Текст книги "Советская поэзия. Том второй"

Автор книги: авторов Коллектив

РАМЗ БАБАДЖАН^{99}

(Род. в 1921 г.)

С узбекского

* * *

 
Каждой осенью тянет в дорогу.
Каждой осенью дали близки,
И глядит белизна сквозь мороку
Облетающей шалой листвы.
Каждой осенью трепет знакомый
Проступает за картами лиц.
И сияние шири хлопковой —
Словно белый нетронутый лист.
Так просторы зовущи и строги,
Так значительна осень сама,
Так нежданно сливаются в строки
Прозвучавшие в сердце слова…
Отчего это все? Оттого ли,
Что и планы нас полнят, и тот
Подводимый и сердцем и полем
Многотрудного года итог?
Оттого ль, что и солнцем согреты,
И прохладно-пронзительны дни?
Оттого ли, что сердце поэта
Этой шири родимой сродни?
 

* * *

 
Тихо-тихо дышишь ты во сне,
На лице – счастливое свеченье,
Словно ты в подводной глубине
Плавно уплываешь по теченью.
Тихо-тихо дышишь ты во сне,
Я ж пишу до самого рассвета.
Если б смог я выразить вполне,
Чем душа в такую ночь согрета!
Тихо-тихо дышишь ты во сне,
Это значит: спит мой главный критик,
Тайных мыслей нет давно во мне —
Все равно ведь от тебя не скрыть их.
Тихо-тихо дышишь ты во сне,
И над сонной красотой твоею
Я шепчу признанья в тишине,
Только повторить их не посмею.
 

НОВЫЕ РУБАИ

 
*
 
 
Кто в гору шел легко, тот вниз сползет легко
и ноги зря свои изранит глубоко.
Кто с трудной ношей движется все выше —
тому и до небес недалеко.
 
 
*
 
 
Я в море не плыву и в небо не лечу,
я по земле идти среди друзей хочу.
Для одоленья волн и для боренья с бурей
лишь от родной земли я силу получу.
 
 
*
 
 
От хмурой мне горька и с чаем пиала,
уж лучше бы воды с улыбкой подала.
По милости лгуна в меня бросая камень,
не сбей свечу любви, что ты сама зажгла.
 
 
*
 
 
Жизнь радости длинна, а горя – коротка,
как без деревьев сад, жизнь без людей – тоска.
Правдивая строка – как памятник в металле,
со лживого пера – как ржавчина, строка.
 
 
*
 
 
Даже сокол порой прерывает полет,
и крошится гора из крепчайших пород.
Не гордись своей славой, вертушкой лукавой:
обласкает тебя – и к другому уйдет!
 

* * *

 
Я проснулся на белом рассвете.
Что меня разбудило, скажи?…
Тени веток лежали, как сети.
Тихий ветер. Кругом – ни души.
Только сад мой в привычном привете
Шелестел – и по этой примете
Я узнал себя в нежной тиши.
Я был тот же!..
Но странное счастье,
Как прилив, заполняло меня,
Точно был не собой я, а частью
Небывалого белого дня,
Ясным небом, скрепленным печатью
Золотого, живого огня,
Синим воздухом, зеленью, чащей,
Ключевою водою звучащей,
Вздохом ветра и ржаньем коня.
Точно был я во всем, что за мною
Шло всю жизнь, собирая следы, —
И дыханьем, и плотью земною,
И родною землею самою,
Частью вечной ее чистоты.
И лежал я, блаженно недвижен,
Точно вложенный в ножны кинжал,
Точно, чем-то отмеченный высшим,
Я из рук оружейника вышел
И нежданно в цене дорожал.
И все то, что торжественной высью
Надо мной возносилось во сне,
Все, что было кругом и вовне,
То теперь надвигалось, нависло —
Ощущеньем, и словом, и мыслью
Собиралось и зрело во мне.
Так лежал я и думал: «Отчизна!
Вот что значит быть частью твоей,
Кожей чувствовать дали и числа,
Шорох поля и трепет ветвей.
Вот что значит быть вместе с тобою —
Подыматься, грустить, молодеть,
Брать ли с бою, дарить ли с любовью,
Петь ли с болью иль в радости петь…
Видно, в этом и сила и слава
Тех, кто пашет, и сеет, и жнет,
Варит сталь или водит составы,
Кто имеет высокое право
На высокое званье «народ»…
Это те, что земле без обмана
Всех себя отдавали сполна,
И не зря им, как нежная мама,
Ничего не жалеет она:
Сеют горсть – получают батманы
Золотого, как солнце, зерна,
Подымают седые хирманы,
Высевая весной семена…
И недаром раздвинулись в шири
Горизонты бессонных огней:
Нечто больше, чем труд свой, вложили
В эту землю – и дерзостно жили
Современники наши на ней!..»
Я оделся и вышел. Округа
Закипала.
В свечении дня
Что-то явно менялось, и круто;
Мир просторнее стал почему-то.
И рассветного счастья минута
Оставалась в душе у меня…
 

