Текст книги "Третий берег Стикса (трилогия) (СИ)"

Автор книги: Борис Георгиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 50 страниц)

– Это не твоя забота. Скажи лучше, с чего вдруг он так с тобою? От жадности? Ведь не первого же меня вы… гм-м… обработали. Раньше-то он честно с тобой делился?

– Не было ещё никогда такого камня, – прошептал меняла, глядя на Волкова глазами кролика. – Чтоб его купить, никаких моих денег не хватит. А ты, княже, прости меня грешного, почём зря коробкой светил, а в коробке…

– Понятно, – с досадой прервал его Саша.

– Гарик как ненормальный сделался, когда ты, княже, изволил отойти ко сну. Да и я тоже, что греха таить. Сцепились мы с ним, но он моложе, сильнее. Избил, всё болит у меня. Связал, а напоследок, когда мешок на голову напяливал, сказал: дожидайся волкодавов, старый хрен, окружного как раз этот дурак… – ох, прости, князь, это он тебя так, а не я, – окружного, мол, он самый и завалил. Одной верёвкой, говорит, вас удавят. На меня, княже, тогда и нашло озарение. Вспомнил, что Арон говорил, понял: неспроста всё это. Пожаловал ты к нам не зря, и камни у тебя такие не зря. И на окружного руку ты осмелился поднять не просто так. Я Гарику это сказать пробовал, но во рту же кляп и на голове мешок. Послушал он как я мычу, посмеялся и ногой, паршивец, пнул на прощание, попал прямо в копчик. Больно, обидно. Ведь мальчишкой полудохлым его подобрал, выкормил, воспитал как сына родного. А он со мной как…

– Ну, хватит, – остановил Волков причитания Матвеева воспитателя. – Пора мне догонять твоего выкормыша. Ты, Алтын, сам виноват. Хочешь, скажу в чём твоя беда?

– Да, княже, – проговорил Бугаев. Оглядывался на ходу, искал способ поймать княжеский взгляд.

– Осторожнее, сверзишься с лестницы. Ничего ты по малолетству не понял из того, чему тебя учил Арон. Не те ценности накапливал.

– Не те? – искренне удивился меняла. – Какие же надо было?

– Сложно объяснять, дня не хватит. Некогда. Ты уже не молод, Алтын, в отцы мне годишься. Вспомни, хоть раз в жизни захотелось тебе что-нибудь сделать просто так, не из выгоды?

Стояли уже во дворе. Бугаев глянул на сияющий бок идола, уставившего в зенит острия рогов, прищурился, губы его сжались в линию, дрогнули.

– Судишь меня, – сказал он изменившимся голосом. – Осуждаешь. Правильно, думал о выгоде. Мальчонку того из выгоды подобрал, от волкодавов прятал тоже из выгоды. Конечно, княже, тебе виднее. Но возьми в расчёт, когда будешь подводить итог: не будь Алтына Бугаева, что станет с изгоями, которые южнее пролива живут? Не продаст Бугаев камни и золото Кию в Драконов День, останется им с голоду подыхать или гоям резать глотки. Как думаешь, княже, что они выберут? Вот и выходит: не волкодавы берегут глотки гойские, а бумажки Киевы. Выгода! Да не будь меня, видели бы изгои от Кия одни облавы. Волкодавы Киевы только и знают, что портить девок да обирать всех и каждого. А я… Да, княже, живу ради одной выгоды.

– Извини, – буркнул капитан Волков, стараясь не смотреть меняле в глаза. Это оказалось непросто сделать, Алтын с упорством достойным лучшего применения пытался поймать благосклонный княжий взгляд, бормоча к вящему Сашиному смущению: «Прости князь, прости меня подлого, скудоумного и корыстного». Нужно было положить конец отвратительной сцене, роль в которой эмиссара Внешнего Сообщества представлялась ему самому незавидной, поэтому он отошёл в сторону, жестом остановил менялу, желавшего пойти следом и глянул в зенит, где, как и следовало ожидать, висело сверкающее зёрнышко – старина «Улисс». Бессознательно проговорив привычные формулы, Саша включил консоль, активировал режим левитации, приподнялся ради пробы на метр и повернулся – проститься с Алтыном Бугаевым. Тот стоял на коленях, глядя на поднявшегося в воздух гостя истово.

