Текст книги "Шипы в сердце. Том второй (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)

И самое офигенное – три огромных, от пола до потолка, окна, выходящих прямо на Гранд-канал.

Я подхожу к одному из них, распахиваю створки и в комнату врывается прохладный ночной воздух Венеции. Несколько минут стою просто как зачарованная, не в силах поверить, что все это происходит на самом деле.

Отвлекаюсь только когда слышу, как за моей спиной Вадим отдает какие-то распоряжения по-английски. Мы приехали налегке, без багажа, так что обслуживающий персонал быстро прикрывает двери и оставляет нас одних.

Напряжение, которое ненадолго отступило, возвращается с новой силой – вибрирует в воздухе, смешивается с запахом лагуны и старого дерева. Я стою, вцепившись в подоконник, и почему-то боюсь обернуться.

Чувствую как Авдеев подходит сзади – не по шагам, а по тому, как ощущается его тепло.

Если он меня сейчас потащит на эту здоровенную кровать и будет жарить все выходные – ок, я не против, совершенно.

Слышу, как совсем близко уверенно и спокойно бьется его сердце, а мое словно заяц выскакивает – наверняка слишком очевидно громко.

– А ужин и завтрак… в постель? – все-таки не выдерживаю и первой нарушаю тишину.

– Ужин на террасе на крыше, коза. Завтрак в номер или… как захочешь.

Я безумно хочу секса с ним.

Но… счастливо лыблюсь из окна всему миру.

Глава тридцать третья: Хентай

Она стоит у окна, распахнув створки, и вдыхает ночной воздух.

А я стою сзади, разглядываю силуэт на фоне темнеющего неба, тонкую шею, на изгиб спины.

Хочу ее. Здесь. Сейчас. Опереть на подоконник, надавить на поясницу, чтобы прогнулась так, как люблю – и чтобы покричала подо мной, так, как умеет только она. Не пошло, как в порнухе и как иногда любят орать женщины, почему-то думая, что это пиздец как возбуждает, а по настоящему, так, что я ловлю ее крик ладонью, когда сжимаю горло.

Делаю шаг назад, понимая, что расстояние между нами играет против моего терпения, еще раз оглядываю номер – слишком пафосно, как на мой вкус, но это, типа, самое лучшее место в Венеции и самое романтичное. Крис нравится – ок, а мне однохренственно, где спать.

Полчаса спустя мы поднимаемся крышу. Кристина так близко, что ее запах все время щекочет мой нос. Не уверен, что она в полной мере осознает, насколько сильно натягивает струну моего терпения, но мне придется проявить чудеса терпения и выдержки, чтобы не нарушить наше «еблей мы ничего не решаем».

Шелк блузки такой тонкий, что липнет к ее коже, и я почти физически вижу твердеющие под тканью соски.

Супер. Я в ахуе, потому что не помню, когда меня в последний раз настолько вело от женщины, а моя внутренняя скотина скалится и пускает слюну. Кто из нас к концу вечера будет контролировать поводок – большой вопрос даже для привыкшего планировать все наперед меня.

Террасу на крыше я забронировал полностью на весь вечер, чтобы кроме нас здесь никого не было. Люблю европейский сервис за то, что за любой абсолютно вопрос здесь можно решить деньгами – вопрос в сумме. А самое главное – никаких неприятных сюрпризов, типа того, что «терраса ваша, но вот тут туристы…». В Штатах с этим дела обстоят ненамного, но хуже.

Даю Крис первой пройти вперед оценить обстановку – цветы, музыка (понятия не имею откуда, но от музыкантов я отказался) и вид на лежащий у наших ног город.

Я нифига не романтик, но впервые сгонять в Венецию стоило именно вот так.

– Это для нас? – Кристина почему-то тушуется, кивая в сторону красиво сервированного столика.

Она снова в этом своем образе – «я маленькая девочка, я не достойна». Это бесит невероятно, потому что если бы я не понимаю, где тот чертов тумблер которые переключает ее настроение из нормального – вот в это. Здесь я реально иногда теряюсь, не понимая, какое слово ее успокоит, а какое – захлопнет еще сильнее.

– Вся крыша наша, Крис, располагайся.

– Это не слишком? – она плотнее сжимает губы.

