Текст книги "Берлин: тайная война по обе стороны границы"

Автор книги: Аркадий Корнилков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

Глава ХХII

Первый опыт решения личных перспектив дальнейшей службы. Пример руководителя, вдохновляющего на дело. Работа в г. Лейпциге по делу «Инженера». Контрабандисты из военных спортсменов. Особая роль для ГСВГ железнодорожного узла в г. Карл-Маркс-Штадт и арест агентурной пары американской разведки. Окончание первой загранкомандировки и направление в г. Пермь.

Несколько слов о кадровой политике в те годы, с которой мне пришлось столкнуться на грани интересов двух ведомств: военной контрразведки и территориальных органов комитета госбезопасности.

В августе 1958 года у меня заканчивался пятилетний срок загранкомандировки. По этому поводу я обратился с рапортом в отдел кадров Управления особых отделов в Потсдаме с просьбой о замене и откомандировании в Советский Союз в связи с истечением предусмотренного приказами срока службы за границей.

Разговор в отделе кадров по этому вопросу принял для меня неожиданный оборот. Кадровик, принимавший от меня рапорт, спросил, в какой внутренний военный округ я хотел бы замениться. На что я ответил, что согласен на любой внутренний округ при условии, если там предоставляется работа с использованием моих знаний немецкого языка и с учетом того опыта, который я приобрел на службе в ГДР.

В ответ кадровик в категорической форме заявил, что такой работы в особых отделах внутренних округов нет.

Нет там и должностей по штатному расписанию, предназначенных для лиц со знанием иностранного языка.

Поэтому такую просьбу они удовлетворить не могут. На это я аргументировано возразил, что при такой постановке вопроса я должен вычеркнуть из своей жизни десять лет службы, когда я приобретал знания иностранного языка и успешно использовал их на практике. Сказал примерно следующее:

– Это явно антигосударственная практика. Десять лет подготовки специалиста-контрразведчика – и теперь кадры мне предлагают об этом позабыть!? Я не могу понять такой логики кадровой работы! В таком случае я прошу оформить мой перевод в территориальные органы госбезопасности. Там знания иностранного языка будут использоваться, так как в особых отделах иностранный язык и приобретенный опыт не нужны.

Кадровик ответил, что здесь, в Потсдаме, такие вопросы не решают, и предложил мне подумать над выбором военного округа в СССР. На этом разговор был закончен.

Вразумительного ответа на свои вопросы о перспективах будущей службы я так и не получил:

– Ты в наших штатах! В территориальные органы мы не переводим! Определишься с военным округом, заходи!

От обсуждения возможных вариантов моей дальнейшей службы кадровики уклонились.

Естественно, для меня это было шоком! Стало очевидно, что представителей отдела кадров совершенно не интересуют перспективы дальнейшей службы или повышения квалификации сотрудника. Будет ли он совершенствоваться в своей профессии или деградировать как специалист – им все равно! «Мавр сделал свое дело – мавр может уйти!» Лишь бы в отделе кадров было поменьше хлопот с заменой оперсостава.

Позже я убедился, что внутриведомственная разобщенность Комитета госбезопасности в деле обучения и воспитания оперсостава была на практике выше интересов государства.

Некоторые из моих коллег по Ленинградскому институту, у которых тоже истек срок службы за границей, смирились с таким положением дел и уехали на службу в особые отделы внутренних военных округов СССР.

На мой второй рапорт в 1958 году с просьбой о переводе на работу в территориальные органы ввиду отсутствия работы с иностранным языком в военной контрразведке я также не получил никакого ответа. Меня даже изредка стали упрекать в нелояльности по отношению к системе, в которой служу. На мои возражения, почему же штаты нашего разведывательного отдела стали постепенно пополняться, взамен уезжающих, сотрудниками ПГУ, КГБ Белоруссии, Московского, Ленинградского областных управлений и других территориальных органов КГБ. Почему же мне нельзя пойти на их место в Союзе?

