Текст книги " Рокоссовский: терновый венец славы"

Автор книги: Анатолий Карчмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 38 страниц)

В конце приема, когда гости расслабились и повеселели, Монтгомери пригласил гостей в залу, где играл военный оркестр. Улыбаясь, он подошел к музыкантам, что-то сказал им, и волшебная мелодия вальса Штрауса «Сказки Венского леса» наполнила залу, улетела через открытое окно в целиком сохранив-шийсяпарк.

– Ну что, мужики, – обратился к своим генералам маршал, -посмотрите, сколько здесь красивых дам, выбирайте любую и танцуйте.

– Рады бы, да ноги кривые, – ответил за всех подвижный и юркий Батов. – Нам бы что-нибудь попроще, мы бы тогда показали класс.

Английские офицеры и генералы со своими дамами, похоже, в основном с представительницами прессы, закружились в вихре вальса.

Монтгомери изысканно-вежливо взял под ручку Прайс, подвел ее к Рокоссовскому.

– Этот вальс, господин маршал, исполняется в вашу честь. Госпожа Прайс стесняется пригласить вас на танец сама. Будьте любезны, танцуйте, пожалуйста.

На удивление, Рокоссовский оказался искусным танцором. Элегантно поддерживая за талию свою улыбающуюся партнершу, он выделывал такие па, отдельные движения, что гости одобрительно зашумели.

– Во дает командующий, во дает, – переговаривались между собой стоявшие в углу наши генералы.

А маршал Рокоссовский впервые за многие годы, вспомнив свой юношеский задор и время, когда на него обращали внимание красивые польские паненки, самозабвенно кружился в танце, на мгновение забыв обо всем на свете. Он прислушивался к чарующей музыке Штрауса, и ему казалось, что в предвечернем лесу раздается звон птиц, в его ветвях играют блики солнца, аромат цветов и трав пьянит его сердце каким-то неизъяснимым блаженством.

Когда оркестр перестал играть, отовсюду раздались аплодисменты. Рокоссовский только сейчас заметил, что в танцевальном круге оставались только две пары – он с Митци Прайс и Монтгомери со своей дамой, которые, в конце танца пришли на помощь своему гостю.

Рокоссовский подвел свою даму к фельдмаршалу, поцеловал ейруку и, улыбнувшись, сказал:

– Спасибо, госпожа Прайс, вы очень хорошо танцуете.

Фоторепортер, взглянув на маршала, смущенно проговорила:

– Этот танец останется со мной на всю жизнь. Поверьте мне, господин маршал, я его никогда не забуду. – Она подняла на него глаза. – Завтра я улетаю в Лондон, и через день-два во всех влиятельных газетах и журналах Англии будет напечатан портрет самого красивого маршала, принимавшего участие во Второй мировой войне. Это будет портрет маршала Рокоссовского.

– Неужто так? – поднял брови покрасневший Рокоссовский. -Хотя, это все знают, творческим людям свойственно преувеличение.

– Я не преувеличиваю, – мило улыбнулась Прайс и, повернувшись к Монтгомери, сказала: – Надеюсь, Бернард не станет на меня обижаться?

– За что?

– За мое мнение о маршалах.

– Нет, нет, что вы? Это сущая правда, – рассмеялся Монтгомери.

На прощание Рокоссовский пригласил англичан нанести ему ответный визит, и Монтгомери приглашение принял.

У входа в здание, где состоялась встреча, развевались флаги СССР, США и Великобритании. Машину фельдмаршала ожидал эскорт из гвардейцев-кавалеристов. Когда машины подъехали к штаб-квартире Рокоссовского, оркестр исполнил национальный гимн Великобритании. Продемонстрировал свою строевую выправку почетный караул.

После официальной части Рокоссовский и фельдмаршал заняли почетные места во главе огромного стола.

– Я предлагаю, – поднялся хозяин застолья, – поднять бокалы за руководителей наших государств, обеспечивших полный разгром гитлеровской Германии, – за Сталина, Черчилля и Рузвельта.

Гости поддержали этот тост. Ответная речь Монтгомери не была такой официальной.

