Текст книги "Берлин: тайная война по обе стороны границы"

Автор книги: Аркадий Корнилков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

На верхнем листе синим карандашом жирно наложена резолюция (так писал на документах только начальник Управления генерал Г. К. Цинев) и указана моя фамилия. Мой начальник отделения расписался под этой резолюцией и сказал: «Закрывай сейф. Срочно в распоряжение Симулина! – И добавил в сердцах: – Дали мне работника, я его в отделении редко вижу!»

И все срочно. Быстро сели в машину, где нас уже поджидал, тоже новичок в отделе, как и я, капитан Береговой. Я было начал выпускать «пар»:

– Что же вам еще надо? У вас в отделении есть теперь хороший переводчик (его предшественник явно «не соответствовал» и был заменен), это неплохой специалист, зачем выдернули меня? Вы же слышали, что говорит мой начальник отделения! И я не переводчик! У меня свои оперативные задачи!

Симулин дал мне «разрядиться», а затем сказал, что резолюцию я видел, так что это не только его личная воля.

При этом он сунул мне в руки документ:

– Читай. Это совершенно другой уровень решения поставленной задачи.

Во время нашей перепалки Береговой не проронил ни слова. Мы мчались из Потсдама в Коттбус. Дорога не ближняя. Я занялся изучением документа… Задание! Да такой степени сложности!

Задачка, изложенная на пяти страницах мелкого машинописного текста. Сложнейшая оперативная ситуация.

Пути решения указаны в нескольких вариантах. В том числе и «отступной». Это на случай задержания нашего агента чужой вражеской контрразведкой. Кроме того, он должен также четко проинструктировать о линии поведения одного нашего соратника на Западе, который будет участвовать в крупном мероприятии американской разведки в Гамбурге. Там затевалось создание новой антисоветской организации, объединяющей под свою крышу все существовавшие до этого эмигрантские антисоветские организации в Западной Германии.

Прочитал, схему понял. А словарный запас? Читаю снова – хватает, справлюсь, мысленно уже перевел. Чувствую, что много придется комментировать нашему посланцу. Все написано слишком оперативно плотно, спрессовано по смыслу.

Вдруг возникает вопрос:

– Ребята, вы молодцы, все грамотно и понятно написано! Но скажите честно, сколько времени вы творили эту бумагу, причем коллективно?!

Береговой спокойно отвечает:

– Неделю работали, дней 5–7 в целом.

– Да поймите же и вы, наконец! Вы трудились спокойно неделю над содержанием этого документа. Мне даете на ознакомление с ним и осмысление его один час.

В остальное время я должен перевести его на немецкий, еще не осознав всех деталей до конца: что важно, а что и не очень. Потом нужно все это довести до нашего соратника за 3–4 часа такой важной встречи. Ведь я отвечаю за усвоение, правильную передачу всех деталей задуманного вами. Вложить в сознание нашему соратнику ваши идеи, причем не за неделю, как вы работали, а за 3–4 часа явки. Разве нельзя было заранее посвятить меня в суть дела и дать обдумать спокойно все варианты перевода?

Мои собеседники согласились, что да, действительно, это можно было бы сделать, но как-то не подумали об этом. Встречу мы провели. Инструктаж и разбор вариантов продолжался не 4, а 6 часов. Но наш соратник остался доволен полученными наставлениями. Все нюансы ясны, все уточнено и разобрано. Он сказал, чтобы я почаще приезжал на такие инструктажи. С этим мы отправили его в дальний и опасный путь.

Вскоре я позабыл об этом очередном отвлечении от своих прямых служебных обязанностей: много было других важных для меня дел.

По истечении какого-то отрезка времени я случайно столкнулся в коридоре с П. П. Симулиным. Идет навстречу, улыбается. Я знал, что он уже собирается по замене в Союз, готовит дела к передаче. Симулин, взяв меня за руку, неожиданно заявил: «Я твой должник, ты нас тогда здорово выручил! – напомнил поездку в Коттбус. – Пойдем ко мне, я тебя кое с чем ознакомлю». Этим «кое-чем» оказался объемный отчет нашего «спецкорреспондента» со слета разномастной эмигрантской антисоветчины, проводившегося под крышей и опекой американских спецслужб в Гамбурге. Вот это был документ! Кто там собрался, как их зазывали, готовили к слету. Что от этого сборища ожидали американцы. Какие планировалось решать задачи от имени этой компании и т. д. и т. п.