– Нет. – Отодвигаю для нее стул, помогаю сесть и откупориваю вино.

Она приклеивается взглядом к бокалу, куда наливаю примерно на треть, еле слышно благодарит.

Ждет подвоха.

Заметил это за ней еще в нашу «первую попытку».

Обычно с женщинами все довольно просто – делаешь ей хорошо, не триггеришь разными заебами, делаешь так, чтобы ее потребности и хотелки были закрыты – и все ок.

Барби – вообще противоположная история.

Она как будто не может существовать в плоскости «нормальности» – ждет подвох, а когда я откровенно не даю поводов – придумывает их сама, доставая как фокусник достает кролика из абсолютно постой шляпы.

– Расслабься, коза. – Откидываюсь на спинку стула, салютую ей своим бокалом. Толкать тост за ее двадцать семь не буду по вполне понятным причинам.

Она отзывается, делает маленький глоток. Говорит, что вино очень вкусное. Почему-то краснеет и становится непривычно немногословной.

Что, блин, опять не так?

Официант помогает с нашим ужином – ризотто с чернилами каракатицы, карпаччо, сибас. Кристина ест очень осторожно, маленькими порциями. Пьет. В какой-т момент замечаю, что приподнимает – и с облегчением, как будто избавилась от тяжелой ноши, опускает плечи.

Все это время я молчу, так что логично – она опять воюет с тараканами в своей голове.

Делает еще один глоток, поднимает на меня взгляд – и облизывает губы.

Я понимаю, что обстановка к этому не располагает, но член в штанах все равно дергается.

Зеленые глаза распахиваются чуть шире.

– У меня был настолько жалкий вид сегодня утром, что ты решил привезти меня сюда? – И, блять, улыбается. – Или просто хочешь красиво бросить?

Даже если бы у меня в планах действительно было что-то такое – хотя с чего бы?! – и я озвучил вслух наше расставание – уверен, Барби бы просто поблагодарила за все, встала и ушла. Потому что она сильная, со стержнем и умеет держать удар, даже вопреки отборному террариуму в голове.

– Я привез тебя сюда поужинать и позавтракать. – Напоминаю себе, что старше, что у меня больше терпения и стальные яйца. Она предупреждала, что будет сложно и что может выесть мой мозг чайной ложкой, а я в здравом уме сам под этим подписался. Так с хуя ли теперь давать заднюю? – Если тебе не нравится, можем заказать что-то другое. Если хочешь домой – не вопрос, можно вернуться.

– Нет! – Она так энергично трясет головой, что волосы рассыпаются в разные стороны и легкий порыв ветра бросает мне в лицо их запах. – Ты… правда ничего такого не планировал?

– Даже в мыслях не было. – Фокусирую внимание на ее лице, на том, как дрожат ресницы. – И, Крис… Ты выглядишь иногда смешно, иногда так, что тебя хочется прибить, но я никогда не видел, чтобы ты выглядела жалко.

Кристина снова расслабляется – но теперь как будто окончательно.

Подается вперед, секунду медлит, а потом ставит локти на стол, подпирает ладонями подборок и смотрит на меня из-под ресниц.

– И так, как вам Венеция, господин очень важный крутой перец? – В ее голосе появляются игривые нотки.

– Думаю, мне здесь понравится, – отпиваю вино, хотя скорее просто смачиваю губы. Алкоголь. – вообще не моя история, тем более такой.

– Уже не боишься, что что-то будет отвлекать, ммм? – Наклоняется. Блузка распахивается. Я вижу начало ложбинки, тень между двумя сочными полушариями. Конечно же, делает это абсолютно намеренно.

– У тебя хорошо получается, коза – мне уже почти приятно. – Конечно, откровенно жру глазами то, что она подставляет. Мы не трахаемся, но пускаем друг на друга слюни, и хоть все чаще это доставляет почти физическую боль, было бы страшным лицемерием сказать, что мне не нравится эта игра.

– Когда ты заказал кольцо? – атакует без предупреждения следующим вопросом.

– В первых числах января. – Не вижу смысла это скрывать.

