Текст книги "Третий берег Стикса (трилогия) (СИ)"

Автор книги: Борис Георгиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 50 страниц)

Саша выпрямился, перевёл дыхание и вытер лоб. Волкодав как повалился, так и лежал мешком на жёсткой деревянной лежанке с выведенным крупно номером. «Ещё шлем на голову. Все в шлемах и этот пусть тоже. Но где его взять?» Искомое обнаружилось прямо под лежанкой, на полу. «Да это ж виртошлем! – узнал находку капитан Волков. – Помнится, Леннинг такой же на семинаре показывал. Говорил, мы такие поставляем землянам. Что-то ещё он… Ладно, это потом. Сначала окрестим господина волкодава по-новому».

Когда голова парня вошла в отверстие шара, под тёмным слоем полупрозрачного карбофлекса, на самой макушке, затеплился красный огонёк. Тело на лежанке дёрнулось, шевельнулось и легло расслабленно.

«Сто Восемнадцатым нарекаю тебя», – проговорил про себя эмиссар Внешнего Сообщества с некоторой долей горечи, и поспешил уйти из страшного места, где люди, похожие в своих замечательных головных уборах на муравьёв, лежали рядами.

«Если у кого-то и были неприятности с охранником, то исключительно по глупости, – подумалось Александру, когда он беспрепятственно миновал турникет. – Вообще непонятно, зачем он здесь торчит. По традиции? Обманул меня сатир, и, как пить дать, сейчас катит по трассе и потешается над доверчивым дурачком. А-а… Ничего подобного, Сашечка. Вот же он».

Никуда Матвей не уехал.

– Дождался всё-таки, – сказал Волков, усаживаясь справа от водителя.

– А ты думал, брошу? – Джокер ухмыльнулся. – Ты ж всё равно догонишь, как тогда у переправы.

«Это правда, – вынужден был согласиться Александр. – Но не вся, лишь часть её. Потому что поехать он мог не на север, а в обратную сторону. Вся же правда в том, что он боится. И чего-то ещё домогается. Чего?»

– Нет, не брошу я тебя, – кривя рот, говорил Матвей. – Интересно узнать, чего тебе нужно от Кия.

«Так я тебе и сказал. А даже если и скажу, не поверишь. Но соврать ему что-нибудь нужно. Глупость сморозить какую-нибудь».

– Хочу показать ему перстень Южного Княжества, – ответил наобум Волков.

Внезапно потемнело в глазах. Навалилась знакомая тяжесть, перед глазами промелькнули непонятные картины: костёр, на костре женщина, седой дым столбом, тьма, окошко с решёткой, – мелькнули и тут же пропали. «Что случилось, Эго?» – холодея, подумал Александр, но ответа, как и всегда, не было.

Матвей ругнулся вполголоса, но на этот раз удержал руль.

– Фу-у, чего-то поплохело мне, – сказал он и глянул на Сашу коротко. – Надо бы сегодня выспаться. Паром в канун купальской ночи не работает. Отоспимся в «Левобережном», утречком через Борисфен переправимся.

– Опять паром? – Волков скривился. С прошлой переправой были связаны не самые приятные воспоминания. – А иначе никак нельзя?

– Через Борисфен никак, – отрезал Матвей. – Ты-то может и перелетишь, или по воде перешлёпаешь, а медведь плавать не умеет, да и я тоже. И, по совести скажу тебе, что воды не люблю и побаиваюсь. Не из-за всяких там Киевых глупостей, как подлородые хамы или псы княжьи, а просто не люблю и всё. В «Левобережном» купальской ночью не соскучишься. Посидим на веранде, пивка попьём, а утром помогу тебе добраться до дворца Киева.

В щели приоткрытого окна ревел воздух. Дорога шла прямиком через песчаные бесплодные дюны, лишь кое-где поросшие чахлым кустарником, однако как это ни странно, встречный ветер нёс не сухую дорожную пыль, а влагу. «Впереди водоём какой-то, и не маленький», – решил Саша и спросил:

– Борисфен – река или озеро?

– Река, да ещё какая. Другой такой я в жизни не видывал.

– А Кия дворец на другом берегу получается?

– Получается так. Да вон он, виден уже.

