Текст книги "Третий берег Стикса (трилогия) (СИ)"

Автор книги: Борис Георгиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 50 страниц)

Глава четвёртая

Матвей повёл себя странно, услышав, как назвали его собственность: зашипел, потянулся растопыренной пятернёй, будто хотел зажать спутнику рот, лицо его мгновенно побелело, из глаз глянул ужас.

– Т-ч-т-с-в-с-м-с-п-т-л? – выдавил он, едва шевеля губами. Волков скорее догадался, чем понял – сказано было: «Ты что, совсем спятил?»

– А что такое? Я не так сказал? По-моему, такие штуки раньше назывались автомобилями. Я читал.

Перепуганный сатир дотянулся-таки трясущейся ладонью и зажал Сашин рот, и это решило дело, поскольку окончательно вывело из равновесия вспыльчивого капитана. Толкнув Матвея так, что тот споткнулся и сел, Волков заорал на него:

– Я читал, что эти рыдваны работали на нефтепродуктах! Автомобили! Автобусы! Танки, черти б их взяли! Что тебе из них больше нравится?! Я не так произношу?! Как надо?! Ав-то-мо-биль! Так правильно?! Что ты вылупился?!

Матвей дёргался, закрывался рукой и вид имел такой жалкий, что Сашин гнев как-то незаметно пошёл на убыль. Горло саднило от крика, Волков покашлял, сунул руки в карманы и смущённо поговорил:

– Что смотришь? Нечего было рот мне затыкать.

– Нечего? – зашептал Матвей, оглядываясь с опаской. – Да ты же на костёр наболтал, идиот. Тебя, если услышит кто, не просто сожгут, наизнанку сначала вывернут. За одно только то, что читал. Ремни из тебя резать будут, пока не дознаются, кто тебя читать научил, что ты уже прочёл, да кому рассказать успел. И меня с тобой заодно тоже… Разрази тебя Пярхунас, навязался на мою задницу.

Он не прикидывался, явно было видно – боится до смерти. Казалось бы, совершенно безобидные слова, но «читать» и «читал» сатир не сказал, а выплюнул и кривился при этом, как будто наелся горького. Не хотелось оставаться без провожатого, нужно было срочно выдумать что-нибудь, и Саша проговорил шёпотом:

– Послушай, Матвей, ну виноват я, прости. Не знал, что у вас тут… Я издалека, понимаешь? Пытаюсь разобраться, что у вас к чему. Успокойся, больше не буду орать. Ну не нравится тебе, когда твою телегу называют а… А как мне её называть?

– Мм-медведем, – проблеял Матвей, помимо воли отползая от склонившегося к нему опасного собеседника к стенке.

– Медведем так медведем, договорились. Ты пойми, я же сам не хочу неприятностей и лишнего шума. Мне бы до Кий-города добраться, понимаешь, и поговорить с вашим Кием. То есть я хотел сказать, с вашим князем. Хочешь, я вообще молчать буду? Чтоб не сболтнуть лишнего. Я же просто не знаю, что у вас тут можно, а что нельзя.

– Я думал, ты изгой, – лепетал Матвей. – А ты вообще. Из пузырников что ли?

– Из пузырников, – соврал наудачу Волков и потом только сообразил, что не очень-то и погрешил против истины. «Пузырниками они называют граждан Земли, – сообразил он. – Будем считать, что я пузырник, раз прилетел сюда по просьбе Джоан».

– Ага, – сказал Матвей и синие глазки его блеснули. Поднялся, отряхивая комбинезон от кирпичной крошки, глянул в сторону, потом покосился на Волкова и снова отвёл глаза. Почему-то успокоился сразу, и заговорил в полный голос:

– Так ты, значит, к нам того… В гости, значит, прибыл. Хочешь, чтоб тебя проводили в Кий-город. То-то я смотрю, волкодавы ждали кого-то.

– Ну да, я же тебе о чём и говорю! – обрадовался такому пониманию Саша.

– Очень хорошо. Рад помочь, – с неожиданным радушием заявил Матвей. – Но ты это… Поменьше всё-таки болтай по дороге. А то, знаешь ли, кто-то может… м-м… обрадоваться тебе больше, чем я. Если поговорить приспичит, говори по-русски, понял? Никаких чтоб этих…

Матвей снова скривился, как будто собирался выплюнуть горькое ненавистное слово, но смолчал. «Вот оно что! – понял Александр, – у них, выходит, иноязычные слова – табу. Понятно, почему его так передёрнуло, когда услышал об автомобиле. Всё, оказывается, просто».

