Текст книги "Златая цепь на дубе том"

Автор книги: Борис Акунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)

Строительство каналов

Это еще один пример бездумного использования европейского опыта, в российских условиях неприменимого.

В обширной стране очень плохо обстояло дело с коммуникациями. Дорог было мало, все немощеные, а во время весенней и осенней распутиц вообще наступало бездорожье. Это очень затрудняло торговлю.

В Европе входило в моду сооружение каналов. Их было трудно и дорого рыть, зато потом расходы окупались сторицей. Одна лошадь могла тянуть большую баржу с товаром, и на протяжении восемнадцатого века гидротрассы появятся во всей Западной Европе, от Италии до Британии. (В упадок эта инфраструктура придет лишь после развития железных дорог).

Петр загорелся гигантоманской идеей проложить водный путь от Балтики до Черного моря и Каспия.

Опять, как с Воронежским флотом, согнали десятки тысяч мужиков. Но инженеров не хватало, северный климат был малопригоден для земляных работ такого масштаба, да еще и, разумеется, процветало казнокрадство. Без введения особого налога тоже не обошлось, причем немаленького – по 70 копеек со двора (примерно месячный расход на питание тогдашнего простолюдина).

В итоге из шести больших каналов кое-как удалось достроить только один, Ладожский, длиной 117 километров. Гора родила мышь, причем очень хилую. Шлюзы все время ломались, постоянно требовались ремонтные работы. В конце концов канал частично пересох, а частично зарос.

Фрагментарная европеизация

Петру очень хотелось превратить свою страну в Голландию. Чтоб всё было так же организованно, чисто, регулярно; чтобы мужчины брили бороды и курили трубки, а женщины были приветливы и похожи на царскую фаворитку Анну Монс; чтоб солдаты маршировали, корабли плавали по морям, коммерсанты честно торговали – и все дисциплинированно делали, что им приказывают.

Единственное, что полностью удалось – это синхронизировать российское время с европейским. Вернувшись из своего большого турне, Петр отменил традиционное летоисчисление от сотворения мира, велел отсчитывать год с 1 января, и русский 7028 год, продлившись всего 4 месяца, превратился в 1700-ый.

Тогда же, 1 января 1700 года, подданным было приказано побриться и переодеться в европейскую одежду. Добиться того и другого удалось только от самого забитого и самого малочисленного сословия – дворянства. Вынужденное поголовно служить, оно не имело возможности ослушаться. Попытки лишить простолюдинов волосатости и исконной одежды провалились, да и негде было взять столько «немецких кафтанов» и бритв.

Дворяне тоже европейцами не сделались, но по крайней мере стали по-европейски выглядеть.

Намного труднее была задача приучить их соответственно себя вести. Этого Петр добивался обычными своими способами: изданием указов и запугиванием. Недоросли должны были учиться западным премудростям, причем как обычно Петр возложил расходы на собственных подданных. Государственных школ он открывать не стал. Частных учителей катастрофически не хватало, и детей учили как придется. «Троим учителям денежки платим. Для грамоты ходит к нему дьячок от Покрова, Кутейкин. Арихметике учит его, батюшка, один отставной сержант, Цыфиркин… По-французски и всем наукам обучает его немец Адам Адамыч Вральман», – рассказывают родители юноши-дворянина в комедии Фонвизина «Недоросль».

Навыки «политеса» дворяне должны были приобрести на «ассамблеях», обязательных для посещения светских сборищах. Никогда раньше не покидавшие теремов бабы и девки учились быть дамами и барышнями.

Петр видел в Европе газеты – и в 1702 году тоже завел это диво: листок «Ведомости о военных и иных делах». Это, правда, была не вполне пресса, скорее правительственный информационный бюллетень, но выглядел он прямо как настоящая газета. Поначалу приходилось раздавать эту непонятную диковину бесплатно.