Вижу по глазам, что вопросов на эту тему у нее еще уйма, но она с ними не спешит. Или не решается. Вместо этого вытягивает руку перед собой, растопыривает пальцы и любуется на кольцо под разными углами. Рад, что оно ей нравится – оно стоило мне буквально порванной жопы, потому что попасть к этому французскому снобу-ювелиру оказалось задачей на выживание. А потом он еще час доканывал меня вопросами для кого кольцо, а кто она, а кто я, и что мы такое, по моему мнению. Сказал, что только так сможет поймать необходимое настроение. Хотя по-моему, «необходимое настроение» пришло к нему после моих слов о том, что цена не имеет значения.

– Оно просто совершенное, – говорит Барби, радуясь как маленькая. Ловит мой задумчивый взгляд и снова торопливо складывает ладони. – Веду себя как ребенок… Просто… Это все шампанское и вино – гремучая смесь. На твоем месте я бы радовалась, что я до сих пор не ору ничего с крыши!

– А ты хочешь?

– Возможно. – Допивает вино и я наливаю еще. – Вернемся к этому вопросу в середине бутылки, Вадим Александрович! И не говорите потом, что я вас не предупреждала!

– Серьезно думаешь меня этим напугать?

– Когда ты заработал свой первый миллион? – Она не отвечает, задавая вместо этого следующий вопрос.

– Мы сейчас в викторину какую-то играем?

– В «Правда или действие»! – Кристина поднимает бокал, указывает ножкой в сторону моего.

– Что?

– Не знаешь? Да не может такого быть!

Пожимаю плечами, потому что правда не понимаю, что от меня требуется. Разве что смутно, опираясь на какие-то фильмы, но предоставляю Крис священное право лишить меня «невинности».

– Все просто, – она снова ставит локти на стол, наклоняется. – Мы задаем друг другу вопросы, и нужно либо ответить, либо – пить, если отвечать не хочется. Эй, Авдеев, глаза на меня! Ты вообще слышал, что я сказала?!

Все это время мой взгляд блуждает от ее шеи до этой чертовой ложбинки, хотя сначала я даже примерно стараюсь себя сдерживать.

– Отвечай или пей, я тебя прекрасно слышу. – Заранее понимаю, что игра максимально дурацкая, но она, кажется, уже на всю катушку вдохновилась вытащить из меня все грязные тайны.

– Вы меня глазами жрете, Вадим Александрович. – И еще немного сводит плечи, чтобы превратить свое декольте в испытание моих нервов на прочность.

– Ризотто мне явно было недостаточно, – подхватываю ее настроение. К черту, я же всегда тащился от нашего словесного пинг-понга.

– Попросить принести меню? – щебечет почти что ангельским голосом.

– Не стоит. – Поднимаю взгляд на нее, закидываю ногу на ногу, усаживаясь удобнее, раз уж мы с ней… гммм… играем. – Главное блюдо уже на столе.

Ее зрачки расширяются, так же как и крылья носа.

Взгляд скользит по моим плечам, груди, животу.

Я вздергиваю бровь ровно за миг до того, как она окончательно поплывет.

– Первый миллион, Авдеев, – откашливается и возвращается к дурацкой игре.

Не то, чтобы мне хотелось говорить на эту тему, но отказываться сейчас – как-то… как там говорится? Не по-пацански.

– Просто… много работал.

– Это нифига не ответ!

– Хочешь все грязные подробности, коза?

– Именно, – она взмахивает ресницами, так кокетливо и мило одновременно, что даже если бы я вдруг захотел поставить точку – я бы все равно не смог ей отказать.

Но точку я ставить не буду.

– Хорошо, ладно. – Поднимаю одну ладонь вверх, типа, капитулирую. – Выиграл в лотерею.

– Авдеев! – Барби рассерженно топает ногой, а меня рвет еще сильнее ее дразнить, чтобы выбиралась наружу и показывала свои эмоции. Я эту непосредственность с нее слизываю, как, блять, дурной.

– Ладно, все, серьезно. – «А ты выдержишь правду, коза?» Впрочем, хороший повод узнать – мы ведь именно для этого и затеяли нашу демо-версию. – Первые миллионы, коза, обычно не зарабатывают. Их забирают – кто посильнее и посмелее. Был один… деятель. Подмял под себя пару заводов, думал, что схватил бога за бороду. А я просто… нашел его слабое место. Его «крышу». Оказалось, что «крыша» очень любит деньги и очень не любит проблем. И в один прекрасный день мой «деятель» проснулся, а у него нет ни заводов, ни крыши. Только я, с предложением, от которого он не смог отказаться.

