Текст книги " Рокоссовский: терновый венец славы"

Автор книги: Анатолий Карчмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 38 страниц)

Сталин вновь сел за стол, и Рокоссовскому показалось, что он хочет сказать что-то важное и обдумывает, как сформулировать свои мысли. Он заговорил негромко, словно размышляя:

– Недавно я встречался с Берутом*. Мы много говорили с ним о Польше, о международных делах, о том, что империалисты от нас не отстанут и странам, строящим социализм, надо хорошо заниматься вооруженными силами. – Он снова прошелся вдоль стола и, выпустив струйки синеватого дыма, в лоб произнес:

– Болеслав Берут вышел на нас с настоятельной просьбой о том, чтобы мы отдали ему маршала Рокоссовского на должность министра обороны. – Сталин приблизился к гостю и, остановившись в двух шагах от него, заглядывая в глаза, спросил:

– Что думает по этому поводу сам маршал Рокоссовский?

Теперь стало ясно, ради чего был затеян этот прием. Рокоссовский молчал. Вся его военная жизнь прошла здесь, в России, тут он уже давно пустил глубокие корни. Он полюбил этот народ, обычаи, язык и сам стал частью этого народа. И теперь начинать все сначала? Надевать польский мундир? Ни за что!

Сталин, видимо, понимая, какой трудный вопрос он поставил перед гостем, тоже молчал, продолжая расхаживать из угла в угол.

– Ну, что скажете, Константин Константинович? – не выдержал слишком долгого молчания Сталин.

– В Польше есть свои талантливые военачальники, и им по плечу должность министра обороны, – ответил, смутившись, Рокоссовский. – Говорю так потому, что я их хорошо знаю.

– Вы для поляков тоже не чужой.

– Да, но я маршал Советского Союза.

Сталин сел за стол, посопел, пристально посмотрел на маршала, затем налил в рюмку коньяк, наполнил фужер вином и поднял его над столом.

– Рокоссовский у нас один, – говорил он неторопливо. – Но его опыт и талант потребовался народной Польше, и мы не можем отказать друзьям в их просьбе. Надо помочь поставить: их вооруженные силы на ноги. Это в наших общих интересах.

– Я – солдат, товарищ Сталин! Интересы моей страны для меня – закон, – поднялся Рокоссовский. – Как решите, так и будет.

– Спасибо, Константин Константинович, другого ответа я от Вас не ожидал. – Сталин отпил несколько глотков вина и поставил фужер на стол. Рокоссовский пригубил коньяк, взял букет роз и с разрешения Сталина покинул беседку. У выхода с дачи его снова встретил Поскребышев и, видимо, по заданию Сталина познакомил его с окружающей местностью, пляжем, с группой высокопоставленных поляков, отдыхавших в соседнем псковском санатории.

Уже перед заходом солнца в длинной черной машине Рокоссовский возвращался к себе. За этот день на него навалилось столько переживаний и непредвиденных событий, что нервы были напряжены до предела. Через открытое окно машины он вдыхал прохладный морской воздух и думал о том, что неплохо было бы завалиться в какой-нибудь укромный уголок ресторана, поговорить со знакомым человеком, расслабиться. «Жаль, что нет напарника, а в одиночку устраивать себе застолье – глупо», – подумал он с грустью.

И какая же маршала охватила радость, когда у входа в санаторий его встретил в праздничном костюме генерал Аревадзе.

– Михаил Егорович! – воскликнул Рокоссовский. – Ты же должен быть уже в Тбилиси?

– С двумя билетами улетел сын, – сказал, добродушно улыбаясь, генерал. – Разве я мог улететь, не выпив бокала имеретинского вина со своим дорогим командующим фронтом? – Он взял под руку Рокоссовского. – Прошу, батоно!¹⁵

Они зашли в одноместный номер, в котором был накрыт богатый стол. Рокоссовский за всю свою жизнь не слышал о себе столько хороших слов, как в эту южную лунную ночь. Аревадзе оказался не только храбрым воином, но и искусным тамадой.

Тост «За самого интеллигентного и красивого маршала», который... Тост «За храброго и смелого полководца», который... Тост «За командующего фронтом, тонко понимающего юмор»... – одним словом, тостам, анекдотам и побасенкам не было конца. Застолье закончилось только тогда, когда дежурный врач санатория напомнил, что уже время перевалило за полночь.

