Текст книги "Берлин: тайная война по обе стороны границы"

Автор книги: Аркадий Корнилков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

Корнилков Аркадий Николаевич
Берлин: тайная война по обе стороны границы

Предисловие

Стремительно летит время, быстро меняется мир и международные отношения, изменился и общественный строй в нашей стране.

Для молодого поколения «холодная война» уже становится каким-то удаленным во времени понятием. Забывается, что в 50–60 годы прошлого столетия мир неоднократно стоял на грани войны, на пороге термоядерной катастрофы. И СССР ценой невероятного напряжения удалось остановить такой ход развития событий, что потребовало больших усилий в работе органов государственной безопасности.

С позиции непосредственного участника исторических событий этого времени в Берлине автор данной книги рассказывает нам об ожесточенном противостоянии советской военной контрразведки и американской разведки и спецслужб НАТО. Крупные события международного значения – отказ американцев от выполнения Потсдамских соглашений в части совместного управления Германией, массированная поддержка контрреволюции в ГДР при ее попытке организации государственного переворота в Берлине в июне 1953 года, провокация из Западного Берлина в связи с кровавыми событиями в Венгрии в октябре 1956 года, напряженность вокруг Кубинского кризиса – неизменно использовались нашим противником для обострения внутриполитического положения на Востоке Германии, усиления подрывной работы против Группы советских войск в Германии (ГСВГ) и ее Берлинского гарнизона. Эти события сопровождались, как правило, активизацией работы разведслужб НАТО, что закрепило за Западным Берлином репутацию «кипящего котла холодной войны».

В 1953 году Аркадий Николаевич Корнилков начал службу в Особом отделе Берлинского гарнизона, в условиях близких к предвоенным, в самый разгар «холодной войны».

Восточный Берлин являлся в это время передовой линией нашего противостояния с американцами. Работа шла в обстановке постоянного соприкосновения с вражеской разведкой, в условиях открытого, порой демонстративного противоборства между Востоком и Западом. Бывшие союзники стремились извлечь максимальные выгоды из удобного географического положения Берлина в центре ГДР, где находилась тогда самая крупная группировка Советской армии – Группа советских войск в Германии. Это активно использовалось противником для организации подрывной работы против наших военнослужащих. Жизнь в эти годы была настолько напряженной, что нашим контрразведчикам почти ежедневно приходилось решать оперативные задачи по предотвращению или пресечению подрывных акций разведок НАТО.

Сейчас достаточно не просто встретить объективные материалы о самоотверженной работе контрразведчиков по охране государства и военной тайны, получить представление о значимости работы органов госбезопасности. Весь опыт этой работы позволяет сказать, что для молодых сотрудников особенно важно постоянное стремление к совершенствованию своих знаний, узкопрофессиональных и прикладных, помогающих шире и глубже смотреть на решаемую проблему, непрерывный поиск нового в службе, изучение методов работы противника, истории его спецслужб, критический анализ результатов своей деятельности, умение сделать выводы из ошибок, чтобы идти дальше к цели и лучше решать свои задачи. Если в характере начинающего службу контрразведчика формируются такие психологические установки, то это гарантирует ему в будущем успешное решение стоящих перед ним задач и соответствие занимаемой им должности.

Безусловно, есть существенная разница в деятельности контрразведки за границей, при постоянном соприкосновении с противником, и работой в обстановке глубокого тыла. Здесь контрразведчик не чувствует непосредственного присутствия врага, опасности реального покушения на охраняемые им секреты со стороны разведки противника. Возможность такого посягательства он допускает лишь теоретически. Во второй части книги автор на конкретных примерах доводит до нас мысль о необходимости творческого подхода к изучению обстановки на порученном участке, чтобы работа не сводилась лишь к формальному контролю за мерами допуска.

Книга написана живым, увлекательным языком, изобилует фактами, конкретными событиями, а порою и описанием по-настоящему юмористических или – напротив – печальных ситуаций из жизни военной контрразведки середины прошлого века. Но книга эта не оторвана от настоящего времени, наоборот – сейчас она ничуть не менее актуальна. Она заинтересует и сотрудников органов госбезопасности, изучающих историю российских спецслужб, и бывших офицеров Российской армии, проходивших ранее службу в ГСВГ, и ветеранов, и всех тех, кто просто неравнодушен к прошлому и настоящему своей героической Родины.