Я все равно рассказываю ей лайт-версию.

Жду. Если сейчас скривит нос – наверное, буду расстроен. Наверное, даже сильнее, чем сейчас думаю.

– Оттуда ты знаешь Гельдмана, да?

– Плюс-минус. Но уже давно вообще не имею с ним никаких дел. Он… короче, когда над ним будет два метра земли, вряд ли кто-то заплачет.

Кристина дергает головой, но что выражает этот жест – не понятно.

Вижу, как снова напряглись ее плечи, и прежде чем она снова выпустит из клетки своих насекомых, меняю тему.

– Моя очередь? – Секунду медлю, потому что спросить нужно что-то такое, что ее точно «переключит». – Ты когда-нибудь лизала на морозе фонарный столб?

– Чтооооо?! – Фокус срабатывает – Барби округляет глаза, прикрывает ладонью лицо и начинает заливисто смеяться. – Ладно, ты новичок, поэтому разрешаю тебе задать другой вопрос.

– Я не хочу другой, я хочу услышать ответ на этот.

– Ты можешь спросить сейчас буквально любую вещь на свете, но спрашиваешь… про то, что в детстве делали абсолютно все дети? – Смех покрывает ее щеки румянцем. Очень милым.

– Я не лизал, – отвечаю со спокойствием удава.

– Не верю, – фыркает.

– Клянусь.

Она смотрит на меня пару секунд, а потом подносит бокал к губам и делает глоток.

– Серьезно, коза? Такой простой вопрос, а ты уже сливаешься?

– Имею право! – Стреляет в меня взглядом поверх бокала. Наверняка придумывает что-то каверзное. – Ты платил за секс?

– Да, – дергаю плечом. В наше время вряд ли есть мужики, которые на разных этапах своей жизни не пользовались секс-услугами.

– И какая на вкус продажная любовь, Вадим Александрович?

– Как поганый кофе – вроде взбодрился, но хочется запить нормальной робустой.

– А твой первый секс? – Она явно входит во вкус. И от этого или от вина, ее глаза начинают блестеть.

– Так много личных вопросов, Барби.

– Хочу чтобы ты наконец-то начал пить! – смеется, но, конечно, ей интересно.

– Если я начну пить, коза, мы снова все решим еблей.

Она, отзеркаливая меня, тоже дергает плечом. Чуть медленнее, соблазнительнее.

Повышает ставки.

– Ты был самым охуенным мальчиком в классе и за твою невинность девчонки бились мокрыми трусами?

– В классе? – Теперь уже ржу я. – Мне было девятнадцать, коза!

– Да ладно. – От удивления смешно икает в нос.

Ловлю себя на мысли, что наблюдать за ее эмоциями – когда их так много – доставляет ровно такое же удовольствие как и натягивать ее на свой член.

– У меня совершенно не было времени на секс, коза. Пока другие пацаны бегали за юбками и дрочили в кулак, я… ну скажем так, старался впихнуть невпихуемое – универ, первые деньги, налаживание связей. А потом оказалось, что у меня есть пробел в «компетенциях». Это была моя первая сделка – дочка одного из моих «старших товарищей» очень хотела потрахаться с плохим парнем, а мне нужно было «закрыть вопрос». Мы сделали это на заднем сиденье ее тачки – тогда мне казалось, что это супер-дорогая машина, это добавило особого шарма. Ну и еще то, что ее отец думал, что я подтягиваю ее по основам экономики.

– И как ощущения? – Кажется, Барби все еще не верит, что я не сочиняю все это на ходу специально для нее.

– Быстро. Неуклюже. Бессмысленно. А через час я уже «решал вопросы». Все.

– Мне теперь захотелось узнать про второй, – она стреляет в меня глазами.

Она пьянеет – движения становятся чуть более плавными, чуть более… кошачьими. Крис ёрзает на стуле, и шелк блузки снова предательски обрисовывает ее грудь. Я почти физически вижу, как под тонкой тканью напрягаются соски от вечерней прохлады и ту маленькую железную штуку в одном из них. Или это реакция на мои взгляды?

