Текст книги "Это случилось в тайге (сборник повестей)"

Автор книги: Анатолий Клещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 40 страниц)

– Петька знает, поди, – сказала мать.

Генка аккуратно вколол крючки лохматых обманок – сделанных из петушиных перьев искусственных мушек – в подкладку фуражи и небрежно, как бы мимоходом, сообщил:

– Сетка ни к чему, батя. Да и неловко с ней одному.

– Пошто одному? – удивился Матвей Федорович.

– А я… не договаривался с Петром. Один пойду.

– Вдвоем ступайте. Присмотрите, где заездок ладить. На старом-то месте берег шибко подмыло, Петр выше городить хотел нонче.

– Ну и пусть городит где хочет, – сказал Генка.

– Ай не поделили чего? – насторожилась мать.

– Противно, ребят на катере обманул по пьянке. Обрадовался!

– Чужих обманул, не своих! Петька – он завсегда был честным. – Матвей Федорович, строго блеснув занавешенными лохмами бровей глазами, показал сведенную в кулак пятерню, словно держал между большим и указательным пальцами пойманное под рубахой насекомое. – На столь вот связника никогда не обидел! Золотой мужик! У них, брат, вся родова такая!

Генка только вздохнул: что скажешь на это бате? С ним толковать – все равно что с норовистым конем. Если упрется, жердь об него обламывай, не то что язык, – не сдвинешь!

Чтобы не продолжать разговора, пошел за стайку – накопать в навозе червей. На стайке, подоткнутые под дранку крыши, сохли еловые плахи – заготовки для лыж. Вместе с Петром они выискивали добрую, без крени и сучков, ель. Но обтесывал выколотые плахи Петр. Сказал: "Ладно, один управлюсь!" Черт, он никогда не старался выехать на чужом хребте, Петька Шкурихин! Что верно, то верно.

7

Роса густо лежала на сумасшедших – в человеческий рост – травах, тяжелыми каплями набухая по концам листьев, пригибая их своей тяжестью. Бабочки со склеенными влагой крыльями, переползая с листа на лист, оставляли за собой темно-зеленые глянцевитые дорожки и подолгу отдыхали, устало шевеля усиками. Долгоносые коричневые бекасы, внезапно взлетая из-под ног, обдавали брызгами с крыльев и тут же, на глазах, падали в травы. Наверное, они очень спешили снова нахохлиться, сжаться в комочек под лопушиной, как поднятый на рассвете шальным телефонным звонком человек под не успевшим остынуть одеялом.

Генка шел впереди, с пренебрежением отчаяния окатывая себя с ног до головы влагой, проливающейся с трав и кустов. Он даже нарочно встряхивал особенно росные ветки, чтобы идущие позади не попадали под леденящий душ. Он жертвовал собой ради них, но тем не менее ругательски ругал в душе Сергея Сергеевича за слишком ранний подъем. Нельзя разве было выйти позже, когда роса обсохнет? Ведь, как ни обивает ее Генка, холода и мокроты хватает и на Элину долю.

Они шли по старой охотничьей тропе, которая выводила на Ухоронгу километрах в пятнадцати от ее устья. Там, где своенравная горная речка, устав прыгать с камня на камень, начинает чередовать перекаты с более или менее спокойными плесами. Ниже перекатов, в черно-зеленой глубине уловов, у перехода пенной быстрины в слив, всегда стоят в холодке таймени. Ленки стайками гуляют по плесам, от переката до переката. А в самых перекатах, за камнями, о которые сечется на две струи вода, невидимые, покамест не повиснут на тугой лесе, хариусы караулят пролетающих над рекой мошек. Над плесами стоит музыкальная, чуть позванивающая тишина, журчание шивер отдает громким звоном стекла, а перекаты рычат глухо и угрожающе. Они не позванивают, не звенят, а гремят и брякают…

Генка шел, восстанавливая в памяти повороты реки, заломы и перекаты. Его мысли были уже там, на Ухоронге, где можно будет поражать Элю великолепием тайги и реки, отдавать ей все это, видеть ее. Пока ее не увидишь за Сергеем Сергеевичем, если оглянешься. Пока тропа лезет в хребет, река даже не начинала шуметь впереди, а тайга кажется матовой, одноцветной, будничной.

Но вот небо, что только проглядывало вверху сквозь кроны, засветилось впереди, за стволами сосен – перевал, перелом тропы. Несколько шагов еще – и вдруг, словно волшебник взмахнул жезлом или сказочный принц коснулся губ спящей красавицы, бор вспыхнул, засверкал, затрепетал, ожил. От сосновых стволов по золотой земле, присыпанной искрами хвои, побежали синие тени. Между ними, как притаившиеся пуховые птенцы, умеющие на глазах превращаться в пятно света, в лист или в ничто, завздрагивали и задышали солнечные блики. Краски приобрели яркость и блеск, росяные капли засверкали, как осколки радуг, а даль стала глубокой и теплой. Это солнце, прежде невидимое за хребтом, вместе с людьми вошло в бор, чтобы встретить их у дверей неба.

Небо было совсем рядом. Оно начиналось от черты горизонта, лежавшей всего в десятке шагов – на гребне сопки, где переламывалась тропа.

Сергей Сергеевич, прикрывая глаза ладонью, догнал приостановившегося Генку и сказал:

– Понимаете, полные сапоги воды!

– Росы, – уточнил Генка и, вытянув шею, захотел увидеть из-за его плеча Элю.

Сергей Сергеевич неожиданно согнулся, опускаясь на землю, Эля оказалась почти лицом к лицу с Генкой. Промокшая ткань противоэнцефалитного костюма облепила ее фигурку, как лайковая перчатка. Непокорная прядь волос, всегда падающая на лоб, казалась приклеенной еще не просохшим клеем. Глаза девушки на миг встретились с Генкиными глазами.

– Выжми костюм, холодно ведь! – сказал он. – Может, костер развести, посушиться?

Кажется, она хотела ответить, губы ее дрогнули, но не раскрылись. Равнодушно отвела взгляд, носком сапога перекатила растопыренную сосновую шишку.

Переобувавшийся Сергей Сергеевич поднял голову.

– Костюм теперь высохнет на солнышке. А вот портянки отжать советую. Чтобы не стереть ног.

– Верно ведь! – охотно откликнулась ему девушка и, сев на застеленную рыжей хвоей землю, начала стаскивать с ноги резиновый сапог. Это оказалось нелегким делом.

– Давай я помогу, – предложил Генка и протянул руку, но девушка поджала под себя ногу, сказав в сторону Сергея Сергеевича:

– А-а, знаете, неохота возиться…

– Смотрите! – предупредил тот. – Что касается меня, я готов.

Перевалив через гребень, они не увидели реки, но услышали ее. Эля, приняв шум воды за шум леса, спросила Сергея Сергеевича:

– Вы не знаете, тайга к погоде или к непогоде шумит?

– Это не тайга. Ухоронга это, – сказал Генка.

Эля только презрительно повела бровью.

Река открылась, когда склон сопки стал круче. Длинное, сверкающее, как лезвие ножа, плесо подрезало сложенный из красного плитняка берег, на который вывела тропа. Прямо перед глазами половину Ухоронги скрадывала горбатая крутизна спуска. Зато справа, где сопка как бы вгибалась, образовав прилуку, река и оба ее берега просматривались далеко и подробно.

За рекой, за неширокой поймой, начиналась молодая лиственная тайга. С этой стороны некому было заслонять солнечный свет. Мир, в котором не было ни одного не освещенного, не напоенного светом уголка, сверху, с хребта, казался удивительно свежим, праздничным и чуть-чуть ненастоящим. Лохматые травы представлялись ровным, подстриженным под гребенку изумрудным ковром. Песчаные отмели – нарочно, для пущен красоты – вызолоченными. Пряничным домиком выглядывала из-за тальника избушка.

– Наше с Петром хозяйство, – похвастался Генка, жестом показав на избушку. Но отсюда, сверху, жест распространялся слишком уж на многое, на весь кругозор. Именно так и понял Сергей Сергеевич.

– Хозяева, значит? А добрые хозяева-то?

Генка самодовольно усмехнулся – куда, мол, добрее! – и, помня о скользких подметках бродней, стал осторожно спускаться дальше.

Внизу тот же самый мир был непричесанным, дремучим, буйным – подлинный, а не игрушечный мир детских сказок. Красные камни выползли на тропу, заступив дорогу к воде. Неопрятно расщеперившая сучья, оставленная половодьем лесина, утопив комель, угрожающе шевелила обломанной вершиной. Тропа вильнула в сторону, стала лепиться по узенькому карнизу, выскальзывать из-под ног. Но и этого ей показалось мало: вдруг повернув, она бросилась в воду. Справа и слева встали скалы.

– Бродком придется, – сказал Генка.

Река не была здесь глубокой, но гряда подводных камней, которой следовало придерживаться, ожесточала и без того стремительное течение.

– Не свалит? – спросил Сергей Сергеевич Генку.

– Ништо! Ноги расставляйте пошире.

Сергей Сергеевич развернул высокие голенища своих рыбацких сапог и медленно пошел вперед. Дав ему сделать несколько шагов, Эля осторожно, по-гимнастически напружинив ногу в подъеме – так боязливый купальщик пробует, тепла ли вода, – ступила на ближний камень.

– Ладно, – сказал над ее ухом Генка. – Нечего!

И, не давая опомниться, легко сгреб в охапку. Эля рванулась, пытаясь высвободиться, но берег уже остался позади, вокруг с грохотом и звоном неслась река. И Генка почувствовал, как напрягшиеся мускулы девушки стали ослабевать, распускаться. Гибкость возвращалась к одеревеневшему телу, оно становилось легче и как-то удобнее. Один раз он оступился, и Эля, вздрогнув, на какой-то миг сама приникла к нему. Только на какой-то миг!

– Правильно сделали, – одобрил Сергей Сергеевич, когда мокрый по пояс Генка выбрался на берег.

– Я прекрасно перешла бы сама, – пожимая плечами, заявила Эля.

– Чертовски быстрая и холодная вода, знаете! Брр! – Сергей Сергеевич, выкручивая портянки, топтался возле прислоненных к камню, подметками вверх, сапог. – И я думал, что гораздо мельче. Хорошо, что хоть спички и сигареты были в кармане гимнастерки.

– Вода большая, после дождей, – словно оправдываясь, сказал Генка. – В малую воду вполне в ваших сапогах перебрести можно.

– Не беда, Геннадий. Что же, будем пробовать? – глазами показал он на реку.

– Рыбачить-то? Нет, ниже спустимся, к заломам. Там самая рыба. И по нижней тропе обратно пойдем, через Сохатиную Рассоху.

– Слушаю и повинуюсь, – сказал Сергей Сергеевич, начиная обуваться. – А уху где варить будем?

– Из чего? – делая вид, будто очень внимательно рассматривает старое гнездо на талине, спросила Эля.

– Подождите… – начал было Сергей Сергеевич, а Генка сказал:

– На уху хариусов и здесь натаскать плевое дело. Это всегда можно.

Эля соизволила посмотреть в его сторону – насмешливо, кусая губы, но все-таки!..

Сергей Сергеевич надел свой рюкзак.

– Я думаю, с трапезой повременим, а?

Пойма, казавшаяся с хребта светлым, веселым лугом, встала вокруг них, как встает лес. Только травы, похожие на сказочные деревья, и небо над головой, если задрать голову. Куда идти, как выпутываться? Даже шум воды, на который можно было бы ориентироваться, почти не проникал за зеленые стены. Но Генка чем-то руководствовался, потому что спустя полчаса они снова вышли к реке.

Теперь на обоих берегах сопки подступали довольно близко. Река круто поворачивала направо и, казалось, даже становилась боком на вираже.

– Опять брод, – сказал Генка. – Иначе Кривое плесо обходить надо, километров семь берегом.

– Значит, будем переходить вброд, – легко смирился Сергей Сергеевич. – Но когда же начнутся обещанные вами заломы?

– А вот за Кривым плесом. Напрямую два километра всего.

– Да-а, – подойдя к воде и балансируя на полузатопленной валежине, протянул Сергей Сергеевич. – И много еще вот таких бродов впереди, Гена?

– Хватит. Можно, конечно, и берегом, через чапыгу драться. Сами не захотите!

Поправив за спиной ружье, Генка шагнул к Эле и вопросительно взглянул на нее. Девушка чуть-чуть отвернула голову, и только.

– Тут помельче, но побыстрее, – несмело сказал Генка.

На этот раз Эля не пыталась ни вырваться, ни одеревенеть. Как будто не заметила даже, что ее оторвали от земли. Зато Генка заметил, что она как-то более ловко помещается в руках.

– Держите на большой камень! – крикнул он Сергею Сергеевичу, входя в воду. Сделав несколько шагов и обернувшись, чтобы посмотреть, следует ли указаниям Сергей Сергеевич, он на секунду потерял устойчивость. И, как и на первом броде, Эля прижалась, придвинулась к нему каждой клеточкой тела, хотя и не изменила положения. Но когда он, справившись, снова пошел вперед, уже не отстранилась больше. Генка поднял глаза к ее лицу – девушка смотрела мимо его глаз, в небо.

– Спасибо, – сказала она мертвым голосом, когда оказалась на берегу, но взглянула не на Генку, а почему-то на Сергея Сергеевича. Взгляд этот показался Генке каким-то странным, испуганным. Да и самому Генке вдруг стало как-то не по себе, он дернул плечами, поправляя за спиной фанерную хариусницу.

– Пошли, близко теперь…

Наконец впереди опять зашумела река. Выйдя на просторную галечную косу, Генка показал глубокое у́лово под противоположным берегом, покрытое хлопьями пены, и сказал:

– Во, пробуйте. Я себе удилище вырежу.

Когда он вернулся, на ходу обстругивая прогонистую сухую сосенку, как будто нарочно созданную, чтобы стать удилищем, Сергей Сергеевич привязывал блесну. Эля, усевшись у самой воды, рассеянно играла отшлифованными до блеска камешками.

– Понимаете, не рассчитал, – пожаловался Сергей Сергеевич. – Перелет получился. Где-то вон на том кедре оставил "байкал". Оторвал. Первый блин, как говорят, комом!

Генку немножко удивило, что Эля не смеялась, не вышучивала неудачника.

– Бывает, – сказал он, соскабливая сухую кору с вершинки удилища.

Сергей Сергеевич взмахнул спиннингом, новая блесна шлепнулась в воду чуть выше слива. Потом Сергей Сергеевич начал подматывать лесу, негромко помянул черта, дважды тряхнул спиннингом и сказал:

– Опять зацепил! М-м!..

И тогда ниже и правее того места, где натянутая леса уходила в воду, из пены поднялся на мгновение малиновый рыбий хвост и сразу же сыпанула пулеметной очередью катушка.

– Таймень! – крикнул Генка. Эля резво вскочила на ноги, а Сергей Сергеевич, перегнувшись назад и вбок, треща тормозом, стал крутить катушку. Нижняя губа у него выпятилась.

– Уй-дет, черт!.. Эх!..

Пулеметная трель катушки. Новый всплеск рыбы. Еще один.

– Уй-дет же!..

Теперь леса резала воду ниже слива, за порогом улова. Согнувшись еще больше, уперев в живот рукоять спиннинга, Сергей Сергеевич с видимым трудом подматывал леску. В его вытаращенных глазах стоял ужас.

– Не… могу… – судорожно двигая кадыком, прохрипел он. – Уйдет!

– Мотайте, мотайте! – крикнул Генка, срывая с плеча двустволку. – К мелкому подводите, к мели!..

– Уй-дет! – затряс головой Сергей Сергеевич.

Таймень показал спину и снова исчез в глубине улова, сгибая удилище.

– Подводите же! Что вы?

Кажется, катушка стала вращаться быстрее, в глазах Сергея Сергеевича ужас сменился выражением напряженности. Эля, переплетя пальцы и прижав руки к груди, как певица на эстраде, самозабвенно смотрела в черноту улова.

– Уйдет, говорю вам, уйдет! – уже без истерики, пытаясь обмануть судьбу, повторял Сергей Сергеевич.

Теперь таймень показал не спину, а белое брюхо и почти не потребовал лесы. Еще несколько оборотов катушки, еще… По светлому галечному дну, похожая на давно затонувшую колодину, почти без сопротивления, к берегу подвигалась хорошо различимая рыба.

– Уйдет! – на всякий случай еще раз вспомнил свое заклятье Сергей Сергеевич и, не переставая действовать катушкой, начал пятиться от воды. Когда обессилевший таймень оказался на мелком месте, Генка выпалил в голову ему жаканом. Огромная рыба согнулась в дугу, выпрямилась и, подталкиваемая течением, стала переворачиваться кверху брюхом. Быстрая вода вымывала из-под нее маленькие камешки и гнала перед собой. Легкие красноватые струйки обгоняли камешки, а затем пропадали.

– Ну, какова рыбка? – спросил Сергей Сергеевич, вытирая выступивший от волнения пот, когда тайменя вытащили на берег.

– Килограммов четырнадцать будет, – не поскупился Генка.

– Ну, бросьте! Тяжелые у вас килограммы!

– Может, и побольше маленько…

– Маленько! Во всяком случае, согласны теперь, что можно обходиться без самоловов?

– Можно, – согласился Генка. – Только таскать ее отсюда, рыбу…

– Э, не так страшно! – Сергей Сергеевич пренебрежительно махнул рукой, а потом торжествующе повернулся к Эле: – Кстати, может быть, мы все-таки уху сварим?

– Здесь, к сожалению, нет лавров, Сергей Сергеевич!

– Тут, наверное, растет черемша, Эля!

– Да я не о лавровом листе беспокоюсь – о венке победителю…

– То-о-то же! – Сергей Сергеевич гордо вскинул на плечо спиннинг. – С первого заброса, можно сказать… Так вы разжигайте костер, Геннадий, а я еще покидаю.

Он зашагал вдоль берега, зажав спиннинг под мышкой, на ходу закуривая сигарету. Эля с какой-то необычной улыбкой вдруг повернулась к Генке:

– Ну?

Тот заулыбался откровенно, радостно.

– Мир?

Несколько мгновений на Элиных губах еще бродила странная, не родная ждущему чего-то взгляду улыбка. Потом девушка тряхнула головой и, громко, но как-то искусственно рассмеявшись, спросила:

– Кому приказали разводить костер?

– Мне, – сказал Генка.

– Во всяком случае, согласны теперь, – копируя Сергея Сергеевича, начала Эля, а закончила совсем не в топ: – Что… что… не следует делать глупостей?.. И… в чем мы будем варить уху?

– Котелок в рюкзаке у Сергея Сергеевича. Ладно, воде закипеть недолго. Идем хариусов надергаем пока, чтобы не трогать тайменя.

Примерно через час все сидели вокруг чумазого котелка, и Сергей Сергеевич, проливая из ложки уху, говорил Генке:

– Всего-навсего полчаса каких-то, если не меньше, и пожалуйста: таймень, четыре ленка, ваши хариусы. И все это почти не сходя с места и не считая того тайменя или ленка, который у меня сорвался… Да тут же черт знает сколько наловить можно! За полчаса – добрых полтора пуда рыбы, а? И ведь совершенно законно! А сколько спортивного удовлетворения в такой ловле!

– Это вам еще не крупный попал, – сказал Генка. – В Ухоронге на два пуда таймень не редкость.

Сергей Сергеевич посмотрел на него загоревшимися глазами, воткнув ложку черенком в песок.

– Черт знает что! На два пуда! Да ведь у вас тут все равно что молочные реки и кисельные берега. И вообще скатерти-самобранки! – Он показал на котелок с ухой и сложенных на лопушине вареных хариусов. – Понимаете вы это или нет? Впрочем, вы же считаете себя хозяином. Что ж, правильно считаете! Но вы понимаете, Гена, каким должен быть хозяин этой земли, чтобы она не оскудевала? Эх!.. А ведь у нас так бывает: прошел человек, а за ним – кедры, спиленные ради десятка шишек, пожарища, потому что лень потушить костер; обезрыбевшие реки, потому что у человека была взрывчатка и не было совести. А ведь хозяин! Его это все, ему принадлежит, а вот…

Генке представились накрещенные друг на друга рыжие кедры и река почему-то с неподвижной, как в болоте, водой, подернутой плесенью.

– Мы, – оробев, сказал он, – кедров не пилим, что вы! Если под колотушку – это чурбан такой, пуда в полтора, на длинной жердине – не идет шишка, так лазаем. Когти специальные есть, чтобы по кедрам лазать. И взрывчаткой тоже никогда, честное слово!

– Ну что ж! Хорошо, если вы все-таки добрые хозяева. Давай бог, как в старину говорили… – Сергей Сергеевич посмотрел на часы и вспомнил: – Батюшки, нам ведь поторапливаться не мешает!

– Рыбу вам в рюкзак класть или как? – спросил Генка. – Если хотите, могу унести.

– Нет, зачем вы? Ловите своих хариусов. А я хочу показать, что за великолепная машина спиннинг!

Перед обомшелым, поросшим смородинником заломом, под который ныряла Ухоронга, Сергей Сергеевич отпустил по крайней мере пудового тайменя – леса захлестнулась на утонувшей коряге. Двух – одного за другим, обоих килограмма по три – вытащил из неглубокого у́ловца, переходившего в заросшее лопушняком плесо. Ниже плеса река снова начинала петлять и, не умея раздвинуть каменные берега, пыталась зарыться в землю, выгрызая глубокие черные провалы – омуты. В одном месте, заставляя свернуть почти под прямым углом, Ухоронге заступил дорогу отвесный склон сопки – поставленные на ребро слоистые траппы напоминали книги в библиотеке титанов. Надписей на кореш-как не было, но мох и плесень свидетельствовали об их древности. А в просторном у́лове похожая на смолу вода медленно кружила куски коры и белые шапки пены. Сергей Сергеевич, освободившись от рюкзака и закурив сигарету, отдыхал. Генка увел Элю к сливу из у́лова – ловить хариусов.

Девушка решила сменить гнев на милость. Она завладела удочкой м, стоя на большом камне, не глядя на прыгающую по воде обманку, кричала Генке:

– Господи, я же свалюсь отсюда! Дай руку, медведь недогадливый!

Генка, блаженно улыбаясь, забрел в воду и, утвердясь одной ногой на камне, подставил Эле плечо.

– Вот так, – удовлетворенно сказала девушка, с силой опираясь одной рукой и забрасывая удочку. – А что, если я все-таки свалюсь?

– Поймаю, – сказал Генка.

В это время что-то дернуло лесу, Эля вскрикнула "ах!" и, отпустив Генкино плечо, обеими руками схватилась за удилище.

– Только через голову не бросай, – равнодушно посоветовал Генка. – Сорвется, если крупный.

Он отцепил рыбину, когда девушка подтянула ее к камню, швырнул на берег. Хариус мелко-мелко задрожал, распустив разноцветный спинной плавник, и замер. Эля, закинув удочку, снова нашла плечо Генки.

– Поймаешь?

– Поймаю.

Она махнула удочкой и, подгибая ноги, стала медленно валиться вперед, на Генку. Тот чуть отодвинулся и, ловко подставив руки, улыбнулся во весь рот.

– Поймал!

– Нет, – сказала Эля, помедлив. Ее широко открытые глаза были близко-близко.

– Почему?

– Потому что… медведь. Пусти.

Конец удилища полоскался в воде, лесу вытянуло течением. Генка поставил Элю на камень, поднял удилище.

– Смотри, – сказал он, плавным взмахом посылая над быстриной обманку. Она еще не коснулась воды, когда невидимый за кустами Сергей Сергеевич вдруг закричал испуганно:

– Гена! Гена! С-сюда!

– Таймень! – одним словом все объяснил Генка и, комлем вперед швырнув на берег удилище, крикнул: – Бежим!

Сергей Сергеевич, сильно отклонясь назад, словно собрался демонстрировать "мостик", с видимым усилием удерживал в руках спиннинг. Согнутое в дугу удилище медленно кланялось из стороны в сторону, как колеблемая течением камышина. Катушка, которую Сергей Сергеевич прижимал ладонью, изредка потрескивала. А в улове по-прежнему кружилась кора и пена, из непроглядной глубины поднимались к поверхности серебряные пузырьки, словно омут был гигантским котлом, в котором кто-то надумал кипятить черную воду.

Ни сам Сергей Сергеевич, ни Генка, ни тем более Эля не знали, что следует предпринять. Где-то в смоляной глубине улова ходила удерживаемая лесой рыба. У нее не хватало силы оборвать миллиметровую жилку, прочность которой благодаря гибкому удилищу и катушке фактически была неограниченна. По крайней мере пока на шпульке имелся запас лесы, нечего было бояться. И все-таки Сергей Сергеевич боялся. Зная, что ему не смогут помочь, что сам не позволит помогать, он позвал на помощь.

– Залег! – сказал Генка.

– Ходит, – сказал Сергей Сергеевич. – Не мешайте.

Стоявшая на тормозе и удерживаемая рукой катушка отдавала лесу. Понемногу, по сантиметру, но отдавала.

– Подматывайте, – сказал Генка.

– Не могу. Силы… не хватает.

– Давайте я!

Сергей Сергеевич отрицательно помотал головой. Катушка затрещала более дробно, натянутая как струна жилка покатилась вправо. И вдруг – тр-р-р-р! – словно под ухом рванули кусок ткани. Окровавленными пальцами – ручками катушки сорвало кожу на суставах – Сергей Сергеевич начал возвращать сдернутую лесу. Он или забывал дышать, или ему не хватало дыхания.

Тр-р-р-рр…

– Соб-бака!..

Снова трудные, медленные обороты катушки. Неожиданно спиннинг распрямился, леса провисла, и Сергей Сергеевич выдохнул растерянное:

– А-ах!

Генка, закусив губу, рубанул кулаком воздух, но катушка опять затрещала, Сергей Сергеевич прихлопнул ее ладонью и задышал часто-часто. Спиннинг выгнулся, в другую сторону, леса, рассекая воду, ушла к перекату.

– С-сидит, – счастливо улыбаясь, с присвистом объявил Сергей Сергеевич. – Не сошел!

В конце верхнего слива, расталкивая воду, дважды тяжело перевернулось что-то большое, черно-розовое. И вдруг катушка начала трещать не часто, но ровно:

Сергей Сергеевич подтаскивал рыбу к берегу. Сначала, видимо, он сам не поверил в это: на лице отразилось откровенное изумление. Его сменила настороженность, ожидание подвоха. Но катушка продолжала повиноваться пальцам, и он сказал:

– Ружье, Геннадий. Пожалуйста.

Здесь не было светлой гальки на дне, берег круто уходил в глубину. Поэтому таймень совершенно неожиданно вынырнул из тьмы и замер почти у самой поверхности, слабо шевеля плавниками. Казалось, он сам захотел посмотреть, что это за люди на берегу. Генка выстрелил, целясь сверху в его плоский лоб, и что-то бултыхнулось, бешено затрещала катушка спиннинга, смолкла. Генка и Сергей Сергеевич растерянно уставились друг на друга.

– Эх! – отворачиваясь, сказал Сергей Сергеевич.

Генка смотрел, как выгнутую полукругом лесу утаскивает течением, и молчал. Ему было жалко тайменя и обидно, что Сергей Сергеевич считает виновным его, Генку. Думает, что Генка промазал. Но ведь Генка не мог промазать – стрелял в упор!

Катушка почему-то снова стала потрескивать. Сергей Сергеевич, небрежно подняв спиннинг, начал выбирать провиснувшую лесу, и вдруг брови у него поползли кверху.

– Зацепил, что ли? – Он пожал плечами. – Не понимаю.

Леса круче и круче уходила в воду. Там, где она как бы переламывалась, складывалась углом, скрестились три настороженных взгляда. И вот, когда падение лесы стало почти отвесным, Генка радостно крикнул:

– Так это же… таймень!

– Конечно, таймень! – будто он и не сомневался в этом, снисходительно подтвердил Сергей Сергеевич, как через стекло разглядывая огромную рыбину, повернувшуюся вверх брюхом, медленно колышимую течением.

– Двадцать килограммов верных, – сказал Генка, когда ее вытащили на берег. – Повезло вам.

– Цыплят по осени считают, Геннадии! Тут их, таких вот чертей, еще пара, если не больше. Собственными глазами двух видал, к сливу они подходили. Сейчас попробуем соблазнить одного из них, подождите! – Выпутывая захлестнувшуюся за леску блесну, Сергей Сергеевич шагнул к берегу.

– Сергей Сергеевич, может, не стоит?

– Почему?

– Так ведь дорога не близкая…

Сергей Сергеевич взглянул на него как-то искоса, потом подошел к тайменю, потыкал носком сапога. Таймень даже не ворохнулся.

– Да-а… – растерянно протянул Сергей Сергеевич. – Как же быть, а? Я как-то забыл, знаете, что до дому… э-э… сколько примерно километров?

– От залома двенадцать считаем. Отсюда поменьше.

– Да-а… Вы понимаете, нам же не унести будет. У вас хариусов много?

– С пуд, пожалуй. Почти полная хариусница.

– Черт? Прямо хоть выбрасывай часть рыбы! Главное, я не смогу пожертвовать еще одним днем, чтобы прийти за ней завтра!

– Батя говорит: бросать грех! – усмехнулся Генка.

– В том-то и дело! Увлекся, как мальчишка, потерял чувство меры, стыдно сказать кому-нибудь… – Он опять покосился на Генку. – Отвратительное положение…

Генка понимал, что Сергею Сергеевичу, ратовавшему недавно за добрых хозяев тайги, действительно стыдно. Забыл, сколько километров до дому! Генке, что ли, за него помнить?

– Часть рыбы могу нести я. И спиннинг, – предложила девушка.

– А! – Раздраженно махнув рукой, Сергей Сергеевич уселся рядом с тайменем на гальку и стал закуривать.

– Если разрубить, в рюкзак влезет! – сказал Генка.

– В рюкзаке и без того килограммов двадцать, – пожалуй, уже в сторону преуменьшения посчитал Сергей Сергеевич.

Генка посмотрел на Элю и, расправляя плечи, решил:

– Ништо! Утащу, если вы мою харнусняцу возьмете. Тропа здесь низом поведет, по ключам.

– Ты с ума сошел? – спросила Эля, а Сергей Сергеевич, выбрасывая сигаретку, вздохнул:

– К сожалению, человеческие возможности ограниченны. Сорок килограммов можно перенести на расстояние километра, но десять километров по тайге…

– Утащу!

Конечно, будь вместо рюкзака поняжка, Генка чувствовал бы себя увереннее. Узкие и жесткие ременные лямки врезались в плечи, тонкий брезент рюкзака промок, промочил рубаху, липкий сок присоленной рыбы разъедал спину. Но, взяв этот проклятый рюкзак, Генка уже не мог бросить его, потому что рядом или чуть поотстав, когда тропа суживалась, шла Эля. Потому что она говорила: "Сумасшедший, отдохни!", "Сергей Сергеевич, скажите ему!"

Наконец Генка позволил уговорить себя и, сбросив рюкзак, с трудом распрямил спину.

– Давайте я вас сменю, – предложил Сергей Сергеевич. Освободясь от хариусницы, он сидел, привалясь к пню, громко дыша ртом.

Генка подмигнул Эле и сказал:

– Давайте.

– Я покурю только…

Кивнув, Генка лёг на спину, раскинув руки. В просветах между кронами сосен пробегали розовые ватные облака, но казалось, будто клонятся, готовясь упасть, сосны. Клонятся, клонятся и, не трудясь покачнуться в обратном направлений, снова стоят прямо.

– Гадостью какой-то пахнет где-то рядом, – сказала Эля.

– Гнилью, здесь грязи недалеко, болото, – объяснил Генка и потянул носом воздух. – Нет, вроде пропастиной несет. Наверное, медведь сохатого на грязях устерег. Надо посмотреть, пожалуй.

– Я с тобой, ладно?

– Пойдем, здесь недалеко. – Генка поднялся, вскинул на плечо ружье. – А то не ходи. Ноги-то наломала уже…

– Иди знай! – поправляя сетку, приказала девушка. – Разговаривать еще будет!

Пройдя шагов десять, она спросила:

– А если там медведь?

– Ну да! Будет он нас ждать, куда там!

– Все равно я с тобой не боюсь. Знаешь, какой ты?

– Какой?

– Ты… не знаю!

– Ну вот! – разочарованно протянул Генка.

Они вышли к светлой, затянутой лиловатым мхом мочажине, которую разрезал пополам ручей. Сильнее, чем падалью, пахло серой, но Генка опять повел носом и показал в дальний угол.

– Там вроде. Вон и кукша вылетела.

Мох зыбился под ногами, и Эля уцепилась за спутника. Тот усмехнулся:

– Не робей. По нашим местам трясин нету… Черт, верно ведь, лось!

Между двух сосенок на краю мочажины Эля увидела не лося, как ожидала, а клочья свалявшейся серо-коричневой шерсти, несколько некрупных костей с присохшими к ним размочаленными сухожилиями. То, что походило на лося – голенастые, все еще одетые серой шкурой ноги, соединенные голым позвоночником, и голова зверя, – лежало поодаль. Серая, ссохшаяся шкура на ногах, гладкая, как бы прилизанная, так разнилась от раскиданной кругом шерсти, длинной и грубой, что Эля решила: наверное, длинная шерсть принадлежит медведю, а не лосю.

– Г-гад! – сквозь зубы процедил Генка.

– Что он, линял, да? – спросила Эля.

– Кто?

– Ну, медведь.

– А-а, медведь ни при чем.

– А шерсть? Вот эта, коричневая?

– Сохатый это, – сказал Генка. – Такой зверина пропал зря! Пойдем. Теперь тут… долго нечего делать. Испорчены теперь грязи.

– Слушай, ты переведи на русский язык!

– Ну, понимаешь: не будут сюда звери ходить, пока пропастиной пахнет.

– А зачем им ходить сюда?

– Так ведь грязи же! Вроде как солонцы.

– Насчет солонцов что-то читала. Пойдем.

– Эх! – Качая головой, Генка в последний раз посмотрел на остатки лося.