Матвей указал пальцем вперёд, Саша глянул туда и сначала не понял, что же ему показывают. Прямая как натянутый канат дорога терялась в ртутном сиянии, что разлилось за дальними дюнами и узкой полоской зелени. Выше, где тускнело сияние, становясь терпимым для глаз и не ртутным, а циановым, – висел в серо-голубой дымке горб, похожий на загривок животного. На макушке его устроился куб из проволоки, будто бы пустотелый, гранью к дороге повёрнутый. Приглядевшись, Волков различил в гранях отражения облаков. Чего угодно ожидал от Кий-города, но только не этого. После хаток под тростниковыми крышами и бревенчатых домов, после унылого здания участкового управления, после Южного Дворца, думал – будет что-то средневековое: с мостом подъёмным и башнями, с узкими окнами, со стенами из тёсаного камня.

– Это он и есть? – переспросил Саша, для верности тыча пальцем, хоть и не было в этом необходимости (никаких же других строений прямо по курсу не было!)

– Он, – подтвердил Матвей. – На Лысой горе у правого берега.

«У правого берега, он говорит. Значит, это и есть Борисфен. Правду сказал Матвей, река чудная; даже не верится, что есть на самом деле, а не мерещится. Но названия такого не приходилось слышать – Борисфен. Должно быть, местное», – так думал капитан Волков, наблюдая, как ширится во весь горизонт сияние. Мелькнули по обеим сторонам деревья рощицы, узкой полосой протянувшейся вдоль левого берега, блики на воде померкли (солнце спряталось в облако) и над рябленной гладью проступили руины какой-то конструкции – столбы от берега до берега протянутые двумя рядами, как редкие гнилые зубы. «Всё, что осталось от моста», – машинально отметил про себя эмиссар Внешнего Сообщества.

Дорога оканчивалась пристанью, но сатир туда не поехал, свернул влево к большому кирпичному дому под рыжей чешуйчатой крышей, глядевшему широкими окнами на реку. Спереди к строению прилеплена была непомерной величины веранда под полосатым тентом, сплошь заставленная мебелью: столами и стульями.

– Приехали, – заявил Матвей, глуша двигатель. – Добро пожаловать в «Левобережный», ваша светлость.

Особой чувствительности не требовалось, чтобы заметить в приглашении сатира сарказм, но следить за переменами настроения Джокера надоело, и Александр пропустил издевку мимо ушей. Вниманием его целиком завладел трактир, устроенный возле паромной переправы, – заведение по-своему замечательное.

В комнаты подниматься не стали – Джокер заявил, что во рту у него сухо, как в пустыне, и муки он без бокала пива испытывает эребские. Саша решил не противиться, кроме того, и самому ему перспектива посидеть под тентом на берегу ленивой реки показалась заманчивой. Одним бокалом Джокер, естественно, не ограничился, говорил без умолку, но поначалу капитан Волков болтовню его слушал невнимательно – любовался пейзажем, потягивая пиво. День был слишком хорош для двоих. Если б можно было устроить так, чтобы Матвей убрался с глаз долой хоть на полчаса, и просто посидеть на пустой веранде, бездумно глядя на воду… Но сатир исчезать не собирался, хлестал пиво, извергал потоки слов, а площадка под тентом вскоре стала заполнятся посетителями.

Сначала явилась компания изгоев, – громогласная, нагловатая, жаждущая. Они принялись шумно устраиваться, сдвигая столы в дальнем углу, и в шесть глоток орать, чтобы подали пиво. Хозяин заведения погнал к ним двух официанток, каковой факт был встречен одобрительным рёвом.

– Воры, – прокомментировал сатир, прерывая рассказ о своих похождениях на севере и стычке с серыми иноками. – Подфартило, под шумок селение грохнули. Пока там на юге облава, пока то да сё. Видал? Как он бабки на стол веером! Оттянутся сегодня, а завтра на запад, за реку. Но слушай дальше. Тогда-то и понял я, зачем Кий режет языки инокам. Они ж читать обучены, обряды по книгам справляют, мало ли чего там они вычитают, сам-то он проверить не может – неграмотный. Вот и удаляет им язычки-то из опасения, чтоб не болтали чего лишнего и гоям бы не кружили головы. И правильно, я так думаю. Тому кто князем стать собирается (тут Матвей глянул значительно), надо принять это к сведению.

