Текст книги "Берлин: тайная война по обе стороны границы"

Автор книги: Аркадий Корнилков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

Глава X

Начало службы в УОО КГБ СССР по ГСВГ. Общие задачи второго и третьего отделов Управления. Внутренние осложнения в их работе. Значимость работы по выявлению и закрытию каналов утечки к противнику секретной информации. Причины осведомленности противника об организации нашей военной контрразведки в Германии. Предатели среди своих. История «о том парне» достойна отдельного исследования.

Далеко не все излагаемые мной последующие события могут быть понятны современному читателю, ввиду специфики и отсутствия доступной литературы по затрагиваемым темам, так как ранее они считались закрытыми.

Поэтому считаю необходимым дать краткую историческую справку о задачах и структуре органов государственной безопасности СССР по линии военной контрразведки в ГДР. Контррразведка обеспечивала решение своих задач в соответствии с постановлениями нашего правительства, действовавшими в то время международными соглашениями и другими нормативными актами, направленными на обеспечение государственной безопасности в советских войсках в Германии.

Группа советских войск в Германии, дислоцированная на территории ГДР, была в пятидесятые годы XX века основной ударной силой Варшавского пакта, призванной быть передовой линией обороны нашей родины перед консолидированной военной силой – блоком НАТО, противостоящим Варшавскому договору. Обеспечение интересов государственной безопасности, ответственность за сохранность государственной и военной тайны и за безопасность наших военнослужащих, являющихся постоянными объектами посягательств со стороны военных разведок стран НАТО, при активном участии в этом деле ЦРУ США, являлось главной задачей Управления особых отделов КГБ СССР по ГСВГ. Таково полное историческое название этого органа государственной безопасности, действовавшего на территории ГДР, разместившегося сразу после окончания войны в городе Потсдаме. Его юрисдикция распространялась только на войска и все военные и гражданские учреждения, призванные обеспечивать интересы этой группировки.

Группировка войск имела в своем составе несколько сухопутных и танковых армий и одну воздушную, со штабами в городах Ваймар, Дрезден, Магдебург, Фюрстенберг, Эберсвальде, местечке Форет Цинна. В группировку входила и одна воздушная армия со штабом в Бюнсдорфе. Штаб воздушной армии и всей Группы войск в Германии размещался в местечках Бюнсдорф и Цоссен.

При каждом армейском, дивизионном или крупном гарнизонном войсковом штабе имелся Особый отдел, отвечавший за вопросы обеспечения государственной безопасности на вверенном ему объекте.

Следовательно, управление всей этой массой самостоятельных органов военной контрразведки осуществлялось сверху вниз по схеме: Управление особых отделов по ГСВГ – Особые отделы армий – Особые отделы дивизий и крупных гарнизонов (Берлинский, Лейпцигский, Франкфуртский и др.).

Отчетность в управление шла в обратном направлении, то есть снизу вверх. В особо важных случаях отделы дивизий и гарнизонов выходили на Управление напрямую, в обход армейских отделов, которым они подчинялись. Но Особыми отделами армий эта инициатива не особенно приветствовалась.

В этой устоявшейся системе управления Особый отдел Берлинского гарнизона занимал особое место. Он подчинялся напрямую начальнику Управления.

Основными «рабочими лошадками» в Управлении особых отделов являлись 1, 2 и 3-й отделы. Первый отдел жил обособленно. Он размещался в Бюнсдорфе при штабе ГСВГ. Наше служебное и личное общение с его сотрудниками было минимальным в силу территориальной разобщенности.

Второй и третий отделы размещались в г. Потсдам в одном здании Управления. Мы, то есть сотрудники третьего отдела, на третьем этаже здания, сотрудники второго отдела – на втором этаже, вместе с начальником и двумя руководителями Управления. Всегда под рукой у руководства.

Главной руководящей структурой Управления был второй отдел. Он был призван направлять и организовывать контрразведывательную работу подчиненных органов, координировать ее, а где следует – и поправлять.

Важные задачи решались этим отделом, они требовали чекистского опыта, знания оперативной обстановки и военного дела. Но это была работа с документами, штабная служба, не связанная непосредственно с агентурной работой. Сотрудники этого отдела могли, если нет неотложных дел, в 18.00 спокойно сложить документы в стол и идти отдыхать. В своей основе все это была «военная косточка», как правило, кандидаты на выдвижение на руководящую работу в низовых Особых отделах, гарнизонов, дивизий и армий.