– Я понял.

– А понял, так давай собираться, – распорядился сатир, возвращаясь к оставленному было командному тону. – Прибери ветки с дороги, я сейчас.

Он скрылся за машиной и стал чем-то греметь, недовольно ворча.

Ветки кололи руки, пальцы после них стали липкими и приятно пахли. Рассеянно перебирая знакомые слова, Волков решил, что иглы на ветвях – хвоя, значит деревья, росшие в изобилии на песчаном склоне, – сосны или ели. Может быть, кедры. Хвойных деревьев под марсианскими куполами не выращивали, ботаникой капитан «Улисса» не интересовался, определить породу с достаточной степенью достоверности не смог, а спрашивать не стал, не желая сболтнуть лишнего. Впрочем, долго раздумывать о ботанике не пришлось, Матвей подбросил новую пищу для размышлений. Грохнув чем-то в глубине разваленного гаража, выволок оттуда большую и довольно тяжёлую, если судить по его поведению, коробку, повозился у борта своей машины, крякнул, рывком подняв свой груз к воткнутому в медвежий бок жестяному раструбу и пустил туда тугую прозрачную струю из утконосой горловины.

– Помочь? – спросил, подойдя ближе, Саша. Понюхал воздух, припоминая. От прозрачной жидкости резко пахло… Да. На практикуме по органической химии, когда изучали углеводороды, капитану «Улисса» уже довелось ощутить такой же запах.

– Бензин? – поинтересовался он. – Или солярка?

Рука Матвея дрогнула, вонючая жидкость хлюпнула под ноги.

– Медвежья кровь, – буркнул он, выровняв горловину. Потом добавил раздражённо:

– Сказано тебе – молчи лучше. Из-за тебя вон чуть не половину разлил. Кровь это медвежья, понял?

– Понял, – неуверенно отозвался горе-эмиссар, думая про себя: «Всё равно непонятно: бензин или солярка? Навыдумывали эвфемизмов. Это же надо – медвежья кровь! Интересно, как они называют геликоптеры и аэропланы. Правда, есть русские слова «вертолёт» и «самолёт», но лучше я спрашивать не стану пока. Может быть, и нет у них тут никаких вертолётов и самолётов».

– Порядок! – заявил Матвей, когда медвежья кровь у него в канистре кончилась, мигом скрылся за машиной, там пусто грохотнуло железо.

– Ну, чего ждёшь? Лезь внутрь! – приказал он, появившись снова. Выдернул из борта жестянку, оказавшуюся обычной воронкой. Потом заорал с раздражением, заметив, что бестолковый подопечный пытается открыть дверцу:

– Да не на водительское, дубина! Справа садись!

Волков молча обошёл медведя с другой стороны и снова стал возиться с ручкой дверцы, дёргая её так и этак. Сзади что-то стукнуло и корпус машины присел на амортизаторах. Упрямая ручка подалась наконец-то, оказалось, её нужно было потянуть вверх. «А тут внутри ничего! – заметил про себя Саша, взбираясь на подножку. – Совсем как у меня в ботике, только приборов почти нет. Но сиденья удобнее. Места, правда, маловато, колени упираются».

– Сидушку под себя настрой, – посоветовал, забираясь в кабину, Матвей, словно мысли прочёл. – Внизу ручка.

Места, как выяснилось, вполне достаточно, чтобы устроиться в удобном кресле с комфортом. Между тем сатир, оказавшийся на поверку опытным водителем медведя, без дела не сидел. Дёргал за ручки, ёрзая в кресле, нажимал на педали, потом полез куда-то под… «Как это называется? Рулевое колесо?» – Полез туда рукой, что-то завыло, закашляло под полом, потом рыкнуло совершенно по-медвежьи, и всё в салоне диковинного аппарата задрожало от утробного рева.

– Укачивает тебя?

– Н-не знаю, – ответил капитан.

– «Не знаю!» – передразнил сатир, потом почему-то вздохнул. – А мне потом салон чистить. Слышь, Саша, ты если чего – кричи, чтоб остановил. Ладно, поехали.