* * *

 
Хочешь – добуду луну с высоты,
Хочешь – в букет соберу, как цветы,
Звезды на синем небесном лугу?
Все, дорогая, сумею, смогу!
Плеч моих только с любовью коснись —
Вырастут крылья, помчат меня ввысь!
Пусть посмеешься ты вновь надо мной —
Я фантазер ведь и вправду чудной.
Скажешь: «В мальчишество впал ты, поэт!» —
Лишь улыбнусь я на это в ответ.
Сердцу послушен я в певчей судьбе,
Певчее сердце стремится к тебе.
Рядом со мной или там, вдалеке —
Все мое счастье ты держишь в руке.
Доли другой на земле не хочу!
«К солнцу!» – ты скажешь, я к солнцу взлечу,
Лишь бы с победой в сиянии дня
Первая ты поздравляла меня!
 

* * *

 
Жизнь мечтами, как чаша, полна,
Синевою и голубизною.
Как я счастлив, что снова весна,
Время года, любимое мною.
Как я счастлив, что снова светло
Солнце с неба на землю стекает.
Как я счастлив, что снова тепло
Побледневшие щеки ласкает.
Как я счастлив, что снова возник
Вдохновения миг, как подарок,
Что на родине жизни цветник
Расцветает, и пышен и ярок.
 

ИНДИЙСКИЕ НАПЕВЫ

 
Звучат в вечерней мгле индийские напевы —
В Ташкенте, на полях, на берегу канала.
Впивают эту песнь сады, луга, посевы,
Всех песен для меня она дороже стала.
Могучею волной течет поток эфира,
И в песне бьет крылом надежда и свобода,
И чувствует душа тепло большого мира —
Дыханье и борьбу великого народа.
Хоть непонятны мне слова его наречья,
Но как волнует грудь порыв его стремлений!
Несется песня вдаль – счастливым дням навстречу,
Звенит и ширится над всей землей весенней!
 

ЯКОВ КОЗЛОВСКИЙ^{100}

(Род. в 1921 г.)

* * *

 
Душа, чело и вечность…
Прислушайтесь к словам,
В них слово «человечность»
Не слышится ли вам?
Душа, душа, душевность,
Напевность слов простых,
И чувств неповседневность,
И вся волшебность их.
Чело, чело, очелье,
Ученье, а не тьма,
Жестокое значенье
Высокого ума.
Года, столетья, вечность…
Сквозь эту млечность лет
Я вижу твой, сердечность,
Неразличимый след.
 