Второй отдел держал на контроле также информацию по вскрытию и пресечению важных каналов утечки из войск секретной информации к противнику, обосновано полагая, что им может быть действующий вражеский агент разведки, оказавшийся в войсках. Эти общие усилия второго отдела и периферийных органов по установлению источников утечки секретной информации приводили иногда к парадоксальным, неожиданным выводам, было их немало. Сошлюсь только на два убедительных примера, свежих в памяти.

Второй отдел искал источник утечки секретной информации о нашем новом танке, новинке вооружения, поступившем в части Группы войск. Разведка противника располагала всеми тактико-техническими данными. Такими сведениями мог располагать только офицер-штабист Группы войск, танкист по военной специальности. Напряженные и мучительные поиски привели… на мусорную свалку в районе города Фюрстенберг, куда из штаба второй танковой армии порой выбрасывали мусор. Потом по цепочке нашли и офицеров секретной части, следивших за сохранностью секретных конспектов слушателей, которым читали лекции по этой новинке вооружения. Виной всему оказались халатность офицера-слушателя, утерявшего свой конспект, и забвение своих прямых служебных обязанностей офицерами секретной части, не доложившими сразу по команде о факте утраты конспекта, а покрывшими это неприятное для них событие. И, как результат, группа разгильдяев в военной форме «проинформировала» американскую военную разведку о наших достижениях в военном деле.

Частенько второй отдел получал подобную информацию об утечке и из нашего – третьего отдела. Хотя имелись и другие источники настораживающей информации (из Москвы, аппарата Уполномоченного КГБ СССР в Берлине, органов МГБ ГДР, разведотдела штаба Группы войск и др.).

Однажды во втором отделе меня попросили уточнить содержание перевода с немецкого языка на русский одного документа, полученного ими из нашего отдела. По нему велся активный розыск источника утечки секретной информации. Меня спросили, имеет ли текст брошюры характер официального документа на немецком языке или это обычный пересказ содержания.

Это была фотокопия небольшой брошюры на немецком языке. Надпись: «Строго конфиденциально. Только для военного руководства штаба НАТО». Название документа: «Доклад маршала Жукова». Пролистал бегло страницы. Речь шла о военно-штабном анализе состояния сил и средств НАТО и Варшавского пакта, с перечислением числа военнослужащих, техники (танков, самолетов, орудий и т. д.); о направлении возможных ударов НАТО, с указанием наших сил и средств, имеющихся в распоряжении ГСВГ и так далее.

Знакомивший меня с документом майор Дерябин из второго отдела сообщил, что на первом этапе работы над этой информацией они оценили ее как «очередную пропагандистскую фальшивку Запада», о чем открыто заявили на совещании у руководства. Несколько позже, когда они занялись «математикой», изучением цифр, указанных в «фальшивке», и сравнили эти данные о силах и средствах ГСВГ со сведениями штаба ГСВГ по этому вопросу, то пришли в ужас: сведения практически совпадали.

Жуков действительно был в ГСВГ, выступал перед комсоставом группы, а присутствовали на его докладе люди от командира дивизии и выше. Одни заслуженные и проверенные в делах генералы. Поскольку цифры из «фальшивки» соответствуют фактическим данным штаба ГСВГ о наших силах и средствах, то утечка секретной информации могла произойти только из этой среды или из числа работников штаба группы войск.

Я не смог однозначно ответить на поставленный вопрос, но, естественно, не удержался:

– Что, неужели кто-то из генералов виноват в утечке? – Нет, на сегодня мы полагаем, что не генералы, а кто-то из их близкого окружения. А тут работы… непочатый край. Для утверждения своей версии мы запросили помощь в Москве. Нужно заключение экспертов по тексту документа. По иностранному переводу можно допустить, что брошюра – не копия с доклада, а, скорее всего, устный пересказ его содержания. Это поменяло бы направление поиска в пользу нашей версии и юридически реабилитировало бы генералов.

