Текст книги " Рокоссовский: терновый венец славы"

Автор книги: Анатолий Карчмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)

Здесь собрались члены Военного Совета, работники штаба и почти все командование армии. На двух столах – развернутые карты с нанесенными оборонительными позициями, разграничительными линиями, направлениями главных и вспомогательных ударов противника. Заместитель начальника штаба цветными карандашами наносил на карту самые последние данные об изменениях в положении борющихся сторон. Генерал Малинин сделал обстоятельный доклад о положении дел на фронте.

– На Клинском направлении гитлеровские войска собрали танки в крепкий кулак, – говорил он. – Таким образом, над нами нависла угроза с севера. На левом крыле нашей обороны, где исчерпаны все резервы, нажим противника ежечасно усиливается. Бои в центре и на левом фланге идут в 10-12 километрах от Истринского водохранилища.

Высказали свое мнение заместитель командующего генерал Ф.А. Захаров и член Военного Совета Лобачев.

В заключение взял слово Рокоссовский.

– Войска армии понесли большие потери в людях и технике, -сказал он. Лицо его было усталым, под глазами виднелись синеватые отеки. За последние четверо суток ему удалось поспать только в машине при переезде с одного места в другое.

– Люди смертельно устали, многие валятся с ног, – продолжал командующий. – Я хотел бы обратить ваше внимание вот на что. Посмотрите на карту, и вы убедитесь, что река Истра, водохранилище и прилегающая к ним местность представляют собой прекрасный естественный рубеж. Если его занять заблаговременно, можно организовать превосходную оборону, и ни один танк противника преодолеть ее не сможет. Для этого потребуются небольшие силы.

– Тогда некоторое количество войск мы бы вывели во второй эшелон, – заметил генерал Захаров, – создав этим самую глубокую оборону.

– Совершенно верно, – оживился Рокоссовский. – А часть сил мы могли бы перебросить на Клинское направление.

Всесторонне обдумав и обсудив этот замысел, Рокоссовский изложил его командующему фронтом Жукову.

– Я считаю этот замысел неудачным, и его я не могу поддержать, – категорически заявил командующий фронтом. – Приказываю стоять насмерть, не отходя ни на шаг.

– Я понимаю, – сказал Рокоссовский, – на войне может быть ситуация, когда решение стоять насмерть является единственно возможным.

– У нас именно такой случай.

– Я с этим не могу согласиться, – возразил командарм. – Такой приказ правомерен, если преследуется цель – спасение от верной гибели большинства...

– Большинство – это народ, – перебил его Жуков.

– За нашей спиной нет других войск, и если мы погибнем, то путь на Москву будет открыт, – настаивал на своем Рокоссовский.

– Эти доводы здесь неуместны, – дал понять Жуков, что разговор закончен. – Приказываю – ни шагу назад! Стоять насмерть!

Рокоссовский считал, что вопрос об отходе на Истринский рубеж в данной ситуации чрезвычайно важен, и отступать от своего замысла не собирался. Его долг и честь командира, от которого зависят жизни десятков тысяч людей, не позволяли безропотно согласиться с Жуковым. Штаб армии подготовил телеграмму, в которой обстоятельно было мотивировано это предложение, и за подписями Рокоссовского и Лобачева направил в адрес начальника Генерального штаба. Через небольшой промежуток времени был получен ответ. Борис Михайлович Шапошников замысел поддержал и дал санкцию на отвод войск.

Рокоссовский хорошо знал Шапошникова еще по довоенной службе и был уверен, что он наверняка согласовал ответ с Верховным Главнокомандующим.

Командарм в этот же день дал распоряжение об отводе ночью главных сил за Истринское водохранилище. Прежние позиции продолжали занимать усиленные отряды, которые под давлением противника должны были приближаться к переднему краю обороны главных сил. Офицеры связи довели распоряжение до частей.

– Теперь фашисты на Истринском рубеже сломают себе шею, – весело потирал руки Малинин. – Мы вам покажем кузькину мать!