И он совершил сложную манипуляцию рычагом, бывшим под его правой рукой. Волкова тряхнуло. Подняв глаза, он увидел, как стронулись с места и поплыли навстречу лапы неизвестных хвойных деревьев. Медведь выполз из своей берлоги и неторопливо покатил вниз, раскачиваясь и подпрыгивая на ухабах размытой дождями старой дороги. «Компенсатора инерции в нём нет, – машинально отметил про себя капитан Волков, прикусив язык, когда переднее колесо угодило в яму. – Еле ползёт, а трясёт его, как на вибростенде. И вытрясет, пожалуй, душу, если так будет всю дорогу».

Но медведь клюнул носом, накренился на повороте так, что пришлось ухватиться за подлокотник, словно нарочно для этой цели вделанный в дверь, справа мелькнуло между деревьями море, и тряска кончилась. Автомобиль пошёл плавно, наращивая скорость, по ленте прибрежного шоссе. Некоторое время Саша следил за водителем. Никак не получалось установить связь между его сложными, совершенно бессистемными движениями и поведением медведя на дороге. Матвей, ёрзая в кресле, нажимал обеими ногами попеременно на педали, вертел рулевое колесо, щёлкал какими-то переключателями и постоянно менял положение большой рукояти, при этом посвистывая и бурча под нос: «Не разогрелся ещё, тварюга», – и: «Опять вместо крови дерьма залил. Вот забьётся соплями, что тогда?». Добрую половину его действий и слов следовало признать ритуальными. Отчаявшись разобраться в управлении, капитан стал смотреть в окно. Дорога петляла, следуя изгибам прихотливо изрезанного берега, перебиралась через укрытые рваным зелёным пледом отроги невысоких гор. В прорехах покрывала – скалы, слева – всё та же выветренная зубастая гряда, справа – мысы, бухточки и до самого линялого горизонта – море: изумрудное, ультрамариновое, винноцветное, – лениво ворочаясь под солнцем, спало.

– Окно приоткрой, душно, – попросил вдруг Матвей и завертел ручку на своей двери. «Ага, понятно!» – обрадовался Волков, установив несомненную связь между ручкой и дверным стеклом, отыскал такую же ручку в своей двери и с наслаждением подставил лицо потокам прохладного воздуха. В путешествии на медведе можно было найти приятные стороны. Пусть скорость черепашья, зато виды каковы! Даже не верилось, что над всей этой первобытной варварской красотой висит на десятикилометровой высоте исследовательское судно «Улисс» (приписка – порт Аркадия, Марс) и не просто висит, а перемещается с такой же смешной скоростью, будто на цыпочках, да ещё и повторяет без всякой видимой необходимости изгибы земной дороги.

Снова бухта. Маленькая, зажатая меж двух мысков. Один из них будто ножом срезан наискось. Остатки строения на его верхушке: стрельчатая арка из тёсаного камня – вход, не ведущий никуда. В арке – небо. Саша высунул голову подальше, пытаясь понять, что за прихоть вынудила архитектора выстроить такое над пропастью и увидел на сползших в море утёсах остатки башенных шпилей, похожие на зубцы короны.

– Спрячь башку, в ухо надует, – посоветовал сатир. – Чего там такое?

– Какие-то развалины.

– Да тут везде развалины. Вон глянь хотя бы туда.

Проследив за взглядом собеседника, Саша вынужден был согласиться. Действительно, сплошные руины, обильно поросшие ползучими растениями.

– Что здесь случилось? – изумился он. Никогда в жизни такого не видел – горы битого камня высотою этажа в три.

– Шут его знает, – равнодушно бросил Матвей. – Я спросил как-то Арона, да этот старый хрыч нет чтобы нормально ответить – понёс пургу о Посейдоне, земли колебателе, я даже слушать эту ересь не стал. А кроме него спросить больше некого. Но зуб даю, было что-то тут, есть даже указ княжий – к морю близко не подходить, чтоб не гневить богов.

– А как же сам Арон? Он-то в море ходит!

– Да что ему сделается? Всем известно, он душу продал Неназываемому. Его теперь подлые стороной обходят – опасаются, да и остальные тоже, в общем-то.

– А ты как же? – поинтересовался Саша, припомнив, что необычайно крепкий сон, застигший сатира на берегу моря, вызван был вечерними возлияниями в жилище Арона.

