Текст книги "Вторжение драконов. Последняя битва"

Автор книги: Бернхард Хеннен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 50 страниц)

– Ливианну. Вы все ее знаете. Она была наставницей в Белом чертоге. Она помогала пробудить Нангог, и она знает, где прячут потерянную половинку сердца. Если повезет, она принесет его нам, и мы покончим с войной в Нангоге.

–  Ты должен был поставить нас в известность! – не сдавался Красный.

– Зачем? – с раздражающим спокойствием поинтересовался •Золотой. – Посылать более одного драконника было бы неразумно. Так что изменилось бы? Наш брат, Дыхание Ночи, не управляет Советом. Просто наблюдает, как мы ссоримся, хотя его обязанность, как старшего, Перворожденного, вести нас к намеченной цели. Но вместо того, чтобы действовать, мы все говорим и говорим. Нангог ускользает от нас. С каждым часом возрастает власть девантаров. И что делает наш брат? Он размышляет о грядущих родах предательницы Нандалее, которая находится под его защитой.

Все повернулись к нему.

– Он прочел мои мысли глубже, чем позволяют правила вежливости. И да, то, что он говорит, правда. Я защищаю Нандалее и тревожусь за нее.

– Благополучие какой-то эльфийки его интересует больше, чем судьба нашего мира. Он не заслуживает более быть первым среди нас! Он нас предает. Он не заслуживает нашей верности, — пикировал Золотой.

Темный почувствовал, как эмоции захлестнули братьев. Все они были мысленно связаны, друг с другом, и все чувства были искренними и неприкрытыми. Ненависть Пламенного, разочарование Изумрудно-зеленого, недоумение Иссиня-черного, постепенно перераставшее в гнев.

– А что же делает нашим предводителем тебя? – наконец спокойно поинтересовался он. – То, что ты нарушаешь наши законы и проникаешь в мысли, которые не должен читать? И со сколькими из наших братьев ты это уже проделывал? Ты заявляешь, что я предал наше дело, и тут же попираешь один из наших старейших законов.

Дыхание Ночи почувствовал, как переменилось настроение братьев. Он прекрасно знал, что у каждого из них были свои маленькие тайны, мысли, которыми они не хотели делиться с остальными.

– Ты послал драконницу на верную смерть. Думаешь, я не знаю, что теперь у тебя новая фаворитка – Бидайн? Как будто никто из нас прежде не сталкивался с проблемой соперничества среди учеников. И разве мы не решаем его одним и тем же способом? Если дни величайшей славы драконника уже позади, мы посылаем его на миссию, в которой он должен погибнуть... Почему же Ливианна найдет то, что девантары целую эпоху скрывали от нас и наших разведчиков из Голубого чертога? Именно сейчас, когда девантары настороже, как никогда прежде. Не корми нас ложными надеждами, брат. Ты хочешь быть главным? Тогда приходи на нашу следующую встречу с планом, благодаря которому мы сможем нанести детям человеческим сокрушительное поражение в Нангоге. Главой становятся благодаря поступкам, брат, а не словам.

–Да, приходи с планом сражения! – тут же поддержал его Пламенный.

Теперь Темный отчетливее чувствовал недовольство братьев по отношению к Золотому.

– Встречаемся через десять дней! – оборвал гул голосов мысленный голос Золотого. – Ия покажу вам, как мы опрокинем полчища под знаменами девантаров!

Он казался поразительно уверенным в себе. Если ему действительно удастся одержать великую победу, то следующее, что он сделает, это отнимет у него верховенство в Совете. Темный попытался проникнуть в мысли брата глубже, чем было принято, но судя по всему, Золотой был к этому готов и отгородился от него потоком воспоминаний о давно минувших днях. «Если он победит, мне конец, – подумал Темный, – а если я попытаюсь помешать ему победить с помощью интриг, то предам Альвенмарк. Остается лишь надеяться, что собственная самоуверенность станет для него погибелью».

