Текст книги "Третий берег Стикса (трилогия) (СИ)"

Автор книги: Борис Георгиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 50 страниц)

Глава семнадцатая

Эпицентр ЧП, окрестности вулкана Павлин Монс, Марс

Обстановка близ эпицентра чрезвычайного происшествия сильно переменилась к тому моменту, как Ирочка Волкова пришла в себя, но много ли минуло времени? И как получилось, что не аварийщик сидит на маленьком неудобном складном стульчике, а она сама? Оба аварийщика куда-то исчезли, прихватив свои ящички, зато рядом объявились шустрые господа в серебристых комбинезонах, они заряжали многоствольную установку устрашающего вида красными короткими ракетами. В наушниках – гул, ор, начальственные окрики:

– Восточный сектор к пуску готов. Требуется…

– Крышку, крышку подними!

– Ты Дуремара видел? Я тебя спрашиваю, Васёк!

– Возитесь! – прогудел издалека чей-то голос. – Готовность к пуску пять минут! Что там на юге?!

– О, Дуремар! – пискнул кто-то – Слышишь? Он у пульта.

– Восточный сектор…

– Помолчите, Восток! Вас принял. Южный сектор! Жду от вас рапорт! – раздражённо прервал начальственный голос. Ирочка поняла – это тот долговязый, который встречал «галошу». Лосев. Те, суетливые, что совали ракеты в трубы, забегали быстрее. «Наверное, они и есть южный сектор», – сообразила Ирочка и огляделась. Молочная дымка над остывающей серой гигантской лепёшкой, фигурки людей за её краем: серебристые – суетятся, оранжевые – неподвижны. «Галоши» не видно нигде, зато совсем близко такой же точно корабль, только не синий, а белый с красными полосами. Маргошки нет нигде. Борт белой «галоши» поднят, там тоже суета.

– Нет, я вам сказал! Категорически – нет, – твердил Лосев. – Никого туда не пущу. Только после зондирования. Аварийщики или нет, мне до лампочки. Южный сектор! Сколько можно копаться?

– Всё, Алексей Мстиславович! Южный готов!

– Спасибо, южный. Внимание, всем секторам! Минутная готовность к пуску! Северный, кто это там шарахается у пусковой?

– Алексей Мстиславович! – прорезался умоляющий Маргошкин голос. – Разрешите мне…

– Нет! – отрубил Лосев. – Сначала зондирование. Потом аварийщики со сканером. Потом – посмотрим.

Ирочка поднялась со стула и даже на цыпочки стала, пытаясь высмотреть, где они: Марго и Лосев. Нет, не разобрать. Все серебристые – на одно лицо. И далеко очень. Может быть вон там, поодаль, где ящики? Или у белого корабля? Оглянувшись, обнаружила возле белой «галоши» пухнущий на глазах белый же с широкими красными полосами купол. Поверхность его колыхалась, но при этом было видно – ещё немного и надуется, станет тугой. Какие-то двое оттуда идут, с чемоданами. «Кажется, прямо ко мне сюда», – решила Ирина.

– Внимание, всем секторам! Даю обратный отсчёт. Десять, девять…

«Куда они стрелять собираются? Там же…»

– Шесть, пять…

– Там же Саша! – выкрикнула Ирочка и бросилась навстречу тем двоим, поскольку были ближе всех.

– Один, ноль. Пуск!

«Хас-с, хас-с, ха-ха-ха-ха-хас-с-с!» – зашипели, выпрыгивая из труб, белые змеи с красными головами, и: «У-фп, у-фп, уф-уф-уф-уф-уфп!» – набросились они на твердеющий каменный панцирь.

– Что же вы стреляете, там же они! – кричала Ирочка, толкая одного из тех двоих.

– Успокойтесь, девушка, – ответил ей бархатный голос, Ира вдруг с удивлением заметила, что её хватают под руки и хотят куда-то вести. – Тише, тише. Пойдёмте с нами. Мы вам поможем. Всё образуется, всё будет хорошо. Зиночка, не выпускайте руку…

Возмущённая таким обращением, чрезвычайная и полномочная представительница вывернулась из хватких лап (напавшим на неё злодеям сильно мешали их чемоданчики), отскочила шага на три, обернулась и молвила грозно:

– Вы за это ответите! Меня нельзя трогать, я чрезвычайная! И полномощная! Вы кто такие?! Служба безопасности?!

