Текст книги " Рокоссовский: терновый венец славы"

Автор книги: Анатолий Карчмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 38 страниц)

– А вот об этом вы могли бы и не говорить, – улыбнулся Чуйков. – Хотя бы ради приличия.

Генералы, переглянувшись, промолчали. После допроса их направили в штаб фронта.

7

Войска Донского фронта рассекли окруженную группировку немцев пополам. Паулюс сообщил в ставку Гитлера: «Катастрофа неизбежна. Для спасения еще оставшихся в живых людей прошу немедленно дать разрешение на капитуляцию». На следующий день он получил ответ. «Запрещаю капитуляцию! – радировал Гитлер. – Армия должна удерживать свои позиции до последнего человека и до последнего патрона».

Шестая армия была гордостью фюрера. Ее дивизии формировались из «чистокровных арийцев», зачастую исключительно из молодежи в возрасте от 20 до 27 лет.

Командующий 6-й армией генерал-полковник Фридрих Паулюс сидел за столом в своем КП в подвале сталинградского универмага и тупо смотрел на карту Европы, вспоминая свою головокружительную карьеру во время службы в рейхсвере и вермахте. Это он, Фридрих Паулюс, будучи первым оберквартир-мейстером*, являлся одним из главных участников разработки плана нападения Германии на Россию. И вот что теперь из этого получилось. Его прославленные войска непобедимой 6-й армии разбиты и агонизируют. Он достал из кобуры пистолет и безумными глазами уставился в его черное отверстие, но, ощутив дрожь во всем теле, положил его в стол. Ведь ему исполнилось только 52 года. Он только что отметил свой день рождения с начальником штаба армии. «Рано, рано уходить из жизни», – подумал он.

Наверху сотрясали землю разрывы снарядов. От каждого такого взрыва заходилось сердце, стучало в висках. Высокий, худой, с осунувшимся не по годам лицом, поседевший за несколько дней штурма, он напоминал человека, который выброшен на необитаемый остров после жестокого кораблекрушения и обречен на гибель.

Опустив седую голову, он ходил по ковру, курил одну сигарету за другой и, словно перед кончиной, вспоминал свою жизнь. Исполнилось 33 года, как он служил в германской армии. Первую мировую войну начинал строевым офицером. После поражения немецкой армии в 1918 году он не ушел, как другие, в отставку, а продолжал служить. Как хорошо складывалась его жизнь, когда Гитлер пришел к власти. Он сразу же сталначаль-ником штаба армии, которой командовал сам генерал-фельдмаршал Рейхенау*. С этой армией осенью 1939 года он прошел Польшу, а в 1940 году громил Францию.

Его армии поручались наиболее ответственные задачи. Это его армию Гитлер бросил на восток. Сколько было славных побед на Украине, под Харьковом. Фюрер ему доверял. Именно поэтому он поручил его армии захватить Сталинград.

Паулюс закурил очередную сигарету и продолжал топтать трофейные ковры до тех пор, пока не принесли ему телеграмму. В ней говорилось о том, что Гитлер наградил его «Дубовым лист том» к рыцарскому ордену Железного креста и присвоил ему звание генерал-фельдмаршала. Прочитав телеграмму, Паулюс сел за стол и вслух произнес:

– Это, вероятно, означает приказ о самоубийстве. Такого, , мой фюрер, ты от меня не дождешься. Жизнь у каждого человека одна.

Чтобы не слышать грохота взрывов, он включил на полную громкость радиоприемник. После истеричного выступления Геббельса диктор передал сообщение ставки Гитлера: «Русские предлагают 6-й армии сдаться, но все без исключения продолжают драться там, где стоят».

Паулюс выключил приемник и зашел в комнату к начальнику штаба, который сидел за столом, окутанный табачным дымом.

8

Шёл завершающий этап операции. На НП в армии Батова было необычное оживление. Наблюдательный пункт был оборудован в основании насыпи окружной железной дороги. Стереотрубы, будто головы удавов, едва заметно вертелись между шпалами.