СУДАРКА

 
Не раз навстречу жарко,
Заслышав скрип саней,
К нему на грудь сударка
Кидалась из сеней.
На плечи ей он шубы
Бросал соболий мех.
И нес, целуя в губы,
По лесенке наверх.
С княжной во храме венчан,
Но счастлив был опять
В светелке целый вечер
Сударку обнимать.
Она во власти пыла,
Сгорая от любви,
«Мой милый» говорила
Заместо «мои ами».
Не ведал он, покуда
Здесь, грешный, не постиг,
Какое это чудо —
Отеческий язык.
Ни одного подарка
Сударка не брала,
Но от любви сударка
Без памяти была.
Порой она вздыхала
И, пряча горечь слез,
На пальчик навивала
Кольцо его волос.
Что думала при этом,
Святейшая, она?…
Зима прошла, а летом
Нагрянула война.
Он прилетел проститься
И, не сказав всего,
Просил ее молиться
В разлуке за него.
Не помогли молитвы,
И тот, кто сердцу мил,
На дымном поле битвы
Смертельно ранен был.
Звезда мерцала ярко,
И чудилось ему,
Что с облаков сударка
Зовет его сквозь тьму.
Фельдмаршал, сидя тучно,
Писал числа того
Вдове собственноручно
О гибели его.
Отпели в храме пышно,
Светлела синева,
И вскоре замуж вышла
Красавица вдова.
И трепетно огарка
Свет падал из угла
В том доме, где сударка
Слезами изошла.
 

НЕ ОПЛАВЛЕННЫЙ СНЕГ

 
Люблю не оплавленный снег,
Увенчанный бронзою дуба,
Искрится он так белозубо,
Как будто бы девичий смех.
Сощурив глаза половчей
И встав против солнца заране,
Увижу на белой поляне
Я сонмы зажженных свечей.
День красен, как долг платежом,
И, вклинившись между снегами,
Дорога скрипит под ногами,
Что спелый арбуз под ножом.
Уста наши схожи с костром,
Когда свое сердце мы слышим
И на руки женщинам дышим,
Их грея над снежным ковром.
Ах, чей это промысел, чей?
Была б моя добрая воля,
Я с женщин, деревьев и поля
Вовек не сводил бы очей.
 

КУПАЛЬЩИЦА

 
В кустах, где птаха песню ладила,
Она разделась догола,
И груди властные огладила,
И в реку синюю вошла.
И, запрокинув стан не кукольный,
Блаженно на спину легла.
И, словно белый храм двухкупольный,
Вниз по теченью поплыла.
 

УСЫНОВЛЕННЫЕ СЛОВА

 
Был затуманен и задымлен
Их тайный путь, которым встарь
Они от персов или римлян
Пришли когда-то в наш словарь.
Задумаюсь над словом «сфера»
И удивлюсь опять: ужель
Еще Эллада до Гомера
Качала «сферы» колыбель?
И, зажигаясь, словно свечи,
Иноязычные слова
Всегда имели в русской речи
Не ущемленные права.
И, находясь при славном деле,
Перед другими не в тени,
Давным-давно как обрусели,
Усыновленные, они.
 

ВАСИЛИЙ КУЛЕМИН^{101}

(1921–1962)

ТВОРЧЕСТВО

 
Вы знаете, как плачет синева?
Леса свои выбрасывают флаги,
И, как синицы, гордые слова,
Слетевшись, отдыхают на бумаге.
Друг другу ничего не говоря,
Они сидят, они молчат до срока,
Пока придет их первая заря
И переменит все в мгновенье ока.
Всему иной, особый оборот,
И ты на мир посмотришь отвлеченно,
Где вдруг воскреснет
Смертью обреченный,
А тот, другой,
В расцвете сил умрет.
 

