Текст книги "Берлин: тайная война по обе стороны границы"

Автор книги: Аркадий Корнилков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

Глава VII

Конец деятельности «фирмы» Курта Голлина. Предатели среди советских граждан в Берлине. Истинное лицо американской разведки.

Память настойчиво возвращает к событиям, связанным в той или иной степени с упоминавшейся уже ранее американской «фирмой» Курта Голлина, действовавшей в Западном Берлине. Этот выходец из Прибалтики часто появлялся под разными именами. Так перед советскими гражданами он выступал «по-простецки»: «Зовите просто – Курт». Перед другими представлялся как «профессор» или «доктор Кляйн».

Следует признать, что это был действительно профессор по части совращения женских душ, умело манипулирующий дамской психологией. Они просто таяли от непривычно «чуткого» обхождения, принимая его наигранное поведение за искренние излияния чувств, выражение симпатии к ним и человеческую доброту.

Представьте себе такую картинку. Обходительный «профессор» демонстрирует прелестной незнакомке из Демократического Берлина преимущества западного образа жизни, и где – в крупнейшем универмаге КДВ (Kaufhaus des Westens) Западного Берлина, имевшем заслуженную репутацию витрины западного образа жизни. В процессе осмотра магазина, как бы между делом, он предлагает даме примерить шикарную шубку, которую та только во сне видела. Наша «заблудшая овечка» убеждается в зеркале, что шуба ей идет и как на нее сшита. Не думала наивная душа, что «профессор» уже заранее знал ее размеры, когда планировал вытащить свою жертву из Карлсхорста в Западный Берлин. Наша дама, смущенно посмотрев на ярлык с ценой шубки, пытается снять ее.

«Профессор» спрашивает с располагающей улыбкой:

– Ну что, понравилось?

И слышит искренний ответ:

– Да, да!

Мы ведь, русские, такие, стараемся говорить правду. «Профессор» в ответ:

– Не снимайте, ради бога, не снимайте! Она ведь вам даже по размеру подходит – считайте, что она ваша. Да вот и продавец говорит, что в этом размере она последняя. Да вам же просто повезло! – он ласково целует ручку.

– А расходы на покупку? У меня же нет таких денег!

– Ну, какие мелочи. Я все улажу, оплачу. Я дарю вам эту шубку!

Просто заслуженный артист республики!

Именно так описывала на допросе обходительность «профессора» одна «заблудшая овечка». Кто же она? Теперь можно и рассказать об этом, отметив как досадный исторический факт. Нельзя было отнести эту советскую гражданку к разряду неопытных, ничего не видевших в жизни. Она – участница Отечественной войны, имела награды, носила звание капитана Советской армии, служила в Берлинском филиале Главного разведывательного управления. Жила она, естественно, в строго охраняемом городке Карлсхорст, о системе охраны которого я писал выше. Назовем ее Коршунова Аня. Ясно, что не овечка, но оказалась заблудшей. Нет смысла говорить о путях ее грехопадения.

Но вот как она оказалась в поле зрения Особого отдела Берлинского гарнизона, стоит рассказать. А мое участие здесь самое скромное, читатель. Я пока только переводчик, но очевидец и участник последующих событий.

Мы как раз собрались с майором Рамзаевым в город для работы в окружении, по своему обычному графику.

Вдруг поступает команда: Рамзаеву график работы отменить, переводчику быть на месте – может понадобиться. Сижу, жду. А события в это время разворачивались не шуточные. Поступил тревожный сигнал. На территории строго охраняемого городка Карлсхорст появился подозрительный человек. Описанные далее события полностью достоверны. Этот факт еще раз подтверждает истину, что в разведывательном деле нет мелочей! Черт прячется именно в деталях!