Ответ из Москвы, полученный вторым отделом, авторитетно подтверждал, что материалы брошюры под названием «Доклад маршала Жукова» не являются фотокопией подлинника доклада. Анализ текста, по заключениям специалистов, гласил, что документ является свободным, близким к тексту изложением содержания доклада. Для дальнейшей работы по розыску источника этой информации во втором отделе был создан специальный штаб, координировавший всю розыскную работу на периферии.

И эта, колоссальная по своему объему, работа закончилась вполне успешно.

Среди сомнительных лиц из окружения генералитета Группы войск в поле зрения контрразведки попал подполковник П. С. Попов, сотрудник разведуправления штаба ГСВГ. При его первичной проверке выявился компрометирующий материал бытового характера. Во время службы в военной разведке в Австрии он установил интимные отношения с гражданкой Австрии Коха-нек, на которую в военной контрразведке уже имелись сведения о ее возможной причастности к спецслужбам противника. В 1955 году в связи с выводом войск из Австрии Попов был откомандирован в СССР, а вскоре появился в городе Шверине, в штатах военной разведки ГСВГ. Вот на этом этапе работы по уже определившемуся возможному каналу утечки секретной информации Особому отделу КГБ в городе Шверине было поручено присматривать за Поповым, на которого пало подозрение в предательстве.

По воле случая, эта задача в конце пятидесятых годов выпала на долю бывшего оперработника Пермского областного управления КГБ, временно проходившего службу по линии военной контрразведки в ГСВГ, майора А. И. Болотова. Он тогда оперативно обслуживал подразделение военной разведки в городе Шверине, где и проходил службу подполковник Попов.

О своих «успехах» как «закордонного работника» на службе в военной контрразведке А. И. Болотов с гордостью поведал в интервью, опубликованном в пермской областной газете «Звезда» от 14 апреля 2001 года, № 56, под заголовком «Я провалился в Перми». А. И. Болотов с порученной ему задачей не справился. Мимо его внимания прошли два контакта Попова с разведчиками из английской военной миссии в городе Штральзунде, установление объектом наблюдения международной переписки из Шверина с Австрией со своей любовницей Коханек, регулярные ежемесячные приезды из Берлина в Шверин на встречу с Поповым связника американской разведки немца Радке, два выезда проверяемого из Шверина в Западный Берлин на личные встречи с американским разведчиком Кизевальтером. Заслуживающих оперативного внимания материалов на Попова Болотов как контрразведчик не получил.

История предательства советского разведчика Попова и его изобличение как ценного агента американской разведки подробно описаны в книге одного из руководителей ЦРУ США Д. Мерфи «Поле битвы – Берлин» и в книге «Перебежчики» Л. Прохорова и О. Лемехова.

Более того, свою несостоятельность в деле Попова Болотов «дополнил» еще одним своим проступком. Он, с молчаливого одобрения начальника своего Особого отдела, скрыл от руководства Управления особых отделов полученный им сигнал о подозрительном поведении, похожем на шпионаж, члена центрального правления Общества германо-советской дружбы в Берлине – немки Мансфельд. Мансфельд была позднее изобличена органами госбезопасности ГДР как крупный агент БНД, проводивший активную шпионскую работу против ГСВГ. Этому не мало способствовала позиция невмешательства Особого отдела КГБ в г. Шверине.

В своем рассказе Болотов раскрыл личность офицера, помогавшего ему в проверке Попова, что также является должностным преступлением для оперативного работника любых спецслужб.

Комментария по этому интервью от ФСБ по Пермской области не последовало. Совет ветеранов Управления ФСБ по моему письменному обращению осудил содержание этой статьи на основании данных мной разъяснений.

Так закончилась, уже в наши дни, еще одна история об утечке секретной информации в пятидесятые годы, в условиях военной службы в ГДР.

При этом вскрылась еще одна существенная деталь.

Генерал, присутствовавший на докладе Жукова, который охотно, по-приятельски общался с Поповым, являлся в прошлом его коллегой по службе в военной разведке. Ранее этот генерал служил в ГРУ, а потом перешел на строевую службу, став командиром дивизии. С Поповым он беседовал по-дружески о делах службы и общался как с бывшим сослуживцем, видимо, зная о его высоком и влиятельном покровителе в Москве в звании генерал-полковника, тогдашнем руководителе ГРУ. Комдив был с Поповым откровенен, доверяя перевертышу и не зная, что тот продал душу американской разведке еще во время службы в Австрии.