В 1724 году царь велел открыть и Академию – вроде той, какую видел во Франции. Но русская «Академия де сиянс» была чем-то вроде пансиона, научными изысканиями на первых порах она не занималась.

Если представить петровскую Россию в виде человеческой фигуры, то ее маленькая голова (дворянство) была в треуголке и парике, с выбритой физиономией, но огромное тело так и осталось в заплатанном крестьянском армяке да в лаптях. Так оно будет и потом: европейской станет лишь социальная верхушка, глубже эта культурная трансформация не проникнет.

Глава четвертая
ОТ САМОДЕРЖАВНОЙ ИМПЕРИИ К САМОДЕРЖАВНО-ДВОРЯНСКОЙ

ОСНОВНОЕ

Переустройство государства, возвращение к изначальной, «ордынской» модели, произведенное Петром Первым, имело разнообразные исторические последствия – как временные, так и перманентные. К числу последних относится, прежде всего, превращение страны в военную империю, которая будет постоянно стремиться к экспансии, а также восстановление ситуации, при которой жизнь страны очень сильно зависит от личных качеств монарха.

Последствия относительно краткосрочные являлись побочным эффектом петровских оплошностей и «недоработок». Самой критической из них была неопределенность принципа передачи власти. Это привело к череде политических потрясений и даже дворцовых переворотов. Другой проблемой постпетровского периода была архаичность тотального вертикального управления в духе Ивана III, когда абсолютно все мало-мальски важные решения принимались только самим правителем. Страна слишком разрослась, и ее общественно-государственное устройство слишком усложнилось, чтобы можно было управлять столь обширным пространством из «ханской юрты». Эту проблему отчасти решит следующий после Петра реформатор, верней реформатора – Екатерина Вторая, которой придется существенно модифицировать систему.

Но между двумя монархами, которых нарекли «великими», было несколько монархов совсем невеликих, и в эту промежуточную эпоху страна более или менее топталась на месте.

Первый постпетровский период (1725–1740) можно назвать «нервным временем». Страну после долгих потрясений лихорадило, особенно в верхнем эшелоне общества. Власть часто сменялась, причем скандальным, а то и насильственным образом – посредством заговоров и переворотов.

Расскажу об исторически малоинтересной эпохе (1725–1762) коротко, фиксируясь лишь на самом важном.

Екатерине I, вдове Петра, которая была безродна и к тому же иностранка, удалось прийти к власти лишь при поддержке гвардейских офицеров, что создало чрезвычайно опасный прецедент. Потом в течение целого века столичное офицерство являлось серьезной силой, которая не только охраняла трон, но и представляла для него угрозу, как в конце семнадцатого века стрельцы, а перед тем стихийная московская «площадь». Последний по времени инцидент подобного рода – восстание декабристов 1825 года – тоже было путчем столичного гарнизона.

Царствование первой Екатерины, само по себе бездеятельное, зародило еще один знаменательный феномен: ввело в норму женское правление – то, что еще сорок лет назад, при Софье, воспринималось как аберрация. Российское восемнадцатое столетие, послепетровскую его часть, называют «веком женщин». Все основные события произошли при монархах женского пола: было четыре императрицы и одна регентша.

Особенностью этой формы правления стал фаворитизм. В политике важную роль теперь играли люди, к которым очередная императрица была лично привязана. Отличие от ситуации предыдущего женского правления, при царевне

Софье, заключалось в том, что ее любимец Василий Голицын официально возглавлял правительство, а в восемнадцатом веке самый влиятельный мужчина страны мог никакого особенно заметного места и не занимать – во всё вмешиваться, ни за что не отвечая. Поэтому большое значение приобрел вроде бы совсем частный фактор: каких мужчин предпочитает данная государыня – умных или красивых. Даже у великой Екатерины здесь случались осечки.