‹1960›

* * *

 
На наш бульвар лосенок выскочил.
Откуда он сюда, голубчик?
Весь из куска самшита выточен.
А меж рогов плутает лучик.
Остановился на газоне,
Где бирочка: мол, рвать не велено.
И дворник тер глаза спросонья
И всматривался неуверенно.
Запало где-то слово крепкое,
Что приготовил он для оклика.
Лосенок с головой нелепою,
Похожей издали на облако.
Дома глазами заморгали,
И кто-то крикнул: – Эй, держите!.. —
И прыснул спорыми ногами
Лесов неискушенный житель.
Пред ним все двигалось, летело
Сплошным, необъяснимым ребусом.
От криков спрятаться хотел он
И вот упал – задет троллейбусом.
Лосенок помешал кому-то —
Совсем негаданно, невиданно.
А для меня померкло утро.
Убили люди неожиданность.
Убили красоту спросонок,
Под звуки утреннего вальса.
Хочу, чтоб этакий лосенок
В любви почаще появлялся.
Нельзя, чтоб все текло размеренно,
Как заведенное однажды:
Муж на жену глядел уверенно,
Без удивления и жажды…
Тех дней-воробушков не надо нам.
Гоните их дубьем, пинайте
И в час, явившийся негаданно,
Лосенка вы не прогоняйте.
 

‹1962›

МИРМУХСИН^{102}

(Род. в 1921 г.)

С узбекского

ГОРСТЬ ЗЕМЛИ

 
Стою на земле и держу ее горстку в ладони,
стою на земле и к глазам эту горсть подношу…
Родная земля, ты – наш мир, наша мать, наша доля,
тебе поклониться всем сердцем сыновним спешу!
Лежат на ладони твои золотые крупицы,
сквозь них прозреваю я сердце живое твое,
и вижу, как хлопок поземкою снежной клубится,
и вижу: желтеет в прогалинах черных жнивье.
Твой запах обычен, и прост, и совсем не изыскан,
но в недрах своих аромат ты рождаешь любой:
весь мир одаряешь и розами и тамариском,
и амбра и мед неразлучны, как воздух, с тобой.
Ты с виду проста – не блестишь драгоценным алмазом,
тебя не сравнить с многоцветным павлиньим хвостом.
Как радуга, ты не горишь всеми красками разом —
но как ты прекрасна в обличии этом простом!
Ты темного цвета, родная, ты бурого цвета,
но хлопок, рожденный тобою, белей молока;
нет вкуса в тебе… что же, может, действительно нету —
но сладок твой мед: это было и будет века!
Ты радость и разум, ты наша судьба и уменье,
начало начал – наша нива и наше жнивье…
Я отдал бы весь драгоценный металл и каменья
за бурую горсть, за бессмертную силу ее!
 

‹1962›

* * *

 
Ни дня без войн на лучшей из планет —
да и в былом искать такой не стоит.
Пускай и приукрасит даль историк —
дня без борьбы в земных анналах нет.
Но если бы не красил крови цвет
нежнейшую из созданных идиллий,
когда б одни, борясь, не уходили —
другие не являлись бы на свет.
Борьбой и болью полнится от века
любая быль, исток любви любой.
И неспроста сопровождает боль
рождение строки и человека.
Душа не зря останется пуста,
не опалясь страданием каким-то…
Так не заменит нам бумаги кипа
исписанного гением листа.
 

‹1964›

РУКИ, ПОБЕЖДАЮЩИЕ СМЕРТЬ

 
Да, оперировать сердце живое —
Словно в полете чинить самолет.
Кто же способен на чудо такое?
Вот она в белом халате идет.
Славлю не мудрую жрицу науки
И не улыбку приветливых глаз, —
Славлю красивые, тонкие руки,
Смерть победившие тысячу раз!
 

‹1965›

* * *

 
Люби начальный свет отчизны,
тебе завещанный людьми,
и все корыстное отчисли
из этой радостной любви.
Люби – и, если надо, снова
свой жар умей ему отдать
не ради славы или слова,
не ради блеска и удач.
Какой другой любови страстной
ты не стремился бы вослед —
в толпе, в труде и в шуме странствий
неси высокий этот свет.
И если, всем идущим бедам
и всем превратностям назло,
ты будешь полон этим светом —
считай, что в жизни повезло.
И в день надежд, и в час печальный,
от равнодушья утаив,
храни отчизны свет начальный
до окончанья дней твоих…
 

‹1967›

ЗЕМНОЙ ПРОСТОР

 
Двухмоторный стремительный сокол
над просторами мощно гудит.
Мы несемся высоко-высоко,
остается наш край позади.
К новым далям, широко раскрытым,
мы стрелою уносимся, но
в даль родную могучим магнитом
тянет душу мою все равно.
Над громадой простора земного
мы несемся, гудя и звеня,
но объятия края родного
отпускать не желают меня…
 

‹1967›

СЕРГЕЙ ОРЛОВ^{103}

(Род. в 1921 г.)