– Прощай, Алтын, – сказал Волков, борясь с искушением скрыться с глаз, исчезнуть, раствориться в воздухе, чтобы избавиться от острейшего приступа стыда.

– Не оставь меня покровительством, княже! – со слезами в голосе попросил меняла.

– Не оставлю, – обещал Волков, втихомолку ругая себя последними словами, подхватил зрачками курсор и резко мотнул головой.

Сверкнул, прочертил золотую запятую, остался внизу идол Боса, холодная пощёчина воздушного потока отрезвила Волкова, заставила уменьшить скорость. Серый пятиугольник Алтынова двора прошёл косо под правой ногой и канул вместе с россыпью черепичных крыш. Осталась степь, рассечённая надвое ровной ниткой дороги, да горизонт в дымке; и не разобрать, есть ли действительно, или мерещится в струящемся мареве прямо по курсу спокойная водная гладь. Жмурясь и хватая ртом горьковатый, с запахом выжженных солнцем трав, холодный воздух, капитан «Улисса» скорректировал курс, – дорога едва заметно поворачивала к северу. Он следил за альтиметром, – выше пятисот метров подниматься не следовало, холодно, но и ниже опускаться нельзя, чтоб не наглотаться мошкары, подобно какой-нибудь ласточке, – но делал это неосознанно, будучи под впечатлением от разговора с банкиром. Думал покаянно: «Влез, как слон в посудную лавку, со своим уставом в их монастырь. Это люди, господин эмиссар. Живые люди, а не болванчики, для вашего удовольствия вдоль дороги расставленные. Грызутся друг с другом, но и цепляются друг за друга, чтобы выжить, а вы им кто? Суд всех инстанций и палач в одном лице? Кто вы такой, чтобы вводить в искушение, судить и карать? Кто дал вам право одному дарить, у другого отбирать? Скверны в мире предостаточно, вы решили от себя добавить ещё порцию? С барского плеча. Небеса красные и чёрные, каков клубок! Арон, белоглазые, изгои, банкиры, а ведь есть ещё гои, о которых известно, что нужно их защищать. Распутывайте, господин эмиссар, но упаси вас небо резать нити или тянуть за них сгоряча и без толку! Разбирайтесь в узлах, ищите связи, какие ведут наверх, к чудовищу этому Кию. Драконов День! Надо ж такое выдумать! Сверху вниз – бумажки, снизу вверх – стекляшки. Зачем? Похоже, придётся мне, чтобы понять, пройти с моими стекляшками снизу доверху. Найти бы их, вернуть… Ничего, никуда он с острова не денется. Как пролив подвернулся кстати – стоп, дружище, переправа пополудни. Но не умели бы вы, господин эмиссар, летать, не догнали бы его. Часов восемь туда пешком тащиться, не меньше, а времени уже – половина десятого. Что-то муторно мне – не то от вчерашнего угощения, не то от мыслей сегодняшних. И в горле что-то саднит, не продуло бы».

Отвлекшись от управления, Волков достал карманную аптечку, принял капсулу биостимулятора, скривился – почудился запах стоялой воды. «Вечно Коротков носится с натуральными препаратами, – с неудовольствием подумал капитан, бывший убеждённым сторонником синтетических медицинских средств, – вот и воняет от его таблеток болотом». Возвращая аптечку на обычное место, в правый нагрудный карман, заметил – запах усилился. Одного беглого взгляда вперёд хватило, чтобы установить источник благоухания: гладь водная не пригрезилась, теперь видна была ясно. Плоский, окаймлённый тростниковой щёткой берег, за ним не морская бескрайняя ширь – залив или озеро. «Это и есть пролив, – решил Александр. – Дорога через него по дамбе идёт». Вглядевшись, он обнаружил естественное препятствие, мешающее дороге мирно переползти с одного берега на другой. По злому чьему-то умыслу или в результате природного катаклизма дамба разрушена, остатки её размыты, торчат в ртутной ряби спокойной воды корявые обломки. И заканчивается дорога не мостом, как следовало бы, а короткими мостками, с которых на противоположную сторону протянут зачем-то канат. На мостки выползло погреться крупное насекомое с глянцевито-чёрной спиной, вокруг него муравьиное копошение. «Так и есть, машина Матвея и толпа народу вокруг. Что они все там делают?» Саша начал пологий спуск, снижая скорость. Не стоило валиться с неба в толпу, но разобраться, что заставило людей устроить свалку, не помешало бы, перед тем, как туда лезть. В толпе сверкнуло, несколько секунд спустя порыв ветра принёс негромки треск. Муравьиное чёрное тельце сорвалось с мостков и упало в воду. Новый порыв ветра принёс приглушённый расстоянием гомон, толпа колыхнулась, подлетевший ближе Волков увидел, как с накренившихся мостков слетела переломленная тростинка (должно быть, перила ограды) и густое копошение перелилось через край, уронило несколько капель (это же люди!) в стоячую болотную воду.

