Текст книги "Советская поэзия. Том второй"

Автор книги: авторов Коллектив

СЕМЕН ДАНИЛОВ^{62}

(Род. в 1917 г.)

С якутского

МОЯ РОДОСЛОВНАЯ

 
Я родился в крае синеоком,
В этом смысле люди словно реки;
Я сужу о каждом человеке
По его началу,
По истокам.
Синеокий край над речкой Синэ,
Где вода с морозами в разладе,
Где зимой не замерзают пади,
Где снега – как белый пух гусиный.
Воздух напоен настоем свежим,
Солнышко встает над нашим краем,
День и ночь плывет над птичьим раем
В криках уток,
В запахе медвежьем.
Там тайга раздольная.
Однако
Загуляет вьюга-завируха,
Сразу испытает силу духа —
Что в нем больше,
Стали или шлака?
Летом и зимой земля опрятна.
Даже белоснежные сугробы
Там особой,
Самой чистой пробы,
Скрыть нельзя немаленькие пятна.
Там пятно, пусть даже небольшое,
Издали увидишь, как на блюде.
Потому-то, может, даже люди
Там с особо чистою душою.
Добрые хозяюшки на Синэ,
Путника усталого встречая,
Сливок; наливают в чашку чая,
А усталость —
Нет ее в помине.
В год, когда Октябрь гремел в Сибири,
Там родился я в семье якута,
Чтобы стать охотником,
Как будто
Ничего иного нету в мире.
Я бы рассказал еще немного,
Как, ворвавшись буйным половодьем,
Он рванул судьбы моей поводья
И открыл мне новую дорогу.
А о том, насколько интересней
Зазвучали песни по-над Синэ,
От ее волны набравшись силы,
Лучше пусть расскажут сами песни.
 

‹1967›

КЛЯТВА

 
Я – твой сын, твой певец,
Твой восторженный гордый горнист.
Твой боец, твой гонец,
Конь мой скачет, и путь мой горист.
От тебя – мой огонь,
От тебя – моя сила и власть.
Я – твой меч, твоя речь,
Твоего вдохновения часть,
Твой боец, твой певец.
Если речь моя станет пуста,
Если я – отступлю Или – лжи уступлю,
Ты закрой мне ладонью уста.
 

‹1970›

ПЕТРЯ КРУЧЕНЮК^{63}

(Род. в 1917 г.)

С молдавского

ОДА РОССИИ

 
И победы твои, и утраты —
Все на памяти прожитых лет.
Нет меня —
Без российского брата:
Без России Молдавии нет.
О Россия,
Россия,
Россия!
Без тебя я – слезинка в пыли,
Ручеек, что в степях обессилел,
След звезды, догоревший вдали,
Словно вынутый кол из забора,
Что ни дышло, ни ручка косы…
Без тебя я, как птица,
Которой
Не клевать на свободе росы.
О Россия,
Россия,
Россия!
Ты дала нам высокий полет.
Без тебя бы
Мой край оросили
Слезы горя – на годы вперед,
Без тебя бы мой край, как хотели,
Так и рвали бы все на куски.
И ни хлеба, ни теплой постели
Не видали б мои земляки.
Без тебя наши светлые зори
Потускнели бы, сгинув во мгле.
И на щедрой молдавской земле
Поселилось бы черное горе.
Стали б наши дороги мертвы.
Помертвели бы чистые реки.
И чернели б леса – без листвы,
И умолкли бы песни навеки.
И пришельцы бы тюрьмы для нас
Повелели бы
Нам же построить.
Забывать нам об этом не стоит.
Так ведь было.
Так было не раз.
О Россия,
Россия,
Россия!
Ты дала нам свободный полет.
Без тебя бы мой край оросили
Слезы горя – на годы вперед.
Ты богата, Россия, богата
Лаской матери, сердцем сестры
И зарей над крестьянскою хатой
В пору праздничной страдной поры.
Годы вечного братства с тобою
Я сегодня считать не берусь.
Мы сроднились с твоею судьбою,
Синеокая, милая Русь.
Ты дороги нам к свету открыла,
Увела от нужды и беды.
Как представить мне птицу
Бескрылой,
Как представить родник
Без воды!
Говорю тебе, —
Снова и снова! —
Бесконечно и вечно любя:
– Как представить язык наш
Без слова,
Как без песен
Представить Молдову,
Как представить себя
Без тебя?!
О Россия,
Россия,
Россия!
Я бессмертен в единстве с тобой.
За тебя
С бескорыстностью сына
Я приму, если надобно, бой.
 

