Текст книги "Третий берег Стикса (трилогия) (СИ)"

Автор книги: Борис Георгиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 50 страниц)

Глава третья

Прощание с Ароном окончательно убедило Волкова, что на данные, полученные от бывшего гувернёра княжны Дианы, полагаться нельзя. Россказням о сожженных и повешенных учёных верить не хотелось, да и вообще не получалось совместить мрачный набросок, нарисованный намёками и недомолвками Коэна, с полдневным миром, подступившим вплотную к незваному гостю: слева – постриженными аккуратно, прямоугольно, в два человеческих роста, мелколиственными кустами, справа – той самой прибрежной рощей, за которой скрылся сбежавший мотоциклист. Слишком сильное действие оказали на капитана мерные вздохи прибоя и сладковатый привкус нагретого воздуха, чтобы неприятное впечатления от болтовни полусумасшедшего девяностолетнего старца устояло. Не прошло и трёх минут после расставания с провожатым, а Волков уже беспричинно улыбался и на острые серые зубцы дворцовых башен, скалившиеся из-за кустов, поглядывал благодушно. Любоваться пейзажем сквозь навязчивые подсказки «Афины» надоело, Саша приказал своей электронной богине отключить консоль и сбавил шаг. Расхотелось спешить. Кто знает, когда ещё выдастся случай прогуляться по роскошному дворцовому парку, да и в сам дворец заглянуть не мешало бы. «Тем более, что нет ограды, – убеждал себя наблюдательный эмиссар, – и значит все эти средневековые байки Арона – чушь. Не может быть княжеского дворца без охраны и забора в изуверском государстве, где пытают, вешают и жгут. Жаль, безлюдно здесь, не у кого спросить, как пройти во дворец. Ну и ладно, вон, кажется, лестница». Выяснилось – действительно каменная узкая лесенка под сводом из полукруглых воротец, увитых ползучими плетями неизвестного растения с крупными пятипалыми листьями. «И, кажется, ведёт куда надо», – подумал Александр и собрался ступить в живой тоннель, но внезапно почувствовал – кто-то тянет за правый рукав. Нисколько не испугавшись, Волков обернулся – человек в сером балахоне, лица не видно из-за смешного капюшона, надвинутого на глаза, только кончик длинного носа торчит, бледнокожий подбородок, да кривой тонкогубый рот. «На тень похож. И тень от него такая же, как он, остроголовая, – отметил про себя капитан «Улисса». – Прятался за кустами, пока я головой вертел, потом выскочил. Э, да он не один!» Второй в таком же сером одеянии выскользнул из бреши в лиственной стене и мигом очутился у левой руки.

– Здравствуйте! – неуверенно поздоровался Волков. Оба серых поклонились почти одновременно, но без слов, а один из них показал рукой: сюда, мол.

«Немые они что ли? Или по-русски не понимают?» – гадал Саша и на всякий случай повторил приветствие на английском, немецком и японском языках. Подумав, добавил ещё французский вариант, но ответа не услышал. Ему снова было указано рукой – пойдём, мол, с нами, – а один незнакомец даже за локоть Волкова потянул. Мягко, однако настойчиво.

– Но я хотел ещё во дворец заскочить на пару минут, – возразил Александр. – Хотя… ладно, уговорили, ребята. Куда идти?

Похоже, ловцы посетителей приморского парка всё же понимали по-русски, поскольку тут же подхватили гостя под локти и повели, склонив головы в остроконечных капюшонах. «Может, не из почтительности, а просто под ноги смотрят? – прикидывал Саша, поглядывая то на одного, то на другого сопровождающего. – Немые они, точно. Но слышат хорошо. Ведут куда-то как князя, под локотки. Что за рубища на них? Слово какое вспомнилось – рубища! Чадящие факела, костры, балахоны с клобуками… Монахи?! Вот на кого они похожи. Но не может того быть, это я из-за Ароновых бредней выдумал. Ведут меня почтительно. Куда?»