– Остановитесь, что вы делаете! Назад! – изо всех сил выкрикнул Волков, но его не услышали, скорость всё ещё была высока и встречный ветер очень мешал. У понтонов, на которых и лежали мостки, барахтались выпавшие. Казалось, они хватаются друг за друга и слышно теперь стало и отдельные вопли отчаяния и азартный многоголосый рёв. «Надо к ним со стороны воды подобраться, откуда ветер. И крикнуть, чтобы не напирали. Слепые они что ли, те что с берега лезут? Если не слепые, увидят, как я летаю. К чёрту, выбирать не приходится, они же там передавят друг друга!» – решился Волков, заложил вираж, резко погасил скорость и заорал так, что у самого в ушах зазвенело:

– Прекратите давку! Вы, те что на берегу!

На этот раз крики его возымели действие, но не то, на которое он рассчитывал. Один из прижатых к уцелевшим перилам поднял руку и завопил, распялив рот: «Неназываемый!» – к Волкову стали оборачиваться бледные, с выкаченными глазами лица, но тем кто на берегу всё это было безразлично – лезли по-прежнему. Деревянные перила угрожающе затрещали, кто-то придушенно охнул. Возле Матвеевой машины снова сверкнуло, хлопнул выстрел, ответом на него был истошный рёв, и мостки через пролом в перилах левого борта покинуло ещё несколько человек.

– Какой идиот стреляет в толпе?! – раздражённо спросил, пытаясь перекричать гам, капитан Волков. – Ну-ка, пошли все на берег!

Теперь его, висевшего метрах в десяти от поверхности воды, видели многие, и многие руки протянуты были к нему, и многие лица искажены были ужасом. «Неназываемый!» – визжал всё тот же истеричный голос: «Неназы!.. – вторила толпа, – Ваемы!.. Ваемый!»

– На берег! – гаркнул, свирепея, Волков.

– Хо! – вздохнула, отхлынув от перил, толпа. Вместо выпученных глаз и раскрытых ртов – затылки, плечи, спины, чья-то рука над головами, сжатая в кулак.

– Охха-а-а! – вопит кто-то слева и валятся в пролом люди, прямо на головы тонущих. Смотреть на это невозможно, помочь нельзя ничем: медленно пустеют мостки, очень медленно под напором обезумевших людей, но по берегу уже разбегаются веером, без оглядки, те кому посчастливилось уцелеть. Можно спуститься на понтоны и попробовать разобраться что к чему.

Саша ступил на мостки, перемахнув через дощатую ограду, обошёл знакомую машину, взялся за ручку двери в надежде обнаружить внутри водителя, но открыть не успел, сзади схватили за плечо, сказали коротко: «Хэ!» – но когда капитан оглянулся, увидел одни лишь чьи-то раскоряченные ноги и подошвы ботинок, и тут же услышал звучный всплеск: «Афина» не успела предупредить о нападении, но отразила его исправно. Оглядевшись, Саша заметил: не все бежали в панике, – остались на месте свалки не только те кто не мог двигаться. Двое по другую сторону от машины, одни головы видно. Ведут себя странно. «Как будто бодаются», – изумился Волков, но не успел додумать, как над крышей автомобиля взлетело тусклое лезвие. «Перебесились они здесь все, что ли?»

Сцепились двое у пассажирской двери медведя, один схватил другого за горло и отгибал в сторону занесённую над его головой руку с ножом.

