Текст книги "Шипы в сердце. Том второй (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)
– У тебя есть ключ, – произношу слегка деревянными губами, просто констатирую как факт. У него есть доступ в мою квартиру – почему бы им не пользоваться? То есть, конечно, в его квартиру.
– Я звонил, предупредить, что заеду, – спокойно говорит Авдеев.
Сжимаю ручку сумки на плече так сильно, что кожа печет от трения. Ну да, когда приехала в студию и запачкала руки, это послужило отличным «поводом» не дергаться к телефону целых два час. А потом не проверять сообщения уже было как-то… легче. Вспоминаю, что пока ехала домой – Виктор говорил с кем-то по телефону. Я была в наушниках и не слышала с кем. Наверное, Авдеев решил проверить, куда я делась и почему не тявкаю по первому свистку.
– Что ты здесь делаешь? – продолжаю топтаться в пороге, потому что до сих пор не понимаю, что происходит. Он просто приехал с ревизией? – Привез еще какой-то договор? Я подпишу, без проблем.
Я и правда готова это сделать, даже не читая.
Просто чтобы ушел и забрал с собой все эти чертовы флэшбеки, оставляющие на мне невидимые ожоги.
– Может, поедим сначала? – предлагает на удивление… нейтральным тоном. – Ничего подписывать не нужно. Просто поговорим. Ладно?
Я топчусь на месте, чувствую себя полной идиоткой. Он стоит в нескольких шагах, такой расслабленный и домашний, и предлагает мне… поговорить? После всего, что было? После адвокатов, ультиматумов и ледяного презрения?
Хочу сказать: «Уходи», но язык намертво прилипает к нёбу.
Поэтому просто рассеянно качаю головой и медленно, как будто иду по минному полю, прохожу на кухню. Забираюсь на высокий барный стул у стойки, которая отделяет кухню от гостиной. Это моя баррикада. Мой спасительный ров. Отсюда мне его лучше видно, и между нами – полтора метра холодной, полированной мраморной поверхности. Так безопаснее.
Вадим возвращается к плите, как будто ничего не произошло. Его движения – уверенные, отточенные. На меня больше не смотрит, сосредоточен на готовке, но я все равно чувствую его присутствие каждой клеткой. Его запах заполняет все пространство, проникает в легкие, оседает на языке горьковатым привкусом воспоминаний.
Я смотрю на широкую мужскую спину, на то, как перекатываются мышцы под тонкой тканью футболки, и буквально силой заставляю себя отвести взгляд.
Нельзя. Нельзя поддаваться эмоциям, Крис. Он же тебя сейчас размажет и все.
Наверное, просто ждет лучший момент, когда потеряю бдительность.
– Почему ты не покупаешь вещи для ребенка? – спрашивает, не оборачиваясь, ровным почти безразличным голосом.
Я вздрагиваю.
– Что?
– Ты не покупаешь вещи нашему сыну, Кристина, – повторяет нарочно медленно, как для слабоумной. Переворачивает стейки. – Ты не ответила на мое сообщение. Я спрашиваю еще раз.
Я смотрю на свои руки на столешнице, и сжимаю ладони, потому что пальцы дрожат как у припадочной.
Так вот зачем ты приехал, Тай? Прочитать мне мораль?
– Просто мне больше ничего не понравилось, – вру.
Он хмыкает. Тихо, почти беззвучно. Но я знаю этот звук.
Так он реагирует на откровенный пиздеж.
Вадим выключает плиту, перекладывает стейки на тарелку, чтобы «отдохнули». Потом поворачивается ко мне, опирается бедрами на тумбу. Скрещивает руки на груди. И смотрит. Прямо. Проницательно.
– Кристина, давай без этого.
– Без чего? – я вскидываю подбородок, изображая тупоголовую рыбку-гуппи.
– Без твоих молчаливых протестов. – Авдеев говорит спокойно, почти лениво, но в его голосе – очень хорошо знакомая мне жесткость.
Я знаю, что сейчас мне влетит.
– У нас есть договор, – продолжает все тем же воспитывающим тоном. – Ты его подписала. Ты молодец, Воронцова на тебя не нарадуется. Это хорошо. Но доказывать мне свою финансовую состоятельность – не нужно.