Справа в промежутке между деревьями мелькнуло море, но монахи не позволили рассмотреть – увлекли наверх по длинной лестнице, уверенно провели по лабиринту ухоженных аллей туда, где шпили сводчатого мавританского входа царапали незамутнённую синь. «Не такую уж и незамутнённую, – сказал себе самому гость, уже смирившийся с тем, что обращаться к хозяевам не имеет смысла. – Чадит что-то на верхней террасе и пахнет оттуда дымом».

Запах приятно кислил, припомнилось слово «благовония». Воздух струился над двумя белыми вазами с барельефными ликами какого-то курчавого бога. Волков понял – ведут туда. Там бормотали скороговоркой, то будто бы уговаривая, то сердито, а то и жалобно, но слов разобрать не получилось, пока не поднялись наверх. Чёрные широкие чаши вокруг плоской каменной плиты, в чашах потрескивают уголья. На плите, раскинув руки и ноги в стороны загорает совершенно голый господин, он и бормочет невнятно. Возле него в позах, не лишённых почтения, четверо, ещё трое несуетливо возятся у чадящих костерков. И слышно уже:

– Почему сегодня-то? До солнцеворота два дня, клянусь Адонисом! Или кто у вас там? Э! Э! Ребята, я пошутил! Я хотел сказать: клянусь Таммузом! Или Фаммузом? Ч-чёрт, глухие вы что ли? – говорил обращаясь то к одному безмолвному своему почитателю, то к другому, разлёгшийся в странной позе голый курортник. Тело его мучнистое, без малейших признаков загара, при этом извивалось и коротко подёргивалось. На запястьях и лодыжках отдыхающего Волков смог рассмотреть широкие кожаные браслеты с грубыми пряжками.

– Не мог же я проспать два дня? – спрашивал у немых прислужников пациент, по всей видимости, принимавший воздушные ванны. – Или мог? Говорил мне Арон… А! Я вспомнил! Вы эти… Послушай, начальник! Клянусь Думу-зид-абзу… Не понимаешь? Чтоб ты лопнул! О, извини, я не то хотел сказать! Начальник! (голый господин заговорил интимно) Я буду очень благодарен, ты понимаешь меня? Поищи вокруг, не запутался ли кто-нибудь в кустах. Ты понял меня? Какой-нибудь… бэ-э-э… Ты понимаешь?

Говоря это он приподнял голову, чтоб монаху было лучше слышно, заметил Волкова и заорал тут же:

– Смотри, смотри! Это он! Он запутался в кустах, я же тебе говорил! Окажи ему почести, я недостоин!

«Почести? Интересно, откуда он узнал, что у меня перстень?» – удивился Волков, но решил, что раз уж инкогнито раскрыто, нужно хотя бы воспользоваться преимуществом княжеского положения и получить ответы на вопросы. Шагнул в круг, очерченный кострами (провожатые не препятствовали) вытянул за тесьму перстень и сказал, обращаясь к тому монаху, которого голый назвал начальником:

– Уважаемый, этот человек прав, почести следует оказывать мне. Вот, можете убедиться – перстень Дианы.

Серый живо обернулся и приподнял край капюшона обеими руками, чтоб не мешал смотреть. Широкие рукава его рубища поехали вниз, обнажив изуродованные шрамами запястья. Волков отшатнулся от неожиданности: белые шары глазных яблок, лишённые радужки, выкатились на него, уставились точками зрачков, смигнули, потом сместились ниже, зашарили – монах разглядывал перстень.

– Он! Это он, а не я, – причитал распятый на камне господин. «Чего он хнычет? Они же ничего такого…» – с запоздалым удивлением подумал Волков и тут же смог убедиться, эти серые не хотели курортнику зла. По едва приметному знаку их начальника склонились к распятому и снова стали возиться с его браслетами. «Ремни? Он был привязан!» – сообразил Саша, но и это не вызвало у него опасений. Покорно послушался, когда двое его провожатых мягко и уверенно подвели к камню его самого и усадили с поклонами.