НА ПРИВАЛЕ

 
Как из камня высечены сталью,
От сапог до самых плеч в пыли,
Разметавшись молча на привале,
Спят солдаты посреди земли.
А от них налево и направо
Зарева полощутся во мгле,
Догорает грозная держава
В свежей ржави, в пепле и золе.
Батареи издали рокочут,
Утопают города в дыму,
Падают разорванные в клочья
Небеса нерусские во тьму.
Но спокойно за пять лет впервые
Спят солдаты посреди огней,
Потому что далеко Россия —
Даже дым не долетает к ней!
 

* * *

 
Кто же первый сказал мне на свете о ней?
Я никак не припомню сейчас.
Может, первый назвал ее имя ручей,
Прозвенел по весне и погас.
Мог сказать бы отец, но я рос без отца.
В школе мать говорила, обучая детей.
Я не слушал, я ждал лишь уроков конца, —
Дома не с кем меня оставлять было ей.
А вокруг только небо, леса и поля,
Пела птица-синица, гуляли дожди,
Колокольчик катился, дышала земля,
И звенел ручеек у нее на груди.
Может, птица-синица, береза в лесах,
Колокольчик с дороги, калитка в саду,
В небе радуга, дождь, заплутавший в овсах,
Пароход, прицепивший на мачту звезду,
Рассказали, как это бывает, о ней,
Но тогда я, пожалуй, был робок и мал
И не знал языка ни синиц, ни дождей…
Я не помню, кто мне о России сказал.
 

* * *

 
Уходит в небо с песней полк
От повара до командира.
Уходит полк, наряжен в шелк,
Покинув зимние квартиры.
Как гром, ночной аэродром.
Повзводно, ротно, батальонно
Построен в небе голубом
Десантный полк краснознаменный.
Там, в небе, самолетов след —
Как резкий свист кинжальных лезвий,
Дымок дешевых сигарет
И запах ваксы меж созвездий.
Пехота по небу идет,
Пехота в облаках, как дома.
О, знобкий холодок высот,
Щемящий,
Издавна знакомый.
По тем болотам подо Мгой,
Где мы по грудь в грязи тонули
И поднимались над кугой
На уровне летящей пули.
Смотрю, как мерзлую лозу
Пригнул к земле железный ветер,
Стою и слушаю грозу,
Как будто первый раз заметил,
Что подвиг, как бы он высок,
Как ни был бы красив, – работа.
И пахнет кирзою сапог,
И звездами, и солью пота…
 

ВТОРОЙ

 
Дорогу делает не первый,
А тот, кто вслед пуститься смог. Второй.
Не будь его, наверно,
На свете не было б дорог.
Ему трудней безмерно было —
Он был не гений, не пророк —
Решиться вдруг, собрать все силы,
И встать, и выйти за порог.
Какие в нем взрывались мысли!
И рушились в короткий миг
Устои все привычной жизни.
Он был прекрасен и велик.
Никто не стал, никто не станет
Второго славить никогда.
А он велик, как безымянен,
Он – хаты, села, города!
И первый лишь второго ради
Мог все снести, мог пасть в пути,
Чтоб только тот поднялся сзади,
Второй, чтобы за ним идти.
Я сам видал, как над снегами,
Когда глаза поднять невмочь,
Солдат вставал перед полками
И делал шаг тяжелый в ночь.
В настильной вьюге пулемета
Он взгляд кидал назад:
«За мной!» Второй поднялся.
Значит, рота —
И вся Россия за спиной.
Я во второго больше верю.
Я первых чту. Но лишь второй
Решает в мире – а не первый, —
Не бог, не царь и не герой.
 

