Текст книги " Рокоссовский: терновый венец славы"

Автор книги: Анатолий Карчмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 38 страниц)

– Как вы считаете, какой нрав у вашего отца»?

– Мой отец очень веселый, остроумный и неунывающий. Он умеет шутить, петь песни, которых знает великое множество. Причем оц поет не только русские песни, но и польские, и литовские. Он очень уважает талантливых людей и бережно к ним относится.

– Вы можете привести пример?

– Пожалуйста. Во время боев на Днепре, обходя позиции^ он услышал прекрасную мелодию украинской народной песни, которая лилась из окопа. Он дослушал песню до конца, а затем подошел к солдату. Отец поговорил с ним, записал его фамилию и пообещал, что после освобождения Киева он направит его учиться пению в консерваторию. Солдат пытался отказываться, неудобно, мол, ему перед товарищами, они будут воевать, а он поедет песни распевать. Но командующий фронтом сдержал свое слово: рядовой Кривуля был откомандирован на учебу в киевскую консерваторию. Узнали мы об этом случае спустя несколько лет после войны из письма самого Кривули, ныне солиста Ленинградской оперы. Немало отец сделал и для того, чтобы получил возможность учиться пению и сын полка, сейчас известный исполнитель русских народных песен Иван Суржиков.

– Как вы считаете, почему Константин Константинович к семидесяти годам сумел сохранить такую спортивную осанку и моложавый вид?

– Это все потому, что он любит спорт. Особенно уважает волейбол и теннис, но футбола не любит. Когда идет по телевизору футбол, он говорит моему старшему сыну: «Костя, иди смотри, там уже твои «башашкины» бегают».

– Почему он так называет футболистов?

– Дело в том, что когда папа командовал Северной группой войск, туда приехала какая-то известная футбольная команда, где третьим номером играл защитник Башашкин, который в нетрезвом виде начал дебоширить в городе среди поляков. Скандал принял такой оборот, что пришлось вмешаться в это дело маршалу. Когда папа пытался его урезонить, тот артачился: меня вся Москва знает, когда возйикает потребность сообразить на троих, то говорят: «Башашкиным будешь?» С тех пор папа Предвзято относится к футболистам и называет их «башашки-ными».

– Что еще вы могли бы сказать о маршале Рокоссовском?

– Мой папа страстно любит природу. Он может часами бродить по лесу в поисках грибов, ягод, уважает охоту и рыбалку. Если бы вы знали, как он обожает розы! Отец не расстается с ними всю свою жизнь. Теперь он их выращивает на даче. Обзавелся специальной литературой и ухаживает за ними сам. Я очень рада, что любовь к природе он передаст и внукам.

–Неужели ваши отношения с отцом всегда были такими безоблачными?

– Почему, всякое бывало. Иногда сгущались тучи. Он мог быть строгим и требовательным. После войны я, как и большинство моих сверстников, стояла перед выбором жизненного пути. Война помешала вам кончить школу. Каково было садиться вновь за парту? Отец же советовал учиться, несмотря ни на что. Я противилась, тогда он поставил вопрос очень серьезно: я сажусь за парту или лишаюсь его уважения. Всю оставшуюся жизнь я буду благодарить его за тот ультиматум.

■■ 2

31 декабря, как раз в канун 1966 года, Рокоссовский зашел в свой кабинет в здании Министерства обороны. Он попросил своего помощника принести папку, которая хранилась в архиве начиная с 1946 года. Над маршалом многие подшучивали, что ему пишет письма и поздравления некая англичанка, но он относился к этим шуткам с юмором и никогда не проявлял интереса к почте, приходившей в адрес Министерства обороны на имя маршала Рокоссовского. Однако сегодня, когда ему сообщили об очередном письме из Англии, его не на шутку заело любопытство и он решил выяснить: что стоит на самом деле за теми намеками и насмешками, которым он подвергался многие годы.

Он разложил на двух столах письма, переведенные с английского языка на русский сотрудниками Министерства обороны, многочисленные открытки, фотографии.

Все оказалось не так просто, как об этом думал раньше Рокоссовский. Этой корреспонденткой оказалась репортер английской прессы, та красивая, высокая, с изящными движениями и пронзительными глазами женщина, с которой он танцевал вальс Штрауса «Сказки Венского леса» на приеме у маршала Монтгомери в мае 1945 года.

С тех пор эта женщина писала письма маршалу, объяснялась ему в любви, поздравляла его со всеми религиозными праздниками. Она любила только его, Рокоссовского, и во имя этой любви отказалась выйти замуж, хотя многие мужчины предлагали ей руку и сердце.

Она. выучила русский язык и читала в подлиннике Чехова, Толстого, Бунина к Достоевского. В трех комнатах своей пятикомнатной квартиры Митци Прайс создала музей русских полководцев, запечатлела его репродукции на фотографиях и прислала в Москву. Стены этого музея были обвешаны в основном фотографиями Рокоссовского, которые она делала на приеме, а также взятыми из английского журнала «Военная иллюстрация». В музее находились портреты Суворова, Кутузова, Александра Второго, Деникина, Врангеля, Колчака, разухабистых усатых казаков и даже был запечатлен на тачанке с большими бешеными глазами батьки Махно.

Рокоссовский рассматривал открытки с шикарными букетами цветов, с экзотическими зелеными попугайчиками среди раскрывшихся почек вишни, читал многочисленные любовные письма, а сердце ставило его на место той несчастной женщины и вызывало сострадание. Ему трудно было понять такую тайную и достойную удивления любовь, но раз она существует, значит, она тоже имеет право на жизнь.

После долгих раздумий Рокоссовский написал длинное и обстоятельное письмо, но о его содержании нам ничего не известно. Тайну этого письма знает только Митци Прайс.

Глава восьмая 1

Начиная с ранней весны и кончая поздней осенью 1967 года Рокоссовский находился на своей тихой и скромной даче. После инфаркта, который он перенес в 1966 году, врачи запретили ему всякие служебные нагрузки. С ним постоянно находилась Юлия Петровна, и почти все лето его не покидали внуки, с которыми он любил рыбачить на водохранилище.

Впервые за многие годы у него появилась возможность без суеты радоваться приходу весны и любоваться колдовством природы. В конце апреля и начале мая оживала земля. Пошла в рост зелень. Красно-зеленые носики тянули вверх тюльпаны. Утром, побитые легким морозцем, они, будто деревенские старушки, ежились от холода, а днем, как только пригревало солнце, медленно, почти незаметно, расправляли плечики и к середине дня стояли, как солдаты на строевом плацу. Уже краснели язычки на розах; Набухли почки смородины, сирени и жимолости.

Маршал почти каждое утро наблюдал за скворцами, стайками суетившимися на скворечнях. Они бормотали, верещали, свистели, забавно перебирая крылышками, и отстаивали право на жилье и продолжение рода.

По мягкому выражению лица, спокойной смиренной улыбке и мудрому оживлению в глазах можно было судить, что Рокоссовский не утратил интереса к жизни.

Наступило лето. Каждое утро маршал занимался Легкими гимнастическими упражнениями и проходил по дорожкам дачи до двух километров – несколько раз туда и обратно по двести метров.

Юлия Петровна следила, чтобы дистанция соблюдалась неукоснительно: она выкладывала на стол шишки, кбторые, пройдя двести метров, Рокоссовский обязан был по одной бросать в корзину.

Сегодня, рано проснувшись, с дедушкой вышагивал и внук Павел.

– Ба-а! Шишки уже кончились, – крикнул он, – а дедушка все равно продолжает ходить!

– Ты что ж, братец, вздумал шпионить за мной? – добродушно сказал Рокоссовский. – Это не по-мужски. Так не поступают настоящие мужчины.

– Я еще маленький, а мужчины большие, – сказал малыш, подняв глаза на деда.

– А, ну тогда простительно. -

– Папа! – На крыльце, застегивая фартук, появилась жена. -Садись, отдыхай! Все шишки кончились!

– Да, кончились, – засмеялся Рокоссовский, присаживаясь на скамейку у дома. – Нет больше шишек.

После завтрака Юлия Петровна пошла хлопотать по хозяйству. Она была занята двумя делами: наводила порядок в доме и готовила угощение для гостя – сегодня обещал подъехать Анд-рей Белозеров.

Рокоссовский же играл с внуком в войну, читал ему сказки, рассказывал различные забавные истории из своей жизни.

Павлик то слушал деда, то забегал в кухню отведать чего-нибудь вкусненького.

– Павлик, ты хотя бы минуту посидел на месте! – шумела бабушка. – Ты только полчаса назад ел!

Внук хитро улыбался и пояснял:

– Ба-а! Я в этом не виноват, мое пузо хочет есть.

Бабушка отрезала ломоть черного хлеба, намазала его маслом, медом и протянула внуку:

– Егоза, на, ешь, может, быстрей расти будешь.

В то время как Рокоссовский рыхлил почву под богатым кустом алых роз, к воротам подъехало такси, из которого вышел с портфелем в руках Андрей Белозеров. Он огляделся вокруг и, заметив идущего ему навстречу Рокоссовского, расставив руки, воскликнул:

– Костя!.. Дорогой, сколько зим, сколько лет!

– Подумать только, больше двадцати лет мы не виделись, -обнимал друга маршал. – Эх, Андрей, Андрей, постарели мы с тобой, постарели!

– Годы свое берут, Костя, тебе пошел восьмой десяток, а мне скоро тоже стукнет семьдесят. Они несколько минут смотрели друг на друга, словно хотели уточнить, насколько изменились за годы длительной разлуки.

Подошла Юлия Петровна с внуком. Белозеров наклонил голову, приложился к ее ручке и, взглянув на Павлика, вручил ему шоколадку.

– Иди вымойся, замарашка, – улыбнулся Рокоссовский, – а то, глядишь, облепят пчелы, да еще и покусают.

– Не облепят! Не облепят! – уплетая шоколадку, прыгая то на одной, то на другой ноге малыш.

Хозяйка дачи, взяв за руку внука, пошла накрывать на стол, а друзья прогуливались по участку. Сосны и ели, отличающиеся во все времена года своим зеленым постоянством, угрюмо молчали. Казалось, их занимали какие-то тайные глубокие думы.

Белозеров с любопытством посматривал на грядки с цветами и восхищался обилием роз. Здесь росли и турецкие гвоздики, и лилии, и каллы, и васильки, и душистый горошек, и георгины, и гладиолусы. В воздухе носился такой букет запахов, от которого приятно кружилась голова и появлялась какая-то особенная умиротворенность.

Друзья ходили по дорожкам, останавливались и рассказывали друг другу о том, что важного произошло в их жизни зн последние два десятка лет.

Через некоторое время они сидели в беседке, обвитой розами, за рюмкой коньяка и продолжали разговор.

– Вот ты говоришь, что твоя семья живет безбедно за счет американского родственника, – сказал Рокоссовский. – Это что за такой покровитель?

– Понимаешь, Костя, где-то лет пять тому назад объявился родной брат матери моей жены, который в 20-х годах уехал из Западной Белоруссии в Америку. – Белозеров запнулся, кашлянул так, что по лесу пронеслось эхо и, покраснев, сердито произнес: – Проклятая тюрьма и плен дают о себе знать.

– Что-нибудь серьезное?

– Врачи рекомендуют беречься,—уклончиво ответил Белозеров..

– Ну, объявился американец, дальше что?

– О! Все очень просто. Почти каждый месяц он присылал нам посылки с дорогими отрезами на костюмы и пальто. Вначале я противился этим подачкам, потом вынужден был уступить жене и теще – делайте как хотите. Американские вещи вырывали у моих женщин из рук. У нас начали водиться деньги. Обставили квартиру, оделись сами, нарядили дочку. Кстати. – Белозеров достал из внутреннего кармана пиджака фотографию. – Вот она наша дочурка, похожа на мать: Посмотри.

– Симпатичная, очаровательная девушка, – сказал Рокоссовский. Он с едва заметной улыбкой глянул на Белозерова: – В двух словах, кто он такой – ваш благодетель?

– Живет в Лос-Анджелесе. Все члены семьи имеют собственные дома, машины. Работает посредником между покупателями города и фермерами.

– Как ему понравилась наша Москва?

– Городом восхищался, но, когда заглядывал в магазины, морщился, жена качала головой, глядя на длинные очереди недовольных и плохо одетых людей, – ответил Андрей и, гулко кашлянув, произнес: – Вчера в аэропорту он мне заявил: «Я знал, что вы живете не роскошно, но в том, что вы нищие, я убедился только сейчас» . И вообще, насколько я понял , они были расстроены.

> – Чего же они так? – Рокоссовский потушил в пепельнице папиросу. – Разрешили приехать на Родину. Для пожилых людей это много значит.

– Хм! – покачал головой Белозеров. – Дело в том, что под различными предлогами на Родину их не пустили и они Радошко-вичи так и не увидели. Когда им об этом сказали, они не могли скрыть слез.

– Почему им запретили это сделать? – искренне удивился Рокоссовский.

– Наше любимое КГБ, – уткнув лицо в букет цветов, сказал Белозеров, – обязано ограждать советское общество от подрывных действий разведок империалистических государств, разного рода зарубежных антисоветских центров и иных враждебных элементов.

– А при чем тут эти старики, которые, может быть, перед кончиной приехали попрощаться со своей настоящей Родиной. – сказал Рокоссовский, печально улыбнувшись. – Под конец жизни человека тянет в те места, где он родился и где прошло его детство. – На лице Рокоссовского появилась досада. – Тем, кто далек от этого чувства, никогда не понять, что это такое... Жаль стариков.

– Я, думаю, в данном конкретном случае не захотели показывать нашу нищету.

– Как же американцы встретились со своими родственниками?

– Под неусыпным оком КГБ.

– Все же это любопытно.

– Дальше Минска гостей не пустили, и они вынуждены были для своих родственников накрыть столы в ресторане «Беларусь». Собралось на это пиршество более ста колхозников, которые впервые в своей жизни оказались в ресторане.

– Ты присутствовал?

– Да, – коротко ответил Белозеров и после недолгой паузы с иронией продолжил: – Я готов был провалиться сквозь землю от такого позора:

–Почему? – ■

– Костя! – Он минуту молчал е мрачным видом. – Ты не поверишь, как мне было тяжело наблюдать эту унизительную картину. Во-первых, почти половина обслуживающего персонала были гэбэшники. Я их физиономии за версту вижу. Во-вторых, я впервые осознал, что наш простой народ не знает элементарных культурных норм. А что удивительного? Когда живешь среди неприхотливых людей, то растворяешься в их среде и тебе кажется, что по-другому и быть не может.

– А что здесь плохого? – спросил маршал мягким и тихим голосом.

– Это другой вопрос, – ответил Белозеров, покосившись на Павлика, пытавшегося залезть на яблоню. – Как ты думаешь, я имею право поглядеть на себя со стороны?

– Конечно, имеешь.

– Так вот. Когда увидишь себя в непривычной ситуации, то оторопь берет – дикорастущие мы люди. Посмотрел бы ты, как наши колхозники вели себя за столом. Копошимся в темноте -вроде бы не отличаемся от других, а при свете мы выглядим по-другому. – Он замолчал и, хрипло откашлявшись, продолжил: – Я убедился в этом, когда закончился прием в ресторане. Несмотря на волевые жесты «официантов», гости в считанные минуты рассовали себе в торбы и Сумки все, что оставалось на столе.

– И правильно сделали, – улыбнулся Рокоссовский. – Не пропадать же добру. – Мне было не до смеха, Костя, – возразил Белозеров, подняв на маршала беспокойные глаза. – Я находился рядом с американцами и не знал, куда девать глаза, Мне казалось, что меня пригвоздили к позорному столбу.

– В чем эти люди провинились, что ты на них нападаешь?

– Я не на них нападаю! – сказал Белозеров, махнув рукой. –Мне претит эта наглая ложь о счастливой жизни!

– Твои доводы, Андрей, с первого взгляда, неоспоримые, но их можно опровергнуть, – сказал Рокоссовский, наливая в рюмки коньяк. – Я не стану этого делать. Но я уверен в одном– на крутых поворотах истории на наш народ можно положиться. Всеобщая беда прошедшей войны объединила всех -правых, виноватых, униженных и оскорбленных. Ты вспомни себя, как ты правдами и неправдами рвался на фронт.

Белозеров, облокотившись на стол, не спускал глаз со своего друга. Он давно не слышал его спокойного, уверенного голоса и теперь ловил каждое слово.

Рокоссовский умолк, погруженный в раздумья,

– Все это так, дорогой мой маршал, – произнес Белозеров и перевел взгляд на лес, словно там, в его дебрях, находились ответы на мучившие его вопросы.

– Ведь мы, Андрей, не были готовы к войне, – продолжал Рокоссовский утомленным голосом. – На мой взгляд, руководство страны совершило ряд политических ошибок, связанных с обороной. Генеральный штаб накануне войны проявил непростительную беспечность и бездеятельность. – Маршал был бледен. Короче говоря, мы отдали политическую и стратегическую инициативу В руки противника й своими неразумными действиями поощряли Германию к нападению.

– Но ведь мы победили.

– Да, победили, – сказал Рокоссовский, поднимая рюмку. -Армия, обессиленная от потерь и разрушений, потрясенная до основания первыми месяцами боев, выведенная из морального равновесия, была поддержана народом. Он своими неисчислимыми жертвами сумел восполнить то, чего не хватало для победы над фашизмом, и исправить все предвоенные ошибки. – Рокоссовский встал. – Я хочу поднять тост за величие духа нашего народа* за терпение И доброту.

– Я согласен, наш народ уникален и достоин другой жизни, -Белозеров опорожнил рюмку, взял из вазы конфету и после некоторого раздумья добавил: – Нет, Костя, нет и еще раз нет, не то общество мы построили, к какому первоначально стремились. Не все люди представляют, какой мы построили социализм.

– А ты представляешь? – полунасмешливо, полусерьезно спросил маршал, вновь прикуривая папиросу.

– Эх, Костя, дорогой мой друг! – воскликнул Белозеров. – Непросто ответить на этот вопрос, но я попробую, и очень коротко.

– Давай, философ, давай, – сказал Рокоссовский, окутываясь дымом.

– Знаешь, Костя, мне иногда кажется, что под куполом прекрасных идей равенства, свободы и братства мы построили арену цирка, где дрессируем не зверей, а людей.

Подошла Юлия Петровна и поставила на стол чайник, варенье. Заметив усталое лицо мужа, сказала:

– Вам не надоело говорить о политике?

– Нет, мама, не надоело, – ответил Рокоссовский, поднося ко рту ложечку варенья. – Нас уже не переделаешь.

– Андрюша, ты не передумал, может, останешься на ночь? -спросила хозяйка, поправляя короткие черные с проседью волСсы.

– У меня уже билет в кармане.

– Во сколько поезд? – спросила она.

– В двадцать три сорок я должен быть на Белорусском вокзале.

– Костя, ты машину заказал?

– Разумеется. К десяти часам подойдет.

– В моем распоряжении еще более часа, – глянув на часы, произнес Белозеров.

Подошел Павлик, попрощался с дедушкой и гостем, и Юлия Петровна ушла укладывать его спать.

– Что-то, Костя, ты не очень охотно рассказывал сегодня о себе, – сказал Белозеров, поднимаясь из-за стола вслед за Рокоссовским. – Ты ведь много видел. Служил в Польше, потом снова вернулся в Россию.

– О чем говорить, Андрей, ирония моей судьбы и так ясна.

–В чем же она?

– В России меня считают поляком, а на родине – русским, – горько улыбнулся маршал.

Еще один летний день уносил частицу жизни в небытие. Me* жду деревьями просвечивалась желто-багровая полоса, оставленная на небе уходящим за горизонт солнцем. Над лесом с пронзительным шумом пролетела стая скворцов; где-то ворковали голуби; со стороны поля доносилась перепелиная песня -«пить-полоть», «пить-полоть*.

Друзья, теперь уже в мирной задушевной беседе, прошлись по лесу, затем присели на бревно, приспособленное под скамейку. Они говорили о прошедшей войне, заглядывали в будущее страны...

Было заметно, что разговор давался Рокоссовскому с трудом, Встреча с другом заставила его повеселеть, разговориться, но под конец обернулась утомлением: лицо вытянулось, глаза смотрели куда-то вдаль, голос стал тихим.

Белозеров понял, что с другом творится что-то неладное. Он положил ему руку на плечо и осторожно спросил:

– Костя, дорогой, скажи честно, ты болен?

– Да, Андрей, – ответил Рокоссовский, испытывая острую неловкость. – От меня близкие скрывают, но я знаю... – Он повернулся к Белозерову. – Я безнадежно болен, Андрей... У меня рак.

На крыльце дачи поблескивал свет фонаря; на темно-синем небе загорались звезды; продолжала петь перепелка—«пить-полоть», «пить-полоть*.

– Андрей, – нарушил молчание Рокоссовский. – Ты слышишь меня?

– Слышу, слышу, Костя.

– Не надо, друг, не грусти. Случилось то, что должно было случиться, рано или поздно. Тут нет ничего необычного... Давно мы с тобой, Андрей, не пели.

Он затянул тихим голосом, песню подхватил Белозеров:

По диким стелим Забайкалья,

Где золото роют в горах,

Бродяга, судьбу проклиная.

Тащился с сумой на плечах.

Андрей поднялся, прислонился к гладкому стволу березы и, скрестив руки на груди, не сводил глаз с Рокоссовского. Он в последний раз всматривался в красивый профиль, смотрел на теряющуюся на темном фоне леса фигуру.

Он думал о судьбе, которая свела его с этим незаурядным человеком, об угаре революционной борьбы, выпавшей на их долю, об истинной дружбе, которая связывала их многие годы, о совместном хождении до мукам. Вдруг он порывисто подошел к шагнувшему навстречу другу и крепко обнял его аа плечи. И так они стояли молча до тех пор, пока не услышали сигнал машины.

Они несколько раз поднимали друг на друга глаза, будто хотели что-то сказать, но снова опускали. Тихо, задумчиво стоял лес, словно ему одному были ведомы тайны, которыми были полны души этих людей в минуты последнего в их жизни расставания. Растроганно и печально продолжала петь перепелка – «пить-полоть», «пить-полоть».

2

В зимнюю стужу 1968 года маршал Рокоссовский последний раз встречался со своими товарищами и сослуживцами. Это было на научной конференции, которую проводило Министерство обороны в связи с 50-летней годовщиной Советской Армии. В разговоре с друзьями он сетовал на то, что в связи с прогрессирующей болезнью он отказался от замысла воспроизвести в своих мемуарах всю свою жизнь и огромный опыт, а вынужден сосредоточиться только на Второй мировой войне.

Чувствуя себя неважно, Рокоссовский в обеденный перерыв обратился к министру обороны с просьбой освободить его от участия в дальнейшей работе конференции. Перед доездкой в больницу тепло попрощался с сослуживцами, с членами польской делегации, попросил генерала бронетанковых войск Юзефа Урбанрвича позаботиться о его сестре Елене.

Остаток своей жизни он провел в Кремлевской больнице. Консилиум пришел к выводу, что болезнь дошла до такой стадии, что проводить операцию нет никакого смысла. Об этом Рокоссовский знал и, пересиливая боль, почти пять месяцев сам работал над мемуарами, увидевшими свет уже после его смерти.

Персонал больницы был поражен выдержкой и самообладанием маршала. Вот как об этом вспоминает его лечащий врач Мошенцова Прасковья Николаевна:

«Более красивого пациента, чем Константин Константинович Рокоссовский, у меня, пожалуй, не было. Имею в виду не только внешнюю красоту, а удивительную гармоничность всего его облика... Как сейчас вижу перед собой. Он всегда был выдержан, держался просто, был откровенен и вел себя исключительно мужественно...»*?

Июль 1968 года. В середине месяца Рокоссовский закончил работу над книгой «Долг солдата» и передал ее в издательство, где, к сожалению, немалая часть страниц была выброшена, а другая часть – искажена. Жить маршалу оставалось всего лишь две недели. Он сильно похудел, осунулся, от неимоверных болей и постоянной бессонницы глаза стали темно-синими и лихорадочно блестели.

Сегодня он лежал на койке, тяжело дыша. К нему пришли внуки, жена и дочь. Юлия Петровна и Ада сидели у постели больного и тихонько плакали, отворачиваясь, чтобы он не видел их слез. Внуки Константин и Павел сидели поодаль, растерянные и подавленные.

Прошло еще несколько дней. Рокоссовский попросил врача, чтобы рядом не было никого из родных, когда начнется агония. Рано утром зашла к нему Прасковья Николаевна, взяла руку, проверила пульс.

– Как вы себя чувствуете?

– Нормально, – ответил он, пытаясь улыбнуться.

– Как сегодня спали?

– Всю ночь видел розы. Весну и лето они скучали по мне, – с грустью произнес Рокоссовский. – Я разговаривал с ними во сне. Они затаили обиду. По этому поводу я сочинил стихи. – Он виновато глянул на врача. – Прасковья Николаевна, я почти никому не читал своих стихов... Хотите, я прочитаю их вам?

– Обязательно, Константин Константинович, обязательно.

– Только вы не судите меня строго, я ведь не профессиональный поэт, – сконфузившись, проговорил он.

– Что вы, что вы, читайте.

Распустились розы у меня в саду,

Я их не заметил, к своему стыду.

Подошел поближе: запах – благодать.

Я нагнулся ниже– глаз не оторвать.

Ветер мимолетный облака унес,

А на солнце розы плакали до слез.

Им обидно стало, что их красоту Люди видят часто только на лету.

Прасковья Николаевна опустила голову, чтобы Рокоссовский не видел ее влажных глаз, и покачала головой:

– Какой же вы небыкновенный человек, маршал двух наро-

дрв Рокоссовский! Скажите честно, как врачу, вы не боитесь смерти? '

– Глупо её бояться, – уставшим голосом произнес он. – Вся наша жизнь – путь к смерти. За молодостью по пятам следует старость, а за старостью неотступно плетется смерть. Моя жизнь продлится в моих внуках, в их детях... – Он замолчал, затем непослушной рукой дотронулся до руки Прасковьи Николаевны. -Спасибо вам, вы удивительный врач.

Утром 3 августа Рокоссовский, опираясь на ослабевшие руки и ноги, кое-как встал. Дрожащими пальцами он поднял задвижку и, распахнув окно, облокотился на подоконник. Над вековыми липами висело черное косматое облако. Внезапно налетел ветер, засверкали в небе молнии и тишину раскололи оглушительные раскаты грома. Он прикрыл окно и беспомощно опустился на кровать.

В груди жгло так, словно вспыхнул единственный огонь, поддерживавший его силы. Он прижал обе руки к сердцу, будто хотел во что бы то ни стало удержать это пламя и продлить жизнь.

Перед его взором с неимоверной быстротой беспорядочно мелькали сцены из прошлого: то он скакал на лошади по степям Забайкалья, то его допрашивал следователь, то он руководил боем, то перед глазами появлялись родные и близкие...

Рокоссовский вдруг открыл глаза и с изумлением увидел лечащего врача. Женщина в белом халате стояла перед ним, ухватившись двумя руками за спинку стула.

По телу пробежали судороги, дыхание становилось все реже и реже. Лицо становилось спокойным и отрешенным. Глаза смотрели куда-то далеко-далеко, в неизведанное. Казалось, что он видел там что-то необыкновенное.

За окном висела густая душная тьма. Шел дождь, и тихо шумели липы.

Комментарии

Анатолий Андреевич Карчмит родился в 1929 году в Белоруссии. Окончил военное училище и Московский юридический институт. Продолжительное время служил в пограничных войсках на различных должностях. Заслуженный работник культуры Российской Федерации. Награжден орденами «Красной Звезды» и «Знак Почета». Лауреат литературной премии «Золотое кольцо границы».

Автор романов «Горькая ягода женьшеня», «Герана», повестей «Полонез Огинского», «Капитан Рузавин», «Возвращение» и других.

Принимал участие в создании многосерийного телевизионного фильма «Государственная граница».

Роман «Терновый венец славы» посвящен легендарному военачальнику, герою Великой Отечественной войны, Маршалу Советского Союза Константину Константиновичу Рокоссовскому.

Стр. 14. Георгиевский орден был учрежден в России в ноябре 1769 года и предназначался первоначально лишь для награждения офицеров. В1807 году для поощрения храбрости и мужества солдат и унтер-офицеров учредили знак отличия военного ордена, получивший в обиходе наименование Георгиевского креста. В статуте его было сказано: «Сей знак отличия приобретается только на поле сражения, при обороне крепостей и на водах». В 1913 году статут ордена был переработан и, кроме Георгиевского креста, имевшего четыре степени, стали производить награждение Георгиевской медалью, также четырех степеней (награждение проводилось в порядке постепенности, начиная с четвертой степени).

Поскольку награждение солдатскими Георгиевскими наградами проводилось только за боевые отличия, георгиевские кавалеры пользовались всеобщим уважением.

Стр. 15. Газета «Ленинградская правда» от 7 января 1937 года.

Стр. 42. Карл Клаузевиц (1780 – 1831), немецкий военный теоретик и историк, генерал-майор прусской армии (1818). Участвовал в войнах с Францией (1806 – 1807,1812 – 1815). Служил в России (1812 – 1814). В 1818 – 1830 директор военного училища в Берлине. Последователь философии Гегеля, Канта и Фихте. Автор труда «О войне». Сформулировал положение о войне как продолжении политики.

Стр. 43. КВЖД (Китайско-Восточная железная дорога) была построена русским правительством в соответствии с русско-китайским договором 1896 года об оборонительном союзе России и Китая против возможного нападения Японии. На строительство этой железнодорожной магистрали, пересекающей Северо-Восточный Китай от станции Маньчжурия через Хайлар, Харбин до станции Пограничная, с южной линией до Порт-Артура, русское правительство истратило огромные деньги.

Стр. 62. ОКДВА – Особая Краснознаменная Дальневосточная Армия.

Стр. 73. Ярослав Домбровский (1836 – 1871), польский революционный демократ. Один из военных деятелей Парижской коммуны (1871), генерал, командовал участками фронта, главнокомандующий вооруженными силами Коммуны. Погиб в бою с версальцами.

Стр. 77. Тадеуш Костюшко (1746 – 1817), польский военный дейтель, руководитель национально-освободительного польского восстания 1794 года. Участник войны за независимость в Северной Америке (1775 -1783), бригадный генерал. Во время восстания 1794 года главнокомандующий повстанческой армии. Ранен в бою, взят в плен царскими войсками. Освобождён из Петропавловской крепости в 1796 году. Умер в Швейцарии. Прах перевезен в Краков. Именем Костюшко была названа 1-я польская пехотная дивизия Войска Польского.

Стр. 87. Ливонская война (1558 – 1583), война России с Ливонским орденом, Швецией, Польшей и Великим княжеством Литовским за выход к Балтийскому морю;

Смутное время («смута») – период, связанный с событиями польской и шведской интервенции начала XVII века и крестьянской войны под предводительством И. И. Болотникова (1606 -1607).

Стр. 107. Литвинов Максим Максимович, в 1930 – 1933 народный комиссар иностранных дел.

Стр. 109. Рейхсвер – по Версальскому договору 1919 г. вооруженные силы Германии в 1919 -1935 гг. были ограничены по составу и численности (100 тысяч – в сухопутных войсках, 15 тысяч – в ВМС). В1935 году фашистская Германия аннулировала ограничительные военные статьи Версальского договора, ввела всеобщую воинскую повинность. На базе Рейхсвера

Стр. 138. Драгомиров Михаил Иванович (1830 – 1905), русский военный теоретик и педагог. Труды по военной истории, тактике, обучению и воспитанию войск широко использовались в русской армии.