Представьте себе место событий. Отдельно стоящая двухэтажная вилла на две семьи. На первый этаж два входа, двери расположены рядом. Напротив каждой двери – своя калитка, хотя по нашим, русским понятиям можно бы обойтись и одной. И от каждой калитки ведет бетонированная дорожка к входной двери. Так положено по немецким строительным нормам, принимая во внимание и их аккуратность в ведении хозяйства. Содержанием домов занималась гарнизонная КЭЧ (коммунальноэксплуатационная часть), и она, естественно, перенесла все пороки российского ЖКО на немецкую землю. Дверь калитки, левой по фасаду здания, была неисправна. Ну не дошли заботы КЭЧ до такой мелочи. Неисправная калитка была расположена напротив той двери, куда должен был войти американский агент-связник. А номер дома один, общий на обе квартиры.

Проинструктированный Куртом Голлином связник беспрепятственно вошел в строго охраняемую зону административного городка Карлсхорст, для этого у него были неплохо сработанные – естественно, поддельные – пропуска. Нашел указанный ему разведчиком адрес, утвердился в правильности номера дома и спокойно вошел… но в открытую, исправную калитку. Она была расположена напротив другой, соседней квартиры, где связника не ждали. Звонок, открывает жена советского военнослужащего.

Связник к ней с паролем: «Здравствуйте, вам привет от Курта. Он, кстати, просил передать вам платочки, которые вы заказывали». И достает из кармана красивый нейлоновый платочек. Тогда это был «шик моды». Женщина правильно оценила странность ситуации. Курта она не знала, платочек не заказывала, гость по виду напряжен, говорит по-русски тщательно выговаривая слова с едва заметным акцентом. Он почему-то сразу с улицы хотел нырнуть, буквально под руку, в ее квартиру. Женщина решительно преградила ему путь, заявила: «Извините, я сейчас не одна, заходите через три часа!» – и закрыла дверь перед незнакомцем. Затем она сразу же сообщила об этом в Особый отдел гарнизона. Примерно часа через два меня вызвали к руководству для уточнения деталей операции.

Было принято решение: для захвата «визитера с платочками» привлечь немецкую службу наружного наблюдения. Ее руководитель владел «в общих чертах» русским языком и понял суть предстоящего. Но его мучили несколько «если», на которые он хотел получить детальные разъяснения, уже на немецком языке. Как быть, если незнакомец окажется американцем? Если он будет оказывать ожесточенное сопротивление, насколько сильно можно ему отвечать, допустимы ли увечья, внешние повреждения, например, на лице и так далее? Чтобы потом к ним не было претензий. Я разъяснил ему все по-немецки, он понял, согласился.

У участников группы захвата было, видимо, предчувствие жестокой схватки. Исходная информация оказалась точной. Через три часа посланец американцев вновь появился у исправной калитки.

Он оказался физически крепким, хорошо тренированным, прошедшим полную разведывательную подготовку, но не по линии военной разведки. Выучка была другая, боле основательная. Синяки и значительные физические травмы появились у наших сотрудников, участников группы захвата. Но они не дрогнули, задачу выполнили, «упаковали» посланца американцев.

Что же было дальше? Дальнейшие события пошли стремительно по принципу разжавшейся пружины. Примерно через сутки агент-связник дает показания о том, к кому он шел и зачем. Платочки предназначались для соседки заявительницы – Ани Коршуновой. Связник знал, к кому шел. Даже описал внутреннее убранство ее квартиры. К счастью, Ани не было дома, когда у ее калитки брали связника. Будь она свидетельницей этой сцены, а связной не сразу стал разговорчивым, она бы могла уйти к своему «профессору» на Запад. Ведь контрразведка только догадывалась, что она могла быть получателем платочков. Эти догадки и подтвердил арестованный связник.

Потом, на основе показаний связника, последовал арест Коршуновой. На допросе в Потсдаме она не была такой упрямой, как связник.

Раскрыла всю историю своего падения, описала подробно, как попала в объятия «фирмы» Курта Голлина. Для целостности восприятия событий я должен прервать этот рассказ и напомнить читателю трагедию у советского памятника «Победы» в Тиргартене: бегство часового с поста в августе 1953 года, организованное этой «фирмой».

