Текст книги "Берлин: тайная война по обе стороны границы"

Автор книги: Аркадий Корнилков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

Глава VIII

Особенности службы в столичном гарнизоне. Встреча в Шенефельде В. М. Молотова. На приеме в посольстве 23 февраля 1954 г. Советский балет в Берлине. Проведение деловых встреч в клубе посольства в Карлсхорсте с видными государственными и общественными деятелями.

На службе в Особом отделе Берлинского гарнизона, а положение столичного гарнизона к этому обязывало, предполагалось участие в некоторых важных государственных мероприятиях, проводившихся в столице ГДР.

В памяти сохранились события, связанные с прибытием в январе 1954 года в ГДР министра иностранных дел СССР В. М. Молотова для предстоящих переговоров с союзниками о намечавшемся заключении мирного договора с Германией.

Встречали В. М. Молотова на аэродроме Берлин-Шенефельд. Этот аэродром в то время обслуживался Особым отделом, так я и оказался среди очевидцев. Впервые, из дипломатических соображений, для встречи важного гостя был выстроен почетный караул из числа военнослужащих ГДР. Стремились подчеркнуть существование ГДР как самостоятельного государства. Подготовленная для этого случая рота почетного караула из советских военнослужащих салютовала министрам иностранных дел союзных государств уже только в советском посольстве в Берлине, когда здесь проходили заседания. Она уступила свое место при встрече Молототова на аэродроме почетному караулу ГДР. Мы видели тренировки немцев на аэродроме. Они тщательно готовились, перенервничали. Понимали, что впервые на международном уровне представляют свою страну как суверенное государство.

В январе 1954 года в Берлине стояла относительно теплая погода, снега не было. В. М. Молотов, выйдя из самолета и покачав, для приветствия, поднятой шляпой, сказал облетевшие весь мир слова: «У вас тепло, а у нас в Москве уже зима!» Прошел мимо почетного караула, поприветствовал встречавших, сел в машину и убыл.

На другой день вся западная печать, цепкая на сенсации, запестрела броскими заголовками. Они рассматривали это природное явление как некое предзнаменование:

«Русский министр привез зиму на хвосте самолета!», «Возможное похолодание отношений между союзниками!» и т. д. и т. п., предрекая неудачу переговоров.

Длительные, но безуспешные переговоры действительно провалились!

Примерно через месяц после встречи на аэродроме В. М. Молотова, 23 февраля 1954 года, мне пришлось присутствовать на приеме в посольстве СССР в ГДР, посвященном дню Советской армии.

От имени вооруженных сил нашей страны прием давал заместитель главнокомандующего Группой советских войск в Германии генерал Федюнинский. На такие приемы приглашались и бывшие союзники по антигитлеровской коалиции – представители американских, английских и французских войск из Западного Берлина.

Здесь на приеме я встретился со старшим лейтенантом Шацким, прибывшим в Берлин из третьей гвардейской армии вместе с ротой почетного караула, участие которой планировалось при встрече нашего министра иностранных дел.

Шацкий был под стать его гвардейцам из роты почетного караула – высокий, стройный. Мы с ним разговорились.

До этого я с ним не встречался, но у нас оказались общие знакомые по курсам немецкого языка в Штраусберге. Он также владел немецким языком. Не дожидаясь приезда всех приглашенных, мы решили ознакомиться с залом, где будут проходить торжества. Поднялись на второй этаж.

Было интересно, все видели впервые.

В большом банкетном зале стояли громадные столы, уставленные яствами, но не было стульев. В правом углу зала вижу группу знакомых офицеров из Берлинской комендатуры в парадных мундирах, при орденах. Среди них наши союзники по войне – французы и англичане. Все оживленно беседуют, явно уже отведали спиртного. Французы производили необычное для военных, опереточное впечатление. Черные, обтягивающие фигуру мундиры, красные эполеты и… при шпагах! Английские офицеры выглядели скромно. Американцев пока не было видно, они появились буквально за 5 минут до официального открытия банкета.

Играла музыка. Гости из числа представителей немецких властей, штатские группками дружно угощались со стола, беседовали, танцевали. Мы осмотрелись, посетовали, что при фуршете в зале приемов нет стульев. За день оба физически устали, нам хотелось присесть и немного отдохнуть. В поисках условий хотя бы для временного отдыха мы прошли в левое крыло зала и, к своему удивлению, обнаружили небольшое уютное помещение. Там было накрыто примерно 10 столов со стульями. Мы решили, что гости, стоя выпивающие и закусывающие в большом зале, видимо, не знают о существовании этого помещения. Присели за понравившийся нам столик, попробовали закуски, угостились коньяком, оценив его высокое качество, и стали с удовольствием беседовать, поглядывая в большой зал на публику. В наш укромный уголок изредка заходил официант, бросая взор на двух отдыхающих лейтенантов. При этом было заметно, что он часто поглядывал на часы. Мы сидели довольные, расслабленные, так хорошо отдыхали! Вдруг официант подходит к нам и на немецком языке вежливо просит у нас разрешения убрать со стола использованные нами приборы и заново накрыть стол. Он мимоходом заметил, что это место предназначено для президента республики ГДР В. Пика и генерала Федюнинского, проводившего прием, а они уже скоро придут.

Так эти места предусмотрены для президента ГДР и заместителя главкома ГСВГ?! Вот почему здесь стулья и никто, кроме нас, сюда не заходит! Мы быстро ретировались. Зашли в большой зал, встали где-то у стенки, скрывшись за толпой танцующих гостей, и принялись посмеиваться, глядя друг на друга. Чьи закуски и коньяк мы попробовали!

Нужно сказать, что мой спутник был действительно писаный красавец-мужчина, истинный гвардеец петровских времен, такие наверняка нравятся женщинам. Словно в подтверждение моим мыслям к нам подпорхнула молодая приятная женщина и со словами: «Darf ich bitten?» – увела моего спутника в толпу танцующих. Со стороны эта пара смотрелась! Они о чем-то оживленно беседовали.

А дама напрямую спросила его: «Как советские люди относятся к личности премьер-министра ГДР Отто Гротеволя после трагических событий в республике в июне 1953 года?» На что Шацкий, еще не зная, что его пригласила на танец жена Гротеволя, но хорошо понимая политическую значимость своего ответа, уверенно и вполне дипломатично заявил, что в сложной ситуации Гротеволь проявил себя как зрелый руководитель и стойкий сторонник демократии. И тут же был приглашен для личного знакомства с премьер-министром.

После окончания тура вальса вижу, что эта дама тащит неохотно следующего за ней Шацкого к толпе гостей – членов правительства ГДР. Среди толпы выделялась своим ростом фигура премьер-министра Отто Гротеволя. Дама подвела Шацкого к Гротеволю со словами:

– Отто, ты должен пожать руку этому молодому человеку!

Что Гротеволь и сделал. Шацкий, несколько смущенный таким поворотом событий, быстро удалился из окружения членов правительства ГДР, разыскал меня, и мы, не задерживаясь больше в банкетном зале, ушли на первый этаж в служебные помещения. Хватит, ознакомились! Откушали и попробовали коньяка со столика президента и заместителя главкома ГСВГ, поболтали с женой премьер-министра, получили рукопожатие его самого. Не много ли на первый раз?

О содержании милой беседы с женой премьер-министра Отто Гротеволя Шацкому, кстати, пришлось вскоре докладывать начальнику Управления генералу Г. К. Циневу.

В мае 1954 года в культурной жизни города Берлина произошло одно яркое событие. Как-то вернувшись в субботу вечером из очередной командировки по внешней границе Большого Берлина, получаю звонок от приятеля.

Он сообщил, что в воскресенье состоится последний концерт советской балетной труппы. Выступления нашего балета предназначались для демонстрации достижений советского искусства в Париже. По пути во Францию труппа была вынуждена сделать остановку в столице ГДР, так как французы по неизвестной причине закапризничали с выдачей виз, несмотря на уже имевшиеся предварительные договоренности. Вся труппа остановилась в Берлине, неделю выступала перед немецкими зрителями, и мне улыбнулся случай увидеть цвет советского балета в последний день его гастролей в ГДР.

В воскресенье с утра я просмотрел местную прессу с освещением этих гастролей. Балетная труппа была сводная из числа артистов государственного академического Большого театра в Москве и ленинградского театра оперы и балета им. С. М. Кирова. Делегацию возглавляла всемирно известная балерина Галина Уланова.

Пресса ГДР за прошедшую неделю была полна восторженных отзывов об уровне мастерства классического танца наших артистов. Поскольку о предстоящем выступлении советского балета во Франции ранее оповещалось на весь мир, ценители этого вида искусства со всей Европы хлынули в Париж. Узнав, что гастроли во Франции не состоятся, значительная масса этой богемной публики – специалисты-искусствоведы и представители западной прессы – бросились в демократический Берлин через Западный сектор города. Все хотели посмотреть и оценить наш балет, естественно, не имея никакой реальной возможности заказать заранее билеты. Эту существенную деталь в сообщениях местной прессы я почему-то недооценил, и чуть было не нажил себе неприятности во время посещения концерта.

В обед приятель забежал ко мне, передал два билета на предстоящий концерт и сказал, что может немного опоздать. В этом случае минут за десять до начала я должен был зайти в зал и занять места, положив программку на его кресло. Он же в случае опоздания сумеет войти в зал, используя свои дипломатические привилегии, но при условии, что я сохраню его кресло свободным.

Минут за 30 до начала концерта я уже был на месте. Последнее выступление наших артистов проходило в центре города, во дворце Фридрих-Штадт-Паласт, у станции электрички Фридрих-Штрассе, недалеко от советского посольства.

Меня удивила громадная толпа народа. Сотни людей собрались на площади перед зданием театра. Я присмотрелся. Все солидные, хорошо одетые, интеллигентные люди, явные театралы по виду и разговорам, много фотокорреспондентов. Пройдясь несколько раз через всю площадь, я понял, что основная масса стоящих здесь людей приехала с Запада. Все они надеялись перехватить лишний билетик. Разговаривали о наших балеринах только в превосходной степени. Оценив обстановку, я осторожно протолкался к одной из входных дверей театра, где мы договорились встретиться с приятелем. Масса ожидающих как-то незаметно оттеснила меня от этого входа в сторону. У меня осторожно стали интересоваться, почему я не захожу, кого я жду, нет ли у меня лишнего билетика, кто я по национальности и по своему положению. Несколько энергичных дам, услышав, что я русский, подтолкнули ко мне представительного мужчину средних лет. Он, узнав, что я жду приятеля и что у нас есть билеты, начал мою обработку.

На ломаном немецком языке неизвестный представился искусствоведом из Стокгольма, сказал, что он является членом Шведского Королевского общества любителей балета. По поручению самого короля вылетел в Париж, чтобы сделать потом квалифицированный обзор на одном из заседаний общества в присутствии самого короля.

– Но французы не пустили к себе ваш балет!

Из Парижа этот театрал прилетел в Берлин, и два дня не может ни в одной из официальных инстанций получить билет на концерт. Сегодня последнее выступление наших артистов, и он просит продать ему один билет. Цена билета его уже не интересует! И он стал настойчиво совать мне в руки толстый бумажник, плотно набитый купюрами, говоря при этом:

– Ведь вы в Москве можете всегда посмотреть своих балерин, а мне едва ли уже представиться такая возможность!

Сопровождающие его дамы поддержали его просьбу, заявляя, что «это будет разумный и дипломатический компромисс с моей стороны», а они о моем благородном поступке напишут в газетах! На эти домогательства я ответил шведу, чтобы он посоветовал своему королю установить дипломатические отношения с ГДР, тогда не будет проблем с получением билетов на концерты советских артистов в Германии, а также можно будет пригласить эту труппу на гастроли в Стокгольм. За нашими «переговорами» внимательно следила толпа людей, плотным кольцом окруживших нас и тоже, надо полагать, желающих приобрести билет.

Через головы столпившихся театралов я с трудом увидел моего коллегу, который уже был у дверей, на месте намечавшейся встречи, и глазами искал меня. Мои попытки продвинуться в его сторону не имели успеха, блокада была плотной. Я не выдержал и крикнул по-русски:

«Я здесь!» – и махнул рукой над головой. Он с большим трудом прорвал кольцо моего окружения, используя свои дипломатические документы, иначе никто не желал отодвинуться с места. Видимо мой разговор со шведом породил и у других театралов надежду, что я, может быть, продам и второй билет.

Приятель отчитал меня в гардеробе театра за неосмотрительность. Вступив в беседу с иностранцем, я невольно породил у него надежду на возможность приобретения у меня билета. В обстановке всеобщего ажиотажа у театра уже были неприятные инциденты с нашими гражданами, о чем я, разумеется, не знал.

Еще до входа в зал мы услышали самые лестные слова о нашей юной балерине, восходящей звезде советского балета в пятидесятые годы, Раисе Стручковой, солистке Московского государственного академического Большого театра. В зале мы смогли воочию убедиться в восторженности приема выступлений этой артистки публикой. Восхищение зрителей ее мастерством не знало предела. Едва она появлялась на сцене – весь зал вставал. Выступление Стручковой проходило под сплошные аплодисменты и крики: «Браво! Брависсимо!». Особенно хороша была эта балерина в партии принцессы Авроры из балета П. И. Чайковского «Спящая красавица». Личное впечатление от ее выступления захватывало, и стали понятными публикации немецкой прессы, где подчеркивалась лиричность ее исполнения, грациозность танца, пластика и высокий уровень техники танцовщицы.

Выступления Галины Улановой воспринимались зрителем тоже хорошо и горячо. Бурные аплодисменты вызывало и появление на сцене Натальи Дудинской из Ленинградского театра оперы и балета им С. М. Кирова.

Но самый неподдельный восторг зрителя, искреннее восхищение, бесспорно, принадлежали представительнице молодого послевоенного поколения артистов советского балета – Раисе Стручковой. На первых страницах газет, иллюстрированных журналов, критических обзоров тех дней ее фотография была на первых страницах и сопровождалась заголовками: «Восходящая звезда советского балета».

С чувством гордости за достижения нашего балета, глубоко удовлетворенные увиденным, уходили мы с этого памятного концерта. А программу концерта с фотографией балерины Стручковой на титульном листе я храню до сих пор как семейную реликвию.

В середине 50-х годов почти каждый закордонный агент приносил нам с Запада открытую информацию по материалам крупных западногерманских изданий. Газеты, иллюстрированные журналы, специальные брошюры пропагандистского характера были полны сенсационных сообщений о последних американских прогнозах «Мировых кризисов», или «Дуги мировых кризисов», которые ожидают в ближайшее время народы мира. Автором этой теории был видный американский социолог, государственный и общественный деятель Збигнев Бжезинский. Он выступил также автором теории наступления технотронной эры. По его мнению, в этих условиях будут постепенно преодолеваться противоречия буржуазного общества.

Мы внимательно просматривали материалы газет и журналов по вопросам ожидающих мир кризисов, особенно в части прогнозов Бжезинского о судьбе национальных окраин СССР. Как сейчас помню цветные иллюстрации к статье об ожидающих мир кровавых конфликтах в западногерманском журнале «Der Spiegel». На многоцветной карте советского Закавказья каждая краска от красного, переходящего в бордовый, до серого и зеленых тонов обозначала степень интенсивности предстоящих межнациональных конфликтов.

На этой карте ярко выделялось кроваво-красное пятно со словом «Карабах», обозначавшее высшую степень ожесточения ожидавшихся межнациональных раздоров. Как известно, этот прогноз полностью подтвердился спустя два с лишним десятилетия.

На вопросы наших соратников с Запада, как мы оцениваем прогнозируемую американцами вероятность вооруженных межнациональных конфликтов на территории СССР, мы тогда уверенно отвечали, что национальный вопрос в СССР решен окончательно, у нас в стране все национальности равны, дружны и едины в общем устремлении построить социализм. «Дуга кризисов» кроме Закавказья предсказывала нам кровавые конфликты в Узбекистане и Таджикистане. Тревожным цветом была покрыта Чечня как район вероятного конфликта.

Из других районов карта «Дуги кризисов» предвещала затяжные этнические конфликты в Пакистане, Афганистане, Палестине и Израиле. Эти районы нами тогда тоже оценивались потенциально опасными как возможные очаги военных столкновений, и здесь расхождений с американскими оценками положения в мире не было.

Карта американцев о районах предполагаемых конфликтов преподносила еще один сюрприз, вопреки устоявшимся тогда у нас оценкам положения в Европе. Югославия! По степени интенсивности и близости по времени ожидавшихся межнациональных распрей она была на равных с Израилем. Югославо-албанская граница и прилегающие к ней районы контрастно выделялись кровавокрасным цветом, как наш Карабах в Закавказье. Вся эта славянская страна была спрогнозирована как сплошная арена жестоких межнациональных «разборок».

Прошли десятилетия, изменилась наша страна, появилось другое отношение к идее строительства социализма.

Во время службы, вплоть до выхода на пенсию, мне много приходилось заниматься идеологическими и пропагандистскими проблемами. Однако я до сих пор не видел и не слышал ни одного солидного научного критического анализа советских ученых теории Бжезинского о «Дугах кризисов» в мире. Наши такие крупные научные академические заведения, как институты Америки и Азии, десятки титулованных академиков попросту обошли эту проблему молчанием, не сочли возможным дать научную оценку этим работам американского социолога и тем самым как-то предостеречь наше руководство. А ведь Бжезинский оказался прав в своих прогнозах, и такое забвение или игнорирование его предсказаний дорого обошлось России! Ведь не напрасно говорят, что предупрежденный вооружен. А, судя по накалу и продолжительности межнациональных конфликтов на окраинах нашего государства, никаких упреждающих мер или выводов о грозящей нам опасности в правительстве и руководстве страны своевременно сделано не было. За что мы до сих пор расплачиваемся жизнями наших солдат. Помешала наша явная идеологическая предвзятость ко всем общественнополитическим анализам, прогнозам и теоретическим обобщениям положения в мире, исходящим с Запада, так как марксистско-ленинская теория в то время считалась единственно научной и, следовательно, непогрешимой в своих выводах о перспективах развития общества.

Клубом посольства СССР в городе Берлине была введена очень хорошая традиция, когда приезжающие в ГДР крупные руководители ЦК КПСС, министры советского правительства, известные деятели искусства и культуры, а также отдельные видные деятели ГДР выступали в узком кругу представителей советской колонии в Карлсхорсте.

Благодаря моим коллегам по Ленинградскому институту, которые были разбросаны по различным «крышам», я получал приглашения на такие встречи и с большой пользой для дела посещал их, если позволяли условия работы.

Хорошо помню несколько встреч с В. Н. Новиковым, бывшим председателем Госплана и первым заместителем председателя совета министров СССР. По линии совета министров он курировал развитие экономики ГДР, особенно увязку наших общих народнохозяйственных планов. Разговор о состоянии дел был очень откровенным, и от коллег «под крышами» он получал много острых вопросов и замечаний по этим проблемам. Так как они владели материалами по развитию отраслей экономики ГДР. Новиков благодарил за «выявленные проблемы», иногда сам переходил к критике «наших недостатков», к сожалению, не владея полностью материалом.

Так, он однажды посвятил нас в проблему, которую он уже несколько лет не мог решить с правительством ГДР. По послевоенным решениям правительство Германии должно было в порядке репарации передать СССР бывший прогулочный лайнер Гитлера, который уже несколько лет модернизировался на верфях в ГДР. Уже дважды из Союза приезжала приемочная комиссия, и каждый раз при ходовых испытаниях в море обнаруживались недостатки, корабль вновь возвращался на верфь. На третий год приемки картина повторилась, и советские представители решили с недоделками увести лайнер в Ленинград, хотя немецкая сторона и в этот раз возражала против передачи его в наши руки, поскольку налицо были новые недоработки.

Новиков закончил информацию словами: «Ведь это явный саботаж! Куда вы все смотрите?!» На что получил ответ от двух компетентных руководителей, что такая задача перед советскими представителями органов госбезопасности нашим правительством не ставилась, и о наличии такой проблемы мы не знали. Такой ответ привел его в немалое смущение.

Припоминается продолжительное по времени выступление перед советской колонией кандидата в члены ЦК КПСС, академика, известного советского философа Ф. В. Константинова. Основной теоретической и политико-пропагандистской направленностью его деятельности были труды по историческому материализму, критике буржуазной идеологии и ревизионизма в наше время. Он частенько приезжал в ГДР по приглашению ЦК СЕПГ для консультаций по идеологической работе в Академию государства и права им. Вальтера Ульбрихта в Бабельсберге, пригороде города Потсдама.

Делясь с нами своими впечатлениями о состоянии идеологической работы в этом учебном заведении, он рассказал, что большинство профессорско-преподавательского состава немецкой академии очень небрежно относится к его рекомендациям по критическому отношению к идеям буржуазного ревизионизма, не доводит до слушателей всю степень опасности идеологического перерождения и больше увлекаются идеями социал-демократии на Западе, чем его методическими рекомендациям от имени ЦК КПСС. И здесь он также, как Новиков, поставил перед нами вопрос: «А вы-то куда смотрите? Почему это допускаете?» Такая постановка вопроса вызвала бурную ответную реакцию в аудитории. Константинову было прямо заявлено, что убеждать слушателей академии в верности марксистско-ленинской теории – его личная задача как члена КПСС, теоретика и академика, а не дело правоохранительных органов. Ему сказали, что, видимо, в его аргументации не хватает убедительных доводов в правоте нашей теории, и поэтому профессора их немецкой академии ищут ответы на свои вопросы на Западе, а не у него в Москве.

Такая критическая направленность дискуссии с представителем ЦК КПСС Константинову явно не понравилась, и я больше не слышал о его выступлениях перед представителями советской колонии в Берлине.

Не могу обойти в своих воспоминаниях имя своего коллеги по профессии, переводчика русского языка из числа граждан ГДР Вернера Эберлейна. Я дважды присутствовал на встречах с ним в клубе советского посольства. Его личность, громадная эрудиция, манера рассказа и общения с аудиторией, сама внешность чем-то напоминали выступления нашего народного артиста Черкасова, которого мне не раз посчастливилось слушать в Ленинграде.

Вернер Эберлейн был личным переводчиком русского языка секретаря ЦК СЕПГ Вальтера Ульбрихта и «всего политбюро» (с его слов). Он был в то время уже членом ЦК СЕПГ и заведующим идеологическим отделом ЦК. На всех старых фотографиях его можно видеть, во время официальных приемов руководством ГДР советских делегаций, рядом с В. Ульбрихтом. Он был высокого роста, с приятными, интеллигентными чертами лица.

Хорошо помню его комментарии по переводу выступления Н. С. Хрущева на Восточном вокзале. Наша делегация прибыла тогда поездом, и встреча происходила на перроне Восточного вокзала. Н. С. Хрущев был в этот раз как-то очень эмоционален, возбужден. Обращаясь с приветствием к Ульбрихту, он сказал дословно:

– Ты, Вальтер, немец, я, Вальтер, русский… Ты столяр, я шахтер… – и тому подобное.

Начальнику протокольного отдела советского посольства при таком выступлении Н. С. Хрущева на официальной встрече стало плохо. Его срочно вывели из шеренги встречающих официальных лиц, сделали укол и с поддержкой двух коллег вернули на его место среди встречающих.

Эберлейн, видя явное отступление от норм протокола при встрече официальных лиц, переводит на немецкий язык эти слова следующим образом: «Ты, Вальтер, гражданин Германской Демократической Республики. Я, Вальтер, гражданин Союза Советских Социалистических Республик. Ты, Вальтер, столяр по профессии. Я, Вальтер, шахтер по профессии…»

Эберлейн пояснил нам, что не мог же он публично опуститься при переводе официальной речи перед телекамерами на всю Европу до уровня застольных разговоров уже хорошо знакомых и подгулявших друзей. Застольные беседы ведь не транслируются на весь мир. В данном случае Эберлейн как переводчик, понимая важность протокольной стороны перевода, взял всю ответственность за содержание переводимого на себя. Интересны были его рассказы о том, как он работал над совершенствованием знаний русского языка. Ежедневно он просматривал всю советскую центральную прессу, наиболее популярные издания, информационные бюллетени. Сразу же выписывал все вновь встретившиеся термины, искал их расшифровку в энциклопедиях и толковых словарях и, если не был удовлетворен их толкованиями, вечерами занимался поисками компетентных советских коллег, полагаясь на их разъяснения. Знакомые, работавшие «под крышами», уже привыкли к ночным звонкам Володи (так его звали в кругах советских журналистов), когда он просил о помощи в толковании при переводе некоторых новых явлений в жизни нашего общества.

На встречах он частенько жаловался нам, что в жизни так много нового и интересного, что для познания всего ему хронически не хватает времени. Спал он не более четырех часов в сутки.

– Иначе ничего толком не успеваю! А не уяснив для себя встретившийся новый термин, я не могу заснуть!

Его русский язык был удивительно точен в изложении мысли, мягок, его очень приятно и интересно было слушать. Эберлейн был интересный рассказчик и идеальный переводчик. Не знаю точно, как сложилась его дальнейшая судьба. Судя по немецкой прессе, до начавшейся перестройки в ГДР он был уже секретарем окружного комитета СЕПГ в одном из округов республики. После смерти Уль-брехта он стал неугоден новому руководству в столице, и его «выдвинули» для работы на периферии.