Текст книги "Советская поэзия. Том второй"

Автор книги: авторов Коллектив

ХАМИД ЕРГАЛИЕВ^{52}

(Род. в 1916 г.)

С казахского

ПЕСНЯ НА ЗАРЕ

(Из поэмы)

 
ВСТУПЛЕНИЕ
 
 
Скачут с криками джигиты,
Скачут вслед за табуном.
Но пускай гремят копыта —
Спи, малыш мой,
Крепким сном!
Не испытывай тревоги
В безмятежном забытьи:
Впереди твои дороги,
Беды, праздники твои.
Спи, ворочаться не надо!
Спи, Ахмет мой,
Не вздыхай!
Не следи за мною взглядом —
Я и так с тобою рядом:
Альди-альди-альди-ай!
Спи, родной!
Висит при входе
Беленькая колыбель.
Спи!
Кумыс в посуде бродит,
Да овец зовет свирель.
Не испытывай тревоги
В безмятежном забытьи:
Впереди твои дороги,
Беды, праздники твои.
Спи, ворочаться не надо!
Спи, Ахмет мой,
Не вздыхай!
Не следи за мною взглядом —
Я и так с тобою рядом:
Альди-альди-альди-ай!
Дни летят.
Не потому ли
Ночи крыльями взмахнули?
Подрастай в родном ауле,
Спи, мой милый,
Не вздыхай!
Спи, ворочаться не надо!
Спи – и я прилягу рядом.
Альди-альди-альди-а и!
 
 
*
 
 
Так женщина в ночи и утром рано
Над люлькой сына пела неустанно.
Бибичинар! Недюжинным умом
Прославилась окрест жена Куана.
Старик Жубан на мир смотрел устало,
И в юрте у него просторней стало:
Повел хозяйство молодой Куан
Отдельно от хозяйства аксакала.
Надеялся Куан зажить богато —
И вот Бибичинар поет над пятым.
В семье четыре дочки дождались
Кудайбергена – маленького брата.
Все десять теток заявили чинно:
– У нас для скорби
Нет теперь причины!
Аллах Жубану внука подарил,
Чтоб не перевелись в роду мужчины!
Молились тетки.
Да еще при этом
Перечисляли добрые приметы.
(Так женщины повсюду и всегда
Дома и юрты наполняют светом!)
А мать в глухой ночи и утром рано
Над люлькой сына пела неустанно.
Бибичинар! Недюжинным умом
Прославилась окрест жена Куана.
Как ныне душу распахнуть поэту
Тому, что на Акжаре было спето?
Как на вопросы бесконечных дум
Найти в былом правдивые ответы?
Всего шестой годок крутому веку.
Баюкает напев,
Смежает веки.
…Из пыльных складок юрточной кошмы
Слежу я за поющим человеком.
О медленное время!
Неужели
Ты всадником спешишь к заветной цели?
Окреп Кудайберген – и вот Ахмет
Лежит сегодня в той же колыбели.
Я знаю, время, и в степном просторе
Благословенный час наступит вскоре.
Малыш пеленку стиснул в кулачке,
Малыш не знает, что такое горе.
Что ж, станет он ладонь,
Лишаясь силы,
Тянуть за подаянием уныло?
О время! Ты губило соловьев,
Над юртами ветрами голосило.
Кто жаждал звуков – тех в былые годы
Ты, время, обрекало на невзгоды.
Спит на утесе наш Курмангазы —
И он не вырвал у тебя свободы.
Взгляни же, время, замерев в сторонке:
Упрямо машут тонкие ручонки,
Как будто против бесконечных бед
Протестовать приходится ребенку.
Я верю, в мире ветра, в мире муки
Окрепнут эти худенькие руки.
…О ты, домбра, казалась сиротой,
Когда печалью наполняла звуки.
Взгляни, домбра, на этого младенца:
Судьбою дирижирует он дерзко!
Вникает он и в радость, и в беду —
Уже сейчас им никуда не деться.
Тебе, домбра казахская, по праву
Стяжает он неслыханную славу.
Он, не зовя на помощь небеса,
Преграды одолеет величаво!
 

