Текст книги "Златая цепь на дубе том"

Автор книги: Борис Акунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 37 страниц)

Михаил Горбачев

Помимо экзотичной для члена Политбюро молодости (всего-то 54 года!) Михаил Сергеевич Горбачев обладал еще одним качеством, сделавшим его взлет возможным. Как в свое время Брежнев, он не вызывал у большинства кремлевских старцев опасений. Это был вполне стандартный партийный функционер, никогда не совершавший бунтарских поступков (да и вообще никаких поступков не совершавший); он всегда играл по установленным правилам и ориентировался на сильных покровителей. На самый верх советской властной пирамиды Горбачев попал по протекции Юрия Андропова, человека совсем нелиберального толка, многолетнего руководителя КГБ.

Однако в отличие от предыдущих правителей Горбачев принадлежал к генерации уже постсталинской номенклатуры, сформировавшейся во времена, когда страх и догматизм ушли в прошлое. Главным достоинством нового главы государства было то, что он жил не вчерашним, а нынешним днем – видел его проблемы (пусть даже превратно понимая их истоки) и знал, что эти проблемы требуют решения (которого у него пока не было).

Самое интересное в Горбачеве то, что этот выдвиженец «застоя» вовсе не был «застойным», он всё время менялся, реагируя на изменение ситуации. Горбачев 1985 года, Горбачев 1986 года, Горбачев 1988 года (и так далее) – это очень разные Горбачевы, прошедшие путь от правоверного коммуниста и кулуарно назначенного генсека до демонтажера «руководящей роли КПСС» и избранного президента.

Конец афганской оккупации

В оккупации Афганистана участвовало в общей сложности более полумиллиона советских солдат. Пятьдесят тысяч из них были убиты или ранены. Во много раз больше, до полутора миллионов, было жертв среди афганского населения. В середине восьмидесятых эта война обходилась Советскому Союзу в 300 миллионов рублей ежемесячно (средняя зарплата была 190 рублей). Главное же – к этому времени стало ясно, что победы ждать не следует. Бюджетные и людские потери будут только увеличиваться.

Первым смелым актом Горбачева было решение закончить бессмысленную эпопею. Осуществлено это решение было постепенно, в несколько этапов – по сценарию, похожему на уход американцев из Вьетнама (и из того же Афганистана тридцать лет спустя).

Осенью 1985 года Москва конфиденциально известила афганского лидера Кармаля, что войска будут выведены и что нужно искать компромисса с оппозицией.

В начале 1986 года Горбачев объявил об этом делегатам XXVII съезда КПСС, а летом того же года и всей стране.

Эвакуация «ограниченного контингента» имела вид постепенного сокращения его численности. Последние воинские части покинули территорию Афганистана 15 февраля 1989 года – с не вполне понятной торжественностью, как будто это был парад победы, а не констатация поражения. Впрочем к этому времени в общественном сознании представления о том, что такое победа, сильно переменились, и советский народ отнесся к окончанию непопулярной и малопонятной войны с облегчением.

Конец Холодной войны

Военная и политическая конфронтация СССР и США, сорок лет державшая весь мир в напряжении, завершилась по инициативе Москвы, которой пришлось преодолеть настороженность и подозрительность Вашингтона.

Развернулась целая дипломатическая сага, начавшаяся с встречи на высшем уровне в Женеве, осенью 1985 года. Генеральный секретарь Горбачев и президент Рейган не сумели договориться о сокращении вооружений, выпустили ни к чему не обязывающую миролюбивую декларацию, а кулуарно обозвали друг друга нехорошими словами (Горбачев американца – «динозавром», Рейган русского – «твердолобым большевиком»).

Через год в Рейкьявике история повторилась: стороны опять не пришли к соглашению, но лед в отношениях между двумя лидерами начал таять. В конце 1987 года во время американского визита Горбачева был подписан договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. Еще через год на сессии ООН советский руководитель объявил об одностороннем сокращении вооруженных сил.