«Что он так на меня… Князем? Вот, что придумал. Решил, я княжьего престола домогаюсь. Нда-а, дела. По разумению его иначе и не может быть. Или князь, или мордой в грязь. А ведь система-то их псовая так устроена, что иное не предусмотрено».

На веранду взошли двое. С опаской на воров глянули, а пуще того испугались Матвея с Волковым, и столик выбрали от них подальше. Уселись друг к другу близёхонько и стали перешёптываться, поминутно оглядываясь.

– Ха-ха! – хохотнул Матвей, глазами указывая на заговорщиков. – Видел? Зуб даю, вон тот – торговец отпущениями. А второй, который угощает, – тот сельский староста.

– А чего они от нас шарахнулись?

– Одёжка у меня волкодавская, приблатнённый, стало быть. А ты кузнецом одет, но сидишь здесь и не прячешься. Подставой попахивает, а им сейчас такое без надобности. У одного на кармане отпущение, а у другого бабки немалые. Улавливаешь?

– Понятно, – ответил Саша, хоть и не понял ничего из объяснений.

Веранда заполнялась медленно. Прерывая своё занимательное повествование, Матвей каждого из пришедших встречал лицемерной ухмылкой и представлял Волкову по мере прибытия их всех: мздоимцев и взяточников, фальшивомонетчиков, работорговцев и сводников, разбитных торговцев чужой собственностью, быстроглазых шулеров и скромных расхитителей общинного достояния, – пёструю шумную толпу. Волков осовел от выпитого, но провожатого теперь старался слушать внимательно, очевидно было – характеристики Джокер даёт безошибочные, хорошо разбирается в топологии общества и в состоянии даже предвидеть события.

– Слышь, Саша, на кружку пива спорить хочешь? Махач сейчас будет обязательно.

– Почему так думаешь? – удивился Волков, проследив за взглядом сатира. Ну, шумновато за воровским столиком, однако мирно и беззлобно, вполне по-товарищески.

– Да потому что провокатор затесался в компанию.

Действительно, за столиком не шестеро, а семеро, но разобрать который из них чужой…

– Может, просто знакомого встретили.

– Знакомого! – фыркнул Джокер. – Я таких знакомых на версту с зажатым носом чувствую. Просто-таки задницей. Гляди, гляди. Уже начали.

Когда с веранды уволокли переломанную мебель и увели (завернув руки за спины) тех членов воровского сообщества, какие могли ещё передвигаться самостоятельно, Джокер проговорил, причмокнув от удовольствия: «Вот хозяин заведения и с прибылью. Втрое теперь из них вытрясет». Пересчитав оставшиеся тела и прибавив число к количеству уведенных, Саша подвёл итог – снова шестеро. Седьмой непостижимым образом растворился в воздухе.

– Да ты, я смотрю, прорицатель. Тебе бы стать советником княжеским, – подмигнул он Джокеру, делая вид, что шутит спьяну. Лукавил, конечно, и следил исподтишка за реакцией сатира очень внимательно.

– Заранее никогда сказать нельзя, кто чей советник, – непонятно ответил сатир.

Тенькнула струна, потом ещё и ещё, загудели, перекликаясь, басы. На эстраде у края площадки обнаружились тёмные, с белыми манишками, тени. Оркестрик.

Стемнело. Хозяин трактира собственноручно зажёг керосиновые светильники по углам площадки. И тут же на другой стороне реки разгорелись четыре светляка, в тёмной воде возникли колеблющиеся пятна отражений и потянулись к восточному берегу призрачные световые дорожки.

Хохотал аккордеон, лица плыли в глазах Волкова, как речные огни на воде. Один из музыкантов, измождённый, выступил вперёд изогнулся, поднял руку и запищала, запела под смычком нежноголосая скрипка, выводя знакомую мелодию, трель запрыгала по воде плоским камешком, унеслась к дальнему берегу, и пятна света в ответ разгорелись теплее.

– Что там, на той стороне? – спросил Саша, лениво отмахиваясь от надоедливой мошкары.

– Да то же самое, что и здесь, – в тон ему ответил Джокер. – Кабак у пристани. Их два: правобережный и левобережный, – одними названиями отличаются, а так – один хрен. И публика такая же. Нам тот берег сейчас без надобности, мы ж на этом. Вон, гляди, кто ещё пожаловал.