Но долго ликовать не пришлось – последовала телеграмма Жукова: «Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю. Приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни на шаг назад не отступать. Генерал армии Жуков».

– Самодур! – пробормотал себе под нос Малинин и отнес телеграмму командарму.

Рокоссовского эта телеграмма задела за живое, но приказ есть приказ, а он был Солдатом. Пришлось подчиниться.

К сожалению, опасения Рокоссовского оправдались. Противник отбросил наши части на восток, форсировал с ходу Истру и захватил на ее восточном берегу плацдармы. Южнее Волжского водохранилища он прорвал оборону на участке 30-й армии и расширил прорыв. Немцы ввели в бой пять новых дивизий и овладели Солнечногорском, а затем и Клином. Обойдя Истринское водохранилище, противник начал продвигаться на юг в сторону Москвы.

4

На рассвете 23 ноября Рокоссовский и Лобачев находились иа переднем крае левого фланга армии, когда им сообщили, что противник овладел Солечногорском, где оборону по поручению командующего фронтом держал комендант Москвы. Командарм с тревогой взглянул на карту—фашистские войска обтекали 16-ю армию с севера. Это очень опасно. Для прикрытия Ленинградского шоссе нужны резервы, а их нет. Ему удалось с местной почты связаться с начальником штаба фронта Соколовским. Коротко доложив обстановку, он попросил подкрепления.

– Командующий фронтом уже направил в район Солнечногорска группу танков, несколько зенитных дивизионов. Из района Серпухова ждем подкр...

На этом связь оборвалась – снаряд угодил в здание почты. Слева от командующего сверкнул огонь, и его отбросило в сторону взрывной волной. Лобачев подбежал к правому крылу здания, из которого выскочил Рокоссовский. Он на ходу протирал глаза и покрытое копотью лицо.

– Не зацепило? – выдохнул встревоженный Лобачев.

– Кажется, пронесло, – ответил командарм не своим голосом.

К вечеру машина подходила к КП армии. Они несколько часов ехали по выжженной земле, мимо развороченных траншей, ходов сообщений, следов крови. На дорогах неподвижно чернели сгоревшие, взорванные, пробитые танки. Железный запах гари, с одной стороны, вызывал тошноту, а с другой – вселял надежду, что усеивать так густо наши поля танками у немцев не хватит возможностей. Рокоссовский поделился своими мыслями с Лобачевым.

– Алексей Андреевич, нам надо во что бы то ни стало продержаться хотя бы десяток дней. Фашист слишком далеко замахнулся своим бронированным кулаком. Думаю, пробивная сила этого кулака вот-вот иссякнет.

Лобачев не ответил. Командарм глянул на заднее сиденье: генерал, примостившись в углу машины, дремал.

Прибыв в штаб глубокой ночью, командующий приказал начальнику артиллерии Казакову снять с других менее опасных направлений два противотанковых полка и направить их под Солнечногорск.

После двухчасового сна на временном КП в деревне Пешки командарм на рассвете вышел из избы. По небу, усеянному яркими звездами, огненной дугой вспыхнула комета и над горизонтом погасла. Почти до конца села хорошо были видны хаты* за которыми простиралось белое поле. Вокруг деревни время от времени падали снаряды. Они проносились с жалобным свистом и мягко шлепались на землю. Видимо, танки стреляли болванками. Справа от деревни прорезала проклюнувшийся рассвет полоса трассирующих пуль.

Рокоссовский зашел на КП. В избе толпилась группа генералов. Стоял шум. Каждый старался высказать свое мнение по поводу состояния дел в полосе обороны армии. Это были многочисленные представители штаба Западного фронта.

– Что здесь происходит? – спросил командарм.

– Не дают работать! – буркнул Малинин. – Каждый норовит дать указание!

Рокоссовский заметил, что начальник Штаба доведен до белого каления, раз проявляет такую несдержанность.

– Вы что, нам не доверяете? – спросил командарм.