Ответом стран НАТО стали две декларации, последовавшие одна за другой. В июне 1990 года министры иностранных дел североатлантического блока предложили создать в Европе «новый мирный порядок», а в ноябре в Париже правительства европейских стран при участии США, СССР и Турции выпустили «Хартию для новой Европы». Этот документ, провозгласивший начало эпохи «демократии, мира и единства», считается официальным завершением Холодной войны.

«Осень народов»

Этим термином, отсылающим к «Весне народов», европейской революционной волне 1848 года, обозначают череду антитоталитарных революций, прокатившихся по Восточной Европе осенью 1989 года.

В декабре 1988 года Горбачев на своем историческом выступлении в ООН заявил, что СССР отказывается от практики вмешательства во внутренние дела социалистических стран – так называемой «доктрины Брежнева», ограничивавшей суверенитет «младших братьев» по Варшавскому договору. В 1968 году на фоне чехословацких событий тогдашний советский правитель предупредил: СССР не допустит ситуации, «когда внутренние и внешние силы, враждебные социализму, пытаются повернуть развитие какой-либо социалистической страны в направлении реставрации капиталистических порядков».

Отмена угрозы советского вмешательства привела к тому, что восточноевропейский соцлагерь рассыпался, словно карточный домик.

Началось с Польши, где еще с весны 1988 года оппозиционное профсоюзное движение «Солидарность» вело наступление на правительство. В июне 1989 года оппозицию допустили к выборам, и уже в декабре из конституции вычеркнули слово «социализм». В октябре 1989 года, тоже после выборов, от социалистического строя отказалась Венгрия. В ноябре вместе с Берлинской стеной рухнул коммунистический режим в ГДР. В ноябре-декабре произошла «Бархатная революция» в Чехословакии – мирный переход власти к демократической оппозиции. В Болгарии процесс перехода власти от компартии к Союзу Демократических Сил растянулся на несколько месяцев и завершился летом следующего года – тоже мирно.

Немирно и небархатно революция осуществилась только в Румынии, где в декабре сотрудники госбезопасности открыли огонь по демонстрантам. Несколько десятков человек были убиты, но войска перешли на сторону восставших, и власть пала. Ожесточенные кровопролитием победители расстреляли диктатора Чау-шеску и его жену. Это был единственный в Восточной Европе случай расправы со свергнутыми коммунистическими правителями.

«Гласность»

Российское общественное движение за реформы возникло не само по себе, а «по разрешению сверху». Когда произошла авария на Чернобыльской АЭС в апреле 1986 года, советская пресса по привычке сообщила о катастрофе не сразу и очень приглушенно. Но две с лишним недели спустя генеральный секретарь сам выступил с обращением к народу, и это «открыло тему».

Либеральная среда – журналисты и деятели культуры – уловили исходящий от нового правителя сигнал, что рамки дозволенного расширяются, и принялись раздвигать их с энтузиазмом, который вскоре стал пугать инициатора послаблений. Так в истории случается всегда.

Естественное для Общества стремление к свободе совпало с общим ухудшением уровня жизни, вызванным тем, что из-за сокращения нефтяных доходов государство не могло обеспечивать торговлю даже минимальным набором продуктов (к 1990 году начнутся перебои уже и с хлебом). Поэтому широкие слои населения стали пополнять ряды Общества, то есть интересоваться политикой.

Настроение времени лучше всего передавали названия хитов перестроечной эпохи. Фильм режиссера Станислава Говорухина назывался «Так жить нельзя», песня рок-группы «Кино» – «Мы ждем перемен», песня рок-группы «Аквариум» – «Этот поезд в огне». Литературные журналы и издательства массово выпускали художественные произведения немыслимой прежде смелости; пресса печатала статьи всё большей и большей остроты. Тиражи свободолюбивых газет и журналов невероятно поднялись. Даже на государственном телевидении появились передачи, критиковавшие сложившиеся порядки. Гласность постепенно перерастала в свободу слова.

Просоветские СМИ и защитники социализма, не имевшие привычки к открытой дискуссии, терпели в этой идеологической борьбе сокрушительное поражение. Первые робкие ласточки Гласности пустились в полет во второй половине 1986 года. Два года спустя, когда началась первая в советской истории предвыборная кампания, в общественном мнении идеи демократии и гражданских свобод по классическому выражению Ленина уже «овладели широкими народными массами» и сулили советской системе большие проблемы.

