Текст книги "Златая цепь на дубе том"

Автор книги: Борис Акунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц)

Уложенная Комиссия

В самом конце 1766 года Екатерина издала указ, приведший в изумление всю умевшую читать Россию: велела прислать в древнюю столицу Москву со всей страны депутатов (новое для русских слово), «для того, дабы лучше нам узнать было можно нужды и чувствительные недостатки нашего народа». После этого общественные представители должны были принять свод справедливых законов «понеже наше первое желание есть видеть наш народ столь счастливым и довольным, сколь далеко человеческое счастье и довольствие могут на сей земле простираться». Еще одно поразительное новшество состояло в том, что депутатов предписывалось избирать, да не только из числа привилегированных сословий, но и из государственных (то есть лично свободных) крестьян, из казаков, мещан, даже инородцев. Чтоб депутаты не страшились говорить смело и обладали материальной независимостью, им предоставлялась пожизненная неприкосновенность и щедрое жалованье.

По спущенной сверху квоте выходило, что дворян и чиновников в составе созываемой Комиссии окажется непропорционально много (больше трети), но и это было очень либерально для страны, которой доселе безраздельно управлял лишь один класс – помещичий.

31 июля следующего 1767 года избранные депутаты, 460 человек, торжественно приступили к работе, предварительно ознакомившись с «Наказом».

Из громкого, монументального начинания ничего не вышло, да и не могло выйти.

Встреча лучших людей страны обнаружила, что русское общество совершенно не готово к свободам и не хочет их. В стране, где отсутствовали средний класс и буржуазия, где горожане составляли только 3 % населения, где ни одно из сословий, даже дворянское, еще толком не сформировалось, идея общественного участия в управлении государством (хотя бы на уровне законотворчества) была утопией.

Екатерина, не решившаяся затронуть тему крепостного права, надеялась, что депутаты поднимут этот вопрос на заседаниях – хотя бы в качестве отдаленной перспективы. И это действительно произошло, но совсем не так, как мечталось царице. Дискуссия о крепостничестве получилась весьма бурной. Однако депутаты спорили не о том, как и когда освободить крестьян, а о том, как их еще больше закрепостить. Недворянские сословия – купцы, священники, казаки – обижались, что лишены права тоже владеть «душами».

Никакого свода законов все эти люди, рассматривавшие съезд как площадку для отстаивания своих узких интересов, не выработали. Императрица увидела, что Россия пока совсем не Европа и править здесь надобно по-другому. «Комиссия Уложения, быв в собрании, подала мне свет и сведение о всей империи, с кем дело имеем…», – напишет она впоследствии.

Разочаровавшись в Комиссии, царица стала ею тяготиться и воспользовалась начавшейся турецкой войной, чтобы прекратить съезды «доколе от нас паки созваны будут». «Паки» так никогда и не наступило.

После этого неудачного эксперимента матушка-государыня правила и издавала законы по-старинному, по-самодержавному, избегая резких перемен.

Пугачевское восстание

Из-за непомерных трат на турецкую войну пришлось вводить чрезвычайный налог, дававший в казну не так много – 630 тысяч в год, но для нищего крестьянства это стало дополнительным источником раздражения, особенно по сравнению с тем, что положение «бар» при Екатерине заметно улучшилось. И царица-немка, и подозрительная смерть ее мужа (публично было объявлено, что он скоропостижно скончался от каких-то «геморроидальных колик»), и странность положения, при котором совершеннолетний наследник Павел не вступал на престол, давали толчок всяким слухам, будоражившим народное сознание.

Один из таких слухов, очень настойчивый, вызывал особое возбуждение: что Петр III хотел дать крестьянам волю, дворяне за это вздумали извести доброго батюшку-царя, да только он спасся и вот-вот объявится.

Вновь, как в начале семнадцатого века, стали появляться самозванцы. Их вылавливали, но слухи не стихали.

К шестому году трудной турецкой войны положение стало взрывоопасным, не хватало только искры. «Недоставало предводителя. Предводитель сыскался», – лаконично пишет в «Истории пугачевского бунта» Пушкин.