Саша нехотя обернулся (по правде говоря, созерцанием публики уже пресытился) и увидел, как по короткой лестнице один за другим поднимаются какие-то люди в серых плащах с остроконечными капюшонами, надвинутыми на глаза.

– Вот они во всей красе, серые иноки. Да ты не дёргайся, здесь они никого не трогают. Хозяину на них начхать, одно ему плохо – столик заняли и до утра не уйдут. Ты как, посидеть ещё хочешь, или наверх пойти?

– Пойдём, – решительно заявил Волков и попробовал встать.

– Э! Э! – Джокер подскочил к нему и подхватил под руку. – Так ты со стола на пол всё наладишь гамузом. Скатерть отпусти. Эк развезло тебя, твоя светлость, по-княжески.

Ноги не слушались, дверь кабака двоилась и перекашивалась, деревянная крутая лестница норовила встать дыбом и ударить капитана Волкова по носу. Наползал со всех сторон вязкий мрак. В минуту просветления Саша нашёл себя стоящим на балконе второго этажа. Из тьмы выплыли огни на другой стороне реки, огни на воде, в уши ударила резкая злая музыка, а последнее, что привиделось, – пламя костра на левом берегу и ночными бабочками вкруг него тени. После тьма забвения поглотила эмиссара Внешнего Сообщества капитана Волкова.

Не люди окружили его; вместо лиц – свиные рыла, толклись, не давали проходу, но надо было успеть туда, где костёр, потому что жечь живьём – вообще изуверство, но если сжигают женщину… Свиннорылые оказались никуда не годными противниками, разлетались, как надувные шары, однако бежать сквозь густую тьму всё становилось трудней, костёр приближался медленно. «Почему она не спрыгнет оттуда, ведь не привязана?» – досадовал Александр. Попробовал крикнуть: «Да прыгай же!» Женщина повернула к нему голову, Волков узнал её и рванулся быстрее прежнего. «Иришка, прыгай!» А тут ещё кто-то стал под ногами путаться: «Ваша светлость, куда же вы?» – Джокер. И принялся хватать за плечи и в рот заглядывать: «Зубки-то у вас не того. Позвольте-ка» А в руках гидравлические клещи, и он ими…»

– Ах, подлец! – крикнул Волков и с криком этим проснулся. Дверь на балкон была распахнута, оттуда тянуло холодом. Зудело у лба какое-то насекомое. Саша машинально хлопнул ладонью, но не попал. Голова тяжёлая. И почему-то холодно. «У меня куртка расстёгнута?» – подумал Волков ощупал себя, нашарил карбофлексовую тесьму, поискал перстень. «Что за чёрт?» – перстня нет. Тесьма цела, но нет на ней перстня Южного Княжества, как не было. «Сплю ещё», – решил Волков, с трудом поднялся с кровати, пошаркал ногами в поисках ботинок, не нашёл. Ругаясь сделал шаг, зацепил ногой что-то холодное тяжёлое и острое. Кряхтя присел на пол посреди комнаты (в голове кавардак) поднял находку и с полминуты рассматривал в неверном предутреннем свете, не понимая: почему клещи? Зачем они? «Вы идиот, господин эмиссар», – сказал он себе, когда сообразил: тесьма не по зубам оказалась Матвею, но резать её не пришлось. Джокер поступил проще – перекусил клещами дужку перстня.

Интермедия

Зал заседаний поселения Центрум, кратер вулкана Олимп, Марс

Выдержка из стенограммы экстренного заседания Совета Исследователей.

Председатель: Я собрал вас, чтобы сообщить неприятное известие. Иван Арнольдович, воздержитесь, пожалуйста, от замечания. Связь бота миссионера Внешнего Сообщества с «Улиссом» восстановить не удалось, из этого я сделал заключение, что бот потерпел крушение.

Глава Сектора Планетологии (ГСП): Но это невозможно, Володя! Я говорил тебе уже, дело даже не в том, что бот сам по себе прекрасно защищён и на Земле сложно создать условия, при которых защиты окажется недостаточно. На Саше… На эмиссаре Внешнего Сообщества «пояс Афины», а это уже само по себе, знаешь ли, прекрасная гарантия безопасности. Ты же видел, с ботом связь утеряна, но с поясом – нет. Местоположение носителя всё время меняется, хоть и медленно. Ты сам прекрасно знаешь, если бы с ним что-то случилось, немедленно была бы утрачена связь пояса с гипоталамусом владельца.