А. Г. Сидоренко

кандидат юр. наук, доцент, генерал-майор в отставке

Часть 1

Глава I

Выбор будущей профессии. Свердловский горный институт. Курсы немецкого языка в ГДР (г. Штраусберг под Берлином). Ленинградский институт иностранных языков МГБ СССР.

В июне 1948 года я окончил 10 класс средней школы в селе Ильинское, Пермской области. В историю России это село вошло как родовое имение графов Строгановых, владевших по воле Петра I обширными землями на Западном Урале, от Соликамска на севере до Очера на юго-западе нашей области. В Ильинском и до настоящего времени сохранились каменные корпуса, построенные еще при Строгановых. Это бывшее здание администрации управляющего на берегу теперешнего залива реки Обвы, служившее несколько десятилетий жителям села районным домом культуры; жилой комплекс, являвшийся долгие годы краеведческим музеем; два здания средней школы – красное и белое, где я учился в годы Отечественной войны.

Мы, подростки военной поры, буквально жили событиями на фронтах. Тяжело переживали поражения нашей армии в первые месяцы войны, радовались ее редким тогда успешным боям. Горечь и горе приносили первые похоронки на отцов и старших братьев. Я и сейчас помню первую похоронку, пришедшую на улицу Набережная, где мы тогда жили, в семью нашего сверстника – Толи Батюкова, и то, как мы все сопереживали горю его семьи.

Мы гордились тогда своими родителями, старшими братьями, бывшими на фронтах. А сверстники, отцы которых пока не были призваны в армию, выглядели в наших глазах будто бы обделенными судьбой. У нас, подростков, было общее стремление поскорее присоединиться к своим отцам. Часто терзала мысль, что ты еще не дорос, чтобы быть там, где решались судьбы страны, там, где все настоящие мужчины. Нередко подростками предпринимались попытки бежать на фронт, чтобы стать «сыном полка» и участвовать в войне наравне с взрослыми. Кстати, мой соученик Попов Андрей так и поступил.

Ушел из дома, желая попасть на фронт, и появился снова в селе Ильинское через несколько лет уже после конца войны, из далекого Ташкента. Его дважды высылали из прифронтовой зоны после поимки в воинских эшелонах, прибывающих на фронт, и неизменно возвращали обратно в тыл вместе с санитарными поездами, идущими с фронта в Среднюю Азию.

Естественно, были и другие пути приобщиться подросткам к военному делу для помощи отцам. Я предпринимал несколько таких шагов, окончившихся, правда, неудачно. Хотел поступить в военно-механический техникум – не прошел по возрасту; пытался попасть в Челябинскую подготовительную школу штурманов ВВС – опоздал с подачей документов; добился через РВК принятия заявления в Ленинградское подготовительное училище ВМФ – заявление вернули из города Перми из-за моей «тройки» по немецкому языку (по условиям приема нужны были только отличники учебы). Отношение к изучению иностранного (немецкого) языка в школе у меня было просто наплевательское. Мы «изучали» его по принципу: «Зачем сдался нам немецкий, мы живем в стране советской!» Отказ от приема в военное училище в силу низкого уровня моих знаний иностранного языка несколько озадачил меня. Я тогда и не догадывался, что в военном деле иностранный язык тоже имеет серьезное значение.

Помню, райвоенком, майор Пьянков, получивший за представление меня с «тройкой» выговор из облвоенкомата «за невнимательный подход к подбору кадров», посетовал мне: «Я хотел тебе помочь, а схлопотал из-за тебя выговор!»

После этой, уже третьей попытки мама написала подробное письмо отцу на фронт, что я пытаюсь уехать из дома без ее согласия. От отца пришел строгий и однозначный ответ: я должен вначале окончить десятилетку, а потом право выбора за мной. Фронтовой наказ и слезы матери подействовали на меня отрезвляюще. Я дал слово, что окончу среднюю школу.