Все это есть в архивах, в них можно при желании заглянуть, имея на это, естественно, соответствующее разрешение.

Не могу удержаться, чтобы не передать одну картинку с этого съезда, свидетельствующую об атмосфере, в которой проходило это сборище.

Кроме рабочих заседаний, изучения политических платформ для возможного объединения, была, естественно, и культурная программа, в том числе обеды и ужины с обильным и дармовым угощением. Во время такого мероприятия за одним столом оказались представители разных поколений русских эмигрантов: белая эмиграция периода гражданской войны; власовцы и другие времен Второй мировой войны; НТС и особенно ЦОПЭ (центральное объединение послевоенных эмигрантов), которые явно претендовали на лидерство, и небольшая группа «гражданских», бежавших за границу уже в условиях мирного времени, после ликвидации в СССР последствий военной разрухи.

За этим столом, в результате «выяснения отношений» между разными поколениями русской эмиграции за рубежом, возникали постоянные потасовки. Поводом для первой драки послужила перепалка между генералами из белой эмиграции и власовцами и их сторонниками. Началось с того, что кто-то из власовцев во время ужина бросил соседу, но так, чтобы слышали бывшие генералы белой армии, фразу: «А помнишь, как мы, разутые и раздетые, дали этим выкормышам Антанты? Как мы лупили их!»

Это, конечно, вызвало гневную реакцию со стороны белой гвардии и ее сторонников, возникла первая потасовка.

После примирения сторон, наступившего при участии американцев как организаторов мероприятия, – новая вспышка неприязни. На этот раз схватились сторонники ЦОПЭ и группа «штатских» (основная масса присутствовавших считала себя «военной эмиграцией» или «эмиграцией военного времени»). Они упрекнули «штатских»: «Ну, а вам-то что не жилось в России? Уже не было ни войны, ни диктатуры Сталина!» «Штатские» обиделись. У них были свои резоны. Тогда ЦОПЭ и их сторонники схватились со «штатскими» – изменниками родины… Последовало очередное вынужденное перемирие! Наряду с организаторами мероприятия подвыпивших и разбушевавшихся соотечественников разнимали и представители НТС, считавшие себя, видимо, наравне с американцами морально ответственными за проведение сборища, вместе с действительными хозяевами. За таким поведением представителей НТС внимательно следили сторонники всех группировок, сидящие и выпивающие за столами. После очередного тоста все они дружно осудили поведение НТС на слете как «вызывающее и нахальное». Уже после одобрения такой оценки большинством присутствовавших все принялись сообща лупить «этих революционеров, этих лизоблюдов» из НТС.

Именно на фоне такого «единодушия» и провалился этот Гамбургский слет антисоветской эмиграции в Западной Германии. Американцы всего-то только и хотели реанимировать идею Гиммлера, воплощенную в ноябре 1944 года в Праге провозглашением «Конфедерации народов России» во главе с генералом Власовым. Выводов из уроков истории американцы не сделали. Их попытка через 10 лет после войны создать что-то подобное опыту Гиммлера тоже с треском провалилась.

Интересна в этом отношении оценка бывшего директора Берлинской оперативной базы ЦРУ США, а позднее директора советского отдела ЦРУ Дэвида Мерфи антисоветских эмигрантских сообществ в Европе: «Эмигрантские группы – в высшей степени нестабильные, ненадежные, раздираемые личным соперничеством и идеологическими разногласиями, в первую очередь озабоченные утверждением собственного положения в западном мире»[1]1
  Мерфи Д., Бейли Д., Кондрашов Ф. Поле битвы – Берлин. – М., 2002. – С. 130.


[Закрыть]. Мнение о роли антисоветских эмигрантских организаций, высказанное американскими разведчиками, полностью подтверждает достоверность информации, получаемой третьим отделом в те годы.

В отделе остро ставился вопрос об умении вписываться в окружающую обстановку, хотя бы на первом этапе не бросаться в глаза. Пришлось многое пересматривать в своей личной экипировке и поведении. Неумение вписаться в окружение заметили даже наши ярые противники – НТС. Они, однажды, сумели провести акцию в Потсдаме, подобное, говорят, было и в других городах. Разбросали вблизи мест проживания советских военнослужащих листовки с надписью: «КГБшники – шляпочники!». Действительно, стоило в выходной день посмотреть на улицы города Потсдама – все русские мужчины в шляпах. Ну, уж такой был у нас тогда менталитет. Есть деньги, почему не купить именно шляпу. Тем более шляпа у нас в Союзе считалась предметом роскоши и гордым украшением мужской одежды. Если посмотреть на этот головной убор с позиций европейских обычаев, то здесь шляпа признается, но носится, в основном, по особо торжественным случаям и редко в будни.