Еще одна новая коллизия, возникшая из-за инициированного Петром массового притока иноземных специалистов, главным образом германского происхождения, а также вследствие присоединения балтийских провинций с их остзейским дворянством, может быть названа «Русские и Немцы». Между природной русской аристократией и иноземцами несколько десятилетий шло соперничество.

Внешняя политика России в послепетровские годы была непоследовательной и «реактивной», то есть реагировала на события, а не инициировала их. Именно таковы, например, были все войны императрицы Анны.

Во внутриполитическом смысле самым примечательным процессом середины столетия было форсированное восстановление сакраль-ности царской власти – при помощи запугивания населения и резкого увеличения расходов на пышность императорского двора. Однако внушить трепет перед троном было непросто, поскольку монархи сидели на нем непрочно и неподолгу.

Это положение изменилось в довольно продолжительное царствование Елизаветы (17411761), которое иногда называют «сонной эпохой». Императрица не любила заниматься государственными делами, ее главный фаворит Разумовский тоже был бонвиваном, новшества не приветствовались, решения принимались небыстро – и всё это, как ни странно, пошло России на пользу. После полувекового мучения и разорения, вызванного сначала петровскими судорожными начинаниями, а затем чехардой быстро сменяющихся временщиков, спокойная, размеренная жизнь позволила стране восстановить силы. Повысилась рождаемость, сократился объем недоимок, вечное ярмо нищего народа.

Довольно долго – по меркам милитаризированной империи – обходилась Россия и без войн.

Но положение обязывало. В мире назревал мегаконфликт, вызванный с одной стороны колониальным соперничеством Англии и Франции, а с другой – притязаниями новой державы Пруссии, которая стремилась вырвать у Австрийской империи первенство в германском регионе.

При Елизавете внешний курс России определял канцлер Алексей Бестужев-Рюмин, державшийся проавстрийской и следовательно антипрусской ориентации. Поэтому страна оказалась втянута в большую европейскую войну 17561763 годов. Если Петр I воевал, чтобы получить жизненно необходимый выход к морю, то теперь резоны были скорее статусные: великая империя не могла остаться в стороне от великих событий.

Война шла трудно, обходилась дорого, и сменивший Елизавету на престоле Петр III сразу же подписал мир. Впоследствии этого сначала убитого, а затем посмертно опороченного царя осуждали за проявленную слабость, но в 1761 году все вздохнули с облегчением, да и воцарившаяся полгода спустя Екатерина не выказала желания вновь взяться за оружие, хотя европейская война все еще продолжалась.

С восшествием на престол Екатерины II в России после 37-летней передышки опять началась великая эпоха.

Чтобы период национальной истории оказался великим, то есть сопровождался рывком в развитии, необходимы два условия: во-первых, готовность страны к подобному прорыву и, во-вторых, наличие лидера или лидеров, способных возглавить и направить это движение.

Первое условие к началу 1760-х годов в России вполне созрело, а пожалуй, что и перезрело. Бывшее московское царство превратилось в империю уже несколько десятилетий назад, и за это время новая государственная система, изжив петровские эксцессы и залечив травмы, вполне утвердилась. Если развитие замедлилось, то лишь из-за того что вторая нога хромала: русские самодержцы и самодержицы по масштабу личности не соответствовали потенциям великой державы, раскинувшейся от Балтики до Берингова пролива и окруженной либо слабыми соседями, либо весьма условными границами.

Изменение произошло, когда во главе государства наконец оказалась правительница пускай не петровской энергии, но зато гораздо большего здравомыслия, главное же – чей ум был устремлен не на мелкое, как у Анны или Елизаветы, а на грандиозное. Екатерина II хотела быть великой, и ее амбиции совпали с вектором, на который была нацелена евразийская империя.

Следует лишь оговориться, что применительно к империи величие не означает счастья и благополучия жителей. Исторически Россия всегда была довольно странной великой державой, в которой обогащение государства вполне могло сопровождаться обнищанием населения, а громкие военные победы не сопровождались материальными выгодами.

