Текст книги "Берлин: тайная война по обе стороны границы"

Автор книги: Аркадий Корнилков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

На второй день работы на съезде выступил представитель штаба Гиммлера, огласил прилагаемую справку-характеристику на Власова и предложил его кандидатуру.

После этого выступления генерал Власов был утвержден в должности главкома РОА.

Мы, курсанты, знали в то время, что Власов в 1947 году был осужден и казнен как изменник родины и пособник фашистских оккупантов. Но выявленный документально факт, что бывший генерал Красной армии с тридцатых годов и до перехода к немцам в 1942 году являлся агентом немецкой военной разведки и не был своевременно разоблачен, взволновал и не укладывался в сознании. Нас воспитывали в институте с верой в безупречность работы советских контрразведывательных служб. А тут!

Незамеченное своевременно предательство. И где? В высших военных кругах!

С интересной находкой я осторожно ознакомил своих соседей за столами справа и слева от меня, советуясь якобы по «сложным терминам», встретившимся в тексте документов. Мы коллективно убедились в правильности перевода по существу документа.

Наша активность не осталась без внимания. Подошли преподаватели и один из кураторов. Я доложил об обнаруженной находке и ее, с моей точки зрения, значимости, передал документы.

Поскольку от руководства не последовало ожидавшейся реакции на наше открытие, через несколько дней мы снова подняли вопрос об оценке документов о Власове, наивно полагая, что факт сотрудничества генерала Власова еще с довоенных времен с немецкой военной разведкой нужно предать гласности через печать или радио.

Естественно, по неопытности, мы не могли предполагать возможных последствий такой публикации.

Нас настойчиво, но твердо успокоили. Объяснили, что Власов как изменник Родины уже понес заслуженное наказание и найденные документы не имеют практического значения. Мы высказывали также опасения, что документ может затеряться. Тогда руководитель группы кураторов пообещал нам, что этот трофейный документ о генерале Власове будет приобщен к его архивному следственному делу и таким образом нигде не затеряется. На предложение о предании гласности этого факта нам твердо напомнили наши обязательства о неразглашении содержания работы и просили не забывать об этом.

На всю жизнь запомнилось содержание материалов ведомства Геббельса под названием: «Подготовка парада победы в Москве». Это было несколько томов документов по данной теме.

Из просмотренных мной дел следовало, что после крупных побед немецких войск в 1941 году под Смоленском для обсуждения их результатов и определения перспективы войны состоялось совещание в ставке Гитлера. На нем был сделан вывод, что исход войны предрешен, а падение Москвы – вопрос ближайшего времени. И там же было дано указание приступить к подготовке мероприятий по празднованию дня победы, успешного окончания похода на Восток против СССР.

Разработка праздничных мероприятий была поручена Геббельсу (министру пропаганды рейха) и Розенбергу (министру по оккупированным «восточным областям»).

Для практической реализации указаний фюрера создавалась совместная комиссия из представителей этих двух министерств. В делах была собрана документация о ее деятельности.

Комиссию возглавлял опытный и широко эрудированный чиновник из министерства Геббельса, по должности референт по вопросам культуры или руководитель отдела культуры. Комиссия имела в своей работе неограниченные полномочия, действовала от имени фюрера. Этот референт от культуры руководил работой по составлению планов, давал указания и делал запросы ведомствам (спецслужбам, военным, гражданским) по вопросам, входящим в его компетенцию.

Очень интересным был бы для исследователя истории Второй мировой войны один документ из этих дел.

Начиная работу, референт задумался над вопросом идеологического содержания намечаемых торжеств. Для «правильного» понимания путей решения этой задачи он посылает в канцелярию Бормана запрос под названием «Представления фюрера о будущем России» и получает на него за подписью Бормана пространный однозначный ответ.

В ответе излагались представления Гитлера о будущем России после падения Москвы, какую судьбу нам готовили.

В памяти прочно осели основные идеи Гитлера, высказанные им на совещании высшего руководства Германии и верховного главнокомандования вермахта в середине июля 1941 года, в разгар войны. Вот главные мысли этого выступления, на которые опирался в своем ответе в комиссию Борман.

«…Мы стоим сейчас перед необходимостью разделить «пирог» в соответствии с нашими потребностями.

Мы имеем возможность господствовать на жизненном пространстве России вплоть до Урала, мы должны управлять им и эксплуатировать его.