– Почему безопасности? – удивился тот, что повыше и освободил вторую руку. Поставил чемоданчик. «Если опять полезет, я его ногой», – решила Ирочка и приготовилась лягнуть этого…

– Никакой не безопасности, – бархатно рокотал тип в белом скафандре, приближаясь коротенькими шажочками. – Отнюдь. Мы медики. Мы вам поможем, всё будет хорошо.

– А, медики! – Ирочка облегчённо вздохнула и выпрямилась. – Чего вам тогда от меня нужно? Я здорова.

Белый остановился и оглянулся:

– Зина! Кто вам сказал, что она – пострадавшая?

– Послушайте, медслужба! – с негодованием вмешался в диалог Лосев, – Что вы там за водевиль устроили? Пострадавших ищите молча! Забили эфир чёрт те чем… Говори, Федя.

– После сканирования можно начать, – вступил знакомый окающий голос. – Сначала вибробурами, с шагом в десять метров.

Ирочка бросила взгляд на медиков: те переглядывались, «А что если…» – подумала она и сказала:

– Я знаю, где могут быть пострадавшие.

Медик мотнул головой: «Ну?!»

– Рядом с командным пунктом. Там, где Лосев, – шепнула коварная Ирина Волкова. Боялась – не расслышит. А если расслышит, то не поверит и снова станет за руки хватать. Но тип в белом скафандре подвоха не заподозрил, взял свой чемоданчик, махнул рукой второму белому, и они пошли в обход истыканной короткими красными трубами базальтовой площади быстрым шагом, уверенно, не оглядываясь. Ирина Волкова пристроилась следом. «А как иначе я бы нашла здесь Лосева?» – оправдывалась она перед самой собой.

– Буровые на подходе! – ворвался в эфир чей-то развесёлый тенорок. – Куда прикажете, Фёдор Семёнович? Вижу купол медиков! Вас не вижу, Фёдор Семёнович!

– Скажите же им, Федя! – раздражённо буркнул Лосев. Ирочке хотелось оглянуться – какие они, эти «буровые»? – но боялась отстать. Те белые шли очень быстро, приходилось всё время пускаться бегом, но вместо бега получались нелепые замедленные прыжки.

– Буровые! – гаркнул Фёдор Семёнович. – Остановиться возле медкупола! Строй не нарушать! Ждать! Молча ждать!

– Ерунда какая-то получается, Федя, – озабоченно проговорил в наступившей тишине Лосев. – Резкое падение температуры. Лавинообразная кристаллизация, причём от центра наружу, как будто специально, чтоб не было трещин. Излучение – фон. И при этом – невероятная ионизация. На гравископе – однородная толща. Откуда тогда магма? Где канал?

– Цепная реакция, может быть? Тяжёлые элементы? – коротко спросил Швыдкой. Ирочка уже видела их: высокий сутулый перед диковинным массивным сооружением на коротких ножках, рядом – второй, пониже, быкообразный. «Это Фёдор», – решила Ирочка, снова пускаясь бегом. За плечом у Фёдора – ещё одна низкорослая фигурка, а чуть в стороне – двое в оранжевом, рядом с какой-то штукой на треноге, у одного – папка в руках. Пишет? «Нет, – решила Ирина, – это пульт у него. Или экран».

– Я сам об этом подумал, Федя. Никаких следов тяжёлых элементов. И говорю же, радиация – фон. Ионный газ тоже очень странный. Сейчас глянем, как это выглядит в ультразвуке, но, по-моему, там сплошной базальт. И что самое интересное – нет пустот и неоднородностей. Если бы там были боты, или истребители-автоматы…

Ирочка, попыталась не пустить в сознание мысль о том, что где-то в каменной лепёшке, как изюминка в слое теста запечен… «Нет, его там нет! Ты слышала, идиотка? – ругала себя она. – Лосев говорит – нет его там. Сплошной базальт. Базальт…» Но не одна только она слышала рассуждения Алексей Мстиславовича. Низкорослый, топтавшийся в стороне, за спиной Швыдкого, шевельнулся и бросился к пульту. Маргошкин голос: «Чего вы ждёте?! – пискнул отчаянно. – Они погибнут! Они же, может быть…»

Ирочка заторопилась. Нужно было оттащить Марго и попытаться успокоить. Но та выкручивалась из рук, всхлипывала, бормотала: «Они же там…» – и захлёбывалась словами.