Любимым школьным предметом в годы войны у большинства мальчишек было военное дело. Преподавателей-военруков мы просто обожали. Это были, как правило, бывшие фронтовики, раненные и покалеченные люди. Изучение оружия, обучение правилам стрельбы, навыки строевой и курс первоначальной боевой подготовки, участие в кружках ДОСААФ, в стрелковых соревнованиях – было для нас святой и совсем необременительной обязанностью. Хорошо помню, что стрелковые команды Ильинской средней школы были в послевоенные 1945–1948 годы лучшими в районе. Я, как активист оборонно-массовой работы, был в то время хорошо известен райвоенкомату и РК комсомола, что и сыграло впоследствии определенную роль в моей дальнейшей судьбе.

В конце войны у меня несколько сменились ориентиры на выбор будущей профессии. О военной службе я уже не задумывался. К этому времени я перечитал, наверное, всю, имевшуюся в районной библиотеке приключенческую литературу о путешественниках-первооткрывателях, геологоразведчиках, воспоминания ученых-первооткрывателей, геологов и т. п. Меня захватила мечта: стать первооткрывателем новых мест, наслаждаться первозданной природой, отыскивать неизвестные ранее кладовые природы, новые залежи полезных ископаемых в Сибири, на Дальнем Востоке, где люди будут потом строить новые города. В это представление о будущей профессии удачно вписывались и мои увлечения рыбалкой и охотой, любовь к природе.

Я узнал о том, что в г. Свердловске, в Горном институте им. Вахрушева, на геологоразведочном факультете готовят инженеров геологоразведчиков. И мы с моим соучеником Поповым Андреем, который к тому времени уже вернулся из Ташкента в с. Ильинское и вместе со мной закончил 10 класс, решили поступать в горный институт в г. Свердловске.

Осенью 1948 года я сдавал вступительные экзамены в Свердловский горный институт. Выдержал их, в основном, благополучно. Сбой произошел на экзамене по иностранному языку. Я около 40 минут пытался доказать экзаменатору свои познания в немецком языке. Выведенная из терпения, она взяла, наконец, мою зачетку со словами:

«Все, с меня хватит! Более «двойки» ты все равно не заслуживаешь!» Увидев хорошие оценки в зачетной книжке, она сочувственно сказала: «Только из уважения перед зачеткой я ставлю тебе «тройку».

Эта роковая тройка за пренебрежение иностранным языком закрыла мне тогда дорогу на геологоразведочный факультет. Проходной балл там был очень высокий, и предпочтение отдавалось выходцам из семей, имеющим отношение к геологоразведке. Ввиду этого я был зачислен на факультет разработки месторождений полезных ископаемых в группу РМПИ-14.

В течение первого полугода я пытался заявить о своем желании перейти на геологоразведку, но в конце года и эта слабая надежда погасла. Я стремился добиться перевода на этот факультет в случае отчисления из-за неуспеваемости кого-либо из студентов-геологоразведчиков в конце первого полугодия. К этому времени, к декабрю 1948 года, в горный институт из министерства геологии неожиданно пришло письмо за подписью министра с указанием принять сверх плана 40 человек на геологоразведочный факультет из числа бывших фронтовиков-практиков из геологоразведочных партий. Так рухнула моя мечта стать геологом-разведчиком. Состязаться с практиками, да к тому же с бывшими фронтовиками, было нереально.

В июне 1949 года, после окончания первого курса, я приехал в село Ильинское на каникулы перед полевой практикой. Мой отец – инвалид Великой Отечественной войны II группы в это время тяжело заболел. Брат Виктор окончил среднюю школу и готовился к поступлению в Свердловский горный институт. Ввиду болезни отца и его дальнейшей, по заключению врачей, нетрудоспособности наша семья оказалась в довольно сложном положении.

Поддерживать материально двух студентов было некому. Отец нетрудоспособен, мама не работала, да и сами они уже нуждались в помощи по возрасту и состоянию здоровья.

В это время в Ильинский райвоенкомат и РК комсомола пришла заявка из Пермского областного управления МГБ на подбор одного кандидата для службы в органах государственной безопасности с последующим направлением на курсы немецкого языка в Германии.

Руководители Ильинского райвоенкомата и райкома комсомола меня хорошо знали по общественной работе.

Они знали также и о сложившемся положении в нашей семье, и поэтому мне вскоре пред ложили поступить на военную службу в органы госбезопасности для дальнейшего продолжения учебы, но уже в качестве военнослужащего. Я дал свое согласие, так как к этому времени у меня уже не было надежды перевестись на геологоразведочный факультет, а родителям нужна было моральная и материальная поддержка.