– Какую звезду ты трахал в своем воображении, ммм? – Крис проводит языком по губам, слизывая вино. Я на секунду теряю суть вопроса, рефлекторно повторяя то же движение. – Авдеев?

– Никогда такой херней не страдал.

– Так не бывает! Все мальчики дрочат на каких-то киношных красоток или моделей. Ну и на всяких там героинь компьютерных игр, но это особенный случай.

– Прости, Барби, но другого ответа у меня не будет. – В чем прикол дрочить на женщину, которую даже в теории невозможно потрогать? Хотя, в свое время была возможность познакомится с парочкой моделей мирового уровня – и… не вставило. Потому что даже вот эти наши с козой словесные шахматы – гораздо более порногорафичны, чем фантазии о том, что под платьем у любой другой женщины.

– Вы зануда, Вадим Александрович.

– Ну а ты кого представляла, Барби?

Она на минуту задумывается, закатывает глаза, перебирая в голове из множества вариантов.

– Наверное… Чаще всего… – нарочно тянет время, думая, что может меня этим зацепить. Но я реально не представляю, как можно ревновать к такой ерунде. Тем более – явно сильно не свежей. – Роналдо.

– Это который футболист?

– Да. Красавчик же, я ради него даже пару раз на футбол сходила!

– Так, все, я понял – Марк точно не будет гонять мяч.

– Ревнуешь, Тай?

Нет, но ей же так хочется, что от нетерпения подрагивают кончики пальцев, которыми держит тонкую ножку бокала.

– Немного, – поддаюсь.

Она триумфально допивает вино и просит еще.

Примерно через полчаса, за которые мы забрасываем друг друга вопросами – в какой-то момент ловлю себя на мысли, что втягиваюсь и чувствую азарт – предлагаю перебраться на другую часть террасы. Коза начинает зябко ежится, но в номер наотрез отказывается возвращаться.

Мы устраиваемся на диванчиках, перед огнем в какой-то огромной медной чаше.

Крис, ни секунды не медля, забирается ко мне на колени, счастливо мурчит, когда набрасываю ей на плечи плед. Ощущать ее в своих руках такой податливой и мягкой – отдельная степень удовольствия, потому что поддается она редко.

Даю Крис немного выдохнуть, написать десяток сообщений няне. Елена Павловна тут же присылает парочку видео с Марком – на одном наш сын весь перепачкан кашей и с таким грозным выражением лица, что Барби тут же тычет в нас обоих пальцами и говорит:

– Вот, Авдеевская порода!

– Я старался, – не могу не дать ей повод для очередной шпильки.

Няня пишет, что Марик явно решил взять их всех там измором, и что с ложкой без фокусов он подпускает только меня. Крис снова смеется, я снова напоминаю, что гены пальцем не раздавишь.

Тяну время, потому что хочу подержать ее еще немножко вот такой.

Хуй его знает, как отреагирует на мой следующий вопрос, но задать его нужно.

– Расскажешь, почему так его не любишь?

– Кого?

– Этот день.

Она на секунду замирает, а потом все-таки расслабляется, хотя и явно не без заметных усилий.

– Это старые истории. Ничего важного.

– Для меня важно.

Она легка отстраняется, чтобы смотреть мне в глаза. Ищет там что-то.

– Зачем тебе это, Тай?

– Хочу понимать, где расставлены твои мины. – Здесь довольно уютно, но порывы ветра иногда влетают в наши лица, и прямо сейчас один такой взбивает ее волосы. Приходится мягко отвести их от ее лица.

– Зачем? – повторяет свой вопрос Барби, вряд ли осознавая, что инстинктивно трется щекой об мою ладонь. – Хочешь поиграть в сапера?

– Для начала – не хочу наступать, – озвучиваю, как мне кажется, более реалистический прогноз наших отношений на ближайшее время. Но в будущем – конечно, и разминировать тоже.

– Их много, Тай. – Она грустно улыбается. – Заебешься вывозить.

– Расскажешь? – Прижимаю ее покрепче.

Кристина вздыхает. Какое-то время собирается с силами.