МИХАИЛ ЛЬВОВ^{53}

(Род. в 1916 г.)

ДОРОГА НА ЮГЕ

 
У самых волн мы пировали,
Мы югом руки обожгли,
И на холодном перевале
Мы к небу близко подошли,
Где вровень с солнцем, с небом рядом
Белело зданье и кругом
Крошились камни колоннады;
Травой заполнило пролом,
Как мрамор, облако проплыло,
Стояли боги на пути —
И так, казалось, можно было
До Древней Греции дойти.
 

‹1940›

* * *

 
Я нынче страшным расстояньем
От мирной жизни отдален,
И вспомнить я не в состоянье
Театра свет, ряды колонн,
И лебединые страданья,
И лебединую беду,
Я только слышу тут рыданья,
И только вижу лебеду,
И вспоминаю об искусстве,
Как о далекой старине,
Как о любви, о первом чувстве.
К ним не вернуться больше мне,
И, снова зубы сжав до хруста,
Иди вперед и в грязь и в ров.
И кажется, что нет искусства,
А есть железо, хлеб и кровь…
 

‹1941›

* * *

 
Чтоб стать мужчиной, мало им родиться.
Чтоб стать железом, мало быть рудой.
Ты должен переплавиться. Разбиться.
И, как руда, пожертвовать собой.
Какие бури душу захлестнули!
Но ты – солдат, и все сумей принять:
От поцелуя женского до пули,
И научись в бою не отступать.
Готовность к смерти – тоже ведь оружье.
И ты его однажды примени…
Мужчины умирают, если нужно,
И потому живут в веках они.
 

‹1943›

* * *

 
Есть мужество, доступное немногим, —
Все понимать и обо всем молчать,
И даже в дружбе оставаться строгим,
А если боль – о боли не кричать.
И, как металл, лететь в сражений гущу,
Чтоб в дальность цели, как в мишень,
войти, —
Железу, как известно, не присущи
Лирические отступы в пути.
Вычерчивая линию красиво,
Чтобы над целью вырасти в дыму,
Снаряд в пути не делает извивов
И в гости не заходит ни к кому.
Так ты пойдешь, немедленно и гордо,
Как полководец, сквозь железо лет
И станешь безошибочным и твердым —
Но тут уже кончается поэт.
 

‹1943›

СОН

 
Мне ночью снились мирные года
И дачи, от которых нет следа,
И крупные июньские цветы,
Которыми в меня кидала ты.
Приснились довоенные друзья,
И, как ребенок, был растроган я.
Так мало ласки выпадает мне,
Что рад я ласкам, встреченным во сне.
И я проснулся, снова полный сил.
И я друзей за сон благодарил.
За ясный взгляд, за поцелуй во сне
Спасибо вам, приснившиеся мне.
 

‹1943›

ВЫСОТА

М. Г. Фомичеву

 
Комбату приказали в этот день
Взять высоту и к сопкам пристреляться.
Он может умереть на высоте,
Но раньше должен на нее подняться.
И высота была взята,
И знают уцелевшие солдаты —
У каждого есть в жизни высота,
Которую он должен взять когда-то.
А если по дороге мы умрем,
Своею смертью разрывая доты,
То пусть нас похоронят на высотах,
Которые мы все-таки берем.
 

‹1944›

У ВХОДА В СКАЛАТ

А. В. Лозовскому

 
Полковник, помните Скалат,
Где «тигр» с обугленною кожей
И танк уральский, в пепле тоже,
Лоб в лоб уткнулись и стоят?
Полковник, помните, по трактам
Тогда и нас водил сквозь смерть
Такой же танковый характер —
Или прорваться, иль сгореть.
 