– Отставить! – выкрикнул первое, что пришло в голову, Александр, но те не обратили внимания, один хрипел, другой рычал. Примериваясь, как бы половчее ухватиться, чтобы растащить идиотов, Саша промедлил, и только ахнуть успел, когда острие, солнечно блеснув, вывернулось, очертило дугу и пропало куда-то.

– Ха! А!.. – сказало повёрнутое к Саше багровое лицо, осклабилось и стало медленно запрокидываться. Нож появился снова, но не серый, а пламенеющий, победно-лаковый.

На какое-то мгновение сознание собственной беспомощности лишило Волкова способности рассуждать здраво, очнулся только после того как увидел фонтан болотной воды – всплеск от падения тела удачливого убийцы. Потом Саша кинулся на колени возле жертвы, но поздно – глаза стеклянные, безнадёжно. «Кому ещё желаете помочь, господин эмиссар?» – прозвучал в голове издевательский внутренний голос. Волков обречённо вздохнул и поднялся, отряхивая колени. Ничего не получилось понять, никого не удалось спасти, одни трупы на опустевших корявых досках мостков, ни дать ни взять – помост эшафота, весь в кровавых пятнах. И спины бегущих в отдалении; но слава небу, кто-то ещё выбирается из воды, весь перепачканный зелёной дрянью, и тоже, волоча ногу, бежать пытается, ковыляет как подраненный зверь. Нож в руке. Тот самый убийца? Нет-нет, Сашечка, остановись! Слышишь? Мир с ними всеми, они сумасшедшие, нищие духом, не ведают что творят. «Хорошо, Иришка», – ответил, шевеля одними губами, капитан исследовательского судна «Улисс», действительный член Союза Исследователей, математик Александр Владимирович Волков. И в тот же момент заметил двоих, которые не бросились бежать в панике. Впрочем, справедливости ради нужно отметить: один из них и не мог никуда деться, потому что привязан был к ближнему дереву основательно. Молчал он только лишь по той причине, что во рту его торчал кляп, притянутый вместе с головой к упомянутому дереву верёвкой, на манер узды. Матвей.

Глава восьмая

Секунду, не больше, Саша разглядывал пойманного жулика.

«Ты полегче всё-таки с ним, судья», – напомнил внутренний голос. Но Александр мысленно отмахнулся и направился к дереву, высматривая что-нибудь… Нашёл. Кто-то бросил у ног сатира мясницкий нож с грубой деревянной рукоятью. Одно то, как дёргается, косясь на нож, привязанный намертво Джокер, способно было разжалобить самого бессердечного палача, но жажда мщения и без того уже оставила Волкова, собственная реакция на тот факт, что крона хилого дерева заметно раскачивается без всякой видимой причины, испугала его самого. Услышав свой хриплый смех, он подумал: «Должно быть, это нервное», – и принялся неторопливо резать верёвки. О втором безмолвном свидетеле встречи обманутого с обманщиком как-то даже запамятовал. Саша всё ещё похохатывал, когда Матвей сполз по стволу и стал на колени, пытаясь сорвать кляп непослушными пальцами. «И этот чуть что, сразу пресмыкаться», – капитан поморщился, веселиться почему-то расхотелось.

– Прекрати юродствовать, встань, – холодно приказал он.

Матвей послушно вскочил, хоть видно было – стоять ему ещё тяжело. Саша даже сплюнул от досады и негромко сказал сквозь зубы:

– Меня-то ладно, никто я тебе, зачем Алтына предал? – говоря это, заметил остановившийся Матвеев взгляд, подумал мимоходом: «Что это с ним, чего пялится? У меня что-то не так с одеждой?»

– Я не знал, кто ты! Я не знал, княже! – запричитал сатир, порываясь снова стать на колени, но Волков не дал, удержал, схватив за грудки, прижал к дереву.

– Я про Бугаева тебя спрашиваю! Он спас тебя, выходил, как сына воспитывал, а ты… – прошипел Саша, пытаясь одновременно сообразить: «Откуда узнал? Кто сказал ему, о?..»

– А что я? – слезливо оправдывался Джокер. – Как сына! Думаешь, что он со мной сделал бы, не окажись я сильнее? Сына! Сам же Алтын и учил меня: мальчик мой, лучшие твои друзья – камни и золото, остальные предадут и продадут! И продал бы он меня, княже, я знаю!