* * *

 
Это было все-таки со мной
В день девятый мая, в сорок пятом:
Мир желанный на оси земной
Утвердил я, будучи солдатом.
Пели птицы, радуга цвела,
Мокрой солью заливало щеки…
А земля сожженная ждала,
И с нее я начал, как с опоки.
Начал вновь мечты и все дела,
Села, пашни, города, плотины,
Выбелив на солнце добела
Гимнастерки жесткую холстину.
Это было все-таки со мной.
Для труда, прогулки и парада
Не имел я лучшего наряда
И в рабочий день и в выходной.
Кто-то за железною стеной
Рабским посчитал мое терпенье.
Что ему сказать? Его с коленей
В сорок пятом поднял я весной,
Начиная мира сотворенье.
Шел бетон, вставали корпуса,
Реки переламывали спины,
Домны озаряли небеса,
Плуг переворачивал равнины.
Это было все-таки со мной.
С неба на земные континенты
Я ступил, затмив собой легенды,
В форме космонавта голубой.
Я иду дорогою земной,
Перед солнцем не смежая веки…
Все, что в мире делается мной,
Остается на земле навеки.
 

* * *

 
Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля —
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков.
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжелые гремят,
Ветра разбег берут.
Давным-давно окончен бой…
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей…
 

* * *

 
А мы такую книгу прочитали…
И нам о недочитанных жалеть.
В огне багровом потонули дали
И в памяти остались пламенеть.
Кто говорит о песнях не допетых?
Мы жизнь свою как песню пронесли…
Пусть нам теперь завидуют поэты:
Мы всё сложили в жизни, что могли.
Как самое великое творенье
Пойдет в века, переживет века
Информбюро скупое сообщенье
О путь-дороге нашего полка…
 

* * *

 
1
 
 
Руками, огрубевшими от стали,
Писать стихи, сжимая карандаш.
Солдаты спят – они за день устали,
Храпит прокуренный насквозь блиндаж.
Под потолком коптилка замирает,
Трещат в печурке мокрые дрова…
Когда-нибудь потомок прочитает
Корявые, но жаркие слова
И задохнется от густого дыма,
От воздуха, которым я дышал,
От ярости ветров неповторимых,
Которые сбивают наповал.
И, не видавший горя и печали,
Огнем не прокаленный, как кузнец,
Он предкам позавидует едва ли,
Услышав, как в стихах поет свинец,
Как дымом пахнет все стихотворенье,
Как хочется перед атакой жить…
И он простит мне в рифме прегрешенье…
Он этого не сможет не простить.
 
 
2
 
 
Пускай в сторонку удалится критик:
Поэтика здесь вовсе ни при чем.
Я, может быть, какой-нибудь эпитет —
И тот нашел в воронке под огнем.
Здесь молодости рубежи и сроки,
По жизни окаянная тоска…
Я порохом пропахнувшие строки
Из-под обстрела вынес на руках…
 

БОСЯ САНГАДЖИЕВА^{104}

(Род. в 1921 г.)

С калмыцкого

ТЮЛЬПАНЫ

С. И. Липкину

 
В магазинах утренней Москвы,
Разрисованные, как парча,
Из своей застенчивой листвы
Что-то мне заветное шепча,
Яркие московские цветы
На меня глядят, —
И я на них гляжу…
Никогда я к ним не подхожу,
Но и мимо них не прохожу…
…И опять я там, и снова там, —
Вечно у цветочного ларька;
Будто я привязана к цветам,
Будто слишком привязь коротка…
Продавщица,
Ставя нас в тупик,
Как бы не торгует, а дарит…
«А вот не хотите ли купить
Розовое масло?» – говорит.
Чудо-капли из Долины роз
Веют к нам болгарскою весной;
Сговорились двадцать сотен роз,
Уместились в капельке одной.
Деревянный кубок я беру,
Радужный вдыхаю аромат,
И, далекий,
Различаю вдруг
Голос… Он зовет меня назад…
…Где-то там
Качается тюльпан, —
Ненаглядный шелковый магнит.
Это он меня к моим степям
Так притягивает,
Так манит…
Раз в году
Пылает мой тюльпан,
Больше раза – лебедю не спеть…
На коня!
Скорей к моим степям!
Только бы к тюльпанам подоспеть!
 