– Видите? Он лучше! Смотрите, какой здоровый, – убеждал освобождённый от неизвестной оздоровительной процедуры голый гражданин. – Из него кровищи будет…

Но его не слушали, грубо вытолкали за пределы огненного круга и напоследок ещё дали пинка. «Кровищи! – отозвалось в голове Волкова гулким эхом, по хребту продрал озноб. – Нужно включить консоль на всякий случай».

– «Афине», – начал Саша обычную команду, но чересчур громко (от волнения), и был услышан.

– Придурок! – крикнул голый откуда-то справа (Сашу уже уложили на камень и возились с запястьями и лодыжками). – На кой ляд ты им об Афине своей? Хуже будет, они же…

Но Волков не слушал, заворожено следя за действиями монахов. Было в движениях серых теней что-то мистическое, нереальное. Все, кроме главного, стали возле костров за пределами круга, как по команде откинули клобуки, обнажив бритые наголо сизые черепа и задрали подбородки. Девятый монах вдруг оказался рядом, выхватил из-за пазухи что-то сверкнувшее на солнце и занёс над головой распятого на камне капитана. «Нож?» – ужаснулся Саша и непроизвольно дёрнулся, но крепкие ремни не пустили.

– Остановись, что ты делаешь?! – крикнул капитан «Улисса» палачу. Широкое длинное лезвие, очертило сверкающий полукруг и…

«Афина – самозапуск», – зажглась в глазах Волкова надпись поверх искажённого неприятной гримасой белоглазого лица и тут же погасла, уступив место другой: «Внимание! Опасность!», а ниже, поперёк ощеренного рта: «Обратить? Да/Нет».

– Да! – поспешно ответил Волков. Короткое слово выговорилось с трудом, как и всегда в момент самозапуска защитной программы воздух не желал попадать в лёгкие и выходил оттуда с трудом. События пошли своим чередом. Широкое лезвие рассекло воздух, махнуло к шее, Волков увидел совсем рядом бельмастые глаза, потом услышал короткий болезненный вскрик и сталь звучно брякнула о каменную плиту поодаль, метрах в трёх. Монах исчез из поля зрения, но было слышно, как он шумно дышит и постанывает рядом. «Руку ему «Афина» сломала, – решил Саша. – Что делать, противодействие в данном случае равно удвоенному действию. Надо встать, чтоб не вводить в искушение остальных». Сжав кулаки, Волков легонько дёрнул обеими руками, потом сел и первым делом глянул на сжимавшие запястья ремни с нелепыми торчащими обломками ржавых гвоздей. Затем, расстегнув пряжки, он освободил ноги.

Палач-неудачник был соблазнительно близко – стоял на коленях, придерживая правую руку левой и следил за Сашей, бессмысленно тараща выцветшие глаза.

– Ты не понял ничего? – участливо спросил Саша. – А я тебя предупреждал, остановись, пока не поздно.

Надо было бы съездить по сизобритой гнусной физиономии, но Волков сдержался. Впрочем, палач быстро преодолел оторопь. Косясь, заковылял бочком, как подраненный краб, наружу из круга костров. Шевелил губами, шептал что-то. Волкову почудилась латынь.

– Молишься? – спросил он. – Правильно, самое время.

Оглядевшись, капитан обнаружил – ножи есть у всех девятерых, но жмутся, в круг заходить боятся, переглядываются. Всех их «Афина» уже взяла в красные мерцающие прямоугольники. От мысли о том, что кого-то из них придётся калечить, стало тошно, хотелось просто припугнуть, чтоб оставили в покое, и Волков проговорил раздельно, подняв обе руки:

– «Афине»: отметить всех! Включить мультирежим! – и, дождавшись, пока между прямоугольниками возникнут штрихи перемычек, слегка ткнул раскрытой ладонью в один из них. И всё же перестарался. Затрещали ветки кустов под тяжестью вломившихся в них тел, охнул, ударившись спиной о каменный парапет, монах, подступавший к Волкову со стороны моря, покатилась, рассыпая угли, задетая чьей-то взбрыкнувшей ногой чаша. Волков зашипел от досады сквозь зубы, но – что делать?! – приготовился ещё раз толкнуть особенно ретивых, если таковые найдутся. Не пришлось. Тот, который пытался ударить ножом, выкрикнул фальцетом:

– Спаси меня, Баал! Неназываемый! – и с треском полез через кусты, не решаясь, видимо, снова ступить на опасную площадку. Консоль можно было отключить, что Волков тут же и сделал, с немалым облегчением прислушиваясь к удалявшемуся топоту многих ног. «Вроде бы, всё кончилось хорошо, – думал он, с отвращением сдирая кожаные браслеты, – но опять расспросить некого. Надо хотя бы оглядеться».

Он повернулся к дворцу.

Резной купольный вход, надпись арабской вязью. Лестница под охраной четырёх белокаменных львов. Не злых.

– Зайти, что ли? – спросил Волков одного из них, ближнего, но тот даже ухом не повёл – спал. Саша нерешительно поставил ногу на первую ступень, но за спиной заголосили:

– Куда лезешь, жить надоело?!

Волков подскочил от неожиданности и мигом повернулся на голос. Готовясь к нападению воззвал: «Афине…» – но команду передавать не стал. Пригнувшаяся голая фигура опасений не вызвала, да и вёл себя незнакомец дружелюбно. Ворчал:

– Пошёл ты со своей Афиной, мне хоть мозги не пудри. Повезло тебе с уродами серыми, я думал – всё. Выпустят тебе кишки. Ты понял, кто это?

– Нет, – признался Саша. Про себя подумал: «Кто ты сам такой, я тоже ещё не понял». Он сунул руки в карманы, подошёл ближе и спросил, глядя в маленькие настороженные глазки:

– И кто же они?

– Откуда мне знать? – огрызнулся незнакомец, и зыркнул поверх Сашиного плеча на лестницу. – Слушай, пойдём отсюда, а? Наскочат волкодавы, им твоя Афина до фени. Не все такие пугливые, как эти… Нет, всё равно не понимаю, кто они такие. Идём же!

Пришлось пойти. Нагой незнакомец тянул за рукав, притом ни на секунду не умолкая:

– Эк ты их ловко спровадил! Колись, чем пугнул, что за трюк? Не хочешь? Твоё право. Но ловко, ничего не скажешь. Кто ж они такие? Я поначалу, слышь, подумал – всё, приплыл. Ты понял, продрал я сегодня утром зенки и только полез в воду – башку окунуть, чтоб не трещала после вчерашнего, эти – тут как тут. Так голяком и сгребли, одеться не дали. Я и подумал: хана – серые иноки. И язык прикусил. О чём с ними разговаривать, если немые, да и не знаю я, чем от серых отговариваться. Откупиться от них, говорят, нельзя, да ты и сам знаешь, что я тебе… Но потом один из них на лестнице поскользнулся и так её покрыл – любо-дорого. Нет, думаю, не иноки они.

Волков шёл за нагим болтуном, поглядывая по сторонам. Вели его почему-то к морю, но не обратно к Ароновой пристани, а восточнее, и виднелось уже внизу, за строем веретённых худосочных деревьев белое здание с колоннами, напоминавшее издали забытую на берегу детскую игрушку.

– Не иноки, точно. И тогда я стал прикидывать: кто же? Понесло меня с перепугу, всех богов перебрал: Диониса помянул, потом Адониса, потом до меня дошло – канун же солнцеворота! Точно, думаю, они меня сейчас, как Адониса. Неужели два дня проспал? Слышь, друг, число сегодня какое?