Но об этом нужно будет думать завтра! Сейчас же пора возвращаться к Нандалее. Он не видел ее с тех пор, как отнял у нее ребенка, зная, что не стоит показываться ей на глаза. Она никогда не простит его за то, что он совершил, даже если однажды, возможно, поймет, что тем самым он спас ей жизнь.

– Давайте закончим встречу, братья! – потребовал Приносящий Весну, распахнув светло-зеленые крылья. – Увидимся через десять дней у Башни Бледных цветков в озере Лотосов, и я с нетерпением и радостью буду ждать продуманного плана, которым решил удивить нас Золотой.

Его последние слова были пропитаны иронией, но Темный отнюдь не был уверен в том, что его вечный соперник потерпит поражение. Возможно, он нарочно подвел собрание к такому завершению, чтобы в следующий раз удивить всех планом сражения, над которым размышлял давным-давно.

Все они прилетели с разных сторон, в разное время. Теперь же, когда всякий стремился как можно скорее покинуть мангровые заросли, их крылья ломали густые кроны деревьев, хвосты вырывали с корнями деревья, не один век сражавшиеся с силой приливов и отливов и яростными бурями.

Темный чувствовал, что Пламенный, Золотой и Иссиня-черный наслаждаются тем хаосом, который устроили они все. Изумрудно-зеленому было все равно, ему просто хотелось поскорее убраться отсюда, чтобы поразмышлять в укромном месте. Приносящий Весну же снова сложил крылья, решив дождаться, пока уляжется буря. А Красный приветствовал бурю диким криком, заходясь в экстазе, первым взмыл в воздух, не обращая внимания на сыплющиеся на него ветви, и унесся на запад, вслед за тяжелыми грозовыми тучами.

Крупная ветка ударила Темного прямо под левым глазом. Он покачал головой, чувствуя глухую боль, и в тот же миг его тоже захлестнуло очарование поднятой ими бури. Они могли уничтожить целый флот, просто пролетев прямо над ним, ломая мачты и опрокидывая суда разбушевавшимися шишами. Сильно взмахнув крыльями, он взмыл в небеса. Мокрая листва хлестала его чешую, но он практически не чувствовал ее. Нестись верхом на буре – что может быть радостнее, что еще может вынуть из мыслей тупое жало сомнений? Дракон поднимался все выше и выше, прорвал влажную пелену дождевых облаков, и тогда над ним остались лишь луна и звезды.

Он увидел, что вдалеке, на расстоянии многих миль, разлетаются в разные стороны его братья. Их чешуйчатые тела сверкали в свете звезд: на высоте капли дождя превратились в мелкие кристаллики льда.

Многие дети альвов почтительно называли их радужными змеями, и когда-то, прежде чем Небесный и Пурпурный пали жертвами кровожадных девантаров, все они соединяли в себе все цвета радуги. Лишь он всегда был другим со своей черной чешуей. Нужно больше думать о братьях и меньше о Нандалее. Нужно остановить девантаров!

«Я тоже подумаю о грядущем сражении, – решил дракон. – Нам нужна победа, чтобы дети Альвенмарка не теряли веру в силу радужных змеев». Темный был уверен в том, что война будет долгой. Девантары тоже знают, что развязана война богов. Не будет никаких переговоров, не будет перемирий. Война закончится только тогда, когда будут уничтожены либо девантары, либо они, небесные змеи.

Он скользнул взглядом по мангровым зарослям, сквозь пелену дождевых облаков, где Приносящий Весну как раз взмыл в небо. Последним. Их отлет уничтожил лес протяженностью более чем в милю. Не устояло ни одно дерево. Ни одна буря не могла натворить больше бед. «Объединив свои силы, мы можем одолеть любую стихию, – меланхолично подумал он. – Если бы только не было так тяжело подчинить всех одной цели и заставить объединить усилия!»