– Н-нет, что вы, – ответил старший из них. – Вы делаете все возможное, чтобы на своем участке отстоять Москву.

– Тогда в чем дело?

– Мужики, хватит тут устраивать балаган! – сказал старший группы. – Поехали в соседнюю армию.

В середине дня Рокоссовский выехал на Истринское направление, где шли тяжелые бои. В течение суток он изучал противника, говорил с людьми, давал советы по укреплению обороны.

Когда он поздно вечером вернулся на КП, Малинин доложил:

– Несколько раз звонили Жуков, Соколовский и уточняли, перешли ли войска в наступление под Солнечногорском.

– Какое может быть наступление, если мы на пределе сил держим оборону?

– Командование фронта изменило задачу войскам, которые мы послали для обороны Солнечногорска.

– Но ведь соединения еще на марше, – возмущенно проговорил Рокоссовский, – и на организацию наступления времени нет.

– Я такие же доводы приводил командованию фронта.

– Ну и что?

– Просили по этому поводу их больше не беспокоить и немедленно начать наступление.

Поспешное, неподготовленное наступление на Солнечногорск, как и следовало ожидать, успеха не имело. Противник быстро подтянул достаточно сил и сначала остановил наступающих, а затем отбросил их в исходное положение. Группа Доватора, поддержанная мизерным количеством танков и артиллерии, несмотря на решительные действия, задачу выполнить не смогла. Многие населенные пункты несколько раз переходили из рук в руки, но одолеть противника не хватило сил. Конница понесла большие потери и вынуждена была перейти к обороне.

. Обстановка была запутанная и сложная. Может быть, поэтому вышестоящие командиры и штабы отдавали распоряжения и приказы, которые не успевали за событиями и, когда доходили до исполнителей, уже не соответствовали сложившейся обстановке. Так было и с наступлением под Солнечногорском. Это хорошо понимал Рокоссовский, но все равно он глубоко переживал потерю людей.

С передовых позиций продолжали поступать тревожные вести. Комайдарм вновь уехал на Истринское направление. Там противник ввел в бой новую танковую дивизию и потеснил наши войска до двух километров вглубь.

Командарм шел по траншее вместе с командиром полка, где противнику удалось потеснить наши войска наиболее болезненно. Здесь обязательно надо было нанести небольшой контрудар, чтобы занять более выгодную позицию и выровнять линию фронта. Командарм перебросил сюда 10 танков Т-34. Медлить было нельзя. Противник наверняка попытается расширить клин и сосредоточить там побольше сил, а следовательно, может нависнуть прямая угроза прорыва фронта. А это – прямой путь на Москву.

Когда все было готово к атаке, командир полка дал команду:

– В атаку, вперед!

Под ураганным огнем противника солдаты боялись высунуть голову и медлили с выполнением приказа. Создавалась угроза отрыва танков от пехоты, и такой важнейший удар мог не состояться.

Рокоссовский мгновение подумал, оценил ситуацию, затем вылез из окопа, встал во весь рост и закурил папиросу. Рвались снаряды, свистели пули, а он стоял и курил, словно ему и сам черт не брат. Казалось, что генерала больше всего занимает приятный дымок папиросы.

И бойцы, восхищенные своим командующим, выскакивали из окопов и с криками «ура» шли в атаку. Возникла такая схватка, что трудно было различить своих и чужих. Через час бой закончился и задача была выполнена полностью. Рокоссовский никогда и никому не рассказывал о том, что он чувствовал в тот момент. Когда он снова прибыл на КП армии, Малинин заметил, что у командующего, когда он доставал из портсигара папиросу, дрожали руки.

Только гораздо позже он узнал от командира полка, каким до безумия храбрым может быть его командующий армией.

Рокоссовский и Малинин весь вечер обзванивали части и соединения, уточняли обстановку и занимаемые ими позиции. Ночью, когда они собирались вздремнуть, дежурный доложил, что командарма вызывает по ВЧ Сталин. Рокоссовский шел к аппарату и думал о том, что опять будет взбучка, как и от командующего фронтом, за то, что части армии потеснены на отдельных участках обороны. Командующий взял трубку.

