Текст книги "Златая цепь на дубе том"

Автор книги: Борис Акунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 37 страниц)

Поражает не то, что все эти пророчества в точности сбылись, а то, что письмо осталось непрочитанным. Очевидно, Николай взглянул, да и отложил эти умствования в сторону. Впрочем, если бы даже и прочитал, то лишь пожал бы плечами: человек предполагает, а Бог располагает.

Судьба обошлась с тем, кто в нее верил, со звериной жестокостью. В ночь с 16 на 17 июля 1918 года Николая, Александру и пятерых их детей убьют в подвале большевики. Но не менее жестоко Рок обойдется и со страной, которой правил августейший фаталист. Доля его исторической ответственности велика. Когда капитан корабля смотрит только в небо, происходит кораблекрушение.

ЛЕНИН,
или ТЕОРЕТИК У ВЛАСТИ

Ленин в 50 лет.

Иконическая фотография Павла Жукова.

При всём колоссальном объеме литературы о Ленине, из чтения очень трудно составить представление о живом человеке. Беспристрастных свидетельств почти нет – рассказчики или смотрят на объект снизу вверх, с благоговением, либо люто его ненавидят. Создается впечатление, что «живого и человеческого» в этом историческом деятеле было не так много. Всё его существование, все поступки подчинялись Идее, Теории. Если изъять ее из ленинской жизни, от Владимира Ильича Ульянова ничего не останется.

Демократический литератор XIX века Дмитрий Писарев, которого Ленин высоко ценил и чью фотографию держал на письменном столе, очень точно описал такой тип личности: «Сам мечтатель видит в своей мечте святую и великую истину; и он работает, сильно и добросовестно работает, чтобы мечта его перестала быть мечтою. Вся жизнь расположена по одной руководящей идее и наполнена самою напряженною деятельностью… Он счастлив, потому что величайшее счастье, доступное человеку, состоит в том, чтобы влюбиться в такую идею, которой можно посвятить безраздельно все свои силы и всю свою жизнь».

Когда юный Володя Ульянов «влюбился в идею», мы не знаем. В зрелые годы он очень скупо делился воспоминаниями о ранней поре своей жизни, но однажды упомянул, что отказался от идеи Бога в 16 лет – выкинул нательный крестик в мусор. Подростковый бунт – явление вполне заурядное, но мало на кого в переходном возрасте обрушивается такое потрясение, как казнь любимого старшего брата. К этому следует прибавить стену отчуждения, которая моментально возникла в симбирской чиновничьей среде вокруг семьи «цареубийцы». По-видимому именно тогда определилась вся последующая судьба юноши. Царизм стал его заклятым врагом.

Впрочем ничего уникального в ульяновской увлеченности идеей революции не было. Российская молодежь интеллигентского сословия в ту эпоху была чуть не поголовно охвачена подобного рода идеализмом. Да и не только молодежь. В конце девятнадцатого века многим казалось, что строительство «земного рая» в той или иной форме вполне достижимо.

Цель, к которой стремился Владимир Ульянов, была грандиозной и утопической: перестроить весь мир согласно идеалу другого утописта, Карла Маркса.

Герберт Уэллс, разговаривавший с вождем революции в 1920 году, очень многого – да почти ничего – в большевизме не понял, но своим писательским чутьем угадал в собеседнике самое главное, когда назвал его «кремлевским мечтателем» и ощутил с ним родство душ. Один фантаст распознал другого.