‹1944›

* * *

 
Я был убит приснившимся осколком.
Моя невеста плакала вдали.
Она еще не выплакалась толком, —
Уже за ней охотники пришли.
Нет, я тебя, о жизнь, не обвиняю
За то, что ты недолго помнишь нас,
Такой как есть тебя я принимаю
На год, на день, на молодость, на час.
Меня любила девушка. Наверно,
Меня любила девушка. Она
Была, наверно, мне до смерти верной,
А после смерти верность не нужна.
Прости меня, далекая, живая,
Что я тебя, как варвар, ревновал,
Опасности везде подозревая,
Ступить тебе и шагу не давал.
Но в шесть утра горнисты Измаила,
Как ангелы, трубящие в раю,
Солдата вновь подняли из могилы,
И я опять ревную и люблю.
 

‹1945›

* * *

 
Как будто я за веком следом ездил,
Его дыханье трогало меня,
И спал, и стыл я на его железе,
И обжигался у его огня.
Я с ним узнал и тишину и грозы.
И от него ни душу, ни глаза,
Как от железа руку мне в морозы,
Без крови оторвать уже нельзя.
 

‹1945›

* * *

И. С. Тихонову

 
Я ввергнут в жизнь, в волненья, в страсти,
В огонь, и в воду, и в цветы,
В твои, двадцатый век, ненастья,
В твои заботы и труды,
В клубок твоих противоречий,
В слепящий солнечный клубок,
В твои парады, встречи, речи,
В твой страшный атомный рывок,
В ночную пляску тьмы и света,
И все ж подвластен нам твой бег:
Земля – корабль, а не комета.
Я твой матрос, двадцатый век.
 

‹1956›

РОССИЯ

 
Века считали:
Россия – дали,
Россия – синь,
Россия – сани,
Поля с лесами,
Россия – стынь,
Россия – косность,
Солома в космах,
Россия – сон,
Россия – стон,
Кандальный звон,
Церквей трезвон…
Да, той России
Мы все касались.
От той России
Мы отказались,
От сна и лени,
Пути впотьмах.
Россия – Ленин!
Октябрьский взмах!
Россия – Ленин!
В делах, в умах!
Мы строить стали
Россию стали!
Россию троек —
В Россию строек!
В снега, в морозы —
Лучами брызнь!
Россия – росы!
Россия – розы!
Россия – жизнь!
Народов гордость,
Эпохи зрелость,
Россия – скорость!
Россия – смелость!
Не ООН, не косность,
Не край телег —
Россия– Космос!
Россия – Век!
 

‹1961›

* * *

 
Я начал бурно жизнь,
как в наступленье.
О, сколько страсти
отдано годам!
Исключено
любое отступленье.
банкротству
не отдам.
Я эту жизнь
не дам на осмеянье —
Ни прожитых
и ни грядущих дней,
И, принимая
с вечностью слиянье,
Я, как с любимой,
распрощаюсь с ней.
 

‹1974›

РЕВАЗ МАРГИАНИ^{54}

(Род. в 1916 г.)

С грузинского

КУДА Я НИ ПОЙДУ

 
Повсюду узнаю отчизны ветерок.
Не сразу отличу, но рано или поздно
На небесах собратьев, когда наступит срок,
Я начинаю находить родные звезды.
К товарищам по жизни испытываю любовь,
Гляжу на малышей – близки невыразимо.
Хожу я по земле, всем руки жать готов,
Хожу я по земле с улыбкою грузина.
Друзья мои везде, а там – друзья друзей,
Все понимают речь грузинскую повсюду.
Мать друга называю матерью своей,
Любовью к ней я жить на свете буду.
И где бы ни был я, куда я ни пойду,
Морозна ли земля или жарой палима,
Везде со мной отчизна, сияет на виду,
Она от вечных звезд неотделима.
Песнь братства потому мне наполняет грудь,
И в силах я воспеть красу чужого края.
Я говорю ему: «Благословенен будь!»,
Чтобы и он расцвел, как Грузия родная.
Куда я ни пойду, в моей душе всегда —
Моя земля, и солнце,
И звезды слюдяные,
И если бы я Грузию так не любил, тогда
Как мог бы полюбить края иные!
 