– Да я бы тоже держался от этого психа подальше, не будь у него бабок. Жратву я ему вожу и пойло и уж деру, слава Гермесу, как надо. Бывает… Ах ты падлю…

Болтая, водитель медведя отвлёкся. Дорога повернула, пошла вниз вдоль отвесной подпорной стены. Справа – обрыв. Серая тень метнулась из-за угла наперерез, Саша разглядел круглую голову и руку. Машину занесло – Матвей от неожиданности крутанул руль, – поволокло боком на тщедушную фигурку, потом медведь прыгнул вперёд – к пропасти. Волков вдохнуть не успел, как перед глазами зажглось: «Афина – самозапуск. Внимание! Опасность!» Белый овал лица, распяленный в крике рот и два огромных глаза по левую руку от медвежьего носа. Прямо по курсу – обрыв без ограды, море. «Обратить невозможно, – деловито сообщила электронная богиня. – Устранить? (Да/Нет)» Вглядевшись в застывшее лицо, капитан «Улисса» понял – совсем мальчишка, лет десять, и подумал, холодея: «Что значит устранить? Быстрее же думай, сейчас она сама выберет, когда решит, что времени уже… Она поняла, что это человек? Красный прямоугольник вокруг него. Поняла».

– Да! – выкрикнул, зажмурившись, Волков. В уши ввинтился оглушительный визг.

– Падлюк-а-а! – вопил, рядом Матвей. Волков приоткрыл глаза. Ничего страшного – машина не летит в море с обрыва, а катится по дороге, но как-то странно. Боком. Если б не визг под полом, можно было бы подумать, что она боком скользит по льду.

– Мать моя женщина, – сообщил вдруг ни к селу ни к городу водитель, вывернул руль, потом поставил на место. Визг прекратился тут же, дорога выровнялась. Саша мигом забрался на сиденье коленями – глянуть, что с мальчишкой. Сидит. Просто сидит на краю дороги и головой вертит. Какие-то люди к нему бегут. Оказывается, за поворотом в подпорной стене узкая лестница. В руках у людей…

– Ходу, ходу! – надсаживался Матвей, вторя оглушительному медвежьему рёву. – Они сейчас по колёсам! Падла сопливая, чтоб ты сдох, чтоб тебя на розочку порвало, я тебя…

Он извергал поток незнакомых слов, вцепившись обеими вытянутыми руками в руль. Ногу при этом выставил так, будто хотел продавить педалью пол. Медведь отвечал на это басовым рыком и вниз по склону летел всё быстрее. Сзади затарахтело так, будто кто-то провёл железкой по ребристому кожуху гравитационного реактора, Саша вспомнил, где слышал такой треск. Во время нападения фрилэндеров на «Грави-айленд». Значит, в руках у тех, что прятались на лестнице, действительно автоматы. Саша снова глянул назад. Фигурки людей у поворота дороги на фоне безмятежной синевы. Некоторые – в странных позах, припав на одно колено, иные стоят, но все, кроме спасённого «Афиной» мальчугана, целят в бегущего медведя, и, судя по звукам, не только целят. «Почему «Афина» не включила защиту?» – изумился Волков.

– Хрен вам на всю блатную рожу! – злорадствовал Матвей, не отпуская педаль. – Селяне драные, косые задницы, черви слепые сортирные! Стрелять сначала научитесь, лохи подлородые!

«Ага, вот почему нет защиты. Стреляли они мимо. Пугали просто?»

– Матвей, они что, пугнуть хотели? Зачем?

– Конечно, – саркастически фыркнул сатир. – Пугнуть! Не выверни я руль, они бы тебя пугнули. Видал, сколько их? Обнаглели селяне, уже сюда добрались. Как их через пролив пустили?! Делали мне раньше подставу, но чтоб так – в первый раз, Паном клянусь. Как это получилось, не понимаю. Метров двадцать юзом, – ты видел? – протянуло, пока баранку не вывернул. И, главное, нога ж на газу, аж резина визжит! Как с дороги не слетели, не пойму.

Капитан Волков, прекрасно понимавший, почему машину не сбросило в пропасть, смолчал. Тема показалась скользкой, нужно было направить разговор в другое русло, поэтому он проговорил, снова устраиваясь в пассажирском кресле:

– И парня чуть не сбили.