Используя жизненное пространство в завоеванной России, мы сможем прибегать ко всем необходимым мерам – расстрелам, перемещениям населения и др. Русские имеют право на существование только в качестве рабочего скота на фермах, полях и шахтах (курсив мой – авт.).

Все крупные русские города должны быть разрушены, русская культура – уничтожена, доступ к образованию для русских – закрыт.

Германия будет доминировать на всей территории вплоть до Урала. Никому, кроме немцев, не будет позволено здесь носить оружие…»

Определялась судьба отдельных регионов нашей страны и ее соседей.

Прибалтика должна быть включена в состав Германии.

Из Крыма выселяется местное население («никаких иностранцев»), он будет заселен только немцами и станет территорией рейха.

Кольский полуостров отойдет к Германии.

Финляндия должна подлежать аннексии как федерация.

При обсуждении этих планов выступил Геринг. Он заявил, что гигантское пространство России должно умиротворяться как можно скорее. Наилучший способ для этого – пристреливать каждого, кто отводит глаза…

Об этих планах фашистов историки подробно писали по материалам Нюрнбергского процесса.

По замыслам организаторов эти идеи должны были прозвучать на официальных торжествах в Москве по случаю их предполагаемой победы. У составителей этих документов не было и тени сомнения в реальности намечаемых планов. С широко известной немецкой педантичностью, аргументировано изучались следующие вопросы: о месте проведения торжеств, статусе приглашаемых лиц, количестве гостей, содержании культурной программы, судьбе мирного населения Москвы. Обсуждались также образцы пропусков для допуска в зал заседаний и на Красную площадь и другие меры безопасности.

Местом будущего проведения торжественного собрания, после активного обсуждения, был определен Большой театр, «…так как Сталин сделал традицией проведение здесь всех политически значимых мероприятий». Сторонники проведения торжеств в Кремле не смогли убедить, что там больше посадочных мест, чем в Большом театре. Яблоком раздора высших ведомств фашистской Германии стал вопрос о статусе, должностном положении приглашаемых лиц.

В первом варианте, где была основная идея, что «войну выиграли военные» и это их праздник, предполагалось пригласить на торжества в основном участников «восточного похода» – от командира дивизии и выше. Сразу посыпались возражения. В письме от Бормана сообщалось о неудовлетворенности проектом руководителей NSDAP, что их «забыли», а они «организовывали и вдохновляли на победу». Борман потребовал включить в список приглашаемых всех гауляйтеров от NSDAP. Руководство вермахта предложило резко повысить статус приглашаемых военных, поднять его до уровня командующих группами войск, не забыть и Европу, так как война была не только против России, но и европейской коалиции. Допускалось приглашение командиров дивизий, которые будут брать Москву. Высказывали свои возражения Гиммлер и Кальтербруннер, которые тоже посчитали свои ведомства обойденными вниманием.

Члены комиссии уделили большое внимание разработке культурной программы намечаемых торжеств.

Сначала обсуждалась концепция. Должна ли быть представлена на концерте только культура оккупированного СССР (превалировало мнение, что ее уровень слишком низок и это не доставит удовольствия гостям, воспитанным в европейском духе) или для участия в концерте могут привлекаться также лучшие творческие коллективы с территории всей оккупированной немцами Европы. Возникал вопрос, а привлекать ли евреев по национальности?

Единого мнения не выработали.

Начали розыски культурных «трофеев». Поиски по оккупированной территории СССР лучших мастеров культуры, известных творческих коллективов.

Это были серии указаний немецкой администрации временно оккупированных районов СССР (по линии министерства Розенберга), письма командованию концлагерей для советских военнопленных, руководителям гестапо и полевой жандармерии на территории Украины и Белоруссии, командующим группами войск (для сведения о проводимой работе).

Вскоре, довольно оперативно, в комиссию со всех сторон стала поступать запрашиваемая информация. Прежде всего, согласно концепции концерта, гвоздем всей культурной программы предполагалось выступление балета.

Выяснилось, что на всей оккупированной территории СССР обнаружили только балетную труппу Киевского театра. Поиски балета в Минске результатов не дали.

В Киев срочно вылетел сам руководитель комиссии, которому были представлены творческие характеристики труппы и ее артистов и было презентовано их выступление. В отчете о посещении Киева он сделал вывод, что «для просвещенного европейского зрителя» Киевский балет не интересен. Уровень искусства танца низок. Балерины физически выглядят, как «телки»! Прилагались фотографии труппы, отдельных балерин, сцен из балетов.