Я почти уверен, что дело в ебучем Таранове, но форсировать все равно не буду. Пусть сама решает с чего начать – у всех нас есть истории, которые мы не хотим рассказывать, но если уж приходится – то хотя бы на своих условиях.

Она начинает издалека – про детство, про то, что отец регулярно устраивал ей праздники, на которые приглашал всех своих друзей и детей, которых она не знала. Это всегда было красиво и пафосно – она носила корону и платье принцессы, и все перед ней заискивали.

В тот день Таранов задержался. Кристина его очень ждала, потому что очень любила.

А когда он приехал – какая-то из девушек-аниматоров, приняв его за одного из гостей, вышла к нему навстречу и вручила обруч с рогом единорога. Такие были у всех.

Кристина запинается.

Я рефлекторно сжимаю руки чуть крепче.

Бля, уже хочу откопать этого старого пидара и заколотить его обратно, на этот раз – собственноручно.

– Ему не понравилось, – голос Кристины становится убийственно спокойным. Она даже пытается улыбнуться, как будто собирается рассказать веселую историю.

Теперь я уже понимаю, что вот так она защищается, но конкретно сейчас вмешиваться не буду. Сначала мы поставим на ее мины красные флажки, а потом придумаем, что со всем этим делать.

– Он… просто протянул руку, взял ее за запястье… И потом… Что-то хрустнуло. – Барби упирается лбом мне в плечо, обжигая раскаленным дыханием. И снова улыбается – я это просто чувствую. – Она так сильно закричала, что я испугалась и начала кричать тоже. И тогда он просто… ударил ее по лицу.

Крис дергает головой, как будто проживает все это заново.

– Я не очень хорошо все помню, Тай, клянусь, – улыбка резко выветривается из ее голоса, уступая место панике. – Не потому что не хочу с тобой поделиться, а потому что правда не помню. Мой психотерапевт говорит, что это защитная реакция. Что моя голова понимает, что я могу поехать кукухой, если буду все-все помнить, поэтому прячет все под замок и выдает в день по чайной ложке.

– Можешь остановиться, Барби.

– Нет, – упрямо катает лоб по моему плечу. – Я помню, что он взял меня на руки как ни в чем не бывало, начал вытирать слезы. А у него… знаешь… была кровь на пальцах и он меня в нее испачкал. И этот запах…

Она снова отстраняется, смотрит немного потеряно и испугано.

Трёт ладонями щеки, как будто пытается стереть то, чего там уже давным-давно нет.

– Я испугалась, начала плакать и тогда он сказал: «Ты же не испортишь папочке праздник, Кристина?» И взял меня за щеку… вот так. – Она яростно прихватывает кожу двумя пальцами и начинает дергать.

Приходится мягко отвести ее руку от лица, вернуть на свое плечо, заземлить в этой реальности.

Она тяжело дышит.

Мелко дрожит.

Упирается второй ладонью мне в грудь, инстинктивно начинаю дышать ровнее, хотя меня самого пиздец как рвет от злости на ебучего Таранова.

– И у меня теперь этот день… Он просто неприятно пахнет, – заканчивает Крис, потихоньку, но справляясь с эмоциями. – И он как будто все время стоит у меня за спиной и говорит, что я ничего не должна портить.

– Если хочешь – давай праздновать в другой. – Снова убираю волосы с ее лица и как бы невзначай показываю пальцы – видишь, коза, ничего нет, это все в прошлом.

– Нет, нет… – Она мотает головой. – Теперь он будет пахнуть Венецией. Ну и еще моей блевотой, потому что я, кажется, перепила.

Примерно через час, когда на крыше становится уже слишком холодно, мы с Барби возвращаемся внутрь. Воздух в коридорах «Gritti» пахнет старым деревом и воском – немного отдает церковщиной, но я молчу, чтобы не портить впечатления Крис – она от всего этого барокко (или как там?) в полном восторге. Тяжелый ковер глушит наши шаги, превращая возвращение в номер в какое-то тайное, почти запретное действо. Я иду на шаг впереди, рука Барби лежит у меня на локте – от выпитой почти в одиночку бутылки вина, она не то, чтобы валится с ног, но мне так спокойнее.