‹1966›

КАЙСЫН КУЛИЕВ^{64}

(Род. в 1917 г.)

С балкарского

* * *

 
Ты ночью родилась, холодною зимой.
Но мне все кажется – ты родилась весной,
Ты утром родилась. В сады спускался зной.
И яблони в цвету склонялись над тобой.
 

ДЕВУШКА С СЕВЕРА

Валентине Лебедевой

 
1
 
 
Синие глаза ты подари мне,
Брови, что крылаты, подари мне!
Прядь, светлей пшеницы, подари мне,
Длинные ресницы подари мне!
Подари мне нежность грусти русской,
Тишину лесной тропинки узкой,
Вешних заливных лугов узоры
И степей печальные просторы.
Смеха, песен звуки подари мне,
Тоненькие руки подари мне,
В песнях запах сосен подари мне,
Сердце – краше весен – подари мне!
 
 
2
 
 
Хочу остаться в памяти твоей
Не длинной повестью – четверостишьем,
Не долготою затяжных дождей,
А горным ливнем, хлещущим по крышам.
И пусть, когда ты вспомнишь про меня,
Услышишь ты не шаг усталой клячи,
А топот кабардинского коня…
Пусть будет так. Я не хочу иначе!
 

‹1942›

ПЕРВОЙ ВЕСНОЙ ПОСЛЕ ВОЙНЫ

 
Детей босоногих возня
В зеленой чаще двора.
Не видя в окне меня,
Звенит во дворе с утра
Играющая детвора.
За облаком-облака,
За годом год плывет.
А эта возня на века,
А этот смех не умрет,
Ничто его не убьет!..
 

‹1945›

НОЧЬЮ В УЩЕЛЬЕ

 
Наши кони устали совсем,
Никакого не видно пути.
Тьма такая, хоть выколи глаз!
В этой тьме как дорогу найти?
О, измучены кони вконец,
Темноту горный ливень сечет,
Как из тысячи бурдюков,
Небо воду на землю льет…
Как найдем мы дорогу вперед?
И назад мы вернуться должны!
– Нет, мужайся, мужайся и знай:
Не для трусости мы рождены!
– В дым измучены кони в пути!
– Нет, они еще могут идти!
– Ничего не видать впереди!
– Лишь вперед, хоть среди облаков!
– Впереди только бездны, гляди!
– Так проходят пути храбрецов!
– Даже гриву коня своего
Я не вижу. Назад повернем!
– Нет, пускай не видать ничего,
Мы дойдем, мы дорогу найдем!
– Я намокших ресниц приподнять
Не могу. Впереди не пройти!
– Но мужи ведь не могут стоять,
Испугавшись, на полпути!
– В дым измучены кони. Кругом
Только тьма, что назад нас зовет!
– Нет, мы, тьму разрезая, идем
Без тропы и под ливнем вперед!..
 

‹1950›

* * *

 
Если цените вы и январь и апрель,
Если хлеб выпекаете вы,
Если ночью качаете вы колыбель,
Если слышите шелест листвы,
Если женщиной вы очарованы так,
Что в снегах закипают ручьи,
Я дарю вам на счастье, как верный кунак,
Белоснежную веточку алычи!..
 

‹1960›

* * *

 
Кремень – кремень, и только.
Но, встретясь, два кремня
Становятся надолго
Источником огня.
Что наше сердце, если
Другого рядом нет?
Сердца лишь только вместе
Несут огонь и свет.
 