– Девятнадцатое июня, – машинально ответил Саша, рассматривая на ходу дерево с огромными белыми цветами. Вот, оказывается, что пахнет так сильно и сладко! Но полюбоваться не вышло, узнать, как называется невиданное растение – тоже, провожатый тащил за собой и тарахтел бесперечь, не давая сосредоточиться и включить консоль:

– Вот! Видишь, значит, никакие они не… Кто же тогда? Совсем я было башку от страха потерял, когда они меня ремнями пристегнули, но тут заметил их зенки. Ты видел? Так, думаю, здравствуйте. Раз это белоглазые, значит можно попробовать откупиться. Но нет. Даже слушать меня не стали, не то что торговаться. Что ж такое? – думаю, – так и порежут меня? А тут ты. Я чуть со смеху не помер, когда ты им: я, мол, сын Дианы, мне, значит, и почести. Благородный поступок, хвалю. Слушай, я только сейчас понял! Они ведь меня отпустили аккурат после того, как ты им представился! Ты дурак? Или… погоди, погоди! Дурак или не дурак, а они точно здесь ждали сына какой-то Дианы. Или это такой обряд в честь Луны? Почему тогда я не знаю?

– Да нет, – решился перебить Александр. – Никакого обряда, просто я сын Дианы Ксаверьевны.

– Княгини Дианы? Тогда ты дважды дурак. Чем врать напропалую, хотя бы узнал сначала. У Дианы дочь, а не сын. Тебя сложно принять за девочку, – авторитетно заявил нагой Сашин собеседник, которого в тот момент тоже сложно было спутать с девочкой; больше всего он напоминал сатира, особенно когда стал заглядывать в крытую галерею белого дома, прячась за одной из колонн. Удостоверившись, что засады нет, махнул Волкову рукой и повёл за собой сквозь колонный строй к берегу, где лестница в воду и хаос из циклопических глыб.

– Цела моя одёжка! – обрадовался он, подхватил штаны и запрыгал на верхней площадке лестницы, пытаясь сунуть ногу в чёрную, стёганную квадратами штанину. Рассуждать вслух не перестал, похоже, молчать вообще не умел:

– Арон, старая свинья, напоил меня вчера так, что я даже не помню, как сюда попал. Проснулся меж двух колонн на полу. Башка трещит, шея ворочаться не хочет и солнце прямо в глаза. Ну, думаю, надо бы совершить омовение. Слез в воду, поплавал маленько – надоело и вода холодная. Но только выполз на площадку, тут эти. Главное, я сразу понял – что-то не то. Два же дня, думаю, до солнцеворота, чего им от меня надо? Но тут в голову стукнуло, я аж мёрзнуть забыл. Это что ж выходит, два дня проспал? Но это я тебе уже рассказывал. Чего молчишь, сын Дианы? Или ты всё же дочь?

– Сын, – ответил Александр, с интересом разглядывая чёрное одеяние нового знакомого, очень похожее на костюм мотоциклиста, стрелявшего в бот.

– Чего вылупился? Волкодавской одёжки не видал? Полезная штука и удобная. Купил по случаю, четвертак дал. Но бабок не жаль, ездить в нём проще, всякая сволота не цепляется. Слышь, как тебя звать?

– Саша, – представился Волков.

– Александр, значит. Слышь, Александр, ты зачем в синее вырядился? И полумесяц зачем нацепил, да ещё и пятиконечник в придачу? Смотри, распнут тебя за него.

Волков оглядел с недоумением собственный комбинезон пытаясь понять, к чему относились странные слова. Разъяснилось это просто – новый знакомый ткнул пальцем в эмблему сектора планетологии. Не хотелось вдаваться раньше времени в подробности, и Саша спросил вместо ответа:

– А тебя как зовут?

– Везде по-разному, – сатир издал звук похожий на бульканье, возможно, это был сдержанный смех. – Смотря по обстоятельствам. Ты называй Матвеем.

Облачившись, Матвей перестал походить на сатира. Распрямился, прекратил затравленно озираться, после чего стал похож на курчавого неизвестного бога, барельефный лик которого Волков заметил на вазах, украшавших балюстраду дворцовой террасы. Покинув колонную галерею белого домика, Матвей свернул и повёл направо. Шёл не крадучись но и не выставляясь особо, по краю дороги, ведущей вдоль побережья на восток. Говорить не перестал, однако уверенности в его тоне прибавилось.

