Текст книги "Златая цепь на дубе том"

Автор книги: Борис Акунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц)

ПОДРОБНОСТИ

Малозначительные монархи

По контрасту с Петром Великим его преемники в историческом смысле кажутся пигмеями. К тому же все они царствовали недолго.

Екатерина I (1725–1727) в управлении почти не участвовала, во всем полагаясь на своего фаворита Александра Меншикова.

Коронованный после нее подростком Петр II (1727–1730) повзрослеть не успел – умер пятнадцатилетним.

После него при неординарных обстоятельствах, о которых будет рассказано ниже, императрицей стала Анна Иоанновна (1730–1740), дочь забытого, никогда не правившего царя Ивана V. Много лет прозябавшая за границей в безвестности и бедности, она не выказывала ни способностей, ни интереса к ведению государственных дел. Ее нелепое царствование запомнилось потомкам только засилием чужестранцев (русской аристократии царица не доверяла) да скандалами.

Детей у императрицы не было, и трон достался ее внучатому племяннику младенцу Ивану VI (1740–1741), а регентшей стала его мать Анна Леопольдовна, очень молодая женщина, совершенно негодная к правлению. Она и не удержалась у власти, всего через год свергнутая дочерью Петра царевной Елизаветой.

Феномен переворотов

Правительственные перевороты, явление для страны отнюдь не новое, в семнадцатом веке происходили неоднократно (в 1605, 1606, 1610, 1682, 1689 гг.) – в моменты ослабления высшей власти. Иначе выглядят перевороты восемнадцатого века. Монархия окрепла, но зыбким было положение монархов. Объяснялось это их сомнительной легитимностью и, соответственно, дефицитом сакральности. Народ и близкие к престолу (и потому опасные для него) люди не испытывали священного трепета перед неочевидными, а то и странными наследниками и преемниками, а каждый новый успешный переворот усугублял ситуацию, демонстрируя, что подобный акт возможен и очень выгоден для инициаторов.

Екатерина I отнюдь не являлась законной наследницей Петра. Завещания, как уже говорилось, он не оставил, и по династической логике трон должен был бы достаться наследнику по прямой линии – десятилетнему внуку императора Петру Алексеевичу. Но самые влиятельные вельможи очень боялись, что при этом к власти придет окружение матери царевича, разведенной царицы Евдокии, и начнет сводить счеты с «птенцами гнезда Петрова». Поэтому произошел хоть и бескровный, но силовой захват власти: на заседание, где решалась судьба престола, ворвались гвардейские офицеры, сторонники вдовы, и не оставили правительству выбора.

После ранней смерти Петра II, в 1730 году, власть тоже сменилась нестандартным манером. Произошла попытка (выражаясь по-современному) конституционного переворота.

Члены правительства – оно называлось Верховным Тайным Советом – решили передать престол во всех отношениях удобной Анне Иоанновне, которая скромно жила в скромной Курляндии. Идея состояла в том, чтобы править самим – и на совершенно законном основании. Поэтому вельможи составили «пункты» – документ, фактически превращавший Россию в конституционную монархию. Пункты были такие:

– Отказ монархини от права самовластно объявлять войну и заключать мир;

– Отказ от права самовластно вводить подати;

– Отказ от права самовластно назначать кого-либо на высокие посты;

– Отказ от бессудной расправы над дворянами;

– Отказ от права пожалования поместьями;

– Отказ от контроля над государственными расходами.

Таким образом императрица превращалась в фигуру декоративную, а государство – в монархию британского типа.

Участники заговора верно угадали, что Анна предпочтет быть бесправной императрицей, чем оставаться бесправной герцогиней (в Курляндии она тоже ничем не распоряжалась). Радостно подписав «кондиции», будущая царица отправилась в Россию. И тут произошло нечто очень интересное. Россия не захотела отказываться от самодержавия. Россией в государственном смысле тогда было дворянство, служивый класс. И все они – вернее те, что находились в Москве, где должно было состояться коронование – объединились против «конституционалистов». Дворяне не хотели ограниченной монархии. Они отправили Анне петицию с множеством подписей «принять самодержавство», а «подписанные вашего величества рукою пункты уничтожить», что царица с большим удовольствием и сделала. Таким образом подданные сами, добровольно отказались от уже полученных прав. Объяснение этого вроде бы странного общественного движения следует искать не в наследственной привычке к рабству, а в инстинкте самосохранения. Столичное дворянство, кадровый костяк государственного аппарата, понимало (или чувствовало), что из России никакой Британии получиться не может. Вместо одного центра управления возникла бы поликратия (русские использовали термин «многобоярщина»), что неминуемо привело бы к анархии, и «ордынское» государство развалилось бы – как в результате «семибоярщины» в начале семнадцатого века. Система управления, когда-то созданная Иваном III и недавно восстановленная Петром I, была несовместима с концепцией власти, ограниченной «кондициями».