Щелчок тяжелого замка отсекает нас от остального мира. В номере полумрак, не считая горящих на стенах приглушенных бра. Я пропускаю Крис вперед, задерживаюсь у двери, верчу в пальцах Клюс-карту. Чисто механическое действие, чтобы выиграть несколько минут и решить, как изолировать себя от нее в одном номере.

Невозможная задача. Может, продолжить ту дурацкую игру? В козе столько вина, что она явно не протянет долго, а у меня, как бы сильно я ее не хотел, нет никакого желания трахать бесчувственное тело.

Лихорадочно подбираю вопрос, на который она точно отреагирует, но… мозг уже не работает. Работает только невыносимое, уже точно болезненное желание сорвать с нее одежду.

Не помню, когда настолько сильно хотел женщину, но от желания выебать Барби просто темнее в глазах.

Я бросаю карту на тумбу у двери, собираюсь провести рукой по волосам, как-то успокоится – холодный душ мне точно не поможет – когда чувствую захват пальцев на моем локте, а потом рывок.

Тонкие руки обвивают мою шею.

Крис тянет меня на себя. Сильно. Отчаянно. Я выше ее на две головы, но от этого внезапного, дикого порыва на секунду теряю равновесие, вынужденно сгибаюсь и подаюсь вперед.

И ее рот впивается в мой.

Я чувствую довольный хрип, рвущийся с моих губ.

Она пьяная, смелая, без тормозов. Ее рот – жадный, горячий, пиздец какой требовательный. Барби целует так, будто умирает от жажды. Ее язык – маленький и ловкий – врывается в мой рот, дразня и уверенно провоцируя. А ей как будто и этого мало – кусает мою нижнюю губу, тянет на себя, пока не начинаю рычать от смеси боли и дикого, первобытного удовольствия.

У этого поцелуя вкус пиздец какого дорогого итальянского вина, но он не идет ни в какое сравнение со вкусом ее дыхания.

Мои руки рефлекторно ложатся ей на талию, хочу прижать ее к себе и показать, кто здесь главный. Хочу смять ее, поднять, распять на стене уже через секунду, потому что больше точно не выдержу.

Но она не дается – несильно, но настойчиво отталкивает, ускользает.

– Ну что за нетерпение… – шепчет, облизывая влажные от нашего поцелуя губы. Чуть тяжело дышит.

Я, опешив от такой наглости, делаю шаг назад.

Она тут же толкает меня в грудь, пока не упираюсь спиной в холодную, расписанную фресками стену у входа. Поддаюсь – кто же будет сопротивляться хмельной красотке, у которой на лбу написано, что она готова взорвать эту ночь чем-то очень неприличным.

Крис прижимается ко мне всем телом. Чувствую упругую напряженную грудь сквозь тонкий шелк ее блузки и мою рубашку. Охреневаю, когда ее бедро нагло втискивается между моих ног. Она смотрит на меня снизу вверх – взгляд блядский, поплывший. Щеки пылают.

Я ее так хочу, что ширинка до сих пор не лопнула только чудом.

Но… это точно она или просто слишком много вина?

– Коза, стой… – Не могу поверить, что эту хуйню только что сказал мой рот. – Ты же помнишь, что мы еблей ничего не решаем?

– Конечно, помню, – ее язык немного заплетается, но в целом я абсолютно уверен, что она прекрасно понимает, что собирается сделать, когда ее пальцы находят пуговицы рубашки. – Это не ебля, Авдеев, это – десерт.

И начинает меня раздевать. Медленно. Мучительно медленно.

Тонкие пальцы подрагивают – от алкоголя или от возбуждения, по хуй, – но она не торопится. Распечатывает меня, как конфету.

Пуговица. Ногти царапают кожу на моей груди.

Еще пуговица. Она проводит ладонью по обнажившемуся участку, поглаживает, дразнит.

Я стою, прижатый к стене, как долбанный экспонат, но позволяю ей делать все, что захочет – и меня от этого откровенно прет. Прет от ее наглости, от сорваных тормозов. От того, как то и дело облизывает губы с совершенно очевидными мыслями в голове.

Наконец, расстегнув мою рубашку до пояса, стягивает ее с плеч. Ткань цепляется за манжеты, и Кристина останавливается. Оставляет ее висеть на запястьях, как чертовы кандалы.