Председатель: Лёша, мы чего-то не учли. Ты просто ещё не в курсе последнего сообщения. Электронный штурман «Улисса» в очередном рапорте в ЦУП докладывает, что… это уже случилось.

Глава Сектора Медицины (ГСМ): Что случилось, скажите яснее, Володя.

Председатель (выговаривает с трудом): Нет связи с гипоталамусом владельца пояса… (делает паузу, после говорит громче) Вы помните, что я рассказал вам на прошлом заседании? Мне кажется, это скоро понадобится. Иван Арнольдович, нужно будет много врачей, мобилизуйте госпиталь, готовьте его к вылету и готовьтесь сами.

ГСП: Моих ребят тоже готовить?

Председатель: Да.

ГСП: Нужно подключать начальника Сектора Безопасности?

Председатель: Нет. Это бессмысленно. Я говорил в прошлый раз, вся королевская конница, вся королевская рать…

ГСМ: Ну-ну, Володя, не сгущай краски, надеюсь, ты ошибаешься.

Председатель: А я уже не надеюсь, Иван Арнольдович. Договоритесь о взаимодействии с Алексеем Мстиславовичем. Готовность к операции минус два часа уже сделана?

ГСП: Да, как и договаривались.

Председатель: Сделай минус полчаса, Лёша.

Глава Сектора Кибернетики: Вы отдаёте себе отчёт?..

Председатель (резко): Да, Айзек. Да. Всё я отдаю. Без санкции Планетарной Машины Земли операция не начнётся, что бы ни случилось с… эмиссаром Внешнего Сообщества. Заседание окончено.

(конец стенограммы)

Глава тринадцатая

Настоящего своего имени он не помнил, в длинных диалогах с самим собою чаще всего называл себя Гариком. Остальные имена и прозвища использовал по обстоятельствам, это же, полученное от приёмного отца, считал собственным и без нужды трепать не любил. Будучи по натуре человеком общительным, приобрёл во время длинных вынужденных путешествий привычку разговаривать вслух с самим собой, если оставался без собеседника, и уж в таких случаях не Матвеем себя именовал, не Лёвой и, уж конечно, не Джокером, а именно Гариком.

– Ты не спеши, Гарик, остынь, – шептал он себе под нос, крадучись спускаясь по лестнице к выходу. – Он до утра проваляется без памяти, это я тебе гарантирую, как Алтын, бывало, говаривал. Налакался, телёнок неразумный. Глупец ведь и неумёха, пень развесистый, а туда же – княжить нацелился! Сын Дианы. А подумать, так какая разница, благородных ты кровей или дворняга безродная? У кого перстень княжеский, тот и князь, так я думаю.

Перстень оказался великоват для безымянного пальца, а на средний наделся с трудом. Налезть-то он налез, однако сидел неудобно, и больно закусывал разрезанной дужкой кожу, но лучше так, чем по дороге посеять где-нибудь.

– Слышь, Саша, – обратился сатир к оставленному ни с чем капитану Волкову, – ты думал, я с тесёмкой твоей не справлюсь? А вот тебе, выкуси. Оставь себе свою петлю на шее, при случае можешь повеситься. Жаль, не успел я у тебя, дурака, выспросить, как с этой хреновиной управляются, а то бы – чего проще? – раз, и махнул на ту сторону. Или по воде перешёл. Но, экая незадача, ждать нельзя было, пока ты то да сё, и доберёшься до Кия, перстень ему показывать. Я и сам показать могу без посторонней помощи. Я теперь князь, я, ты понял, уважаемый?

Последний вопрос случайно угодил в одного из серых иноков, терпеливо дожидавшихся на веранде «Левобережного» наступления утра. На счастье, инок кроме благоприобретённой немоты страдал, по-видимому, тугоухостью и только башкой своей помотал в ответ, помычал и показал что-то на пальцах, но языка немых не знал сатир, хоть и стоило бы.

– Да ну тебя, – буркнул он и скатился по короткой лестнице. – С тобой связываться… Знал бы приговор, с каким к перстню обращаются, раскидал бы вас, собак безъязыких, одной левой. Мизинцем бы по стене размазал. А так, что ж получается? Через реку не переправиться, морду набить кому-нибудь и то не выйдет. Обидно!