«Чёрт, я же совсем забыл о перстне! Вот почему он решил, что я князь!» – припомнил незадачливый эмиссар и едва удержался от того, чтобы хлопнуть себя с досады по лбу, чего заслуживал вне всякого сомнения. Но поступать так не стал, чтобы не терять достоинства, вместо этого запихал болтавшийся на тесьме перстень обратно и застегнул ворот комбинезона.

– Подлый пёс Алтын, конечно, наговорил тебе на меня, но это враньё!

– И камни ты у меня не крал, просто взял на хранение.

Сарказм пропал втуне, сатир принялся зачем-то хватать Волкова за рукав, говоря убеждённо:

– Я сохранил, всё в полной сохранности. Видишь, что со мной сделали? Пытались отобрать твою собственность! Негодяи, драку устроили! Я сейчас, я принесу!

Не получилось остановить его, к машине бросился опрометью, прогрохотал по доскам башмаками, пнул мертвеца, освобождая себе проход к дверце, подхватил с пассажирского сиденья знакомый Волкову чемодан и приволок, сопровождаемый равнодушным взглядом безмолвного третьего участника отвратительной сцены. Матвей стал совать чемодан в руки, но прикасаться к страшному грузу не хотелось, поэтому Саша сказал, с интересом рассматривая флегматичного стороннего наблюдателя:

– Отнеси обратно, – и мотнул головой, давая понять, что место чемодана в машине.

– Вот и правильно! – крикнул на бегу Матвей, возвращаясь, добавил: – Так будет сохраннее.

Вернулся. Почтительно приблизившись, проговорил с поклоном, вполголоса:

– А перстень, княже, не носил бы ты так, на верёвке. Неосмотрительно. А ну, перетрётся, или обрежет кто?

– Это не верёвка, – машинально ответил Волков. И пояснил, всё ещё разглядывая молчаливого крепыша (тот стоял, скрестив на груди крупные руки): – Перетереться она не может и не разрежешь её ничем. Снять можно только вместе с моей головой, а это (Саша счёл своевременным глянуть на сатира) дороговато обойдётся.

– Прости, княже! Такого и в мыслях у меня не было, – ответил, кланяясь, Джокер, но что-то в тоне ответа Волкову не понравилось: «Ох, крутит он опять, Саша, осторожнее. Опять что-то задумал. Однако без провожатого я здесь больше шагу не сделаю».

– Не называй меня больше так, – попросил он.

– Как же мне…

– Сашей, как и раньше.

– Слушаюсь, кня…

Волков показал кулак.

– Кхе-кхм! – громко кашлянул невозмутимый слушатель. – Господа, вы переправляться будете?

«Да это паромщик всего лишь!» – догадался Волков и ответил:

– Конечно. – Потом, помедлив, спросил: – Сколько это стоит?

– Уплочено, – прогудел, паромщик. На невыразительном лице его не промелькнуло и тени удивления, повернувшись к парому, он сделал жест, который мог сойти с равным успехом и за приглашением пройти на мостки, и за просьбу отправиться на все четыре стороны.

– «Упло-очено!» – передразнил Матвей, обращаясь к широкой спине перевозчика. – Бабок я тебе отлистал за досрочный переезд, не видишь – торопимся! Пошевеливайся или возвращай лишку!

– Солнце ещё низко, – бесстрастно возразил паромщик и водянисто глянул через плечо на возмущённого сатира. – Деньги я верну, если господа никуда не торопятся. Дождётесь полудня…

– Нет уж, – возразил Волков, предвидя новые возражения склонного поторговаться сатира. – Поехали.

Паромщика нисколько не обеспокоили трупы. Он переступил через лежащее у сходней ничком тело, схватил его за шиворот и сволок на берег, как мешок, дождался, пока пассажиры ступят на дощатый настил, и поднял трап, отгородившись от берега досками. Скрипнули петли, что-то деревянно стукнуло, перевозчик повозился сначала у одного углового столба, закрепляя ограду, потом у другого. Покончив с этим, опустился, кряхтя, на одно колено, схватился за ржавое кольцо и открыл люк, которого Волков до сих пор не приметил.

– Заводи, заводи свою черепаху! – понукал переминаясь от нетерпения Матвей. Озирался ежесекундно, и, как выяснилось, не зря. На дороге вдали появилась машина – точная копия Матвеева медведя.