Что же представлял собой третий отдел Управления особых отделов КГБ по Группе советских войск в Германии к осени 1954 года, когда я был принят туда на оперативную работу из Берлина с должности переводчика.

Основная задача третьего отдела, если передать ее в популярном изложении, состояла в том, чтобы путем проведения активных, наступательных контрразведывательных мероприятий внедриться непосредственно в военные разведывательные органы стран НАТО в Европе или их ближайшее окружение. Держать под наблюдением, по возможности, их планы в отношении Группы советских войск в Германии, пресекать наиболее опасные разведывательные операции противника и его отдельные подрывные акции в отношении военнослужащих ГСВГ. Это были обычные задачи внешней контрразведки в классическом понимании этого термина. Насколько их удавалось решать третьему отделу, я попытаюсь показать в дальнейшем, по ходу своих воспоминаний.

Работников третьего отдела постоянно, органически связывала со вторым отделом передаваемая для реализации информация о замыслах органов военной разведки противника, о воинских частях ГСВГ, в отношении которых активизировалась их деятельность, ориентировочные сведения (а они никогда не бывали полными) о некоторых агентах противника, действовавших против Группы войск. То есть мы им давали получаемую нами из-за кордона информацию. В бытовом общении они нам говорили, что мы «заставляли» второй отдел работать на третий, постоянно принося им лишние хлопоты. Себя они считали выше нас – «пиджаков» по служебному положению. Нам от такого сотрудничества была и своя польза. Мы проверяли через них достоверность получаемой информации.

При ее подтверждении или не подтверждении убеждались в надежности или не надежности своих помощников. На деле такое взаимодействие было выгодным в интересах общего дела. Мы же иногда морально страдали от их «настырности». Естественно, они требовали от нас дать более полную информацию по деятельности того или иного органа разведки противника. А у нас зачастую просто не было никаких реальных возможностей узнать что-либо дополнительно. Но это сотрудников второго отдела мало беспокоило. Сказал «А» – говори и «Б»… Мы, естественно, помогали им в организации работы по серьезным делам и сигналам через свои оперативные возможности на территории ГДР. При этом они не упускали возможности уколоть нас: «Не все нам, второму отделу, бегать по вашим сигналам, теперь поработайте и вы на нас!» Ниже я расскажу о ряде интересных оперативных разработок, бывших уже на контроле во втором отделе, в которых мне пришлось лично участвовать на стадии реализации этих дел. Это самая простая, понятная и безобидная сфера нашего взаимодействия. На деле бродили и более глубокие, глухие, вредящие общему делу процессы, уходящие в самые корни, подрывающие весь смысл контрразведывательной работы. Сейчас это называется ведомственная разобщенность. Это страшно пагубная для общего дела вещь, когда в рамках одного ведомства в борьбе с противником, вместо удара по нему кулаком, получается жалкий тычок растопыренными пальцами.

Если публицистически упрощенно вскрыть эту проблему, не вдаваясь в существенные детали, можно суть ее показать так.

Задача органов военной контрразведки, курируемых вторым отделом, говоря нарочито грубо, упрощенно, состояла в том, чтобы найти шпиона, арестовать его и с гордостью доложить в вышестоящий орган о результатах. А чем ты их больше выловишь возле охраняемого тобой объекта, тем тебе больше почета. Просто и ясно. В эту благостную ситуацию отчетов с мест об успехах, полученных зачастую с помощью немецких органов госбезопасности, вмешивался третий отдел. При анализе дел, поступивших на арестованную агентуру, отдел ставил вопрос следующим образом: «Нашли, выявили – очень хорошо! Но, скажите, почему нужно всех сажать в тюрьму? Что вам это даст? В ваших делах, как в густом тумане, совсем не видно органа военной разведки противника, который так обложил вас шпионами. Завтра он наймет новых исполнителей и натравит их на ваши объекты. И опять все заново? Вы же ничего не знаете о противнике. Кто он, где сидит, каковы методы его работы? Через кого и почему ему удается выявлять в ГДР людей, располагающих информацией о ваших объектах, и успешно вербовать их?