В очерченной мелом круге

Набор лежал в постели, прислушиваясь к звукам поднебесного корабля, как делал уже сотни раз. Обычно при этом ему удавалось забыть обо всех тревогах и быстро погрузиться в дремоту, но с тех пор, как они оставили позади Вану, не было еще ни одной ночи, чтобы он спал спокойно. Теперь его постель стояла в центре маленькой каюты, которая полагалась ему как лоцману. Он прикрепил ее к деревянному полу с помощью шурупов, поскольку сильные ветра то и дело принимались раскачивать корабль. Полет над. облаками не был спокойным, как над обычными областями Нангога. Впрочем, сейчас за них был хотя бы ветер, он постоянно гнал их на северо-северо-восток, навстречу цели. Словно бы духи бури хотели, чтобы Барнаба нашел лед мечты.

Половина команды дезертировала в Вану. Оставшегося количества людей едва хватало, чтобы выполнять необходимые на корабле действия. Даже сам Набор сегодня лазал по вантам, чтобы сбивать лед с такелажа. Бесконечная работа, поскольку канаты снова облачались в морозные одежды быстрее, чем они успевали сбивать лед. Набор сумел убедить Барнабу снова заняться этой бесконечной работой! Решение священнослужителя было слишком легкомысленным. Нельзя сдаваться. Замерзшие канаты становятся хрупкими, могут сломаться под собственным весом, а это будет значить гибель корабля, который скользит по небу благодаря тому, что привязан канатами к телу собирателя облаков.

Лежа на низкой кровати, старый лоцман вытянул руку из-под одеяла. В комнате было ужасно холодно. Даже под тремя одеялами он все никак не мог согреться по-настоящему. Негнущиеся пальцы ощупывали истоптанные половицы, искали то место, где тонкий отросток корня корабельного древа давал возможность связаться с Ветром, дующим от наливающегося дождем горизонта. Уже не первый день собиратель облаков чувствовал себя плохо. У него отмерзло много щупалец. Путешествие было для него еще более убийственным, чем для людей, которых он нес.

Наконец Набор нашел побег корня и нежно провел по нему рукой. Когда собиратель облаков не отреагировал, он постучал по нему пальцами, словно пытаясь разбудить, как будят уснувшего соседа. Снова ничего. Несмотря на холод, Набора бросило в жар. Лоцман впервые не чувствовал Ветра, дующего от наливающегося дождем горизонта. «Это не сон на одну ночь, – подумал Набор, и его вдруг захлестнула волна паники. —Это сон, от которого не просыпаются». Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, погибал! Нужно немедленно поворачивать, если они хотят спасти его.

Набор поднялся со своего ложа, но тут же вернулся туда снова. Барнаба не станет слушать его, снова будет апеллировать к воле Великой богини. Скажет, что она знает, что происходит с ними и бережет всех их. Им нужно лишь крепко верить в нее... Набор снова провел рукой по отростку корня. Ничего... Он надеялся, что это потому, что Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, пытается защититься ото всех внешних воздействий, чтобы таким образом оградиться от боли. Но как они смогут закончить путешествие, если даже лоцман корабля утратил связь со своим собирателем облаков?

Неужели что-то ударилось о борт корабля? Набор затаил дыхание. Или это были шаги на верхней палубе? В темноте никто уже не отваживался выходить наружу, даже Барнаба, в последние дни проявлявший поистине самоубийственное мужество, бросая вызов духам бури. Теперь и он проводил ночи в святыне под корабельным древом, там, где корни проникали под верхнюю палубу, чтобы потом разбежаться по всему кораблю. Там ночевала вся команда. В святыне они чувствовали себя в безопасности. Набор же предпочитал оставаться в своей каюте. Он не мог долгое время находиться в обществе большого количества людей. Для этого он слишком много времени провел в кабинке лоцмана под корпусами собирателей облаков.

Звук пропал. Может быть, это все же Барнаба совершил одинокую вылазку на верхнюю палубу?