Глава пятая 1

Маршал Рокоссовский переживал вторую молодость, когда через тридцать лет, на протяжении которых он прошел путь от солдата Каргопольского полка до одного из выдающихся полководцев нашего времени, – перед ним открывалась дорога возвращения на родину.

После беседы со Сталиным этот вопрос решился с головокружительной быстротой. Разговор состоялся в конце октября, й уже с ноября 1949 года маршал Польши Рокоссовский издает первый приказ по Войску Польскому.

Нельзя не восхищаться тем, как с ходу Рокоссовский включился в совершенно новую для себя обстановку. Ведь прошедшие годы, за исключением войны, не соединяли его со своим народом, его языком, средой обитания.

Смотришь на речи, резолюции на письмах и других документах, сохранившихся в архиве Войска Польского, и тебя не покидает удивление: как можно было так быстро вспомнить свой родной язык, его грамматику. Четкий каллиграфический почерк, отсутствие грамматических ошибок, выразительность, образность языка – вот характерные черты всех резолюций, докладов, речей. Приходится только удивляться уникальным способностям этого человека.

В период «холодной войны» при активном участии Рокоссовского была принята новая программа развития вооруженных сил Польши. Его богатый военный опыт помог повысить боеготовность армии, способствовал развитию бронетанковых войск, артиллерии, авиации и других родов войск, были созданы войска противовоздушной обороны.

За два года напряженного труда удалось создать три военные академии, двадцать четыре офицерских училища, курсы по переподготовке высшего командного состава, несколько центров обучения офицеров запаса и корпус кадетов. За то же время создавалась сеть военно-научных учреждений, происходило бурное развитие польской военной мысли.

В 1951 году за выдающиеся заслуги в боях за освобождение народной Польши и укрепление обороноспособности Войска Польского Рокоссовский был награжден орденом «Budowniczych Polski Ludowei»¹⁶.

2

Юлия Петровна целый день носилась с телеграммой, которую утром получила из Москвы. Она ходила по своей роскошной трехкомнатной квартире и не находила себе места. Близких подруг у нее здесь не было, и не с кем было поделиться такой радостной новостью. Правда, знакомые были, но они относились к ней как к жене министра, поэтому душевного разговора с ними не получалось. Единственная женщина, которая поддерживала с ней сердечные отношения, была сестра мужа. Сегодня она уже с ней разговаривала по телефону и поделилась своей новостью.

Она прочитала телеграмму еще несколько раз, хотя уже знала ее наизусть. Юлия Петровна приготовила праздничный

ужин и с нетерпением ждала мужа, чтобы сообщить ему эту

сногсшибательную новость.

Уже был девятый час вечера, а Рокоссовский, Как назло, не появлялся. Жена не имела привычки звонить на работу, но сегодня не выдержала. Она открыла справочник, нашла номер телефона кабинета министра обороны.

– Костя, ты скоро приедешь?

– Что-нибудь случилось?

– Случилось, приезжай, узнаешь.

– Юлия, не интригуй, что-нибудь с Адой?

– Не волнуйся, приезжай.

Когда Рокоссовский переступил порог квартиры, он не мог понять, что случилось с женой. Она была одета в новое платье и вся светилась радостью.

– Поздравляю, папочка, – она поцеловала его в щеку.

– С чем?

– На, читай! – жена протянула ему телеграмму.

«Дорогие мои родители. Я выхожу замуж. Свадьба назначена на 15 сентября. «

Ждем вас. Целуем. Ада и Виль».

– Узнаю свою дочь.

–Аты чем недоволен?

– Прежде чем объявлять свадьбу, могла бы посоветоваться с родителями.

– Костя, молодежь сейчас другая, и надо с этим считаться.

– Ты Аде звонила? – приглушенно спросил Рокоссовский.

– Да, звонила.

–Кто жених?

– Старший лейтенант химических войск Кубасов Виль, – ответила жена, продолжая улыбаться. – Сын генерала, начальника химслужбы Вооруженных Сил.

– Я не пойму, чему ты так радуешься?

– Костя, ну как не радоваться? Дочь выходит замуж, пойдут внуки, для нас на склоне лет знаешь какое будет счастье?

– Брак по любви или по расчету?—не мог успокоиться Рокоссовский.

– Ада говорит, что по любви.