Я знаю, о чем он. О деньгах. О той чертовой черной карте, которую я даже в руки не рискнула взять, и она так и лежит в пакете с документами в каком-то ящике в гостиной. Бросила туда все с глаз подальше еще в первый день, и с тех пор ни разу не прикасалась.
– Не понимаю, о чем ты, – продолжаю упрямо врать.
Он мне не верит. Его взгляд – как рентген, видит все, что я прячу.
– Малыш, не надо. – Он делает шаг к стойке, убийственно сокращая расстояние между нами. Я хочу выставить вперед руку, закричать «Стой, на подходи ближе, мне… больно!», но вместо этого просто застываю как кролик перед удавом. – Твоя ответственность – быть здоровой и слушать врачей. Моя ответственность – твой полный комфорт. Мы договорились об этом, Кристина. Покупать что-то нашему сыну на свои последние копейки – не нужно, хорошо? В этом нет необходимости.
Авдеев говорит это так рассудительно, так спокойно, как будто обсуждает погоду, и это страшно бесит. Открываю рот, чтобы сказать, что «мы договорились» – это очень мягко сказано. Что был ультиматум и я выбрала меньшее из зол. Но каким-то невероятным усилием воли себя сдерживаю.
– Я не нуждаюсь в твоей благотворительности, – все-таки огрызаюсь, но хотя бы делаю это со спокойным достоинством. Хочу в это верить. – Я согласилась на твои условия не ради денег.
Он приподнимает бровь, смотрит на меня как на пазл, который пытается собрать.
– Я думал, ты захочешь сама купить для ребенка все необходимое, – говорит, слегка поджимая губы. – Но если тебе это не интересно, я попрошу кого-нибудь собрать гардероб для грудничка и…
– Только попробуй, – шиплю сквозь зубы.
«Кто-нибудь» – это, конечно же, твоя Безобразная Лиза?!
Меня подкручивает изнутри, стоит хоть на секунду представить, что она отберет у меня не только Авдеева, но и протянет свои паучьи лапы к моему сыну.
– Я все куплю сама, – продолжаю шипеть как змея.
Пока не обращаю внимание, как его красивое лицо расслабляется, и Вадим прикладывает кулак к губам, видимо, пряча улыбку.
И только через секунду доходит, что он меня просто развел.
Загнал в ловушку, из которой у меня был только один выход – сказать то, что я сказала.
– Кристина, я не слежу за твоими расходами, если вдруг тебя это каким-то образом… беспокоит, – добавляет уже серьезнее. – Ты можешь и должна обеспечивать себе и нашему сыну все необходимое, потому что я физически не смогу держать на контроле каждый носовой платок или подгузник. Моя задача – делать так, чтобы вы ни в чем не нуждались, твоя – грамотно этим распоряжаться.
– Можно купить себе джет? – поджимаю губы, потому что до сих пор не решила – продолжать на него дуться или простить.
Слегка сведенные к переносице брови красноречиво дают понять, что отвечать на глупые вопросы он не собирается.
Ладно, спорить бесполезно – он все равно прогнет свое.
Разумными, мать его, аргументами.
Я чувствую себя побежденной и в знак очередной капитуляции поднимаю руки в сдающемся жесте.
– Спасибо, что хотя бы иногда не споришь. – Снова поворачивается к плите. – Стейки готовы. Поможешь с тарелками?
Слезаю с барного стула медленно-медленно, стараясь не выдать то, какой неуклюжей каракатицей я стала. Ноги просто ватные – приходится разминать их несколько секунд, прежде чем пропадают легкие спазмы в пальцах.
Иду к шкафу, где Галина Петровна хранит посуду. Впервые делаю что-то сама на этой кухне сама. Стараюсь держаться от Вадима на максимально возможном расстоянии, чтобы избежать даже случайного контакта между нами. Чувствую себя воздушным шаром, неповоротливо лавирующим в кактусовой роще.
Тянусь к дверце подвесного шкафчика, делаю шаг…
Его рука мелькает перед моим лицом. Я инстинктивно отшатываюсь, чтобы не дать до себя дотронуться – кажется, Авдеев именно это и хочет сделать…
А потом поднимаю взгляд.