Начну, однако, с викторий, ибо главной функцией военной империи является захват новых территорий, и с этой задачей великая царица справилась еще успешней, чем великий царь.

Петру удалось осуществить свои планы лишь на северном, шведском направлении. С другим, не менее важным, турецким, он не совладал, а за традиционное для московского царства западное, то есть польское даже и не брался.

Екатерина же триумфально осуществила экспансию и на юг, и на запад.

Турецких войн было две. В ходе первой (1768–1774) Россия получила выход к Черному морю, право пользоваться Босфорским проливом и плацдармы для контроля над Крымским ханством (которое через несколько лет без сопротивления оккупировала). Вторая война произошла в 1787–1791 гг. и прибавила империи территорию между Днестром и Бугом. (Эти победы стали возможны благодаря военной реформе, проведенной Потемкиным).

Одновременно пришлось воевать и с Швецией (1788–1790), но держава была достаточно сильна, чтобы вести сражения на двух фронтах, и окончательно избавила северного соседа от реваншистских иллюзий.

Главное приобретение, однако, досталось Петербургу сравнительно легко. Речь Посполитая, уже больше ста лет находившаяся в упадке, ослабела до такой степени, что сильные соседи – Россия, Австрия и Пруссия – решили поделить страну между собой.

Раздел был осуществлен в два этапа. В 1772 году у Польши отобрали половину земель, причем России достались Беларусь и часть польской Прибалтики, а в 1793–1795 году, подавив вооруженное сопротивление поляков, державы закончили дележ добычи. Теперь Петербург получил правобережную Украину, Литву, Черную Русь и Курляндию. В результате польского завоевания Россия стала самой населенной страной континента. По ревизии 1762-63 годов в стране обитало около 19 миллионов человек; перепись 1796 года показывает цифру почти вдвое большую – около 36 миллионов.

Так что с имперской точки зрения царствование Екатерины выглядит блестяще. Внутри, однако, дела обстояли менее радужно.

В начале своего царствования молодая императрица, впитавшая высокие идеи Века Просвещения, вынашивала грандиозные планы. «Я хочу, чтобы страна и подданные были богаты, – вот принцип, от которого я отправляюсь. Власть без народного доверия ничего не значит для того, кто хочет быть любимым и славным; этого легко достигнуть… Я хочу, чтоб повиновались законам, а не рабов; хочу общей цели сделать людей счастливыми, а не каприза, не странностей, не жестокости», – писала она. В намерения Екатерины входило учреждение парламентаризма, создание «третьего сословия», отмена крепостного права. «Россия есть европейская держава, – писала усердная читательница Вольтера и Монтескье. – Петр I, вводя нравы и обычаи европейские в европейском народе, нашел тогда такие удобности, каких он и сам не ожидал». И хотела сделать Россию европейской державой не только по одежде, но и по сути.

Укрепившись на престоле, на что понадобилось несколько лет, Екатерина составила программу монументальных преобразований, так называемый «Наказ». Эту программу должны были обсудить и практически доработать депутаты Уложенной Комиссии, избранные от сословий. В 1767 году они собрались в Москве – и жестоко разочаровали прожектершу. Российское общество было не готово к либерализации. Собственно, и общества в политическом смысле еще не существовало. Депутаты отстаивали главным образом местные и сословные интересы, об отмене крепостного права никто и не помышлял. Поглядев на цвет нации, Екатерина навязывать ей свободы поостереглась. Разразившееся вскоре пугачевское восстание окончательно укрепило царицу в мысли, что ослаблять самодержавие нельзя.

И всё же менять формат государства было необходимо. Управлять по-старому, по-петровски, указами из столицы на каждый случай жизни во второй половине восемнадцатого века уже совсем не получалось. Всё, что находилось вдали от обиталища верховной власти – собственно, вся страна – оставалось без надлежащего присмотра и контроля. Напастись чиновников на столь огромное пространство, да и командовать всеми сторонами жизни из Петербурга было невозможно.