Тогда комиссия в поисках трофеев от культуры обратила свои взоры на территорию оккупированной Европы.

По мнению референта, основанному на многочисленных рецензиях мировой прессы, лучшей балетной труппой в Европе в то время считался русский балет в Париже. В мотивированном запросе в Париж на имя руководителя немецких оккупационных властей во Франции высказывалось пожелание об обязательном включении в состав предполагаемой труппы всемирно известной примы-балерины Ольги Чеховой. Для участия ее в намечаемом концерте в Москве.

В ответе из Парижа была выслана творческая характеристика коллектива русского балета. К ней прилагались справки службы СД на каждого артиста с заключениями о возможности их участия в концерте. В отношении примы-балерины Ольги Чеховой сообщалось, что она активно разрабатывается немецкой службой безопасности как агент советской военной разведки и по этим причинам не может быть направлена в Москву.

Этому ответу было посвящено специальное заседание комиссии, где пришли к единому мнению, что без звезды труппы нет балета и отпадает смысл приглашать труппу.

Приняли решение попытаться добиться разрешения, в порядке исключения, на допуск Чеховой в Москву, объяснив важность ее участия как мировой звезды культуры.

Направили запрос лично руководителю службы безопасности рейха Кальтенбруннеру. Только после повторного напоминания комиссии поступил сухой ответ за подписью Кальтенбрунера. В нем говорилось о невозможности удовлетворения их просьбы, так как «…по сообщениям парижского отдела СД в ближайшее время планируется арест Чеховой».

На этом вопрос об участии балета в предполагавшемся Московском концерте был исключен из планов работы комиссии.

Помнятся также отрывки информации о результатах поисков немцами на оккупированных территориях нашей страны выдающихся деятелей культуры, артистов, певцов. Командование концлагерей для советских военнопленных в Белоруссии докладывало, что у них в лагерях содержатся два очень популярных в России певца (из-за давности времени не помню их фамилии), прилагались отзывы из довоенной советской печати. Командование концлагерей сообщало, что, по мнению службы безопасности и гестапо, их участие в намечавшемся концерте в Москве не желательно «из-за их активной патриотической пробольшевистской ориентации, а также участия в подпольной деятельности среди военнопленных».

Неожиданно из рейха, непосредственно по линии министерства пропаганды, поступило представление на один творческий коллектив – хор из числа русских эмигрантов. Вот уж это были воистину участники «художественной самодеятельности»!

Они назывались «Хор запорожских сичевиков». Как было заведено, прилагались и документы по ним. Творческая характеристика коллектива, общие фотографии хора и справки службы безопасности на каждого участника с приложением фотографий. Все как один усатые дядьки, с чубами и при папахах, ну настоящие запорожцы! Биографии этих «солистов» впечатляли. Оказалось, что все они в прошлом – активные участники боевых операций немецкой военной разведки, диверсионных служб, националистических бандформирований. Большинство из них имеют ранения или травмы, полученные на территории СССР, где они еще до войны выполняли задания немецких спецслужб. В «художественную самодеятельность» включились после выхода в отставку с активной боевой работы по состоянию здоровья.

Все материалы «хора» у нас моментально изъяли, не дав подробно вчитаться их биографии, так как эти документы, безусловно, представляли интерес в практической работе розыскных подразделений органов госбезопасности.

В заключение хочу особо подчеркнуть, что в нашу задачу не входило подробное изучение и оценка трофейных документов. Мы только искали среди бегло просматриваемых материалов из трофейных мешков отдельные интересные документы, имеющие значение для текущей оперативной работы органов государственной безопасности. Не ставилась в то время перед нами задача выявления исторически значимых документов. Это сейчас, через 50 лет, можно с уверенностью сказать, что это был бесценный клад информации для беспристрастных исследователей истории Второй мировой войны.

Дальнейшая судьба просматривавшихся нами в июле 1952 года трофейных документов центральных ведомств фашистской Германии мне не известна. К концу работы у нас сложилось впечатление, что мы просматриваем только «остатки» военных трофеев. Наиболее значимое все же было изучено до нас. Это как-то утешало.

Среди кураторов, уже к концу практики, когда горы мешков стали заметно убывать, ходил разговор о возможной судьбе этих архивов. В связи с созданием ГДР проскальзывал и такой вариант: «Пусть немцы сами разбираются с этим хламом, они теперь самостоятельные!»