– Мы начали наш путь с разных сторон Европы, – сказал он. – Мы огнем пробивали себе дорогу и вот теперь встретились в центре Германии. Все эти годы испытаний англичане с восхищением следили за борьбой мужественного русского народа. Как солдату мне не приходилось до сих пор видеть советского бойца. Сегодня я с ним встретился впервые и восхищен до глубины души. С началом этой большой войны англичане, проживающие на своих островах, все время видели, как росли замечательные военные руководители России. И одним из первых имен, которые я узнал, было имя маршала Рокоссовского. Если бы о нем не объявляли по радио, я бы все равно видел его славный путь по салютам i Москве. Я сам пробил себе дорогу через Африку, был во многих боях. Но я думаю: то, что сделал я, не похоже на то, что сделал маршал Рокоссовский. Я предлагаю тост за маршала Рокоссовского.

Англичане были в восторге от обильного стола, за которым они провели несколько часов, от концерта художественной самодеятельности. Тепло распрощавшись, они уехали поздно ночью.

Глава вторая 1

До отбытия в Москву Рокоссовский решил осмотреть логово фашистской Германии – Берлин. Он нашел Жукова, который переезжал с одного места в другое, поздравил его с Победой. Члена Военного совета 1-го Белорусского фронта Телегина он так и не смог найти. Говорили, что он выполняет какое-то важное поручение Жукова и занят неотложными делами.

В полуразрушенном здании почти в самом центре города он нашел командарма Чуйкова. Тот познакомил его с ходом операции по взятию Берлина.

– Радость победы стоит рядом с горечью потерь, – посетовал Чуйков. – Мы надеялись, что все будет по-другому. Ваш замысел операций отличался от того, что мы осуществили.

Рокоссовский удивленно посмотрел на командарма.

– На Зееловских высотах*, – нахмурил мохнатые брови Чуйков, – полегло не три и не четыре сотни тысяч солдат, а гораздо больше.

– Василий Иванович, дорогой мой, ведь было же известно, что на Зееловских высотах гитлеровцы изменили принцип построения своей обороны, – сказал маршал. – Раньше они основные силы располагали на первой оборонительной полосе, вторая и третья полосы, хотя и готовились в глубине, но не всегда занимались войсками вторых и третьих эшелонов. – Рокоссовский закурил и оживленно продолжал: – Резервы тоже, как правило, не занимали рубежи обороны, а находились в ближнем тылу, в готовности к контратакам. На Зееловских высотах, как показала разведка и аэрофотоснимки, еще тогда, когда я командовал фронтом, противник выстроил оборону по-новому. Как мы убедились, он занимал не только первую и третью полосы, расположив там пехоту, танки и артиллерию, но он имел там и сильные резервы.

– Это мы знали, – вздохнул Чуйков.

– Так в чем же дело? – Рокоссовский перевел взгляд на генерала. – Первый Белорусский фронт имел превосходство над противником по личному составу в два с половиной раза, по орудиям и минометам – почти в четыре раза, по танкам – чуть ли не в пять раз, по самолетам – больше чем в два раза. Вы же имели плотность артиллерии на километр фронта такую, что нам не снилось ни под Сталинградом, ни в операции «Багратион».

– Да, имели, – согласился Чуйков.

– А почему такие громадные потери?

– Причин тут несколько, – пояснил Чуйков. – Во-первых, апрель – пора бурного разлива рек. Долина Одера от главного русла до Зееловских высот шириной в 10-15 километров была изрезана каналами, а над ней возвышались высоты. С них противник просматривал весь плацдарм.

– А где же артиллерия и авиация? – воскликнул Рокоссовский. – Ведь ты помнишь, Василий Иванович, на сильно укрепленном плацдарме в междуречье Вислы и Нарева, в так называемом модлинском треугольнике, мы нашли выход и, не стали атаковать его в лоб.

– Но с каким скандалом?

– Да, но сколько мы спасли от верной гибели людей? -произнес Рокоссовский, затянувшись папиросой. Он встал, подошел к Чуйкову, надел фуражку, надвинул ее до самых бровей.