Вот теперь что-то снова отчетливо царапнуло по борту, прямо за кабинкой. Набор сел, у него стучали зубы, он плотнее закутался в одеяла. По кабине пронесся сквозняк. Но меж досок не было ни одной щели, его каюта была полностью герметичной! Старый лоцман тщательно проследил за этим, в конце концов, он уже далеко не юноша и сквозняков не переносил.

Он изо всех сил стиснул зубы, чтобы они не стучали. Рядом с кроватью стояла масляная лампа, горевшая ночь напролет. В принципе, на поднебесных облаках было запрещено засыпать с горящей в комнате лампой – слишком велика была вероятность пожара, но Набору нужен был свет. С тех пор, как духи бури коснулись корабля, он не мог уснуть, если вокруг было темно. Поэтому стал воровать масло для ламп, предназначенное вообще-то исключительно для габаритных огней поднебесного корабля, но здесь, так далеко на севере, они не встретятся в небе с другими кораблями.

Новый порыв ветра коснулся его лица. Лоцман выругался. Заплясало маленькое пламя в масляной лампе. Возможно, что доски борта корабля настолько пострадали от мороза, что образовалась щель. Нужно найти ее, иначе ему не успокоиться. Теперь Набор отчетливо услышал завывание ветра. Руки его задрожали. Это не только ветер...

Мужчина с сомнением перевел взгляд на широко очерченный меловый круг, которым он обвел свою постель, прежде чем лечь спать. Щели между досками – вот самые критические места. Он загонял мел глубоко в щели, чтобы не было пробелов, даже самых мелких. Барнаба благословил его мел и не задавал вопросов насчет того, зачем он ему понадобился. С внешней стороны круга на полу были нарисованы все защитные знаки, какие только удалось вспомнить Набору. Когда порыв ветра заставил огонек фитиля лампы лечь почти параллельно полу, лоцман едва сумел сделать вдох. Духи бури хотят выманить его из круга!

Он негромко забормотал молитву, обращенную к Великой богине. Может быть, сбежать от холода и царапанья и пойти к остальным? Представил себе тяжелый, спертый воздух, стоявший в святилище, который не могли прогнать даже ароматические палочки с запахом сандалового дерева, дымившиеся под алтарем из корней. Храп и, в первую очередь, крики мужчин, просыпавшихся от кошмаров среди ночи. Страх испытывали все находившиеся на этом корабле. Все, кроме Барнабы. Что он за человек? Откуда взялся? Что ему довелось пережить? С тех пор, как они покинули Вану, Набору все казалось, что он уже где-то видел священнослужителя. Много лет назад, в свите бессмертного Аарона. Но этого не может быть! Верховный жрец Великой богини – рядом с одним из бессмертных. Лоцман даже улыбнулся, представив себе подобную чушь. Просто немыслимо! Наверняка воспоминания решили сыграть с ним злую шутку.

Барнаба был лидером и не умел подчиняться, обладал харизмой, умел заставить людей рискнуть всем ради своей мечты. Священнослужитель еще в Вану предоставил всем выбор: уйти или остаться. Он хотел, чтобы на борту с ним были только добровольцы. Все те, кто остался на борту сейчас, верили в него. Верили в то, что лед мечты способен изменить мир, несмотря на то что они не знали, что именно произойдет. Этого не мог им сказать даже Барнаба. И, тем не менее, они шли за ним, словно его мужество и уверенность в себе были заразной болезнью, и теперь она оказалась в крови у каждого на борту. Однако во сне их одолевал страх.

Набор невольно перевел взгляд на маленький коробок на стене. Туда, где лежал Габотт. Он не сумел заставить себя устроить обезьянке погребение в облаках.