Прически. Однажды на учебных занятиях два сотрудника службы наружного наблюдения (НН) осмотрели наши прически. Оказалось, из 50 человек присутствовавших только двое имели немецкие прически, так как эти двое стриглись в немецких парикмахерских. Остальные 48 человек стриглись в военторговских парикмахерских: здесь дешевле. Стригли русские парикмахеры, естественно, и прически русские. Учили присматриваться, как одевается местное население в будни и праздники.

Вот так и учился я, почти еженедельно, чему-нибудь новому. Очень много пришлось выслушать и учесть на будущее от своих доброжелательных критиков из числа агентуры немецкого населения. Только на пользу дела были такие замечания, несмотря на то, что они, порой, и затрагивали мое самолюбие.

Таковы только отдельные штрихи из затронутой здесь большой проблемы. Фактически, это постоянная забота для иностранца – следить, чтобы его внешность соответствовала облику жителей страны пребывания, если он не хочет выделяться из окружающей среды. А мы, по существу, и являлись таковыми. Для оперработника третьего отдела на первом этапе службы этого было уже вполне достаточно. Умение не выделяться из окружения являлось большим подспорьем в оперативной работе. Кто хотел этого, тот учился постоянно, у своих наставников и у своих подчиненных, в лице агентуры и других лиц из местного населения, с кем постоянно приходилось иметь дело.

Уже в первое же время службы в третьем отделе пришлось ознакомиться с организацией и ролью в нашей работе бригад НН, взаимодействовать с ними при решении ряда оперативных задач. При грамотном и целенаправленном использовании их возможностей, добивались качественного решения многих оперативных вопросов. А в случае халатности исполнителей, небрежности, порой формального отношения к решению получаемых от отдела заданий мы имели большие осложнения в оперативной работе. Из-за их промахов порой терялась уверенность в возможностях этой службы.

Все это познавалось в процессе текущей оперативной деятельности, методом проб и ошибок. Нарушив хронологию событий, сошлюсь на один пример не очень удачного взаимодействия со службой НН третьего отдела, основанный на личном опыте.

От одного закордонного, еще не проверенного источника поступила отрывочная информация о том, что через несколько дней (указывалась дата события) на побережье Балтийского моря в ГДР, в г. Росток, должен прибыть агент-связник разведки противника. Он, предположительно, должен провести встречу с другим вражеским агентом, проживающим в этом городе. Давалось неплохое описание внешности связника, даже указывалась какая-то особая примета. Сообщалось также, что этот связник поедет в Росток поездом через Берлин.

Как проверить достоверность этих сведений?

Что можно реально выжать из такой отрывочной информации? Посоветовались со специалистами из службы НН. Взять под наблюдение в этот день берлинские вокзалы – утопия! А вот в Ростоке наши ребята из НН уже бывали. Утром туда приходит из Берлина один поезд.

Здесь можно попытаться вычислить гостя уже на вокзале.

Одним словом, две бригады НН взялись за решение этой задачи, но только по городу Ростоку. Я был включен в эту бригаду на случай, если посланца с Запада они действительно выявят по приметам среди прибывших в это утро гостей города и будут работать по нему и его связям. Люди же по прибытии в чужой город обычно звонят по телефону своим знакомым. Вот тут могла потребоваться и моя помощь – прослушать и перевести их разговор.

А дальше? Дальше теоретически предполагалось, что после встречи с агентом – жителем города Ростока одна часть НН будет работать по установке его личности, а другая должна была, по идее, задержать связника и передать его мне для «откровенного» разговора. Таков был план!

А что было на деле? На первом этапе служба НН сработала блестяще. Выявили в живом потоке гостей города Ростока посланца с Запада, привели его в центр. Здесь он напрасно ждал кого-то минут 15–20. После этого стал нервничать, проверяться. Естественно, стали волноваться и ребята из бригады НН. Это мы слышали на своем подвижном КП, ловили их встревоженные реплики. Потом поняли, что объект идет в наш район ожидания, по направлению к телефонной будке, которая была недалеко от места нашей стоянки, через дорогу.