– Василий Иванович, будь другом, дай мне провожатого офицера, который мало-мальски знает Берлин.

– Хорошо, – сказал Чуйков. – Но без обеда я вас не отпущу.

Погода была ясная, но пыльно-дымные облака, поднявшиеся над городом, закрывали солнце, похожее на диск луны, печально обозревающий землю.

«Джип», в котором ехали маршал и сопровождающие его офицеры, с большим трудом продвигался по улице Унтер-ден-Линден. Вся она была завалена обломками стен. Горы битого кирпича загромождали дорогу.

Наконец они добрались до бывшей канцелярии фюрера. Вокруг лежали рухнувшие здания, груды металла и железобетона. К самому входу в канцелярию машина не дошла, и до него пришлось добираться пешком.

На каждом шагу стояли советские патрули, предупредительно передававшие маршала по эстафете. «Рокоссовский! Рокоссовский!» – сдержанно звучало от одного патруля к другому вплоть до парадного входа.

От парадного входа остались только стены, изрешеченные многочисленными осколками, зияющие пробоинами от снарядов. Громадные окна чернели пустотами. Здание канцелярии произвело на маршала странное впечатление. «Вероятно, замысел архитекторов сводился прежде всего к тому, – подумал Рокоссовский, – чтобы у человека, который к этому зданию приближался, появилось чувство страха и какой-то демонической силы. Оно похоже на гигантскую древнюю гробницу».

Рокоссовский с каким-то внутренним холодком прошелся по залам канцелярии, которые использовались Гитлером для собраний и разного рода церемоний. Он еще обратил внимание на то, что зал был разрушен не слишком сильно.

Рокоссовского провели в нижнюю часть канцелярии, которая уходила под землю на несколько этажей.

Сопровождавший офицер показал маршалу развалины запасной электростанции.

– Весь Берлин могла поглотить тьма, а здесь вовсю горел бы свет.

Осмотр произвел на Рокоссовского мрачное, тягостное впечатление. Маршала провели на участок, где когда-то стоял дом Геббельсов, а теперь остались одни развалины. Здесь были обнаружены трупы шестерых детей, самого Геббельса и его жены. Рокоссовский, окинув грустным взглядом развалины, сказал:

– В истории немного таких преступлений, которые по глубине маразма и жестокости могут сравниться с тем, что натворили эти фашистские убийцы. – Он закурил и после некоторого молчания добавил: – Геннадий, поехали в аэропорт. Грустно на все это смотреть.

2

Прилетев на самолете в Литву, Рокоссовский пересел на машину и по шоссе Вильнюс – Минск направился в город Молодечно. Уже около месяца в Белоруссии не было дождей, и середина

мая оказалась на редкость знойной. Пожелтели и не шли в рост хлеба; побурела, будто ее покрыли охрой, трава.

Тюрьма стояла чуть на отшибе, ближе к лесу, в километре от большака.

Машина остановилась у трехэтажного каменного здания с железными решетками на окнах. Этот серый домина с почернев* шей крышей был обнесен высоким забором из колючей проволоки. По углам стояли сторожевые вышки.

У входа в тюрьму маршала встретили начальник военного гарнизона, на машине которого он приехал, начальник областного управления НКВД, главный тюремный начальник (по просьбе Рокоссовского местные партийные и советские органы о его приезде извещены не были).

В кабинете начальника тюрьмы на столе появились бутерброды, чай, сахар, но Рокоссовский к еде не притронулся. Не чаи распивать он сюда приехал – дорога каждая минута. Завтра вечером самолет вылетает из Минска в Москву. На днях правительство собирает командующих фронтами.

Начальник НКВД оказался бывшим партизаном, хорошо знал местные условия и сочувственно относился к Белозерову; Но расследование проводили особисты.

Из разговора Рокоссовский уяснил, что в мае 1944 года немцы решили обезопасить свои тылы и организовали мощную чистку партизанских районов, привлекая для этого армейские части, танки, артиллерию, самолеты.