Да, Ленин был самый настоящий утопист и мечтатель. Государство, образовавшееся в результате его деятельности, Союз Советских Социалистических Республик, вовсе не являлось реализацией этой мечты. Оно получилось «теоретически неправильным» – и это очень важное дополнение к портрету Ленина: когда прекрасная теория, жившая в его мозгу, сталкивалась с безобразной реальностью, он с горечью, но твердо делал коррекцию в теории. И начинал руководствоваться исправленной версией. Это называлось «марксистско-ленинской диалектикой». «Наша теория не догма, а руководство к действию, – говорили Маркс и Энгельс», – написал Ленин в 1920 году, когда большевики забрели совсем уже далеко от классического марксизма. И сразу опубликовал целый каскад статей, сформировавших новую доктрину. А год спустя проделает это еще раз. Лестница, по которой поднимался Владимир Ильич, вела в облака, но каждый шаг и каждая ступенька на этом пути были тщательно продуманы, рассчитаны и теоретически обоснованы.

Вообще-то в идеале Ленин планировал создать Всемирную Коммунистическую Республику, и победа на российской территории рассматривалась всего лишь как промежуточный период. Владимир Ильич не являлся российским патриотом. Ему, в общем, не было дела до России. «Дело не в России. На нее, господа хорошие, мне наплевать – это только этап, через который мы приходим к мировой революции!» – сказал однажды Ленин в частном разговоре.

Подобно своему кумиру Карлу Марксу, Ленин относился к типу «кабинетных революционеров». Все свои сражения он вел за письменным столом и на заседаниях. В выстраивании стратегий и тактик, в полемике и рассуждениях на теоретические темы ему не было равных.

Ульянов обладал блестящими интеллектуальными способностями – это признают все. В гимназии он, не будучи зубрилой, шел первым учеником и, являясь братом «цареубийцы», получил золотую медаль; сдавая экстерном в Санкт-Петербургском университете экзамены на юриста, заработал высшие оценки по всем дисциплинам; первая же опубликованная работа 24-летнего автора («Что такое “друзья народа” и как они воюют против социал-демократов?») стала важным событием в революционной среде, одним из первых манифестов российского марксизма.

Но столкновения с грубой и нелогичной действительностью всякий раз выбивали Владимира Ульянова из колеи. Во времена его юности российские враги режима придерживались народнической идеологии, то есть делали ставку на крестьянство, что было естественно в аграрной стране. Рабочий класс был малочислененен, и марксизм воспринимался как явление чуждое, сугубо европейское. Не интересовался им поначалу и юный бунтарь.

Поворот «от крестьянина к рабочему» произошел при довольно занятных обстоятельствах. Поступив в университет, Владимир сразу же принял участие в студенческих беспорядках, был отчислен и по несовершеннолетию отправлен под присмотр матери, в деревню, где у Ульяновых имелось поместье.

Там восемнадцатилетнему помещику пришлось иметь дело с живыми, а не идеализированными крестьянами, по народнической теории носителями революционного духа. И они очень не понравились юноше своей хитростью, прижимистостью, необязательностью. Он навсегда разочаровался в сословии «мелких хозяйчиков».

Рабочему классу повезло больше. Владимир влюбился в него дистанционно, по книжкам, и стал марксистом прежде, чем познакомился с живыми пролетариями. Реальное знакомство с ними у него произошло в 1895 году, в Петербурге, когда Ульянов стал членом марксистского кружка с громким названием «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Молодые интеллигенты занимались агитацией в фабрично-заводской среде. Но они были переловлены полицией прежде, чем Ульянов успел разочароваться и в рабочих.

В дальнейшем он с пролетариатом вживую общаться не будет и сохранит об этом «революционном классе» довольно идеализированное представление.

Другим примером неудачного столкновения со стихией жизни было странное поведение Ленина в июле 1917 года, когда в Петрограде солдаты взбунтовались против Временного правительства, на несколько дней захватили улицы и колобродили по всему городу. Протестующие были вооружены и агрессивно настроены. Произошла перестрелка, были раненые и убитые.

Толпа нуждалась в лидере. Не найдя поддержки в меньшевистско-эсеровском Петросо-вете, она направилась к большевистскому штабу. Ленин вышел на балкон, произнес короткую, неопределенно-ободряющую речь и удалился. Вскоре он скрылся и из города, предвидя, что добром для большевиков события не закончатся.