– Рокоссовский у аппарата.

– Здравствуйте, Константин Константинович, – послышался спокойный голос Сталина.

– Здравия желаю, товарищ Верховный Главнокомандующий!

– Как обстановка на Истринском рубеже?

– Кое-где, товарищ Сталин, нас потеснили, но мы принимаем меры...

– О ваших мерах противодействия говорить не надо, – мягко перебил его Сталин. – Вы скажите, тяжело ли вам?

– Да, товарищ Сталин, тяжело.

– Прошу продержаться еще некоторое время, мы вам поможем... До свидания, товарищ Рокоссовский.

Такое внимание Верховного, его теплый отеческий тон подбодрил командарма, еще больше укрепил уверенность в исходе битвы под Москвой.

К утру следующего дня прибыла обещанная помощь – два противотанковых полка, три батальона танков и полк «Катюш».

Все понимали: святая обязанность каждого – продержаться еще немного. Жуков тоже чем мог старался подкрепить ослабевшие войска.

К Москве по решению Ставки подтягивались войска, создавался стратегический резерв. Разведка доносила, что фон Бок втянул в бой все резервы. В конце ноября на КП Крюково Рокоссовского снова вызвал Сталин.

– Константин Константинович, вам известно, что в районе Красной Поляны появились немцы?

, – Да, известно.

– Фашисты могут начать обстрел столицы крупнокалиберной артиллерией.

– Мы подтянули сюда силы с других участков и сделаем все, чтобы гитлеровцев оттуда выбить.

– Хорошо. Мы подбросим вам войска из московской зоны обороны.

Был подготовлен контрудар, и немцы с большими потерями отошли на 4-6 километров. Шли бои по всему участку фронта, но основной удар наносился на участке 16-й армии. Особенно жестокие схватки продолжались у деревни Крюково, которая неоднократно переходила их рук в руки.

И все-таки под конец московского сражения силы противника были на исходе, чувствовалось на всем фронте, что фашисты выдыхаются.

Глава восьмая 1

Гитлеровская военная машина дала сбой. Немцы оказались в трудном положении. В ходе сражения под Москвой немецкая армия потеряла 38 дивизий, понесла огромные потери в живой силе и технике, лишилась лучших своих кадров. Был уволен из армии главком сухопутных войск фельдмаршал Браухич, снят с должности командующий группы «Центр» фельдмаршал фон Бок, отстранен от должности командующий танковой армией Гудериан.

Ставкой Верховного Главнокомандования было принято решение о контрнаступлении под Москвой. Для этого уже были готовы три резервные армии.

Рокоссовский возвращался с совещания, где командующий фронтом Жуков поставил задачи армиям на контрнаступление.

Бронетранспортер шел по заснеженному шоссе, которое было забито колоннами машин, танками, тягачами. По дороге возникали заторы, и пришлось ползти со скоростью пешехода.

Он с каким-то особым чувством сострадания смотрел на разрушенные дома, покореженные снарядами деревья, валяющиеся по обочинам дороги машины. Отсюда были выбиты немцы только три дня назад.

До командного пункта армии он добрался к обеду. Село, где он располагался, стояло в лесу, в стороне от больших дорог, и поэтому отступающие фашисты его не сожгли. Домик, который для него подготовили, был стареньким, но еще крепким. Из одного окна был виден сосновый лес, из другого – холмистое заснеженное поле.

Сняв трубку, командарм передал Малинину распоряжение, чтобы все участники совещания зашли к нему. ,

Рокоссовский подробно обрисовал обстановку, совместно с Малининым поставил задачу каждому соединению. Он дал время начальникам служб на уточнение задач своим подчиненным.

– За оставшиеся сутки мы должны подтянуть к наступающим войскам все приданные нам силы, – сказал командарм в заключение, – а они немалые – это стрелковая дивизия, 15 полков, около 70 установок «Катюш».

Он поблагодарил командиров, политработников за стойкость и мужество в боях за Москву и попросил штаб ускорить подготовку материалов по наградам.

Увлеченный наступательными делами, заботами, Рокоссовский не заметил, как наступили сумерки и порученец опустил на окнах черные шторы, зажег керосиновую лампу. Поздно вечером он зашел к Малинину, еще раз уточнил некоторые вопросы по предстоящему наступлению.

Когда командарм собрался уходить, Малинин сказал:

– Звонил Говоров и спрашивал – не видел ли я его позолоченную трубку, очень ценный для него подарок. Велел спросить, на всякий случай, у вас.

– Она у меня, и я ее вручу Леониду Александровичу при личной встрече, – улыбнулся Рокоссовский.

– Что это за история с трубкой?

– Когда ты был на рекогносцировке, – командарм сел за стол и закурил, – к нам на КП неожиданно нагрянул Жуков и привез с собой командарма пятой армии Говорова, нашего соседа слева. Увидев командующего фронтом, я приготовился к разносу. Тог-

на Истринском направлении противнику удалось потеснить нашу дивизию. Я доложил обстановку научастке армии и стал ждать, что же будет дальше. Обращаясь ко мне, Жуков заявил: «Что, немцы опять вас гонят? Сил у вас хоть отбавляй, а вы их использовать не умеете! Командовать не умеете!.. Вот у Говорова противника больше, чем перед вами, он держит его и не пропускает. Вот я его привез сюда для того, чтобы он научил вас. Как нужно воевать». «Против 5-й армии действуют только пехотные дивизии, – заметил я, – а против нас танковые и механизированные». «Все равно он умеет воевать лучше вас», – сказал Жуков.

«Спасибо, – проговорил и. – Учиться дикому не вредно».

– Оставив нас с Говоровым, – продолжал Рокоссовский, потушив сигарету в пепельнице, – Жуков ушел в соседнюю комнату. Мы принялись обмениваться взглядами на действия противника и мнениями о том, как ему противостоять. Вдруг, хлопнув дверью, вбегает Жуков. Вид у него был грозный и возбужденный. Повернувшись к Говорову, он срывающимся голосом, закричал: «Ты что? Кого ты приехал учить? Рокоссовского? Он отражает удары всех танковых дивизий и бьет их! А против тебя пришла какая-то паршивая пехота и погнала на десятки километров!.. Вон отсюда!!.. Если не восстановишь положения...» Он так загнул, что хоть уши затыкай.

Малинин расхохотался таким смехом, что, казалось, его красное лицо может лопнуть от перенапряжения.

–Бедный Говоров, – усмехнулся командарм, – не мог вымолвить ни слова. Он тут же ретировался, забыв на столе свою трубку.

~ А что там произошло с армией Говорова? – уточнил Малинин, вытирая слезы.

– В этот день с утра противник, подтянув моторизованную дивизию, перешел в наступление и продвинулся до 15 километров. Это как раз в то время, когда они ехали к нам.

Близко к полуночи Рокоссовский зашел в свой домик, разделся и залез под одеяло. Впервые за многие дни обстановка на фронте была спокойной и можно было без спешки передохнуть, собраться с мыслями.

■ Многообразная и беспокойная жизнь заполнила все его существо*'Мысли его постоянно вертелись вокруг армейских дел. Он ду-мал о Панфилове и жалел, что он не дожил до того дня, когда еГО гвардейцы-панфиловцы пойдут в атаку на фашистов. Мысли уст-

ремились к Доватору – таких мужественных и способных командиров, как он, ему редко приходилось встречать на военных дорогах. Но его измотали непосильными задачами, и теперь в каждом полку кавалеристов осталось лишь по 60-100 бойцов. Он вспомнил командира 1-й гвардейской танковой бригады, который после тя-желых боев обратился в Военный Совет армии с просьбой предоставить бригаде два-три дня на приведение материальной части в порядок. И он, командарм, поступил несправедливо, дав ему ответ;

«Обстановка сейчас такая, что нет времени думать о передышке, ценность представляет каждый солдат, если он вооружен. Деритесь до последнего танка и красноармейца. Этого требует обстановка. Налаживайте технику в процессе боя и походов». Конечно, неутешительная телеграмма. Но выхода другого не было – противник едва не прорвал оборону именно у него, у Катукова, на Истринском направлении.

Незаметно мысли перекинулись на жену и дочь. На его запросы в соответствующие инстанции пока никто толком не ответил. Да и сколько он сделал этих запросов – всего лишь три. Не до этого теперь людям – все работают на борьбу с фашизмом и личные дела ушли на второй план.

Через несколько минут он забылся крепким солдатским сном.

2

В начале декабря в Подмосковье пришла настоящая зима. Температура воздуха понизилась до 30 градусов. Искристый снег, словно живой, скрипел под ногами солдат. Сугробы, как северные медведи, катались по полям. Дышал стужей и сыпал в глаза снег. Из труб уцелевших деревенских изб поднимались темно-голубые клубы дыма и мягкой куделью стлались по земле. В глубоком снегу, будто трудолюбивые кроты, бойцы рыли траншеи и ходы сообщений. Команды подавались вполголоса -чувствовалось напряжение перед наступлением.

В 10 часов утра 7 декабря после 13-минутной артиллерийской подготовки части 16-й армии начали атаку крюковского укрепленного узла немцев. Сражение продолжалось днем и ночью. Только 8 декабря Крюково и соседние населенные пункты были освобождены. На поле боя фашисты оставили 54 танка, 120 автомобилей и два 300-миллиметровых орудия, из которых они собирались обстреливать Москву. Так армия Рокоссовского начала наступление под столицей.

Вечером готовилось распоряжение войскам на следующий день наступления.

– Гитлеровцы поспешно отходят на заранее подготовленный рубеж, – докладывал Малинин. – Наступление развивается успешно. – Низкорослый, крепкий, он склонил русую густую шевелюру над картой и уверенным, чуть более бодрым, чем обычно, голосом продолжал: – Соседняя 20-я армия, тоже продвигается вперед, хотя и замедленными темпами. Сосед слева, 5-я армия, идет на запад.

В это время открылась дверь и с шумом ввалилась целая ватага корреспондентов газет, радио и кинооператоров. Они всегда были желанными гостями в армии Рокоссовского и находили там внимание и поддержку. Но в этой обстановке они явно мешали работать – пытались брать интервью у командарма и Лобачева.

Не желая обижать представителей прессы, Рокоссовский нашел выход. Взглянув на тикавшие на стене часы-ходики, где вместо гирь висели грузила, завернутые в просаленные кусочки брезента, он, подмигнув Лобачеву и Малинину, сказал:

– Товарищи, будьте осторожны и не дотрагивайтесь до этих часов.

– Почему? – спросил оператор.

– Они заминированы.

Рокоссовский сказал это самым серьезным тоном, а эти люди уже хорошо знали, что командарм пользовался репутацией человека, способного пренебречь смертельной опасностью. Через несколько секунд прессу как корова языком слизнула.

– Меня больше всего беспокоит Истринское направление, – сказал Рокоссовский.

– Мы не воспользовались как следует этим рубежом, гитлеровские генералы своего шанса не упустят, – сказал Лобачев.

– Я тоже так думаю, – поддержал его Малинин. – Тут надо кумекать, что мы можем им противопоставить.

– Преодолеть с ходу этот рубеж мы не сможем, – сказал командарм и подошел к карте. – А что, если создать две подвижные группы и поставить им задачу обойти водохранилище? Катуков со своими танкистами обойдет его с юга, танкисты Ремизова это же Самое сделают с севера.

– Оригинальный замысел, – улыбнулся Лобачев.

– Я тоже «за», – произнес Малинин.

– Раз есть поддержка этой идеи, то давайте оформлять распоряжение, – по-юношески задорно сказал Рокоссовский.

Вскоре бои шли на подступах к Истринскому рубежу. Командарм находился в центре полосы наступления, где сражались сибиряки Белобородова.

Только что прошел легкий снежок; холодный северный ветер, постоянный спутник нынешнего декабря, гнал по небу серые клочья облаков; в промежутках между ними выглядывала луна, словно уточняла, что творится на поле боя. В ее тусклом свете на мгновение появлялись танки, а за ними – нестройные колонны солдат. В .валенках, шубах и маскхалатах они едва поспевали за рычащими машинами, стараясь не упустить снежную колею. Сибиряки с ходу сминали разрозненные отряды противника, прикрывавшие отход основных сил, и стремительно приближались к реке Истре.

Утром 13 декабря во всех центральных газетах на первых страницах были напечатаны портреты командующего фронтом Жукова и командующих армиями, в том числе и Рокоссовского. Под портретами крупным шрифтом было набрано сообщение Верховного Главнокомандования о первых шагах контрнаступления под Москвой. Были там и такие строки: «Войска генерала Рокоссовского, преследуя 5-ю, 10-ю и 11-ю танковые дивизии, дивизию СС, 35-ю дивизию противника, заняли город Истру». С этого момента Рокоссовский перестал быть для советского народа генералом «Р» (так официально называла его пресса). Не раз битый противник знал это имя уже давно.

Отступая, фашисты уничтожили все переправы на реке Истре и взорвали дамбу на водохранилище. Гигантский поток воды, разлившийся до 50 километров, преградил путь наступающим. Отдельные подразделения пытались преодолеть водный поток с ходу, но их постигла неудача, и они вынуждены были вернуться на восточный берег. В этот момент Рокоссовский ввел в бой подвижные групцы. Они создали угрозу окружения гитлеровцев, и те начали отходить.

Одновременно дивизия Белобородова приступила к форсированию бушующего ледяного потока. Командарм наблюдал за переправой. Правый берег Истры, где находились немцы, был покрыт лесом и возвышался над противоположным берегом. Оттуда, не переставая, летели снаряды и мины.

Командиры отдавали распоряжения и вместе с подчиненными садились на плоты, ворота, заборы, бревна, коряги и шестами, досками, руками приводили их в движение.

Рокоссовский увидел в бинокль, как один плот закрутило, завертело в водовороте; через мгновение он мог оказаться в пучине и нескольким десяткам людей грозила гибель. С соседнего парома бросился в воду солдат, успел поймать трос и передать его подоспевшим саперам. В этот момент смельчака накрыла льдина, и больше его никто не видел. Командарм успел заметить только, что у солдата были светлые волосы.

– Афанасий Павлантьевич, – повернулся он к Белобородову, -представьте героя к награде.

Подошел связист и передал, что генерал-лейтенанта требует Жуков.

Рокоссовский зашел в машину связи, где было тепло и по сравнению с суетой переправы по-домашнему уютно. Посмотрев на аккуратно одетых девушек, стоявших по команде «смирно», командарм улыбнулся.

– Вольно, красавицы, соедините меня, пожалуйста, с командующим фронта.

После приветствий Жуков спросил:

– Мне доложил Малинин, что противник начал покидать Истринский рубеж? Это так?

– Да, это так. С севера и юга успешно пробиваются танковые группы Катукова и Ремизова, и над немцами нависла угроза окружения, вот они и сматывают удочки.

– Прекрасно. Чья это идея?

– Наша.

– Как думаешь, дивизия Белобородова форсирует взорванное водохранилище?

– Я не думаю, а знаю, что форсирует.

– Подкрепление нужно? – в голосе командующего чувствовалось удовлетворение.

– На сей раз-нет. Противник обнаружил свои неподвижные огневые точки, и нам хватит для их подавления дивизиона «Катюш».

– Хорошо, – сказал Жуков. – Было бы так везде.

– Товарищ командующий, попили бы с нами чайку, – сказала одна из связисток.

– Я бы не отказался, милые девушки, но нет времени, – проговорил Рокоссовский и вышел.

Преодолев Истринский рубеж, войска 16-й армии с боями продолжали продвигаться на запад.

Победа советских войск под Москвой для Западного мира свалилась как снег на голову. Привыкшие к немецким победам, его политики с некоторым сомнением и недоверием воспринй* мали информационные сообщения СССР. Приглашенный для осмотра мест боев в Подмосковье министр иностранных дел Великобритании Э. Иден, видимо, неслучайно оказался на участке армии Рокоссовского.

Ленинградское шоссе, по которому следовал кортеж с берегов Альбиона, было завалено немецкими танками, артиллерийскими орудиями, автомашинами всех стран Европы, кругом валялись тысячи трупов фашистов, которые еще не успели убрать. Завоеватели, топтавшие землю Крита и Нордкапа, Варшавы и Дюнкерка*, Салоник и Парижа, нашли бесславную смерть в снегах русского Подмосковья.

Энтони Иден, ошеломленный увиденным, признал: «Успех действительно прекрасный, ничего не скажешь».

Но с каждым днем оборона противника становилась прочнее, а силы наступающих постепенно шли на убыль. Дивизии 16-й армии насчитывали всего лишь по 1200-1500 человек. Попытка советских войск во второй половине декабря продолжить наступление успеха не имела. В начале января контрнаступление под Москвой закончилось. Фашисты были отброшены от столицы на 100-300 километров.

Глава девятая 1

Ставка Верховного Главнокомандования, окрыленная успехом, приняла решение продолжать наступление, 16-я армия вела боевые действия не на левом, а на правом крыле Западного фронта. В первые дни сражения она выбила немцев из четырнаг дцати населенных пунктов, превращенных фашистами в сильные узлы сопротивления. Но управлять своей армией дальше командарму не пришлось.

В конце января Рокоссовского неожиданно вызвали в штаб Западного фронта. Машина шла по расчищенному грейдерами шоссе. День был морозным и солнечным. На деревьях, покрытых инеем, висели телефонные провода; снег до слез слепил глаза, и генерал жалел, что не взял с собой светозащитные очки.

Вскоре показался шлагбаум контрольно-пропускного пункта. Рядом с сугробом бугрилась землянка. У шлагбаума стояли два автоматчика в полушубках. Один из них поднял вверх руку и подошел к машине.

– Разрешите документы!

Рокоссовский расстегнул полушубок и достал удостоверение личности.

– Можете следовать дальше, – сказал солдат и, повернувшись к напарнику, крикнул:

– Пропустить!

Тот нажал рукой на короткий конец шлагбаума, к которому на другом конце был подвешен кусок железа, и освободил дорогу.

Чем ближе подъезжала машина к КП фронта, тем реже встречались следы прошедших боев и все белее становился снег. Под вечер Рокоссовский уже доложил командующему фронтом о прибытии.

– Наступающая на крайнем левом фланге нашего фронта 10-я армия генерала Голикова, – говорил Жуков рублеными фразами, – не справляется со своими задачами. Она позволила противнику овладеть крупным железнодорожным узлом Сухнничи н его окрестностями. Таким образом, перерезаны пути снабжения левого крыла нашего фронта. Во что бы то ни стало надо отбить Сухиничи.

– Но это же не наше направление, – сказал Рокоссовский, недоумевая.

– Как будто я не знаю! – повысил голос Жуков. – Мы предлагаем тебе – передать личный состав и технику 5-й армии, а со своими управлениями и штабом немедленно отбыть под Сухиничи.

– Ему уже приходится передавать свои войска за пять месяцев в третий раз, – пояснил Лобачев. – Не много ли?

– Этого требует дело, – ответил Жуков. – Сухиничи должны быть нашими.

– Были бы силы, – произнес Рокоссовский.

– Голиков передаст вам пять стрелковых дивизий, танковую бригаду и два лыжных батальона, – сказал начальник штаба фронта Соколовский.

– Разве это силы, – усмехнулся Рокоссовский.