Это же глухая бесперспективная оборона. Вы бьетесь вслепую, ничего толком не зная о противнике и даже не принимая возможных в ваших условиях мер. Например, почему каждого шпиона нужно прятать в тюрьму? Если посмотреть на него повнимательнее, то можно попытаться сделать из врага друга и с его помощью и под вашим руководством (разумеется, и под контролем третьего отдела управления) попытаться навести необходимые справки: кто же этот невидимый враг, так жестко взявший на прицел ваш гарнизон?»

При подобной постановке вопроса начинались возражения. Глухие, невнятные, потому что наша оценка ситуации была принципиально правильной с точки зрения наступательной контрразведывательной работы, и официально возразить было нечего. Однако неофициальное сопротивление было даже физически ощутимо. Такой руководитель рассуждал обывательски и тоже вполне понятным нам образом. Во-первых, в годовом отчете будет на одного изобличенного шпиона меньше, отчетность страдает. Во-вторых, будет ли из этого шпиона друг и помощник – неизвестно. Как знать, кто кого еще обведет вокруг пальца – ты американцев или они тебя.

К тому же нового друга нужно постоянно перепроверять и воспитывать, хлопот не оберешься. В-третьих, в случае успеха победные лавры может присвоить себе третий отдел Управления, а исполнителя отодвинут в сторону, а то и вообще все дело возьмут в Управление.

Наглядным примером такой позиции может послужить отношение руководства Особого отдела в Шверине к сигналу на немку Мансфельд, скрывшего наличие этой информации от Управления.

Известны были и методы решения этих внутренних противоречий. Это совместный подробный план мероприятий, с указанием конкретных исполнителей на отдельных этапах работы, сроков реализации, мер поощрения сотрудников, координации действий. Утверждались такие планы на высшем уровне. Работа по ним – большая, трудоемкая и очень напряженная. На деле, даже при наличии таких планов, исполнители на местах «забывали» о своей роли, отведенной им, начинали действовать самостийно, по старой обывательской привычке, и проваливали весь хорошо продуманный план. А ведь возможность ведения активной наступательной контрразведывательной работы, исходя из реальных, а не надуманных условий в ГДР, далеко не ограничивалась указанной выше ситуацией со шпионами из числа местного населения.

Мы, работники третьего отдела, естественно, докладывали по инстанции о глухом противостоянии некоторых руководителей Особых отделов на местах. В нашем присутствии они произносили официальные лозунги о совместной работе, а после нашего отъезда говорили подчиненным: «Делай, как я говорю!» Это трактовалось так: требования третьего отдела – для сведения, но не для исполнения в работе, и своих дел достаточно!

Но и это еще не все причины. Работа контрразведки в активном наступательном режиме требует максимальных умственных и физических усилий, постоянного напряжения на все время проведения операции, особенно на ее начальной стадии. А это – большая и ответственная работа, что далеко не каждому по душе.

Однажды, на фоне этого глухого противостояния, на совещании всего руководящего состава периферийных Особых отделов ГСВГ заместителем начальника Управления в форме приказа был провозглашен тезис: «Успешная работа Особых Отделов группы войск во взаимодействии с третьим отделом будет оцениваться как высшая форма оперативного мастерства со всеми вытекающими отсюда последствиями». Это должно было, по идее, стимулировать работу особистов на местах, по увязке их мероприятий с третьим отделом. Как и по каким вопросам – в Особых отделах армий имелись соответствующие руководящие указания.

Основными организаторами такого взаимодействия на местах выступали третьи отделения в штатах Особых отделов армий, работа которых направлялась третьим отделом УОО КГБ по ГСВГ в г. Потсдаме.

Возникает естественный вопрос о допустимости «разглашения» информации об общей системе организации работы военной контрразведки по ГСВГ в послевоенные годы.

История советской военной контрразведки в Германии имеет несколько печальных страниц.

Так, в июле 1949 года изменил Родине и перебежал вместе с женой и детьми к американцам старший лейтенант Рафаил Гольдфарб, бывший начальник штаба переводчиков в Управлении. После побега на Запад он активно сотрудничал с ЦРУ США, работал в должности советника разведки, периодически появлялся в Западной Германии, активно участвовал в допросах советских военнослужащих, дезертировавших в разные годы из ГСВГ, пытаясь выявить среди них наших разведчиков. Часто выступал под фамилией «Петров».