Он потащил из кармана ключ, машинально открыл дверцу машины, забросил чемодан с деньгами и камнями на заднее сиденье, сел за руль, сунул ключ в замок зажигания, но двигатель не завёл, задумался: «Отъехать на север подальше и там переправиться? Время потеряю зря. Вдруг этот оклемается и сдуру насвистит кому-нибудь в уши о деньгах, камнях и перстне? Его-то повесят, естественно, но как бы на дорогах застав не устроили. И во дворец попасть желательно затемно. Через реку бы… Слышь, Саша, как ты меня на той стороне достанешь без перстня-то? А? Ха-ха! Как же ты приговаривал? «Афине!» говорил, но это, я думаю, обращение. Потом чего-то там «случить»… Или «влучить»? Какой-то «конь», почему-то «соль»… Бред сивой кобылы, но нужно попробовать.

Гарик стал переставлять и переделывать слова заклинания так и эдак, и проговаривать их разными способами, но ничего не менялось, как ни пробовал. Так же лениво переквакивались лягушки в тростниках у берега, так же тоскливо посвистывала на пустеющей веранде скрипка трактирного лабуха и перемигивались, дразня, огоньки на другом берегу. И закрались в душу сатира сомнения – не поздно ещё вернуться, разбудить того пентюха, вернуть ему… Внезапный озноб пробрал Гарика; припомнилось, как расстёгивал куртку, как тащил тесьму, дрожа от нетерпения, но сдерживаясь. Как щёлкнули клещи и упала на ладонь драгоценная добыча, испугав неожиданной тяжестью, как пот прошиб, когда, не веря удаче, новый владелец перстня потёр осторожно камень пальцем.

– Э! Гарик, а не попробовать ли? – спросил себя воодушевлённый новой мыслью вор. Он, обмирая от волнения, потёр камень пальцем и сказал громче, чем следовало: «Афине!» И едва не вскрикнул от радости – точно как тогда на лбу выступила испарина, собственное тело показалось легче воздуха, проступили ярче во мгле огоньки дальние и почудилось женское пение.

Он вывалился из машины, бросился к берегу, потом одумался – пороть горячку не стоило. Вернулся, забрал чемодан и уверенным шагом направился к берегу, наискосок, чтобы никто из окон трактира не увидел случаем, как переберётся через реку яко посуху новый князь.

– Ясно теперь, – чувствуя небывалый душевный подъём, бормотал он, – Вот что значит жизненный опыт. Сейчас перебежим на ту сторону.

Женское пение слышалось громче, летело над водой, и мерещилось Гарику, что за спиной его раскрываются крылья. На пляже в отдалении пылал костёр, верно, селяне на купальскую ночь безобразили, пользуясь старого князя разрешением. С реки полз туман, враз одежда стала влажной, на воде огонёк померещился, потом ещё и ещё, но ничему этому владелец перстня не придал никакого значения, нетерпеливо и сильно потер камень, крикнул: «Афине!» – и, ощутив потребность не перебежать даже, а перепрыгнуть в один прыжок, не чуя ног под собой, рванулся к правому берегу.

Под башмаками захлюпало, увязли ноги, Гарик с разбегу сделал несколько шагов, потерял равновесие и опомниться не успел – плюхнулся в воду. Поза унизительная: на четвереньках, одна рука (та, что с чемоданом) задрана.

– Так и не так твою светлость через колено с вывертом! – заорал он, обозлившись на Волкова. Мало того, что колдовство не сработало, ещё и вымок до нитки. Ругаясь, – шутки такие к Неназываемому в задницу! – он кое-как поднялся, по-прежнему удерживая драгоценный чемодан над поверхностью, и увидел, как плывёт сквозь слоистый туман огонёк, плывёт и легонько покачивается. «Дурищи сельские венки со свечками сегодня пускают, – сообразил сатир. – Потому как замуж хочется. Поймать его? Всё равно ведь штаны вымокли». Он шагнул, с трудом вытащив увязший в иле башмак, шагнул ещё раз, уже легче и подхватил с воды венок. Свеча затрепетала, едва не погасла, но разгорелась снова, и в пляшущем её свете Гарик разглядел: не простой венок. Крест металлический, травою оплетенный, в центре – кольцо, в него-то свеча и воткнута. «Бросить его, пока не застукали с крестом в руках! Вот свечу только вытащить…»