– Переодеть бы тебя, да не во что, – сокрушался он. – Всё шматьё в медведе осталось. Чует моя задница, сдерут за твой костюм лишний рубль на выходе. Бабки есть у тебя? Чего пялишься, как баран на ножницы? Так я и думал, что ты пустой. Ну да ладно, на тебя запишем. Память у тебя хорошая, помнишь, что должен?

– Конечно, – ответил Волков, с детства относившийся к чувству долга с должным почтением.

– Ну и дурак, – фыркнул преображённый сатир. – Один баран тоже помнил, что должен отдать шерсть. Отдал он всю шерсть, что был должен, и стал отбивной. Ты понял? Правда, я не уверен, что это был баран, а не собака. Ну, собака там или баран, а судьба-то одна. Кстати, о судьбе. Ты куда теперь податься собираешься?

– Мне нужно в Кий-город.

– Ах, вот куда тебе нужно! Да, я и забыл, ты же у нас незаконнорожденный княжич. Как тебя? Александр Киевич. Или не Киевич? Признавайся, с кем согрешила княгиня? Я никому не скажу. Молчишь? Правильно делаешь. Молчание – золото, сказал серый инок, вываливая язык подальше, чтоб его было сподручнее вырезать. Но я не понимаю, как же он тогда говорил? Слышь, Саша, ты не пробовал трепаться с вываленным наружу языком? Потренируйся, это тебе пригодится, когда доберёшься до Кий-города. Пожалуй, я тоже на север двину. Что-то не нравится мне здесь. Отдохнул, называется, чуть кровь не пустили Слышь, Саша, может с тобой поехать? Совсем мне что-то белоглазые эти твои не понравились, но пугнул ты их мастерски, так что надо бы нам вместе держаться, покамест всё выяснится. А, Саша?

«С ним будет проще, – размышлял предусмотрительный эмиссар. – Что-то ни черта я в здешней жизни понять не могу, одни загадки. Не напороть бы глупостей. И болтовня его к месту, глядишь – получится выяснить, что к чему. К примеру, что это за ерунда была о плате за выход? Выход откуда? Нет же ограды!» Волков оглянулся, не слушая больше Матвееву трескотню. Шли они через парк. Справа узкая полоска берега – чахлые редкие деревца, вцепившиеся в каменистый краснозём обрывистого берега, но слева уже не сплошная зелёная ограда, а парк в английском стиле. Газоны, гигантские деревья с оранжевыми стволами – те самые, похожие на цветную капусту, – на фоне отвесных розоватых скал. Дальше на восток деревья стоят сплошной стеной и никакой ограды кроме древесных стволов… «Минутку. А зачем тогда ворота?» – спросил себя Волков.

Ворота, огромные, как створы старого марсианского грузового шлюза, перегораживали пустое шоссе, была рядом с ними и конура об одном окне, при взгляде на которую Волков припомнил словечко – сторожка. Когда подошли ближе, выяснилось, что есть, конечно, и стена: шестиметровая, сетчатая, – потому и не видна издали. Столбы кажутся древесными стволами и есть у серых этих стволов по две ветви: внутрь и наружу. И растянуты между ветвями витые проволочные гирлянды, должно быть, для красоты. А настоящих деревьев у ограды нет – песок, просека.

– Ну, где же ты, кровопивец?! – спросил вдруг Матвей, прервав рассуждения о преимуществах совместного путешествия. – Выходи, потолкуем.

Но из сторожки не вышел никто, только фыркнули над головой крылья мелкой птицы, когда нетерпеливый сатир стукнул дважды кулаком в стену хлипкого строения, как в барабан.

– Бухой, что ли? – проворчал он, стукнув ещё раз, затем отворил обитую железом дверь и сунул голову внутрь. Волков, последнего замечания спутника не уразумевший, подошёл ближе – стало интересно, что там такое в сторожке.