Рокоссовский, Телегин, Воронов и Казаков наблюдали за последними залпами орудий Сталинградской битвы. После трех -пяти минут артподготовки из блиндажей, подвалов, из-под танков и машин, из окопов выползали фашисты. Одни метались, бежали, другие падали на колени и поднимали к небу руки.

После артподготовки началась атака. Организованного сопротивления уже не было. Сотни, тысячи гитлеровцев сдавались в плен.

Утром 31 января генерал-фельдмаршал гитлеровской армии Фридрих Паулюс вместе со штабом сдался в плен воинам генерал-полковника Рокоссовского*. Еще днем командующий фронтом и маршал артиллерии Воронов вернулись в штаб фронта в Зварыгино.

Вечером этого же дня у домика, куда должны были прибыть военнопленные, царило всеобщее возбуждение – люди ликовали, поздравляли друг друга, у некоторых ifa глазах сверкали слезы радости. Рокоссовского и Воронова донимали вездесущие журналисты, писатели, операторы кинохроники.

– Не надо устраивать из этого спектакль, – сказал командующий фронтом. – Будем допрашивать Паулюса без посторонних лиц. Разрешаем присутствовать только одноМу оператору Роману Кармену.

Паулюса привезли глубокой ночью. По дороге он спросил у переводчика:

«Как можно узнать – кто маршал Воронов, кто генерал Рокоссовский?»

Переводчик подробно описал их.

Запела деревенская дверь, и в комнату, где находились Рокоссовский и Воронов, вошел Паулюс. Он остановился и поднятием правой руки приветствовал советских военачальников, сидевших за небольшим столиком. Рядом с ним находился переводчик Белозеров.

– Подойдите к столу и сядьте, – предложил Воронов.

Паулюс сел и внимательно посмотрел сначала на Рокоссовского, потом на Воронова.

На болезненном и худом лице Паулюса бегали усталые глаза. Левая часть лица время от времени нервно подергивалась; он не находил места.своим длинным дрожавшим рукам. Воронов подвинул к нему лежавшую на столе коробку папирос.

– Курите!

– Данке, – ответил Паулюс, но курить не стал.

– У нас к вам всего лишь несколько вопросов, генерал-полковник, – продолжал Воронов.

– Простите, – прервал его Паулюс, – я генерал-фельдмаршал, Телеграмма о присвоении мне этого звания пришла недавно, и я не успел поменять форму. – Он снова внимательно оглядел Рокоссовского, будто уточняя, что именно этот генерал опозорил его на весь мир и нанес его армии самое сокрушительное поражение. – Кроме того, я надеюсь, что вы не будете заставлять меня отвечать на вопросы, которые вели бы к нарушению военной присяги.

– Таких вопросов мы касаться не станем, господин генерал-фельдмаршал, – сказал Воронов. – Мы предлагаем немедленно отдать приказ группе ваших войск в северо-западной части Сталинграда прекратить сопротивление.

– Это даст возможность избежать лишних жертв, – добавил Рокоссовский, закуривая. – Он протянул пачку папирос Паулюсу. – Курите. ,

Тот глянул на генерала, в знак благодарности кивнул головой, дрожащей рукой взял папиросу. Медленно прикурив и затянувшись дымом, Паулюс начал отвечать на вопросы.

– Я не могу принять ваше предложение, – сказал он. – В настоящее время я являюсь военнопленным и мои приказы не имеют силы. Северная группа войск имеет своего командующего и продолжает выполнять приказ Верховного командования германской армии.

– В таком случае вы будете нести ответственность за напрасную гибель своих подчиненных, – сказал Рокоссовский. – Я располагаю силами и средствами, достаточными для их полного уничтожения. Если вы не отдадите приказа и будете настаивать на своем, то завтра с утра мы начнем наступление и эту группировку уничтожим.

Но Паулюс отказался снова и в свое оправдание привел те же аргументы.

– Теперь перейдем ко второму вопросу, – произнес Воронов. – Какой режим питания вам необходим, чтобы не вредить вашему здоровью? То, что вы больны, мы узнали от Вашего армейского врача.

Паулюс поднял удивленно брови, мельком, глянул на Белозерова и, медленно подбирая слова, ответил:

– Мне ничего особенного не нужно. Я прошу лишь, чтобы вы хорошо относились к раненым и больным моей армии. Это единственная моя просьба.

– Эта просьба будет выполнена, – сказал Воронов. – В нашей армии, в отличие от немецкой, к пленным, особенно к раненым и больным, относятся гуманно. Я должен вам сказать, что наши врачи встретились с большими трудностями. Ваш медицинский персонал бросил на произвол судьбы переполненные госпитали. Думаю, вы понимаете, как трудно в такой обстановке Заладить нормальное лечение десятков тысяч ваших солдат и офицеров.

Воронов встал, давая понять, что разговор окончен.

Паулюс вытянулся, высоко поднял правую руку, повернулся и вышел из комнаты.

– Каков гусь? – произнес Рокоссовский.

– Чего-чего, а форсу у него хватает, – улыбнулся Воронов. Командующий фронтом зашел в соседнюю комнату.

– Михаил Сергеевич, немедленно передай командармам, что поставленная перед ними задача остается в силе. Сегодня до обеда очаги сопротивления должны быть подавлены.

Па следующий день в донесении Верховному Главнокомандующему сообщалось:

«Выполняя Ваш приказ, войска Донского фронта в 16.00 2.11.43 года закончили разгром и уничтожение сталинградской группировки врага. В связи с полной ликвидацией окруженных войск противника боевые действия в городе Сталинграде прекратились».

На плечи командующего фронтом легли теперь другие задачи: следовало подвести итоги операции, надо было разобраться с пленными, которых насчитывалось около ста тысяч, предстояло подобрать и похоронить почти сто пятьдесят тысяч убитых.

Но вечером 2 февраля было получено указание Ставки: Воронову и Рокоссовскому 4 февраля прибыть в Москву.

В тот же день в штаб фронта прибыли документы о присвоении отдельным военнослужащим званий Героя Советского Союза. Член Военного Совета А.С. Чуянов уехал в Сталинград на митинг и там собирался вручить высокие награды, а Рокоссовский вызвал к себе Белозерова, вручил ему Звезду Героя и дал двухнедельный отпуск для розыска семьи.

– Вернешься в часть, доложи Малинину, и он тебя направит к моему новому месту службы, – сказал на прощание Рокоссовский. – Когда приедешь, найдем время, чтобы отметить это знаменательное событие.

9

Перед отъездом в Москву Рокоссовский не мог не встретиться с командующими армиями, воевавшими под Сталинградом. Время было ограничено и позволяло увидеть только тех, кто был поближе и воевал на направлениях главного удара.

На землю опустились сумерки, когда он выехал к месту встречи. Была морозная тихая ночь. Вездеход пробирался по дорогам, где только что прошли тяжелые бои. В лунном свете виднелись воронки, вокруг них торчали разбитые, перевернутые вверх тормашками грузовые мащины, покореженные орудия, обуглившиеся танки, темнела кухня с пробитым навылет котлом, из которого тянулись застывшие на морозе ручейки какой-то пищи. То и дело попадались обрывки проволоки, валялись консервные банки. Везде на поле боя возле воронок, возле машин и танков – трупы в грязных, землистых мундирах, с перекошенными лицами, в невероятных позах.

Он посмотрел на часы. Было уже четыре часа утра – надо торопиться. До встречи, назначенной на 10 часов, хотелось отдохнуть хотя бы пару часов.

На дороге, где не было видно следов войны, он пересел ^из бронетранспортера в машину. Вскоре он откинулся на спинку сиденья и крепко заснул. 3 февраля в необычной тишине, установившейся в природе после кровопролитных и изнурительных боев, под синим небом и ярким солнцем, на высоком берегу Волги, с солдатскими кружками в руках, обнявшись, как родные братья, стояли генералы: Рокоссовский, Чистяков, Чуйков, Батов и Шумилов. Лица полководцев искрились, как снег на солнце. Сильными командирскими голосами они тянули мелодию песни:

Во-о-о-лга, Во-о-о-лга-а, ма-а-ать родн-а-а-я!

Во-о-лга, ру-у-усская река-а-а.

Не вида-а-ала ты пода-а-арка-а От донско-о-ого ка-а-а-зака-а.

По льду уже тянулись вереницы подвод и пешеходов. Жители города возвращались в родные места. Услышав мелодию любимой песни, люди останавливались и, прикрывая глаза от солнца_гсмотрели вверх. Они были удивлены не только потому, что давно не слышали песен, но их больше всего удивляло, что это поют генералы. И это вселяло в людей надежду, что фашисты сюда не вернутся. Генералы обменялись дружескими тостами. Рокоссовский поблагодарил каждого за вклад в общую победу в Сталинградской битве и обещал сделать все, чтобы их фронтовые дороги не расходились в разные стороны. Если потребуется, он готов будет выйти на Верховного.

Тепло попрощавшись с командармами, Рокоссовский поехал на встречу с членом Военного Совета Донского фронта, председателем городского комитета обороны Алексеем Семеновичем Чуяновым, обещавшим вкратце познакомить его с тем, что осталось от города.

На машинах и пешком они с трудом пробирались по развалинам Сталинграда. Осмотрев подвал универмага, где располагался штаб Паулюса, они зашли в подвал соседнего здания, в котором находился немецкий военный госпиталь. Их встретил майор – главный врач госпиталя. Трясущимися губами немец доложил о состоянии и нуждах госпиталя. В помещении стоял трупный запах, стонали раненые и умирающие. Рокоссовский повернулся к сопровождавшему его начальнику медслужбы армии Чуйкова.

– Переведите их отсюда в более подходящее помещение. Дайте медикаменты и питание.

У немецкого врача, когда смысл перевода дошел до его сознания, на глазах появились слезы.

Генерал-полковник, наклонясь, чтобы не удариться головой о верхнюю перекладину, вышел из подвала на свежий воздух. Он достал пачку папирос.

– Алексей Степанович, вы курите?

– Нет, но сейчас закурю.

– Коротка память у немцев, – сказал Рокоссовский, прикуривая. – Почти двести лет тому назад, в результате разгрома Пруссии в семилетней войне, чудом оставшийся в живых Фридрих Второй, завещал своим потомкам две истины. Первая – наиболее опасным из всех противников считать Россию. И вторая -всякая длительная война для Пруссии губительна.

– Да, – произнес Чуянов, – Фридрих Второй зрил в корень. -Они продолжали ходить по развалинам города и видели, как по разбитым улицам от центра Сталинграда тянутся бесконечные колонны пленных.

Немцы плелись, едва волоча ноги, обмотанные в рваное тряпье. Согнутые в три погибели, ♦завоеватели», одетые в разноцветную ветошь, войлок, коврики, мешки, представляли жалкое зрелище.

– Характерная, я бы сказал, трагикомическая деталь, -сказал Чуянов, глядя на эту пеструю толпу. – Черт подери! Без сожаления оставили свое битое войско, но, когда где-то затерялась расческа и зажигалка «с прыгающим чертиком» у начальника штаба 6-й армии генерала, Шмидта, он поднял шум..

Рокоссовский и Чуянов подъехали к станции. Вдоль железной дороги и вокруг здания разбитой товарной станции, сняв штаны, то и дело вставали и приседали военнопленные. Одни держались за ремни, а другие махнули на все рукой и на морозе светили голыми задами.

– Что здесь происходит? – улыбнулся генерал.

– Сейчас уточним, – нахмуренно ответил Чуянов и, вызвав начальника станции, спросил: – Это что еще за комедия?

– Мне дали пленных на погрузочно-разгрузочные работы.

– Ну и правильно, – произнес Чуянов – Едят наш хлеб -пусть работают!

– Сегодня мы разгружали семена клещевины, Я их предупреждал, чтобы не ели, а они налопались, и вот результат. Ведь из клещевины делают касторовое масло.

Рокоссовский взглянул на старательно встававших и приседавших пленных и, вспомнив окопную радиопередачу, весело сказал:

– Вот вам и буль-буль Вольга!

Утром следующего дня завершение великой битвы на Волге закончилось многотысячным митингом. А в это время самолет с Рокоссовским и Вороновым был уже в воздухе. Видимость была хорошая, но прижиматься к земле, как во время полета с Жуковым четыре месяца тому назад, не было необходимости. Фронт ушел далеко, и у авиации противника было много других забот. Оба пассажира сидели молча – за время боев наговорились вдоволь. Рокоссовский время от времени поглядывал в иллюминатор. Самолет медленно плыл над белым безмолвием, изредка задевая крылом мягкие, как лен, облака. Он думал о встрече с семьей.

Глава шестнадцатая 1

. Майор Белозеров пробыл несколько дней в Москве, пытаясь найти жену и сына. В их квартире уже жили другие люди, и они ничего не знали о тех, кто жил здесь раньше. Через дальних родственников ему все-таки удалось уточнить, что в самом начале войны семья уехала в Куйбышев. Он писал письма родителям Ольги, но ни разу ответа не получил.

До конца отпуска оставалось более десяти суток, и он решил ехать в Куйбышев. Было девять часов вечера. Он сложил в чемоданчик вещи и начал рассматривать подарки жене и сыну. Спортивный костюм Сашеньке доджей быть впору: он как раз рассчитан на мальчика восьми лет. Простенький материал, но где теперь возьмешь другой? Он поставил на стол теплые ботиночки, которые удалось купить у входа в метро, – подарок жене. Он изучал их вблизи, а потом отошел на пару шагов и, склонив голову, подумал: «Они должны подойти Оле». Он запаковал подарки и перевязал их лентой. В одноместном номере – его поместили туда как Героя Советского Союза – было жарко и душно. Он снял китель и приоткрыл форточку. В домах мелькали огни, на площади во весь рост стояла скульптура Сталина со снежной шапкой на голове. Вокруг площади мелким потоком текли машины. После тюрьмы и окопной жизни этот пейзаж был ему в диковинку.

Белозеров вскоре залез под одеяло, но уснуть сразу не мог: не давала покоя мысль о семье. За пять лет разлуки могло произойти столько событий, о которых невозможно и догадаться. Вглядываясь в густую темноту, он вспоминал времена знакомства со своей будущейженой. После окончания Высшего коммунистического института просвещения России ему уже шел 34-й год. Белозеров приехал в родные места отдохнуть и там познакомился с Олей. Они долго тогда бродили по живописному берегу Волги, ослепленные любовью, и были убеждены, что им никогда не грозит разлука. Прежде чем уснуть, он еще долго перебирал в памяти семейные страницы, и чем дольше это делал, тем тревожней становилось на душе.

Он поднялся рано утром и поехал на вокзал. Ровно в 5 часов поезд отошел от перрона. Белозеров занял свое место на верхней полке и проспал несколько часов подряд. Под вечер поезд остановился на каком-то полустанке и против вагона оказалось пятиэтажное здание, очень похожее на тюрьму. Поезд уже отошел от остановки, и за окном появились новые пейзажи, но перед глазами Белозерова долго стояло то здание. Оглушающий вой встречных поездов каждый раз заставлял Андрея вздрагивать и внутренне сжиматься. Ему казалось, что каждый вагон, как следователь в тюрьме, повторял: «Шпион! Шпион! Шпион!» Всякий раз он с нетерпением ждал хвостового вагона, чтобы поскорее избавиться от этого страшного слова, которым его мучили в тюрьмах.

2

Когда Белозеров подходил к неказистому рейсовому автобусу, пассажиры брали его штурмом. Кое-как майору удалось поставить обе ноги на последнюю ступеньку, и за ним, конвульсивно подергиваясь, закрылась дверь. Минут через сорок автобус подрулил к конечной остановке, и пассажиры высыпали из машины.

Время приближалось к полуночи. Как человек, давно не бывавший в этих местах, он осмотрелся вокруг, чтобы уточнить дорогу к дому, до которого было около двух километров.

Было ветрено и морозно. На окраине города ветры особенно старались и сквозь легкую шинель продирали до костей. Подойдя к дереву, растущему у калитки, он решил передохнуть. Ветер еще больше усилился, и его жалобные напевы внушали Белозерову какую-то неодолимую тоску. Когда он открыл калитку, шаги его стали неуверенными и тяжелыми. Несмотря на поздг ний час, кое-где в окнах горели огни. Родительский дом жены выглядел сонным.

Мысли его кружились, путались, как снежный вихрь, уносились туда, где он любил сидеть в саду с Олей, высвечивали лица сына, Олиных родителей и вновь возвращались сюда, где он теперь томился в неизвестности. Белозеров поднялся на крыльцо, отряхнул от снега сапоги и постучал в дверь.

Послышались шаркающие шаги.

–Кто там?

– Это вы, Татьяна Степановна?

– Да я, а вы кто?

–Андрей... Белозеров.

Пропустив гостя и закрыв за собой дверь, седая, изможденная женщина некоторое время смотрела на Белозерова, потом обняла его, заплакала и запричитала:

– Сынок... Сынок дррогой... нет нашей Оленьки, нет... Нет Сашеньки... Нет отца. Я осталась одна...

Андрею стало плохо, губы его побелели. Чемодан выпал из рук и шлепнулся о деревянный пол. Это известие молнией отозвалось во всем теле, клещами сдавило грудь и колющей болью застыло у сердца.

С Татьяной Степановной Белозеров проговорил до самого утра. Она, захлебываясь слезами, рассказала, что Оля с сыном погибла в разбомбленном поезде. С помощью соседей она похоронила их на кладбище, а родственники собрали деньги на памятник. Отец остался где-то в Северном море – его корабль потопила немецкая подводная лодка.

Под утро ветер утих, установилась солнечная погода. Белозеров уложил Татьяну Степановну в постель, поручил соседке-врачу опекать ее и, оставив на столе остаток денег, пошел на кладбище.

Ровно в полдень, по расчищенной от снега дорожке, Белозеров прошел в ворота старинной кладбищенской ограды. Кресты. Памятники. Скульптуры. Скорбные фигуры пожилых людей.

Блестели на солнце, словно покрытые ртутью, стволы деревьев. Желтогрудые резвые птички, с нарядными головками, шныряли в переплете покрытых инеем ветвей и «пинькали» тонкими голосами. Синее небо, прозрачный звонкий воздух, легкий ветерок, как бы сговорившись, придавали кладбищенской грусти особый колорит.

Андрей осторожно открыл калитку, будто боясь нарушить тишину, и подошел к освещенному полуденным солнцем темнот му гранитному памятнику. На нем были видны фотографии жены и сына.

Молчали деревья, молчала снежная мерзлая земля, приютившая людей, так мало поживших на белом свете. Неутешное горе мужа и отца окутало могилу, угнетало душу, мутило сознание, заставляло сердце сжиматься от боли.

Белозеров уцепился похолодевшими руками за подарки, которые он купил в Москве, и беспомощно опустил непокрытую голову. Мелко вздрагивали его плечи и поседевшие волосы: он беззвучно плакал.

Около часа он стоял перед памятником, затем молча положил на могилу подарки, закрыл калитку и ушел.

Глава семнадцатая 1

Самолет-приземлился на Центральном аэродроме. Еще толстым слоем лежал снег и дул прохладный ветер, но дыхание весны ощущалось повсюду: с крыш свисали ледяные сосульки, на асфальте таял снег, в затишках пригревало солнце.

Для тех, кто прослужил в Красной Армии более четверти века, вид встречающих был непривычным – на плечах у офицеров блестели погоны*.

– Куда мы попали? – улыбнулся Воронов, глянув на Рокоссовского.

– К белякам, – засмеялся генерал.

Торжественные и возбужденные встречающие взяли в плотное кольцо героев Сталинграда.

– Паулюс не с вами прибыл? – спросил один из генералов.

– Много чести, – ответил Рокоссовский.

С аэродрома они попали в кабинет Калинина, который вручил маршалу и генерал-половнику ордена Суворова первой степени*.

После церемонии награждения они направились в кабинет Сталина пешком. По дороге, посмотрев на иссеченное ветром лицо Рокоссовского, Воронов сказал:

– Завалиться бы теперь куда-нибудь в укромное местечко, да хотя бы денька три отдохнуть. Ты не против?

– Дельное предложение, – засмеялся Рокоссовский. – Надо внести его Верховному. Я бы проспал, не отрываясь от подушки, более суток.

– ззз -

Когда генерал и маршал вошли в кабинет Сталина, тот против обыкновения не остался за письменным столом, а, не ожидая доклада, торопливо пошел к ним навстречу. На его довольном, сдержанно улыбавшемся лице веселой хитринкой светились глаза.

– Поздравляю вас, поздравляю с успехом, – он подошел к каждому и двумя руками пожал им руки. – Вот так и надо. Замечательно у вас получилась операция. До конца еще не все понимают, какую битву вы выиграли.

После продолжительной беседы Сталин на прощание сказал:

– Константин Константинович, мы даем вам новую задачу. От того, насколько вы успешно ее решите, зависит многое в драке с гитлеровцами. В Генеральном штабе вам все объяснят подробно. Желаю успеха.

Было уже семь вечёра. Рокоссовский, выйдя из кабинета Сталина, позвонил в Генштаб. Там ему назначили встречу на одиннадцать часов следующего дня и предупредили, что после беседы придется сразу же убыть на фронт.

Теперь Рокоссовский предвкушал волнующую встречу с семьей. Прямо из приемной Сталина он переговорил с женой, которая, чувствовалось по голосу, едва сдерживала слезы.

Генералу во что бы то ни стало хотелось найти свои любимые цветы. После длительной разлуки с семьей он не мог явиться в дом без букета роз. Но где их в феврале достать, да еще в такое позднее время?

И он решился на отчаянный поступок. В приемной к нему подошел начальник охраны генерал Власик.

– Константин Константинович, я вас поз'дравляю с успешным завершением операции. Преклоняюсь перед вашим мужеством и талантом.

– Какой тут талант? – Рокоссовский задержал руку генерала. – Полтора года не видел жену, а достать букета роз не могу. За пять роз готов выложить любую сумму, а где купить – не знаю.

– Погодите немножко, – сказал Власик. – Попытаюсь помочь. – Он вышел в соседний кабинет и минут через десять вернулся.

– У вас машина есть? -•

–Есть.

– Езжайте на Арбат, дом 21. У первого подъезда ровно через час вас будет ждать женщина.

– Как ее узнать?

– Ее зовут Анна Аркадьевна. Она будет с букетом роз.

– Николай Сидорович, большое спасибо.

Вскоре Рокоссовский с богатым букетом роз поднимался на четвертый этаж. Он подошел к двери и, затаив дыхание, словно это было его первое свидание, остановился. Затем, поправив воротник полушубка, нажал на кнопку звонка.

– О, господи! Это он! – послышался голос жены.

Открылась дверь. На пороге стояла в праздничном вишневом

платье, с зачесанными набок, коротко подстриженными волосами, его жена. Она мгновение смотрела на мужа, потом бросилась ему на шею и заплакала.

– Ну, чего ты плачешь, Юленька? Как видишь, жив, здоров. – Он вручил ей букет роз и как-то холодно, будто солдата при вручении медали, поцеловал.

– Спасибо, Костя, спасибо, – растерянно говорила она. – Как давно мне не дарили розы! Спасибо тебе, дорогой.

– А где же Ада? – спросил он, снимая верхнюю одежду.

– Ада сегодня дежурит, – ответила Юлия и поставила на стол вазу с цветами. – Она не стала отпрашиваться, сказала, что завтра вечером подъедет.

– Вечером меня уже в Москве не будет, – сказал Рокоссовский, присев на стул . – А мне хочется ее видеть. Но ничего, что-нибудь придумаем.

– Костя, ну как же это так – не успел приехать и снова на фронт? – Она прижалась щекой к его плечу. – Мы же столько не виделись!

– Я бы рад побыть с вами, но не позволяет обстановка.

Жена посмотрела на него печальным взглядом и замолчала. Ей показалось, что муж выглядит таким же усталым и худым, как и тогда, когда вернулся из тюрьмы. Немножко постарел. На лице обозначились новые морщинки, виски стали почти седыми. Но глаза такие же голубые, добрые и насмешливые.

– Не узнаешь? – он обнял жену за плечи.

Она промолчала. Ей казалось, что в нем появилось что-то чужое, далекое и казенное. В голове промелькнул сумбур сомнений и догадок. Она часто слышала от подруг, что многие военачальники на фронте имеют так называемых полевых походных жен. «Нет, нет, мой Костя не такой», – вдруг подумала она и пошла накрывать праздничный стол.

Рокоссовский окинул взглядом комнату: на стене он заметил целую галерею его фотографий, вырезанных из газет и журналов. Он подошел к ним и начал рассматривать: вот он под Вязьмой среди артистов, а тут он позирует фотокорреспонденту во время битвы под Москвой. «Фу, какая сухая физиономия, – подумал он. – Самоуверенный петух. Даже неприятно смотреть. На допросе Паулюса сижу, будто аршин проглотил. Надо поменьше маячить перед камерами и фотоаппаратами. Новый пуп земли объявился».

Но то, что его родные по крупицам собирают сведения о нем, ему, разумеется, было приятно.

Он зашел в кухню.

– Молодцы, помните обо мне.

– Ты наш кумир.

– Я очень тронут. – Он поцеловал жену в щеку.

– Знаешь, Костя, мне не дает покоя Ада, – сказала жена, заваривая чай. ,

– А что такое?

– Не дай бог, она улетит к партизанам в Белоруссию, я сойду с ума. Мне хватает и тебя.

– Люлю, дорогая, не беспокойся, ее туда никто не пошлет.

– Ну да, скажи кому-нибудь другому. Она бредит партизанами и днем, и ночью. Ждет не дождется, когда покинет Москву.

– Скажу тебе по секрету, – Рокоссовский, улыбаясь, нагнулся к её уху. – После того как попал в плен сын Сталина Яков, появилось негласное указание: детей выдающихся личностей не посылать на передовую, чтобы противник, в случае чего, не мог их шантажировать.

– Ой, слава богу, – перекрестилась Юлия и, подумав, спросила: – А ты разве выдающаяся личность?

– Повернись к стене и посмотри на фотографии, – засмеялся Рокоссовский.

Они долго сидели за столом и отвечали друг другу на тысячи вопросов, и все равно обо всем не успели переговорить. После долгой разлуки они снова шли навстречу друг другу. Рокоссовский чувствовал, что даже при коротком сумбурном свидании, которое, видимо, неизбежно в подобных случаях, он по-прежнему любил жену и без нее не представлял себе дальнейшей жизни.

Утром следующего дня он заехал в школу, где училась дочь, которая познакомила своего знаменитого отца с начальством, и вернулся с ней домой. Тут же подвернулся какой-то фотограф, и теперь мы имеем возможность видеть снимок семьи Рокоссовского, датированный февралем 1943 года.

В центре сидит генерал-полковник Рокоссовский. Лицо-его задумчивое, серьезное. Кто знает, о чем он думал в этот миг? Он вновь уезжал на войну, где уже был несколько раз на волосок от смерти. Справа, в темном платье, с обнаженной красивой шеей и пышной прической, влюбленными глазами смотрит на него жена. Кажется, она чувствует твердость и тепло его руки, за которую держится, ощущая желание идти за ним хоть на край света. Обняв обеими руками' за шею, повисла на его левом плече дочь Ада. Она в белой кофточке, с черной шапкой волос, с челкой, почти закрывающей глаза. Она светится радостью. Она так соскучилась по своему отцу, что не желает отходить от него ни на шаг.

Распрощавшись с родными, ровно в одиннадцать часов 5 февраля Рокоссовский уже был в Генеральном штабе.

2

– Донесения, поступающие с фронтов, не особенно утешительные, – начал с ходу Василевский. – Он поправил жесткие седеющие волосы, расчесанные на прямой пробор, и поднял глаза на Рокоссовского. – Это особенно касается Юго-Западного и Воронежского фронтов. Немецкое командование, по всей вероятности, готовит там крупное наступление. – Он помедлил, угостил Рокоссовского папиросой, а сам задымил трубкой. – В Ставке Верховного Главнокомандования созрел план развития наступления на курском направлении. Ради этого и создается новый фронт, который мы назвали Центральным. Я с удовольствием объявляю, что командовать этим важнейшим фронтом поручено вам.