Погребение в облаках – какие высокие слова для того, что впервые вызвало вопросы у Набора. Потому что по сути они просто выбрасывали мертвых за борт, точно так же, как мусор. В этом не было ничего величественного, кроме слов, которые они для этого выбрали. И лоцману не хотелось, чтобы Габотт закончил свою жизнь вот так. В принципе, он хотел похоронить обезьянку в Вану, но они так быстро уехали, что на это не осталось времени. Так и оставил он его с собой, в своей ледяной каюте. Пока они летят дальше, на север, Габотт разлагаться не будет. Быть может, там, куда они летят, он сможет найти хорошее место, где и устроит для малыша последнее пристанище. Для своего верного товарища, разделившего с ним столько часов одиночества в кабинке лоцмана. Что это, неужели гладкая шерстка обезьянки шевелится на сквозняке? Да, мелкие волоски заплясали, то опускаясь, то поднимаясь. Значит, щель в борту находится прямо за ним.

Как он там лежит, скрючившись на задних лапках, словно пытаясь удержать что-то невидимое... Жизненную силу, которую украли проклятые духи бури!

Набор опустил взгляд. Какой смысл горевать об умерших? Нужно поспать, завтра ему потребуются силы. Он – лоцман. И пусть их поднебесный корабль летит без управления, его долг вести записи и постоянно пытаться пробиться к Ветру, дующему от наливающегося дождем горизонта. Он не имеет права сдаваться!

Взгляд его остановился на ноже, рукоятка которого торчала из голенища сапога, стоявшего у его постели. С помощью узкого лезвия можно заткнуть щель какой-нибудь тряпкой. Тогда сквозняк прекратится и можно будет наконец-то поспать.

Ветер снаружи вдруг взвыл, словно духи бури были возмущены подобной идеей. Набор улыбнулся. Наклонился, достал нож. Вздохнув, снова сел на постели. Спина болела, холод пробрал до костей. Осенив себя знаком отвращающего рога, он замер.

Неужели веки Габотта затрепетали? Не может быть! Это... Лапка обезьяны дернулась. Левая нижняя конечность сжалась.

– Мать мира, защити меня, – негромко пробормотал Набор. – Держи их подальше от меня, духов твоих. Пощади меня в своем гневе, ибо я не был среди тех, кто надругался над твоим миром и твоим творением, – этим словам он научился у Барнабы. Новая молитва, придуманная священнослужителем.

Габотт открыл глаза. Они были ярко-зелеными, словно бы за темным стеклом горело яркое пламя. Взгляд был неподвижным. Набору показалось, что маленькая обезьянка смотрит прямо сквозь него; на противоположную стену. В глазах этих не было радости. Не было узнавания.

Набор опустил нож.

– Габотт, – позвал он. – Иди сюда! Иди ко мне!

Обезьянка поднесла к глазам левую лапку, сжала ее, разжала, и наконец Габотт все же посмотрел на него. Теперь глаза его снова были черны, как и прежде.

– Так ты не умер! – Где-то на краю сознания Набор сознавал, что этого не может быть, но ему так хотелось вернуть своего товарища, что способ, каким это произошло, был ему безразличен. – Иди же ко мне! Я так скучал по тебе. Иди под одеяло. Ведь там, у стены, ужасно холодно.

Обезьянка поглядела на нож, который Набор все еще сжимал в руке. Казалось, он колеблется, да и вообще – животное словно бы поумнело. «Но разве это не естественно? – удивился про себя лоцман. – Габотт простоял на пороге смерти столько дней. Конечно же, он изменился!»

– Иди сюда! – Набор наклонился, спрятал нож обратно в голенище сапога и протянул руку.

Габотт наконец-то спрыгнул с кроватки у стены каюты. Приземлился несколько неловко. Конечно же, после столь долгой неподвижности все тело у него онемело. «А буря-то улеглась», – с удивлением отметил Набор. Он почувствовал, что их поднебесный парусник перестал сражаться с дующими не в нужную сторону ветрами и снова довольно быстро пошел на север. Если погода снова не переменится, им потребуется еще один, самое большее – два дня, чтобы достичь того белого пятна на карте, которое Барнаба назвал в качестве цели. Место, где они найдут лед мечты.