И Екатерина произвела над государством операцию, которая существенно его изменила. Она поделилась властью с опорным сословием – дворянством. Поделилась не верховной властью (ее государыня держала крепко), а местной. Указ об освобождении дворян от служебной кабалы, подписанный еще Петром III, но проведенный в жизнь Екатериной, в корне изменил самоощущение и положение российских дворян. Большинство из них теперь не служили, а оставались в своих поместьях, распоряжались крестьянами и отчасти подменяли недостаточную чиновничью инфраструктуру. Кроме того дворяне сами выбирали местных администраторов (капитан-исправников) вплоть до уездного уровня, а на губернском уровне имели представителей своих интересов в виде выборных предводителей дворянства. Те, кто решил служить государству, могли рассчитывать на неплохое жалование и – при успехах – на щедрые награды. Если проводить аналогию с предпринимательством, российское государство превратилось в акционерное общество, где контрольный пакет принадлежал основному владельцу, но появилось множество миноритариев, лично заинтересованных в процветании общего бизнеса. Самодержавная империя Петра превратилась в самодержавно-дворянскую. И сразу начала работать эффективнее – что и привело к уже упомянутым громким победам.

Для того чтобы дворянство окрепло и верно служило престолу, пришлось пожертвовать интересами основной части населения – крестьянства. При Екатерине процесс превращения крепостных в бесправных рабов был доведен до конца. Теперь крепостной не мог даже пожаловаться на своего господина, не мог добровольно променять кабалу на солдатчину, помещик же получил право по собственному усмотрению, без суда, отправлять тех, кто его прогневил, на каторгу. Продажа «душ» на «вывод», то есть без земли, даже с разделением семей, с этого времени становится обычным делом. Фактически люди превратились в живой скот. Кроме того Екатерина щедро дарила отличившимся дворянам удельных и государственных крестьян. Так 800 тысяч ранее лично свободных землепашцев превратились в частную собственность. Хуже всего было положение заводских рабочих, приписанных к своим предприятиям на тех же крепостных условиях.

Платой за привилегированность и возросшее благосостояние дворянства было растущее озлобление угнетенного класса, вылившееся в кровавое Пугачевское восстание (1773–1775), которое было подавлено с огромным трудом и с колоссальными жертвами.

В последний период царствования бывшая носительница либеральных идей, испугавшись французской революции, превратилась в лютую гонительницу любого вольнодумства. Царица учредила Тайную Экспедицию, которая усердно выискивала «французскую заразу» и находила ее даже там, где ничего подобного не было. К 1790 м годам относятся первые политические гонения против интеллигенции – нового, пока еще очень малочисленного сословия образованных людей, склонных к свободомыслию. Предпосылки для формирования социальной прослойки, которая в будущем доставит монархии столько хлопот и в конце концов станет ее гробовщиком, создала сама Екатерина своим манифестом о дворянской вольности. Свободный человек в несвободном обществе – потенциальный возмутитель спокойствия. Из той самой среды, которой надлежало стать опорой трона, выйдут сначала фрондёры, а затем заговорщики и революционеры.

Оборотную, опасную для империи сторону имело и грандиозное расширение границ. Если прежде большинство населения России было единокультурным и единоверным, то теперь этнические русские составляли меньше половины народа, что породило целый каскад проблем. К этому времени относится зарождение целого букета болезненных национальных «вопросов»: польского, украинского, еврейского. Империя ни одного из них так и не решит – если не считать решением геноцид, опробованный на башкирах и калмыках, вдали от взоров просвещенной Европы.

История Екатерины II и ее преемника Павла I поучительна, ибо наглядно показывает, насколько ограничена роль личности в истории. Даже если эта личность обладает неограниченными властными полномочиями, не в ее силах произвести со страной операции, которые объективно невозможны. Или правитель приспосабливается к реальности и отказывается от своих планов (пример Екатерины), или упорствует и тогда терпит крах (пример Павла).