Настало время действовать и нашему КП. Мы трогаемся с места, разворачиваемся на ближайшем перекрестке, переезжаем на ту сторону дороги, где стоит телефон у маленького парка. Нам нужно подтянуться на определенное расстояние к будке, чтобы технические средства перехвата разговора по телефону сработали уверенно. Но тут перед нами возникло препятствие. Недалеко от будки стояла легковая машина. Водитель возится у мотора, подняв капот. Объехать эту машину будет нахальством: прямо за спину объекта наблюдения. Пристраиваемся вынужденно за этой злополучной машиной с водителем. Мы даже из-за машины видим объект у телефонной будки. Перед ним стояли две молодые девушки. Одна – в телефонной будке, другая в приоткрытую дверь что-то говорила ей, обеим весело, хохочут. Ну а девушки, как известно, коротко не говорят. У нас было время осмотреться и сосредоточиться. После окончания разговора девушка вышла из будки, телефон освободился. Объект зашел в телефонную будку.

Вижу, берется за трубку. В это время мне суют наушники. Настало мое время действовать. Слышу потрескивание – идет набор номера. Наконец-то! И тут у стоящего перед нами разгильдяя-водителя заработал молчавший до этого мотор. С треском, громкими выхлопами, облаком вонючей гари. А потом, как водится, следовала еще и перегазовка. Надо же было ему убедиться, что двигатель наконец-то заработал. Одним словом, я ничего не услышал из телефонного разговора этого связника. Видел лишь из-за клубов дыма, как он вышел из телефонной будки опять в ту же сторону, откуда пришел. То есть он не прошел мимо нашего КП. Я снял с головы уже никому не нужные наушники. На этом мое личное участие в работе бригады НН в Ростоке и закончилось.

А дальше было совсем плохо. После разговора по телефону связник заволновался, стал усиленно проверяться и… оторвался от бригады НН, скрылся от них. Город ребята почти не знали, да и силы были слишком малы. На деле ни мы – сотрудники третьего отдела, ни они не верили, что удастся выявить его на вокзале Ростока, сразу по прибытии. Поэтому и не было должного количества людей, необходимых в таких случаях. Решили просто поэкспериментировать.

Что мы реально получили? Номер телефона, который набирал незнакомец. Тут техника не подвела, записала. Разговор был, но я его не слышал из-за работы мотора. Мы знали дату и время события, но этому на первом этапе мы не придали должного значения. Мои планы по линии третьего отдела остались на бумаге.

При проверке номера телефона, выяснилось, что он принадлежит штабу Военно-морского флота ГДР. Третий отдел информировал органы военно-морской контрразведки ГДР о том, что по выявленному нами номеру телефона работает агент разведки противника.

Командировки в Росток в составе НН осталась у меня в памяти и потому, что после потери объекта, примерно в 16.00 мы все встретились на пляже Варнемюнде, недалеко от Ростока. Обе бригады НН горячо обсуждали причину неудачи, решали, как докладывать: так хорошо начали и так плохо закончили! Мне докладывать было нечего, и я, чтобы охладить свои негативные эмоции от пережитого, решил искупаться. Разделся и поплыл от берега. Сгоряча заплыл далеко. Вода оказалась ужасно холодной (был июнь месяц, и прекрасный большой пляж Варнемюнде был заполнен отдыхающими немцами, но почти никто из них не купался). Это я заметил лишь, когда вылезал из воды, с левой ногой скрюченной от судорожной боли в мышце. Ведь только мы, русские, зовем это море Балтийским. Немцы зовут его Северным (Nordsee). В июне месяце роза ветров здесь еще не благоприятствует купанию: основные ветры дуют с севера, гонят ледяную воду от берегов Скандинавии, отсюда и название моря.

Прошло, видимо, около года. Я давно позабыл об этой поездке в Росток. Вызывают к руководству отдела. Вопрос: помню ли я свою командировку в Росток? Сейчас по этому делу есть ко мне вопросы. А дело было в том, что по ориентировке третьего отдела органы военной контрразведки ГДР провели большую работу по владельцу выявленного техникой НН номера телефона. Хозяином телефона оказался вице-адмирал, начальник политического управления ВМФ ГДР. Немецкие друзья прислали к нам для ознакомления дело на него. Они пришли к выводу, что этот человек не может быть агентом иностранной разведки и спрашивали у нас совета, как быть дальше, так как ситуация в разработке у них тупиковая, а информация, послужившая основанием для заведения дела, исходила от нас. Я ознакомился с содержанием сопроводительной записки по делу. Друзья спрашивали, насколько надежен наш источник информации и нет ли у нас дополнительных данных по этому вопросу. Я бегло пролистал дело на начальника политуправления ВМФ ГДР. Жизнь и дела этого человека вызывали глубокое уважение: с юных лет в организованном рабочем движении, стойкий коммунист по убеждениям, участник боев в Испании, работа в аппарате Коминтерна, загранкомандировки в годы войны по линии подполья и др. Прочитав такую биографию, хотелось встать по стойке смирно или глубоко поклониться ее обладателю.