Многие партизанские отряды приняли решение: разбиться на мелкие группы и, по возможности, уклоняться от боев до окончания блокады. Группе партизан из шести человек удавалось лавировать между гитлеровскими гарнизонами и ускользать от противника. Но под конец блокады партизан высмотрел фашистский пособник и навел на них карателей. В результате скоротечного боя трое партизан были убиты, двум удалось уйти, а раненого Андрея Белозерова фашисты взяли в плен.

– Законы наши суровы, – заключил начальник НКВД. – За сдачу в плен причитается до десяти лет.

– А где находятся те, кому удалось спастись? – спросил Рокоссовский.

– Бывший начальник отряда Муц работает у нас начальником отдела образования, а Казимир Волк – в Радошковичах директором школы.

– Андрей с ними встречался? – уточнил маршал.

– Да, встречался, – ответил начальник НКВД. – Они ему ничем помочь не могут – Белозеров был пленен без свидетелей.

– Я его забираю с собой, – сказал Рокоссовский. – Документы готовы?

– Пожалуйста, распишитесь, – произнес начальник тюрьмы, положив перед маршалом бумаги.

После оформления документов Рокоссовский попросил привести к нему Белозерова.

– Есть, – проговорил начальник тюрьмы и, странно ухмыльнувшись, вышел. Маршалу показалось, что он хотел что-то сказать, но потом передумал.

. Вскоре, припадая на правую ногу, в кабинет вошел Белозеров. Худой, в помятом солдатском обмундировании, со свинцовым лицом и лихорадочным блеском в глазах, он выглядел, как человек, держащийся только на нервах и готовый взорваться в любую секунду.

– Андрей! – Рокоссовский вышел ему навстречу и обнял за плечи.

Белозеров, сжав губы, стоял совершенно неподвижно и, к удивлению маршала, никаких эмоций не выказал.

– Что с тобой? Ты что такой ершистый? – спросил Рокоссовский, пожимая обе его руки. Он с недоумением посмотрел узнику в глаза. – Андрей, ты не рад нашей встрече?

– Не надо, маршал, не надо, – хриплым голосом сказал Белозеров. – Дайте команду, пусть вернут меня в камеру.

– Ты что, Андрей, белены объелся? – опешил Рокоссовский. Он впился взглядом в лицо друга. Маршала поразили его глаза

– одно бездонное горе, одна боль, одно отчаяние, ни капли наде-жды, ни искры радости.

– Я прошу оставить нас одних, – сказал Рокоссовский и усадил Белозерова на стул. Когда они остались одни, Рокоссовский подвинул свой стул и сел напротив.

– Андрюша, дорогой, что случилось?

– Тюрьма – мое пристанище. Я хочу сдохнуть здесь! – Глаза Белозерова блестели, на щеках появился нездоровый румянец.

– Жалею, что меня не добили фашисты... Написали бы «пал смертью храбрых». Хотя писать некому... Но все равно было бы приличней...

Многое еще наговорил Белозеров, но Рокоссовский терпеливо слушал его и не перебивал. Он знал, что после этого ему станет легче.

– Тысячи людей попали в плен не по своей воле, – продолжал говорить Белозеров, и его голос дрожал. – Они тоже добывали победу... За это их надо упрятать в каталажку и там добить. -Он со слезами на глазах смотрел на Рокоссовского. – Скажи, Ко-, стя, где есть еще такая страна, которая бы так методично уничтожала своих людей? Скажи, где?..

Не дождавшись ответа, Белозеров болезненно улыбнулся и произнес:

– Шаг вправо, шаг влево рассматривать как побег! Меня постоянно будет тянуть в сторону, так как правую ногу мне укоротили. Вот там за побег и закончит русский человек, Андрей Белозеров, свой земной путь... Я уже себя приучил к этой мысли, Костя, и мне не надо другой судьбы.

– У тебя все? – тревожным голосом спросил Рокоссовский.

Образовалась длинная молчаливая пауза.

– Андрей, в тебе накопилось слишком много злобы, – произнес наконец маршал. – Это мешает рассудку.