‹1960›

* * *

 
Где-то стонет женщина вдали,
Напевает песню колыбельную.
Вечный страх, тревога всей земли
Проникают в песню колыбельную.
Первой пулей на войне любой
Поражает сердце материнское.
Кто б ни выиграл последний бой,
А страдает сердце материнское!..
 

‹1960›

* * *

 
Я знаю вкус меда и соли твоей,
Земля моя дорогая.
Снег твоих гор и травы степей
Я мял, к тебе припадая.
Я кланяюсь горным твоим снегам
И травам твоей равнины,
Твоим плугам, к чьим лемехам
Прилипли комочки глины.
 

‹1960›

* * *

 
Не я ль ревел подранком-туром
В твоем безбрежье бурых скал?
Не я ль в твоем заснежье хмуром
Голодным волком завывал?
То смертником, в крови застылой,
Лежал на снежной целине,
То ласточкой в степи унылой
Летел я с вестью о весне.
Но все ж я ни теперь, ни прежде
Тебя, земля моя, не клял,
И в час беды, и в час надежды,
Как знамя, край твоей одежды
Я целовал!..
 

‹1960›

СТАРИННАЯ ЗАПОВЕДЬ

 
Скажут: «Меньше тебя нет никого!» —
Ты не гневись.
Скажут: «Больше тебя нет никого!» —
Ты не гордись.
Будь стоек, как камни эти, молчащие
И в бурю и в снегопад,
Будь щедр, как деревья, тень приносящие
Всем, кто прохладе рад.
Учись, как потоки эти упорные,
Себе прокладывать путь.
Чтоб ни стряслось, как снега эти горные,
Чистым и светлым будь!
 

‹1960›

* * *

 
«Право же, трудно и мне», —
Раненый камень об этом
С кем говорил в тишине?
С сумраком, что ли, с рассветом?
Мне ли помог в тот миг,
Раненый и одинокий?
Камня язык я постиг,
Камня я понял уроки!
«Вынес я все в трудный час», —
Камня услышал я слово,
И по земле своей снова
Шел я, у камня учась…
 

‹1960›

* * *

 
В мой легкий день я буду вспоминать
Пиры, где я плясал, и песен звуки,
В мой трудный день я буду вспоминать
Твое лицо и руки.
В мой легкий день я буду вспоминать
Вином пиров наполненные чаши,
В мой трудный день я вспомню только мать
И горы, горы наши.
 

‹1961›

* * *

 
Ветер кажется мне белым:
Он летел по снежным пределам.
Ветер кажется мне зеленым:
Он летел по лесистым склонам.
В нем – дыханье свежих платанов,
В нем – дыханье свежих становий,
В нем – дыханье древних туманов,
Запах меда и запах крови…
 

‹1962›

* * *

 
«Растет ребенок, плача» – есть пословица.
Но если плач ребенка слышу вдруг,
Так больно сердцу моему становится,
Как будто горы в трауре вокруг.
Я помню, как детей беда военная
Гнала в крови, средь выжженных путей.
Мне кажется – рыдает вся Вселенная,
Когда я слышу плачущих детей.
 

‹1962›

* * *

 
Будь я живописцем, там, на скалах,
Как бы я тропинки рисовал!
Это мысли путников усталых.
Вот они, уйдя за перевал,
Тянутся в тени чинар зеленых,
Это матери моей печаль,
Как печаль тех сумерек бессонных,
Что уходит по тропинкам вдаль,
То печаль балкарок, кабардинок,
Матерей… О, кто бы написал
Горскую задумчивость тропинок
На вершинах и в теснинах скал!..
 

‹1962›

* * *

 
Нет, не зря в огне костра пылало
Дерево-краса и гордость гор,
И зола не зря золою стала:
Зимним днем нас обогрел костер.
Снег, что шел зимой, весной растает,
Но не зря зимою снег идет:
Хоть растает он, но пропитает
Поле, где весною хлеб взойдет.
Не бесследно то, что преходяще,
Служит в мире все добру иль злу.
Вот и вспомнил я огонь гудящий,
Глядя на остывшую золу!..
 