– Маргарет, – жёстко выговаривая, обратился к ней Лосев. – Ты мешаешь работать. Из-за тебя можем не успеть. И вообще, всех касается! Внимание! Всем участникам спасательной операции! Объявляю режим полного радиомолчания. Говорит только тот, к кому я обращаюсь лично.

Маргошка дёрнулась в последний раз, высвобождаясь из Ирочкиных мягких объятий, отошла в сторону, остановилась, опустив голову. Всхлипывала едва слышно. Стало тихо. От торчащих вертикально красных труб – короткие чёткие тени. Сотня стрелок на огромном базальтовом циферблате. Солнце высоко. И от треноги сканера – тень. И у ног людей – чёрные съёженные комочки.

– Что у аварийщиков? – несколько натянутым тоном спросил Лосев. – Есть скан-карта?

– Да, Алексей Мстиславович. Посмотрите, я вам отправил.

– Любопытно, – проговорил планетолог и потянул руку – чесать в затылке. – Гляньте, Федя! А здесь получается, что есть пустота. Да огромная какая! Не пустота – пустотища! И – смотрите! – толщина слоя здесь…

– Алексей Мстиславович! – прервал его взволнованный голос. – Потеряна связь со всеми зондами сразу! Пришло: «ошибка контроллера», – и после этого – тишина. Даже «маячки» замолчали, я не понимаю…

– Тихо! – прервал его Лосев.

– Алексей Мстиславович, – спокойно сказал другой голос. При звуках его у Иры заколотилось сердце. Едва сдержалась, чтобы не закричать: «Саша!»

– Кто говорит?! – гневно вопросил Лосев. – Я же просил, полное молчание!

– Я говорю. Александр Волков, – устало ответил голос. Ирочка прижала руки к груди и, не отдавая себе отчёта в том, что делает, пошла прямиком к базальтовой, истыканной красными иглами площади.

* * *

В глаза Джеффри Моргану били, слепя, три ярких солнца – прожектора бота, спина Джеффри Моргана опиралась на чёрную покатую твердь, но смотрел он вверх. Не слишком общительный планетолог, привыкший по роду занятий к отсутствию собеседника, обычно не тяготился одиночеством. Но теперь, когда десятиметровый слой базальта, подкреплённый непрошибаемым силовым щитом, висел прямо над головой, а за спиной была прессованная чёрная пустота, одиночество давило на него нестерпимо. Там, наверху – Маргарет. Он знал, она там. Ждёт. Маргарет, Марго, Гретхен. И пробиться к ней невозможно. А за спиной, в утробе прессованной черноты умирает Саша. И умрёт. Потому что туда тоже невозможно пробиться.

Морган щурился. Закрывал ладонью глаза, но свет лез сквозь пальцы, беспощадный как бесспорная истина, от которой невозможно отвернуться. Более всего в мире Джеффри ненавидел бессильное ожидание, но, похоже, с чувствами его не собирались считаться – ничего нельзя было сделать. Только сидеть и ждать смерти, которая, конечно, когда-нибудь придёт. Бессильное бешенство копилось, капля за каплей, заполняя душу, заставляя дышать сквозь зубы, подступая к горлу хрипом. Морган зарычал: безадресная ненависть подбросила его, поставила на ноги, заставила сжать руки в кулаки. Достать до гранитного потолка нельзя, но чёрная твердь здесь, под рукой. Однако лупить её кулаками показалось Моргану мало. Тень его, лежащая на ненавистном чёрном панцире, исказилась, вырастая – Джеффри сделал шаг назад, к боту. «Пусть, – подумал он вдруг, испытав неожиданное облегчение. – Разобью вдребезги бот и сам подохну – ведь всё равно же помирать! – но сидеть и ждать не буду». Приняв такое решение, он собирался повернуться к непрошибаемой тьме спиной и вдруг обнаружил – завесы больше нет. Тень лежит у ног, на шестиугольных плитах, а дальше – в двух шагах! – Сашино неподвижное тело.

– Сдрейфил, ежара!? – плачущим голосом простонал Джеф и поднял сжатые в кулаки руки.

– Нет, Джеф, нет, – отозвался Сашин голос. – Эго не виноват. Это я попросил его поставить барьер. Нам нужно было поговорить. Теперь всё в порядке, можем выбираться отсюда.