Да, я тоже согласен с выводом немецких коллег. Этого человека нельзя подозревать в причастности к разведке противника, не для этого он жил и работал! Но в то же время, ведь номер телефона в гостинице его! Интересуюсь:

– А почему друзья спрашивают, надежен ли наш источник информации? Мы что, разве написали им, что это агентурные данные? Ведь к выявлению его номера телефона ни один наш агент не причастен!

Мой собеседник лишь развел руками:

– Не знаю, не я писал ориентировку, а кто писал, того уже в ГДР нет. Составить же ответ в контрразведку Военно-морского флота ГДР поручено нам, мне и тебе, как свидетелю. Так что же будем писать?

Что мы написали, помню и сейчас. Слишком уж велика была цена каждой буквы в этом ответе. А мы ответили примерно такими словами: «Источник информации надежен, сомнений не вызывает. Разговор по известному вам телефону происходил: дата и время события». Этого раньше в нашей ориентировке не указывалось, так как тогда, видимо, посчитали это несущественным. Такие детали сейчас могут пригодиться.

Они действительно пригодились и решили исход дела. Примерно через полгода после ответа из Потсдама, в третий отдел из Ростока поступила радостная для нас информация. Подозрения с начальника политотдела было полностью снято. Он имел железное алиби, так как в день известного нам телефонного разговора находился в командировке. Был в море на учениях флота. Его телефоном, а тот был установлен в его номере гостиницы штаба ВМФ, в которой жил вице-адмирал, ловко воспользовался в его отсутствие другой офицер военно-морского флота ГДР, капитан-лейтенант по званию, сотрудник штаба.

Последний был изобличен как агент разведки противника. Об этом, несколько позже, облегченно проинформировала третий отдел военно-морская контрразведка ГДР. А я с облегчением подумал, что не пропали напрасно мои плановые старания. Больше веры стало и первоисточнику информации из-за кордона, давшему нам знать о приезде неизвестного связника в Росток.

Путч в Венгрии в октябре 1956 года резко осложнил оперативную обстановку в ГДР. В ФРГ сразу активизировалась деятельность всех органов военных разведок стран НАТО. Это достоверно известно сейчас. А как же это сказалось на нас, сотрудниках военной контрразведки, в то время?

С получением первой информации о боях в Венгрии были резко повышены требования к мобилизационной готовности всего личного состава. Далее, резко возросли требования к оперативности получения информации от закордонной агентуры. В воздухе ощущалась явно предгрозовая атмосфера.

Буквально на второй или третий день после начала событий в Венгрии меня подняли через посыльного около 6 часов утра с приказом срочно явиться к месту службы. Бегу из жилого городка в служебный.

При входе в Управление меня встречает… начальник учето-архивного отделения. Этот «сухарь», который учил меня сдавать дела в архив. Тут же он едко бросил мне, что из-за меня ему спать не дают, когда все порядочные люди отдыхают, и сунул мне в руку учетную карточку с псевдонимом сданного мною в архив дела агента «Франца» со словами: «Иди срочно к начальнику своего отдела и докладывай сам!» Я недоуменно посмотрел на него и на данную мне карточку и побежал наверх.

В кабинете начальника третьего отдела полковника Устинова кроме хозяина кабинета оказался также один неизвестный мне до этого офицер, подполковник по званию с петлицами связиста. Я доложил о прибытии. Незнакомый мне подполковник с неподдельным любопытством сразу засыпал меня градом вопросов, указывая на карточку в моей руке: «Так это вы работали с «Францем»? И почему же вы решили, что он дезинформатор? Почему вы прекратили сотрудничать с ним?» Устинов прервал эту атаку своим вопросом: «Почему я не знаю этого агента? Ведь, судя по происшедшему, я должен был знать о его возможностях!»