Более опытные сослуживцы говорили мне, что у меня же нет московской или ленинградской квартиры или хотя бы прописки у родственников в этих районах. Отсюда следовало, что для пригодности работы в разведке не так уж важен приобретенный тобой опыт, знание страны пребывания и иностранного языка, а все определяет наличие прописки в центральных областях Союза. Она, прописка, все и решала, будешь ли ты в будущем работать в разведке или нет. А ведь я прошел уже к тому времени серьезный этап испытаний на деле. Для меня, тогда еще молодого офицера, это была ощутимая моральная травма от родного ведомства. В моем представлении такая кадровая политика явно противоречила интересам службы и государства в целом.

Так начиналось для меня познание изнанки кадровой практики в КГБ, реальных условий, в которых придется служить дальше. В напряженной обстановке будней углубляться в детали будущего просто не было возможности. Да ведь и воспитывали нас тогда с верой в справедливость решений КПСС, под лозунгом: «Сначала думай о Родине, ее интересах, а потом о себе! О тебе позаботятся! Все личное устроится потом». Так и я руководствовался прежде всего интересами дела, доверенного мне, а не устройством личной судьбы.

Оперативная работа к концу первой загранкомандировки проходила с все большим напряжением. Возрастал и уровень решаемых мной задач, повысилась результативность. Я работал с полной отдачей сил и полученного опыта.

Так, осенью 1958 года мне вместе с одним из наших сотрудников пришлось принимать участие в ответственном и рискованном оперативном мероприятии в Западном Берлине. В форме офицера Советской армии я вступал в контакт с одним иностранцем. Моей задачей было от имени Советской армии дать ему гарантии личной безопасности при его выходе в Демократический сектор г. Берлина для встречи с нами. Я убедил собеседника, что он имеет дело именно с советской разведкой. Он мне поверил.

Дальнейшая работа с этим человеком была успешной. Мероприятием руководил М. М. Зимбулатов, бывший в то время заместителем начальника третьего отдела. С оперативных позиций оно было нами неплохо подготовлено. Именно в этой непростой ситуации наш руководитель проявил твердость характера, преданность порученному делу, взял на себя ответственность за его исход, несмотря на то что его прямой руководитель, зам. начальника управления по разведке и исполняющий обязанности начальника управления (Г. К. Цинев был в тот момент в отпуске) не дали своего согласия на проведение мероприятия на Западе, опасаясь провокаций.

Несмотря на отсутствие санкций руководства своего управления, Зимбулатов смог убедить военное командование Берлинского гарнизона в целесообразности проведения этого мероприятия и оправданности риска и получил поддержку.

Я привожу этот пример для того, чтобы показать роль настоящего руководителя при проведении ответственных, порой рискованных, оперативных мероприятий, который берет на себя ответственность за дело, умело, компетентно руководит операцией и добивается успеха. В своих воспоминаниях я обоснованно могу противопоставить поведение в критических ситуациях М. М. Зимбулатова и начальника особого отдела в г. Лейпциге Мануйлова (о нем речь пойдет ниже) с поведением бывшего тогда начальником второго отдела Управления особых отделов, который просто убегал от подчиненных, уклоняясь от принятия срочных решений по сложным вопросам.

Мне приятно сообщить, что обоим этим руководителям, и Зимбулатову, и Мануйлову, впоследствии были присвоены звания генералов.

Под руководством таких людей, решительных и компетентных, легко служить. Они вдохновляют подчиненных на разумный риск и инициативную работу, берут на себя ответственность в рискованных ситуациях, в них веришь, им хочется подражать в службе.

Противоположный тип руководителя, перестраховщика и администратора, как правило, мало компетентного в порученном деле, с которым также пришлось сталкиваться, вызывает отторжение, моральное неприятие его профессиональной руководящей роли и его роли как воспитателя, раздражение от путаницы и непоследовательности его указаний. Подобные начальники – горе и беда для подчиненных. Им не веришь, их опасаешься. Но они тоже были в моей жизни.

Если руководитель первого типа, как правило, не использовал для влияния на людей авторитет своей должности или высокого звания – ему хватало знания дела, то руководитель второго типа без упора на свое должностное положение и звание просто не мог и не умел вести за собой подчиненных, так как плохо знал свое дело. А на этой основе принятия им правильного и своевременного решения было трудно ожидать; он избегал этого, перекладывал ответственность на подчиненных. У него не было, как правило, авторитета компетентного руководителя, который зачастую подменялся голым администрированием.