Возрождение парламентаризма

Выборы 1989 года были похожи на выборы в царскую Думу, то есть являлись и неравными, и непрямыми. Как в начале столетия имелись привилегированные «курии» помещиков и домовладельцев, так теперь особую квоту получили компартия, профсоюзная верхушка и прочие «общественные организации», под каковыми имелись в виду различные квазигосударственные структуры. Они получали треть мандатов. Однако избранные «народные депутаты» должны были пройти еще одну фильтрацию – избрать из своего состава Верховный Совет. В прежние времена ВС созывался время от времени и исполнял сугубо церемониальную функцию, одобряя любое решение партии. Теперь он превращался в постоянно действующий парламент.

К этому времени недовольство партией стало уже массовым, все громче слышались голоса о том, что нужно вводить многопартийность, и у Горбачева возник план перехода из генеральных секретарей КПСС в президенты страны – об этом он впервые осторожно заговорил на партийной конференции летом 1988 года. Избранные народные депутаты приняли соответствующий закон в марте 1990 года и сразу же избрали Горбачева первым президентом СССР – не всенародным, а парламентским голосованием. Одновременно упразднялась статья конституции, гарантировавшая партии власть в государстве. «Тихий государственный переворот», ради которого Горбачев, собственно, и затеял парламентскую реформу, завершился, однако ее последствия оказались намного масштабней, чем он предполагал.

Предвыборная кампания, проводившаяся в условиях гласности, очень политизировала население страны. На участки пришли 90 процентов избирателей. Многих партийных и советских руководителей (в том числе московского и ленинградского секретарей) «прокатили», а в тех союзных республиках, где ширилось антиколониальное движение, большого успеха добились представители «народных фронтов».

Транслировавшиеся по телевидению и радио заседания Первого съезда в мае 1989 года произвели настоящую революцию в массовом сознании. С самой высокой государственной трибуны звучали речи, за которые совсем недавно посадили бы в тюрьму. Рухнула последняя из традиционных «колонн» государства: оно лишилось монополии на власть.

Парламентская оппозиция

Предполагалось, что двухступенчатость и неравенство представительства обеспечат в новоизбранном Верховном Совете большинство лояльным депутатам, которые не будут создавать правительству проблем. Первое получилось, второе – нет. (Сказывалось плохое знание истории, которую Горбачев и его соратники изучали по марксистско-ленинским учебникам. Согласно им царская Дума была «пустой говорильней», а самодержавие свергли большевики). Верховный Совет СССР, разумеется, тоже был говорильней, поначалу принимавшей только нужные власти законы, но в условиях быстрой политизации народа, всё больший процент которого превращался в Общество, Слово обретало огромную силу и превращалось в Дело.

Демократическая фракция, возникшая на Первом съезде, «Межрегиональная депутатская группа», была невелика, чуть больше 10 % народных депутатов. В состав Верховного Совета «радикалов» попало еще меньше, погоды они там не делали. Но главным оружием МДГ и, шире, демократического движения стала не законотворческая деятельность, а давление на власть через организацию легальных митингов и демонстраций, особенно многолюдных в столице. Во время самой большой из них, 4 февраля 1990 года, требовавшей введения многопартийности, приняли участие 600 тысяч москвичей.

Из лидеров МГД только двое – опальный партийный секретарь Борис Ельцин и давний участник диссидентского сопротивления Андрей Сахаров (знаменитый физик, когда-то один из изобретателей водородной бомбы) – были хорошо известны публике, но наряду с ними возникла целая плеяда ярких ораторов и острых публицистов, так называемых «прорабов Перестройки», которые создавали у народа очень опасное для власти ощущение, что появилась сила, способная управлять страной лучше, чем нынешние правители.

На противоположном фланге сформировалась и другая оппозиция, просоветская – депутатская группа «Союз».

Популярность Горбачева резко шла на убыль, подтачиваемая слева и справа (само понятие «левых» и «правых» несколько запуталось, ибо традиционно левые коммунисты оказались в положении консерваторов, то есть «правых», а сторонники «буржуазной демократии» – в положении «левых»).