Отступает на шаг. Просто смотрит. Жрет меня глазами – жадно скользит взглядом по моей шее, по ключицам, по груди и животу. Замечаю, как сглатывает и как расширяются ее зрачки.

Что, коза, потекла?

– Боже… – В ее шепоте столько голода, что мой член в штанах становится каменным. – Авдеев, господи… Ты просто… идеальный. Хочу тебя всего языком облизать, а потом – съесть, веришь?

От ее откровенных признаний накрывает сильнее, чем от любого прикосновения.

– Сними блузку, Крис, – прошу, пока еще достаточно мягко, но в принципе реально готов разодрать на ней все, – моя очередь смотреть.

– Хорошо… – По тому, как широко и ядовито улыбается, сразу понимаю, что сейчас меня ждет обязательное «но» в качестве условия. – Я разденусь. Вся. Сниму с себя абсолютно все…но ты будешь стоять. Вот так. И даже пальцем до меня не дотронешься, пока я не разрешу. Договорились?

Это примерно так же, как просить вулкан не извергаться, когда лава уже клокочет.

Молча киваю, потому что желание увидеть ее голой сильнее голоса разума, который подсказывает, что Везувий было бы проще заткнуть, чем заставить меня держать руки при себе. Крис явно нравится, что веду себя… гмм… послушно.

Медленно, как хищница, которая загоняет добычу, начинает раздеваться.

А я глотаю жадным взглядом каждое движение.

Пальцы выуживают пуговицы. Шелк расходится, обнажая край бежевого кружева. Тонкого, почти невидимого. Крис плавно, как будто танцуя, сбрасывает блузку с плеч – ткань скользит по гладкой коже, цепляется за пики сосков, падает на пол. Юбка присоединяется к ней через секунду.

Моя Барби в одном белье, и я все-таки отрывисто сглатываю густую, как клей слюну.

Поворачивается ко мне спиной, мучительно неторопливо расстегивает бюстгальтер. Бретельки сползают по плечам. Я вижу ее идеальную спину, каждый позвонок, ямочки на пояснице.

Поворачивается, чуть-чуть ведя плечами.

Я, блять, готов выть.

Ее грудь высокая, упругая, идеальной формы. Она не такая, как была до Марка – она стала… полнее, тяжелее, роскошнее. Хрен его знает, как это работает, потому что она не кормила сама, но мне определенно нравится такой апгрейд – никогда не любил слишком тонких, а тем более костлявых женщин. И этот чертов стальной шарик в соске – моя дурная слабость.

Крис видит, что я залип и подливает масла в огонь – проводит ладонями по груди, приподнимает, поглаживает соски, и они мгновенно твердеют. Триумфально усмехается, опуская взгляд по мне – вниз, упираясь в стояк, который уже невозможно скрыть одеждой. Видит, как я напряжен.

Только сейчас в полной мере начинаю осознавать, что было слишком опрометчиво сразу соглашаться на «смотри, но не трогай». Нужно было выторговать себе хоть что-то.

Крис, покрутившись передо мной еще одну мучительную для моих нервов минуту, снова подходит, игриво качая крутыми бедрами как кошка.

И опускается на колени, ведя ладонями по моим бокам, оставляя легкие, почти щекочущие царапины ногтями. Ее лицо – на уровне моего паха, когда смотрит на меня снизу вверх, и в этом взгляде – покорность и порок одновременно. Ни у кого нет такого взгляда – это чисто ее фишка.

Барби находит пряжку ремня, щелкает застежкой – и мой кадык дергается как курок, на который нажали уже после выстрела.

Расстегивает молнию.

Сжимаю кулаки.

Я, блять, сейчас взорвусь.

– Крис…

– Смотри, но не трогай, – напоминает свои грёбные беспощадные правила.

Из моего горла раздается нервный короткий смех, больше похожий на сигнал безоговорочной капитуляции.

Пальцы скользят под резинку боксеров, касаются моего раскаленного члена, и я чувствую, как он дергается. Когда окончательно освобождает – член упирается ей в подбородок.

Замечаю во взгляде голод и каплю смущения, которая окрашивает ее щеки румянцем.