– Живца? Точно! – охотно подхватил сатир. – А я только-только губу медведю поменял. Ты понял, месяц назад на столбовой поймал блохастого на губу – вдребезги разнесло, клеить нечего. Благо, у кузнеца нашлась новая, муховская, но содрал он с меня за неё, сука, не поверишь, четвертак. Оно может и недорого, но обидно ж: четвертак на ровном месте, из-за блохастого вонючего кабысдоха. А живца этого ещё чуть-чуть – и на морду кинуло бы, если б не отпрыгнул. Во у мальца прыти! Ты видел, как он? А, ты ж не мог видеть. Что бы делали, если б морду медведю помяло? С мятой мордой ездить – обязательно первый же встречный волкодав прикопается, почему, мол, морда мятая. И фонарь бы он мне побил.

Волков, действительно не имевший возможности видеть, как «Афина» убрала с дороги мальчугана, даже не стал спрашивать у Матвея разъяснений, до того мерзкими показались рассуждения о поврежденных деталях автомобиля. Похоже, увечья, которые мог получить сам мальчик, сатира не беспокоили. О нападении тот более не поминал, успокоился совершенно, снизил скорость и рассудительно разглагольствовал:

– С мятой мордой и битым фонарём через перевал лучше и не соваться. Каждому понятно, что медведь не волкодавский, раз морда у него мятая и фонарь не светит. Хорошо если свой брат, изгой, а если волкодавская застава?

– Послушай, Матвей! – не сдержался Волков. – Ты же парня чуть не убил! Что ты: «морда-фонари!» Его, что ли, совсем не жаль? Калекой бы остался в лучшем случае.

– Кто? Он? Ну калекой, ну и что? Зато жив бы остался, – холодно ответил Матвей, поглядывая то на дорогу, то на доску приборов. – У перевала остановимся, чего-то опять перегревается. Жив бы остался, понял? А так его до смерти забьют за то, что отпрыгнул. Я знаю, самого когда-то живцом сделали. Остановимся, пивка попьём. Расслабиться надо, у меня до сих пор поджилки трясутся. Авось, пронесёт, волкодавов не будет. А парнишке тому калекой стать за счастье. До смерти бы у дороги мзду клянчил и горя б не знал. А так… Слышь, Саша, бабок у тебя, я так понял, нет? Ладно, на тебя запишем, если что. Отработаешь как-нибудь. Я, брат, недели две в живцах ходил, если б не ярилы, подох бы точно. Или мздюхом сделали бы. Наскочили на банду ярилы, меня в мешке не заметили. В мешке меня держали, чтоб не убёг. Еле я тогда выбрался. Перо подобрал чьё-то, разрезал, когда совсем невмоготу лежать стало. Перо на полу валялось, обронил кто-то, ну я и нашарил его через мешковину, когда в торбе по полу ползал. Вылез – ни ярил, ни банды. Гора трупья палёного, да кровища повсюду. Как я тогда хлеба нажрался с мясом, если б ты знал! Еле ушёл. Ярилы, слышь, не нашли нычку с припасами. Эй, Саша, тебе жрать охота? Я хочу, сил нет. Это от волнения.

Есть Волкову не хотелось. До сих пор всё, что успел рассказать Арон, да и Матвеевы побасенки тоже, казались игрой больного воображения, вымыслом, страшными сказками, но что тогда прикажете делать с ножом у горла, с лужами крови на полу и отпечатками мёртвого тела на песке? Куда девать поросшие сорняками развалины домов? И с тем мальчишкой что делать, который под колёса бросился, мечтая о завидной участи калеки и сборщика подаяния? Даже думать об этом муторно, не разберёшь, то ли от рассказов тошно, то ли сказывается отсутствие в механическом медведе компенсатора инерции. «Но если хотя бы половина рассказов – правда… Нет. Поверить не могу, чтобы люди в здравом рассудке терпели такую мерзость. Кого я, в сущности, встретил? Девяностолетнего старикана, компанию садистов и полоумного пьяницу – бродягу и болтуна. Паноптикум. Рано делать выводы, нужно найти кого-нибудь, кому можно верить. Это же граница Княжеств! Может быть, ближе к центральным областям всё не так плохо? Смотри-ка, одни развалины. Надо полагать, действительно было у них здесь землетрясение. Может же быть такое, что у власти просто не дошли руки до приграничных областей? Впрочем, дворец-то княжеский в полном порядке. И парк за шестиметровой электрифицированной оградой тоже. Всё так аккуратно пострижено. Газоны, кусты. Цветы. Вазы эти и львы. Парк такой весёленький, не то что эти вот скалы и заросли, что с обеих сторон подступают. Жутковато даже. И, смотри-ка, туман какой!»