Емельян Пугачев, подобно Кондратию Булавину и Степану Разину, был донским казаком, и мятеж тоже начался как казачий – только не на Дону, а на реке Яик (нынешняя река Урал), где было расквартировано Яицкое казачье войско. Его создали, чтобы защищать пограничные земли от степных разбойников, а заодно постепенно сдвигать границы империи в азиатском направлении. Власти вели себя с этими своенравными, хорошо вооруженными людьми весьма неосмотрительно, раздражая их всякими несправедливостями, назначая новые поборы, покушаясь на казачьи привилегии.

В 1772 году вспыхнуло восстание, вскоре подавленное, но искры еще тлели, когда в сентябре 1773 на Яике вдруг появился «государь Петр III» и пообещал пожаловать казаков «рекой, землею, травами, денежным жалованьем, свинцом, порохом и хлебом». Это был Пугачев, арестованный за разные провинности, пустившийся в бега и оказавшийся далеко от родного Дона. По складу характера вождь народной войны был человеком непутевым и непоседливым, постоянно ввязывавшимся в какие-то плохо обдуманные авантюры. Но он оказался в критическом месте в критическое время – и стал искрой, попавшей в порох. Казаки поверили самозванцу, потому что очень хотели поверить, а дальше восстание разрасталось со скоростью степного пожара. Крепости сдавались одна за другой, потому что недовольные тяжелой службой солдаты без боя переходили на сторону «законного государя».

Казачий мятеж перерос в большую гражданскую войну. Она продолжалась полтора года и делится на три периода.

Первый длился полгода, до весны 1774 года. На этом этапе восстание оставалось локальным и состояло из двух очагов: Оренбургского края и Закамья, где восстали измученные заводские рабочие.

Крепости все пали, города Оренбург и Уфа были осаждены, правительство отправляло в мятежные области некрупные отряды, и восставшие били их по частям.

Пугачев – так же, как в свое время Разин – никуда не торопился. Он пировал со своими «енаралами», женился на красивой казачке, объявив ее императрицей (наличие законной жены Екатерины в Петербурге «царя» не смутило). Всё это дало время властям наконец собрать значительные силы, и в марте 1774 года Пугачев был разгромлен. Бросив свою «императрицу», Емельян бежал на север, и там, в Приуралье, война перешла в новую стадию: из казачьей стала рабочей и башкирской. Пугачевское войско теперь пополнялось в основном заводским людом, а главным союзником стали местные башкиры, у которых имелись давние счеты с империей. Ситуация была странная: наступление Пугачева одновременно являлось отступлением. Он нес большие потери в боях с правительственными войсками, но ряды всё время пополнялись, и войско разбухло до 20-тысячного состава. Так война докатилась до Волги. Пал большой город Казань. Здесь каратели наконец настигли врага и опять уничтожили всю мятежную армию.

Всего с несколькими сотнями людей Пугачев ушел за Волгу. Началась третья стадия войны, самая массовая и кровавая: крестьянская. Восстание перекинулось в регион традиционного хлебопашества, населенный крепостными.

«Петр III» издал манифест, который рассылался во все концы, и там, где указ зачитывали, крестьяне брались за топоры. Государь император велел «рабам всякого чина и звания» убивать и грабить помещиков – «поступать равным образом так, как они, не имея в себе христианства, чинили с вами, крестьянами».

Избиение дворянства было массовым. В некоторых уездах помещиков и членов их семей истребили полностью.

Неизвестно, чем кончилось бы, если б Пугачев пошел дальше вглубь России, где крепостных было еще больше. Но Емельяну захотелось повернуть на юг, в родные донские края. Он взял Пензу и Саратов, всюду вешая чиновников, и был уже у Царицына, когда его вновь догнали правительственные войска. Произошел очередной разгром, после которого чудом спасшийся Пугачев совершил еще одну роковую ошибку. Вместо того чтобы вернуться в крестьянские области, где он без труда собрал бы новую армию, Емельян побежал в малонаселенную степь. В конце концов его схватили и выдали властям собственные помощники, надеясь на помилование.