Жизнь Павла складывалась странно. Давно миновав возраст совершеннолетия, он так и оставался наследником престола, к тому же полуопальным. Ходили упорные (и небезосновательные) слухи, что императрица намерена передать престол не сыну, а внуку Александру, которого отняла у родителей и лично воспитывала. Помимо властолюбия Екатерины это объяснялось еще и тем, что она считала Павла непригодным для власти – и в этом не ошибалась. Павел отличался вздорным характером и был начисто лишен материнского прагматизма.

Поскольку царица скончалась скоропостижно, корона всё же досталась ее сыну, и тот немедленно начал, ни с чем и ни с кем не считаясь, переустраивать порядок вещей в соответствии с собственными представлениями.

Главным, почти параноидальным комплексом Павла было болезненное самолюбие: после долгих лет унижения он требовал от всех нерассуждающего подчинения. Его принцип был – воля царя священна, даже если она абсурдна. «Государь ни с кем не разговаривает ни о себе, ни о своих делах; он не выносит, чтобы ему о них говорили, – писал близкий к царю Ростопчин. – Он приказывает и требует беспрекословного исполнения». Сам Павел говорил: «Я предпочитаю быть ненавидимым, делая добро, нежели любимым, делая зло», и надо сказать, что это наполовину получилось – в той части, которая касалась ненависти. Уставшие от капризов царя приближенные довольно скоро его возненавидели.

Вторым поводом для всеобщего недовольства стали попытки императора отменить нововведения ненавистной матери и заменить ее помощников, некоторые из которых были людьми толковыми. Вместо них Павел всюду ставил назначенцев из числа людей преданных – по большей части мало на что годных.

История знает много жестоких, грозных правителей. От тоталитарной власти ждут суровости, и подданные готовы ее терпеть. Чего они не прощают – это непоследовательности, неопределенности в системе кар и награждений. У Павла же из-за вспыльчивости и самодурства никогда нельзя было угадать, за что он обласкает и за что накажет. По выражению Карамзина, царь, «наказывая без вины, вознаграждая без заслуги, отнимал постыдность у наказания и обаяние у награды» – то есть в этом отношении ничему не научился у мудрой Екатерины. В конечном итоге такая «кадровая политика» Павла стала причиной его гибели.

Главой заговора, погубившего Павла, стал его собственный выдвиженец граф фон дер Пален. Свои резоны этот чрезвычайно рациональный немец впоследствии объяснил так: «Состоя в высоких чинах и облеченный важными и щекотливыми должностями, я принадлежал к числу тех, кому более всего угрожала опасность, и мне настолько же желательно было избавиться от нее для себя, сколько избавить Россию, а быть может, и всю Европу от кровавой и неизбежной смуты».

Исполнителей из числа обиженных царем гвардейцев Пален нашел без труда – и таких, которые ни в коем случае не оставили бы тирана в живых. Он был убит, фактически забит до смерти, прямо у себя в спальне.

Этот нелепый и несчастный монарх находился на троне всего четыре года и четыре месяца (1796–1801) и кроме урока для будущих правителей никакого вклада в историю не внес.

Единственное осуществленное им начинание – участие во Второй антифранцузской коалиции – завершилось полным крахом. Другая затея, совсем уж безумная, сухопутный поход в Индию, чтобы насолить Англии (на которую Павел осерчал по всяким малозначительным поводам), была отменена, как только царя не стало. Войска, уже выступившие в невероятный поход, повернули обратно.

Дворянство встретило гибель «тирана» ликованием еще и потому, что, желая во всем уничтожить екатерининский дух, Павел стал покушаться на права, недавно предоставленные высшему сословию. Однако дворянская империя не пожелала возвращаться в состояние империи монократической. Новый император Александр негласный пакт с дворянством восстановит и предоставит этому сословию новые привилегии.