Волков непроизвольно поёжился и поднял боковое стекло. Из ущелья, по которому шла, поднимаясь к перевалу, дорога, тянуло влажным холодом. Серый раздвоенный туманный язык полз навстречу, слизывая очертания обветренных скал, сочась меж корявых стволов предгорной рощи и вытягивая к проезжим слоистые щупальца.

– Твою Додолы мать! – непонятно выругался Матвей и перекинул какой-то переключатель на приборной панели. Два снопа света увязли в молочно-белой мгле, на мокрую дорогу легли блики – зажглись медвежьи глаза-фонари, но это помогло мало.

«Как он ведёт вслепую? У него инфракрасный локатор? – подумал Саша и глянул украдкой на приборы, подсвеченные синеватым мертвенным сиянием. – Не похоже. Сбавил бы он скорость. Защита защитой, но что если попадётся кто-нибудь навстречу?»

– Матвей, чуть помедленнее, что ли.

– Не учи учёного, – огрызнулся сатир, но скорость всё-таки сбросил. – Сам вижу, что ни хрена не вижу. До перевала километра два, не больше. Доползём как-нибудь. Оно ещё и лучше, в таком тумане нас от волкодавов даже волкодавы не отличат. Только бы не дождь. Эта резина на мокрой дороге, как мыло в…

Яркая вспышка не позволила Матвею сообщить, на что похожа резиновая обувь его медведя на мокрой дороге. Не договорил, застыл с открытым ртом, но через мгновение пригнулся и щёлкнул челюстью, когда небо над его головой расколол громовый удар. И снова блеснуло и грохнуло вновь, Саша увидел краем глаза стену мрака, но голову повернуть не успел – по стальной крыше загрохотали удары, лобовое стекло окатило мутной волной. Матвей что-то вопил, пытаясь перекричать жестяную дробь, но Волков не слушал. Смотрел заворожено, как лупят по стальной морде медведя шарики размером с орех. Стекло заливало струями, от разогретого металла – брызги и пар. «Это дождь, Сашка! – сказал себе, еле сдерживая восторженное восклицание, родившийся на Марсе капитан. – Дождь с градом! Ишь, как хлещет! Кажется, это называется ливень. Что там мотается по стеклу? Ага, понятно. Щётки с резинками, чтоб воду убирать. Не очень-то они помогают. И машину как-то странно по дороге носит».

– Как бы об скалу не долбануло или об столб! – проорал Матвей, коротко дёргая руль из стороны в сторону. – Ничего, всё путём! Ещё один поворот. Вон кабак уже видно. Не там! Справа! Подфартило нам с тобой, Сашка, ни медведей, ни волков. Слышь, сейчас пожрём с тобой, пивка попьём. У Хряка весело, бабёнка там есть у него одна.

Градины больше не молотили по крыше машины, лобовое стекло между взмахами щёток не заливало сплошь; Волков смог детально разглядеть придорожное заведение, названное кабаком, пока медведь, ворча двигателем вползал на огороженную плетёным забором площадку. Бревенчатое строение в два этажа большим не казалось в сравнении с островерхими деревьями, стеной подступившими к нему с тыльной стороны. Но когда медведь подъехал ближе к широкому, с балясинами, крыльцу и черкнул при развороте огненными глазами вдоль ряда окон, Саша понял, что первое впечатление было обманчивым. Матвей, вывернувшись чуть ли не всем телом назад и пуча глаза, заставил медведя прижаться хвостом к стене дома, но двигатель выключать не торопился. Рылся в нагрудном кармане, что-то бурчал и при этом бросал по сторонам короткие осторожные взгляды. Что хотел разглядеть через залитые водой стёкла, не совсем понятно, всё равно же ничего не было видно толком – щётки больше не ёрзали по стеклу. Какая-то бледная фигура, похожая на размытую струйчатую тень возникла вдруг сбоку, приблизилась. К запотевшему стеклу прижалась ладонь, заскреблись, забарабанили пальцы.