Паромщик ничего не ответил, склонился, погрузив руку в люк чуть ли не по плечо, выпрямился, дёрнул локтем. «Др-р-рам! Чах! Чах!» – зарокотало, чихнуло несколько раз под настилом что-то, потом взревело простуженным басом так, что затарахтели сломанные перила. Из-под настила в сторону берега вынесло клуб чернейшего дыма.

– Поехали! – приплясывая, умолял сатир. Пол дёрнулся под ногами, под настилом заскрежетало и мостки неспешно двинулись через пролив, втягивая канат с одной стороны и выпуская с другой. Волков был сражён видом и поведением адского механизма, действительно напоминавшего черепаху; забыл ненадолго и о Джокере, и о машине на пыльной дороге, и о флегматичном паромщике. «Вчера паровой котёл, сегодня это, – потерянно думал он, следя за облачками черепашьего чёрного выдоха. – Что ещё есть в этом заповеднике? Водяные часы? Ступальная мельница?» К действительности его вернул Матвей – снова хватал за рукав, причитал:

– Они догонят! Переправятся следом! – и, тыча пальцем в оставленный берег, стонал: – Что будем делать, княже?

– Просил же, не называй меня так, – напомнил Волков, оглядываясь на паромщика, но тому, похоже, безразлично было, кто едет на деревянном панцире его черепахи.

– Они догонят, – повторил, кивая головой, сатир.

Саша глянул туда, куда указывал провожатый. Машина на паромной пристани, четыре человека в чёрном смотрят черепахе вслед. Волкодавы?

– Зачем мы им?

– Мы-то им ни к чему, а вот иоланты и деньги…

– Да откуда же им знать о том, что в чемодане? Или ты думаешь, они добрались до Бугаева, вытрясли из него?..

– Нет, это вряд ли, – ответил, потупившись, Джокер. – Алтын не такой дурак, чтобы по собственному желанию сунуть голову в петлю.

– Так откуда же? – добивался Волков. – Говори!

– Ты же сам устроил на пристани кипеж, кня… Саша, то отребье, которое посягало на твою собственность, рвануло когти. Кто-то из них, надо думать, напоролся на белоглазых и выболтал, что случилось у переправы.

– И что же случилось? – спросил Волков, заметив: «Морду отворачивает, хотел скрыть что-то, не вышло».

– Да этот же меня засветил! – ответил, собравшись с мыслями, Джокер и указал на паромщика. – Денег спросил вперёд, не поверил, с-сука, что заплачу, когда переправлюсь! Откуда у меня на кармане такие бабки? Вот и пришлось залезть в чемодан. А на пристани швали всякой подлородой – как собак нерезаных, и каждый норовит позырить, – что там у проезжего в чемоданчике? Иолантов они, положим, не видели, но бумажек-то у меня – стопками! Каждый голодранец горло готов за рубль порвать, вот один и кинулся. Дождался, пока я медведя на паром загнал и нарочно свару устроил: чего, мол, его перевозят, а нас нет? До полудня, мол, два часа ещё! Я ему: какое твоё собачье дело, подлородый хам…

– Ну да, он хам, а ты, значит, благородный, – вставил Волков.

– Благородный – не благородный, а по рождению гой. И ещё неизвестно, откуда меня похитили. А вообще-то, у кого бабки, тот и банкует, я так думаю.

– Тот, который свару с тобой у парома устроил, тоже так думает.

– Никак он уже не думает, – огрызнулся Матвей. – Вон он валяется, пристрелили в первую очередь, сразу, как повязали меня и заметили, что этот придурок с чемоданом улизнуть собирается. Тут ещё какой-то недоносок выискался, сунул рыло в чемодан и заорал, что там бабок на всех хватит. Хватит или нет они проверять не стали, а учинили свалку за мои… за твои денежки.

– Понятно, – Саша кивнул, глянул вперёд (берег близко), оглянулся (стоит машина, и рядом с нею те четверо) и понял: если переправится хоть кто-нибудь из тех, кому известно о деньгах, будет кровь. Много крови.

– Что делать? Что теперь делать? – бормотал Матвей.