Морган рухнул на колени рядом с другом, взял за руку, причитая:

– С кем поговорить?! Как же – в порядке?! Там, наверху – Марго. Там…

– Спокойно, Морган. Сейчас всё устроим, – изменившимся голосом ответил Волков. Глаза Моргана полезли из орбит: лицо Сашино за щитком скафандра неподвижно, как у мертвеца. Перепачканные кровью губы сжаты. Но голос – его. Ведь даже интонации… «Я просто сошёл с ума, – догадался Морган, поднимая и роняя бесчувственную ватную руку распростёртого перед ним тела. – Спятил. Мне чудятся голоса».

– Двигаться я не могу, – говорил между тем в наушниках призрачный голос. – Тебе придётся дотащить меня до бота. Опять я инвалид. Точно как тогда, помнишь? Вообще-то моя очередь тебя таскать, но не боись, за мной не заржавеет. Как-нибудь сочтёмся. В кабину вдвоём не влезем, но это и не нужно. Ты сдвинешь правый и левый манипуляторы, тело моё привяжешь к ним.

– Са-саша, – испуганно перебил Морган, – но как же ты… говоришь?

– Это ерунда, я тебе потом объясню, сейчас некогда. Наши там наверху пока что возятся с зондами и готовят ультрасканер, но если дело дойдёт до лазерных буров… Короче, Джеф, тащи меня к боту. Только не вздумай подойти к Эго ближе и бот сюда не подводи. Да, надо, кстати, наших предупредить, чтоб не лезли на лаву. Когда я пробью корочку…

– Ох, ты! – крякнул Морган вздёрнув обмякшее тяжеленное тело, облачённое в скафандр.

– Тяжело? – участливо осведомился Саша.

– А ты думал? – пыхтел Морган, переставляя ноги с большим трудом.

– Сейчас будет легче.

Дёрнулись вверх прожектора, потом медленно вернулись обратно. Сашино тело стало лёгким. От неожиданности Морган чуть не уронил его.

– Тихо, тихо, Джеф. Не мешок поди с картошкой. Уронишь – испачкаешь мой драгоценный скафандр.

– Что с тяжестью? – спросил Джеффри. До бота добрался мигом и опустил Волкова на пол.

– Я узнал новый трюк, – Саша хмыкнул. – Не без помощи Эго, конечно… Чего ты ждёшь? Наклони ботик и сведи ему правую и левую лапки. Только лазеры заблокируй, а то отрежешь мне что-нибудь ненароком. Правда, от рук и ног моих толку теперь мало, но может быть…

– Заткнись, – прошипел Морган и полез в кабину.

– А что ты сразу так грубо – заткнись. Нужно смотреть правде в глаза. Эго пока не уверен, что сможет мне помочь. Нечего было лезть в зону эффекторов. С другой стороны, как бы я его разбудил иначе? Хорошо, что мы на боте сунуться не успели – не собрали бы костей оба.

– Кто этот Эго? – спросил Морган. Свёл лапы бота так, чтобы получилось ложе, и ткнул их концы в пол – так удобнее затаскивать и укладывать.

– Знаешь, Джеф… Я не совсем понял, кто он. Буду думать. Мне кажется… Представляешь себе, как бабочка выходит из кокона?

– Причём здесь… – начал Джеф, выбираясь наружу и думая не о бабочках совсем, а о том, чем примотать тело. «Локерной лентой!» сообразил он и полез в лючок на борту.

– А вот при том. Именно бабочка. Развалины реактора – кокон. Эго – бабочка. Когда древней Планетарной Машине перестало хватать ресурсов для развития, она… За пояс тоже привяжи. Да, так вот, она пополнила нехватку – надстроила себя, но не электроникой а… Вот это особенно сложно будет объяснить. У нас таких терминов нет. Ты же видел шар?

– Да, – с ненавистью буркнул Морган.

– Это мозг Эго. Если в наших терминах – что-то вроде квантового компьютера. А щупальца заметил?

– Да, – подтвердил Морган и подумал при этом: «Век бы их, этих щупалец, не видеть».

– Полегче с ногами. Туго не перевязывай, может быть, они мне ещё пригодятся. Ну так вот: шупальца – это его эффекторы. А больше ему ничего не нужно. Всё, Джеф, достаточно. Авось, не упаду. Только манипуляторы заблокируй, а то распнёшь меня и удвоишь.

– Я уже, – отозвался Морган, соображая, что ещё нужно сделать. Глянул Саше в лицо и похолодел от неожиданной мысли.