Следующий переворот случился сразу после смерти императрицы Анны, которая оставила власть своему фавориту Бирону, завещав престол младенцу Иоанну Шестому. Всеми нелюбимый временщик, утратив поддержку сверху, не продержался и месяца. В ноябре 1740 года произошел уже не тихий, как раньше, а громкий переворот – правда, снова бескровный: гвардейцы ночью вытащили регента из кровати и арестовали.

Еще год спустя, точно так же – руками гвардейцев и без жертв – дочь Петра царевна Елизавета свергла новую регентшу Анну Леопольдовну. Маленького царя вместе с родителями отправили в заточение.

Впервые кровь пролилась в 1762 году, в очень похожей ситуации: Екатерина тоже заняла престол с помощью офицеров, взяв своего мужа-императора под стражу, но поскольку Петр III был не младенец, его убили.

Убили в 1764 году и подросшего Ивана Шестого, содержавшегося в Шлиссельбургской крепости. Это тоже была попытка переворота, только очень авантюрная и плохо подготовленная. Младший офицер петербургского гарнизона Василий Мирович почти в одиночку вздумал освободить и возвести на престол свергнутого царя, но лишь погубил и его, и себя.

Удачен был гвардейский переворот 1801 года, когда убили Павла I (об этом будет рассказано дальше).

А закончилась переворотная эпоха, как уже говорилось, в 1825 году – кровавым и бестолковым мятежом столичного гарнизона, так называемым «восстанием декабристов».

Таким образом за сто лет в России произошло пять успешных переворотов (1725, 1740, 1741, 1762, 1801) и три попытки переворота (1730, 1764, 1825).

Фавориты правительниц

Без фаворитов не обошлась ни одна из правительниц кроме замужней Анны Леопольдовны, но во всей этой длинной портретной галерее писаных красавцев значение для истории имеют лишь те люди, кто вмешивался в управление государством.

Первой из таких фигур был Александр Данилович Меншиков (1673–1729), петровский выдвиженец, который при бездеятельной Екатерине I из помощника монарха превратился в полновластного правителя. Любовником Екатерины он побывал в далеком прошлом, теперь она нашла себе сердечного друга помоложе, но всецело доверялась опыту и энергии Александра Даниловича. У кипучего и активного Меншикова личный интерес всегда был на первом месте, а ныне, без грозного Петра, временщик развернулся совсем уж беспардонно, никого не стесняясь и ни с кем не считаясь. Чрезмерная нахрапистость его и погубила. После смерти Екатерины, при царе-подростке Петре II, он повел себя еще наглее, и побудил всех недоброжелателей объединиться. Они настроили юного императора против правителя. Меншиков отправился в Сибирь, а победители потом долго и увлеченно делили огромные конфискованные богатства.

При императрице Анне возвысился приехавший вслед за ней из Курляндии Эрнст-Иоганн Бирон (1690–1772). Все тридцатые годы он пользовался огромным закулисным влиянием: сам не правил, но на все ключевые должности продвигал своих назначенцев. Кроме того он исполнял обязанности личного секретаря императрицы и контролировал все поступавшие к ней сведения, то есть освоил главный закон аппаратного манипулирования: «монополизировал информационные каналы». Анна узнавала лишь о том, что было выгодно Бирону, и лишь в нужном ему свете. Однако из ловких теневых инфлюэнсеров редко получаются хорошие правители, так что придя к власти после Анны, как уже было сказано, Бирон очень быстро пал и потом много лет провел в ссылке.