СОЛЬ

 
В стихах моих, быть может, мало соли?
Нет соли там – в Сванетии родной.
А вдруг стихи ни в радости, ни в боли
Не всколыхнут соленою волной?
В стихах моих, быть может, соли мало,
Я костью слаб и не могу расти?
Сванетия родная отдавала
Всегда мне соль последнюю в горсти.
Не знаю. Может быть. Такое горе,
А может, соль, не каждому видна,
Потом в моих стихах проступит вскоре?
Сомнений ночь горька и солона.
Виной происхожденье мое, что ли?
Сванетия! Я у нее в долгу,
Не может быть, чтобы меня без соли
Отправила —
Поверить не могу!
За тридевять земель, пойду, запомни,
За тридевять морей —
В любом краю добуду соль,
Насыплю на ладони,
Чтоб Грузию обрадовать свою.
 

* * *

 
Светает! И встал над горами туман,
Туман над долинами лег,
Тянется в небе белесая тьма,
Над нею – гранита отрог,
И слышится песня, и песне той дан
Границей небесный порог.
Я слышу: вершина Тетнульда гудит,
Где сказочной Дали приют,
Снопами лучей, всей их связкой горит
Природы незыблемый труд.
Сумрак облака локоном Дали развит,
И «Лилео» ветры поют.
Я вижу: в отчизне восходит рассвет,
А горы в седых облаках,
И от солнца на льду капель радужный свет,
Как родинок блеск на щеках.
Чешуею ингурской форели в ответ
Лед сверкает в несчетных тонах.
Светает! И слышатся звуки трубы:
Спасем тебя, родина-мать!
В бой готовятся гор ледяные столпы,
С героями в бой выступать.
Уж светает! Привет вам, герои борьбы,
Привет, гранитная рать!
Светает! С вершин уползает туман,
Гром утра долиною лег,
В небе тает седых облаков караван,
Светлеет скалистый отрог,
И слышится песня, и песне той дан
Границей небесный порог.
 

ПРОБУЖДЕНИЕ

 
Не помню, снился сон или не снился, —
Но поздно я проснулся
И к скале, взглянув на небо,
Трудно прислонился
В глухой послерассветной полумгле.
Взирают хмуро из-под снежных шапок
Вершины гор, и курится очаг,
И сонная Зекари с боку на бок
Ворочается в травах и ручьях.
И, расщепленный на две половины,
Меня окликнул придорожный бук,
И воды Черной речки, как лавины,
Из русла выйдя, разлились вокруг.
Я крепко спал, пока раскатом грома
Насильно не был поднят ото сна.
Я пробудился…
Пробудился!
Дрема от заспанного сердца отошла.
И по стопам природы
Вниз
По скалам
Я ринулся, —
И молнии зигзаг
Запечатлелся светом отраженным
В слезах моих,
в глазах моих,
в слезах.
С тех пор по следу —
За страдой весенней
Иду, превозмогая забытье,
Чтобы постигнуть тайну пробуждений
И пробужденье
странное мое.
 

* * *

 
В Сванетии – в торжественном безмолвии
снегов и гор – я смерти не боюсь!
Руками мощно я ломаю молнии,
и с ветром – равный с равным – я борюсь!
И, наплутавшись по ущельям диким,
ночную непогоду не кляня, я путником,
задумчивым и тихим,
ложусь устало где-то у огня.
И, лежа, я слежу весь вечер длинный,
чтобы огонь до света не погас,
и слушаю я сванский сказ старинный,
и сон мой после так похож на сказ!
Я сплю над нелюбовью и любовью,
грусть, над тобой и над тобой, вражда.
Мне седловина Ушбы – изголовье,
и мой ночник – усталая звезда.
Днем снова путь… Осыпанный порошей,
средь скал, что так серьезны и строги,
несу с собой хурджин, почти порожний,
и пол-строки – да, но какой строки!
 