Теоретик пролетарской революции растерялся. Это происходило с Лениным всякий раз, когда случалось нечто, не совпадающее с его планами. Схематический, стремящийся всё контролировать Владимир Ильич с недоверием относился к самопроизвольно возникающим «низовым» движениям. Стихия народного бунта его пугала.

При всей сухости ума Ленин вовсе не был человеком холодным – совсем напротив, это был настоящий пассионарий. (Как впрочем и Карл Маркс, прозванный за темпераментность «Мавром»). Люди, близко знавшие Ленина, пишут о его одержимости (жена Надежда Крупская называет это «ражем»). Он был человеком увлекающимся и в своих увлечениях страстным. Это касалось даже мелочей: езды на велосипеде, походов за грибами, охоты – чего угодно. «Он мог сидеть за шахматами с утра до поздней ночи, и игра до такой степени заполняла его мозг, что он бредил во сне. Крупская слышала, что во сне он вскрикивал: если он конем сюда, я отвечу турой», – рассказывает ленинский приятель Николай Валентинов. При этом, отмечают несколько мемуаристов, Ульянову очень нравились всякого рода состязательные досуги, и он должен был непременно побеждать, а проигрыш сильно портил ему настроение.

Примечательно, что, проигрывая не за шахматной доской, а в больших и важных политических делах (это случалось нередко), Ленин, наоборот, не падал духом, а немедленно начинал выискивать, какую пользу можно извлечь из неудачи – весьма сильное качество для лидера.

Страстность натуры и неумение проигрывать делали Владимира Ильича человеком конфликтным. Он был резок и безапелляционен в спорах, без конца с кем-то пикировался и ссорился. Хорошие отношения у него складывались только «сверху вниз» – с теми, кто безоговорочно признавал его правоту. «Для терпимости существуют отдельные дома», – презрительно говорил Ульянов, и терпимостью он действительно не отличался.

Эта проблемная черта компенсировалась большой харизмой, которую отмечают очень многие. Ленин умел ценить толковых людей, отдавая должное их достижениям. Так называемая «ленинская гвардия» состояла из очень ярких соратников (в отличие от будущей «сталинской гвардии»).

Во всяком человеке и уж особенно в правителе важны моральные качества. Этика Ульянова-Ленина заслуживает отдельного разговора – она в значительной степени определила и облик партии, и облик нового государства.

С точки зрения нормальных человеческих представлений о добре и зле, Владимир Ильич был существом совершенно имморальным – и эта жизненная позиция тоже была теоретически обоснована. У Ленина имелись твердые нравственные принципы, но весьма специфические, легшие в основу концепции «партийной морали». Она гласила, что нравственно всё полезное для партии и безнравственно всё для партии вредное. Вообще-то ничего новаторского в этой идее нет, она известна испокон веков: цель оправдывает средства.

Основы большевистской этики еще в 1870-е годы сформулировал нигилист Сергей Нечаев, к которому Ленин относился с большим пиететом. В поразительном по сочетанию идеализма и цинизма «Катехизисе революционера», своего рода библии всех последующих террористов, готовых ради Цели идти на любой collateral damage, Нечаев хладнокровно поучает, что революционер – это человек, который «разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира… Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение – успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель – беспощадное разрушение».

«Партия не пансион для благородных девиц, – однажды сказал Ленин. – Нельзя к оценке партийных работников подходить с узенькой меркой морали. Иной мерзавец может быть для нас именно тем полезен, что он мерзавец».

Давний знакомый Ленина социал-демократ Потресов пишет про него: «человек, способный идти к своей – пусть высокой, священной цели – через какие угодно низкие преступления».