1958–1959 годы памятны также и рядом других серьезных событий, в которых мне пришлось участвовать.

Так, при проведении одного проверочного мероприятия, которым руководил зам. начальника отдела М. М. Зимбулатов, мы получили неожиданный результат. Появилась информация о крупном действующем агенте американской военной разведки в городе Коттбус. При проверке этих данных агент был пойман органами МГБ ГДР с поличным при проведении тайниковой операции. Этот немецкий руководитель окружного ранга выбрал себе тайник в церкви, куда, конечно, не имела доступа наша служба НН. По занимаемой должности он курировал в округе Коттбус все контакты командования советских воинских частей с немецкой администрацией, так что знал немало, и американцы с его арестом лишились ценного источника информации.

Осенью 1958 года я получил указание руководства отдела оказать помощь особому отделу Лейпцигского гарнизона в разработке одного советского гражданина. Назовем это дело «Инженер».

«Инженер» по национальности украинец, приехал в ГДР по разнарядке военкомата, работал как гражданский служащий военного авторемонтного завода в Лейпциге. В Лейпциге проживал один. В поле зрения особого отдела он попал весной 1958 года во время проведения очередной международной ярмарки в городе Лейпциге. Международные ярмарки в Лейпциге тогда проводили два раза в год: в марте – весенняя, а в сентябре – осенняя.

Вызывали недоумение какая-то одержимость в поведении «Инженер» и его неестественное психоэмоциональное состояние. В те дни он почти не спал. В течение двух недель работы ярмарки «Инженер» вечерами регулярно посещал места отдыха гостей ярмарки с Запада, рестораны, где они обычно обедали или вели предварительные переговоры по заключению сделок.

Внимательно изучал специальные стоянки автотранспорта для гостей ярмарки из капиталистических стран, ходил на концерты, которые организовывались для них властями ГДР, часто посещал в выходные дни выставочные павильоны западных фирм. И повсюду он пытался завязывать знакомства с гостями ярмарки из ФРГ или Западного Берлина. По роду служебных обязанностей и профессии «Инженер» не имел никакого отношения к работе ярмарки…

Его необычный полуночный образ жизни раздражал соседей по общежитию и, естественно, вызывал нарекания. Странное поведение «Инженера» во время ярмарки стало предметом пересудов. Все это дополнялось усиленным изучением немецкого языка.

Служба наружного наблюдения подтвердила его неоднократные попытки поговорить с глазу на глаз с иностранцами с Запада, которые не шли с ним на контакт, и эти встречи не имели продолжения. После таких неудач «Инженер», судя по внешнему виду, огорчался, но продолжал попытки по налаживанию связей до окончания работы весенней ярмарки 1958 года.

В процессе проверки особым отделом Лейпцигского гарнизона сигнала о странном поведении «Инженера» была получена информация, что он решил усиленно готовиться к осенней ярмарке в Лейпциге в сентябре 1958. Эту ситуацию и решили использовать для капитальной проверки намерений «Инженера».

Поскольку «Инженер» усиленно старался заводить знакомства с кем-либо из представителей делового мира, приглашаемых с Запада на ярмарку, мне поручили подготовку такого человека из имеющейся у меня агентуры.

После детального изучения ситуации на месте предстоящих событий, я вместе с начальником особого отдела полковником Мануйловым уточнил требования к агенту, который будет участвовать в работе ярмарки. Мы выработали схему его «случайной» встречи с «Инженером» и варианты линии поведения в зависимости от того, какую просьбу выскажет «Инженер» нашему коммерсанту. Самым сложным оказалось получить его согласие на участие в проверке «Инженера».

На скрупулезную подготовку агента «Артура», его документации как приглашенного на ярмарку, обеспечения соответствующим транспортом и отработку линии поведения при выполнении этого задания ушло около недели.

Оказалось, время было потрачено не напрасно! Одна деталь тщательно разработанной «легенды» – когда, как и с кем, агент начал заниматься коммерцией в Западном Берлине – спасла весь наш план и решила исход мероприятия.