‹1964›

ЖЕНЩИНА КУПАЕТСЯ В РЕКЕ

 
Женщина купается в реке,
Солнце замирает вдалеке,
Нежно положив на плечи ей
Руки золотых своих лучей.
Рядом с ней, касаясь головы,
Мокнет тень береговой листвы.
Затихают травы на лугу,
Камни мокрые на берегу.
Плещется купальщица в воде, —
Нету зла, и смерти нет нигде.
В мире нет ни вьюги, ни зимы,
Нет тюрьмы на свете, нет сумы,
Войн ни на одном материке:
Женщина купается в реке!..
 

‹1964›

* * *

 
Спасибо вам, мои учителя,
Вам, горцам, мудрым, как сама земля!
Я ваш закон перенимал с любовью,
Учился вашему немногословью.
Учился я молчанью вашей боли,
Учился речи доброй в час застолья.
 

‹1965›

* * *

 
Среди миров огромных и светил
Пусть я всего песчинкой малой был,
Но и песчинкой малой – и таким,
Наверное, я был необходим.
Моя была мгновенна с жизнью связь.
Но жизнь и без меня не обошлась.
 

‹1965›

* * *

 
Я спал в траве однажды. И под утро
Необычайный сон приснился мне,
Мне снился чудный сон – мне снилось, будто
Все беды мира были лишь во сне.
А наяву мир не будили трубы,
Не строились во фронт ефрейтора
И венский обыватель Шикльгрубер —
По-прежнему подручный маляра.
И не было ни пламени, ни дыма,
И нету крови ни на чьей душе,
И в прах не превращалась Хиросима,
И друг мой не погиб на Сиваше.
Я спал в траве. Мне снилось этой ночью,
Что счастлив мир, нет ни на ком вины,
Что мать меня встречала в доме отчем
В тот день, когда вернулся я с войны;
Что нету истин правильных, но стертых,
Что время не было вовек таким,
Когда мы дружно проклинали мертвых
И памятники ставили живым!..
Мне снилось, что прошли все беды мимо,
Я тихо спал в траве, и снилось мне:
Прах Хиросимы, печи Освенцима —
Все это с миром было лишь во сне!..
 

‹1965›

ВОЛЫ ПОД ДОЖДЕМ

 
На зеленой лужайке два черных вола,
И на серых рогах дождевая вода.
Мирен отдых волов. Их сюда привели
Грязь и камни дорог, где устали волы.
Перед ними – трава. И забыта арба,
На которую грузят зерно и дрова.
На зеленой лужайке два черных вола,
И на серых рогах – дождевая вода.
 

‹1965›

ГОВОРЮ С ЧИНАРОЙ И КОЛОСЬЯМИ

 
– Чинара! Тихий дождь идет.
Ты счастлива, чинара?
– Да.
– А мне зелености твоей
Вполне достаточно для счастья,
И тень твоя во всю длину
Лежит на глади сновиденья.
– Колосья! Тихий дождь прошел.
Вы рады ли, колосья?
– Да.
– А мне для радости довольно
Того, что солнцу рады вы.
И длится жизнь, и хлеб печется,
И дети игры затевают,
И не хотят остановиться
Веселых мельниц жернова.
 

‹1968›

СОН ЗИМНЕЙ НОЧЬЮ

 
Шел снег. И при медленном снеге,
При стуже небес и земли,
Чем глубже я спал, тем краснее
Тюльпаны Чегема цвели.
Шел снег. Но душа ночевала
Вдали от его белизны.
Шел снег. Зеленела чинара.
Как зелены зимние сны!..
 

‹1968›

* * *

 
Что б ни делалось на свете,
Всегда желавшем новизны,
Какой бы новый способ смерти
Ни вызнал старый бог войны, —
Опять, как при слепом Гомере,
Лоза лелеет плод вина,
Шум трав и розы багровенье —
Все как в иные времена.
И слез о смерти так же много,
И счастлив, кто рожден уже,
И так свежо, так старомодно
Бессмертья хочется душе!..
 