Ленин лично никого не убил и вряд ли вообще в своей жизни видел, как кого-то убивают, но его телеграммы и распоряжения времен «военного коммунизма», приведшие к массовым казням, поражают своей теоретизированной бесчеловечностью. «Если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый краткий срок…», – писал Ленин. Эта безжалостность отдает схоластикой. Большевистский вождь существовал в мире, где наличествовали классы и властвовали большие числа, а отдельные живые люди особенной важности не имели. Таковы более или менее все идеалисты-визионеры, стремящиеся облагодетельствовать не конкретных людей, а некое абстрактное человечество, или нацию, или класс. Они мыслят массами и миллионами, не боятся, когда при рубке леса летят щепки, видят только «народ», но не различают отдельных лиц. По-видимому, Владимир Ильич существовал в мире, населенном какими-то масками: вот Капиталист, вот Рабочий, вот Крестьянин-Бедняк и Крестьянин-Кулак, вот Профессиональный Революционер, и так далее. Кто-то вреден, кто-то полезен, и всеми можно пожертвовать ради Великой Цели.

Цель и была достигнута, пусть с корректировками. Это стало возможно, потому что в истории сыграла свою роль личность по имени «Владимир Ульянов-Ленин» – кабинетный теоретик, обладавший большой харизмой и незаурядными организаторскими способностями.

СТАЛИН,
или ПРАГМАТИК У ВЛАСТИ

Пятидесятилетний Сталин. Уже не один из вождей, а Вождь.

Второй советский правитель являлся своего рода антиподом первого. Роднит обоих только абсолютная бесчеловечность, просто у Ленина она диктовалась резонами теории, а у Сталина – соображениями «практической пользы». Если Владимир Ильич всегда отталкивался от теории, пытаясь осуществить ее на практике, то Иосифа Виссарионовича теории, кажется, вообще не занимали. Он был твердокаменным марксистом лишь на словах и часто расправлялся с политическими врагами, обвиняя их в отступлении от догмы, но при этом извратил идею всемирной революции и пролетарского Интернационала до полной противоположности: построил националистическую империю. При этом Сталин был всегда готов к маневру, всегда готов повернуть туда, куда требовали сложившиеся обстоятельства – и умел ловко воспользоваться ими. В политическом смысле он был изобретательным «шахматистом», успешно разыгрывавшим комбинацию за комбинацией, и люди для него всегда оставались просто пешками.

В 1943 году в Тегеране произошел весьма характерный эпизод. Советский, американский и британский лидеры обсуждали, как поступить после победы с Германией, чтобы эта страна в будущем вновь, уже в третий раз, не стала причиной новой мировой войны.

Сталин, должно быть уверенный, что имеет дело с такими же шахматистами, предложил самое простое и эффективное решение: взять и расстрелять пятьдесят или сто тысяч немецких офицеров. Опыт у него имелся. В 1940 году он «решил» так проблему с Польшей, приказав расстрелять 15 тысяч «классово чуждых» пленных поляков.

Рузвельт подумал, что это шутка, и засмеялся:

«Может, хватит сорока девяти тысяч?» Черчилль лучше знал, с кем имеет дело, и возмутился. Тогда Сталин заявил, что конечно он пошутил. (И видимо стал после этого относиться к собеседникам с меньшим уважением).

Подобно тому, как другой кровавый диктатор, Гитлер, в юности был художником, Сталин до 17 лет писал стихи на родном грузинском языке, и, кажется, даже неплохие. Однако в отличие от фюрера, который до конца жизни заявлял, что «на самом деле он художник, а не политик», российский правитель о своем романтическом увлечении вспоминать не любил и попытки льстецов вытащить из прошлого «поэтического Сталина» пресекал. Такое ощущение, что вождь стыдился своего юношеского увлечения. Если что-то столь бесполезное как поэзия в этом человеке изначально и было, то впоследствии полностью вытравилось. Остался только беспримесный прагматизм. Поскольку качество это незамысловатое, реконструировать ментальное устройство Сталина-правителя представляется несложным. Подобно тому как сталь, в честь которой Иосиф Джугашвили выбрал свой псевдоним, в основном состоит из железа и углерода, личность воссоздателя империи складывалась из двух основных компонентов.