С начала работы ярмарки в сентябре 1958 года «Артур» был замечен «Инженером» на специальной автостоянке для гостей ярмарки с Запада. «Иностранец» поджидал в роскошном «мерседесе» запаздывавшую даму. «Инженер» даже успел изучить специальный пропуск на стекле машины, выданный гостю из Западного Берлина. Ввиду прихода дамы «Артур» от разговора с «Инженером» уклонился. Зато через день, когда агент опять поджидал на стоянке свою подругу, а она опаздывала, у них состоялся серьезный разговор. Он оказался решающим для разрешения ситуации.

«Инженер» в ходе разговора поинтересовался у агента, давно ли он занимается коммерцией. Тот ответил, что этому делу он научился еще от американцев, когда в 1945 году они пришли в Западный Берлин, и с тех пор он профессионально этим занимается.

«Инженер» неожиданно для «Артура» задал ему ряд вопросов о деталях работы черного рынка в Западном Берлине в 1945 году. Убедился по его ответам, что агент действительно знает эти детали, и заявил, что теперь он действительно верит, что «Артур» из Западного Берлина и знает, как и чем там торговали спекулянты на черном рынке с приходом американцев.

– А этим бумажкам, – «Инженер» кивнул на пропуск на автомашине «Артура», – я не верю!

Тут же он заявил, что хочет обратиться с просьбой к «Артуру» передать на Западе один документ от него, и добавил:

– Это тоже только коммерческая сделка!

– Если речь идет о коммерции, я готов помочь тебе, но не более! – ответил агент.

Через два дня «Инженер» подловил агента в районе автостоянки и вручил ему раскрытый конверт с вложением.

На вопрос, что это за документы и что с ними надо делать, «Инженер» ответил, что конверт не запечатан, а когда он сам прочтет все, что там написано, то тогда и поймет, куда и кому его надо передать. Со словами: «Я надеюсь, ты поможешь мне, когда все прочтешь!» – он быстро удалился.

Естественно, эти контакты «Инженера» с агентом фиксировались службой наружного наблюдения.

На явке агент был явно взволнован. Он передал мне конверт от «Инженера» с вложением и заявил мне буквально следующее:

– Вот ты контрразведчик, хорошо ориентируешься в Западном Берлине. Тогда скажи мне, где там размещался черный рынок в 1945 году?

Я ответил неуверенно, что где-то в районе зоопарка, точно не знаю.

– Вот то-то, что не знаешь! А где были склады, куда пряталось ворованное американское имущество? Тоже не знаешь? А этот русский, которому ты меня подставил, все это знает не хуже меня! Знает и номера складов! Кому ты меня подставил, если он знает про Западный Берлин больше чем ты? И откуда у него эти знания?

Обеспокоенность «Артура» передалась и мне. Действительно, откуда такие познания о событиях 1945 года у объекта проверки?

Мы внимательно изучили с начальником особого отдела полковником Мануйловым документы, переданные нашему агенту «Инженером».

Это было обращение «Инженера» к американским властям в Западном Берлине с просьбой о предоставлении ему экономического убежища и разрешения жить на Западе. Оно было исполнено на немецком языке, довольно грамотно, подписано заявителем. Суть просьбы изложена понятно. Сообщались также его установочные данные для заполнения паспорта для иностранца или получения визы. Было в письме и примечание, что он боится просить политического убежища, так как об этом обычно пишут в печати. Он этой гласности не желает, поскольку опасается преследования своих родственников в Союзе в случае его перехода на Запад. Ответ просит сообщить через подателя его письма во время следующей Лейпцигской ярмарке в марте 1959 года.

Я сказал полковнику, что свою задачу мы с агентом «Артуром» выполнили. Выяснили для чего «Инженер» пытался завязывать контакты с гостями ярмарки, приезжавшими с Запада. Доказательства у него в руках, письмо исполнено рукой «Инженера», удостоверено его подписью. Мануйлов заявил, что по этому вопросу они также получили ряд материалов от оперативно-технической службы, все подтверждается.

Встал вопрос о легализации и немедленной документации полученных материалов, но для этого было необходимо согласие руководства управления. И тут вновь всплыла фамилия начальника второго отдела управления, с которым я столкнулся во время встречи Хрущева. У него на контроле была работа лейпцигского отдела по этому сигналу. Он должен был доложить генералу, заместителю начальника управления, суть и ход разработки и получить соответствующее разрешение на проведение очередных мероприятий: легализацию полученных данных, проведение первичных шагов по документации преступных намерений «Инженера» и др.