‹1969›

* * *

 
Деревья, вы– братья мои.
Темнело, но все же могли
Глаза мои видеть при звездах,
Что впали вы в дрему и отдых,
Как путник, как пахарь, как кто-то,
Кого утомила работа.
Деревья, я раньше уйду.
Я вам оставляю звезду,
И снег, и рассвет, и пространство,
К которому сердце пристрастно.
Спасибо вам, братья мои,
За то, что метели мели,
За тень и за шорох листвы,
За то, что я – раньше, чем вы…
 

‹1973›

ГРИГОРИЙ ЛАЗАРЕВ^{65}

(Род. в 1917 г.)

С хантыйского

ДЕВУШКА ИЗ ТАЙГИ

 
Знаю, в тесной избенке, вдали от селений,
Среди заячьих «строчек» она родилась.
Знаю, ползать училась – на шкуре оленьей,
А ходить – за подол материнский держась.
Подрастала – зимы не боялась морозной,
Новой жизни высокий закон поняла.
И пошла по счастливой дороге колхозной,
Свою силу – с народною силой слила!
А народная сила не знает преграды:
Перед ней расступилась глухая тайга.
Вот – проходит деревнею тучное стадо,
Электрический свет отражают снега…
Ясным утром, сощурясь от яркого света,
На крыльцо она выйдет – и скажет народ:
«Наша дочь, Александра Ивановна это,
Вместе с солнышком встала, на ферму идет!..»
«Поднимайтесь, красавицы, время на дойку!..»
Гладит морды коровам, халатом шуршит,
И поводит ушами любимица Зорька,
Узнавая хозяйку, подняться спешит.
Белой шапкой молочная пена клубится,
И ведра не хватает – еще подставляй!
Так по капле богатство народа творится,
Серебристою струйкой стекая за край.
А деревня – что город, большой и прекрасный,
Свет зари отражается в каждом стекле…
Александра Ивановна! Здравствуй и властвуй,
Будь счастливой всегда
На счастливой земле!
 

‹1958›

ПИМЕН ПАНЧЕНКО^{66}

(Род. в 1917 г.)

С белорусского

ПАРТИЗАНСКАЯ ВЕСНА

 
Будут вечно сады расцветать,
Воздух ласточки резать крылами.
Будут девичьи ноги ступать
Луговин коврами.
Только прошлой весне не зацвесть
Беспечальною синью,
Холодна ее светлая весть
И горчит полынью.
Росы падают с тихих трав
На сапог, пропыленный в скитаньях,
Растревожив, расколыхав,
Словно ветви, воспоминанья.
Думал: только кровь и война,
Только грозные думы и речи, —
А припомнилась снова она,
Ее косы, и губы, и плечи.
Так и кажется: рядом шла б,
Улыбалась взглядом лучистым.
«Глянь – с березой целуется граб».
Или: «Сбей мне звезду на монисто».
Нет, она не пройдет сквозь леса.
Там, за фронтом, заветная хата.
Обрывает птиц голоса
Рокот пушечного раската.
 

‹1942›

ГЕРОЙ

 
Он крикнул гневно: «Вставай, пехота,
Мы не на пляже, а на войне!»
И лег на колючку, обвившую доты,
И сотня солдатских сапог – пол-роты —
Прошла по его спине.
Не он, а другие ушли в атаку,
Глушили гранатами блиндажи,
Кололи врагов и сжигали танки,
Чтоб знамя победы поднять спозаранку,
Чтоб ринуться снова на рубежи!
А он свое тело со ржавой колючки
Снял молча, без стона, и сразу тогда
Упал на траву, и стала горючей
Боль этой травы, и росы, и летучих
Ветров, что с Валдая примчались сюда.
 