У Елизаветы Петровны был многолетний любовник (и, кажется, даже тайновенчанный муж) Алексей Разумовский (1709–1771), но он относился к категории фаворитов «негосударственных», вмешиваться в политику не пытался. Современники говорили, используя всем тогда понятные сравнения, что это не властная мадам Помпадур, а легкомысленная мадам Дюбарри. Однако в это время возник другой интересный феномен: женская клика, состоявшая из двух ближайших приятельниц императрицы – Мавры Шуваловой и Анны Воронцовой, которые были политически, верней назначенчески очень активны. (Этих дам сравнивали с английской герцогиней Марлборо). Они провели на высшие посты своих мужей. Инициативный Петр Шувалов занимался всем на свете (не всегда удачно), а изворотливый Михаил Воронцов – внешней политикой. Правили, так сказать, «фавориты фавориток».

Екатерина II славилась любвеобилием. Общее число ее пассий подсчитывают по-разному (не то 21, не то 23). При всем своем незаурядном уме императрица была, что называется, «по-женски неумна» – влюблялась в очень красивых и при этом, как правило, не очень толковых мужчин, причем (если они того желали) позволяла им участвовать в управлении.

Политическую важность из них имели трое: Григорий Орлов, Григорий Потемкин и Платон Зубов.

Первый, Орлов (1734–1783), был одним из главарей заговора, который привел Екатерину к власти, и неплохо себя проявлял в делах, требовавших решительности, но в большой государственной политике мало что смыслил и лишь создавал своей покровительнице проблемы.

Последний по времени, Зубов (1767–1822), в 25 лет президент Коллегии иностранных дел, глава артиллерийского ведомства, черноморского флота и прочая, был совсем ни на что не годен. Один из его ближайших соратников пишет, что Зубов «из всех сил мучит себя над бумагами, не имея ни беглого ума, ни пространных способностей».

Особняком в этом ряду стоит Потемкин (1739–1791), государственный деятель совершенно иного масштаба, сыгравший важную роль в черноморской экспансии, проведший военную реформу и в течение полутора десятилетий являвшийся самым влиятельным лицом империи. Правда, здесь несколько иная история. «Будуарным» фаворитом Потемкин пробыл недолго и впоследствии ограничивался тем, что контролировал (а иногда и сам обустраивал) интимную жизнь императрицы, то есть это скорее повторение сюжета с первой Екатериной и ее всесильным экс-любовником Меншиковым.

«Русские и немцы»

Российские историки и писатели «патриотического направления» с большим осуждением писали (и поныне пишут) о «немецком засилии», расценивая высокую пропорцию иноземцев в постпетровской элите, в особенности аннинских времен, как явление негативное и для национальной гордости обидное.

На самом деле Россия очень многим обязана иностранным офицерам, инженерам, ученым, медикам, педагогам и прочим специалистам, которых сначала приглашал и нанимал для проведения своих реформ Петр, а затем чужеземцы стали приезжать сами, потому что на них имелся высокий спрос и им хорошо платили. (Вплоть до 1730-х годов в армии, например, иностранцам сулили более высокое жалование, чем русским. Отменил эту несправедливость, между прочим, немец, фельдмаршал Миних).

Среди иноземцев, пробившихся на высокие посты, имелись люди всякие – и дельные, и вороватые, и (часто) совмещавшие оба эти качества. Но точно такими же были и вельможи русского происхождения.

Императрица Анна действительно неохотно пускала на важные должности представителей отечественной аристократии, но вызвано это было не любовью к иностранцам, а недоверием к среде, которая в 1730 году попыталась навязать новой царице «кондиции». К тому же Анна с большим (и оправданным) подозрением относилась к гвардейскому офицерству, состоявшему из русских дворян, и даже учредила лейб-гвардейский полк, Измайловский, куда брали офицерами в основном остзейцев. Измайловцы обычно и охраняли государыню. При этом русских людей незнатного происхождения царица без опаски возвышала. Одним из самых близких и доверенных ее помощников, например, был глава Тайной канцелярии Андрей Ушаков, внешней политикой руководил Алексей Бестужев-Рюмин, большим влиянием пользовался кабинет-министр Артемий Волынский. Последний пал жертвой придворной интриги, которую сам и затеял, пытаясь сыграть на противоречиях между Бироном и главой внешнеполитического ведомства Остерманом. Впоследствии эту «подковерную борьбу» изобразили как расправу зловещих немцев над истинно русским человеком.

Миф о «плохих немцах» зародился при Елизавете Петровне, которой надо было, во-первых, легитимизировать свой переворот, объяснив его патриотическими соображениями, а во-вторых, на кого-то свалить ответственность за бедственное положение страны (иностранцы в таких ситуациях всегда очень полезны). Поэтому в царствование Елизаветы людям с нерусскими фамилиями делать большую карьеру стало трудно.