ВАСИЛИЙ СУББОТИН^{105}

(Род. в 1921 г.)

СТИХИ

 
Дождь за окном. В блиндажике пустом
Сижу – одною думой озабочен.
Вода секунды звонкие на стол
Роняет с круглых темных потолочин.
Неясное я что-то на стене
Настойчивым отыскиваю взглядом,
Не понимая, ритм вошел ко мне
Иль донеслась глухая канонада.
Еще вожу рукою по листкам.
Дрова в печурке крохотной пылают.
И вот слова – я их давно искал —
Выстукивать мне капли начинают.
 

30 АПРЕЛЯ 1945 ГОДА

 
Проем окна. Сползла на мостовую
Тень, что копилась долго на дворе.
Поставлены орудья напрямую,
И вздрагивает дом на пустыре…
Опасно оседающая зона.
Всего один осталось сделать шаг.
Сердитый командир у телефона.
Снарядами обглоданный рейхстаг.
Завален плац обломками и шлаком,
Повисли рваных проводов концы.
На этот раз в последнюю атаку
Из темных окон прыгают бойцы.
 

БРАНДЕНБУРГСКИЕ ВОРОТА

 
Не гремит колесница войны.
Что же вы не ушли от погони,
Наверху бранденбургской стены
Боевые немецкие кони?
Вот и арка. Проходим под ней,
Суд свершив справедливый и строгий.
У надменных державных коней
Перебиты железные ноги.
 

* * *

 
На сером фоне разрушений,
Где и бурьян давно не рос,
Нарядным розовым цветеньем
Внезапно вспыхнул абрикос.
Вокруг еще развалин груды,
Но, в цепкой проволоке весь,
Тот абрикос возник как чудо.
А мы твердим, что нет чудес!
 

СТАРАТЕЛЬ

 
С ним груз небогатый:
Мешок на спине,
Кайло да лопата,
Да ковш на ремне.
И знойно, и глухо,
И каплет с коры,
И резко над ухом
Звенят комары.
Не с первой лопаты
Песок золотой —
Изроет, как гряды,
Весь сумрак лесной.
И в каждом обрыве
Он пробу возьмет,
Покуда на смыве
В ковше не блеснет.
Туда, где потел он,
Другие придут.
Артельное дело —
Разведчика труд.
С ним груз небогатый:
Мешок на спине,
Кайло, да лопата,
Да ковш на ремне.
Мы оба, приятель,
С тобою в пути.
Я тоже – старатель.
Мне б слово найти.
 

СНЕГ

 
И валит. И валит. И валит…
Какая, гляди, кутерьма.
А что, если за день, за два ли
По крышу укроет дома…
Все то же движенье снежинок.
Как враз потемнело у нас!
Должно быть, такая картина
По всей по России сейчас.
И так же легко и без шуму
Зима свой справляет приход:
И шубу кидает на шубу,
И шапку на шапку кладет.
 

* * *

 
За горизонт уходит борозда.
И обнажило синеву отвала.
Простая эта почва никогда
Ни клубня и ни злака не рожала.
Лишь в небо отпускала соколят.
И зарастала ковылем по пояс.
Но борозда прорыта! И земля —
Нечаянно раскрывшаяся повесть…
Где наши строки верные легли,
Враждебных трав разорваны коренья.
Мы неживую область перешли.
И начинаем первый день творенья.