Межэтнические конфликты

С ослаблением центральной власти, уже не способной, как в прежние времена, контролировать любые несанкционированные общественные движения, выяснилось, что «дружная семья народов» (как называла полиэтническое население СССР официальная пропаганда) совсем не дружная. Помимо национально-освободительных движений, направленных против центральной власти, возникли и очаги межэтнической напряженности – где-то вновь разгорелись угли старинной вражды, где-то образовались новые проблемы.

Армянско-азербайджанский антагонизм, который еще в начале ХХ века был искусственно создан царскими чиновниками, использовавшими принцип «разделяй и властвуй», в 1988 году возродился сначала в Карабахе, области со смешанным населением, а потом в бакинском регионе, где исстари жило много армян, и принял форму погромов.

В мае-июне 1989 года произошли кровавые столкновения в Ферганской долине между узбеками и месхетинцами.

Год спустя в Оше несколько сотен человек погибли в ходе киргизско-узбекского конфликта.

В Грузинской ССР с 1989 года образовалось две зоны напряжения: между грузинами и абхазцами, а также между грузинами и осетинами.

В Казахстане обострились отношения между местным населением и выходцами с Северного Кавказа, в Молдавии – между молдаванами и гагаузами.

Все «национальные вопросы», застарелая болезнь российской империи, воспалились до предела.

Бессилие силовых методов

У советского государства имелся богатый опыт силового подавления национальных волнений. Уже при Горбачеве, но еще перед началом широких реформ, в декабре 1986 года, когда в Алма-Ате возникли стихийные протесты казахской молодежи под национальными лозунгами, войска быстро и безжалостно разогнали манифестантов. Телевидение и газеты, тогда еще абсолютно подконтрольные государству, изобразили случившееся как хулиганскую выходку, и общественного резонанса в масштабах всей страны не было. Но с развитием гласности карательные меры стали обращаться против самих властей. Демократическая пресса немедленно извещала об очередном «силовом» инциденте – как правило с сочувствием, а то и с прямой поддержкой жертв репрессии, и после этого национальное движение становилось еще активней.

Так было после показательно жесткого разгона демонстрации в Тбилиси в апреле 1989 года, после стрельбы по гражданскому населению в Баку в январе 1990 года, а в январе 1991-го после захвата военными телецентра в Вильнюсе и попыток рижской милиции особого назначения расправиться с борцами за независимость Латвии.

Каждая армейская или полицейская операция, использовавшая насилие, лишь подливала масла в огонь, повышала градус освободительного движения и наносила удар по репутации Горбачева. Зигзаги, которые генсеку, а затем президенту приходилось делать между сторонниками «жесткой руки» и общественным мнением, постепенно настроили против него и правых, и левых.

Неудавшийся переворот

С аппаратной точки зрения снятие Горбачева было подготовлено идеально, всё должно было пройти без сучка, без задоринки.

Сам президент находился в отпуске. Все остальные высшие деятели объединились: и премьер-министр, и вице-президент, и председатель парламента, и министр обороны, и председатель КГБ, и министр внутренних дел. Рано утром 19 августа 1991 года они провозгласили себя «Государственным комитетом по чрезвычайному положению», объявили Горбачева заболевшим, учредили особый режим в Москве, вывели на улицы войска и боевую технику.

Но эти люди отстали от времени. Они не сознавали, что за минувшие несколько лет страна изменилась. То, что без проблем проглотило бы привыкшее к покорности советское население, не могло быть без сопротивления принято Обществом.

Множество москвичей вышли на улицы. Вероятно, войска в конце концов разогнали бы их, но ГКЧП совершило большую ошибку. Свято веря в «силу силы», путчисты не озаботились тем, чтобы заранее арестовать руководство республики Российская Федерация – оно не имело вооруженных сил и воспринималось союзными министрами как неопасная декорация. Поэтому когда в июне РСФСР провела выборы республиканского президента (победил Борис Ельцин), это встревожило консерваторов гораздо меньше, чем планы Горбачева ослабить единство Советского Союза. В это время в коридорах власти уже зрел заговор. Его участники исходили из того, что, если заменить Горбачева, легко решатся и все остальные проблемы, включая проблему Ельцина.