Во-первых, из стопроцентной оппортунистич-ности. Этот человек всегда был готов поступиться принципами в угоду целесообразности (или того, что ему представлялось целесообразным). Для диктатора такая змеиная гибкость – качество чрезвычайно полезное. Оно привело Сталина к власти, позволило сохранить и укрепить ее, а затем и стать самым могущественным политиком планеты.

Во-вторых, Сталин обладал по-человечески отвратительным, но ценным для правителя свойством никого не любить. Он подбирал ближайших соратников в первую очередь по принципу полезности, а не по личной симпатии. И, если ошибался в помощнике, немедленно избавлялся от него. Друзей у такого человека не было и быть не могло. Имелись близкие соратники, полезные люди, но ни к кому из них он, кажется, не испытывал личной привязанности. А если и испытывал, то ради практических целей ею неизменно жертвовал.

Сталину, кажется, был симпатичен маршал А. Егоров, вместе с которым они были на фронте в 1920 году и который всегда твердо поддерживал своего бывшего сослуживца. Но в тридцатые годы началось переписывание официальной истории Гражданской войны с целью возвеличивания роли Вождя. Поскольку должности он занимал не особенно высокие, поступили просто: одного за другим убирали всех, кто тогда находился на более важных постах – и люди исчезали из книг.

Егоров стал нехорош тем, что был командующим, а Сталин при нем всего лишь политическим комиссаром. Маршала арестовали, приговорили к расстрелу. В Сталине шевельнулось что-то живое, и с первого раза он старого друга из списка вычеркнул. Но потом перестал сентиментальничать, и Егорова казнили.

Точно так же – без сантиментов – Сталин обходился и с членами своей семьи. Любил он, по-видимому, только первую жену, умершую очень рано. Вторую жену он довел до самоубийства. Старшего сына Якова, офицера-артиллериста, попавшего в немецкий плен, отказался выменивать, и тот погиб. Сталинисты прославляют сталинскую реплику «Я лейтенантов на фельдмаршалов не меняю» (немцы хотели получить взамен пленного фельдмаршала Паулюса) как пример высокого самопожертвования, но на самом деле Сталин, похоже, просто не испытывал обычных отцовских чувств. Он был Отец Народов. К своему младшему сыну вождь относился с презрением. Разрушил счастье дочери, заставив ее развестись с мужем-евреем, когда политика СССР приняла антиизраильское направление и брак стал «политически неправильным». («Сионисты подбросили тебе муженька», – заявил он).

Повторю еще раз: отсутствие личных привязанностей или полное подчинение их соображениям государственной пользы для правителя – качество даже похвальное. Однако иногда всепроникающий сталинский прагматизм оборачивался проблемами. Если так можно выразиться, Сталин был слишком прагматичным. Когда он видел перед собой некую цель, которая «сама шла в руки», он мог ради близкой выгоды совершать тяжелые ошибки.

Такова, например, вся история недолговечного альянса с Германией. Прямая и близкая практическая польза: стравить между собой «немецких фашистов» с «европейскими капиталистами» привела к тому, что Гитлер сначала развязал себе руки на Западе, усилился за счет оккупированных территорий, а потом обрушился всей мощью на СССР. «Трофеи», на которые польстился Сталин – доставшиеся ему по договору «Риббентроп-Молотов» территории – тоже оказались весьма неполезным приобретением.

Если сравнить карту СССР начала 1939 года с картой начала 1941 года, этот период выглядит настоящим триумфом Сталина. В официозной брошюре «Территория и население СССР» (1940) провозглашалось: «Мудрая сталинская мирная политика, неуклонно проводимая Советским Союзом, обеспечила нашей стране новые громадные победы. В 1939–1940 гг. страна социализма значительно расширила свою территорию… Капиталистическому миру пришлось потесниться. 23 миллиона рабочих, крестьян, интеллигенции, вырванных из-под ига капитализма, встали под знамя Советов». В общей сложности государство аннексировало 460 тысяч квадратных километров чужой территории.