– Ты чего, пёс, поминаешь всуе имя светлости? – Спросили позади женским голосом насмешливо. «Попал», – подумал Гарик и повернулся, переступая вязнущими ногами. Венок выбрасывать смысла не было, всё равно уже заметили. Сатир суетливо припоминал: «Когда я успел помянуть светлости? Истинно нашло исступление. Сбежать уже не получится. Да и незачем. Обыкновенные сельские дуры». В отсветах дальнего костра белые силуэты, лиц не разобрать. Видно на головах венки, не по сельскому обычаю распущены волосы: хвостами змеиными у шеи, на плечах лежат и к груди спускаются. Рубашки у всех лёгкие, ногами босыми девушки – холодно им на песке-то мокром, – переступают, будто приплясывают.

– Чей венок поймал ты, пёс, ну-ка сказывай! Чью судьбу схватили руки подлые? – спросила та, что была ближе и не побоялась ступить в воду поперёк указу княжьему. За спиной её хихикали и шушукались собравшиеся парочками и троечками белорубашечные нимфы.

«Селянка бесстыжая. Языком верхних разговаривает. Совсем страх потеряли гойские бабы», – думал Гарик волоча ноги к берегу. В ботинках хлюпало, мокрые штанины липли к ногам, сатир злился: «Руки мои, может, подлые, да не тебе попрекать, сучка сельская. Верхним говором я и сам могу, перстень княжеский на руке моей. Слушай, глупая, мою отповедь».

– Чей венок поймал, ту казнить велю. Ибо в нём есть крест еретический, – стараясь, чтоб не дрожал голос, проговорил Гарик, подходя к дерзкой и протягивая ей венок. Ничего не скажешь, прозвучало внушительно. Иолант сверкнул в пламени свечи, бросил золотые искры на склонённое лицо девушки. Сердце стукнуло в сатировой груди и, показалось ему, исчезло куда-то. «Быть того не может! Чтобы она, ночью, здесь… Погиб», – подумал он.

Девушка смотрела на перстень, не отрываясь. В пляске пламенных желтоватых отсветов лицо её делалось то гневным, то растерянным, губы шептали: «Пришёл…Дианы сын… Единственный…».

– Охрана! – пискнул за её спиной девичий голос. – На княжну покушение!

Гарик затравленно огляделся: почудилось – позади светлых силуэтов зашевелился мрак. Возникли чёрные, бесшумно ступая по песчаной отмели, придвинулись. «Волкодавы», – обречённо отметил про себя Матвей, но с места не тронулся. Венок у него отобрали, рука его была в руке девушки, та при свете свечи разглядывала камень и тонкие золотые завитки оправы.

Любопытное, нисколько не испуганное личико высунулось из-за её плеча: рыжеволосая желтоглазая ведьма. Она прошептала ещё раз: «Охрана… Ох!» – потянула руку и венок цапнула: «Кирка! Это же мой венок! Принесло ж его к этому борову. Отдай же! Не слышишь? Это мой…»

«Так и есть, – сказал себе Гарик. – Попал я, как кур в ощип. Княжна Кира. Вот не знал, что верхние так развлекаются».

– Венок твой? – недобро щурясь, ответила Кира и отдала подруге оплетённый травою крест со свечой. – Венок твой, да не твой это суженый. Что сказали тебе, ведьма, ты слышала? Казнь грозит за крест еретический.

– Ты чего, Кирка? – пробормотала, отшатываясь, Ольга. – Вместе ведь делали… Ты сама…

– Охрана! – крикнула, поворачиваясь, княжна Кира. Ногти её больно впились в руку Гарика. Замершее сердце его забилось сильно, толчками, в горле.

– Охрана, хватайте отступницу! – приказала княжна и указала на подругу. Мокрый песок полетел из-под ног комьями, метнулся свечной огонёк в сторону, затрепетал, погас. И свеча пропала, и венок с крестом. Затоптали.

Отлегло от сердца у Гарика: неминуемая казнь почему-то махнула мимо – нашли замещение. Сердце колотилось ещё, но спокойнее, особенно обрадовало милое княжны обращение:

– Не ждала тебя так рано, – неожиданно нежно проговорила Кира, глядя прямо в глаза. Всё поплыло в голове Гарика. Лицо милое выступило из тьмы, прочее кануло. Глаза её, тёмные омуты.