Напомнить карнавал в Обершеневайде и задержание женщины агента – исполнительницы плана вывода на Запад «вслепую» советского офицера из полка правительственной связи.

Что значит вывести «вслепую» советского офицера в Западный Берлин? Необходима расшифровка этого профессионального термина, хотя бы для истории. «Вслепую» – значит обманом, без ведома этого человека.

На чем строился тогда расчет американцев, психологически тонко продуманный? Объект посягательства, офицер полка связи «ВЧ», увлекся немецкой женщиной.

Он не знал, что она постоянно проживает в Западном Берлине. Их первое знакомство произошло в обществе других девиц свободного поведения, но гражданок ГДР. Он домогался интимной близости от подруги, но не было условий. Она твердо держала марку, давая офицеру понять, что она не такая, как «эти» ее знакомые. Была лучше и чище одета, держалась с гонорком. На карнавале она дала понять крепко подвыпившему офицеру, что сегодня после всеобщего веселья, они могут отдохнуть у нее на квартире – тетки нет дома, куда-то уехала.

Предполагалось вывести его в Западный Берлин на электричке. От клуба в Обершеневайде, где проходил карнавал, до ближайшей станции электрички (тогда еще было сквозное движение электропоездов из демократического сектора Берлина в западную его часть) идти минут десять, на электричке ехать минут 35, через несколько остановок от места отъезда – уже Западный Берлин. Следовательно, на все мероприятие необходимо менее часа.

Теперь следующие психологические детали. Офицер сильно подвыпил, об этом позаботилась та же подружка. Она сообщает о том, что они сегодня вечером смогут наконец-то встретиться у нее на квартире, уйдя с вечеринки до окончания карнавала. Естественно в электропоезде, будучи в плену сексуальных ожиданий и под воздействием винных паров, он и не подумает в какую сторону его везут. Да знал ли он вообще, с какой платформы поезда следуют на запад, а с какой на восток. Хотя строго по инструкции офицерам Берлинского гарнизона в поездах ездить не разрешалось.

Вот и здесь, в деле Коршуновой, фигурирует тот же самый «профессор».

Судя по всему, Коршунова была искренна, раскаиваясь в содеянном. Как теперь принято говорить: сотрудничала с органами следствия.

Дня через два – очередной сюрприз. Коршунова дала показания, что по заданию американцев изучала и выводила в Западный Берлин для знакомства с американцем свою подругу, служащую КЭЧ Берлинского гарнизона, некую Вяткину. Голлин ей тоже подарил шубу. Вяткину я знал лично. Руководитель отдела иногда давал мне хозяйственные поручения, и для их выполнения частенько приходилось заходить в КЭЧ. Бывали случаи, что из КЭЧ от Вяткиной поступали в отдел звонки с жалобами, что некоторые сотрудники нашего отдела не своевременно или не полностью вносят квартплату. Меня, как нейтральное лицо, и направляло начальство для проверки объективности жалоб, а о результатах проверок я докладывал начальнику отдела и по его указанию напоминал о задолженности забывчивым сослуживцам.

В КЭЧ Берлинского гарнизона Вяткина выполняла функции аналогичные функциям паспортистки в системе ЖКО. Она вела картотеку на всех военнослужащих гарнизона, имеющих свою жилплощадь, знала номера служебных телефонов руководителей самостоятельных подразделений, номера их воинских частей. В ее картотеке находился весь офицерский состав спецучреждений (сотрудники ГРУ, разветотделов ГСВГ, разведки Балтийского флота, сотрудники Особого отдела гарнизона и тому подобные). Кроме того, она знала в лицо многих военнослужащих, которые по долгу службы ходили в штатском, и их служебные координаты. Запахло дымом, когда узнали об этих показаниях Коршуновой. Да ведь то, что лежало в сейфе Вяткиной, было бы бесценной информацией для американской разведки.

Меня кратко ознакомили с показаниями Коршуновой, с решением Вяткину немедленно задержать и доставить в Потсдам. Поскольку она меня знает по квартирным делам – мне и действовать. Я вспомнил злополучный карнавал. Ну там хоть нужен был мой немецкий! А здесь, взимание задолженности по квартплате!? Ну, назвался груздем – полезай в кузов.

Идем на задержание вдвоем с капитаном Селезневым. Машину поставили у входа в КЭЧ, входим. Вяткина на месте. Лицо не свежее, как обычно. Встретила как-то напряженно:

– Ну, с чем пришли, что опять нужно?

Я говорю, что в своей последней справке по нашему хозяйству она что-то напутала с состоянием квартплаты, начальник остался недоволен моей информацией, сказал, что я не разобрался.

– Вот, видишь, даже капитана послали, – кивнул на Селезнева, – одним словом, начальник просит забрать у тебя все учетные карточки на наших офицеров, капитан их унесет сам на доклад для разбирательства ваших жалоб, а мне, как видишь, дают отставку.

Вяткина нерешительно собрала карточки на сотрудников Особого отдела, передала их капитану Селезневу. Я направился к выходу, слышу Селезнев обращается к ней:

– Собирайся, пойдем со мной.

Вяткина резко:

– Это еще зачем?!

– Да ты пойми. Я-то ведь ничего по сути ваших дел не знаю, а лейтенант что-то напутал или не понял. Вот ты сама и расскажешь все нашему полковнику, а картотеку я уж сам донесу, не тащить же этот груз женщине.

Вяткина нехотя собралась и, оказавшись между нами, вышла на улицу. Селезнев открывает дверцу машины, предлагает ей сесть. Вяткина опять насторожилась:

– Это что еще за такие нежности? Картотеку неси, а я и сама пешком дойду, тут ведь рядом.

Мой спутник мягко посадил упирающуюся женщину в машину на заднее сидение. Там уже сидел один наш оперработник, я сел рядом, Вяткина оказалась между нами.

Машина тронулась, но пошла на выезд из Карлсхорста, а не внутрь городка. Вяткина встревожено спросила:

– Куда же вы везете меня?

– В Потсдам, в Потсдам, голубушка!

Она как-то обмякла, замолчала. Примерно полдороги ехали молча, и вдруг ее прорвало:

– Я так и думала, так и думала! Два раза забегала к Ане (это Коршунова), а ее все почему-то нет и нет дома…

Ведь говорил же мне Курт: «Ты будь с ними осторожна. Они теперь все с высшим образованием!»

Это было сказано с такой яростью в наш адрес, что физически почувствовалось присутствие противника.

Теперь, читатель, внимание! Мы, работники органов госбезопасности, совсем недавно, до этого разговора с Вяткиной, были ознакомлены с секретным приказом КГБ СССР, где сообщалось о решении комитета впредь принимать на работу в органы лиц только с высшим образованием. Это что же получалось? Не читал ли американский разведчик этот приказ в одно с нами время?!

Мы благополучно доставили Вяткину в Потсдам и сдали на руки следователям.

Хочу завершить неприятные воспоминания, связанные с нашим противостоянием с «фирмой» Курта Голлина. Для сохранения непрерывности воспоминаний по этой теме придется несколько ускорить хронологически изложение дальнейших событий.

Несколько позже, в другом качестве и с позиции уже третьего отдела Управления, мне пришлось опять принимать участие в работе по этому разведоргану американцев.

Помню один очень яркий эпизод, характеризующий его очень дерзкий, агрессивный стиль деятельности, далекий от методов обольщения наивных, падких на лесть женщин.

При анализе поступающих материалов по этой разведслужбе противника был выявлен активный помощник Голлина среди жителей Западного Берлина. Мы, по возможности, следили за его деятельностью. Назовем его Шульцем. На одной из встреч, которую мы проводили вдвоем, агент, помогавший нам в этой работе, вдруг говорит: «А вы очень уж скромные люди, работаем вроде по одному делу, а информация односторонняя, только от меня к вам. Нет взаимности. Не хотите даже поделиться новостью!» Мы недоуменно смотрим друг на друга. В чем дело, что за вступление? Наш соратник: «Да, черт с вами и с вашей конспирацией! Дайте хоть поздравить вас с успехом! Я ведь знаю, что Шульц, которым вы так активно интересовались, уже неделю как сидит в Демократическом секторе Берлина, в уголовной тюрьме Рум-мельсбург. Только в толк не возьму, почему вы упрятали его в уголовку, а не в тюрьму госбезопасности? Да и тут догадываюсь, это же рядом с Карлсхорстом. Так сказать, для удобства в работе».

Принято к сведению и исполнению. Срочно проверяем. Да, оказывается, правда. Действительно, этот Шульц сидит в Руммельсбурге. Договариваемся, через соответствующих офицеров связи, о нашем допуске для беседы с заключенным. Все согласно принятой в то время схеме взаимоотношений с высшими инстанциями ГДР. Получили номер телефона начальника тюрьмы, с которым я должен был договариваться о приемлемом для них дне и времени нашей встречи и беседы с заключенным Шульцем. Звоню в тюрьму. Первый разговор сразу не понравился по тональности.

– Да, я получил такое указание. Но позвольте, что вам, советским, делать в нашей уголовной тюрьме? В чем дело?

Со своими уголовниками мы сами разберемся. Спрашиваю:

– Вам недостаточно указания министерства, нужны дополнительные?

– Нет, волю министра мы выполним, но позвоните завтра…

Докладываю руководству отдела. В ответ в свой адрес слышу резонное замечание: «Дело срочное, не терпит отлагательства, а ты, имея все согласования сверху, не можешь договориться с низшей инстанцией? Ты, может быть, по-немецки разговаривать разучился?» Звоню на следующий день. Слышу снова:

– Да, помним вашу просьбу. Уточняем фамилию заключенного, о нем ли было указание министра.

И, сославшись на какие-то неотложные внутритюремные дела, наконец-то дает согласие на наш визит в тюрьму, несмотря на мой нажим… только через двое суток! Ну ладно. Пусть будет так. Поехали в Руммельсбург, нас любезно встретили. Провели в кабинет начальника тюрьмы.

Он, узнав меня по голосу, спрашивает:

– Это вы мне звонили?

– Да, я.

– Вы настаиваете на встрече с Шульцем?

– Да.

Мнется.

– Я думаю, что это не имеет смысла. Ну, вообще-то идите, убедитесь сами.

Сопровождавший нас сотрудник тюрьмы пояснил реплику начальника, готовя нас к встрече с Шульцем:

– Видите ли… Дело в том, что сегодня ночью он совершил попытку побега, и его немножко побили и, так сказать… изувечили при задержании. Да вы сейчас сами все увидите.

В приготовленном для беседы помещении нам был предъявлен, по беглой внешней оценке, инвалид первой группы. Голова разбита, на затылке – большой пластырь, лицо отечное, один глаз в кровавых подтеках, челюсть провисла. Завидев нас, он попытался встать, что-то неразборчиво бормотал. Картина убедительная – беседовать не с кем.

Думаем, в чем дело? Почему так долго тянули с нашим допуском в тюрьму? Почему побег, если он был, произошел именно в канун согласованной встречи? Может, охранники проболтались Шульцу – с кем ему предстоит встречаться, и он, понимая, что это может для него значить, решился на отчаянный шаг? Или даже сюда дотянулась рука американцев? Лишили нас важного свидетеля. Беспощадной и жестокой оказалась «фирма» Курта Голлина, даже по отношению к своим.

Известная мне часть истории противостояния с этой разведывательной организацией американцев закончилась, к сожалению, неудачей для нас.

Однако на первом этапе выигрывали мы. К тому времени мы неплохо освоили пути и методы их работы, знали кадровых исполнителей. Курт Голлин заглотил нашу приманку. Но далее последовал провал. «Анжелика» – основная исполнительница плана – не вышла на очередную явку, а осталась в Западном Берлине.

Несколько позже американцы «отомстили» нам ее публикациями за настырность – мы наступали им на пятки!

Они напечатали в нескольких номерах западногерманского журнала «Шпигель» серию статей под названием «Анжелика не вернулась с задания». Я читал некоторые из статей. Впечатление от них… Знаете, в разведке бывают ситуации, когда твой радист попадает в руки контрразведки противника. Его заставляют работать под диктовку, и он вынужденно передает в наш разведцентр то, что нужно противнику. Все статьи я не видел, но некоторые статьи из «Шпигеля» просматривал. Они не производили впечатления искреннего изложения событий, личного злорадства, наконец, стремления отомстить нам, что ли. Материал явно шел на заказ, под диктовку! И еще мне лично не было ясно: она под давлением была изобличена американцами как наша сотрудница или добровольно перешла на их сторону? Есть разница! Хотя исход один – предательство.

Позже, при детальном разборе этой ситуации, вскрылась наша грубая профессиональная ошибка, повлиявшая на выбор основного исполнителя для работы по вполне правильно составленному плану. Налицо была и недооценка противника. Мы наивно полагали, что имеем дело с военной разведкой противника, с ней все попроще. А это оказалась куда более опытная, изощренная в работе, мощная организация. Сыграло свою роль и искусство перевоплощения основного американского разведчика – Курта Голлина. Сказалась и разобщенность в работе советских спецслужб. Наш старший брат из ПГУ тоже топтался на этом следе, пытаясь, с одной стороны, взять в руки ситуацию как старший по служебному положению, с другой – не желая брать на себя ответственность за судьбы наших военнослужащих, бывших объектами посягательств американской разведки.

Дотошный читатель спросит, какова моя роль в этом деле. Да, причастен. Как соисполнитель ряда пунктов общего плана по делу. План вел опытный оперработник, активный участник партизанского движения в Белоруссии. План составил грамотно. Но… «слишком вошел в роль» при выполнении одного из пунктов этого плана.

Спутал «dienstlich» и «privat». В работе по делу начались зигзаги, которые тоже повлияли на провал. Горько говорить, но так было!

В истории с Шульцем, с моей точки зрения, наиболее убедительно и наглядно раскрывается истинный облик, методы работы этого американского разведоргана. Его действительное лицо, резко отличающееся от внешней стороны медали – показной обходительности и любезности с намеченными им объектами вербовок из числа женщин.

Американцы – по существу, обманом – сманили на Запад молодого солдата Гарифуллина, еще ничего не видевшего в жизни парня, призванного в армию из провинциального городка Березники Пермской области. Он охранял памятник в Западном Берлине. Как и что ему было обещано – стало позже известно со слов немки, его подружки. Она глубоко разочаровалась в Голлине, когда американские разведчики просто вышвырнули ее в ответ на требование вознаграждения за «труды» и встречи с возлюбленным. Одурманенный Гарифуллин скоро и вполне закономерно оказался в Мюнхенской тюрьме, видимо, также разочаровавшись в посулах своих новых хозяев. Что его ждало впереди?

Аналогичный жульнический трюк с обманом – попытка вывести «втемную» в Западный Берлин с карнавала в Обершеневайде пьяного офицера из полка правительственной связи, не способного в этом состоянии определить – в какую сторону его везут.

Учтите изломанные судьбы Коршуновой и Вяткиной.

Об участи связника американцев, решившегося на дерзкий визит в строго охраняемый городок Карлсхорст, разговор особый. Это – профессионал, хорошо подготовленный кадровый агент американской разведки, прекрасно представлявший, на что идет. Его судьба – «издержки производства» его профессии и сочувствия не вызывает.

Несколько позднее описываемых событий нам стало известно, что шефом западноберлинской базы ЦРУ США в начале 50-х годов был известный в американской разведке Генри Гекшер. В его подчинении находилось и отделение «REDCAP». Сам Гекшер прославился тем, что в июне 1953 года просил у конгресса США разрешения на вооружение погромщиков, организованно засылаемых американцами в демократический сектор Берлина во время массовых беспорядков, но получил отказ. Видимо, личностью руководителя ЦРУ в Западном Берлине, его дерзким, агрессивным, ковбойским характером и объясняются методы работы его подчиненных из «фирмы» Курта Голлина.

В дальнейшем о деятельности Курта Голлина нам больше слышать не приходилось. Видимо, почувствовав, что мы много о них знаем, американцы сменили вывеску, заменили кадры и пересмотрели методы работы. Таковы законы разведки.

Мое изложение событий, описывающее характер деятельности «фирмы» Курта Голлина и причастность к ней ЦРУ США, подтверждается ставшими сейчас документально известными задачами американского отделения «REDCAP» в Западном Берлине. Это также подтверждается воспоминаниями Д. Мерфи об изменнике Родины Игоре Орлове, работавшем там именно в годы моей службы в Берлине.

Современная мемуарная литература (книга Д. Прохорова и О. Лемехова «Перебежчики») дает возможность читателю ознакомиться с фотографиями Орлова во время его пребывания в Западном Берлине в указанный период.

В заключение по этой теме – чтобы снять, хотя бы частично, напряженность от тяжелых воспоминаний – хочу сказать о комичной стороне сложившейся ситуации.

Просвещенный читатель понял, что «искусители женских сердец» из американской разведки часто вербовали кадры исполнителей из числа девиц легкого поведения.

У многих из них имелись вполне официальные «крыши», именуемые на Западе «салонами», «пансионатами» и т. д. Это ведь не как у нас русских прямо, открыто и даже грубо – «дом терпимости». Нет у нас такой изощренности в подборе названий, как в просвещенной Европе.

Так, хозяйка одного из «салонов», принимая новых претенденток на вакантные места и инструктируя о нормах поведения «на работе», говорила, что она категорически запрещает общение с некоторыми американцами: «Так как они кроме личных вопросов занимаются здесь и служебными делами. Совращают девиц возможностью «дополнительно подзаработать». Я знаю, что за этим стоит.

Если только узнаю, что кто-то из вас пошел на эти «дополнительные заработки», немедленно выгоню – останетесь без работы. Я не хочу, чтобы мое честное имя склонялось в газетах как причастное к грязному шпионажу».

Действительно, беда, если название такого «салона» попадало в прессу, а уж она-то любит смаковать пикантные детали. Молва о причастности «салона» к делам о шпионаже – горе его хозяйке. Такая слава отпугивает порядочную клиентуру, а это – потеря дохода. Вот они, законы рынка в действии!

Это вынуждало хозяйку «пансиона» организовывать свою службу «внутренней безопасности», сортировавшую клиентов на тех, которые приходят по личным нуждам (эти проходили по графе «privat»), и тех, которые совмещают приятное с полезным (эти шли в графу «dienstlich»). Последние и предлагали дамам кроме оплаты за личные услуги возможности дополнительных заработков, кончающихся иногда тюрьмой. Вот эти господа и представляли реальную опасность для репутации «салона», о чем хозяйка предостерегала свои кадры.

Как сложны и запутаны порой пути развития общества! С происками «фирмы» Курта Голлина боролась не только наша военная контрразведка, но также были вынуждены заниматься такой профилактикой-хозяйки «салонов», «пансионатов» и т. п. А что там скрывается за этим скромным названием, попробуй угадай.