В тот же день, 19 августа, Ельцин и остальные демократические лидеры собрались в «Белом Доме», резиденции российских властей, и призвали граждан не подчиняться ГКЧП. Вокруг Белого Дома собрались десятки тысяч людей, которые не расходились ни днем, ни ночью. Путчисты не ожидали этого и растерялись. У них не было уверенности, что солдаты согласятся стрелять, к тому же некоторое количество военных с боевой техникой перешли на сторону протестующих.

То же самое происходило во многих городах и национальных республиках. Чем больше проходило времени, тем смелее вели себя противники путча и тем неувереннее чувствовали себя заговорщики. 21 августа они повинились перед Горбачевым и капитулировали.

Советская власть пала еще легче, чем царская. В феврале 1917 года погибло несколько сотен человек, в августе 1991 года – трое.

Глава последняя
НЕДОПИСАННАЯ

Поскольку сейчас, в середине 2025 года, когда я пишу эти строки, этап российской истории, начавшийся в 1991 году, еще не завершился, подводить его итоги рано. Многие политические и общественные процессы продолжаются, и пока не ясно, как некоторые из них оценивать. Поэтому последняя глава книги не разделена на «Основное» и «Подробности», а излагает лишь общую последовательность и логику событий.

Суть минувших трех с половиной десятилетий может быть выражена в одной фразе. Российское государство вновь не смогло существовать в условиях свободы и вернулось в привычный формат – имперский.

«Прорабы Перестройки», верившие в то, что упразднение тоталитарного режима и восстановление института частной собственности будут гарантией демократического устройства, ошиблись. Ясно и то, что очередной зигзаг от прогресса к регрессу – не случайность, а закономерность. Пресловутая цепь натянулась и потащила страну в обратном направлении.

Августовская революция 1991 года, как в свое время Февральская революция 1917-го, превратила Российскую Федерацию (так стало называться новое государство), в одну из самых свободных стран планеты.

В правительство вошли люди передовых взглядов, по складу весьма похожие на плеяду деятелей Февраля. Они были твердо нацелены на демократические реформы, сознавали масштаб стоявших перед ними задач и не страшились неизбежных трудностей.

Им предстояло совершить подвиги Геракла: создать три ветви власти в стране, которая привыкла существовать лишь с одной – исполнительной; заменить социалистическую экономику капиталистической, а плановое хозяйство – свободным рынком; изменить социальную структуру общества, в котором появятся новые классы и группы, а какие-то из прежних исчезнут; модернизировать производство и наполнить пустые магазинные полки товарами, в первую очередь – продовольствием, потому что ситуация в сельском хозяйстве, где окончательно разваливались колхозы, сложилась катастрофическая.

У правительства «молодых реформаторов», как называли команду тридцати-с-чем-то-летних ельцинских министров по контрасту с позднесоветскими геронтократами, было только два инструмента: демократически настроенная пресса и поддержка населения, преисполнившегося надежд на лучшую жизнь. Но действовать следовало энергично, поскольку постреволюционная эйфория быстро иссякает под воздействием бытовых тягот и неизбежных хаотических процессов (в 1917 году ее хватило всего на полтора месяца).

На политическом уровне демократические преобразования выглядели впечатляюще. В извечно несвободной России появились сильный парламент и выборная местная власть, возник независимый суд, журналистика стала полноценной «четвертой властью». В высшей степени демократично Ельцин обошелся и с самой трудной проблемой все еще многонационального, разделенного на этнические регионы государства (расставшись с 14 союзными республиками, Россия сохранила в своем составе два с лишним десятка автономных образований). «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить», – объявил регионам глава Российской Федерации.

А затем все без исключения достижения демократии превратились для государства в проблемы.

Независимый от правительства суд не позволил сделать процесс над злодеяниями КПСС и даже над участниками путча 1991 года сведением политических счетов. Сторона защиты оказалась сильнее обвинения – и никакого «Нюрнберга» не получилось. Коммунисты остались важной и влиятельной силой, которая начала вновь увеличивать свое влияние, когда эйфория спала, земной рай не наступил и многие россияне стали ностальгировать по советскому социалистическому прошлому с его хоть как-то устроенной жизнью.