Не исключается и другой вариант. На территории объекта выделялось здание крематория, где, по свидетельствам бывших сотрудников тюрьмы, сжигали трупы заключенных. Никому уже не нужные трофеи могли попасть и в печи крематория. Но об этом невозможно что-либо сказать с высокой степенью достоверности.

Итак, что же дала нам, будущим переводчикам, эта практика? Полученные знания в работе с немецкими трофейными документами значительно расширили и обогатили мои представления по истории Германии как страны изучаемого языка по сути идеологических доктрин фашизма и степени влияния их на сознание рядовых немцев.

По директивным документам мы убедились в отношении фашистского руководства Германии к русским как к «недочеловекам» или представителям низшей расы. «Untermenschen» – люди низшей расы. Сюда нацисты относили поляков, русских, евреев, цыган. Высшую расу составляли только коренные немцы – «Reichsdeutsche». Немцы, проживающие за границами Германии, именовались «Volksdeutsche», прав на немецкое гражданство они также не имели. Россия рассматривалась нацистами только как богатый источник сырьевых ресурсов с низким культурным уровнем населения, призванный служить исключительно рынком рабов для избранной богом немецкой нации.

Я наглядно убедился, что друзья нашей Родины могут быть далеко от России и в среде чуждой нам в классовом понимании (письмо эмигрантки из Парижа), а заклятые враги могут таиться внутри нее (предательство Власова). Стало ясно, что уровень работы контрразведывательных органов по обеспечению безопасности нашей Родины не всегда соответствует тем представлениям, какие давались нам в процессе учебы (тоже дело Власова). Что важная информация далеко не всегда подлежит оглашению в интересах судеб людей. Но обязательно подлежит сохранению в интересах восстановления исторической правды.

Я убедился, что уровень знаний немецкого языка, полученный на курсах в Штраусберге и в стенах Ленинградского института, достаточен даже для работы со сложными документами государственного уровня. Значительно обогатился и мой словарный запас, появилась полная уверенность, что я смогу справиться с предстоящими задачами.

Практика дала ясно, без иллюзий, понять, что большинство немецкого населения будет смотреть на нас как на «недочеловеков» через призму пропаганды Геббельса, а он был мастером своего дела. Им был создан и внедрен в умы рядовых немцев облик «унтэрмэнша» (Untermensch) – недочеловека, представителя низшей расы. В нацистском толковании существа недоразвитого, нечистоплотного, интеллектуально неполноценного славянина, не бритого, в грязной и мятой одежде, с нечищеной обувью, зачастую с «монголоидным» типом лица и с узким разрезом глаз.

Естественно, далекого от европейской культуры по уровню своего развития. Такой образ не сходил со страниц газет, журналов, листовок и сценариев кинодокументальной хроники, утверждаемых Геббельсом. В действенности этой пропагандистской работы геббельсовского министерства на сознание немцев я убедился, просматривая содержание мешков писем с поздравлениями ко дню рождения Гитлера, тщательно анализируемых и бережно хранимых в канцелярии Бормана. Этому представлению о русских как представителях «низшей расы» нам предстояло ежедневно противостоять, компетентно переубеждать своих собеседников в лживости такой пропаганды, в том числе и личным поведением.

Практика преподнесла и еще один очень горький для будущих чекистов урок, явно вступавший в противоречие с изучавшимися нами основами марксизма-ленинизма о монолитности рядов КПСС и верности ленинизму ее членов.

В архивах ведомства Геббельса встретилось немало материалов о бывших крупных партийных и советских работниках, старших офицерах милиции, комсомольских работниках из Ленинградской и Смоленской областей, Минска и других оккупированных районов.

В документах шла речь о направлении их пропагандистского использования в работе на оккупированной территории, против населения осажденного Ленинграда, оккупированной Белоруссии, среди военнопленных. Прилагались их развернутые заявления о причинах перехода на сторону немцев, сообщалось об услугах, уже оказанных ими оккупационным властям. Так как эти документы не требовали перевода, их моментально изымали у нас, не давая углубиться в существо движущих мотивов такого ренегата.

Любопытно, что даже сами немцы тоже далеко не всегда верили в искренность заявлений таких «перевертышей».