Вот только Набору было в общем-то наплевать. Габотт вернулся, все остальное неважно. Маленькая обезьянка с любопытством провела лапкой по полу и оскалила зубы совсем как прежде. Набору даже показалось, что она улыбается ему.

– Иди ко мне. Чего же ты медлишь? – Лоцман наклонился еще ниже. Протянул Габотту раскрытую ладонь, и обезьянка наконец-то запрыгнула к нему и вцепилась в его пальцы своими крохотными лапками.

Набор перенес его через меловой круг, посадил к себе на постель. Габотт тут же забрался под одеяла и прижался к нему. «Как же он замерз, бедный малыш», – подумал Набор, радуясь, что его товарищ наконец-то снова с ним.

Палач

Хорнбори поставил на деревянную колоду толстое полено, поправил, чтобы оно стояло ровно, и занес топор. Он был необычайно тяжел. Закричав, он поднял его и изо всех сил опустил. Попал в полено прямо по центру и разрубил его до самой колоды, впрочем, не вогнав лезвие топора глубоко в дерево.

Услышав хлопанье в ладоши, он обернулся. У входа в расположенную вдали от оживленных мест каверну, которую выделил ему для подготовки Эйкин, стояла Амаласвинта.

Женщина стала приближаться к нему, продолжая хлопать в ладоши. На ней было обольстительное красное платье, подол которого был чуть выше лодыжек. Скандал при дворе и настоящий магнит для мужских взглядов.

– А ты представляешь настоящую опасность для деревянных голов, судя по всему, – с улыбкой произнесла она, останавливаясь совсем рядом. От нее пахло персиком. Хорнбори невольно вспомнилась прошлая ночь и то, как далеко ее поведение было от поведения леди. Такой женщины ему прежде встречать не доводилось. Совершенно бесстыдная, чувственная, заставлявшая мужчин забыть о благоразумии. Карлик прислонил топор к колоде, и тут же пожалел об этом, потому что руки вдруг стало некуда деть. В конце концов он решил, что стоит важно погладить бороду, вытащить из нее пару щепок.

– Чем я могу тебе помочь? – Голос его звучал совсем не так звучно и сильно, как обычно. Эта женщина нервировала его.

– Правда ли то, что я слышала? Она неодобрительно покосилась на топор.

Хорнбори не поверил своим ушам. Как она могла узнать? Эйкин заверял его, что казни состоятся в тайне. Никто не должен был знать, что случилось с героями из Глубокого города.

– Значит, правда, – жестко заявила она. – Ты собираешься отрубить головы своим друзьям, которые спасли твою шкуру. И не стыдно тебе?

– Стыдно ли мне? И об этом спрашиваешь меня именно ты? Еще вчера ты спала со мной, а сегодня подобралась к старому сластолюбцу Эйкину настолько близко, что узнала о том, что вообще-то должно было остаться в тайне.

– Что ж, лично я вижу немалую разницу между собой и мужчиной с топором.

– А я так думаю, что Эйкин не спрашивал тебя, что тебе предпочтительнее – положить голову на плаху и смотреть на топор снизу вверх или же держать этот топор в руках. Честно скажу, я думал недолго. Я не горжусь тем, что придется сделать, но не стану выслушивать нотации от того, кто не в моей шкуре. Как бы очаровательно ты мне ни улыбалась... С каких это пор тебе стали небезразличны Галар и Гламир? Вчера ночью ты говорила мне, что была бы рада, если бы никогда больше не пришлось чувствовать их запах и что ты предпочла бы выкупаться в сточной канаве, чем еще раз сесть с ними в один угорь.

– И я по-прежнему так и считаю, но головы отрубать им за это не собираюсь.

– Думаешь, мне это нравится? Эйкин не оставил мне выбора – по лицу Амаласвинты он видел, что его слова на нее не подействовали. Да ей и легко говорить. Ей-то достаточно улыбнуться старому козлу, и все проблемы решены. Хорнбори вздохнул. С такой улыбкой и тем, что она обещает, это и не удивительно. – А что, у тебя есть план? – Уже более миролюбивым тоном поинтересовался он. Он не хотел выглядеть в ее глазах жалким червем, но даже ради нее он не собирался расставаться с жизнью.