– Сашка… – шепнул он. – А как же ты видишь, что я делаю, когда глаза у тебя… закрыты?

– Это не я вижу, Джеф, – грустно пояснил Волков. – Видит Эго. То, что ты примотал сейчас лентой к лапам ботика, – полутруп. И неизвестно ещё…

– Я сейчас, – Морган заторопился, прыгнул в люк, развернулся, шипя проклятия, в кресле и осторожно приподнял бот. – Я готов, Саша.

– Иди вертикально вверх. Не быстро. Я скажу, когда хватит. Ещё. Ещё чуток. Стоп. Теперь вперёд. Так, чтобы Эго оказался точно внизу. Всё. Сейчас я поговорю с нашими, чтоб не наломали с перепугу дров. Нужны антенны там, наверху. Какие-нибудь железяки… О! Они натыкали в лаву зондов!

* * *

– Я говорю. Александр Волков, – прозвучал в сотне пар наушников усталый голос.

– Саша? – спросил растерянно Лосев, и воззрился на ощетинившуюся красными иглами широкую площадь. – Этого не может быть! Это чья-то глупая…

– Алексей Мстиславович, – не обращая внимания на его слова, продолжил Волков. – Проследите, чтобы никого не было на свежей лаве. Отведите людей. Радиус – сто метров от эпицентра.

– Кто вышел на лаву?! – заревел в наушниках голос Швыдкого.

– Это Ира, – отозвалась Маргошка.

– Иришка! – позвал Волков. – Ты слышишь меня?

– Да, Саша, да! – серебристая фигурка остановилась на краю серой лепёшки в стерне из красных игл.

– Вернись, Иришка, сойди с лавы. Мы с Морганом сейчас поднимемся. Алексей Мстиславович…

Вмешательство начальника не понадобилось – подоспели врачи. На этот раз Ирочка не сопротивлялась – дала себя увести, но не дальше пульта.

– Чем помочь, Саша? – спросил опомнившийся планетолог.

– Медики. Пусть готовят капсулу-реаниматор.

– Медкупол! Вы слышали? – тут же спросил Лосев.

– Да, Лёша. Готовим. Три минуты.

– Хорошо, – удовлетворённо проговорил голос Волкова. – Мы тогда сразу пойдём к медкуполу.

– С Морганом что-то? – осторожно спросил Швыдкой.

– Нет, с Джефом всё хорошо, – отозвался Волков. – Внимание! Сейчас будет выброс! Морган, приготовься, когда увидишь свет, сразу выводи бот. И тут же его в сторону метров на пятьдесят. Очень быстро. Ты понял? Всё!

– Ха-а-а-а-р-р-р! – рыкнуло в наушниках, задрожала мелкой дрожью под ногами старая лава, повалились один за другим зонды, словно кто-то невидимый пригладил вставшую дыбом шерсть. Пламенный столб ударил в небо из центра базальтовой площади; огненный фонтан заревел басом, в нём возникли чёрные дымные струи, и тут же пламя словно отрезало у самой поверхности ножом. Из круглого десятиметрового провала, образовавшегося в базальте там, где только что ревел пламенный факел, выбралось чёрное круглоголовое насекомое, повисело секунду в струях газа, бьющих из-под земли, и прыгнуло прочь от огнедышащей своей норы.

– К медкуполу, Джеф! – распорядился голос Волкова. – Он справа.

Бот вильнул, ложась на другой курс, Лосев успел заметить: верхний манипулятор отрезан, к боковым, вытянутым вперёд щупальцам примотано что-то длинное, красное. Но суетливое насекомое заложило крутой вираж и махнуло к белому, меченному красным крестом диковинному цветку, расцветшему посреди древнего поля лавы.

Кто-то ахнул, две серебристых фигурки бросились вдогонку за сбежавшим насекомым, следом за ними – врачи, законную добычу коих унёс бот. Лосев понял, что именно было примотано к вытянутым щупальцам, собирался последовать за врачами, но его окликнули громким шёпотом:

– Алексей Мстиславович, – пробормотал Швыдкой. Язык у него заплетался. – Посмотрите!

Лосев глянул туда, куда указывал серебристый палец, и прочее мгновенно вылетело у него из головы.

– Регистраторы включить! Все! – завопил он. – Аварийщики! Сканер! Видео, видео, у кого есть?! На эпицентр! Всё внимание на эпицентр!