– Ну что ж, я займусь списком своих гостей, – сказал уже более примирительно маршал, – а ты собирайся в дорогу. Молодым надо помочь.

После этого разговора прошло всего лишь десять дней, и на

даче Рокоссовского уже гуляли свадьбу. Природа, словно по заказу, подарила к этому празднику по-летнему теплый день. Пахло свежей соломой, дымком пригоревшей на кострах картошки, зрелыми травами. В воздухе носился крепкий аромат хвои и можжевельника.

В чутком лесу раздавались возгласы прогуливавшихся гостей. До начала торжеств оставалось около двух часов, и Рокоссовский с Батовым, Чуйковым, Малининым, Казаковым и другими своими сослуживцами обменивались мнениями о современной жизни, о состоянии дел в армии и, конечно, о прошедшей войне.

Когда речь зашла об операции «Багратион», Батов с присущей ему горячностью сказал :

– Я до сих пор не могу понять, почему члены Ставки и Генштаб так единодушно отвергали план Константина Константиновича насчет двух ударов.

– У них были свои соображения, и они их отстаивали, – сказал Рокоссовский. – Тут уже пошли в ход амбиции.

– Ни заместитель Верховного Жуков, ни начальник Генштаба Василевский не хотели отдавать пальму первенства в стратегическом мышлении, – сказал Малинин. – Это сильно подрывало их авторитет. Вот они и стояли до конца на своем.

– Бели бы мы нанесли главный удар с Днепровского плацдарма, как предлагалось раньше, но сильно укрепленному Борисовскому району, – вслух размышлял Батов, – мы бы до сих пор чесали затылок.

– Это почему же? – спросил Чуйков.

– Только потому, что это стоило бы нам больших жертв, – с горячностью ответил Батов.

– Он рассуждает так потому, что является крупным специалистом по болотным операциям, – рассмеялся Чуйков. – Именно Павел Иванович нанес второй главный удар в обход Борисова с юга. Мне рассказывали, что немцы приняли его за болотного черта.

– Ты не язви, Василий Иванович, – усмехнулся Батов. – Спасибо Сталину, что он сумел оценить стратегическую смекалку нашего командующего фронтом. В противном случае мы бы имели первые Зееловские высоты. – Батов уколол Чуйкова за большие потери при штурме Берлина.

– Друзья, не надо ссориться, Рокоссовский обнял за плечи своих бывших командармов. – Как всегда, вы оба правы. Не будем портить настроение перед свадьбой..

А тем временем в доме продолжалась предсвадебная суматоха – шум, гам, суета. Носился запах пирогов, хрена, копченой рыбы, салатов. Звякала посуда, падали из рук ножи и вилки. Бились к счастью тарелки.

Едва держалась на ногах и мать невесты. Со своими помощницами она накрывала на стол, растянувшийся в самой большой комнате от порога до самого противоположного угла. Пахучий чад плавал на кухне. В кастрюлях, на противнях что-то шипело, трещало, постреливало.

В другой комнате около невесты крутились подруги – то завивали и укладывали ей волосы, то примеряли к ее ушам золотые сережки, подаренные родителями, то вешали на шею золотую цепочку,'которую она получила от родителей мужа. Сначала Ада покорно доверялась своим подругам, надела белое, с пышным воротником подвенечное платье, доставленное ей из Варшавы, но, увидев себя в зеркале, показала характер – ей, комсомолке, не пристало смешить людей старыми свадебными обрядами. Несмотря на то что она своим поступком довела мать до слез, все равно сделала по-своему. Она надела сиреневое платье с белым воротничком, сунула ноги в светлые туфли на высоких каблуках.

– Вот это другое дело, – сказала она, взглянув в зеркало. -Теперь я такая, какой меня знают люди.

– Ада, милая, ведь ты невеста, – уговаривала ее мать со слезами на глазах. – Надень подвенечное платье.

– Мамочка, не приставай, все равно не надену.

Когда Юлия Петровна пожаловалась по этому поводу отцу, тот ответил:

– Юленька, оставь ее в покое. Ты забыла, что она уже совсем взрослая.

Заурчали под окнами машины, и Ада с подругами подбежала к окну.

– Жених приехал, – засуетились они.