Рокоссовский потратил более часа, чтобы уговорить Белозерова покинуть тюрьму. Но все равно он категорически отказался ехать с ним в Москву и заявил, что останется здесь, в Белоруссии.

Пока Андрей переодевался в костюм, который по просьбе маршала где-то купил начальник военного гарнизона, Рокоссовский и представитель НКВД посетили бывшего начальника отряда Муца. Он при них подписал приказ: Белозерова Андрея Николаевича назначить преподавателем немецкого языка в среднюю школу г. Радошковичи.

Этот небольшой старинный городок находился на большаке на самой середине между Молодечно и Минском. На машине предстояло проехать чуть больше тридцати километров. Уже солнце собиралось уйти за горизонт, когда машина вышла из города. Березы, стеной стоявшие по обочинам, прикрывали дорогу тенью и создавали прохладу. После городской жары здесь дегче дышалось. Они одну за другой обгоняли тарахтевшие по дороге телеги, на которых сидели женщины и пожилые мужчины. Подъезжая к селу Красное, они увидели несколько десятков женщин с косами на плечах. Чтобы не поднимать пыль, машина сбавила скорость. Женщины шли босиком и пели песню, мелодичную, на тягучий, берущий за душу лад. Что-то надрывнопечальное слышалось в их голоеах, отчего у Рокоссовского заныло сердце.

– Белорусский народ настрадался от войны больше всех, -сказал Белозеров.

– Да и прошлые войны не обходили его стороной, – охотно поддержал его Рокоссовский. У него появилась надежда, что его друг постепенно начал приходить в себя.

– Смерть здесь поработала усердно, переходя из дома в дом, -вновь заговорил Белозеров. – Напировавшись в одном селе, она шла в соседнее. Почти нет домов ни в селе, ни в городе, которые бы она не опустошила.

Когда машина проскочила поворот на деревню Лоси, Белозеров рассказал маршалу о партизане Жуковском, мечтавшем воевать с фашистами под знаменами армий Рокоссовского.

Вскоре машина повернула влево. Перед заходом солнца Ра-дошковичи открылись сначала новыми деревянными домами, а затем старыми, вросшими в землю жилищами, помнившими не только Первую мировую войну, но и войска Наполеона. Два ряда изб глядели маленькими окнами друг на дружку так, словно это им давным-давно надоело.

На небольшой площади мащина остановилась. Белозеров пошел уточнять, где проживает директор школы, а маршал, открыв дверцу, щелкнул портсигаром, закурил. Увидев военного с большой звездой на погонах, его обступили прохожие. А когда уточнили, что это сам Рокоссовский, расспросам не было конца. К нему протиснулся библейского вида старик.

– Сынок, кажуть, что ты маршал Рокоссовский.

– Точно, дедуля, на самом деле так, – улыбнулся он. – Закурите?

– Не откажуся, – произнес старик, протягивая руку к портсигару. – Скажи мне, скора наши хлопцы придуть з вайны?

– Скоро, дедуля, скоро, – сказал Рокоссовский, взглянув на подошедшего Белозерова. Он протянул руку старику. – Всего вам хорошего.

Машина проехала мост, вскоре повернула направо и мимо полуразрушенного белокаменного костела, из окон которого торчала потемневшая солома, спустилась вниз и подошла к дому, стоявшему в окружении деревьев.

Пассажиры вышли из машины, постояли минуту-другую, оглядевшись по сторонам. Правее дома, упираясь в длинный обитый досками сарай, тянулся огород с яблоневым садом. Сле? ва к реке, поросшей ивняком, спускалась тропа. По ней, оживленно разговаривая на своем языке, поднимались к дому гуси.,

В просвете деревьев полыхал закат.

Из сеней вышел высокий, светловолосый мужчина, одетый по-деревенски. Он присмотрелся к приезжим.

– Андрей, ты? – услышали незваные гости радостный голос.

– Да, Казимир, это я! – сказал Белозеров, распахнув объятья.

Рокоссовский познакомился с хозяином, рассказал ему о цели их приезда и, убедившись, что Андрей в надежных руках, собрался уезжать в Минск. Но Казимир Викторович Волк, директор здешней средней школы, не мог допустить, чтобы маршал уезжал, не побывав у него в гостях. Это могло нанести большую обиду хозяину, и Рокоссовский вынужден был согласиться переночевать.