И неожиданно главным препятствием на пути решения возникших срочных вопросов по делу «Инженера» стал… сам начальник второго отдела. Середина рабочего дня, а начальника отдела не может разыскать в управлении ни одна служба. Ни дежурный по управлению, ни его подчиненные в отделе не знали где он. И это при наличии всех имевшихся тогда средств связи между Лейпцигом и Потсдамом: правительственной ВЧ-связи, оперативной военной дальней связи аппаратуры ЗАС, немецкой городской. Нам отвечают, что никто в управлении не знает, где находится в рабочее время начальник второго отдела управления.

В конце рабочего дня мы все же нашли его дома. По словам жены, он якобы заболел и даже не мог подойти к телефону. Так он уклонился от принятия решения, симулируя болезнь.

Начальнику особого отдела полковнику Мануйлову пришлось самостоятельно, с отступлением от всех правил, принимать решение. Я подписывал с ним эти документы как «представитель управления», не имея на это должностных полномочий, выступая, по существу, как свидетель неисполнения одним из руководителей управления прямых служебных обязанностей.

Преступные намерения «Инженера» были задокументированны. Интересно его поведение в ходе следствия. Он правильно оценил свое положение и понял, что только искреннее признание вины может смягчить его участь. Однако в ходе следствия по делу возникли осложнения. Так, один из представителей военной прокуратуры, видя необычность ситуации, когда военная контрразведка упредила планы преступника и однозначно доказала его намерение изменить Родине, вдруг заподозрил здесь «провокацию КГБ».

Рукописное заявление обвиняемого о предоставлении убежища на Западе он почему-то поставил под сомнение, сомневаясь в авторстве «Инженера». Сам обвиняемый, однако, не подыграл заявлению военного прокурора. Более того, он сделал на суде новое, усугубляющее его вину заявление. «Инженер» сказал, что хочет быть полностью искренним перед правосудием. Он неожиданно заявил, что уже давно вынашивал планы бегства с Родины. Проживая на Украине, он хотел уйти на Запад через границу. Для реализации своих планов, он купил пистолет ТТ, чтобы прорываться, если придется, с боем. Однако, изучив в двух приграничных областях режим охраны границы, он понял, что живым ему не удастся уйти. Для реализации плана подготовки перехода на Запад он выбрал другой способ и решил выехать на работу в войска в ГДР, здесь освоиться с обстановкой, изучить немецкий язык и связаться с иностранцами. А с их помощью попытаться изменить Родине. Здесь же он принял решение просить экономического, а не политического убежища. В подтверждение правдивости своих показаний он указал тайник на Украине, где у него на даче хранится пистолет ТТ и карты одного приграничного района Украины.

Судебные заседания были прерваны. Проверкой на Украине все показания полностью подтвердились, что свидетельствовало о раскаянии «Инженера». Представитель военной прокуратуры, заподозривший в деле «провокацию КГБ», был заменен на процессе.

«Инженер» также заявил, что в случае побега он не хотел заниматься на Западе политической деятельностью, наносящей ущерб СССР, а только думал улучшить свое материальное положение.

С учетом полного раскаяния в своих преступных намерениях «Инженер» был приговорен к минимальному сроку уголовного наказания.

В ходе расследования дела «Инженера» также было выяснено, что сразу после окончания войны он служил в Берлине, два месяца проживал в районе Тиргартена, которое в настоящее время относится к Западному Берлину. Неоднократно бывал в то время на черном рынке, возникшем в городе сразу с приходом американцев. Знал склады, где американцы прятали и перепродавали ворованные в частях продукты и снаряжение. Здесь он и получил первичное представление о западном образе жизни, богатом и разгульном.

Знание именно таких деталей агентом «Артуром» убедило «Инженера» в том, что он действительно имеет дело с жителем Западного Берлина, и по этой причине он доверил ему передачу своего обращения к американским властям.

Данную деталь своей биографии «Инженер» скрывал, и она не была известна особому отделу и мне, поэтому явилась для нас неожиданностью в ходе его проверки и произвела сильное впечатление на нашего агента.