Крепкая ладонь накрывает острый угол шкафчика, об который я бы неминуемо ударилась лбом. Авдеев не собирался меня трогать. Он просто…
Я сглатываю.
Замираю.
Смотрю на его руку, на сжатые пальцы. Поднимаю взгляд на его лицо, но он на меня даже не смотрит – свободной рукой достает вилки, ножи. Как будто сделал это защищающий жест рефлекторно.
Внутри что-то обрывается.
Вся моя броня, злость, спесь – все рассыпается в пыль от одного этого жеста.
Чувствую, как стремительно накрывает волна нежности. Такой острой и всепоглощающей, что становится трудно дышать. Хочется броситься к нему, обнять, уткнуться ему в грудь и разреветься. Сказать ему все-все, а особенно – какой дурой я была. И что, если бы во мне была хоть капля смелости – я бы лучше дала Лёве себя растерзать, но никогда не предала бы его.
Потому что любила до безумия.
Потому что люблю до сих пор.
Вадим убирает руку, делает вид, что ничего не произошло. Берет тарелки, начинает выкладывать на них стейки, салат.
А я стою рядом, как истукан, и не знаю, что делать.
Меня штормит, качает.
Прости, прости, ради бога, Тай, прости, пожалуйста… Будь таким как раньше – я тебя залюблю до смерти, клянусь…
– Прости, – шепчу, собирая в кулак всю свою волю. – Я…
Мои слова тонут в звонке его телефона.
Он лежит на стойке. Экраном вверх – как всегда.
Успеваю заметить имя – Лиза.
Вадим смотрит на экран, потом на меня. Сбрасывает вызов.
Реальность протягивает ко мне свои уродливые жесткие пальцы.
Реальность, в которой у него есть другая женщина. Та, которая звонит ему по вечерам. Та, с которой он, возможно, провел прошлую ночь. И с которой наверняка проведет сегодняшнюю.
Делаю шаг назад. Потом еще один.
Боль возвращается. Усиленная в сто крат. Ревность впивается в сердце раскаленной отравленной иглой.
Я вспоминаю, что они вместе уже… столько? Примерно полгода? Это в два раза дольше, чем были вместе мы. Для него это, видимо, серьезно. А я… просто досадное недоразумение. Инкубатор для его сына.
Вадим ставит тарелки на столешницу.
– Садись, Кристина, тебе нужно поесть. – Голос у него все такой же ровный и спокойный.
Ничего такого не произошло, да, Тай? Ты даже не пытаешься ее скрывать.
Я сажусь. Как робот. Беру в руки вилку и нож.
– Ты говорила с Лори? – спрашивает он. Осторожно. – По поводу родов. Она сможет приехать?
Отрицательно качаю головой. Боюсь открыть рот, чтобы вместо ответа из меня не вырвался крик. Или истерика.
– Ясно. Я попрошу Алёну освободить мой график на три недели. Неделю до и две после. Я буду рядом. Мы спра…
– Мне не нужна твоя помощь! – перебиваю его на полуслове. – Я не безрукая. Я хожу на курсы и прекрасно справлюсь сама. Чтобы правильно орать на схватках, мне твое присутствие не нужно, Авдеев.
– Даже не сомневаюсь, – в его голосе появляется лед. – Но это мой сын. И я буду рядом. Нравится тебе это или нет.
– А как же Бедная Лиза? – все-таки срывается с моих губ. Знаю, что потом об этом пожалею, но сейчас на тормоза уже не хватает сил. – Она не будет против, что ты три недели будешь играть в заботливого папочку с бывшей любовницей?
Его взглядом в эту минуту, наверное, можно заморозить даже супер-вулкан.
– Моя личная жизнь тебя не касается, Кристина.
– Еще как касается! – Я почти кричу. – Я не хочу, слышишь?! Я не хочу, чтобы к моему сыну протягивала грабли посторонняя…!
– Хватит, Таранова. – Не рявкает. Но кажется, лучше бы крикнул, потому что размазывает меня двумя словами до состояния папиросной бумаги.