– Я знаю, где их держат. Вытащим их оттуда, а там посмотрим.

– Это и есть твой план? – Хорнбори не поверил своим ушам. – Ты что, уже подкупила стражу? Подготовила путь к бегству? – Когда Амаласвинта покачала головой, он вздохнул. – Значит, ты просто собираешься войти туда... А потом? Думаешь, что я завалю всех стражников?

– Ты же Хорнбори Драконоборец!

Кажется, она ни капли не сомневается, что он может сразиться с целым войском.

– И как мы вытащим их из Железных чертогов? То есть я должен спасти этих троих, но сколько же должно погибнуть ради этого под ударами моего топора? Верные люди Эйкина, которые не виноваты ни в чем, кроме того, что исполняли приказ своего князя. Мне кажется очень низко поступать так по отношению к ним.

– То. есть ты предпочитаешь казнить своих товарищей, потому что не хочешь резать людей Эйкина? Да ты шутишь.

Хорнбори впервые смотрел на Амаласвинту с недоумением. Конечно, это была не истинная причина, но ему нужно было время, чтобы придумать отговорку получше. Он мог бы сказать ей, что он – просто жалкий трус, которому осточертело, что Галар называет его трусом и ничтожеством, но тогда можно было навеки распрощаться с перспективой оказаться в ее постели еще хоть раз. Нужно придумать новую отговорку, да поскорее!

–Ты же понимаешь, что задумали эти трое. Они хотят убить одного из небесных змеев. А, возможно, и не одного.

– Они хотят свергнуть тиранов-драконов! – патетическим тоном провозгласила Амаласвинта.

– А потом? Я знаю, у них получится убить хотя бы одного из крупных драконов, и я рад буду каждому рухнувшему с небес тирану. Но что будет потом? Думаешь, радужные змеи не узнают, кто убил одного из их братьев по гнезду? Они же словно боги! От них ничто не укроется. Дракон, ради которого погиб Глубокий город, даже не был небесным драконом. Что они сделают, если погибнет один из древнейших? Я скажу тебе: они уничтожат целый народ! Не успокоятся, пока не погибнет последний карлик. И они победят. Это же драконы, любимые дети альвов. Нет такой штольни, где мы смогли бы укрыться от их мести.

– Эйкин отнял у них копья, —возразила Амаласвинта. – Они ничего не смогут сделать с драконами. Нужно просто спасти им жизнь.

– Нет, дело не в этом! Если Галар и Гламир выживут, то не успокоятся, пока не убьют следующего дракона. Думаешь, мне легко будет опустить топор на шеи своих друзей? Думаешь, мне не хочется найти бескровный выход? Но ты же сама знаешь, насколько упрям Галар. Он не сдастся!

– Кажется, ты не слишком взволнован.

Хорнбори сделал заученный отчаянный вздох, который до сих пор срабатывал отлично.

– Нас, мужчин, учат скрывать свои чувства. Что мне сделать, чтобы доказать тебе, что это решение разбивает сердце и мне? Думаешь, мне это нравится? Или я поступаю так из чистого эгоизма, ради спасения собственной шкуры?

Она ничего не ответила, и взгляд ее был красноречивее всяких слов.

– Значит, ты считаешь меня способным предать товарищей. Что ж... – Он полез в висевший на поясе кошель, нащупал пальцами монеты, вытащил две, убедившись, что нужная на месте, ловко спрятал ее за широкую кожаную ленту, украшавшую его запястье, протянул вторую Амаласвинте.

– Ты знаешь, что это.

Та судорожно сглотнула, но кивнула.

– Монета с нашей родины, – дрожащим голосом произнесла она.