Не прошло и двух часов, как был накрыт деревенский стол . Дымящаяся белая картошка, гусятина, сало, соленые огурцы, маринованные грибы – все это источало такой необычный аромат, что гости не могли дождаться, когда же их усадят за стол.

Лицо Казимира победно сияло от радости, когда он колдовал вокруг стола. Жена с детьми уехала в деревню к родственникам, и он делал все сам.

– Прошу за стол, дорогие гости, – сказал Волк, зашел в кладовку, принес оттуда две бутылки самогона, поставил их на стол и, смутившись, произнес: – Товарищ маршал, извините, другого у нас ничего не водится.

– И это роскошь, – рассмеялся Рокоссовский, вслед за Белозеровым садясь за стол.

Директору школы было лестно, что он, простой деревенский интеллигент, бывший партизан, встречает знаменитого на всю страну гостя. Он гордился и не скрывал этого ни от самого гостя, ни от своего друга Белозерова. Он с радостью встретил весть, что Андрей назначен в его школу учителем, еще больше ликовала его душа за то, что Белозерова выручил Рокоссовский и тот избежал несправедливого наказания.

Вначале разговор за столом не очень клеился. Казимир вре-мяот времени поглядывал на большие звезды маршала, и видно было, что он чувствует себя скованно. Заметив это, Рокоссовский повесил китель на спинку стула.

– Казимир Викторович, пусть вас эти звезды не смущают – за столом мы все равны.

: Мало-помалу хозяин дома разговорился, и оказалось, что у него есть своя точка зрения на многие вопросы.

Белозеров с интересом слушал полемику своих друзей и, когда возник спор о немецкой нации, не вмешиваясь в разговор, он принял сторону Рокоссовского, хотя аргументы хозяина дома тоже были весомыми.

– Мы должны отделить немецкую нацию от Гитлера, Геббельса и ему подобных, – говорил Рокоссовский.

– Каждый взрослый немец несет ответственность за газовые камеры, рвы, набитые детьми, стариками и женщинами, – возражал ему Казимир, – за все, что вытворяли фашисты на оккупированных землях.

– Гитлер и его верхушка – не нация, – сказал маршал. – Мы

это обязаны понимать.

– Я не могу с этим согласиться, – говорил Волк. – Гитлер не с неба свалился. Его произвела на свет сама нация. «Немецкая раса занимает высшую ступеньку в мире. Это особая раса». Немцы этому аплодировали. От этого идеологического варева у них не было расстройства желудка. Вожди-убийцы не появляются на свет, если нет для них хорошей питательной среды.

– Казимир, выходит, вы против народа?

– То, что из человеческой кожи делали дамские сумочки, а из человеческих трупов варили мыло – народ здесь ни при чем? Он что – безгрешен? – Глубоко упрятанные глаза Казимира блестели. – Я понимаю, люди неодинаковы – одни являются носителями добра, другие зла.

– Вот в этом я с вами согласен, – произнес Рокоссовский, потушив окурок. – Что-то наш философ сегодня молчит?

– Отхожу от немецкого лагеря и своей родной тюрьмы, – сказал Белозеров. – Собираюсь с мыслями. Ведь мне придется начинать жизнь заново.

Ужин и горячие споры подошли к концу. Хозяин увел маршала на отдых, а Белозеров остался за столом один. Он смотрел прямо перед собой и думал о том, как повезло ему в жизни, что у него есть такой преданный друг. От избытка чувств ему хотелось воскликнуть: «Спасибо тебе, Костя, за терпение; простоту и мудрость!» Но он промолчал, докурил папиросу, вылез из-за стола и вышел во двор. Со стороны реки дул влажный свежий ветерок. На темно-голубом небе золотой россыпью блестели звезды.

Спал Рокоссовский на старинной деревянной кровати в ком-' нате, выходившей двумя окнами на речку.