Предводителя восстания провезли в клетке, как зверя, через пол-России и казнили в Москве.

Итогом обильного кровопролития и колоссального разорения было то, что императрица уяснила три вещи.

Во-первых, терпению народа есть предел, нельзя перегибать палку. Вскоре появятся высочайшие указы, до некоторой степени облегчающие жизнь пахотных и заводских крестьян, а также мещан.

Во-вторых, необходимо коренным образом укрепить систему местной власти. Это, как мы знаем, тоже было сделано благодаря соучастию дворянства.

Но в историческом смысле важнее всего был вывод, что низам воли ни в коем случае давать нельзя и что крепостное право отменять не нужно, иначе может подняться волна, которая сметет всё государство.

После пугачевщины Екатерина окончательно решила оставить проблему крепостничества будущим государям.

Зарождение нового сословия

Социально-культурный феномен, известный как «русская интеллигенция», в полной мере проявит себя лишь во второй половине девятнадцатого века, но зародился он в екатерининские времена.

Предпосылки для формирования вольнодумной прослойки, которая в будущем доставит монархии столько хлопот, создала сама Екатерина своим манифестом о дворянской вольности.

Понадобилось соединение двух условий.

Во-первых, у дворян появилось много досуга, который при желании можно было употребить на размышления. А во-вторых, освобождение от телесных наказаний и обладание некими неотъемлемыми правами вылились в идею личного достоинства, очень опасную для всякой тоталитарной власти.

Это пока еще не социальная группа, а всего лишь умонастроение очень небольшой кучки тогдашних интеллектуалов, но они уже обладают главной видовой чертой интеллигенции: сознанием своей культуртрегерской миссии и социальной эмпатией.

Первыми российскими интеллигентами следует считать дворян из круга Николая Новикова (1744–1818), создавшего большое частное издательство «Типографская компания», которое на рубеже 1790-х выпускало четверть всей книжной продукции, в основном просветительского назначения, и писателя Александра Радищева (17491802), не побоявшегося открыто возмутиться уродствами окружающей действительности. «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвлена стала», – написал Александр Радищев в книге «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790). С этой даты, с этой фразы можно вести отсчет истории отечественной интеллигенции.

Напуганная французской революцией Екатерина сочла этих людей опасными.

Радищева она назвала «бунтовщиком хуже Пугачева». Книгу, выпущенную скромным тиражом 650 экземпляров, изъяли и сожгли, а ее автора приговорили к смертной казни, заменив ее сибирской ссылкой. Хрупкая психика прекраснодушного литератора надломилась, перенесенное потрясение привело его к самоубийству.

Столь же сурово императрица обошлась с Новиковым и его товарищами.

Безо всякого суда, лишь по приказу царицы, издателя посадили в каземат Шлиссельбургской крепости, откуда он был выпущен только Павлом совершенно сломленный и больной. Остальных членов высокодуховного кружка отправили в ссылку. Книги сожгли.

Нужно признать, что умная женщина Екатерина в своих опасениях была права. Радищевы с Новиковыми для самодержавия были опасней Пугачева. Пугачеву можно отрубить голову, и от него ничего не останется, а раз высказанная идея – если она востребована жизнью – будет набирать силу, и с этим уже ничего не поделаешь.

Преемники первых российских интеллигентов в конце концов царский режим и похоронят.

Национальные «вопросы»

Обрусевшей немке Екатерине хотелось, чтобы все российские народности стали как-то пооднообразнее. Она говорила, что их надобно «привести к тому, чтоб они обрусели бы и перестали бы глядеть, как волки в лесу». В этом духе царица и действовала.

Проблемы возникли с теми нациями, которые никак не желали обрусевать. Прежде всего с поляками, не смирявшимися с утратой независимости. «Польский вопрос» станет постоянной головной болью царской России. Ее монархи будут пробовать и кнут, и пряник, будут пытаться то запугать, то расколоть польское общество, но вплоть до самого распада империи в 1917 году проблему так и не решат. Перманентное брожение в самые острые моменты будет выплескиваться кровавыми восстаниями, а за ними будут следовать еще более кровавые кары. Вопрос о том, пошло ли России на пользу это завоевание, даже трудно назвать спорным. «Польский вопрос» стал одной из хронических болезней российского государства.