Из машины вышла дородная женщина, одетая в строгое платье цвета морской волны. Эта строгая женщина, похожая на южанку из Закавказья, приходилась жениху матерью. За ней стоял среднего роста, худощавый, с русым непослушным чубом, молодой человек, в элегантном черном костюме. Он оставил у дома гостей, которые выходили из машины и тут же знакомились с будущими родственниками и их друзьями* и вошел в дом. У дверей он на мгновение задержался, поцеловал руку Юлии Петровне, которая подошла к нему первая, и зашел в комнату невесты и ее подруг.

Раскрасневшаяся Ада стояла у окна и делала вид, что она интересуется гостями, а на самом деле она ждала, когда к ней подойдет жених, – ей было интересно, как он в данном случае поступит.

– А вот и я, моя милая Ада, – сказал он, чуть заикаясь от волнения. Он робко поцеловал ее в щеку.

– Знакомься, мои подруги, – усмехнулась Ада отцовской улыбкой.

Вскоре гости уселись за столы. Виля и Аду усадили в угол, где стояли пышные букеты роз, которыми занимался лично Рокоссовский. По правую сторону от невесты сидела ее родня: мать, отец, подруги, по левую – родственники жениха – отец, мать, ее брат, мужчина с обиженным большим носом, упирающимся в помятые усы. Друзья сидели где попало, вразнобой, только многочисленные сослуживцы маршала держались вместе.

За отдельным столом в соседней комнате сидели музыканты: аккордеонист, скрипач, гитарист, барабанщик и редкий специалист, игравший на английском рожке. Последний, видимо, для вдохновения хлебнул лишнего и все порывался играть.

Гости поднимали рюмки, поздравляли молодых. После третьего тоста, по поручению тамады, Малинин прогудел:

– Горька-а!!! Горька-а!!!

Мало-помалу свадьба слилась для молодых в один непрерывный гул, звон и веселый говор. Они поднимались, целовались, краснели, смеялись – короче говоря, все было как у людей.

Застолье проходило звонко й весело, хмельные напитки делали свое дело – гости становились раскованнее, мягче й добрее. Когда Рокоссовский поздравлял молодых, он внешне выглядел точно так же, как всегда: высокий, стройный, с синим и добрым огоньком в глазах. Темно-синий костюм сидел на нем безукоризненно. Только седина и морщинки вокруг глаз выдавали возраст и напоминали о том, что его жизненный путь был проложен не по ровной дороге.

Ада наблюдала за отцом, и ее внимание было направлено не только на то, что он желал своей единственной дочери, но и на выражение лица, интонацию.

(После тоста, к которому было привлечено внимание гостей, маршал вышел из-за стола и, повернувшись к музыкантам, произнес:

– Прошу исполнить польский народный танец «Краковяк». Он подошел к дочери, как заправский танцор, поклонился и, взяв ее под руку, встал посередине комнаты.

Когда заиграли музыканты, он подмигнул дочери и на несколько минут отдался танцу своей юности. Он галантно, с молодым азартом водил свою партнершу по кругу, и у той пышная черная копна волос колыхалась так, будто ее трепал сильный ветер. Веселый и задорный танец захватил их обоих. Потом Рокоссовский, исполнив эффектное па, распустил руки, словно крылья, грациозно поплыл, подпевая:

Kra-ko-wia-a-a-a-czek je-e-den Mud ko-ni-ikow sie-e-dem*. Ha-a войну-у уе-ехал,

Bo ot была поте-е-ха.

Танец кончился. Музыкантов и танцующую пару гости наградили аплодисментами и одобрительными возгласами.

А когда оркестр заиграл плясовую и бесшабашная, неудержимая удаль заговорила в каждом звуке, в круг вышли Батов и Чуйков. Темп их пляски учащался. Они танцевали все удалее и забористее до тех пор, пока, взявшись за сердце, не упали настулья.

– Как воевали, так и пляшут, – заметил бывший начальник бронетанковых войск, потянувшись за бутылкой водки.

– Орел, может, хватит? – сказала жена.

– Я хотел обменяться тостом с отцом жениха, – виновато проговорил генерал.

– Ты уже выпил целых десять.

– Ты не права, только семь.

– Больше я не разрешаю, – властно проговорила жена. – А то из Орла превратишься в мокрую курицу.

Рокоссовский поднялся и, подмигнув Малинину, пришел на выручку другу:

– Я предлагаю тост за наше фронтовое братство.

– От такого тоста грех отказаться, – повеселел Орел.