В сентябре 1949 года на площади Дзержинского в Москве состоялось мое первое знакомство с представителями отдела кадров министерства государственной безопасности СССР. Принимала женщина, майор по званию. После ознакомления с моей автобиографией, она поинтересовалась, изучал ли я краткий курс КПСС, знаю ли я историю Октябрьской революции? Спросила, кто из бывших царских генералов пытался подавить революцию? Я назвал генерала Корнилова. После этого последовал ряд вопросов, уточняющих мою биографию и фамилию, правильно ли она указана в анкете. Я подтвердил, что моя фамилия указана правильно, и что я Корнилков, а не Корнилов. Кадровик перевела разговор на родственников и предков отца. Я пояснил, что родители отца из глухой уральской деревни и ни в каком родстве с генералами и помещиками не бывали. Они все потомственные крестьяне, живут в Пермской области постоянно. Тут мне в голову пришла простая мысль. Я сказал, что в нашем родном селе Сретенское около 30–40 % жителей носят фамилию Корнилковы, а не Корниловы, что это можно уточнить, позвонив из Москвы по телефону в местный райотдел милиции. На этом беседа была прервана. На другой день, уже доброжелательно, кадровик сообщила мне, что процент жителей села Сретенское с фамилией Корнилковы даже больше чем я указал. В дальнейшем подозрений в мой адрес о возможном дворянском происхождении от кадровиков я не слыхал.

Из Москвы наш путь лежал в Берлин. Меня приятно удивил, в отличие от путаного разговора в отделе кадров, четкий инструктаж о правилах поведения в пути до Берлина – первое представление о конспирации. В дороге мы – не сотрудники госбезопасности, а вольнонаемные, командируемые на работу в войска, едем не на учебу, а служить в армии и т. п. Хорошо помню первые впечатления по пути на Запад о последствиях минувшей войны на территории СССР. После Смоленска были видны сплошные развалины и пожарища на месте городов и населенных пунктов. Удивил вид детей на коротких остановках, особенно в Белоруссии: оборванные, грязные, голодные. Спросил у ехавшего вместе с нами офицера, почему же они такие чумазые? Он разъяснил, что они все еще живут в землянках, и указал мне на бугорки земли в районе какой-то станции. Это были входы в подземные жилища.

Берлин осенью 1949 года представлял собой горы кирпичей, остовы полуразрушенных зданий, следы пожарищ на месте жилых корпусов. Контрастно в море хаоса выглядели расчищенные дороги и аккуратные ряды деревьев вдоль улиц города. На Силезском вокзале, куда прибывали тогда поезда, нас встретили. Помню перед расчищенной привокзальной площадью груды развалин жилых домов, на них несколько молодых березок и один сохранившийся подъезд жилого корпуса.

В этот день, а было это 9 октября 1949 года, улицы были полны оживленного народа. Немцы явно что-то праздновали: толпы людей находились на привокзальной площади, шли на демонстрацию со знаменами и транспарантами. Встречавший нас представитель с курсов объяснил суть происходящего. В советской зоне оккупации Германии сегодня провозглашено создание самостоятельной республики. Так что мы приехали на день рождения ГДР. Германия вновь приобрела свою государственную самостоятельность, вот почему жители столицы так радуются и все вышли праздновать на улицы.

На машине мы пробивались от Силезского вокзала сквозь толпу ликующих людей. Наш грузовик с трудом выбрался из центра Берлина. Проехав примерно 40 километров на восток от столицы, мы оказались в маленьком, зеленом, чистом и тихом городке, производившем впечатление уютного курортного местечка. По сравнению с разбитой столицей Штраусберг хорошо сохранился.

Разрушений в густой зелени почти не было видно, да они и были редки и не значительны. Это оказался районный центр с числом жителей около 10 тысяч, с малым количеством предприятий из сферы бытового обслуживания. Во время штурма Берлина здесь временно размещалась ставка маршала Г. К. Жукова.

Украшением города было громадное, утопающее в зелени озеро Штраусзее, глубокое, с чистой холодной водой, с хорошими пляжами в центре города. В годы войны здесь были курсы немецких подводников.