Мы смотрим друг на друга через стол.
Конец. Никакого мира не будет.
Демонстративно отодвигаю тарелку на край стола.
– Мне кусок в горло не лезет, когда я на тебя смотрю. – И на этот раз у меня есть силы сказать это, не отводя взгляд.
Лицо Авдеева каменеет.
Через секунду он встает. Берет свою тарелку с идеальным, сочным стейком к которому даже не притронулся. Подходит к мусорному ведру и просто выбрасывает его вместе с тарелкой.
– Приятного аппетита, – бросает через плечо.
Уходит, даже, блять, не хлопнув входной дверью.
А я остаюсь одна. В этой огромной, холодной квартире.
Роняю голову на скрещенные руки.
И реву. Горько и безнадежно. Как никогда в жизни.
Глава пятнадцатая: Барби
Я просыпаюсь с ощущением тяжести, как будто всю ночь на моей груди спал слон. Вчерашний вечер – как размытое, уродливое пятно. Его ледяной голос, звонок от нее, его тарелка, летящая в мусорное ведро, и оглушающая тишина после того, как за ним захлопнулась дверь.
Я не плакала долго. Просто сидела на холодном полу кухни, обхватив руками живот, и смотрела в темноту за панорамным окном. Чувствовала себя настолько пустой и выжженной, что, казалось, внутри не осталось ничего, кроме пепла.
Но утром, когда приходит Галина Петровна, я заставляю себя встать. Заставляю себя умыться, одеться, улыбнуться. Я – актриса. И сегодня у меня новая роль – роль послушной девочки, которая выполняет приказы своего хозяина.
Галина Петровна встречает меня на кухне с тарелкой дымящегося омлета, пахнущего так умопомрачительно, что у меня начинает урчать живот, и обеспокоенным взглядом.
– Кристиночка, ты чего такая бледная? – Ей всегда достаточно одного взгляда на меня, чтобы раскусить мое настроение. И она никогда не ошибается. – Не спала? Нездоровится?
– Все в порядке, – вру я, садясь за стойку. – Просто… погода.
Она не верит, я это вижу. Но не давит. Просто ставит передо мной чашку с моей крохотной порцией утреннего кофе и тарелку.
Я ем, заставляя себя проглатывать кусок за куском. А в голове – его слова, что я должна заботится о том, чтобы ы нашего сына было все, что ему может пригодится. И что, если я не хочу заниматься этим сама – без проблем, он найдет того, кто и эту работу выполнит по первому разряд.
А я… просто представляю, что у моего сына даже одежда и соски будут куплены кем-то другим – и выворачивает. Лупит по чему-то очень чувствительному внутри, по самому беззащитному.
Но я же ничего в этом не понимаю.
А Лори улетела вчера вечером. И мне просто… господи, абсолютно некого попросить о помощи. Мысль о том, чтобы обращаться с этим к Алёне, вызывает резкий отрицательный отклик во всем теле – она и так уже буквально как будто везде.
– Галина Петровна, – набираюсь смелости, отправляя в рот последний ломтик омлета. Он просто невозможно вкусный сегодня, я даже не замечаю, как уплетаю все. – Вы… не могли бы мне помочь?
Она поворачивается ко мне, вытирая руки о передник.
– Конечно, деточка. Что случилось?
Мне ужасно стыдно признаваться в том, что за два месяца до родов я ничего, абсолютно ничего не соображаю в таких важных вещах. Формально знаю, что нужны соски, бутылочки, пеленки и какие-то вещи, но я даже не представляю, что именно, зачем, и главное – размеры. И мысль о том, чтобы явиться в детский магазин с таким животом и всеми этими вопросами, пугает меня так же сильно, как и мысли о предстоящих родах.
Но если я не наберусь смелости и не попрошу о помощи, тогда Вадим точно решит, что я безрукая. Или, что еще хуже – что мне просто все равно.
– Мне нужно… – Я сглатываю, разглядывая свои подрагивающие пальцы, – мне нужно купить вещи для ребенка. А я… ничего в этом не понимаю. Соски, бутылочки, подгузники… Я боюсь, что куплю что-то не то. Что буду выглядеть, как полная идиотка. Я понимаю, что это совсем не ваша работа и что…
Я смотрю на нее, и в добрых, карих глазах вижу такое искреннее сочувствие, что ком в горле на секунду перекрывает дыхание.