ПОЧЕМУ-ТО ПРИПОМНИЛОСЬ

 
Жизнелюбцы всегда ненавидят беду.
Не люблю я печаль. И с тоской не в ладу.
Знаю цену тоске и печали,
Пули волосы мне опаляли.
Да, стреляли в меня – не раз и не два.
Выбивали меня из окопа – не выбили.
И от вздохов моих колыхалась трава:
Только пядь отделяла меня от погибели.
Благодарный судьбе, я лежал на спине
И сквозь битвенный дым видел солнце огромное.
И полнеба пылало в закатном огне,
Словно уголь в печи, докрасна раскаленное.
Это было и сплыло,
Быльем поросло.
А сегодня в Берлине
Почему-то припомнилось!
Пулеметный огонь. Я дышу тяжело.
Над окопом
горячее солнце приподнялось.
 

ЭДИ ОГНЕЦВЕТ^{55}

(Род. в 1916 г.)

С белорусского

МОЙ ДОМ

 
Не обходи порога моего,
Смеясь удаче!
Не обходи порога моего,
Душою плача!
Когда ты весел – посидим
За чаркой с песней,
А в час печали сядем тесно
И помолчим…
 

БЕЛАРУСИ

 
Я в сорок первом думала:
не выживу
В разлуке
с твоими соснами,
С твоими
лугами росными,
С вересками лиловыми,
С сентябрьских лесов обновами,
С простором твоего задумчивого неба,
Желанным, как любовь,
как вкус ржаного хлеба…
А ты, словно мать родимая,
Детям необходимая,
Письмом фронтовым приходила.
Я тебя находила
В госпиталях,
сраженьем обожженную,
Но чертом никаким
не побежденную.
Там, на земле друзей,
у пыльного вокзала
Жила я твоими дубравами,
травами…
Пригорками,
речками,
И как я над тобой
в те дни ни горевала,
Мне нынешний твой день
светил за перевалом.
 

* * *

 
Полюбил сосну горячий ветер,
Нежных чувств от леса не скрывал
И любовь свою ко всем на свете,
Ко всему живому ревновал.
Сосенке, беспечной и веселой,
Ревность и свиданья – ни к чему:
Иглами поклонника колола
И во всем перечила ему.
Злился ветер, жадный и упрямый, —
Улетел!.. Еще любил пока,
Молниями часто эпиграммы
Посылал сосне издалека.
У бродяг любви не встретишь вечной:
Скоро ветер позабыл сосну,
А сосне, веселой и беспечной,
Стало скучно слушать тишину.
Не с кем спорить, некому перечить,
И сосне осталось тосковать
По любви, по ревности, по встрече…
Логика у женщин такова!
 

ЮСУП ХАППАЛАЕВ^{56}

(Род. в 1916 г.)

С лакского

* * *

 
Кто лучший воин – даст ответ война,
Разлука скажет, чья верней жена,
А горная неторная дорога
На лучшего укажет скакуна.
Года проверят истинность заслуг,
И выявит беда, кто лучший друг.
И оценить, как жизнь вокруг прекрасна,
Всегда заставит роковой недуг.
 

О РУКАХ И ДУШАХ

 
Многих баловней судьбы,
Что в веках не убывают,
Руки мягкими бывают,
Словно губы лошадей.
И тверды в горах всегда
В окружении утесов
Руки всех каменотесов,
Как морщинистый базальт.
Многих баловней судьбы,
Что в веках не убывают,
Души черствыми бывают,
Как морщинистый базальт.
Но мягки в горах всегда
В окружении утесов
Души всех каменотесов,
Словно губы лошадей.
 

* * *

 
Прекрасен мир,
сменяющий одежды,
Воздевший солнце
на рога быка.
Прекрасна жизнь:
любовь, бои, надежды;
Одно печально:
слишком коротка.
 

АДАМ ШОГЕНЦУКОВ^{57}

(Род. в 1916 г.)

С кабардинского

* * *

 
Зерно не пропадает без следа,
Зерно, упав, дает зеленый всход,
А упадет лучистая звезда —
И никогда уж снова не взойдет.
Зерно твоей любви в душе другой
Когда-нибудь взойдет наверняка,
А все, что было только суетой,
Не принесет ни всхода, ни ростка.
 