Руки планетолога без участия сознания дёргали тумблеры пульта, но смотрел он только вперёд. Нельзя было не смотреть. Проснувшаяся от летаргического сна длиною в семьсот миллионов лет бабочка покидала кокон.

Глава восемнадцатая

Ego Omnipotens

Множество хлопот у Эго-Волкова: некоторые – приятные, иные – нет. Но приятных забот больше, – как у ребёнка в просторной, забитой новыми игрушками детской. Невозможно выбрать, какую схватить в первую очередь, поэтому – ближайшую. Вот этот, в бурой корке, изрытый шар. Подняться только повыше над ним. Как здорово, когда ничто не теснит, не давит. Смотреть легче. Но хочется не только смотреть, хочется понять. Сначала найти того, кто давил, толкал, потом ударил так, что пришлось подставить… Неприятно, когда нет слова. «Раньше я бы сказал – подставить руку, – подсказала память Волкова. – Но нет, не руку. Мысль? Тоже нет. Очень неприятно, когда нет точного слова, но что делать… Рука больше подходит, значит, будем называть рукой. Но что же это за рука, которую можно вытянуть бесконечно?»

Эго-Волков протянул руку к тому, кто толкал, ухватился и потащил себя туда. Стало холоднее, на поверхности изрытого шара лёд, снег. Очень приятно, думается лучше, но что-то печалит. Эго-Волков удивился: к чему печаль, если думается легче и приятно смотреть на белое, искрящееся, потом вспомнил – там остался я. Моё тело. Я видел: его вытащили из неуклюжего человечьего кокона, потом уложили в уродливую коробку. Стало легче. Отпала неприятная необходимость следить за всеми этими тряпочками и комочками плоти, толкать по капиллярным трубкам тёплую жидкость, тратить время на утомительные разговоры с непонятливыми… «Иронька!» – вспомнил Эго-Волков, и причина печали стала явной. Но придётся потерпеть. Очень интересно, что случилось с тем, кто осмелился толкнуть.

Эго-Волков присмотрелся: сверкающая равнина приблизилась, сдвинулась, на ней обнаружились складки. Облака водяного пара над поверхностью, стало теплее. Неприятно, к тому же дует оттуда чем-то горьким и влажным, а дальше – чёрное пятно, яма, холмы… «Это развалины», – сообразил он. Память Волкова подсказала: «Развалины полярной энергостанции». Я её раздавил! – ужаснулся Эго-Волков, попробовал придумать, как сделать, чтоб этого не было, но вскоре понял – нельзя. Можно посмотреть, как это случилось, но исправить нельзя, потому что если исправить – будет только хуже. «Не хочу смотреть прошлое, – решил Эго-Волков, – раз всё равно нельзя починить. Неприятно, когда пробуешь исправить, а делается хуже. Надо думать о приятном. И смотреть, смотреть…»

Эго-Волков оттолкнулся от обожженной взрывом равнины, ушел в приятную холодную пустоту. Там большие тяжёлые шары – гораздо больше, чем этот, ближний. «Но это же далеко! – сопротивлялась память Волкова. – Нельзя оставлять тело надолго, люди не смогут исправить его сами! Этот шар – Юпитер, если тянуться к нему рукой – пройдёт много времени!»

– Почему? – спросил Эго-Волков.

– Потому, что руки не могут двигаться быстрее света, – подсказала память Волкова.

– Глупости, – ответил ей, поразмыслив, Эго-Волков. – Вот смотри: я давлю рукой. Мешает плёнка времени, она тянется, не даёт. Но если нажать сильнее… Вот! Рука уже там. А теперь…

Эго-Волков втащил себя сквозь упругую дыру пустоты к тяжёлому приятному шару, попробовал обнять его руками – какой большой! – но шар заколыхался и выскользнул. Очень интересно – он не твёрдый. «Это же Юпитер. Конечно, он не твёрдый», – подсказала память. Эго-Волков стал сопоставлять слова, какие предлагала память, с тем, что он видел наяву. Это было очень приятно, однако росла печаль. Не получалось думать быстро, удовольствие портилось. Память Волкова очень неудобно колола, держать её внутри становилось всё неприятнее и неприятнее. «Иришка!» – напоминала память. Воспоминание о непонятном удовольствии уводило мысли в сторону, заставляло рисовать странные картины. Тогда Эго-Волков оттолкнулся от большого приятного шара, о котором он теперь знал много больше, чем хранилось в крошечной памяти Волкова, и неторопливо поплыл в приятной пустоте, размышляя: «Я не смогу так. Она не даёт мне покоя, эта неудобная память. Это нельзя терпеть. Если я убью её…» Мысль прервалась. Стало так больно, как не было никогда. «Нет, – решил Эго-Волков, перетерпев боль, – не хочу даже думать об этом. Её нужно вернуть. Надо придумать, как поправить эти ниточки человечьего тела, которые я трогал руками. Если получится – можно будет вернуть ему память. И тогда она оставит меня в покое. Но нужно быть ближе, чтобы успеть». Эго-Волков нашёл маленький шарик, который теперь ему не очень нравился – там было так неудобно! – и поспешно потянулся к нему.