Той же линии держалась и Екатерина II. Все время помня, что она сама по происхождению немка, царица даже в своей интимной жизни держала линию строго патриотическую: в длинном списке ее фаворитов нет ни одного немца, даже российского, не говоря уж об иностранцах. (Есть один поляк, Станислав Понятовский, будущий король Польши, но то была связь раннего, еще «допрестольного» периода).

Войны императрицы Анны

Страна была разорена и обескровлена петровскими войнами, затевать новые Петербург совершенно не собирался – денег не хватало даже на содержание армии и флота мирного времени. Как уже говорилось, от чересчур накладных каспийских завоеваний даже пришлось отказаться. Но в Европе идти на уступки и пятиться Россия не могла – это означало бы утратить только что обретенный статус великой державы.

Первая война постпетровской эпохи, Польская, была именно такой: имперской и «статусной».

В 1733 году умер давний союзник и почти сателлит король Август. Самая сильная держава континента Франция собралась посадить на престол своего ставленника, столь же давнего российского недоброжелателя Станислава Лещинского. Пришлось вмешиваться.

Большая русская армия вторглась в Польшу, добыла штыками трон приемлемому для Петербурга претенденту, из-за чего чуть не началась война с Францией (вооруженные столкновения даже и произошли). Российская империя свой престиж отстояла, сферу влияния сохранила.

Относительно легкая победа в Польше придала Петербургу уверенности в своих силах. Там решили, что пришло время взять реванш у Турции за Прутскую конфузию 1711 года, тем более что в польском конфликте Россия действовала в союзе с Австрией, у которой к Османской империи тоже имелись территориальные претензии.

В 1735 году Россия напала на Крым, а австрийцы повели наступление на Балканах.

Однако война получилась не слишком победоносной. Русские взяли Азов, взяли Крым, с огромными жертвами захватили важную крепость Очаков, но удержать этих приобретений не смогли, неся большие потери из-за скверного снабжения и болезней. Австрийцы были разгромлены и в 1739 году подписали сепаратный мир.

После этого пришлось выходить из войны и России. Она получила за четыре года колоссальных расходов и 120 тысяч погубленных солдат всё тот же злосчастный Азов да несколько десятков квадратных километров вокруг него.

Прямым следствием этой малоудачной войны стал новый конфликт. Видя, что русская армия не очень-то сильна, реванш за 1721 год захотели теперь уже шведы. На этой волне в Стокгольме в 1738 году пришла к власти партия, взявшая курс на подготовку к войне с Россией. Целью было возвращение всех прибалтийских земель, включая и Петербург.

Правда, боевые действия начались уже после смерти Анны, летом 1741 года, но причиной этой войны стала внешняя политика покойной императрицы.

Миролюбивая Елизавета, взойдя на престол, была вынуждена унаследованную от Анны войну довоевать, зато потом почти полтора десятилетия старалась ни с кем не ссориться (что европейской империи в те времена было непросто).

«Слово и дело»

Наиболее последовательным элементом внутренней политики при императрице Анне был курс на восстановление престижа монархии, очень ослабевшего из-за непрезентабельной чехарды наверху. Самым тревожным проявлением этого падения, конечно, стала попытка высших чинов государства навязать новой царице «кондиции» в 1730 году. Анна Иоанновна не ограничилась тем, что, войдя в силу, отомстила всем участникам аристократического заговора. Она сразу же принялась внедрять в подданных если не почтение, то страх по отношению к престолу. Тогда же, в 1730 году, вышел императорский указ о том, что любые «злые и вредительные слова» о государыне приравниваются к цареубийственному заговору и караются смертной казнью. Через год после этого была восстановлена Тайная канцелярия. Эту спецслужбу, расследовавшую государственные преступления, в свое время учредил грозный Петр, его преемники страшный орган упразднили, и вот он понадобился вновь. Его функции однако изменились. Если при Петре канцелярия в основном вынюхивала казнокрадство и обслуживала растущую с годами подозрительность государя, то аннинская тайная полиция сосредоточилась на запугивании населения. Заговоры раскрывать она не умела, что наглядно продемонстрировали успешные перевороты 1740 и 1741 гг., зато исправно хватала «зловредитель-ных» болтунов, подвергая их пыткам и отправляя на каторгу, а то и предавая казни. Развернутой сети шпионов канцелярия не содержала. Всю черновую работу выполняло само население. Оказалось, что достаточно ввести кару за недоносительство, и доносы потекут рекой.