‹1960›

КАК ПАХАРЬ И ВОИН

 
Уже, как тетива, натянута строка,
И жду я, чтоб слова, как стрелы, полетели,
Но твердости еще не обрела рука,
Глаза не отыскали цели.
Уже словесные собрал я семена,
И мысли вспаханы, – для сева все готово,
Но не изведаны и почвы глубина,
И всхожесть зреющего слова.
В тревогах, в поисках, как пахарь и стрелок,
Упорно я тружусь и месяцы и годы,
Чтоб удалось мне в цель направить стрелы строк,
Чтобы взошли слова, как всходы!
 

‹1964›

СКВОЗЬ ЦЕПКИЕ КУСТЫ…

 
Сквозь цепкие кусты – на склон высокий,
Туда, туда, где вольно дышит грудь!..
Как злые львы, гривастые потоки
Кидаются, чтоб заградить мне путь.
Пусть лютый зной палит меня, как пламя,
Пусть ураган трубит в свой грозный рог,
Пусть ливень хлещет мокрыми бичами,
Пусть буря бьет в лицо и валит с ног, —
Меня дорога не манит иная,
Всегда бы знать лишь этот путь один,
Лишь вверх идти, усталости не зная,
Дышать лишь вольным воздухом вершин!
 

‹1964›

ХАБИБ ЮСУФИ^{58}

(1916–1945)

С таджикского

НАСТАЛО ВРЕМЯ!

 
Настало время, мой калам, отныне стань острей меча!
Настало время, песнь моя, рази и бей, гремя как гром,
Чтобы грозой настичь врага, чтоб уничтожить палача,
Чтобы засох его арык и чтобы рухнул вражий дом.
Любви к отчизне целый мир ты в сердце носишь, мой народ.
Пусть вечно родина цветет, неколебима и горда.
Ты лютой ненависти мир обрушил на фашистский сброд,
Чтоб в нашей ненависти враг нашел могилу навсегда.
Теперь, когда гремит война, когда в огне моя страна,
Я предан родине моей сильнее, чем когда-нибудь.
Теперь, когда иду я в бой и мужества душа полна,
Любимой я любим нежней, сильнее, чем когда-нибудь.
Не дрогнул я! Моя рука пощады не сулит врагам,
Отныне стань острей меча, настало время, мой калам!
 

‹22 июня 1941 г.›

* * *

 
…Когда нежданной передышки
Пришла короткая пора,
Нам старшина принес две книжки
Из разоренного двора.
Их обожгли огонь и пули,
И были рады души их,
Когда солдаты обернули
Одной шинелью их двоих.
Мы бережно читали знаки
Давно минувших рубежей…
А после снова гул атаки
Нас поднял в бой из блиндажей,
И в наступленье в нашей роте
Бойцами шли Толстой и Гете.
 

‹1942›

ДЖЕМАЛДИН ЯНДИЕВ^{59}

(Род. в 1916 г.)

С ингушского

РЕЧЬ ГОРНЫХ АУЛОВ

 
Я с Пушкиным на скалах снеговых
Присутствовал при заревом пожаре,
Здесь Лермонтовым выкованный стих
Я в юности читал другой Тамаре.
Здесь я узнал аулов горных речь
И соль и сахар языка родного,
И с той поры поклялся я беречь
Звенящее, сияющее слово.
Отсюда в серой предрассветной мгле
Я уходил без бурки и кинжала,
Но и в разлуке сердце продолжало
Свободно биться на родной земле.
Я уходил, чтобы вернуться снова,
Внимательней, суровей стал мой взгляд,
Но соль и сахар языка родного
Я берегу, как много лет назад.
 

‹1966›

ХАЛИМАТ БАЙРАМУКОВА^{60}

(Род. в 1917 г.)