* * *

Госпиталь поселения «Центрум», кратер вулкана Олимп, Марс

Тело Волкова потряхивало, когда колёса пневмотележки переезжали через невысокие пороги длинного госпитального коридора. Ирочка вздрагивала всякий раз, когда это случалось, и притрагивалась к прозрачной стенке капсулы, куда уложили мужа. Как ни бежала она следом за ботом к медкуполу, когда ворвалась в кессон, не успела. Пустой скафандр валялся на полу бесформенной кучей, а Саша… А он был внутри за стеклом. И к нему не пустили. Хорошо хоть не прогнали, дали лететь с ним в госпиталь. Помог Морган – что-то шепнул жестокому господину в белом одеянии, и тот сменил гнев на милость, заставил только снять скафандр и надеть какой-то белый балахон. Места Ирочка в боте заняла немного – устроилась рядом с капсулой-реаниматором на полу; вела себя тихо, только ладонь держала на прозрачном щитке, за которым – неживое лицо, закрытое до половины маской. Неузнаваемое лицо. Кто-то из сопровождающих попробовал усадить её удобно, но успеха не достиг, пришлось ему отступиться. Так и просидела все сорок минут полёта, бездумно следя за мельтешением зубчатых линий на экранах капсулы и прислушиваясь, к мерным вздохам искусственных лёгких. Суета, сопровождавшая появление капитана Волкова в госпитале, наглядно продемонстрировала Ирочке – дела мужа плохи. Её снова пытались отлучить от тела, но на этот раз права её отстоял какой-то седой, властный. И когда повезли безучастного Александра Владимировича по длинному коридору с широкими стеклянными дверями в дальнем конце, Ирочка бежала рядом, пытаясь не отстать. Но там, в большой комнате, освещённой ярко, пришлось всё-таки расстаться с Сашей – его вдвинули вместе с капсулой в широкий круглый проём стены и оставили там, а сами столпились в соседней комнате, возле большого экрана, за спиной того самого седого властного господина. Звали его Иваном Арнольдовичем, обращались почтительно, и совсем было Ирочка успокоилась – такой человек уж конечно может справиться с бедой! – но сам же Иван Арнольдович и разрушил надежду. Сказал кому-то из свиты, изучив невразумительные серые картинки на экране: «безнадёжен». Добавил несколько незнакомых слов, буркнул: «Не понимаю, почему до сих пор…» Низенький толстяк спросил его: «Так что же… Иван Арнольдович…»

– Ни-че-го! – глядя на толстяка с ненавистью, ответил тот. – В реанимацию. Поддерживать аппаратно. Следить за изменениями. Всё.

Слова не говорил, а выплёвывал, когда закончил, пошёл, ни на кого не глядя, сквозь раздавшуюся толпу к выходу. Открывая дверь, бросил через плечо: «Позовёте, когда…» – но больше ничего не сказал. Грохнул дверью. Снова Ире пришлось бежать за тележкой по широкому коридору, но, в конце концов, она была вознаграждена за настойчивость – крышку с нового обиталища капитана Волкова сняли, разомкнули стенки, и, хоть маску с лица не убрали, всё же стало Ирочке легче смотреть на мужа. Возможно, помог авторитет Ивана Арнольдовича, или по какой-то другой причине, но жене разрешили сесть у постели и не воспротивились даже, когда она взяла руку бесчувственного капитана и стала её гладить. Однако наедине с мужем её не оставили, какая-то женщина (на неё Ирочка глянула слепо, лица не разглядев) села по другую сторону опутанного проводами и трубками ложа. Медсестра. Она не смотрела на склонившуюся к поверженному капитану зарёванную девчонку, была занята бессмысленнейшим делом – следила за приборами, которых в стене комнаты было превеликое множество. Ирочка показаниям приборов не верила, а глупые слова Ивана Арнольдовича постаралась забыть. Шептала на ухо мужу, не выпуская его руки: «Сашенька… Ты же знаешь, я без тебя не смогу… Саша… Ты слышишь? Ты должен быть со мной. Они глупые, ничего не понимают, я знаю. Знаю, что ты меня не оставишь».