Много информации об Управлении в г. Потсдаме – в том числе и о работе третьего отдела – американская разведка получила по «шпионскому тоннелю» (известная операция ЦРУ «Золото»). Иногда ими прослушивались даже переговоры начальника Управления Г. К. Цинева с руководством Третьего управления КГБ СССР в г. Москве. Об этом подробно пишет один из руководителей ЦРУ США Д. Мерфи в книге «Поле битвы – Берлин».

Наконец в середине пятидесятых годов значительный объем информации о нашей военной контрразведке в ГДР попал к американцам через предателя из ГРУ подполковника П. С. Попова.

Служебные помещения ГРУ в г. Берлине, где служил Попов, располагались в одном жилом комплексе со зданием Особого отдела Берлинского гарнизона. Здесь также частично располагался в те годы и третий отдел Управления. Часто сотрудники нашего и Особого отделов совместно с офицерами ГРУ занимались зарядкой. Американцы особо инструктировали Попова по этому вопросу, правда, они подозревали, что при таком общении ведется слежка и за их агентом.

Как видим, для американцев уже не являлась секретом общая организация работы военной контрразведки в ГДР, ее структурные подразделения и их руководители.

В настоящее время все вышеизложенное является лишь достоверной исторической справкой о былом. После вывода наших войск из ГДР и расформирования ГСВГ эта информация носит только поясняющий характер по ходу моих воспоминаний, она нужна для более точного восприятия читателем излагаемых событий, ставших уже достоянием истории.

Мои первые впечатления от общей атмосферы, царившей тогда в третьем отделе, были положительными. Хорошая, деловая обстановка в отделе формировалась его тогдашними руководителями – товарищами Устиновым, Большаковым, Зимбулатовым. Мое становление как молодого сотрудника разведки проходило под их непосредственным влиянием и руководством.

Примерно в конце 1955 года к нам в Потсдам приезжал начальник Первого главного управления (ПГУ) КГБ СССР генерал А. М. Сахаровский, руководитель всей внешней разведки КГБ СССР. Свое выступление перед нами он назвал не лекцией, а просто беседой с «коллегами-конкурентами». Беседа продолжалась около четырех часов, у нас были свои вопросы к докладчику, на которые он отвечал обстоятельно, аргументировано и убедительно. Встреча с руководителем советской внешней разведки оставила яркое положительное впечатление.

При прощании, когда мы благодарили его за визит и за полученные знания, он, как-то шутя, бросил примерно такую фразу, что тоже был рад посмотреть на своих «конкурентов».

Позднее, делясь впечатлением об этой встрече, я спросил одного из руководителей третьего отдела – в чем же дело, какие мы «конкуренты» ПГУ? Ведь в моем представлении ПГУ и мы – это слон и моська – величины несопоставимые. Почему в адрес отдела, хоть и вскользь, прозвучал комплимент из уст первого руководителя разведки Союза? Мне было сказано, что в свое время я все узнаю, – почему отделу дается такая оценка.

К нам постепенно прибывали новые сотрудники со знанием немецкого языка. Стали появляться мои коллеги по Ленинградскому институту, служившие до этого в Австрии. Поле вывода наших войск из этой страны они были направлены для продолжения службы в ГДР. Это было обычное, не вызывающее удивления пополнение кадров.

Но вдруг в отдел прибыл новый сотрудник, не знающий иностранного языка. Мы подступили к нему с вопросом:

«А тебя-то каким ветром сюда занесло, именно к нам? Ты же немецким не владеешь!»

Наш новый коллега принадлежал к числу людей, которые с первого же знакомства вызывают симпатию своим поведением, искренностью, манерой вести разговор. Фамилия его была Береговой. Он подробно нам рассказал, как и почему, работая в территориальных органах КГБ Белоруссии, он добивался назначения в военную контрразведку, именно в наш отдел. «Знали бы вы, сколько комаров я накормил в лесах родной Белоруссии, работая по вашим упреждающим ориентировкам на путях и в местах вероятного появления американской агентуры.

После завершения таких операций мы обычно думали, где же эта служба, добывшая такую точную информацию, и кто же тот «парень», передавший эту информацию в наши руки?» Рассказал он и о последней операции. Несколько суток сидели они в засаде у одной белорусской глухой деревеньки, на краю большого болота у опушки леса. В деревеньку, чье название было указано в нашей ориентировке, вела единственная дорога – через речку, вытекающую из этого болота. Местные люди все прекрасно друг друга знают, укрыться и замаскироваться негде. Чекисты подозревали, что в этой деревне у американской агентуры должна быть явка и засланные диверсанты на нее обязательно выйдут. Эти несколько суток наши оперработники, в том числе и Береговой, ремонтировали мостик через речку. Днем ремонтировали, а ночью разбирали.