Помню, в одном спецсообщении о работе с «важным перебежчиком» авторы запрашивали у руководства совета для уточнения направления его пропагандистского использования. Они прямо писали, что затрудняются в оценке искренности его заявлений и сомневаются в его преданности идеям рейха. К докладу прилагались вырезки из газеты «Правда» с его выступлением на одном из пленумов обкома КПСС и тексты листовок с его выступлениям уже на оккупированной территории, с призывами к населению о поддержке оккупантов. Из ведомства Геббельса на пространный запрос последовал лаконичный ответ примерно такого содержания: «Использовать в работе. Публиковать, что сейчас выгодно. В листовках должна быть его фотография, краткая ссылка на его большевистское прошлое с обязательным упоминанием, что он «изменил свои убеждения!»

Сам собой напрашивался вывод, что в предстоящей оперативной работе, не дай бог, придется столкнуться с советскими людьми, «изменяющими свои убеждения» и перешедшими в стан врага. А ведь они будут рядом, среди нас. Но это была пока только учебная практика, так сказать теория. А что же будет в жизни?

Все виденное озадачивало. Ведь основная направленность нашей учебы, общая морально-политическая подготовка нацеливала нас на борьбу непосредственно с внешними врагами советского государства, разведслужбами противника, на дальних подступах к нашим рубежам.

К сожалению, реальность оказалась намного жестче. Уже в первые годы моей службы в составе Группы советских войск в Германии пришлось столкнуться с фактами предательства советских военнослужащих, «меняющих свои убеждения», поддавшихся щедрым посулам иностранных разведок, изменивших Родине и пошедших в услужение врагу по другим мотивам.

Не могу обойти в своих заметках о прошлом еще один вопрос, возникший на фоне истории о предательстве генерала Власова. Эту тему остро поставила сегодняшняя жизнь. О верности и преданности Родине, о преданности России. Этот вопрос исключительно актуален для работы разведки и контрразведки во все времена их существования, так как без верности и преданности своей Отчизне нет ни действенной разведки, ни контрразведки.

Так почему же появляются предатели и в нашей чекистской среде? И кто это должен предотвратить?

В Ленинградский институт иностранных языков МГБ СССР осенью 1952 года, после нашего возвращения с преддипломной практики, поступил на учебу на факультет английского языка известный теперь по мемуарной литературе предатель Родины, бывший генерал КГБ О. Д. Калугин, получивший за предательство американское гражданство и проживающий сегодня в США.

Интересны в этом отношении его воспоминания об учебе в нашем институте в 1952–1956 годах, его мысли о цели поступления в институт, отзывы о товарищах по учебе, изложенные в его книге «Прощай, Лубянка». Все его планы на будущее – как бы повыгоднее устроиться в жизни.

В книге он неоднократно упоминает, что часто стоял у доски отличников учебы в институте. При этом его занимала одна мысль: «Учись, как они, и ты сделаешь карьеру!» Других жизненных целей в своих воспоминаниях он даже не указывает.

Пренебрежительные отзывы о товарищах по учебе как о тупых, ограниченных и малокультурных людях с уверенностью в их «пролетарской непогрешимости» и узости «периферийных» взглядов на жизнь. Чувствуется, что эти оценки он дает как представитель какого-то элитарного класса, который выше забот и нужд простого народа, не способного достичь его уровня развития.

Не нашел я в его книге чувства Родины, озабоченности ее проблемами. Просматривается только одно устремление – личная карьера любой ценой, в том числе и путем очернения своих товарищей, даже старших по возрасту и жизненному опыту. Финал этих устремлений известен – предательство России ради своих эгоистичных интересов на самом чувствительном участке государственной службы. Опозорил Калугин стены нашего Ленинградского института! Жаль, что могу только мысленно плюнуть ему в лицо с доски отличников учебы, у которой он часто стоял и где мои фотографии висели все эти годы.

Я и мои товарищи заканчивали этот ВУЗ с одной мыслью: верно служить своей Родине, полученными здесь знаниями, куда бы нас ни направили.

Один институт, одно воспитание – разные целевые установки в жизни! О них-то и нужно бы хорошо знать и делать соответствующие выводы сотрудникам кадровых служб.

О встретившихся в жизни предателях несколько позже. А пока, под грузом полученной информации, полные впечатлений, мы осенью 1952 года приехали в Ленинград.

Нам предстоял еще год учебы, госэкзамены, которые, кстати, из-за путча в ГДР 17 июня 1953 года едва не были сорваны. В канун предстоящих экзаменов мы были подняты по тревоге – предполагался немедленный вылет в ГДР.

Два дня нас держали в готовности, но возобладал разум.

Руководство министерства госбезопасности оставило нас в Ленинграде для сдачи выпускных экзаменов.