Нас привезли в центр городка и разместили в хорошо сохранившихся зданиях казарменного типа из красного кирпича. Замкнутая территория, обнесенная высоким кирпичным забором, вся утопала в зелени. Комплекс зданий имел все необходимое для автономного существования: учебные корпуса, помещения для столовой, штаба, спортзала, хорошо оборудованные жилые казармы и отдельно расположенный стадион. На территории части располагался также большой фруктовый сад, где мы отдыхали в свободное от занятий время. Диковинка для сибиряков и уральцев, непривычных к столь щедрым дарам природы. Я впервые в своей жизни увидел здесь обильно плодоносящий фруктовый сад. Товарищи по учебе с Украины и Белоруссии почему-то с трудом верили, что для меня, уральца, все это в диковинку. Во время прогулок по саду они объясняли мне разницу между вишней и черешней, поясняли, чем отличаются сорта слив, как различать сорта груш или как по внешнему виду выбрать наиболее вкусные яблоки.

Очень впечатляло в первое время в городе Штраусберге уличное озеленение. Идешь по улице, как по зеленому тоннелю. Позже нам стало известно, что такая культура озеленения складывалась столетиями и стала постепенно нормой жизни местных городских жителей.

Для немецкого населения мы выглядели как тыловая воинская часть. От строевиков нас отличало значительное количество женщин – около 20 % всего личного состава. Все мы были одеты в обычное солдатское обмундирование, в город имели право выходить только по увольнительной записке. За правильным поведением военнослужащих в городке бдительно следила местная комендатура, находившаяся неподалеку от нашей части.

Так внешне выглядели в г. Штраусберг в 1949–1950 годах курсы для подготовки переводчиков немецкого языка при Аппарате уполномоченного МГБ СССР в Германии. Обучение шло по шести– и десятимесячной программе.

Личный состав курсантов был укомплектован в основном из числа студентов первых курсов различных институтов или университетов, студентов техникумов, бывших военнослужащих – фронтовиков со средним образованием, преимущественно из воздушно-десантных войск. Главное требование было – наличие среднего образования. Фронтовики относились к нам, молодым, дружески-покровительственно. Не было и тени намека на неуставные или иные недоброжелательные отношения между слушателями курсов. Общий настрой был один – освоить за год учебы немецкий язык. Программа составлялась очень плотно. Так в первые три месяца, помню, было нужно выучивать около 30 слов в день. Других предметов в учебных планах практически не значилось. Иногда ввиду переутомления и слабой усвояемости делали методическую разгрузку: строевую подготовку, изучение материальной части оружия и др. Преподавательский состав был весьма квалифицированный, многие имели за плечами фронтовой опыт работы переводчиками.

Месяцев через пять интенсивного обучения у меня заметно возросла утомляемость, хуже усваивался материал, нарушился нормальный сон. В этой ситуации я как-то вместо послеобеденного отдыха в казарме, ушел, прихватив шинель и рабочие тетради, отдохнуть в сад, и крепко заснул. Начало занятий проспал и был обнаружен дневальным по курсу, спящим в саду. Последовала первая в моей солдатской жизни мера дисциплинарного воздействия – наряд вне очереди. Пришлось мыть полы в учебных классах.

В учебные планы освоения немецкого языка входили частые практические проработки отдельных тем в городе, в непосредственном общении с немцами для углубления знаний по заданной теме. Так, например, после изучения тем «В парикмахерской», «В магазине», «Посещение аптеки», «Посещение кино» или «У портного» курсантам давались соответствующие задания – посетить эти объекты бытового обслуживания населения, использовать имеющийся по этим темам словарный запас и принести на занятия новые слова и выражения, полученные уже из непосредственного общения с местным населением. Эта методика активно применялась уже после трех месяцев учебы. Задания постепенно усложнялись. Вечером, вернувшись из увольнения, мы отчитывались перед преподавателями, каждый по своей теме. По ходу реализации такой практики изучения немецкого языка порой возникали неожиданные анекдотичные ситуации.

Вернувшись из увольнения, мы обычно до встречи с преподавателем обсуждали между собой результаты посещения своих объектов практики. Кто что принес нового из словарного запаса, где и как принимают, все ли нам правильно и доходчиво преподают.