Широкое распространение получила стандартная формула, при произнесении которой все замирали: «Слово и дело государево!» или коротко «Слово и дело!». Как только кто-то выкрикивал эти слова, увидев или услышав (а то и вообразив) нечто крамольное, немедленно начиналось следствие, всегда с мучительством и выколачиванием признания. В застенок можно было попасть за то, что человек сказал просто «Анна», а не «ее царское величество» – а также за то, что кто-то присутствовал при этом страшном злодеянии и не донес.

Многолетний глава жуткого ведомства Андрей Ушаков имел прямой выход на императрицу, держал в ужасе весь двор и за свою службу был удостоен высших наград: графского титула, генерал-аншефского чина и щедрых денежных пожалований. Самое примечательное, что этот функционер был абсолютно непотопляем – высшая власть в нем нуждалась. Ушаков оставался на своей должности при Бироне, при Анне Леопольдовне, при Елизавете. Характерно, что и эта императрица, имеющая в истории репутацию милостивой, не только сохранила Тайную канцелярию, но даже побудила ее работать еще активней. В «милостивую» эпоху Елизаветы расследований по доносам «Слово и дело» ежегодно происходило вдвое больше, чем в предыдущий период. Вколачивание в головы сакрального отношения к престолу было не прихотью своевольной и жестокой Анны, а государственной необходимостью, что признавала и нежестокая Елизавета.

В 1762 году новый император Петр III, начавший свое короткое царствование с щедрых подарков, прикрыл Тайную канцелярию. В указе объявлялось: «Ненавистное выражение, а именно "слово и дело", не долженствует отныне значить ничего, и мы запрещаем: не употреблять оного никому». Это послабление было вызвано тем, что за тридцать с лишним лет запугивания подданные уже очень хорошо усвоили: трон надо чтить.

Императорский двор

Благоговение перед престолом внедрялось в сознание людей не только через страх, но и посредством «наглядной агитации» – именно в этом был смысл больших затрат на строительство великолепных царских дворцов, на пышные придворные мероприятия, на усыпанные драгоценностями наряды, на золоченые кареты и так далее. Верховная власть должна ослеплять своим блеском – этот закон известен с древности.

Петр Великий жил в почти аскетической простоте, денег на ветер не пускал, но его преемники компенсировали недостаток величия пышностью. В казне постоянно не хватало денег на самые насущные нужды, и всё же из года в год тратились огромные средства на всякие вроде бы необязательные изыски. Содержание двора стало второй по значимости статьей бюджета после военных расходов. В скудные 1730-е годы, например, когда российский флот из-за недофинансирования почти весь сгнил, на утехи ее величества уходило по 400 тысяч рублей в год – в десять раз больше, чем на науку и образование. Мемуарист князь Щербатов пишет: «…Императрица Анна Иоанновна любила приличное своему сану положение и порядок, и тако двор, который ещё никакого учреждения не имел, был учреждён, умножены стали придворные чины, серебро и злато на всех придворных возблистало, и даже ливрея царская сребром была покро-венна; уставлена была придворная конюшенная канцелярия, и экипажи придворные всемогущее блистание с того времени возымели. Италиан-ская опера была выписана, и спектакли начались, так как оркестры и камерная музыка. При дворе учинились порядочные и многолюдные собрании, балы, торжествы и маскарады».

Высшая власть стала не только страшной (тут-то больших расходов не потребовалось), но и обрела не свойственное ей ранее великолепие.

При Елизавете доходы казны увеличились, и пышности стало еще больше. После царицы в ее гардеробе насчитали 15 тысяч платьев (по два на один день царствования), и каждое стоило, как хорошее поместье. Дело было не только в щегольстве. Тон тогда задавал французский королевский двор, где со времен Людовика XIV, «Короля-Солнце», августейшая роскошь подавалась как символ величия державы. Российские монархи взяли эту во всех отношениях приятную пиар-стратегию на вооружение: они тоже хотели сиять, как солнце. Помимо внутриполитического эффекта достигался еще и внешнеполитический. Петербург был витриной империи. Послы иноземных держав чаще всего только столицу в России и видели. Слава о великолепии российского двора разносилась по всей Европе. Со временем она затмит версальскую.