Время уже приближалось к полуночи, но смех и веселье возобновились с новой силой, когда Малинин исполнил «Летят утки и два гуся».

Вскоре гости разъехались. Молодожены уехали в Москву. Рокоссовский и Юлия Петровна стояли у открытого окна. При

«Один краковячек имел семь лошадей (польск.).

–526-тусклом свете луны в их душах звучала какая-то грустная мелодия. Теперь их дочь Ада не будет принадлежать им безраздельно – у нее своя семья.

В лесу было тихо. Только откуда-то издалека доносился протяжный звук поезда, будто он кого-то звал. Лес подхватил этот крик и унес его вдаль. Мягким, задумчивым светом мелькали в небе звезды. Одна из них огненной дугой промелькнула по небу и бесследно исчезла.

3

Президенту Польши Болеславу Беруту, как и всем руководителям социалистических стран, не были чужды замашки вождизма: безукоризненная вера в свою правоту, неприятие критики, благосклонное отношение к восхвалению его личности. Где бы ни появлялся президент, он становился центром всеобщего внимания.

Но затмить личность Рокоссовского ему никогда не удавалось. Берут понимал это и поддерживал о ним дружеские отношения. Особенно выгоден был ему Рокоссовский, когда возникала необходимость в переговорах с Москвой об удовлетворении каких-нибудь солидных запросов.

Вот и сегодня, 18 июня 1952 года, они вышли из кабинета Председателя Совета Министров СССР, где договорились насчет лицензии по производству реактивных самолетов в Польше.

В приемной ему сообщили о том, что звонила жена и просила передать, что у него вчера вечером родился внук. Попрощавшись с Берутом, Рокоссовский заехал домой, взял жену и направился в роддом. Надев халаты, они зашли в палату, где лежала их дочь.

– Позвольте мне первой поздравить вас, товарищ маршал, с рождением внука, – сказала встретившая их врач.

– Спасибо, – улыбнулся счастливой улыбкой Рокоссовский и вручил врачу, принимавшему роды, букет роз, коробку конфет и духи.

– Спасибо, извините, у нас не принято брать подарки, – смущенно сказала женщина.

– Где это у вас? – усмехнулся Рокоссовский.

– Здесь, в нашей больнице.

– А у нас в Польше другие порядки, – сказал Рокоссовский. -Как чувствует себя мать?

– Посмотрите сами. Помучилась... Скрывать не стану, рождение сына далось ей нелегко.

– Теперь все благополучно? – уточнил Рокоссовский.

Врач утвердительно кивнула головой.

Рокоссовский подошел к кровати, на которой, закинув руки за голову, неподвижно лежала Ада и дремала. Он глянул на врача: стоит ли будить? Но Ада повернула голову и увидела отца. Ее лицо было бледным; под глазами виднелись темно-синие круги.

Рокоссовский присел на стул и тихо произнес:

– Доченька, как ты себя чувствуешь?

– Немного лучше, – ответила она слабым голосом.

– Я поздравляю тебя с сыном.

– А я поздравляю тебя с внуком.

– Спасибо.

Он нагнулся и поцеловал ее в щеку. В этот момент он увидел рядом с ней прикрытого одеялом сморщенного младенца. Он внимательно, с гулко бьющимся сердцем, смотрел на красное личико этого маленького человечка. Ада приоткрыла одеяльце, и он увидел закрытые глазки и усилия этого человечка подвигать тельцем, будто он хотел повернуться на другой бок. Затем он открыл глазки, и Рокоссовскому показалось, что он внимательно изучает своего дедушку. Глаза у него были голубые, а волосики светлые, как у дедушки.

Маршал, растаяв в улыбке, вложил палец в маленькую ручонку, и малыш зажал его в свой крохотный кулачок.

– Будет крепкий мужчина, – радостно улыбнулся дедушка. -Молодец.

Лица Ады и Юлии Петровны озарились радостью.

– Как мы назовем этого богатыря? – спросил Рокоссовский сначала Аду, потом жену.

, – Мы уже единогласно решили, – ответила Юлия Петровна.

– Любопытно, что же вы решили?

– Мы назовем его в честь деда, Костей.

– Константин Рокоссовский, – произнес он, словно хотел еще раз проверить, как звучит это имя.

– Тебе это имя нравится? – усмехнулась жена.

– А тебе? ■

– Мне очень.

– Спасибо, мои дорогие женщины. Вы мне очень угодили. Род Рокоссовских продолжается.