‹1943›

НА РОДНОЙ ЗЕМЛЕ

 
Мы шагали на запад за огненной, дымной стеной,
Наши губы потрескались, лица пожар обагрил.
Беспощадно стучался в ворота железные бой:
«Беларусь, отвори!»
И когда вековые леса расступились кругом,
Мы увидели – роют песок на полянках,
Как быки перед смертным концом,
Вздыбив пушек рога,
С черной свастикой танки…
Не про это совсем написать я сегодня хочу,
Я к руинам родным всю дорогу свою уже знаю!
Я давно присягнул, что приду, обниму, залечу
Каждый милый вершок моего белорусского края.
Я не знаю, что чувствует аист или скворец,
Над деревней родной
Пролетая весенней порою,
И что чувствует травка, пробившись сквозь тьму наконец
Под горячее солнце
Весною.
Я навеки прославлю
Восторженным словом своим,
Дважды, трижды прославлю
Возвращения радостный срок!..
То ли теплый плач, то ли горький дым
Мне глаза заволок?…
Счастье есть!
Посмотрите туда,
Где плодов урожай собирают садовников руки.
Наша родина-мать собирает свои города
После тяжких боев,
После долгой и горькой разлуки.
Счастье есть!
Поглядите – над нашей Москвой
Золотые созвездья цветут и несутся победные марши!
Это – пот наш и кровь,
Это – наш урожай боевой,
Это – слава народа,
Это – праздник на улице нашей!
 

‹1944›

ВЕЧНЫЕ СЛОВА

 
Нету фантастичнее преданий
Нашей фантастической земли…
В старину, седую, стародавнюю,
Жили скифы, мяли ковыли.
По степям они укоренились
И осели там давным-давно.
Бранью позабытою бранились.
Пили больше нашего вино.
Вечером, когда под небом мутным
Волчьих стай страшилися стада,
Разговаривали мудрый с мудрым.
Дураки дурили, как всегда.
Слов рои под облака взлетали,
Гасли, словно на ветру костер.
Их пространства дикие глотали.
Их глушил немереный простор.
Говорят: слова не исчезают,
Языки, что род забыл людской,
В небесах по-прежнему витают,
Над тобой кружат и надо мной.
Говорят, что иногда в пустыне,
Там, где только тишина да ты,
В мертвенной и беспредельной стыни
Вдруг слова услышишь с высоты.
Слышишь: девушки поют, а кони
Долго ржут и скачут во всю прыть.
Если слышанное ты запомнишь,
Сможешь не открытое открыть.
И клочок уловленного сказа
Превратят твой разум и чутье В правду.
Пред тобой предстанет сразу
Скифов легендарное житье.
 

‹1946›

КРАЙ ПОЭТОВ

 
С малолетства всем известно это:
На Смоленщине рождаются поэты,
У подножья Арарата, и в Сибири,
И на землях Руставели и Сабира,
У Днепра, на Балтике, в Рязани,
На вершинах горных в Дагестане.
А еще я знаю край озер и сосен,
Где поэтов – как в лесу грибов под осень.
Там зозулями зовутся все кукушки.
Той землей из Кишинева ехал Пушкин.
Там цвела любовь Мицкевича к Марыле,
Там цари поэтов многих загубили,
И Тараса в Петербург вели березы
Той дорогой, что впитала боль и слезы.
Оттого певцов рождается немало
На земле, где столько славных побывало.
Там стихи слагались в хате, и в окопе,
И в чащобе, где ломались молний копья.
Там черемухе и вереску просторно,
Там и критики ведут себя пристойно.
Там сонеты дятел пишет на бересте
И поют всю ночь хозяева и гости.
В соответственной сердечной обстановке
Не чураются и чарочки «Зубровки».
А закусывают бульбой да грибками —
Подберезовиками, боровиками.
Там, где с бором дружат новые поселки,
На асфальт ложатся хвойные иголки.
Пляшут в озере угри, в реке – уклейки,
Соловей всю ночь играет на жалейке.
Земляничные, черничные полянки
Спозаранку говорят стихами Янки.
Где ж тот край, льняной, игольчатый, былинный,
Зов торжественный лосиный, звон пчелиный!
Там, где Беседь, там, где Припять, там, где Свитязь,
Приезжайте, поглядите, убедитесь.
Там на свадьбах неустанны цимбалисты,
Там невесты хороши и голосисты.
Там одна, голубоглазая и ласковая,
Завлекла меня припевками и плясками.
 