Другой проблемой для самодержавия было большое количество евреев, издавна живших на территории Речи Посполитой. Что делать с этими упрямыми людьми, не соглашавшимися отказываться от своей религии, ассимилироваться, растворяться, российские власти не знали. Действовали они по привычке – полицейскими методами, но это только сплачивало закаленные в гонениях еврейские общины. О собственной государственности тогдашние евреи не мечтали, но на притеснения и несправедливости отвечали сопротивлением. Когда развернется революционное движение, еврейская молодежь будет массово вступать в самые радикальные партии и подпольные организации, из этой среды выйдет немало революционных вождей. Сто с лишним лет спустя, уже в начале ХХ века, убежденный апологет самодержавности, икона русских «государственников» Петр Столыпин скажет: «Если бы я жил в таких условиях, может быть, и я стал бросать бомбы».

«Украинский» вопрос, исторически возникший еще в семнадцатом веке, Екатерина попробовала решить радикально. Украинцев просто стали считать русскими, их больше не выделяли в отдельную нацию. Последние остатки автономии, обещанной когда-то Богдану Хмельницкому, упразднили в 1774 году, когда отменили гетманство. Царица объявила, что оно «с интересом государственным весьма несходно». Однако после аннексии Правобережья украинцев в империи стало очень много – пятая часть всего населения, и «вопрос» обострился. Если против поляков власти использовали в основном репрессии, а против евреев – дискриминацию, то украинцев пытались ассимилировать через подавление национальной культуры и языка. С дворянством это более или менее получалось, но на народном уровне – нет. «Украинский» вопрос окажется самым долгим и труднорешаемым, попытки привязать Украину к России продолжатся до XXI века.

Гонения против башкиров и калмыков

Башкиры, большой заволжский народ, вошли в состав России еще в XVI веке и с тех пор жили собственным укладом, на основе самоуправления. Но в царствование Анны в эти края были введены войска и разразилось пятилетнее восстание (1735–1740), подавлявшееся с показательной жестокостью – дабы внушить башкирам «потомственный страх».

Второй этап репрессий произошел в царствование «кроткой» Елизаветы, в 1755–1756 годах. Причиной возмущения стали отмена права местных жителей на добычу соли, бесцеремонное миссионерство и попытки перевести часть башкир в крепостные. Восставшие убивали чиновников и солдат, жгли почтовые станции и казенные заводы.

Правительственные отряды гасили мятеж очаг за очагом – опять с крайней жестокостью. Число карательных войск достигло пятидесяти тысяч (при том что всех башкиров с женщинами и детьми насчитывалось тысяч двести). В итоге примерно четверть народа попросту ушла от притеснений за границы империи – в казахскую степь.

Совсем уж геноцидной выглядела расправа над калмыками, немаленьким степным народом. Они имели собственных правителей-ханов, вассальных по отношению к России. Калмыцкая конница исправно участвовала во всех больших войнах русских царей в качестве иррегулярных частей, охраняла юго-восточные границы от набегов степных разбойников. Грубые попытки христианизации (калмыки исповедовали буддизм), захват земельных угодий русскими переселенцами и вмешательство чиновников во внутренние дела ханства довели народ до последней крайности, а в 1770 году еще и выдалась аномально холодная зима, вызвавшая падеж скота. Русские власти усугубили беду, установив монополию на хлебную торговлю. Народ стал вымирать от голода. Тогда основная часть калмыков снялась и отправилась на восток, прочь от родных мест. Они надеялись найти убежище в далеком Китае. Семимесячный переход превратился в настоящую катастрофу. От голода, лишений, стычек с враждебными племенами погибли девяносто процентов ушедших. В нижневолжских степях осталась лишь четверть калмыков. Большой народ стал маленьким, и Екатерина запретила ему иметь собственных правителей.