Однако дальнейшие события показали, что эти приобретения лишь ухудшили положение Советского Союза в канун большой войны, к которой он так долго и напряженно готовился.

Сталинская экспансия 1939–1940 годов имела для обороноспособности Советского Союза самые негативные последствия.

Перенос границы означал, что инженерно-защитная линия, проходившая по прежней границе, утратила значение. Пришлось возводить новую, и к июню 1941 года работы еще далеко не завершились. Поэтому танковые клинья Вермахта без труда пронзят советскую оборону.

Население новых областей, познакомившись с реалиями советской жизни и практикой массовых репрессий, в значительной степени прониклось враждебностью к социалистическому строю. Это приведет к широкому коллаборационизму на первом этапе немецкой оккупации и существенно обезопасит тыл Вермахта.

Кроме того расширился лагерь союзников Рейха. Румыния и Финляндия, жертвы сталинской экспансии, будут участвовать в войне на стороне Гитлера.

Разгром Красной Армии летом 1941 года тоже стал прямым результатом чрезмерной веры Сталина в политический прагматизм. Сам будучи шахматистом, он почитал таковым и Гитлера. Был уверен, что имеет дело с родственной душой. Однако фюрер принадлежал к иной породе диктаторов. Он играл не в шахматы, а в покер. Действительно, был своего рода «художником» – из тех, что пишут полотна кровью. И в своих поступках руководствовался не столько математикой, сколько мистикой и верой в удачу. Шок, полученный Сталиным 22 июня 1941 года, был столь велик, что на несколько дней стальной человек совершенно оцепенел, и его помощникам пришлось в условиях тяжелейшего кризиса принимать решения самим. Боясь вызвать гнев Вождя нарушением его воли, они заставили командование Красной Армии следовать довоенным указаниям Сталина «бить врага на его территории», то есть не отступать, а атаковать. Из-за этого в самые первые дни армия понесла чудовищные потери.

Подбор помощников – еще один серьезный изъян «чрезмерно прагматичного прагматизма». Относясь к людям сугубо функционально, как к винтикам, Сталин, подобно Николаю Первому, предпочитал не «гениев, а исполнителей». Он уничтожил всю генерацию ярких лидеров, выдвинутых революцией и Гражданской войной, и заменил ее удобными и угодливыми, но робкими приближенными. Эта отрицательная селекция очень дорого обошлась стране. И самый тяжкий ущерб – накануне тяжелейшей войны – понесла армия, во главе которой оказались исполнительные, но малоинициативные полководцы. Всех их потом пришлось заменять на людей, чьи способности выявила война. Когда она закончилась, Сталин снова уберет наиболее ярких людей – вроде маршала Жукова или блестящего руководителя военной экономики Н. Вознесенского. И окружит себя либо тусклыми и серыми функционерами, либо хамелеонами, которые умели мимикрировать под серость.

Сталь, из которой был выкован Сталин, к тому же не была нержавеющей. Под конец она заметно корродировалась. Во-первых, диктатор старел и начинал утрачивать адекватность – уверовал в собственное величие, к которому раньше тоже относился вполне трезво. Во-вторых, всемирный масштаб, которого достигла его держава после победы 1945 года, очевидно выходил за рамки сталинской логики «подъема по лестнице со ступеньки на ступеньку». У «величайшего гения всех времен и народов», как называли его газеты, закружилась голова, и он стал совершать плохо просчитанные поступки. Конфликт с Югославией, «Берлинский кризис», Корейская война, абсурдные гонения на генетику и лингвистику, наконец нелепый для больного старика отказ от медицинского ухода ничего прагматического в себе не содержали.