– Заткнись! – прикрикнул на него Волков и спросил у паромщика, колдовавшего у открытого люка:

– Сколько тебе заплатить, чтобы не возвращал паром на тот берег?

– Заплатить ему? – окрысился Джокер. – Да его удавить мало его же кишками! Убей его!

Саша удержался от искушения проделать указанную операцию с самим Матвеем, схватился за поручень, чтоб не упасть (черепаха дёрнулась, ткнувшись в берег), и стал ждать, что скажет перевозчик. Тот заглушил двигатель, прошёл вразвалку мимо Волкова и обрушил с грохотом на берег сходни. Выпрямился, и после спокойно ответил:

– Повесят меня, если не верну паром. Не те (он указал пальцем на дальний берег), так кто-нибудь с этой стороны (он мотнул головой в сторону пустой пристани), а мёртвому деньги ни к чему. Забирайте своего медведя, если не хотите, чтоб уехал обратно.

– Да я тебя… – зашипел, направляясь к паромщику Джокер, но не дошёл. Саша ухватил его за шиворот волкодавской куртки, отвёл к водительской дверце, и проговорил сквозь зубы: «Делай, что сказано». Возвращаясь к паромщику, думал с тоской о том, что сейчас вынужден будет сделать сам.

– Сойди на берег, – сказал он вполголоса.

– Зачем? – не проявляя особого интереса, спросил флегматичный владелец черепахи.

– Не сойдёшь, деньги будут тебе уже ни к чему.

Паромщик пожал плечами и последовал за раздражённо рычащим медведем. Волков сошёл на каменные плиты пристани последним, на ходу включая консоль, повернулся, отметил спину черепахи и её понтонное брюхо короткими жестами, дождался, пока «Афина» разберётся, где кончается настил и начинается берег, присел, примериваясь, поймал правой рукой отметку центра масс, сжал кулак и дернул рукой – вверх! влево! вниз! Черепашья туша рванулась в небо, закрыла на мгновение солнце, лениво перевернулась, скрипя и громыхая досками, показала испачканные тиной мокрые ржавые бока понтонов и рухнула с пушечным грохотом в воду. Тонк! – лопнул стальной канат, извернулся, – фс-с-с! – ударил хвостом в воду и затонул.

Стерев с лица рукавом болотную воду, капитан Волков повернулся к хозяину поверженной на спину черепахи и спросил:

– Сколько я тебе должен?

Ответа на этот простой вопрос пришлось бы дожидаться долго, поэтому он, не тратя больше слов, сходил к машине, вытащил из чемодана пачку денег и вложил в руку паромщика, причём пришлось ещё помочь тому сжать пальцы. «Рот закроет сам», – подумал Саша и спросил:

– Столько хватит?

– А? – очнулся достойный член гильдии перевозчиков, преемник античного Флегия, и стал изучать деньги так, будто видел впервые.

– Хватит или нет?

– Хва… ага! – был ответ.

– Ну и хорошо. Спасибо, что перевёз, – поблагодарил капитан, оставил паромщика и сел в машину. Чемодан, драгоценное содержимое которого Волков не собирался подвергать ревизии, отправился на заднее сиденье. Устроившись поудобнее в кресле, Саша собирался дать сигнал к отправлению, но обнаружил, что спутник его впечатлён не меньше перевозчика и тоже нуждается, чтобы кто-нибудь помог ему прийти в себя.

– Поехали, Матвей!

– Сколько ты ему дал? – спросил, прокашлявшись тот, и оглянулся.

– Свернёшь шею, вперёд смотри, – посоветовал Волков, подумав мельком: «Вот что тебя больше всего удивило-то!»

– Не знаю, сколько дал, не важно.

– Такая расточительность не доведёт до добра… – начал Джокер.

– Послушай, ты, предсказатель! Поезжай, да побыстрее, – приказал Саша, сам же не выдержал и выглянул из-за спинки сиденья, желая узнать: что поделывает оставленный у разорённой переправы паромщик? «Не превратился бы он в соляной столп», – подумал Волков, не слушая недовольное бурчание сатира. Взревел двигатель, Матвея не стало слышно, застывшая у края дороги фигура качнулась, стала уменьшаться и вскоре скрылась за поворотом дороги. «Сядьте ровно, господин эмиссар, – сказал себе Саша, – а то как бы вам тоже не свернуть шею. Что он бухтит?»