– Э, да тебя нет! – гулко, как в пустую жестяную бочку прогудел Матвей и скрылся за дверью. Долго размышлять, идти или не идти за ним следом, не пришлось – сатир выглянул тут же и возбуждённо проговорил:

– Ну, что встал? Давай быстрее, пока этот хрыч не вернулся! Бабки что ли у тебя лишние есть?

Рассмотреть обстановку караульного помещения Саше не удалось. Первое, что бросилось в глаза, когда мощная пружина двери втолкнула его внутрь, – лужа крови, и в ней след рубчатой подошвы. И ещё один кровавый след, смазанный, возле наружной двери. Кто-то поскользнулся, выходя?

– Мда-а, – раздумчиво тянул голос Матвея где-то за правым плечом. – Похоже, он не вернётся. Четвертак ставлю, пустили старому клопу кровь. Видал, как хлынула? Кто ж его так, а? Ножом по горлянке. Не иначе как те, серые.

Саша обернулся и вытаращил глаза на спутника, хладнокровно рассуждавшего об ужасных вещах, но тому было не до переживаний – деловито копошился у маленького столика, переступая через опрокинутый стул. Выдвигал и вытряхивал ящики, потрошил образовавшийся на столешнице ворох бумаг, бубнил под нос: «Всё забрали, сволочи, а здорово было бы…» – и пустые ящики бесцеремонно швырял на пол. Капитану «Улисса» стало муторно. Он выбрался на свежий воздух, стараясь не ступать в жирно-блестящие багровые лужи.

«Не поскользнулся никто, – сообразил он, увидев такие же полосы на крыльце у входной двери. – Тащили тело. Вон сколько следов на песке, все такие же рубчатые. Не помню, во что были обуты те белоглазые?»

Преодолевая отвращение, Саша пошёл по истоптанной песчаной площадке туда, куда вели следы, но далеко идти не пришлось. Отпечаток тела – положили зачем-то на песок, – и прямо от него невиданный след, как будто проползли огромные многоножки, да не как попало, а параллельными курсами, прямо к шоссе. Там, на твёрдом покрытии сороконожки отряхнули грязь – песчаные комки и кучки протянулись на несколько метров, отмечая направление бегства, потом следы оборвались. Не имея возможности установить, что произошло дальше с животным, унесшим убийц и жертву, Волков вернулся к проволочной ограде. Она не выглядела прочной, кроме того, можно ведь просто перелезть, цепляясь за сетку – капитан задрал голову, – и, хоть и неудобно будет хвататься за витые гирлянды, – Волков заметил на проволоке фестоны колючек, – но если очень нужно внутрь, зачем обязательно через ворота?

– Руку убери, молнией долбанёт! – крикнул с крыльца Матвей.

– Что за изуверство?! – возмутился Волков, отдёргивая руку. – Она под напряжением? Так ведь и убить можно кого-нибудь! Или зверь случайно забредёт. Тут что – нет животных?

– Есть. Забредают иногда всякие бараны, – сатир подмигнул, – кто сослепу, а кто и сдуру. Потом у сторожей бывает на обед жареная баранина. Ты, я вижу, совсем телёнок, ни хрена не знаешь?

«Это правда, – вынужден был согласиться эмиссар Внешнего Сообщества, – сдох бы сейчас за здорово живёшь, и «Афина» бы не помогла. Откуда ей знать, что проволока под напряжением? Пока сообразила бы, что к чему, дело, пожалуй, могло дойти до образования румяной хрустящей корочки. Самому ехать в Кий-город – думать нечего, если у них тут на каждом шагу такие сюрпризы. Этот ведёт себя уверенно, вон как следы разглядывает».