Парламент, который состоял из народных избранников, впитывавших эти настроения, вскоре перешел в открытую оппозицию к президенту и правительству. Осенью 1993 года дошло до вооруженных столкновений между двумя законными ветвями власти. Отряды сторонников парламента захватили здание столичной мэрии и попытались взять штурмом телецентр. Произошли уличные бои. Лояльные президенту войска окружили, обстреляли и вынудили к сдаче мятежных депутатов (которых независимый суд потом оправдал).

Исполнительная власть, вынужденная применить силу, чтобы избежать гражданской войны, сделала первый шаг к восстановлению монократии, проведя в декабре 1993 года референдум, по которому Россия фактически стала президентской республикой. Три года спустя, во время президентских выборов 1996 года, ельцинской команде демократов-реформаторов пришлось прибегнуть к совершенно недемократическому использованию административного ресурса, чтобы сохранить свою власть. Если применить терминологию «Индекса мировой демократии», во времена второго срока Ельцина российская политическая система являлась уже не full democracy, а flawed democracy[1]1
  Не «полной демократией», а «дефектной демократией».


[Закрыть].

Форсированное строительство капитализма, проводившееся в первой половине девяностых, тоже решило одни проблемы, но породило другие. Частное предпринимательство постепенно заработало, к 1996 году товарное изобилие более или менее возникло, но оно только вызывало раздражение у населения, обладавшего очень низкой покупательной способностью и не получавшего помощи от государства, тоже нищего – цены на нефть продолжали держаться на мизерном уровне, скатившись ниже 10 долларов за баррель. Утопический эксперимент «молодых реформаторов» по приватизации госпредприятий через «ваучеризацию», то есть выдаче каждому гражданину ваучера, который можно было превратить в акции, провалился. Все предприятия, имевшие шансы на рентабельность, достались ловким людям, как правило сращенным с местной властью. Еще скандальней были распределены самые прибыльные сегменты промышленности. В 1995 году в результате очень странной операции, так называемых «залоговых аукционов», государственные пакеты акций 12 стратегических предприятий добывающего сектора, основное богатство страны, были фактически бесплатно переданы частным компаниям – в обмен на поддержку Ельцина на предстоящих президентских выборах. В результате образовалась политическая система, в которой несколько крупных капиталистов превратились в олигархов и получили возможность не только продолжать дележ государственного имущества, но и активно влиять на решения высшей власти.

Поворот к «олигархической демократии» изменил и ситуацию со свободой слова. Ведущие СМИ, прежде всего телеканалы – самые мощные рычаги влияния на общественное мнение – тоже перешли в собственность или попали под управление олигархических групп и активно использовались ими в своих целях. Пресса сохраняла независимость от государства – но не от интересов ее владельцев.

Демократия в России снова не приживалась, причем не в условиях гражданской войны, а в мирное время, при никем не оспариваемой власти либерального правительства. Этот явно неслучайный процесс объяснялся как объективными, так и субъективными факторами.

К числу первых относился недостаточный «запрос на демократию», вызванный малочисленностью среднего класса. Все девяностые годы Россия оставалась страной очень бедных людей, сосредоточенных прежде всего на проблемах материального выживания. В конце концов ситуация бы выправилась, сработала бы пресловутая «пирамида Маслоу». В 2000-е годы, когда цена на нефть и газ снова пошла вверх и в России стал быстро подниматься уровень жизни, укрепившийся средний класс оценил бы выгоды демократической системы. В 2011–2012 годах такое движение и возникло, приняв вид «борьбы за честные выборы», но к тому времени было уже поздно. Российский поезд давно уже ехал по другой линии.

Роковая стрелка была переведена еще в 1994 году, когда правительство Ельцина приняло решение, ставшее точкой невозврата. И тут уже сработал фактор субъективный.

Заявленный в 1991 году курс на «свободную суверенизацию» автономий привел к тому, к чему и должен был привести. В разных регионах федерации начали развиваться центробежные движения. Одна из северокавказских республик, Чеченская, перестала платить налоги в федеральный бюджет и провозгласила независимость. Центральное правительство оказалось перед выбором – как решать эту проблему.