Заговор 1801 года

Монархический переворот возможен, только если у заговорщиков имеется собственный кандидат на престол, готовый участвовать в деле. Наследник, великий князь Александр страдал от самодурства отца, но долгое время уклонялся от участия в заговоре. Пален в конце концов запугал цесаревича тем, что император собирается своего старшего сына арестовать. Тут Павел, за что-то в очередной раз рассердившись, еще и прислал сыну книгу о смерти царевича Алексея, да подчеркнул место, где говорилось, что узник подвергался пыткам. Сомнения Александра кончились. Он поставил Палену одно условие: отца не убивать, а лишь заставить отречься от престола. Этого предводителю заговора было вполне достаточно, но исполнителей он назначил таких, которые царя люто ненавидели и в живых ни за что бы не оставили. Повторилась ситуация 1762 года: законного монарха мало свергнуть, его следует убить, чтобы избежать осложнений в будущем.

Человек поразительной ловкости, Пален сумел выкрутиться, даже когда Павлу стало известно о готовящемся перевороте – не моргнув глазом ответил, что тоже участвует в заговоре, дабы выявить «все нити». И царь успокоился.

Ночью 11 марта 1801 года в царские покои проникли гвардейские офицеры и прямо на месте умертвили Павла голыми руками – то ли проломили голову, то ли задушили шарфом, то ли просто забили до смерти.

Узнав о случившемся, Александр упал в обморок. Отцеубийцей он становиться не хотел и к участникам переворота впоследствии относился с отвращением.

Пален, уверенный, что при новом режиме станет очень влиятельной персоной, ошибся. Александр не простил генералу обмана, снял со всех постов и отправил в ссылку – впрочем, вполне комфортабельную, в собственном поместье.

Война с Францией

В государствах абсолютистского типа существует разновидность войн, которые можно назвать «каприз самодержца». Такова, например, была азовская авантюра Петра I (1695–1696 гг.). Век спустя Павел I точно так же, безо всякой государственной необходимости, затеял войну с постреволюционной Францией.

Император оскорбился на то, что французы захватили остров Мальта, издавна находившийся во владении рыцарей Мальтийского Ордена. Незадолго перед тем они пригласили русского царя стать их Великим Магистром. Павел, с детства увлекавшийся рыцарской символикой, был очень польщен, с удовольствием выполнял церемониалы и ритуалы, нисколько не смущаясь тем, что он православный царь, а орден католический. Сам остров при этом российской территорией не являлся.

Когда французы отобрали любимую игрушку, Павел разгневался и пошел на обидчиков войной.

В начале царствования он громогласно заявлял, что его империя ни с кем воевать не станет – не из миролюбия, а чтобы во всем отличаться от матери. Следуя этому курсу, Павел сильно сократил армию, и теперь, когда она вдруг понадобилась, выяснилось, что наличных сил для борьбы с таким мощным противником недостаточно.

Преисполнившись энергии, Павел составил антифранцузскую коалицию с Англией, Австрией, Турцией и еще несколькими странами поменьше. В Европу отправились три русских экспедиционных корпуса: один в Голландию, другой в Швейцарию, третий в Италию. Первый и второй были разбиты, но третьим, итальянским командовал великий Суворов.

Исполняя генеральную диспозицию, весной 1799 года фельдмаршал высадился на Апеннинском полуострове, прошел по нему на север, чтобы соединиться с швейцарским корпусом Римского-Корсакова и австрийцами. Во всех сражениях Суворов побеждал и куда надлежало прибыл, но к тому времени соединяться стало уже не с кем. В сентябре в битве под Цюрихом французский генерал Массена, будущий маршал Империи, уничтожил русско-австрийскую армию. Суворову с его 20 тысячами солдат пришлось пробиваться через горные перевалы и уходить от вчетверо превосходивших сил противника.

Фельдмаршал проявил чудеса полководческого искусства, его войска проявили чудеса героизма, так что унести ноги из Швейцарии удалось, но война была проиграна на всех фронтах.