободную минуту напишете мне об этом, да и вообще – повторите сегодняшнюю нечаянную, но большую радость.
Сердечно Ваш Илья Эренбург
P. S. Называя свой сборник «Канунами», кроме общего значения, я имел в виду свое, частное. Это лишь мои кануны. Из Парижа я пришлю Вам литогр<афические> оттиски новых поэм и прежних, выпущенных из «Канунов» [1146]1146
Произведения, исключенные цензурой из «Стихов о канунах» («Пугачья кровь» и др.), в отличие от «Наденьки», литографическим способом издать в Париже не удалось. Из «новых поэм» в Париже напечатана была лишь «О жилете Семена Дрозда» (1917), посланная Брюсову с надписью: «Валерию Яковлевичу Брюсову И. Эренбург. Париж 9 декабря 1916» (РГБ. Ф. 386. Книги. № 1509).
[Закрыть].Э.
Письмами 1916 года завершилась их переписка.