Существовало два способа.

Можно было мирно отпустить Чечню, что неминуемо вызвало бы цепную реакцию новых отделений. Многие регионы захотели бы последовать этому примеру – по почину местных властей, или от общего недовольства положением дел в стране. Россия начала бы усыхать и сокращаться. На огромной евразийской территории возникли бы новые страны, и каждая пошла бы своим путем. Где-то смогла бы сформироваться нормально работающая демократия, но где-то наверняка образовались бы диктаторские режимы, где-то произошли бы и внутренние конфликты, однако империя была бы демонтирована, «ордынская» основа государства разрушилась бы, и Россия вышла бы из заколдованного круга, «златая цепь» разорвалась бы.

Ельцин выбрал второй путь: удержать мятежный регион силой оружия. Причины, по которым либеральный президент совершил этот нелиберальный акт, оцениваются по-разному, однако все согласны с тем, что решение было принято лично президентом. Недавнее успешное подавление «парламентского мятежа» военными средствами создало у него иллюзию, что в чрезвычайных ситуациях «хирургический» способ разрешения конфликтов проще и эффективней, а конституция 1993 года давала главе государства возможность провести армейскую операцию собственным указом.

В декабре 1994 года российские войска вошли на территорию Чечни и попытались взять всю ее территорию под контроль.

«Проще и эффективней» не вышло. Началась долгая кровопролитная война: со стороны Москвы колониальная, со стороны чеченцев освободительная.

Но самым важным последствием выбора, сделанного в конце 1994 года, стала трансформация российского государства: ему пришлось пройти всё по той же цепи, звено за звеном. Этого требовала неумолимая причинно-следственная логика.

Для того, чтобы вести тяжелую войну, в которой более слабая сторона активно использовала методы терроризма, российскому правительству пришлось наращивать вооруженные силы и восстанавливать систему спецслужб – последние вскоре вновь стали важнейшим элементом государственной конструкции. Воюющему государству очень мешали и вечно создающая проблемы парламентская оппозиция, и критически настроенная пресса, и могущественные олигархи, каждый из которых вел свою собственную политику. Стареющий, нездоровый Ельцин стал подбирать себе преемника. Поколебавшись между несколькими кандидатами-либералами, он выбрал такого, какой, с его точки зрения, обладал достаточной силой характера, чтобы вывести страну из хаоса: главу Федеральной Службы Безопасности. То, что этот пост в 1999 году занимал человек по имени «Владимир Путин» – историческая случайность, но неслучаен был выбор «силовика» в качестве наследника. На исходе 1999 года, когда Борис Ельцин уходил в отставку, человек либеральных взглядов с ситуацией не справился бы – она зашла слишком далеко.

Политический инстинкт Ельцина не обманул. Новый правитель, проведенный через избирательную кампанию по методике, разработанной еще в 1996 году, то есть с использованием всей мощи административного ресурса, страну из хаоса вывел – но двигаясь не вперед, а назад, к традиционной государственной модели.

Четыре «ордынские» опоры были восстановлены одна за другой.

Всякая политическая «оттепель» в России начинается со свободы слова, а всякие «заморозки» – с ее ограничений. Путин сразу же, в 2000–2001 гг., установил контроль над телеканалами, отобрав главный инструмент влияния на общественное мнение у олигархов, и затем стал активно пользоваться этим средством в собственных интересах.

Одновременно Путин повел наступление и на самих олигархов, лишая их всех рычагов политического влияния. Миллиардеров 90-х сменила новая генерация сверхбогатых людей, которые целиком зависели от власти и не пытались вмешиваться в политику.

В 2003–2004 году на инициированном властью судебном процессе над руководителями нефтяной компании ЮКОС, пытавшимися заниматься политическим лоббированием, новый режим не только продемонстрировал крупному бизнесу, что бывает за непослушание, но выполнил еще одну необходимую задачу: дискредитировал и разгромил институт независимой судебной власти, которая совершенно несовместима с монократической системой. Отныне во всех важных для власти юридических разбирательствах суд будет выносить только те решения, которые спускаются сверху.