И все сначала. Стали подходить местные жители, предлагали помощь, приглядывались к «шабашникам». А из леса за работой бригады внимательно следили посланцы из американской разведшколы. Ничего подозрительного не обнаружили и пошли в деревню через этот мостик, остановились, попросили закурить у «шабашников», те охотно заговорили. В результате двое иностранных разведчиков были без стрельбы и шума надежно «повязаны».

Спокойная обстановка на опушке леса сняла настороженность оставшихся в лесу американцев, дорогу к которым указали задержанные.

Поэтому капитан Береговой и попросил руководство КГБ Белоруссии, чтобы его направили туда, откуда шла такая точная боевая информация. Его определили в пятое отделение третьего отдела, агентурные кадры которого состояли в основном из людей русскоязычных. Их мы между собой называли «антисоветчики». Отделение тогда возглавлял Симулин Петр Павлович.

Полковник в отставке П. П. Симулин после выхода на пенсию много лет проработал проректором Пермского технического университета. В городе Перми его знают многие ветераны военной службы.

Чтобы закончить объяснения о том, на какую же службу я попал, не зная детально существа предстоящей работы, расскажу еще об одной стороне деятельности разведки, ранее мне совершенно неизвестной.

Работа разведки и контрразведки на деле – не прекращающаяся война, поле боевых действий в мирное время.

Как водится на войне – с потерями с обеих сторон.

В мирной жизни такие факты изредка озвучиваются СМИ как громкие шпионские процессы. Иногда находятся и другие формы разрешения этих конфликтных ситуаций, без шума и излишней сенсационности. Одной из задач разведки в таких ситуациях, о чем я не знал, является принятие всех возможных и невозможных (по представлению лиц, непосвященных в суть этой работы) мер для спасения своих агентов или разведчиков, попавших в руки контрразведки противника, – облегчение их участи, возможное снижение или отмена наказания, грозящего им по решению суда противной стороны.

Видимо, памятуя о моем вопросе, почему начальник ПГУ СССР генерал Сахаровский вскользь похвалил работу отдела как достойного «конкурента» ПГУ, руководство подключило меня к работе по оказанию помощи и облегчению участи попавшего в тюрьму в Западной Германии нашего очень ценного источника информации. Работу с ним проводили «антисоветчики» из отделения П. П. Симулина. Изучением причин случившегося занималась специальная комиссия при участии работников из Центра, но она не смогла однозначно определить причину провала. Все это действовало угнетающе на сотрудников, работавших по данному делу. Давил тяжелый моральный груз ответственности за происшедшее и на начальника отделения П. П. Симулина.

Меня познакомили с краткой справкой по этому делу и поставили чисто техническую задачу. Я должен был встретиться в демократическом секторе города Берлина с адвокатом, доктором Каулем, и передать ему справку по делу. Это был единственный адвокат в ГДР, допущенный западногерманской юстицией для работы по политическим и уголовным делам, рассматриваемым в судах ФРГ. Естественно, согласие на участие доктора Кауля в слушаньях западногерманского суда по этому делу было получено на высшем уровне.

Наряду с передачей документов адвокату мне поручалось уточнить, какой, по его мнению, возможен исход.

Есть ли иные пути для более успешной защиты, нужна ли от нас какая-либо дополнительная аргументация по делу или иная помощь.

Я договорился по телефону о встрече с доктором Каулем на его квартире. Меня встретила на пороге его жена, провела в рабочий кабинет. Навстречу поднялся из-за стола хозяин кабинета. Сразу заявил мне, что у него мало времени. Стоя, бегло ознакомился с содержанием справки, переведенной мной заранее на немецкий язык, задал ряд уточняющих вопросов. Я спросил его мнение по перспективам защиты, есть ли возможность расшатать позиции обвинения. Он с улыбкой ответил, что западногерманская юстиция (я знал об этой позиции обвинения из западногерманских газет) сама загнала себя в угол.