– Золотая крона из Глубокого города. Я ношу ее на память... Это мой талисман, который не позволяет забыть о том, что сделали драконы, а еще напоминает об ответственности, о том, что мы должны сделать так, чтобы ни один другой город карликов не повторил судьбы нашей родины, чего бы это ни стоило, – притворяясь подавленным, он опустил взгляд. – Но я не смогу жить, зная, что ты презираешь меня. Лучше я поступлю вразрез со своими убеждениями, чем допущу, чтобы ты считала меня трусом, – он взял монету, положил на раскрытую ладонь, ловко пустил ее по пальцам, показывая то одну, то другую сторону: профиль Старца в Глубине Глубокого города и золотая корона, давшая монете название. – Пусть решает судьба, Амаласвинта, – он подбросил монету, поймал ее, спрятал в кулаке, торжественным жестом приложил левую руку к груди, туда, где билось сердце, чтобы отвлечь ее внимание.

– Пусть мое сердце истечет кровью, если я из трусости пойду против своих товарищей. Пусть решает судьба. Бросай монетку! – Глядя ей прямо в глаза, он ловко подменил крону на спрятанную за кожаным ремешком монету. – Упадет короной вверх – я пойду за тобой, куда бы ты меня ни повела, и мне будет все равно, что будет после того, как мы освободим Галара, Нира и Гламира. Если же монета ляжет головой вверх, значит, судьба хочет, чтобы сегодня же сложили головы мои друзья – хоть это и разобьет мне сердце, – и с этими словами он протянул ей монету.

Мгновение Амаласвинта примирительно глядела на голову мертвого князя, словно бы смотревшую на нее снизу вверх, а затем подбросила крону, поймала ее и протянула ладонь Хорнбори. Монета легла вверх головой. Амаласвинта поджала губы и молча вернула ему монету.

– Такова моя судьба, – притворно вздохнув, произнес Хорнбори. – Нужно было мне бросить монету. Считается только второй результат...

– Мы так условились, – прошептала Амаласвинта. – Не нужно...

Но в глазах ее он увидел надежду, выдававшую ложь в ее словах.

– Нет, я должен, и я хочу этого. Это ведь и мои друзья, – он указал на топор. – Я молюсь, чтобы судьба подсказала мне выход и дала возможность не делать этого, – и прежде чем она успела что-либо возразить, он подбросил монету. Поймав ее, он замер на миг, держа ее в кулаке, вознес короткую молитву альвам, и разжал ладонь. Монета снова лежала головой мертвого князя вверх. Хорнбори вздохнул. – Да будет так.

– Тем не менее, я попытаюсь освободить их, – упрямо заявила Амаласвинта.

– Желаю удачи.

Та кивнула, повернулась и направилась к коридору, соединявшему уединенную пещеру с системой туннелей под горой. Когда она обернулась в последний раз, Хорнбори лишь поднял руку в знак прощания. Карлик прекрасно понимал, что женщина надеялась, что он все же пойдет с ней. Ходила она с тяжелым сердцем. Некоторое время она будет горевать, но в конце концов снова примет его, в этом он был уверен. Она не забудет, что он дважды дал судьбе шанс изменить все. Это ему еще зачтется.

Хорнбори поднес монету к губам и поцеловал ее. В который раз она оказала ему немалую услугу. Как хорошо, что он так близко сошелся с чеканщиком Глубокого города... Старый пропойца сделал для него особенную монету, в обмен на бочонок самогона, и на обеих сторонах ее был изображен лик Старца в Глубине. Только глупцы способны предоставить свое будущее одной судьбе!

Он перевернул песочные часы, стоявшие на полу неподалеку от колоды. Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как весь песок пересыпался? Четверть часа? Или, быть может, чуть поменьше?

Хорнбори перевернул часы, посмотрел на тонкую полоску пересыпающегося песка. До последней встречи с Галаром оставалось менее трех часов. Лучше быть готовым к этому. Хорнбори убрал монету обратно в кошель, взял топор, поставил на колоду новое полено и изо всех сил, взмахнул палаческим инструментом.