– Медведь, – поделился наблюдениями Матвей, рассмотрев следы многоножек на песке. Затем выпрямился и, не тратя больше времени на расследование обстоятельств убийства, пошёл быстрым шагом прочь от ворот, рассуждая на ходу:

– Почему-то оставили его за оградой. Раз медведь, значит белоглазые. И вот что я тебе скажу, Саша, пора нам мотать отсюда. Клопа старого почему они порешили, понимаешь? Нет? Да потому что меня поймали, а потом ещё и тебя. Поняли, кто пустил внутрь. И наказали сразу – это у них быстро. Или просто не захотели оставлять свидетеля. А медведя они за оградой бросили, потому как не хотели светиться, затем же и балахоны нацепили, на случай, если увидит кто. Да! Поэтому и представление устроили с кострами, чтоб выглядело всё натурально, как у иноков. Обычно-то они не церемонятся с такими как ты: ножом по горлу и все дела. Кого же они дожидались, а Саша? Ладно, поехали отсюда, пока они не вернулись и не привезли клопу смену.

«Что значит поехали?» – удивился Волков, но спросить не успел. Провожатый его внезапно свернул влево на заросшую тропку, лезшую вверх, петляя между невысокими хвойными остро пахнущими деревьями. Бурчал, поглядывая через плечо:

– Жаль не получилось по клоповнику толком пошарить, не иначе, была у кровососа там нычка. Слышь, может тебя туда отправить, ты поищешь, а я здесь подожду? Ладно, шучу я. Под ноги смотри, телёнок. Сейчас медведя моего найдём и рванём отсюда. Поди докажи, что это мы там внутри были. Одно плохо, волкодавы рожу мою видели, да и твою тоже.

– А волкодавы – они кто? – осмелился на вопрос Саша и тут же пожалел об этом. Новый знакомый посмотрел на него с подозрением и спросил полушёпотом, не сбавляя шаг:

– Ты откуда такой взялся? Или… Ты это брось, не люблю. Знаешь, что я с дятлами обычно делаю? Имей в виду, лишних ушей здесь нет, и (тут Матвей заговорил очень громко и внятно) всем известно, что волкодавы – надёжная опора княжеского престола, верные и неподкупные, не знающие сомнений стражи законности и порядка, крепкая броня, оберегающая подлый люд от ереси, гоев от изгоев, а власть государеву от дерзких посягательств северян и нечестивых пузырников. Они – мягкая длань, собирающая часть княжью с людей должных и подлых…

– Понятно, – перебил его Волков. Не потому, что прояснилась роль белоглазых в государственном аппарате Княжеств, а просто не хотелось слушать. Полезли неприятные ассоциации с художественной литературой, наверняка не имевшие ничего общего с действительностью; нельзя было давать волю эмоциям, на всё требовалось глянуть своими глазами. «Что ты его слушаешь? – уговаривал себя Саша. – Он всего лишь провожатый. И всё. И тоже, кажется, не в себе. Одни его рассуждения о медведях чего стоят».

– Фу-у, пришли, слава Неназываемому, – отдулся Матвей и смахнул пот со лба. – Упарился. Ну-ка, помоги разбросать ветки!

Саша огляделся в поисках веток, которые просили помочь разбросать, но просьбу понял, только когда сам его провожатый схватился за древесные лапы, скрывающие вход в какое-то строение. Даже не строение, а руины, с торчащими ржавыми прутьями, с остатками ворот на изъеденных коррозией рыжих петлях, кирпичное, дождями размытое до такой степени, что остатки дороги, ведущей от развалин вниз, приобрели терракотовый цвет.

– Медведь! – с гордостью проговорил Матвей, держа в левой руке крупную ветвь, а правой делая широкий хозяйский жест. – Ничем не хуже волкодавского! Да он и был раньше волкодавским, мне достался по случаю.

На Волкова уставились широкие блестящие фонари, ощерились зубы прямоугольной решётки. Блеснул стеклом выпуклый лоб кабины, но лишь увидев ребристый край дутого грязного колеса, капитан сообразил, что перед ним за зверь.

– Автомобиль! – выдохнул он слово, знакомое по старым книгам.