– Чего тебе, шалава? – нелюбезно осведомился Матвей, не прекратив исследовать содержимое собственных карманов.

Значения последнего слова Саша припомнить не смог, но было ясно, что там, снаружи, под проливным дождём мокнет женщина и вопрос, к ней обращённый, услышать не может. Нужно было открыть дверь. Пошарив по ворсистой панели, он нащупал ручку, потянул за неё, в недрах двери щёлкнуло, она подалась, приоткрылась, в салон дохнуло промозглой сыростью и полетели холодные брызги. Белая женская рука скребнула по стеклу красными длинными ногтями, помогла открыть. Тонкая, мокрая. Волков глянул выше. Водоросли волос, глаз не видно. Яркое пятно губ, мокрый подбородок, пар изо рта. Кожа отсвечивает синевой, плечи затянуты в крупную сетку. «Да она же без одежды совсем!» – изумился капитан. Спору нет, рыбачью сеть нельзя считать одеждой, от холода и дождя она не спасает, но туалет девицы состоял не из одного лишь мокрого невода, бёдра её были облеплены короткой светлой тряпкой, тоже абсолютно мокрой. Когда Саша, глядя от смущения в землю, увидел босые ноги, зябко переминавшиеся в луже, он не выдержал. Девушку нужно было срочно спасать. Если она и не рисковала утонуть, то уж воспаление лёгких было ей обеспечено.

– Садитесь скорее! – засуетился он. Вылез под дождь, стараясь не касаться тела. Девушка и не подумала посторониться, но это было вполне понятно – замёрзла же. Однако ладонь её, когда оперлась на плечо капитана, показалась горячей. Волков бормотал: «Садитесь, внутри тепло», – пытаясь вылезти наружу, девушка дышала ему в лицо чем-то кислым, висла на шее и посмеивалась. Оказалось, она не очень твёрдо стоит на ногах, должно быть, от усталости.

– Да садись же! – приказал, потеряв терпение Волков.

– На фиг она здесь нужна? – поинтересовался Матвей, перегнувшись с водительского сиденья и всматриваясь. – А, это ты, Клипса? Куда ты на хрен лезешь, тварь ужратая? Убери ногу с порога!

Волков наконец-то ухитрился высвободиться (рука девушки оказалась на диво хваткой) и выскользнул под дождь. «Ничего не понимаю, – недоумевал он, – что ей тогда нужно?» Садиться в машину девушка по-прежнему не торопилась, опиралась на дверь и крышу, а голову сунула в салон. Пошатывалась, Матвею в лицо выдыхала, растягивая слова:

– На хр-рен – эт-то можно. Ты меня знаешь Лёв-в…ик! Я на всё готовая! На всё го-то-вень-ка-я я!

Фыркнул и заглох двигатель, погасли фары, щёлкнула, открываясь Матвеева дверь, голова его показалась над крышей машины и заорала, плюясь дождём.

– Да ты уже совсем готовая, на ногах не стоишь! Пошла от медведя!

Девушка, обнаружив, что собеседник куда-то делся из салона, оттолкнулась от крыши машины, сделала два неверных шага и снова повисла на шее подвернувшегося кстати Волкова.

– О, ка-кой большой ма-а-альчик! – обрадовалась она, хватаясь за новую опору мёртвой хваткой. – Только ты какой-то мок-хренький.

Куртка Волкова успела промокнуть на плечах до нитки и липла к телу. Пытаясь отстранить настырную Клипсу, он угодил пальцами в сеть.

– Большо-ой мальчик, но мок-рень-кий, – приговаривала та, зачем-то шаря по одежде капитана свободной рукой. – А х-хочешь, я тебя выс-су-шу?

Сзади хлопнула дверь. Голос Матвей проговорил: «Сначала сама просохни!» Клипса визгнула, рука её скользнула по Сашиному плечу, босые ноги захлюпали по луже – подоспевший сатир оттащил странную женщину в сторону, дёрнув за руку.

– Хорош под дождём торчать, – сказал он, обтирая руку об одежду. Потом взял Волкова за локоть и потащил за собой. Клипса, потерявшая на некоторое время объект домогательств, наткнулась на брошенную под дождём машину и тёрлась у дверей, постукивая пальчиком в стекло и вскрикивая: «Мальчик! Ты где?! Пусти меня, я тебя выс-су-шу».