– Конечно, – бубнил Матвей, – раздавать всяким разным, на это денег не жалко, тому лимон, этому лимон. А мне «поезжай» да «побыстрее». Я, может быть, жизнью своей рисковал, спасая имущество, но на это всем наплевать, они всяким нищебродам бабки раздают без счёта. Нет чтобы…

– Матвей, я бы на твоём месте помолчал, – попросил проникновенно Саша. – А если молчать не можешь, так расскажи мне о дне дракона.

За окном скучный степной пейзаж под выцветшим небом, набегает лента дороги, над нею дрожит разогретый воздух и кажется – впереди лужи, но подъедешь ближе – сухо. Миражи.

– О Драконовом Дне? Что о нём рассказывать? Никому кроме менял это не интересно. В день этот прилетает один из драконов, привозит денег. Забирает камни и золото в счёт части княжьей и то забирает, что наменяно. Обычно с драконом бывает наместник, иногда и сам Кий. К Алтыну Кий является чаще, чем к иным, – по дороге в Южный Дворец. Я сам его видел однажды. И его самого видел и дочь его, княжну Киру.

– Какой он? – спросил Волков, пытаясь припомнить всё, что знал о драконах.

– Невысокий, брюнет, крепенький.

– Да не о князе я, а о драконе.

– Тьфу ты, я думал, интересуешься Кия приметами, это я ещё понимаю зачем, а дракон… что с него толку-то, крови ему надо бочками, слыхал я от северян, за драконову кровь они из Кия золота тянут прорву, просто кучу тучную. Оно, конечно, на драконе удобнее, два часа лёту и ты уже…

– Так какой же он? – потеряв терпение, перебил Волков.

– Какой? – расслабленно покручивая руль переспросил Матвей. Видно было, уже успокоился и небольшое недоразумение, случившееся между ним и спутником, предал забвению. Рассказывать стал охотно: – Большой, зелёный, сверху крылья крутятся. Ты дракона никогда не видел? Село, вот ты кто. Рокочет, когда летит – за десять вёрст слышно, все прячутся. Кто его, Кия, знает, что ему взбредёт в голову. А даже если и не Кий, а наместник – с ними встречаться, так лучше уж с Неназываемым.

«Дракон – это вертолёт. Разберёмся теперь с Неназываемым».

– Что вы все Неназываемого поминаете? – как бы невзначай осведомился Саша.

Рука Матвея, сжимавшая руль дрогнула, медведь вильнул. Ответил не сразу и совершенно другим тоном:

– Ты прости, княже, сорвалось у меня. Обидеть не хотел, само как-то так вышло, больше не повторится.

– Чёрт тебя возьми! – освирепел Волков. – Я вопрос тебе задал простой, прямо ответить можешь? За что клянёте Неназываемого? И за дорогой смотри!

– Не казни только за то, что скажу, – смиренно проговорил Матвей, вцепившись в руль обеими руками. – Велением Киевым указано по имени его не называть, деяний нечестивых не поминать, предать забвению, а помянет кто или назовёт имя поганое, того ослушника считать преступником государственным и поступать с ним соответственно. Имени его настоящего я не знаю, о деяниях же вот что промеж себя болтают изгои: ходить, мол, умеет по воде, летает по воздуху, и недуги, мол, лечит наложеньем рук. От Арона я слыхал, и Бугаев позже спьяну рассказывал, что вернётся, мол, владыка истинный, но и тот, и другой поминали титул княжеский, и я подумал, прости неразумного, что князей уже видывал, и чудес от них ждать не следует.

– Правильно подумал.

– Как же правильно? По воде ты ходил и по воздуху. И черепаху ты как разделал!.. Я сам видел! И слышал, как белоглазые, когда шугнул ты их – помнишь? – у Дворца Южного, орали про Неназываемого. Что они такого увидели?

«Нельзя ему о поясе Афины рассказывать», – остановил себя Волков, и соврал первое, что пришло в голову:

– Перстень Южного Княжества они увидели, как и ты.

– Значит, правду Бугаев рассказывал, что Сила в перстне княжеском! И любой, значит…

Матвей поперхнулся словами, покашлял и спросил:

– Значит, это твоего имени боится Кий.