‹1963›

* * *

 
Небо журавлиное, холодное,
Мокрая осенняя земля.
Жизнь у птиц болотная, отлетная…
Вы вблизи видали журавля?
Выглядит он сирым горемыкою,
Чуть смешным… Нелегок топкий быт.
Но вдали прощальное курлыканье
Скорбно и возвышенно звучит.
 

‹1972›

ДАТЫ

 
Что даты? Это только вехи Истории.
А для солдат,
Чьи навсегда закрылись веки,
Нет и не будет больше дат.
За той чертой – безмолвно, пусто.
Мы на кладбищах фронтовых
Возводим бронзовые бюсты
Не для погибших – для живых.
И для детей, чтоб не блуждали
Среди иных никчемных дат,
Чтоб песни в памяти звучали
И воскрешали тех солдат.
 

‹1973›

БАГРАТ ШИНКУБА^{67}

(Род. в 1917 г.)

С абхазского

* * *

 
Когда прервется дыханье
И гаснуть мой станет взгляд,
Когда земные страданья,
Как вороны, отлетят,
Коснись, дневное светило,
Ты лба, что высок и бел,
Напомни, сколь надо было
Еще мне окончить дел.
Хоть слух мой ослаб жестоко,
 Напомни, как пела мать,
И вспененного потока
Дай клекот мне услыхать,
Звучанье «Уари-дада»,
Свист плети и бег коня.
И это будет отрада
Последняя для меня.
 

МОЙ ОРЕХ

 
Какой он, помню, был красавец —
Столетний дедовский орех,
Полой листвы ворот касаясь,
Гостей встречал он раньше всех.
Легко брал облако в охапку
Он, недоступный воронью,
И домотканую мою
Ловил рукой зеленой шапку.
Придя с водой, под ним устало
Снимала мать с плеча кувшин.
И под орехом дед немало
Сплел на веку своем корзин.
И, к родовой причастный доле,
Орех слыхал с былых времен
Веселье свадеб в нашем доме
И причитанья похорон.
Разбуженный грозою в детстве,
Невольно думал я о том,
Что заслонит орех от бедствий
Под злыми сполохами дом.
Боролись ветки с ветром шалым
В косматом сумраке ночном.
И я дрожал под одеялом,
Шум листьев слыша за окном.
На гребнях гор закаты рдели,
С годами старился орех.
Его ровесники редели,
И пережить сумел он всех.
Но одряхлел, склонились ветки,
В морщинах старческих кора,
И листья кроны стали редки,
Пришла печальная пора.
Он, красовавшийся державно,
Лихих ветров встречал набег.
Мне жаль, коль будет он бесславно
В мученьях доживать свой век.
Полуживым, изнеможенным
Ему легко ль встречать беду?
Не лучше ль молнией сраженным
У мира рухнуть на виду?!
 

КАПЛИ

 
Дождь то пуще, то тише.
Вот уж сутки почти
Капли падают с крыши:
«Кули-чли», «кули-чли».
Солнца вешнего сабли
Туч распорют гряду,
Чтобы вспыхнули капли
За окошком в саду,
Чтоб туман поседелый
Ветру на спину лег,
Словно газовый, белый,
Невесомый платок.
Стебли с ветками зябли,
Это, видно, учли
Напевавшие капли:
«Кули-чли», «кули-чли».
Знаю: рано иль поздно,
Зазвенев на ветру,
Капли в стужу – замерзнут,
Испарятся – в жару.
Не желаю я песне
Этой участи, друг,
Не желаю, но если
Станет капелькой вдруг,
Упадет пусть на сердце
Человеку в пути,
И поможет согреться,
И поможет дойти.