Я доложил начальнику отдела, что «Франц» находился на связи у начальника отделения, а я, в учебном порядке, провел вместе с Мухачевым лишь две последние встречи и сдал его дело в архив. Кто подписывал от имени руководства это заключение, я не помню. Все попытки, а делалось шесть запросов в разные инстанции в Москве, уточнить суть информации, получаемой от «Франца», окончились безрезультатно. Никто в центре не посчитал ее заслуживающей оперативного внимания. Ввиду этого и было принято решение о прекращении сотрудничества, что я и сделал.

Тут следивший за моим докладом офицер, а это оказался представитель радиоконтрразведки подполковник Ворона, не выдержал, встал из-за стола и продемонстрировал мне из толстой папки документов пачку только что расшифрованных радиограмм американского разведцентра. «Да как вы смеете это утверждать?! Дезинформатор?!

Только этой ночью мы дешифровали с помощью кодов, полученных через вашего «Франца», около двух десятков телеграмм, адресованных агентуре в ГДР! Как оказалось, коды предназначались для связи с агентурой в предвоенный и военный период. Сейчас этот период, по мнению американцев, уже наступил – коды заработали. Теперь вы понимаете, что все это значит?»

Я бегло просмотрел несколько радиограмм. Боже мой, что это была за информация! В первом документе ставились задачи агенту, явно работающему на железнодорожном узле, детально, со сроками исполнения. Во втором документе указания давались агенту-женщине, портнихе по специальности, владеющей русским языком.

Помню такую деталь в ее задании по выявлению мобилизационных признаков среди жен офицеров: «Жены каких офицеров по званию и положению срочно отзывают свои заказы на пошив одежды, – служащих в штабах или проходящих строевую службу?» А в третьей шифровке речь шла, по-видимому, о резиденте, так как ему вменялось в обязанность уточнять поступающую информацию о передвижениях войск сразу у нескольких лиц.

Я был, конечно, просто оглушен полученной при беседе информацией и тяжело задумался о своей роли в данном деле. Устинов сказал, чтобы я шел на свое рабочее место, а он срочно вызывает к себе моего начальника отделения для решения вопроса, можно ли вообще что-либо предпринять, чтобы поправить ситуацию и восстановить связь с «Францем».

После прихода Мухачева и его доклада начальнику отдела мы пришли к выводу, что поправить положение мы не сможем, где сейчас находится «Франц» – мы просто не знаем, да и захочет ли он иметь с нами дело, когда мы оттолкнули его руку, протянутую нам. Чувствуя мое состояние, Мухачев сказал: «Ну, не все так уж плохо! Хотя «Франца» и нет с нами, а полученная через него отрывочная информация о кодах уже действует. Ты же видел папку дешифрованных радиограмм! Значит, работа с ним была не напрасна!»

Октябрь – ноябрь 1956 года. Вооруженные столкновения в Венгрии и последовавшее затем резкое возрастание напряженности в Западном Берлине. Здесь, в открытую при поддержке спецслужб НАТО, формировались колонны погромщиков на базе лагерей беженцев из ГДР, особенно в Мариенфельде как самом крупном лагере беженцев Западного Берлина. Погромщики готовились в Демократический сектор города Берлина под лозунгами: «Разъясним братьям на Востоке правду событий в Венгрии!» Разъяснение, убеждение – дело мирное, политическое. Причем же здесь задачи на организацию погромов, призывы к физической расправе с представителями правоохранительных органов ГДР или к организации погромов в правительственных и партийных учреждениях. Все было продумано тщательно, аккуратно, по штабной выучке. Определены руководители колонн, их маршруты следования из Западного Берлина в демократический сектор, объекты погромов для каждой колонны, способы вовлечения граждан ГДР – жителей Демократического Берлина в эти колонны для маскировки демонстрантов как людей, пришедших из Западного Берлина, для придания этим массам внешнего вида якобы взбунтовавшихся граждан ГДР. Предусматривалось обеспечение таких шествий фотокорреспондентами, которые должны были документировать «стихийные массовые беспорядки» в Демократическом Берлине. Организационно оформленные и заранее проинструктированные колонны на базе лагерей беженцев должны были служить их мобилизующим стержнем. Предварительную работу по организации погромов следует дополнить и тем, что накануне и в день выступления вся эта наэлектризованная масса «добровольцев» получила внеочередные «пособия по безработице» и была в состоянии изрядной степени алкогольного опьянения. А пьяному, как известно, море по колено: эта масса была готова на любые «подвиги».