Дождь зарядил с новой силой, под ногами хлюпало.

– Под ноги смотри, – посоветовал Матвей. Волков отвернулся от брошенной женщины, глянул вниз и чуть не вскрикнул от неожиданности. Едва не наступил на голову валявшегося в луже господина.

– Что с ним?! – ужаснулся капитан.

Господин, принимавший водную процедуру, пошевелился и застонал, как будто услышал, что речь о нём.

– С ним уже ничего, – фыркнул сатир, отнесшийся к положению мокрого тела безразлично. – Всё, что было – сплыло. Пропился до ослиных ушей.

Вывернутые карманы господина действительно напоминали органы слуха упомянутого животного, но росли не из положенного ушам места – свисали по обе стороны обтянутых мокрой тканью окороков бессильно и неизящно, концы их мокли в луже. Матвей нетерпеливо дёрнул за рукав. Пришлось подняться на крыльцо, под крышу. «Сколько ни таращи глаза, дельных мыслей от этого не прибавится, – заметил про себя Волков. – Ну тут у них и порядочки. Бред, дурацкий сон, какой случается после плотного ужина. Нисколько не удивлюсь, если в кабаке сейчас компания упырей, или людоедская вечеринка. Но этот, похоже, не боится внутрь идти, даже наоборот».

– Давай-давай! – подгонял Матвей, придерживая руками дверь и делая энергичные приглашающие жесты свободной рукой. – Нет сил терпеть, как жрать хочется. И пивка, а то и покрепче чего-нибудь. И просохнуть.

И он втолкнул задержавшегося на пороге Волкова в жаркий полумрак. Запах дыма, багровое мерцание в пасти печи. Угли. Жар такой, что кажется, от мокрой одежды вот-вот пойдёт пар. Стеклянный чей-то взгляд, рога уставленные, ветвистые. «Чучело оленя просто. Не дёргайся», – успокоил себя капитан Волков и оглядел обширное помещение. Пол дощатый, белёные простенки меж деревянных тёсаных столбов, низкий потолок, балки. Оконные мелкостекольчатые переплёты, свет сочится. Мало света, но тепла сколько угодно из багрового зева чудовищной печи и от нагретых камней, к которым бы прислониться спиной, чтобы сначала обожгло, пробрало ознобом до животиков, потом разморило бы и расслабило сведенные мышцы, точно как тогда на Весте, когда содрал с себя скафандр с шалящим климат-контроллером, растянулся на нагретом полу кессона и встать себя не мог заставить, пока Морган не поднял пинками…

– Ну же! – рычал Матвей и тянул за рукав. Не было Весты, не было рядом Моргана, а был поливаемый дождём бревенчатый дом – кабак на проезжей дороге у подножия поросших лесом гор, – а лукавый сатир, не давая опомниться, тянул за собою туда, где вокруг одного из столов – компания людоедов, а за стойкой упырь-кабатчик ждал, ухмыляясь. Рожа мучнистая, бледная. «Но людоеды какие-то уж очень спортивные, – заметил про себя Александр, оглядывая спины в куртках спортивного покроя, мощные шеи и коротко стриженные спортивные затылки тех двух, что сидели спиной к двери. Один из них повернулся, уперев руку в бок, и выпучил на вошедших бычий ищущий глаз. На ногу его, плотно упакованную в спортивную штанину, перекатился затянутый в белую спортивную майку живот вида отнюдь не спортивного.

– Кого я вижу! – возгласил он. – Лёва! Да не один, а с верчёным каким-то! Держите меня четверо, чтоб я не обгадился на радостях! Лёва с охраной! Во Хряку сегодня прёт, только Чакки ободрал, а тут ещё один лох с прицепом. Эй, Хряк, собачина осталась ещё? Тащи всё чего у тебя там ещё есть, самое лучшее дорогим гостям! Его святейшество хер Джокер пожаловали.

Прочие людоеды на появление новых гостей придорожного заведения не отреагировали, кабатчик улыбнулся шире, но смолчал, Матвей приветствие проигнорировал, а на обратившегося к нему людоеда даже не посмотрел. Вниманием почтил только одного из спортсменов, да и на того глядел исподлобья, неприветливо, поджав губы и осуждающе покачивая головой.