– Господи, милая, конечно, помогу! – всплескивает она руками. – Это же дело-то какое! Радостное! Ты что, одна собиралась? Ну уж нет. Сейчас мы с тобой такой список составим, что твой мальчик будет самым модным парнем на районе!
Ее энтузиазм и неподдельная радость – как бальзам на мою израненную душу. Я впервые за долгое время улыбаюсь. По-настоящему.
Мы едем в «Kadorr City Mall». Виктор, мой молчаливый страж, за все время что меня катает – ни разу не спросил куда и зачем. Не знаю, какие на этот счет распоряжения оставил Авдеев, но я не ощущаю никаких обещанных в договоре «согласований маршрутов». Возможно, только пока, до родов. Галина Петровна сидит рядом со мной на заднем сиденье и всю дорогу мы составляем в моем блокноте бесконечные списки.
Я слушаю ее и чувствую, как страх, который ледяными тисками сжимал мое сердце, понемногу отступает.
В детском отделе у меня снова разбегаются глаза. Это целый мир. Вселенная крошечных носочков, смешных шапочек с ушками, мягких, как облако, пеленок. Вселенная, в которой я до сих пор чувствую себя чужой.
Галина Петровна берет командование на себя – уверенно ведет меня от стеллажа к стеллажу, объясняя, показывая, советуя.: бутылочки с антиколиковой системой, соски – только латексные, они мягче. И вот эту штуку, молокоотсос, обязательно на всякий случай.
Пока говорит и показывает, успевает рассказать про своих внуков.
Я просто слушаю и впитываю все как губка. Кажется, даже в гончарной мастерской не училась так старательно, как сейчас. Она говорит о вещах, о которых я даже не подозревала. А я, глядя на все это разнообразие, понимаю, какой же была наивной, думая, что справлюсь одна.
Но постепенно все-таки втягиваюсь. Мне становится интересно. Начинаю задавать вопросы, трогать вещички, представлять, как они будут смотреться на моем сыне.
Беру в руки крошечный, белоснежный боди. Ткань – нежнейший хлопок. На груди – вышивка. Маленький, спящий медвежонок. Прижимаю его к щеке и чувствую, как по телу разливается тепло. Представляю, каким милым, маленьким и теплым будет в нем мой сын. Как вкусно от него будет пахнуть – понятия не имею, чем, но это точно будет лучший запах на земле. Воображаю, как буду держать его на руках и перебирать крошечные пальчики.
И на место страху, боли и обиды, приходит что-то другое.
Что-то абсолютно новое, заливающее все мои пустоты как закатное солнце с террасы.
Это желание. Потребность. Отчаянная, всепоглощающая потребность поскорее его увидеть. Взять на руки. Прижать к себе. Защитить от всего мира. И даже от наших с его отцом колючих обид друг на друга.
Я начинаю скупать все подряд. Больше не думаю о деньгах, а просто покупаю все, что нравится. Все, что, как мне кажется, понравится моему сыну.
Мы выходим из торгового центра, нагруженные десятками пакетов. Виктор молча складывает их в огромный багажник.
По дороге домой я впервые за долгое время чувствую что-то похожее на счастье.
Галина Петровна помогает разобрать покупки, мы раскладываем все по полочкам – модные одежки отдельно, бутылочки и соски – отдельно. В выдвижном ящике – разная детская косметика. А еще – мелочи, типа календаря на стену в красивой деревянной рамке, где можно отмечать любые, но очень важные мелочи. Комната, которая до этого казалась холодной и бездушной, наконец, наполняется жизнью.
Я смотрю на гору пакетов и тонкой упаковочной бумаги, которая выросла посреди комнаты, и меня разбирает смех.
Достаю телефон. Делаю фотографию. И отправляю Вадиму – просто на импульсе, не думая и не поддавая анализу (хотя бы сейчас!) этот дурацкий жест: «Кажется, я немного перестаралась. Спасибо».
Добавляю это «спасибо» в последний момент. Не знаю, зачем.