Делимся впечатлениями от пробы своих сил в иностранном языке. Нас уже понимают, и мы тоже можем передавать свои мысли. Смотрим, один из наших товарищей ходит недовольный, раздраженный. Явно какая-то неудача. Павел Т. – физически крепкий, рослый, с приятной внешностью мужчина. Внешне настоящий солдат-гвардеец. Спрашиваем:

– В чем дело, какое у тебя было задание?

Он сказал, что ему следовало посетить фруктовый магазин, побеседовать о достоинствах местных и привозных фруктов и сделать покупку. Этот магазинчик мы знали. Он был частный, им владела обходительная пожилая женщина, у нее работали две продавщицы – милые, приятные в общении девушки. Задание простое.

– Так в чем же дело?

Павел в ответ раздраженно:

– Да все они фашисты! Даже не хотят фруктов продать солдату. Девушка от меня почему-то убежала, а вместо нее пришла старуха-хозяйка. Я пытался с ней договориться, так она на меня так накричала и пригрозила, что вызовет комендатуру. Но груши, которые я просил, так мне и не продала!

Мы были озадачены. Чувствовалось, что здесь что-то не так. Заинтересовавшись необычностью простой, по существу задания, ситуацией, мы стали просить товарища рассказать нам все, как было. Павел уверенно заявил, что тему «В магазине» он хорошо знает, и рассказал нам подробно все о случившемся.

Войдя в магазин, он застал за прилавком молодую девушку и в соответствии с учебным заданием начал с ней разговор. Он хотел спросить ее, есть ли у них в продаже груши. Но при этом по созвучию перепутал слово «груша», по-немецки «die Birne», с другим немецким словом «die Dime» (проститутка).

Вместо планировавшегося им разговора о грушах: «Haben Sie Birnen?» – он, не ведая подвоха, начал разговор о том, есть ли у них проститутки: «Haben Sie Dirnen?». Девушка, смущенная необычностью темы для фруктового магазина, переспросила его, что желает посетитель. Павел снова повторил свой вопрос, слегка перефразировав его, как нас и учили на занятиях: «Verkafen Sie hier Dirnen?» (Продаются ли здесь проститутки?). После такого повторного вопроса на разборчивом немецком языке молодая продавщица, покраснев, убежала. Через некоторое время к нашему товарищу вышла, уже возмущенная, сама хозяйка магазина. Чувствуя, что здесь его плохо понимают, собравшись с мыслями, Павел, все еще не ведая, что вместо покупки запланированных им груш он фактически добивается информации о наличии проституток в магазине, четко по-немецки выразил свое желание словами: «Haben Sie Dirnen? Was kosten die Dirnen?» («Есть ли у вас проститутки?» и «Сколько стоят проститутки?»).

Естественно, после таких непристойных вопросов на понятном немецком языке, видя настойчивость и невозмутимость молодого посетителя в солдатской форме, хозяйка соответственно отреагировала на его домогательства. С негодованием она заявила, что у нее приличный магазин с хорошей репутацией и что она возмущена таким бесцеремонным поведением советского солдата: «Wir sind hier ein anstaendigs Geschaeft! So etwas treiben wir nicht!» – она требовала от Павла, чтобы он немедленно покинул ее магазин, иначе она вызовет патруль из комендатуры. Так наш товарищ закончил свой рассказ.

Мы немедленно схватились за словари, указали Павлу на его смысловую ошибку и объяснили коварное созвучие слов «Birne» и «Dime». Все дружно хохотали, сочувствуя неудаче своего коллеги, обескураженного этим открытием.

После данного случая Павел еще долго проходил мимо фруктового магазина по другой стороне улицы, избегая попадаться на глаза его хозяйке.

Летом 1950 года, к концу нашей годичной программы обучения, на курсы немецкого языка в городе Штраусберг поступил приказ об их закрытии. Выпускников разобрали по частям и учреждениям МГБ в ГДР. На месте оставили около 60 человек, в основном отличников учебы.

Недели две мы занимались хозяйственными вопросами по ликвидации воинской части: отгружали на отправку имущество, жгли документацию и архивы курсов.

Гадали, что нас ждет впереди. Наконец, пришел приказ о направлении нас из ГДР в город Ленинград, на родину, для дальнейшего продолжения учебы, но уже на курсы усовершенствования немецкого языка. Было неясно, что это за учеба, а на месте никто не мог нам этого объяснить.