Организаторов мероприятия явно пьянил успех в реализации подобных замыслов 17 июня 1953 года. Но тогда этому способствовало внутриполитическое положение ГДР, нерешительность действий советской военной администрации в городе Берлине, отсутствие у нее необходимой информации о планах подрывных действий западных «союзников» в этой обстановке.

В октябре 1956 года обстановка в ГДР была совершенно иной. А советские контрразведывательные органы полностью контролировали действия наших «друзей» на Западе, то есть держали руку на пульсе событий и заранее приняли решительные меры для их предотвращения. За сутки до намечавшихся погромов к условной границе внутри города были подтянуты необходимые силы и средства и надежно укрыты от посторонних глаз. А рано утром, в день намечавшихся погромов, в правящий сенат Западного Берлина явилась группа советских военных и гражданских полномочных представителей и заявила, что советской стороне известны в деталях планы организации предстоящих погромов. Представителям западногерманского сената был предъявлен ультиматум: предложено в течение двух часов принять все зависящие от них меры для предотвращения массовых беспорядков. Было сказано, что маршруты движения колонн и их руководители нам известны, на пути продвижения колонн уже выдвинуты войска и, в случае попыток прохода в Демократический Берлин, войскам отдан приказ применять силу.

Вся вина за тяжелые последствия ляжет на сенат Западного Берлина. Два часа давалось сенату не на размышления, а для принятия срочных неотложных мер для предотвращения кровопролития. Такие же представления были сделаны и чисто по военной линии – военным комендантам бывших союзников в Западных секторах г. Берлина.

Первыми на представление по военной линии отреагировали англичане. Уже через час они выслали усиленный наряд военной полиции к памятнику нашим воинам у рейхстага и в районе Тиргартен, а это был английский сектор. Англичане установили служебный контакт с нашим командиром роты, возглавлявшим караул в этот день, и заверили, что они не допустят погромщиков к советскому памятнику.

Просили, чтобы наши солдаты только не стреляли в случае беспорядков, а уж они, англичане, защитят и памятник, и наших солдат, ведь в этом секторе они – хозяева.

Перед нашим памятником с запада на восток проходит широкое прямое как стрела шоссе. В западной части Берлина оно начиналось около исторического памятника города – Колонны победы (Sieges Saeule). А заканчивалось шоссе у восточной части города, у начала демократического сектора Берлина и упиралось в символ города – Бранденбургские ворота и площадь около них – Паризер платц (Pariser Platz). Это шоссе, именовавшееся ранее Шарлотенбургским, после памятных событий 1953 года с попыткой государственного переворота в ГДР, сопровождавшихся массовыми погромами и беспорядками, было переименовано сенатом Западного Берлина в улицу Имени 17 июня 1953 года.

Я думаю, читатель понял, что мы не только внимательно следили за тревожными сообщениями в газетах этих дней, но и активно, наступательно действовали. Уже в конце октября 1956 года около 70 % личного состава третьего отдела было переведено из Потсдама в Берлин – поближе к источникам боевой информации и месту намечающихся событий. Нас перевели здесь на казарменное положение, то есть с неограниченной продолжительностью рабочего дня. Домой прибегали накоротке, только отоспаться. Наши «глаза и уши» – все имеющиеся оперативные средства – активно участвовали в наблюдении за реализацией планов противника в западном Берлине и деятельностью противостоящих разведслужб НАТО в этой обстановке.

Угроза глобального вооруженного конфликта явно нарастала. Впрочем, угрозы в то время носили не только глобальный, но и локальный и даже вполне персональный характер применительно к нам, сотрудникам советских спецслужб. Поскольку переезд третьего отдела из Потсдама в Берлин проводился в срочном порядке, то на первом этапе ряд сотрудников получил жилье в Карлсхорсте, вне охраняемой зоны. Буквально через пару дней после переезда эти коллеги, направляясь к месту службы, извлекли из своих почтовых ящиков листовки с надписью: «Смерть русским шпионам!» – с красочными рисунками людей, казненных на виселицах. В виду этого наших ребят в этот же день срочно разместили в охраняемой зоне городка Карлсхорст. Листовки подобного или близкого к нему содержания стали обнаруживать и на территории охраняемой зоны. Их к нам подбрасывали с воздуха, так как воздушный коридор западных авиакомпаний проходил прямо над городком Карлсхорст.