Необычный душевный прием, простой и непринужденный разговор в самой глубинке Белоруссии навел его на воспоминания о далеких 30-х годах, когда он командовал дивизией в Белорусском военном округе. Здесь, на старой границе, которая проходила в нескольких сотнях метров от Радошкович, командир корпуса Тимошенко, он, командир полка Жуков неоднократно проводили штабные и полевые учения. Он часто наблюдал за этим крошечным городком и никогда не предполагал, что его сюда занесет судьба и он оставит здесь на постоянное жительство своего друга Андрея Белозерова.

Сквозь занавешенные марлей окна доносилась ночная прохлада, с ней – долгие соловьиные песни.

Утром, тепло распрощавшись с Казимиром и Андреем, Рокоссовский вызвал машину, находившуюся у родственников директора школы, и направился в Минск. На окраине города он вышел из машины. Над полями поднималось солнце, теплый ветер снова гнал по дороге легкую пыль. Над головой, купаясь в воздухе, пели жаворонки. Выйдя на взгорок, он остановился, посмотрел на кладбище, где среди верхушек деревьев золотился купол церкви. Перед ним, на старой границе*, открылась заросшая кустарником контрольно-следовая полоса, а правее, в лощине вдоль реки, разноцветными пятнами копошились люди. Пахло свежим сеном; где-то заливисто лаяла собака; в кладбищенских деревьях кричали грачи.

3

Внезапно, во второй половине мая Рокоссовский после продолжительного отсутствия появился дома, и то лишь для того, чтобы оставить свой единственный походный чемодан, с которым он вернулся с фронта, и переодеться в парадную форму.

Юлия Петровна была до того счастлива, что не находила себе места. Вместе с адъютантом она готовила мужу маршальскую форму, которую увидела на нем впервые, и не знала, какими словами выразить переполнявшие ее чувства.

Она расспрашивала мужа о всяких мелочах, ставивших его в тупик и заставлявших постоянно улыбаться. Опустив глаза, он ласково-насмешливо следил за суетившейся женой и чувствовал, что она соскучилась по нему и безмерно его любит. Она одевала мужа, ни на минуту не умолкая.

– Ой, Костя, как же тебе идет маршальская форма!.. Я в тебя заново влюбилась... Не стой как монумент, повернись!.. Снимай китель, я разглажу на спине складку... Вот так... Подними рукав!..

24 мая, ровно в 18 часов, Рокоссовский уже был в Кремле, где Калинин ему, Коневу, Жукову, Малиновскому и Толбухину вручил ордена «Победа»*. Вечером он уже находился в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца. Здесь Правительство устраивало прием в Честь командующих войсками Советской Армии.

Много воды утекло с тех пор, как он впервые в 1937 году посетил этот исторический зал во время чрезвычайного 17 съезда Советов Российской Федерации. Ему почему-то вспомнились заседания того съезда. Он четко видел Сталина в окружении своих соратников-подхалимов. Он помнил, как страсти зала разбивались о надменное спокойствие вождя. «Неужели нужны такие глубокие потрясения, как война, чтобы переоценить многие ценности?» – подумал он, расхаживая по залу, где еще было мало народу.

Теперь он был иного мнения о Сталине. Он хорошо изучил его во время войны. Ему показалось, что Сталин резко отличался от того человека, который прятал себя под строгой и суровой маской. Сталин военного времени не чурался героических страниц истории России, был более человечным и внимательным к людям, мог спокойно выслушать мнение других. Рокоссовский сам убедился в том, что он мог принимать не только свои решения, но и утверждать чужие, умел быть любезным и обходительным.

Перебирая в памяти подробности того съезда, Рокоссовский вспомнил Валентину Круглову, их встречу на Брянском фронте. Улыбаясь добродушно-печальной улыбкой, он вспоминал эту женщину, пока в зал валом не повалили военные.

Рокоссовский, оживленный, довольный, улыбающийся, стоял в толпе командующих армиями, с которыми он добывал победу на фронте – их набралось около четырех десятков человек, – и обменивался репликами. Дружеские объятья, рукопожатия, восклицания.