В августе 1950 года мы прибыли в город Ленинград на курсы повышения квалификации иностранных языков кремлевской школы «Смерш», располагавшейся на Петроградской стороне Васильевского острова.

Произошла очередная кадровая фильтрация слушателей, несколько человек убыли к новым местам службы. Неожиданно нам был устроен экзамен по русскому языку. Родной язык – не иностранный, и мы относились к его изучению как-то прохладно. Зато результат этого экзамена накалил атмосферу до предела и всех буквально ошеломил. Оказалось, что год интенсивных занятий только немецким языком не прошел для нас бесследно.

Количество ошибок было у всех просто потрясающим! Никто не получил оценки выше «двойки». Разучились писать на родном языке! А через несколько дней раскрылись мотивы проведения этого экзамена.

Нам объявили, что из МГБ СССР поступил секретный приказ: на базе Ленинградских курсов усовершенствования иностранных языков организовать Институт иностранных языков с четырехгодичной программой обучения (по программе филологического факультета Ленинградского госуниверситета). По окончании института будут вручаться дипломы о получении высшего образования и присваиваться воинское звание «лейтенант». Женщины на учебу не принимались. В институте началось изучение многих европейских языков, ряда языков ближневосточных стран, а несколько позже и китайского.

Экзамен по русскому языку, оказывается, был первой проверкой на нашу пригодность для учебы уже в рамках этого высшего учебного заведения. Мы все успешно его провалили. Затем последовала тщательная, углубленная проверка наших знаний немецкого языка, полученных на курсах в Штраусберге.

Результаты работы московской комиссии из Управления учебных заведений министерства по этому вопросу были для нас утешительными. Наши знания немецкого языка оценивались как устойчивые, а по словарному запасу и навыкам разговорной речи – на уровне 2-3-х курсов языковых ВУЗов. Комиссия приняла решение зачислить нас сразу на II курс института. Но она же обязала сверхурочно за полгода восстановить знания родного языка по программе педагогического института.

Далее последовала новая медкомиссия. В сентябре 1950 года нас зачислили на II курс вновь созданного института. От нас также потребовалось добровольное согласие на регулярные сверхурочные учебные перегрузки, чтобы уложиться в университетскую программу. Нужно было за три года выполнить программу, куда входили изучение второго иностранного языка (мне достался польский), полный курс западноевропейской литературы, история и география страны изучаемого языка, курс марксизма-ленинизма, общие чекистские дисциплины.

Был даже курс машинописи русской и иностранной. Но в этой программе не было специальной разведывательной подготовки, хотя по профилю гражданского образования она прямо напрашивалась. Этот теоретический пробел в оперативной подготовке пришлось позже компенсировать на практике. Ее нехватка остро ощущалась в первые годы оперативной работы в Германии, особенно в разведывательном отделе в Потсдаме. Ознакомление с объемом предстоящей работы после официального зачисления в институт, подействовало на меня вначале просто удручающе. Первое впечатление – очень много! Физически чувствовался груз знаний, которые предстояло одолеть, причем многое сверхурочно. Надо было уложиться в три года учебы, в прокрустово ложе университетской программы. Но получить в те нелегкие послевоенные годы высшее образование было мечтой каждого из нас.

Поскольку приказ об учреждении в Ленинграде института иностранных языков МГБ СССР был секретным, на нас возлагались определенные обязательства по соблюдению конспирации. Так наш институт на островке, среди соседних военных училищ (топографов и летчиков), значился как пожарное училище; мы носили форму, предназначенную для пожарных частей. Естественно, при общении в городе нам строго запрещалось разглашать истинное название нашего учебного заведения.

Постепенно наш институт заполнился новичками-первокурсниками. Создавались новые кафедры. Со становлением ВУЗа формировались и общественные организации. Я был избран членом институтского комитета комсомола. Три года учебы в его составе я возглавлял «производственный» сектор. Основной задачей этого сектора было контролировать успеваемость курсантов на всех факультетах. Главное требование: учиться только на «четверки» и «пятерки». Появление «троек» было уже основанием для разговора на заседании комитета комсомола с провинившимся. Причем инициаторами постановки вопроса были, как правило, преподаватели, просившие, повлиять на того или иного курсанта, у которого появлялись устойчивые «тройки» по изучаемым предметам.