– Было сказано мне Тиресием, с юга ты придёшь, не задержишься. Ожидать тебя было велено в доме лунном, а ныне лишь новолуние.

– Так оттуда я… и пришёл, княжна, – заговорил, стараясь попасть в ритм верхней речи сатир. Опомнился, мысли его зашныряли, как мыши в кладовой. Пытаясь овладеть ситуацией, он продолжил:

– С юга я пришёл, с моря дальнего.

«За что?! Предательница!» – визжал позади голос Ольги, слышалась возня вскрики и тяжёлое дыхание.

– К морю и сама собиралась я, – выводя на берег промокшего сатира, говорила Кира. – И дракон готов, утром думала… Не приди ты вночь – разминулись бы. И ждала б тебя лето целое, и скучала бы в Чайном Домике.

– В Южном Дворце? – брякнул, забыв о необходимости попадать в ритм, ошарашенный сатир. – Ждала бы меня? Да я двое суток как из Чайного Домика.

– Лунный дом… – прикидывала вслух Кира, таща за собой вымокшего сатира к костру. – Дом Дианы… Южный Дворец… Всё сходится!

«Что сходится? Куда она меня волочит? Не зажарила бы. И эти следом увязались», – думал, оглядываясь на свиту княжны, Гарик. Нимфы хоть и следовали за госпожой, но на почтительном расстоянии. Позади них волкодавы волокли обессилевшую от сопротивления рыжую ведьму.

Костёр трещал, стрелял искрами в небо, дышал жаром, сатир тревожился, заглядывал Кире в глаза, где жили два костра.

– Во дворец нам с тобой нужно затемно, – заявила она. Видно было – решилась. Знать бы, на что? «В умные головы и мысли приходят одинаковые, – думал сатир. – Сам же тоже собирался быть там затемно. Зачем я ей во дворце понадобился? Ну, заживо не зажарит, и то хорошо».

– Тайком до света поженимся, а после объяснимся с матушкой, – продолжала негромко, как бы сама с собой, говорить княжна.

«Поженимся!» – тяжело грохнуло в голове Гарика. От костряных искр в глазах Киры полыхнули, взметнулись пеплом последние опасения. Сатир окончательно потерял голову.

– Я поняла, что ты затеяла! – голосила Ольга. Двое белоглазых её удерживали. – Поняла тебя, предательница! Вот приведи теперь меня, попробуй, на суд княжеский! Такое скажу, сама не обрадуешься! Ты, дубина белоглазая, пусти руку! Больно! А-а!

Она визжала и брыкалась, Кира глядела на неё задумчиво. Помолчав сказала, обращаясь к подскочившей по едва приметному знаку фрейлине:

– На паром все, быстро.

Та поклонилась, метнулась в сторону, засуетились вокруг костра белые тени.

– Пойдём, – коротко пригласила Кира жениха.

Направились к берегу. Туман сгустился, на расстоянии трёх шагов ничего видно не было, Гарика, когда отошёл от огня, стал бить озноб – продрог до животиков после купания. Увидел во мгле у берега какую-то тёмную массу, услышал – вода поплёскивает, поскрипывает дерево. Паром. «Вот почему он в канун купальской ночи не работает! – запоздало прозрел Гарик. – На нём верхние прохлаждаются! Век на свете живи, а всё равно когда-нибудь да узнаешь чего-нибудь новенькое». Под шагами прогнулись длинные сходни; ступив на палубу, Гарик передохнул. Ещё немного и дурак тот, в трактире оставленный, догнать не сможет и останется с преогромнейшим носом, будь он хоть сам Неназываемый.

– Быстрей же! – подгоняла княжна отъезжающих. – Эй, там! Эту не брать. Запускайте двигатель! Ну же, псы, чего вы копаетесь!

– Не брать меня? Ха-ха-ха! – истерически хохотала оставленная на левом берегу Ольга. – Радуйся предательница! Я во сне являться буду тебе и твоему…

Но её не стало слышно, взревел двигатель. От винтов плеснула тугая волна, выползла на берег, докатилась, омыла ноги грозившей сжатыми кулачками девушки. Угрозы её остались без внимания, Кира обняла нареченного так, что из холода Гарика бросило в жар и спросила, неслышно для жавшейся к другому борту свиты: