Текст книги " Рокоссовский: терновый венец славы"

Автор книги: Анатолий Карчмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

Когда до спуска, где им уже не был страшен огонь из стрелкового оружия, оставалось метров двести, Жуковский обнял Белозерова и воскликнул:

– Все, Андрей, считай, проскочили! Вот это удача!

Ив этот момент затарахтел крупнокалиберный пулемет, несколько пуль прошили кузов машины. Чесик покачнулся, произнес что-то невнятное и упал на руки Андрея. Отъехав в безопасное место, машина остановилась. Жуковского вынесли из машины, положили на траву, зажали бинтом рану на шее, из которой хлестала кровь.

– Чесик! Чесик! – кричал Белозеров, пытаясь привести его в чувство. – Чесик! Ну!.. Отзовись! Чесик!

Но тот не подавал никаких признаков жизни. Андрей пощупал– пульс и медленно опустил руку. На бледных губах Жуковского застыла последняя в его жизни улыбка.

3

Вячеслава Жуковского похофщили в деревне Ловцевичи. На его похороны собрался весь партизанский отряд. Многие не верили, что того, с кем они пришли прощаться, уже нет в живых.

Как же это может быть, если только несколько дней назад они вместе обсуждали дела, шутили, пели песни, рассказывали забавные истории, слушали его сказ-мечту о том, как он в составе фронта Рокоссовского будет освобождать Варшаву , где у него остался младший брат Юзеф Зигмундович Жуковский.

На краю могильной ямы горками темнела влажная земля. Рядом на деревянном постаменте стоял свежесколоченный гроб. Жуковский, одетый в свою любимую кожаную куртку с ремнями, отдыхал перед последней дорогой. На крышке гроба лежала его кубанка.

Обнажив головы, молчаливо и понуро стояли партизаны. Многие из них не скрывали горьких мужских слез. В философском раздумье стоял лес, не шумели сосны и березы, не пели птицы – все притихло. Под тяжестью утраты склонила голову плакучая ива.

Командир отряда Муц, окинув взглядом мрачно-сосредоточенные лица партизан, дрожащими губами произнес:

– Мы воевали с тобой, Чесик, против фашистов не один год. – Его крупное лицо казалось похудевшим, выступали скулы. – Мы восхищались твоим умом, храбростью и жизнелюбием... Прости, дорогой друг, что мы не уберегли тебя. Мы тебя никогда не забудем.

Вслед за командиром отряда на свежий холмик поднялся Белозеров. Он посмотрел на лицо Жуковского, на партизан и сказал:

– Тебе не придется встретиться, дорогой мой друг, с твоим обожаемым полководцем Рокоссовским, я за тебя обязательно это сделаю. Я расскажу ему все, о чем мы с тобой говорили, б чем мечтали. Ты уже не примешь участия в освобождении Варшавы, но мы это сделаем вместо тебя. Я клянусь, что увековечу твою память в сердце белорусского народа, за свободу которого ты отдал свою красивую и молодую жизнь. Нам не хватило лишь нескольких секунд для того, чтобы ты остался жив... Мы отомстим фашистам за твою смерть.

Беловеров попытался еще что-то сказать, но ему не хватило слов – комок в горле и навернувшиеся слезы не позволили это сделать.

Гроб на веревках начали опускать в землю. Партизаны подняли над головой оружие – прозвучали прощальные очереди. В могилу, стуча о крышку гроба, посыпались влажные комки земли.

Глава двадцать вторая 1

К весне 1944 года Красная Армия очистила от захватчиков огромную территорию. Но под властью гитлеровцев находились еще Прибалтика, большая часть Белоруссии, Правобережная Украина и Молдавия. За Вислой и Дунаем ждали прихода наших войск стонавшие под ярмом фашизма народы Европы. Советское Верховное командование готовилось к летней кампании 1944 года.

Согласно предварительному плану войскам 1-го Белорусского фронта предстояло обойти Полесье с севера и дальше на* ступать в направлении Бобруйск – Баранович – Варшава. Левое крыло фронта Рокоссовского упиралось в бескрайние полесские болота, и это ограничивало возможность маневра и взаимодействия Со вторым Белорусским фронтом. По предложению Рокоссовского часть сил этого фронта была передана В подчинение 1-му Белорусскому фронту. Таким образом, в состав фронта Рокоссовского входили десять общевойсковых, одна танковая, две воздушных армии, три танковых, три кавалерийских и один механизированный корпус.

Стремясь удержаться в Белоруссии, германское командование сосредоточило там крупные силы группы армий «Центр», которой командовал генерал-фельдмаршал Буш*. Немцы готовились к нашему наступлению. Дивизии фон Буша, собранные против 1-го Белорусского, числом своим не уступали дивизиям, подготовленным к встрече английских и американских войск во Франции. Но войска Пуша превосходили европейские армии фашистов своей выучкой и богатым военным опытом. Эти вышколенные и отборные войска готовились отражать атаку армий Рокоссовского.

Буш лично незадолго до нашего наступления объезжал дивизии и полки, призывая солдат и офицеров к стойкости. С них брали подписку, что они умрут, но не отступят ни на шаг.

Гитлеровцы организовали многокилометровую оборону. Они ждали удара. Захваченный в плен офицер рассказал, что единственной темой разговоров среди немецкого офицерства было предстоящее наступление советских войск. Ломали голову над вопросом о направлении главного удара и немецкие генералы.

Об этом же думали в Ставке и в штабе 1-го Белорусского фронта. Плану наступательных боев в Белоруссии было присвоено кодовое название «Багратион»*. -

Командующий 1-м Белорусским фронтом генерал армии Рокоссовский, тщательно изучив расположение обороны противника, условия болотистой местности, пришел к выводу, что на правом участке фронта было бы целесообразней всего нанести два главных удара – один в направлении на Бобруйск, второй – на Слуцк.

Такое решение командующего фронтом было совершенно необычным. История войн, военное искусство учили, что нельзя распылять силы, надо наносить мощный удар в одном направлении.

2

Рокоссовский был искренне рад, когда его вызвали в Ставку, где 22 и 23 мая предстояло окончательно отработать план операции «Багратион». Появилась возможность отстоять свою позицию по двум ударам и повидать семью.

Штаб фронта располагался в разрушенном фашистами Гомеле. Командующий фронтом только что вернулся из поездки, в ходе которой им были приняты под командование войска 2-го Белорусского фронта. Теперь фронт Рокоссовского растянулся более чем на 900 километров. Практика Второй мировой войны не знала такого случая, когда фронт, имевший наступательные цели, имел бы такую большую протяженность. Уже в начале апреля Военный Совет фронта представил в Ставку свои соображения о предполагаемой опера-. ции. И теперь Рокоссовский был готов отстаивать свои идеи в Москве.

20 мая к исходу дня генерал армии подъехал к деревенскому дому на окраине Гомеля, где можно было передохнуть и перед поездкой в Москву собраться с мыслями.

В сосновом лесу, примыкающем к дому, ни на минуту не умолкал щебет птиц. Рокоссовский присел на скамейку у дома, а вернее, на доску с двумя подпорками, и закурил. Живительный, смолистый воздух леса залил свежим румянцем его усталое выразительное лицо. Ему только сегодня вручили письмо из Москвы, и он хотел прочитать его в уединении. С каким-то особым душевным трепетом он достал из полевой сумки письмо и начал читать:

«Дорогой наш папа, Константин Константинович!

Я очень долго думала, колебалась – написать или промолчать. Потом набралась храбрости и взялась за ручку. Я давно со-

биралась это сделать, но, подумав, откладывала. Ведь у тебя, как принято говорить, есть законные жена и дочь. В жизни женщины есть только одно счастье – это любить и быть любимой. Я это поняла, когда была с тобой.

Дорогой мой и до конца моей жизни любимый Костя, я теперь не одинока. У меня есть наша дочь Надя – Наденька, которой уже будет скоро годик. Если бы ты видел, какая она красавица – очень похожа на тебя. Наш маленький ангелочек – вот моя теперь любовь. Такие наши вести, наш дорогой папочка.

Прости, что я потревожила тебя. Мы много читаем о твоих фронтовых успехах и гордимся тобой. Я знаю, Костя, что буду хорошей матерью. Валентина».

Рокоссовский положил письмо в карман, глубоко вздохнул, задумался. Над лесом висело теплое весеннее солнце, освещая кудрявую зеленую рощу на холме за речушкой. Тени ее доходили до самого ручья и, казалось, пили из него воду. Прозрачное небо, усыпанный белым снегом вишневый сад, бутоны одичавших роз, задушевное пение скворцов – всё это должно было создавать ощущение сказочной красоты, приподнятого настроения. Но сегодня эта красота не согревала, как всегда, душу Рокоссовского, а, наоборот, наводила какую-то непроходящую тоску. Видимо, виною тому была раздвоенность чувств. В сущности, у него теперь две семьи. И в каждой – по одной дочери. Теперь появилась дилемма: с какой семьей жить дальше? С красивой и молодой Валентиной Кругловой или же с испытанным другом, прошедшим с ним вместе огонь и воду, Юлией Петровной? , »

Охваченный раздумьями и тревогой, он просидел возле дома до той поры, пока не поблекло золото солнечных лучей и темень не охватила мягкими объятьями лес и дом.

Наконец он решил, что будет ежемесячно помогать дочери и Валентине до тех пор, пока будет получать зарплату и пенсию, а с Юлией и Адой будет жить до конца своих дней. Но пока не уля-жется в душе буря, он не станет встречаться в ближайшее время ни с одной семьей.

Ссылаясь на крайнюю занятость по службе, он попросил представителей Генерального штаба заказать ему в гостинице номер на одни сутки. Теперь он надеялся, Что время залечит его душевные раны. А пока у него дел по горло – надо добивать фашистов.

Рано утром 21 мая Рокоссовский прилетел в Москву. Встречал его генерал, представитель Генерального штаба. Путь от аэродрома до Кремля на машине, обеспеченной всеми существующими в столице пропусками, занял сорок минут.

До заседания Ставки оставалось полчаса, и Рокоссовский успел переговорить с командующим войсками 1-го Прибалтийского фронта Баграмяном и заместителем начальника штаба Антоновым.

– Алексей Иннокентьевич, а где Черняховский и Петров? -спросил Рокоссовский.

– Черняховский приболел, командующего 2-м Белорусским мы не вызывали.

– Почему? – уточнил Баграмян.

– В операции «Багратион» он действует на вспомогательном направлении, – сказал Антонов и, услышав второй звонок, кивнул Рокоссовскому: – Пошли, вам'предстоит сегодня новое сталинградское сражение.

За столом президиума сидели И.В. Сталин, В.М. Молотов, С.М. Буденный, К.Е, Ворошилов, В.М. Шапошников и Г.К. Жуков. Перед ними за столами вдоль стены находились А.А. Новиков, Н.Н. Воронов, Н.Д. Яковлев, А.В. Хрущев, М.П. Воробьев, И.Т. Пересыпкин, А.М. Василевский.

Слева от президиума висели карты, многочисленные схемы. Рядом с ними стоял стол, на котором лежала указка.

Оба командующих фронтами и Антонов торопливо зашли в зал и заняли крайние места за столами.

– Товарищ Василевский, все в сборе? – спросил тихим голосом Сталин, вставая.

– Так точно, товарищ Верховный Главнокомандующий, все! -

приняв стойку «смирно», ответил Василевский. „

– Тогда будем начинать, – сказал Сталин и после некоторой паузы добавил: – Нам следует обсудить порядок проведения масштабной операции «Багратион». – Он медленно повернулся к заместителю начальника Генерального штаба, – Товарищ Антонов, докладывайте.

Антонов встал, подошел к картам и хорошо поставленным голосом начал:

– Наши войска в результате решительного наступления в середине апреля 1944 года вышли на рубеж Чудского озера и реки Великой, на подступы к Витебску, Орше, Могилеву, пробились

к Ковелю. Главные силы Украинских фронтов вырвались на просторы древней волынской земли и в предгорья Карпат. Вскрылись направления на Львов, Бухарест. Все это положи* тельно оценивается в Генеральном штабе.

Сталин, набивая трубку, наклонился к рядом сидевшему Молотову и о чем-то с ним переговорил. Тот одобрительно кивнул головой.

– Это хорошо, товарищ Антонов, – сказал Верховный, повернувшись к картам. – Какой вывод делает Генштаб?

– Мы не сомневаемся, товарищ Главнокомандующий, – продолжал уверенно Антонов, перекладывая указку из одной руки в другую, – что сопротивление противника, несмотря на то, что он понес большие потери и остро нуждается в восстановлении сил, не только не ослабнет, но станет еще более ожесточенным.

– Что из этого следует? – Сталин поднял вверх руку.

– Нужно наращивать наши удары, не позволяя гитлеровским генералам перегруппировать силы и организовать прочную оборону.

– Так почему же мы не наступаем немедленно? – произнес Верховный с нажимом на слово «немедленно*. – Как я предлагал?

– Нам необходимо перегруппировать силы, – ответил Антонов, уловив сочувствующий взгляд Рокоссовского. – Оборону мы рассматриваем не как самоцель, а как вынужденную меру, которая позволит нам хорошо подготовиться к решительному наступлению.

– Хорошо, товарищ Антонов, продолжайте, – сказал Сталин, прикурив трубку.

– Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что выгодное для нас оперативно-стратегическое положение, сложившее к весне 1944 года, остается необычайно сложным. Продолжать наступление на Украине и в Молдавии мы пока не можем, поскольку на этих участках фронта сложились мощные и почти равные по силам группировки.

– Но там у нас все шесть танковых армий, – произнес Сталин, попыхивая трубкой. – Так, товарищ Жуков?

– Так точно, товарищ Сталин! – ответил тот. – Но войска устали, снабжение их нуждается в серьезном улучшении.

– Говорите дальше, товарищ Антонов, – сказал Сталин.

– Если бы на этих направлениях мы попытались наступать сейчас, то нам предстояла бы длительная кровопролитная борьба с весьма сомнительным успехом. Нет заманчивых перспектив и на Севере, – Антонов неожиданно закашлялся, но вскоре продолжал обычным деловым тоном. – Там разгром противника мог привести только к выходу из войны Финляндии, а для самой Германии угрозы бы не представлял.

Сталин, раскуривая трубку, вышел из-за стола, подошел к Антонову и сосредоточенно начал разглядывать карту. Антонов посторонился и стал рассматривать какие-то бумаги, лежавшие на столе. Наступила короткая пауза.

– Как вы называете линию фронта, которая сложилась на западном направлении севернее и южнее Полесья? – спросил Верховный, не отрывая взгляда от карты;

– Белорусский балкон,– ответил Антонов.

– «Белорусский балкон», – повторил Сталин, усмехнувшись. – И чем же он не нравится Генеральному штабу?

– Он прикрывает путь нашей армии на Варшаву, – сказал Антонов, работая указкой. – Он может служить плацдармом' для фланговых ударов противника в случае наступления наших войск к границам Пруссии. Кроме того, с территории Белоруссии можно осуществлять авиационные налеты на Москву. Наконец, войска противника, занимающие «Белорусский балкон» и имеющие возмбжность быстро маневрировать по хорошо развитым железнодорожным линиям и шоссейным дорогам, сковали здесь весьма крупные силы нашей армии. -Антонов повернулся к Сталину. – Все эти обстоятельства, товарищ Главнокомандующий, заставили Генеральный штаб рассматривать наступление в Белоруссии с целью разгрома находящейся там крупной группировки противника как важнейшую задачу на современном этапе борьбы с фашизмом.

Все присутствующие в кабинете с удовлетворением наблюдали за Антоновым, который и на этот раз аргументированно, грамотно и по-военному четко доложил обстановку на фронтах, сделав разумные и последовательные выводы.

– Убедительно, товарищ Антонов, – сказал Сталин и занял свое место в президиуме. – Для нанесения здесь удара способствует и обстановка в тылу противника. Против фашистов действует 150-тысячная армия белорусских партизан. Это Немалая сила. – Он повернулся к начальнику Генерального штаба. – Операция «Багратион» уже согласована, а вы, товарищ Василевский, доложите коротко о ее замысле.

Василевский подошел к карте и доложил, что к операции привлекаются силы трех Белорусских фронтов и 1-го Прибалтийского фронта. Он подробно рассказал о силах и средствах, имеющихся в наличии для осуществления масштабной операции «Багратион».

– Ставка утвердила план действий правого крыла 1-го Белорусского фронта на Люблинском направлении, – продолжал Василевский. – Ему отводится основная роль в осуществлении хорошо продуманной нами операции. – Начальник Генштаба глянул на Верховного и продолжал водить указкой по карте. – Мы предлагаем: главный и решающий удар нанести с хорошо подготовленного и выгодного плацдарма на Днепре (район Рогачево). Мы думаем сосредоточить здесь основные силы прорыва обороны противника.

Василевский положил указку на стол, вытер вспотевшее лицо и, повернувшись к президиуму, произнес:

– Товарищ Главнокомандующий, есть один очень важный вопрос. Тот, кто должен проводить в жизнь наш план операции, относится к нему отрицательно.

– Как вас понимать, товарищ Василевский? – повысил голос Сталин.

– Товарищ Главнокомандующий, несмотря на то, что все

представители Ставки поддержали план операции, командующий 1-м Белорусским фронтом с ним не согласен и настаивает на двух главных ударах.

– Это что еще за новости? – повысил голос Сталин, вынимая изо рта трубку. – Константин Константинович, почему вы не согласны с решением Ставки и Генерального штаба?

– Потому, товарищ Сталин, – поднялся Рокоссовский, – что я считаю – при выполнении моего замысла мы достигнем больших успехов при минимальных потерях.

– Если строй идет нога в ногу, а один выпадает из строя, -махнул трубкой Верховный, – то кто здесь прав?

– Я настаиваю на своем плане операции.

– Доложите свои соображения, товарищ Рокоссовский.

– Есть, товарищ Главнокомандующий! – ответил Рокоссовский и направился к карте.

Член Ставки Ворошилов, преданно взглянув на Сталина, предвидя разнос с его стороны, ехидно улыбнулся.

Буденный потрогал усы, посмотрел на Рокоссовского с сочувствием.

Жуков резко повернулся к карте и не сводил глаз с командующего фронтом. Его взгляд, казалось, говорил: «Ну-ну, посмотрю я на тебя, когда ты останешься без перьев».

Только один Молотов окинул Рокоссовского безразличным взглядом. Видимо, в хитросплетениях военной стратегии он понимал мало и ему было безразлично сколько наносить ударов -один или пять, лишь бы гитлеровцы были биты.

Под неодобрительными взглядами представителей Ставки и любопытными взорами остальных участников совещания – они еще не были свидетелями такого дерзкого «бунта» – Рокоссовский подавил в себе минутное волнение и с едва уловимой улыбкой произнес:

– Глубоко изучив обстановку, расположение своих сил и противника, а также замысел операции «Багратион», я пришел к выводу, что на правом крыле 1-го Белорусского фронта целесообразно нанести два главных удара с разных участков. Один, как это и предусмотрено планом, – с Рогачева на Бобруйск. – Он показал направление удара на карте. – Другой – из района нижнего течения Березины, Озаричи в общем направлении на Слуцк. Повторяю: оба удара должны быть главными.

Жуков угрюмо посмотрел на командующего фронтом и беззвучно зашевелил губами. Создавалось впечатление, что, если бы не представители Ставки, он бы высказал свое мнение по поводу двух ударов, не стесняясь в выражениях.

Сталин медленно вышел из-за стола и, продолжая посасывать трубку, остановился на некотором расстоянии от генерала армии. Подняв на него глаза, сказал:

– Вы думаете, товарищ Рокоссовский, что мы, разрабатывая операцию «Багратион», не изучили обстановку, – он поднял вверх дымящуюся трубку, – а взяли все с потолка?

– Нет, товарищ Главнокомандующий, я так не думаю, -ответил спокойно командующий фронтом. – Но в изучении противника, находясь на переднем крае, мы имеем преимущество.

– В чем это преимущество?

– Составлению нашего плана предшествовала большая работа не только на карте, но и на местности. Иногда приходилось в буквальном смысле слова ползать на животе, – усмехнулся Рокоссовский.

Спокойствие и рассудительность командующего фронтом начали раздражать начальника Генерального штаба. Василевский был уверен в своей правоте и с нетерпением ждал, когда закончится этот, как он считал, бесполезный разговор.

– У вас есть подозрение, что Генеральный штаб и ставка совершают ошибку?

– Я понимаю, что мое предложение идет вразрез с установившимися взглядами на ведение наступательного боя, – несколько смутившись, сказал Рокоссовский. – Да, принимая несколько необычное решение, мы идем на известное распыление сил, но в болотах Полесья, товарищ Сталин, другого выхода просто нет, а вернее сказать – другого пути к успеху операции я лично не вижу.

Сталин, явно недовольный несговорчивостью Рокоссовского, подошел к нему поближе:

– Пройдите в соседнюю комнату и еще раз обдумайте свое предложение. Вы оказались тем солдатом, который идет в строю не в ногу.

В течение получаса Рокоссовский ходил из угла в угол по комнате и, обращаясь к своей богатой памяти, тщательно взвешивал варианты предстоявшего наступления. На его лице и в голубых глазах появилась еще большая решительность – он считал свой план наступления единственно правильным.

– Ну что, надумали? – тихо спросил Сталин, откинувшись на спинку стула.

– Я считаю, что необходимо нанести два главных удара, – произнес Рокоссовский уверенно. – Я стою на прежней точке зрения.

– Какими силами вы собираетесь это делать? – вспылил Сталин.

– Удар на Бобруйск силами 3-й и 48-й армий, – ответил Рокоссовский. – Кстати, местность здесь не позволяет сосредоточить больше сил. – Другой удар я бы нанес силами 65-й и 28-й армий.

– Я считаю, как и все члены Ставки, – побледнев, произнес Сталин, – что удар надо наносить только один. – Он поднялся, объявил перерыв и, бросив на Рокоссовского тяжелый взгляд, властно произнес:

– Я не понимаю вашего упрямства, товарищ Рокоссовский! Идите и еще раз подумайте!

Все знали, что Сталин был сложным человеком. Он не любил, когда с ним не соглашались.

Рокоссовский закрыл за собой дверь и вновь уселся на диван. ♦Что я теперь скажу Верховному? Правильность моего решения не вызывает сомнения. Может, нанести один удар? – подумал он. – Но при двух ударах успех несомненен и жертв меньше».

Он взглянул на часы: скоро надо идти на заседание. И все-та-ки один удар или два? Один – это ошибка. Два – это успех. А может быть, хватит упорствовать? Просто прийти и сказать, что ты не прав? Зачем лезть на рожон? В случае неудачи можно спрятаться за широкие спины представителей Ставки. И не надо будет корчить из себя большого оригинала.

Рокоссовский на миг представил себе почти тысячекилометровую линию фронта, идущую по белорусским болотам, лесам, озерам и рекам. В его подчинении сотни тысяч солдат и офицеров. Именно по его приказу они пойдут в наступление... Судьбы многих из них зависят от его решения. « Нет, нет, люди не должны расплачиваться жизнью за мои ошибки, – подумал он. – Нельзя отступать от того, в чем ты абсолютно уверен».

Рокоссовский зашел в кабинет, где уже все были в сборе.

– Так что же, будем наносить один удар или два? – прищурился Сталин.

– Считаю, что необходимо нанести два удара, – спокойно произнес он.

Верховный закурил трубку и молча начал бесшумно ходить по кабинету, время от времени поглядывая на командующего фронтом.

«Ну и твердолобый! – мысленно воскликнул Ворошилов. -Не зря Я тебя уволил из армии и дал санкцию на арест. Все равно тюремная наука не пошла тебе впрок».

Жуков и Василевский ждали развязки, Которая должна была оказаться не в пользу Рокоссовского. У них даже появилось опасение, что они могут потерять незаурядного полководца.

Рокоссовский посмотрел на маршала Воронова. Тот кивком головы одобрил его действия.

– Товарищ Главнокомандующий, – не выдержал молчания генерал армии, – разрешите мне до конца высказать аргументы В пользу двух ударов.

Сталин остановился, набивая табаком трубку, и после длинной паузы произнес:

–Говорите!

Рокоссовский подошел к карте, взял указку.

– Дело в том, что, если группировке войск на направлении главного удара не оказать помощь на другое участке, противник, вполне возможно, не даст прорвать оборону.

– Почему? – остановился Сталин и поднял глаза на генерала.

– Потому, товарищ Сталин, что у него остается реальная возможность перебросить сюда силы с не атакованных нами рубежей, – ответил Рокоссовский.

– А что дают ваши два главных удара? – негромким голосом спросил Сталин, остановившись у стола президиума.

– Два главных удара решают все проблемы, – запальчиво сказал Рокоссовский. – В сражение одновременно вводится основная группировка войск правого крыла нашего фронта. Гитлеровцы напрочь теряют реальную возможность маневра. Успех, достигнутый пусть даже сначала на одном из этих ударов^ ставит немецкие войска в тяжелое положение, а нашему фронту обеспечивает энергичное развитие наступления. – Рокоссовский повернулся к Верховному, шагавшему по кабинету. – У меня все, товарищ Главнокомандующий.

Сталин раскурил трубку, медленно, с остановками, почти вплотную подошел к Рокоссовскому.

Кое-кому, в первую очередь Ворошилову, показалось, что Верховный сорвет погоны с плеч несговорчивого и упрямого командующего фронтом. Рокоссовский в эти тревожные минуты не потерял самообладания. Известная всем, едва заметная добродушная улыбка и сейчас не сходила с его лица.

После некоторого раздумья Сталин поднял глаза на Рокоссовского и, сжимая в руке потухшую трубку, тише, чем обычно, сказал:

– Настойчивость командующего фронтом доказывает, что организация наступления им тщательно продумана. – Он повернулся к президиуму. – А это надежная гарантия успеха. Утверждаем решение Рокоссовского.

4

Вернувшись из Москвы, командующий фронтом начал готовить операцию, которую предполагалось начать 15 – 20 июня. Он вновь отправился на передний край. Ему предстояло окончательно отработать операцию «Багратион». Один главный удар наносился армиями Горбатова и Романенко, второй – армиями Батова и Лучинского.

Во второй половине дня Рокоссовский на стыке двух армий собрал всех командармов. Обещанная синоптиками гроза так и не пришла, но продолжал моросить дождик. В палатке было душно, хотя одна сторона ее была полностью открыта. На столе перед генералами лежали карта и аэрофотоснимки местности и укреплений противника на Бобруйском направлении. Командующий фронтом довел план операции «Багратион», умолчав о трудностях его принятия, поставил задачи армиям, вместе с командармами определил плацдармы и сроки сосредоточения войск.

– Хотел бы напомнить о маскировке, – в заключение сказал Рокоссовский, – Части сосредотачивать и перегруппировывать только ночью. Продумайте, где можно навести ложные переправы, для видимости прокладывайте лжедороги. На второстепенных рубежах необходимо сосредоточить большое количество орудий, производить из них огневые налеты, а затем увозить их на направление главного удара, оставляя на ложных позициях макеты. Короче, вы все опытные командармы и знаете, что немцы должны знать только то, что мы хотим им показать.

На следующий день Рокоссовский принял участие в штабных учениях и уехал на КП фронта, куда должен был прибыть представитель Ставки Жуков. Когда его машина плутала по фронтовым дорогам Белоруссии, уже было темно. Подпрыгивая на ухабах, она торопилась на фронтовой аэродром. По верхушкам леса катилась круглая луна, купаясь в светло-желтом сиянии.

Водителю и расположившимся позади автоматчику и адъютанту казалось, что командующий фронтом подремывает. Но он только от усталости прикрывал глаза. Мысль работала напряженно. Возникали и решались десятки самых неотложных, вопросов будущего наступления. Ему предстояло решить важную проблему с командармом Батовым – выбрать на местности плацдарм для сосредоточения основных сил и нанесения второго главного удара. Успешно завершить операцию «Багратион» он считал делом своей чести. «Не мешали бы только представители Ставки, – подумал он. – Неизвестно, как поведет себя Жуков. Ведь он был против моего плана*.

Вскоре машина была на аэродроме, где стояли в ряд около десятка «По-2», Генерала армии быстро посадили в самолет, который быстро взмыл под облака. Усталость взяла свое – примостившись на сиденье, Рокоссовский уснул.

Рано утром машина снова мчалась по лесу. Она прыгала вверх, натыкаясь на выбоины и горбатые корневища. Пахло прелью лесных просторов, перекликались ранние птицы. Лес кончился. Поля были окутаны нежным розовым светом. Навстречу бежали темные силуэты кустов, отовсюду веяло раздольем, и невольно думалось: скорее бы кончилась война, вернулись бы люди к своей обычной жизни и несли бы дальше по этим дорогам свои печали и радости.

Временный командный пункт 1-го Белорусского фронта размещался в деревне Дуревичи. Освобожденная несколько месяцев назад, она тоже пострадала от войны, но более половины домов уцелело, и жители помогли разместить КП в лучших строениях. Рядом со штабом шумели стройные сосны и липы.

Когда машина командующего подошла к дому, несмотря на ранний час, здесь уже кипела жизнь.

– Михаил Сергеевич, что нового? – спросил Рокоссовский, протягивая Малинину руку.

– Всё по плану. Готовим два удара, – усмехнулся тот. – Скоро подойдет Жуков.

– А он уже здесь? – спросил с удивлением Рокоссовский. -Как у него настроение?

– Вполне благодушное, – ответил Малинин, взглянув на дом, из которого выходил Жуков, и сказал: – А вот и он, легок на помине.

Маршал Советского Союза, широкоплечий, плотный, невысокий, шагал твердо и уверенно. Вся его фигура излучала волю, силу, энергию.

Рокоссовский был гораздо выше маршала, и в его фигуре, голосе, в поведении чувствовались мягкость и внутренняя культура. Лишь в лицах обоих было что-то общее, какая-то невысказанная, глубоко затаенная мысль. После приветствий они перебросились несколькими словами о погоде, о красоте здешней природы, но тень предстоявшей операции вставала между ними даже тогда, когда они обменивались ничего не значащими репликами.

– Ну так что, все-таки два удара? – первым начал Жуков, подняв глаза на командующего фронтом.

– Да, два, – улыбнулся Рокоссовский.

– Ну что ж, два так два, – Жуков кивнул на начальника штаба фронта. – Твой Малинин мне доложил, что один удар уже подготовлен.

– Да, с Горбатовым и Романенко все отработано.

– Что ж, ладно, раз первый удар готов, поехали готовить второй, – сказал деловым тоном Жуков и, подняв глаза на командующего фронтом, не жаловавшего представителей Ставки, спросил: – Не возражаешь?

– Поехали, там предстоит интересная работа, – не удержался от улыбки Рокоссовский – наконец-то заместитель Верховного согласился с его планом.

5

Павел Иванович Батов, пожалуй, был самым опытным и прославленным командармом Великой Отечественной войны. Он начал военную службу еще в царской армии, участвовал в Гражданской войне, воевал в Испании, командовал войсками в Крыму, а затем по своему желанию и воле Рокоссовского возглавил 65-ю армию, с которой прошел от Сталинграда до Щецина. Генерал был старательным, хитроватым, умным и осторожным служакой. Он был одновременно и мягким, и волевым человеком, обладавшим уникальной способностью прислушиваться к мнению Подчиненных.