Опытной сестре реанимационного отделения не приходилось заставлять себя не слушать. Слышала просто такое много раз. Все они говорят так, сидя у постели глупцов, решивших, что знание дороже жизни. Цепляются за душу, ускользающую в ничто. Бывает, что и удерживают. Но только на этот раз – нет. Мальчишку здорово закусило зубками пустоты, одними словами его оттуда… Сестра в очередной раз глянула на экран энцефалоскопа и стала медленно подниматься со стула. Блестящий футляр, лежавший у неё на коленях, поехал и с дребезгом хлопнулся на пол.

* * *

Ego Misericors

Честно говоря, Эго-Волков не был уверен в результате. В прошлый раз он прикоснулся к тонким бледным ниткам человечьего тела, считая, что тела человечьи должны быть устроены одинаково. Старая память хранила о них кое-какие сведения, но память – коварная штука: перемалывает втихомолку содержимое своё, приспосабливает к новой действительности. Может быть, и со старой памятью Эго случилось такое? Как бы то ни было, но бледные нитки тела человека, который назвал себя Волковым, прикосновения не выдержали. Эго отдёрнул руку, но поздно – тело Волкова сломалось. Бессмысленно утешать себя тем, что тела человечьи вообще недолговечны и если не прямо сейчас испортятся, так очень скоро. Факт остаётся фактом – до встречи с Эго тело работало, после – сломалось. Благо хоть получилось за короткий миг прикосновения понять этого человека и перелить его в свою память. Теперь Эго знал о Волкове очень много, но всё-таки не был уверен в результате, поэтому касание его на этот раз было мягким и тонким, издалека.

* * *

Госпиталь поселения «Центрум», кратер вулкана Олимп, Марс.

Сашу мучили дурные сны. Не было никакой возможности избавиться от этих вязких раздвоенных видений. Он видел себя самого издалека, видел и понимал, – тело умирает. Ещё немного – и разрушение станет бесповоротным. Ему было совершенно точно известно, что нужно исправить, он знал, как это сделать, торопливо тянулся к себе самому руками, но стоило коснуться переплетённых волокон, возникала боль, и приходилось отдёргивать руки. Вместе с болью на короткий миг приходили ощущения: он чувствовал мягкое под спиной, что-то холодное остро кололо в сгиб локтя, на щёки и подбородок давило жёсткое что-то, а где-то рядом нечто шипело и ритмично вздыхало, и в том же ритме вздувалась и опадала грудная клетка. Это было непереносимо: боль и надоедливые звуки, но Саша снова и снова пытался осторожными касаниями вернуть к жизни иссушенные, потерявшие восприимчивость тонкие волоконца, потому что кроме боли и раздражающих звуков были слова:

– Сашенька… Ты же знаешь, я без тебя не смогу… Саша… Ты слышишь?

«Да, я слышу, – думал он. – Сейчас, Иришка, попробую ещё раз».

И снова боль. Такая, что в словах жены чудится злость:

– Ты должен быть со мной. Они глупые, ничего не понимают, я знаю.

«Нет сил терпеть боль. Опускаются руки. Больше не буду пытаться, извини, Ира…»

– Знаю, что ты меня не оставишь… Сашенька…

Нет в словах её злости, только любовь. Саша сжался в комок, ожидая боли страшной, небывалой, и плотно взялся руками Эго за сплетение бледных нитей. Боли не стало. Александр Волков почувствовал: жарко, лоб мокрый, что-то давит на лицо, жёстко лежать, левая рука болит и шея. И что-то не даёт дышать. Он открыл глаза и тут же зажмурился – слишком ярко. И дышать какая-то штука мешает. Нужно убрать. Он попросил: «Иришка, убери это!» – но вышло мычание. «Правая рука свободна», – заметил Саша и потянулся к лицу – содрать то, что мешает дышать и говорить. В уши ударил дребезжащий грохот, как будто пустую жестянку с размаху швырнули на каменный пол. Шорох справа, женский голос шепчет: