Текст книги "Берлин: тайная война по обе стороны границы"

Автор книги: Аркадий Корнилков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

Глава XIII

Проверка на деле знания польского языка.

Уже в первый год моей службы в третьем отделе управления в Потсдаме, в конце 1954 года, судьба устроила мне экзамен по практическим знаниям польского языка. Выше я рассказывал, что вторым иностранным языком у меня по диплому был польский. Глубоких знаний по нему мы не получили, выучили небольшой по объему запас польских слов и некоторую служебную терминологию. Знали основы грамматики и произношения, умели пользоваться словарем. Разговорной речью на практике не владели, но многое понимали по-польски, учитывая близость этого языка с русским по словарному составу.

Управление в Потсдаме тогда имело прямой контакт с представителями польской военной разведки и контрразведки в Берлине.

Однажды в ГДР вернулся из ФРГ польский перебежчик Юзеф. Бывший военнослужащий, дезертировавший из польской армии несколько лет назад. Столкнувшись на Западе с объятиями спецслужб американцев и их настойчивыми попытками завербовать его и заставить работать против родной страны, Юзеф сумел обмануть их бдительность, перешел в ГДР и обратился в посольство Польши в Берлине с просьбой вернуть его на Родину, на милость правосудия.

После первичной беседы с Юзефом польский военный атташе выяснил, что этот бывший дезертир располагает ценной информацией по двум органам американской военной разведки в ФРГ, которыми интересовалось управление особых отделов, и одной антисоветской организации, активно работающей под руководством американской военной разведки против ГСВГ.

Атташе привез дезертира в Потсдам и на двое суток оставил Юзефа в нашем распоряжении для допроса. Однако сложность задачи состояла в том, что этот поляк не владел ни русским, ни немецким, хотя прожил в Германии уже около двух лет. Руководство отдела мудро решило, что раз я ранее изучал польский язык, то мне и вести его опрос по интересующим нас разведорганам. Мои возражения, что знания польского языка у меня имеют сугубо теоретический характер и это задание мне не осилить, оставили без внимания.

– Больше некому! Ты хоть буквы польские от немецких можешь отличить. Тренируйся! У тебя две ночи впереди. Имей в виду, этому дезертиру атташе заявил, что его сотрудничество с русскими в интересующих нас вопросах будет Юзефу зачтено на предстоящем суде в Варшаве. Так что он очень заинтересован в даче развернутых сведений!

Я попросил принять меры, чтобы где-то срочно разыскать польско-немецкий или польско-русский словарь.

Для беседы с поляком меня снабдили развернутыми вопросниками по личному составу одного из отделов НТС в Мюнхене и руководящему составу его «закрытого сектора» во главе с Околовичем.

Отдельный вопросник был и по личному составу американского разведцентра Европейского командования США в городе Обер Урзель и его лагеря «Кемп-Кинг», а также по разведоргану США в городе Кауфбойрен в ФРГ.

После знакомства с Юзефом и трехчасовой беседы с ним по ряду вопросов, подлежащих выяснению, я убедился, что без польско-немецкого словаря наш разговор напоминает диалог немого с глухим. Требовался точный перевод ключевых терминов с польского языка, иначе наша беседа теряла всякий смысл. Перевод по интуиции был просто опасен.

По тому, как сник мой собеседник, я понял, что такая ситуация в Варшаве может быть расценена не в его пользу. А все из-за того, что я не могу понять и изложить на бумаге его рассказ. Разговор мы начали в обед, а часам к восьми вечера нам на конспиративную квартиру принесли польско-немецкий словарь. Увидев его, Юзеф даже перекрестился.

Мы вцепились оба в спасительную для нас книжку, забыв про ужин. Оба принялись ревизовать по словарю результаты нашей предыдущей беседы: нашли явные грубые ошибки, неточности. А часам к 12 ночи у нас появилась уверенность, что мы справимся с заданием. К этому времени мы успешно, в деталях разобрались с окружением Околовича в НТС в Мюнхене. Я понял, что поставленная задача разрешима, к тому же я стал более точно улавливать смысл польской речи Юзефа, при недопонимании мы пользовались словарем. Он также стал разбираться в моих корректировках по-немецки.

Сработались! И тут оба вспомнили среди ночи, что мы не ужинали.

После небольшого отдыха, мы, не теряя темпов, принялись за изложение информации, имевшейся у него по органам американской военной разведки. К обеду следующего дня мы закончили справку по разведцентру в городе Обер-Урзель и передали обе справки для ознакомления руководству отдела через пришедшего к нам сотрудника, выделенного для связи с руководством, а сами, сморенные ночной работой, уснули.

После короткого перерыва нам принесли несколько дополнительных вопросов. По количеству вопросов и отсутствию письменных замечаний я понял, что нашей работой довольны.

К ночи второго дня работы мы уже закончили составление документа по американскому разведоргану в Кауфбойрене. И эту справку передали в отдел для ознакомления.

Вторую ночь мы с Юзефом посвятили обобщению сведений по НТС и его польской секции, пытавшейся вести работу также на советскую Белоруссию через Польшу.

Пересмотрели еще раз всю записанную информацию по американцам. Он кое-где внес дополнения. Чувствовалось, что Юзеф передал нам все известные ему сведения. Я уже довольно точно мог задавать ему отдельные вопросы по-польски.

Результатом наших двухсуточных бдений явилась большая справка объемом в 30 листов печатного текста о двух органах американской военной разведки и одном из филиалов НТС. К приезду польского атташе эта справка была уже даже отпечатана.

Экзамен на внезапную проверку моих знаний польского языка я выдержал.

После завершения плановой работы я поинтересовался у Юзефа мотивами его запутанных поступков. Сначала дезертирство со службы в армии и бегство на Запад. Теперь осознанное возвращение в Польшу, где его ждет военный трибунал за нарушение присяги.

– Как тебя понять? Только честно!

Приложив руки к сердцу, Юзеф рассказал мне, что виною тому воспитание в доме родных. В нем было глухое неприятие идей социализма. Попав на Запад, он понял, что кроме идеи строительства социализма есть еще чувство Родины, а это больше чем любые идеи.

– Ведь американцы стали готовить из меня шпиона и учить воевать против моей Родины, Отчизны, а значит, и против моих родных и всего дорогого мне, что осталось в Польше! Против моей Отчизны я никогда не пойду!

– Я знаю, что меня будут судить, видимо, накажут. Но Родина меня примет и виноватого. Я ей не причинил никакого вреда, отказался выступать в печати на Западе с антипольскими заявлениями. Я также отказался и от других враждебных акций против Польши. Зато после отбытия наказания я буду жить в Польше, на Родине и никто не будет настраивать меня против моей Отчизны!

Поскольку Юзеф понял, будучи в американских лагерях, что он не сможет жить в Германии, как это делали многие польские изменники, он не прилагал особых усилий к изучению немецкого языка. Посчитал, что это ему не нужно.

Юзеф спросил меня, доволен ли я нашим сотрудничеством по интересовавшим советскую контрразведку вопросам. Я ответил, что лично я доволен: мы подробно осветили все поставленные вопросы. Но нужно еще узнать мнение об этом моих руководителей. Чисто по-человечески в течение прошедших двух суток у меня появилось сочувствие к запутанной судьбе этого еще молодого польского парня. У меня сложилось также убеждение в искренности поступка Юзефа вернуться с раскаянием домой.

К обеду следующего дня мы с Юзефом уже отдохнули. Он, шутя, поздравил меня с успехом в освоении польского разговорного языка: «Еще неделя, две и тебе не понадобится этот словарь!»

Когда приехал военный атташе Польши, руководство отдела официально дало в присутствии нашего невольного гостя хорошую оценку переданной Юзефом информации, подтвердило его полную готовность к сотрудничеству с нами. Я рассказал о наличии взаимопонимания с ним и со своей стороны поблагодарил парня за помощь. Вижу, Юзеф даже расчувствовался. На прощание мы обнялись и расстались друзьями.

Военный атташе официально заверил нас, что добровольная помощь советским органам будет принята во внимание на суде с учетом нашего мнения об искреннем желании Юзефа помочь нам.

Глава XIV

Презентация в октябре 1955 года кинофильма «Эрнст Тельман – вождь своего класса». Встреча с Розой Тельман и соавтором сценария фильма Михаэлем Чесно-Хелль.

Наряду с решением текущих вопросов оперативной работы в разведывательном отделе в Потсдаме на мою долю выпало несколько ответственных, но не входящих в непосредственные служебные обязанности поручений.

Иногда приходилось выступать в роли обычного переводчика, как это было на встрече с Розой Тельман.

Однажды в октябре 1955 года, в конце рабочего дня, а было уже около 18.00, срочно вызывает к себе начальник отделения Мухачев и с натянутой улыбкой говорит: «Сворачивай свои дела, закрывай сейф, есть для тебя неотложное “общественное поручение”». Ранее он одергивал меня, чтобы я сторонился подобных поручений и больше уделял внимания непосредственно своему участку работы. А тут сам посылает: «Сейчас в Потсдамском доме офицеров политотделом гарнизона проводится важное мероприятие по линии общества германо-советской дружбы. Для советских и немецких зрителей будет демонстрироваться премьера второй серии кинофильма об Эрнсте Тельмане под названием “Эрнст Тельман – вождь своего класса”».

Первую серию этого фильма под названием «Эрнст Тельман – сын своего класса» немецкие зрители видели на экранах в 1954 году.

На просмотр второй серии были приглашены жена Эрнста Тельмана – Роза Тельман, авторы сценария, среди них известный писатель Вилли Бредель, весь коллектив артистов киностудии ДЕФА, принимавших участие в съемках фильма, руководящий партийный и хозяйственный актив округа Потсдам. С советской стороны пригласили офицеров Потсдамского гарнизона с семьями, командование, работников политотдела.

Мероприятие вел сам начальник гарнизона, генерал-лейтенант (фамилию его, к сожалению, запамятовал).

Книг или статей Розы Тельман я к тому времени не знал, но книги Вилли Бределя мы изучали в ленинградском институте. Кое-что из них было в учебной программе. Помню, с удовольствием я прочел книгу Бределя об Эрнсте Тельмане. Увидеть или поговорить с автором этой книги вживую было бы интересно.

– У них внезапно заболел переводчик, принимавший участие в подготовке этого мероприятия. Ты должен его заменить. Надо выручить политотдел.

Вот это поручение! Как снег на голову! Пытаюсь, аргументировано возразить:

– Не для меня сейчас эта гласность.

К этому периоду службы в Потсдаме я уже успел поучаствовать в нескольких серьезных мероприятиях, связанных с прямым выходом на спецслужбы противника. Не считая тех мелочей, над которыми пришлось работать до этого в качестве переводчика в Особом отделе Берлинского гарнизона. На мои доводы начальник отделения ответил, что знает все это, с моей оценкой нежелательности популярности согласен, докладывал об этом… Заявил, что может только добавить, что он меня понимает, но изменить указание вышестоящего руководителя не может, не имеет права.

– Советую тебе от себя одно – не лезь в объектив!

– Да что же я смогу сделать, ведь это же мероприятие деятелей киноискусства, для них никакие законы не писаны!

– Действуй по обстановке! Хорошо, что ты сегодня в штатском, а то пришлось бы бежать домой переодеваться, на все время нужно. Машина ждет, туда опаздывать нельзя.

Прибыл в Дом офицеров. Вижу, что меня ждали. Встречает адъютант начальника гарнизона, проводит на громадную сцену драмтеатра, закрытую занавесом. Я заглянул в зал вместимостью человек на 700 – зал заполнен полностью. На сцене большая толпа – люди, приглашенные в президиум собрания для официального открытия мероприятия. Много немцев. Ищу глазами в толпе известных мне по портретам писателя Вили Бределя и Розу Тельман. Узнаю Розу Тельман, стоящую рядом с генерал-лейтенантом. Адъютант подводит меня к ним со словами: «А вот и наш переводчик». (В ходе вечера я узнал, что писатель-сценарист Вили Бредель действительно был приглашен на это мероприятие, но из-за болезни не смог принять в нем участие.)

Сказав «Пора начинать!», генерал взял меня под локоть и посадил рядом с собой в центр президиума – громадного стола посреди сцены. С другой стороны от меня села Роза Тельман. Сзади устраивались в четыре ряда члены президиума. Медленно раскрылся занавес. Перед нами большой зал, набитый зрителями. Генерал пододвинул микрофон ко мне, со словами «Приступай к работе». Из зала доносилось жужжание фотокамер, и мелькали огни вспышек. Куда же мне деться от этих фотоаппаратов? Не нырять же под стол президиума на глазах всего зала. Вот и выполни тут ценное указание: «Не лезь в объектив!»

Переведя слова генерала о предстоящем выступлении артистов, я бросил взгляд в сторону трибуны направо от стола, прикинул расстояние от этой трибуны до центра, где я сидел, и с ужасом понял, что не смогу расслышать все, что будет говориться на трибуне.

– А как же я буду переводить? – говорю генералу.

Он в ответ:

– Не могу же я сейчас на глазах всего зала поднимать президиум, чтобы пропустить тебя к трибуне! Переводи, что услышишь!

(Такие мероприятия готовятся заранее, обговариваются все детали: кто и где стоит, кто, когда и как говорит, определяется и место переводчика, обычно рядом с выступающим. В этих репетициях и участвовал гарнизонный военный переводчик из политотдела. Меня же «доставили» на мероприятие, когда на закрытой от зала сцене уже были собраны все члены президиума. Генерал, руководивший мероприятием, этих деталей о месте «дислокации» переводчика не знал. Ему было лишь доложено о готовности мероприятия и «болезни» их переводчика. Так я и оказался в центре президиума!)

Я переводил, что слышал. Конечно не дословно, с трудом улавливая основной смысл речей выступавших. Видел и слышал бурные аплодисменты из зала. Мой перевод воспринимался зрителями. Это как-то ободряло, несмотря на всю нелепость моего положения. Особенно доставил забот перевод приветственных речей наших артистов из второго драмтеатра.

Ну, что за народ эти артисты! Обратите внимание на их речь. Ведь они не говорят нормальным русским языком, а излагают свои чувства высокопарными, возвышенными словами. При переводе всегда желательно заранее знать, каким слогом будет излагаться переводимый текст, настроиться на эту волну, прикинуть, а иногда и пополнить свой словарный запас, и только тогда можно вставать рядом, а не поодаль, как я, с таким артистом, и переводить его речь. А я работал без всякой предварительной подготовки, да еще физически чувствовал устремленные на меня из зала сотни пар глаз. Ощущение, как у стоящего под расстрелом. А ведь артисты к тому же – каждый индивидуальность. Каждый высокопарен по-своему. Вот и поймите мое состояние.

Этих двух артистов из Потсдамского драмтеатра я раньше не слыхал и не видал. Но пришлось переводить!

Зал опять аплодировал. Напоминаю, что зритель был смешанный: половина представителей немецкого актива города Потсдам, половина – советские граждане.

Торжественная часть закончилась. Объявляю, что после перерыва впервые будет демонстрироваться фильм «Эрнст Тельман – вождь своего класса».

Закрылась сцена, президиум начинает подниматься и расходиться. Сидели-то в четыре ряда. Я раздвигаю стулья, помогаю выйти из-за стола Розе Тельман. Генерал ободряюще, видимо понимая, в какое нелегкое положение он меня поставил, сказал: «Ничего, ничего. Несмотря ни на что, справился. Ведь зал то хлопал, значит, все правильно поняли!»

Голова от перенапряжения шумит. Пропускаю весь президиум вперед себя. Вдруг из толпы немецких гостей выходит до этого мне неизвестный мужчина высокого роста и обращается ко мне на хорошем русском:

– Ну, что они с тобой сделали! Да кто так делает? Я тоже из приглашенных. Пришел сюда за час до начала мероприятия. Вижу, у них суета, какая-то неувязка, слышу – заболел переводчик. Ведь мы сорок минут торчали тут на сцене, за закрытым занавесом, ожидали переводчика. Вижу, адъютант генерала тащит тебя. А какого черта они не предложили мне сделать этот перевод? Но я бы ни за что не дал затащить себя в президиум, ведь здесь почти ничего не слышно. Как ты переводил? Я очень переживал за тебя!

Я недоуменно смотрю на незнакомого собеседника, сочувствующему моему положению.

– Слушай, а ты кто?

– Я кинорежиссер киностудии ДЕФА, соавтор сценария этого фильма. До этого три года учился в Москве, а вашем ВГИКе. В Москве меня звали Миша. Теперь уже год в Бабельсберге, на киностудии ДЕФА, участвовал в работе над этим фильмом.

– А где Бредель?

– Он заболел, поэтому не приехал.

Познакомились. Он вдруг говорит:

– Да ну их всех к черту! Пойдем, бросим по сто грамм, чтобы снять эту напряженность.

Я спрашиваю:

– А где?

– Да ты что? Вон там, налево малый зал, там шикарно накрыты банкетные столы. Тебе же там опять трудиться, но это проще чем из президиума. Всех видно и все слышно.

Мы выбрали с собеседником столик в малом зале. Он заменил стандартные немецкие рюмки (вместимостью по 40 граммов) и притащил откуда-то русские сотки, разлил водку. Мы намеревались снять мое стрессовое состояние, отметить и развить наше знакомство, состоявшееся при не совсем обычных обстоятельствах… Не получилось. Появился адъютант со словами: «Вас ждут!» (Я, между прочим, до сих пор недолюбливаю эту должность: они всегда появляются с какими-то особыми срочными поручениями.) Мой собеседник бросил мне вслед: «Не волнуйся, иди, я выпью это за нас обоих», указав на стопки.

Сразу видно, что человек пожил в России, чтит и понимает наши традиции.

Адъютант провел меня к богато сервированному банкетному столу, указал место. Напротив меня сидел генерал-лейтенант – организатор мероприятия. Рядом с ним Роза Тельман, возле нее артист Гюнтер Симон, исполнявший в обеих сериях фильма роль Эрнста Тельмана.

Справа от меня посадили жену Гюнтера Симона Карлу Рункель. Она играла в фильме роль Анки, убежденной коммунистки, верной соратницы своего мужа Янзена, являвшейся в фильме образцом лучших представителей рабочего класса.

Первым выступил начальник гарнизона. Он поздравил с успехом коллектив, постановщиков кинофильма. А это был, как писала пресса позже, «…первый политический фильм киностудии ДЕФА – чрезвычайно важное событие в политической и культурной жизни страны».

Выступает Роза Тельман. Я внутренне, как говорят переводчики, «настраиваюсь на волну». Видимо, будет благодарить за увековечение в кино памяти ее мужа Эрнста Тельмана. Но слышу другое! Передаю по памяти, но за достоверность сказанного ручаюсь.

Вот примерно ее слова: «Каждый раз, когда я встречаюсь с советскими людьми, независимо от того, по какому поводу, я всегда предлагаю свой первый тост за здоровье советских женщин!».

Услышав и поняв смысл не очень тактичной реплики одного из присутствовавших офицеров: «Сегодня же не день 8 марта?!», она продолжила: «Да, да! Не удивляйтесь! Вы, видимо, еще не совсем понимаете или знаете, какие они в действительности ваши русские жены!».

Далее Роза Тельман сказала, что жизнью своей она обязана группе советских женщин, сидевших вместе с ней в годы войны в концлагере Равенсбрюк. Они укрыли Розу в своем бараке, когда гестаповцы искали ее сразу после убийства мужа в 1944 году, чтобы расстрелять. Подполье концлагеря предупредило своевременно об этой угрозе.

При участии советских женщин им со старшей дочерью был организован побег. В ходе поисков бежавшей Розы Тельман гестапо вышло на барак, где она укрывалась. Все заключенные этого барака, все русские женщины, укрывавшие ее, были зверски расстреляны гестаповцами в назидание другим. И снова: «Теперь вы понимаете, почему я так свято чту эту память о советских женщинах, отдавших жизни за то, чтобы жила я и наше общее дело».

В другом, следовавшем за этим, тосте Роза Тельман поблагодарила исполнителя роли Эрнста Тельмана – артиста Гюнтера Симона за проделанную работу. Рассказала, как он несколько раз встречался с ней, расспрашивал о муже, о том времени и условиях, в которых они тогда жили и работали.

Мне было все хорошо слышно и видно. Переводить застольные речи – нет проблем. Я тоже приобщился к торжеству, попробовал (пригубил), что там было в рюмках налито. Гости оживленно беседуют, общаются…

Стоп, вот это уже потеря бдительности! Дама рядом, справа от меня, Карла Рункель (по фильму Анка), а я по правилам этикета обслуживаю ее, сидит скучная, не ест и не пьет. Бокал вина, налитого мной, стоит полный. Ага, наверное, я налил не то вино, не спросив, какое бы она желала. На столе был богатый выбор вин. Я спрашиваю соседку, почему она не угощается. Видимо, я по незнанию налил ей не тот сорт вина, так я это мигом исправлю. Она остановила мою руку, взявшую бутылку другого вина:

– Нет, ничего не нужно.

– Простите, но может быть, я что-то не так сделал?

– Нет, спасибо, все хорошо.

Скучный вид моей соседки, состояние ее прибора и напитков на столе заметил сидящий напротив генерал и бросил мне реплику:

– Ну что же это вы, молодой человек, плохо ухаживаете за такой молодой прекрасной дамой? Она не ест и не пьет. Да как же это так?

Я решился обратиться через стол к ее мужу Гюнтеру Симону:

– Помогите мне, у меня проблемы. Вашей жене не нравится, видимо, мое обслуживание. Она не притронулась к вину, не участвует в нашем застолье.

Он со своей стороны осмотрел стол, закуски, поставленный перед женой полный бокал красного вина и, перегнувшись через стол, прошептал мне:

– Убери вино и налей ей полный бокал «Столичной» водки!

Я неуверенно спросил:

– Может быть, водку налить в рюмку?

– Нет, нет! Налей именно в бокал, а не в рюмку. И все будет в порядке.

Я подозвал официанта, попросил поменять бокал вина на бокал «Столичной». Он быстро сделал замену, видимо решив, что я хочу «освежиться». Я поставил бокал перед соседкой, она пригубила его, удостоила меня поцелуя в щечку, и застолье пошло своим чередом. Генерал, заметив перемену в настроении моей соседки, не упустил возможности сказать:

– Вот молодежь, все учить вас надо.

В перерыве (ждали горячих блюд) все присутствовавшие советские граждане бросились фотографироваться с Розой Тельман, группами и в одиночку. Непрерывно жужжали кинокамеры, мелькали вспышки фотосъемки.

Ведь Роза Тельман – историческая личность. Не только супруга вождя компартии Германии, но и сама видная участница движения Сопротивления фашизму, член ЦК СЕПГ, заведующая отделом ЦК. В такой толкучке неизвестно кто фотографировал и куда пойдут эти фотографии. Я был вынужден заняться делом, уходя от неизвестных объективов. Как-то упорядочил толпу желающих сняться, рассортировал их и давал всем возможность пройти впереди меня. В этой сутолоке адъютант дергал меня пару раз за рукав, затаскивая в группу офицеров, предлагал сняться вместе с ними и Розой Тельман.

– Да снимайтесь же вы, вы же все в форме, а я в штатском, буду вам общий фон портить. Я еще успею. (Сейчас думаю, что жаль, хоть было бы что внукам показать, уже изучающим историю XX века.)

Но вскоре начальник гарнизона пригласил меня проводить Розу Тельман, еще раз поблагодарив ее за участие в этом мероприятии. Она устала, сказывался возраст, да и общество уже начинало шуметь, местами слышались песни. Я вернулся, проводив Розу Тельман, и спросил у генерала разрешения быть свободным от своих обязанностей переводчика. Он дал согласие, поблагодарил за выручку и сказал:

– Да приобщайтесь же вы к нашему столу.

Я прошел по залу, хотел было найти сценариста Мишу, так переживавшего за меня во время перевода на большой зал. Но не нашел его. Направляюсь к выходу. Меня остановил немец, высокий стройный мужчина, подал руку. Рука была большая, натруженная, мозолистая – рука человека, знакомого с тяжелым физическим трудом. Представился:

– Я секретарь парторганизации киностудии ДЕФА. Работал с этим творческим коллективом, ставившим фильм о Тельмане. Ты себе представить не можешь, чего все это мне стоило! Ведь старый кадровый состав киностудии еще не освободился от геббельсовской фашистской идеологии. Ведь Геббельс здесь торчал постоянно.

Не зря его называли «бабельсбергским бычком». Саму идею политического фильма о Тельмане встретили в штыки.

Я включаюсь в дискуссию:

– Ну, а молодежь? Ведь есть же молодежь?

– Да, есть. Вот наша надежда – Гюнтер Симон и его друзья, и ваша соседка по столу, эта блондинка. Но у них еще не достает мастерства перевоплощения, вхождения в образ. Этому надо учиться у старых опытных артистов, а те отвергают наши социалистические идеи! Вот и крутись тут с этими образованными культурными буржуями. Они даже артистов, которых я принял в партию, пытаются как-то творчески изолировать. Я ведь человек от станка, мне все это непросто.

И показал на свои руки. Поскольку давать рекомендации, а к этому клонил разговор мой собеседник, по организации идейно-политической работы на киностудии ДЕФА не входило в мою компетенцию, я попытался свернуть беседу. Спросил, кто у них такой Миша.

– А, Миша. Вы уже знакомы с ним? Да это тоже легендарная личность.

– А где он сейчас?

– Миша уехал домой перед отъездом Розы Тельман.

Парторг неожиданно спросил:

– А какое у вас звание, где и кем вы служите? Передал мне свои служебные телефоны, желая наладить встречи и беседы по волнующим его проблемам воспитательной работы. Тут же он заметил:

– Вы что же, плохо знаете, кто такая сегодня Роза Тельман? Да одного ее звонка достаточно, чтобы работа по любой проблеме тут же завертелась. Это наша живая история. Почему же вы не захотели встать рядом с ней для фотографирования? Я думаю, что это была бы честь и для вас! Я же все видел, как вы подталкивали все время впереди себя под объективы других! Я видел даже и то, как вы подавали нашей блондинке – Анке водку вместо вина. Как вы это догадались?

– Очень просто. Спросил ее мужа об этом, и он мне сказал, что надо делать.

Парторг весело рассмеялся. Под нажимом партийной критики я сказал собеседнику:

– Если вам где-то и с кем-то придется обсуждать мое поведение на этом вечере, и чтобы это не было неверно истолковано как мое неуважение к памяти Эрнста Тельмана, к личности и заслугам Розы Тельман, могу вас заверить, что я очень люблю их обоих. Глубоко уважаю их как истинных революционеров мирового масштаба, достойных подражания и для нас, советских людей. Ну, а что касается того, что мне не удалось сфотографироваться, так я как-то все старался помочь другим и не знал, что Роза Тельман так быстро уйдет. Вот так и получилось. Очень сожалею!

Он недоверчиво посмотрел на меня, напомнил о своих номерах телефона и сказал:

– Понимаю – это служба!

А ведь молодец парторг, правильно понял, хотя и не одобрил мое поведение. Я так и не воспользовался данными мне номерами телефона. Работа парторга киностудии ДЕФА направлялась непосредственно ЦК СЕПГ. Он в разговорах в вышестоящей партийной инстанции по простоте души (а это чувствовалось, что он не дипломат) мог сказать, что по тому или иному вопросу воспитательной работы советские товарищи имеют иное мнение. Это вполне обоснованно могло быть истолковано как прямое вмешательство во внутреннее дело их партии. Поэтому лучше подальше держаться от проблем идеологической работы на киностудии ДЕФА.

Несколько слов о моем случайном собеседнике на том мероприятии по имени Миша, морально поддержавшем меня как переводчик переводчика в нелегкой ситуации, в которую я попал ввиду организационной неразберихи. Парторг был прав, когда сказал, что Миша – легендарная личность. Позже я узнал, с кем меня свел случай.

Михаэль Чесно-Хелль (Michael Tschesno-Hell) – писатель, режиссер и автор сценариев многих фильмов. Имел, кроме творческих, и большие заслуги перед германским рабочим движением. Революционер, борец против фашизма, один из организаторов акций солидарности международного рабочего движения за освобождение из-под ареста Эрнста Тельмана, активный борец за проведение в жизнь идеи германо-советской дружбы. Скончался Михаэль 24.02.1980 года.