– О, какой молодец! Здоров! Прямо кровь с молоком! С Победой тебя!.. . <

– Помню, товарищ маршал! Помню, как же. Если бы не вы, меня бы заклевали! – восклицал Галанин.

– А здорово вы меня тогда подковырнули, – произнес Попов. – Ох, здорово!

– О чем речь, Степаныч? – спросил Рокоссовский.

– Это когда красавец мужчина, то есть я, просил летчиц подавить опорный пункт, название его, убей, не помню,

– Грайфехтгаген, – расхохотался Рокоссовский. – Было, было, ничего не скажу.

– Ну что, хитрец Павел Иванович, война кончилась, теперь кого будешь обманывать?

– Женщин, товарищ маршал, я по ним очень соскучился, -ответил Батов, вызвав всеобщий смех.

– Константин Константинович, мы так и не закончили разговор о берлинской операции, – сказал Чуйков.

– Дорогой Василий Иванович, после драки кулаками не машут. Теперь говорить об этом поздно.

– И все-таки мы к этому вопросу когда-нибудь вернемся.

– Когда-нибудь – да, но только не сейчас.

Отдельные командующие фронтами, заложив руки за спину, ревниво поглядывали на Рокоссовского, окруженного доброжелательным вниманием, и меряли зал короткими шагами, делая вид, что они еще не отошли от фронтовых будней.

В этот торжественный вечер в Георгиевском зале было произнесено много тостов. Дошел черед и до командующих фронтами.

Молотов, которому было поручено произносить тосты, поднял бокал в очередной раз.

– Теперь я предлагаю тост за маршала Рокоссовского, – говорил он, – героя Сталинградской битвы, которая явилась историческим поворотом в нынешней войне, полководца, руководившего операциями в Белоруссии, изгнавшего немцев из Данцига и Штеттина.

Из-за столов, улыбаясь и блестя орденами, к Рокоссовскому потянулась вереница генералов, чтобы высказать ему свою признательность и пожелать здоровья.

Под конец допоздна затянувшегося вечера выступил Сталин.

– Я поднимаю тост за здоровье русского народа... -г Сталин говорил о допущенных ошибках. О том, что были моменты отчаянного положения в первые годы войны, когда наша армия отступала, о жертвах, на которые пошел русский народ во имя победы. В заключение произнес: – Спасибо русскому народу за доверие!

После выступления артистов Рокоссовский с букетом роз направился домой, где, несмотря на поздний час, его ждали жена и дочь.

За праздничным столом они просидели более часа. Заметив, что муж чувствует себя усталым, Юлия Петровна сказала:

– Впереди у нас много времени, еще наговоримся. Отпусти, доченька, отца, видишь, он от усталости валится с ног:

В мае – июне 1945 года памятные события следовали одно за другим. Через неделю после кремлевского приема, 2 июня, в газетах был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР, где за образцовое выполнение боевых заданий Верховного Главнокомандования по руководству операциями на фронте в районе Померании и достигнутые в результате этих операций успехи Рокоссовский был награжден второй медалью «Золотая Звезда» Героя Советского Союза.

В этом же месяце его ждала еще одна новость. Через несколько дней после завершения войны Сталин издал приказ – подготовить и провести в Москве Парад Победы.

После завершения подготовительной работы было созвано совещание, на которое пригласили командующих фронтами. Когда был доложен подробный ритуал парада, возник вопрос: кто будет принимать парад и кто будет им командовать?

Все единодушно считали,что, как принято во всех странах, парад должен принимать Верховный Главнокомандующий.

Сталин, посасывая трубку, ходил по кабинету, слушал выступавших и молчал. Затем подошел к столу, где сидели маршалы, оглядел их и сказал:

– Принимающий Парад Победы должен выехать на Красную площадь на коне. Я же на коня садился только один раз в своей жизни, и то, когда убегал из ссылки. Я уже стар, чтобы гарцевать на коне.

Многие, в том числе и Рокоссовский, начали возражать:

– Не обязательно только на коне. Верховный Главнокомандующий Президент США Рузвельт парады принимает на машине, а мы чем хуже?