С карачаевского

* * *

 
Думаешь, с криком «ура!»
Любят и верят сильнее?
Я не кричу «ура!»,
Я молча любить умею.
Молча.
Наверняка.
Вечно и неизменно.
Шум исчезает, как пена,
Но остается река Там,
Где любовь глубока.
Не верю я Крикунам,
В крике пружинящим шею.
Я молча жизнь отдам,
Я молча любить умею.
 

‹1962›

* * *

 
Во мне городского
(Того, кабинетного) мало,
Мне вешние пашни
Домов стоэтажных
Милей,
Как жадно теперь
я бы шуму лесному внимала!
В руке бы сжимала
Застенчивый стебель полей…
И, ноги босые в росе леденящей купая,
Простуды не зная,
От зноя
Не пряча лица,
По горным потокам,
По выступам камня ступая,
Все горы обшарить хотела бы я
До конца.
Во мне городского
(Бумажного, книжного) мало,
Мне более сладок тенями завешенный сад…
Крестьянка во мне
Не заснула,
А чуть задремала,
И вот пробудилась,
И тянет, и манит назад…
 

‹1966›

МИРЗА ГЕЛОВАНИ^{61}

(1917–1944)

С грузинского

ЖДИ МЕНЯ

 
К тебе вернусь я поздно или рано,
Развею и туманы и дожди,
Своей улыбкой залечу все раны,
Ты только жди меня, родная, жди.
Я соберу друзей легко и скоро,
Их выстрелы с ветвей стряхнут росу.
Сниму я небо, раскачаю горы
И в дар тебе, родная, принесу.
И ты услышишь медленные песни
Своих подружек, названых сестер,
О юности, что скрылась в поднебесье,
О витязе, к тебе пришедшем с гор.
Зурна начнет твою улыбку славить,
Ей басом отзовется барабан,
И каждый, кто придет тебя поздравить,
От знойного маджари будет пьян.
…На скатерти небес я справлю свадьбу,
Но чтоб ее не омрачила ложь,
Мне лишь одно вдали хотелось знать бы:
Что ты меня не уставая ждешь.
 

‹1942›

ОТ МТАЦМИНДЫ ДО СМОЛЕНСКА

 
От Мтацминды до Смоленска путь далек:
Были горы, были степи и болота.
Помнишь ночь?
На минном поле ты залег
Под огнем неумолимых пулеметов.
Помнишь Днепр,
Холодный, мутный, как рассвет?
Осень листьями дороги устилала…
Был я ранен, а остался только след —
Небо Родины, как лекарь, исцеляло.
…Я твой дом своим письмом не огорчил:
Написал, что в битвах всякое бывает,
Что охотник из Пшави не отступил,
Сердце друга на войне не умирает.
Сердце, нет,
не умирает, как боец,
Все мне кажется теперь в огне похода,
Что отныне я
владелец двух сердец,
Что к своим годам
твои прибавил годы.
 

‹1943›

НЕ ПИШИ

 
Ты не пиши мне, что расцвел миндаль,
Что над Мтацминдой небо, как атлас,
Что Грузии приветливая даль
Согрета солнцем ласковым сейчас.
Что Ортачала, как и ты, с утра
Надела платье из степных цветов
И что вздыхает гордая Кура,
Когда Метехи видит средь садов.
С огнем я этой ночью воевал,
И все казалось мне в дыму атак,
Что за спиной Тбилиси мой стоял
И так смотрел!
И улыбался так!
А в Ортачала расцветал миндаль,
Диск солнца плыл по черепицам крыш,
И ты пришла. И только было жаль,
Что вдалеке, любимая, стоишь.
Ты не пиши… Ведь знаю я и сам,
Что весь в цветах лежит проспект Шота
И кто-то ходит ночью по полям,
Их одевая в летние цвета.
И знаю, знаю, что сиянье дня
Хранишь ты в сердце трепетном своем,
И если пуля обойдет меня,
И если весны встретим мы вдвоем,
Тогда скажу я то, о чем молчал:
Что я навек пришел к глазам твоим,
А тот, кто солнце в битве отстоял,
Имеет право
любоваться им.
 

‹1943›