Может, чтобы он не подумал, что я неблагодарная сука.
Смотрю на телефон и от нетерпения прикусываю большой палец.
Гипнотизирую экран мысленным: «Не молчи, пожалуйста, не молчи…»
Он не отвечает.
Проходит час. Два.
Галина Петровна приготовила потрясающий ужин из филе индейки в сливочном соусе и картошки по-деревенски, и ушла, вытребовав с меня обещание обязательно поужинать и пожелав спокойной ночи.
Я сижу одна в огромной, тихой квартире. И продолжаю сверлить взглядом телефон.
Он молчит.
Моя эйфория постепенно сходит на нет, уступая место привычной тревоге.
Может, злится?
Может, я действительно потратила слишком много? Может, он с ней и ему просто не до того?
Телефон вибрирует. Я вздрагиваю.
«Не думаю, что ты перестаралась».
Смотрю на простые, лишенные иронии или сарказма слова, и сердце начинает биться чаще. Конечно, и на плещущее в ладоши счастье это тоже не похоже. Но когда он вообще писал что-то в таком духе?
Снова кусаю палец, поглядываю на живот. Мой маленький Авдеев выразительно толкает под ребра, и я, тихонько охнув, снова перечитываю сообщение от его отца.
Поддаюсь внезапному, безрассудному порыву, начинаю печатать.
«Можешь заехать и посмотреть. Если тебе интересно».
Перечитываю – и тут же стираю. Похоже на очередной мой сарказм и попытку его уколоть, даже если на уме нет ничего и близко похожего.
«Галина Петровна приготовила ужин, но для нас двоих слишком много».
Снова стираю. Слишком… игриво? И тупо – я живу здесь уже несколько месяцев, только сейчас «вдруг» осознала, что мы можем иногда ужинать вместе?
Я переписываю сообщение еще раз десять. Пытаюсь найти правильные слова. Чтобы не выглядело, как приглашение на свидание. Чтобы не выглядело, как мольба. Чтобы было просто… предложение зарыть топор войны.
Наконец, останавливаюсь на самом простом и нейтральном варианте: «Если ты не занят, заезжай на ужин».
Зажмуриваюсь и нажимаю «отправить».
На этот раз ответ приходит почти мгновенно.
«Спасибо за приглашение, Кристина. Но я не смогу. Занят».
Я смотрю на эти слова. Вежливые. Очень корректные. Предельно окончательные.
Ты с ней, да, Тай?
Ну, конечно. Вечер – идеальное время для ужина с продолжением с подходящей женщиной.
Ледяные зубы ревности прокусывают сердце.
Больно. Так глупо, так по-детски больно.
Заношу пальцы, чтобы написать ему импульсивное «Ну и пошел ты на хуй!»… но вовремя останавливаюсь.
Он чужой мужчина, Крис. Он чужой, дурочка.
Я делаю глубокий-глубокий вдох. Откладываю телефон.
Накрываю ладонью живот, в том месте, где снова ворочается мой маленький забияка – в последнее время так активно пинается, как будто к нему туда каким-то волшебным образом попал футбольный мяч. Поглаживаю сверху, смеюсь, когда в ответ на прикосновение моей ладони, толчки становятся мягче, смазаннее. Как будто после футбола он перешел к водным процедурам.
– Спасибо, что не даешь мне быть одинокой, – говорю шепотом, вставая потихоньку, чтобы не растревожить его хорошее ленивое настроение. – Пойдем ужинать? А потом я тебе почитаю, хочешь?
Лори рассказывала, что пока была беременной – Шутов все время читал животику книжки. Еще смеялась, что в основном это были книжки по программированию и статьи из IT-журналов. Наверное, я могу почитать своему маленькому Авдееву что-то… про историю глиняной посуды? Или ему больше по душе ликбез по основам инвестирования?
Пока кладу в тарелку красивый румяный ломтик индюшиного филе в хрустящей панировке, повторяю, как мантру: «Больше никогда ничего не предлагать Авдееву».
Никогда не делать первый шаг.
Никогда не показывать слабость.
Никогда не давать ему повод думать, что он все еще что-то для меня значит.