Осенняя ярмарка 1958 года в Лейпциге оказалась для меня насыщенной оперативно значимыми событиями.

Мы сидели в кабинете начальника особого отдела, работали над проблемами документации по делу «Инженера», когда в кабинет вошел дежурный по военной комендатуре города в сопровождении двух немцев (особый отдел размещался в одном здании с военной комендатурой). Дежурный доложил, что к ним за помощью обратились два работника криминальной полиции г. Лейпцига. Речь идет о каком-то крупном преступлении, предположительно с участием советских военнослужащих. А поскольку это входит в компетенцию особого отдела, то он и привел полицейских к нам для согласования дела, да к тому же для уточнения деталей по существу просьбы полицейских – у них нет сейчас переводчика.

В беседе, состоявшейся с полицейскими, один из которых представился начальником криминальной полиции города Лейпцига, а другой оказался криминалистом, обслуживающим ювелирные магазины Лейпцига, выяснилось следующее.

Они ведут разработку крупной международной банды, занимающейся контрабандой бриллиантов. Полиция надежно внедрилась в эту группировку и выяснила, что основным поставщиком бриллиантов в Лейпциг является группа советских военнослужащих, доставляющих украшения в ГДР самолетом. Сбыт идет через центральный ювелирный магазин города. Завтра ожидается прибытие очередной большой партии, и полиция намерена задержать на месте преступления поставщиков контрабанды. У них имелся хорошо составленный словесный портрет курьера. Но поскольку это, предположительно, советский гражданин и, возможно, военнослужащий, то они обратились за санкцией к начальнику окружного управления полиции. Последний потребовал согласовать этот вопрос с Берлином. Процедура согласования длительная, времени для нее уже нет, так как, по оперативной информации, приезд поставщика с бриллиантами ожидается уже завтра. Чтобы не пропустить оперативно выгодный момент, они решили согласовать этот вопрос на месте и обратились в комендатуру за помощью.

В беседе с криминалистами о степени достоверности их информации и после ознакомления со словесным портретом поставщика-курьера, мы убедились в том, что их информация заслуживала доверия.

Судя по описанию внешности преступника и других косвенных данных о нем (периодические приезды в ГСВГ на соревнования на военном самолете), мы предположили, что здесь очевидно идет речь о военных спортсменах.

Мы одобрили планы собеседников из полиции на решительные действия при задержании преступника. Договорились, что при необходимости и по их сигналу им окажет помощь советский военный патруль, который будет соответственно проинструктирован и получит все необходимые указания для содействия им при задержании. Кстати, на деле этого не потребовалось. Видя решительность полиции, преступник предпочел не сопротивляться.

В этот день вечером я уехал в Берлин, так как свое задание, по которому был в командировке, выполнил успешно и полностью.

Позже от начальника особого отдела узнал, что в центральном ювелирном магазине Лейпцига криминальной полицией был задержан с поличным известный спортсмен-баскетболист сборной клуба ЦСКА. Выяснилось, что группа армейских спортсменов, используя военный самолет одного из маршалов, регулярно проводила крупные контрабандные операции в ГДР, так как военные самолеты не досматривались таможней.

Вся эта группа преступников-спортсменов предстала перед судом и понесла заслуженное наказание.

Весной 1959 года вместе с начальником отделения А. А. Чудиновым мне пришлось участвовать в другом ответственном мероприятии. Оно было связано с экстренной реализацией разработки особого отдела КГБ дивизии ПВО, которая дислоцировалась в Карл-Маркс-Штадте, на юге ГДР, на границах с Чехословакией и Польшей.

На совещании по этому вопросу, проводившимся вторым отделом Управления особых отделов КГБ, где эта разработка была на контроле, выяснились неизвестные мне ранее детали особой значимости железнодорожного узла в Карл-Маркс-Штадте для всей группы советских войск.

Объектом разработки были граждане ГДР, супружеская чета Шольц. Глава семьи Пауль работал в городе мастером на заводе счетных машин, передовом по тому времени предприятии республики. Его жена Клара Шольц являлась секретарем директора кустовой железной дороги округа Карл-Маркс-Штадт. Оказалось, что в планах Штаба Группы советских войск в Германии этому железнодорожному узлу отводилась особая роль.

В угрожаемый военный или предвоенный период этот железнодорожный узел становился основным центром снабжения советских войск в Германии. Сюда же по железной дороге получала выход Центральная группа войск из Чехословакии и Северная группа войск из Польши, имевшая в готовности пока не использовавшийся железнодорожный мост через реку Нейссе. Единственный существовавший железнодорожный мост через Одер в районе города Франкфурта, по расчетам нашего командования, может быть выведен из строя в первые же дни военных действий. Поэтому уже сейчас, в мирное время, на железной дороге округа Карл-Маркс-Штадт отрабатывались секретные мобилизационные мероприятия на особый период с участием немецкой дирекции железной дороги и советской железнодорожной комендатуры. Связующим звеном в их взаимодействии оказалась секретарь директора Клара Шольц, подозреваемая особым отделом в шпионской деятельности.

Разработка супругов Шольц находилась, по существу, только в начальной организационной стадии, то есть шел подбор агентуры, определялись их контакты, изучались возможные способы связи с разведкой противника. Пока же по делу не было получено никаких конкретных доказательств их шпионской деятельности. Подозрений было много, но их еще не успели задокументировать как факты преступной деятельности.

В основу разработки легли материалы о странном поведении фрау Шольц при поддержании служебных отношений с нашей железнодорожной комендатурой, руководившей воинскими перевозками.

По обусловленному с немецкой стороной порядку, их железнодорожная дирекция должна была передавать в нашу комендатуру сопроводительные документы на воинские составы еще до их прибытия на станцию.

На практике, особенно при ожидании поступления важных перевозок, этого не происходило. Секретарь появлялась на платформе зачастую после прибытия эшелона, когда его уже начинали разгружать. Она носилась вдоль платформы с документами, якобы разыскивая самого железнодорожного коменданта, заглядывала в вагоны и на платформы, где проводились работы по разгрузке, и грузы, естественно, раскрывались.

Секретарь уверяла всех, что должна передать документы только лично в руки самого коменданта ввиду их важности, а он в это время уже в эшелонах проводил приемку грузов.

Строго по инструкции – при разгрузке присутствие посторонних лиц запрещалось. Но к таким бесцеремонным визитам секретаря директора наши офицеры постепенно притерпелись. На прямые замечания о нарушении действующего порядка взаимоотношений между советскими и немецкими учреждениями она обычно отвечала: «Не могу же я разорваться, если директор дает одновременно несколько поручений. Вот я и не успеваю их вовремя выполнять!»

Такое поведение секретаря директора усугублялось и тем, что в дни прибытия важных военных грузов и их разгрузки на охраняемой от посторонних платформе обычно к концу рабочего дня появлялся и ее муж Пауль. Он приходил на воинскую платформу якобы забрать свою жену домой. Пауль обычно, ожидая ее, сидел на скамеечке у здания дежурного коменданта и терпеливо наблюдал работы по разгрузке составов. К его частым визитам на охраняемую платформу наши военные тоже уже привыкли – все же муж секретаря самого директора дороги. Жена в такие дни явно испытывала терпение мужа. Наши офицеры посмеивались над проделками взбалмошной женщины и великим терпением ее мужа. Как оказалось впоследствии, эти сцены ожидания предусматривались ими заранее к дням прибытия эшелонов.

Правда, однажды молодой солдат, охранявший вход на платформу, отметил странность в поведении мужа секретарши. Сидя на скамейке у комендатуры, он постоянно производил какие-то странные манипуляции с футляром от очков, как будто бы прицеливался им на воинские составы и грузы. Об этих наблюдениях солдат написал рапорт на имя начальника комендатуры. Данному факту командование не придало значения, и документ дожидался своего часа, когда в комендатуре уже стала работать оперативно-следственная группа.

Вялотекущий ход этой разработки буквально взорвало последнее сообщение нового агента, немца с завода счетных машин, где работал муж секретарши. Он был завербован особым отделом совсем недавно. Этот источник вначале сообщил, что мастер Пауль Шольц что-то тщательно прячет в цеховой раздевалке в металлических шкафчиках подчиненных ему рабочих, находящихся в отпуске.