Ему страшно хотелось взять на руки малыша, пройтись с ним по палате и победным голосом произнести:

–Слушайте меня, люди, на свет появился еще один Константин Рокоссовский.

– Извините, товарищ маршал, вам пора уходить, – сказала врач.

Рокоссовский попрощался с дочерью и, не сводя глаз с малыша, тихонько вышел из палаты.

Он отвез домой жену и уехал в аэропорт. В комнате для именитых особ уже находился президент Польши. Они выпили по бокалу шампанского за нового человека, сели в самолет и улетели в Варшаву.

В превосходном расположении духа Рокоссовский по старой привычке смотрел в иллюминатор. Машина летела над плотными светлыми облаками, похожими на необозримый горный ландшафт.

4

После ряда лет напряженного труда народное войско превратилось в современную, прекрасно вооруженную армию.

Не без участия Рокоссовского промышленность Польши освоила производство боевой техники и начала поставлять для войск танки, самолеты, орудия, а также другие виды оружия и военного имущества.

Архивы хранят подлинные указания, предложения, рекомендации и решения, а также личные разработки некоторых концепций обороны, написанные рукой маршала.

Хранящиеся документы с резолюциями Рокоссовского свидетельствуют о том, что в стиле его работы отсутствовали бюрократизм и категоричность. Он всегда старался учитывать мнение подчиненных.

Сохранившиеся в архивах многочисленные фотографии запечатлели теплые встречи маршала с рядовым составом, с офицерами, их семьями.

В 1962 году Рокоссовский был избран от варшавских железнодорожников в депутаты сейма.

После избранияв сейм Рокоссовский был назначен на должность заместителя премьер-министра, что расширило круг его служебных обязанностей и полномочий. Неоднократно ему приходилось представлять польское правительство на конгрессах, конференциях, в организациях ветеранов войны.

– Глубокая симпатия и доверие.которыениталиольсиийьва-род к своим вооруженным силам; в большой степени зависая йот личности Рокоссовского.

Рокоссовский был горячим сторонником укрепления полнет» советской дружбы я для этого сделал немало. Поглощенный работой в министерстве национальной обороны, Рокоссовский тяжело переживал политические события, происходившие в Москве в середине пятидесятых годов. Его потрясли политические интриги в руководстве страны в борьбе за власть после смерти Сталина. Многие из тех, кого он относил к порядочным людям, верным коммунистическим идеалам, теперь напоминали ему пауков в банке. Мышиная возня за власть в первой стране социализма отдавалась гулким эхом в Польше и других социалистических странах.

Волны неприятных событий набрасывались на маршала одна задругой. Можно понять душевное состояние Рокоссовского, когда его в марте 1956 года настигла весть о смерти в Москве Болеслава Берута, с которым его связывала большая дружба. Ведь по его просьбе он оказался в Польше. Из всех ударов судьбы, перенесенных Рокоссовским с момента назначения министром, этот, пожалуй, оказался наиболее тяжелым.

5

Осень 1956 года.наступила внезапно. Над Варшавой нависли, угрожая дождем, темные тяжелые облака. На улице вдоль здания, где был расположен кабинет Рокоссовского, деревья уже были голыми и уныло ждали наступления холодов.

Маршал подошел к окну. До конца дня еще было далеко, но то, что творилось за окном, напоминало ночь – темная тягучая мгла охватила все вокруг.

В глазах маршала не горел задорный огонек, очень редко покидавший их, на лице не было видно того сердечного добродушия, которое все привыкли видеть, общаясь с ним на протяжении долгих лег.

В странно-печальной тишине кабинета, освещенного бледным светом, чувствовалась какая-то тягостная безнадежность.

Рокоссовский то ходил по ковровым дорожкам, то садился за стол, беспрерывно дымя папиросами. Строгое лицо, плотно сжатые губы, в голубых глазах – затаенная тревожная мысль.

Почти семь лет тому назад он не без колебаний дал согласие Сталину занять пост министра обороны Польши. Никто не может упрекнуть его в том, что он зря потратил время, – польская армия входит в пятерку лучших армий в Европе.

Теперь нет могущественного вождя, умело склонившего его к этому решению. Нет Болеслава Берута, под руководством которого он почти заново создавал польскую народную армию.

Маршал вспомнил ноябрь 1949 года. В то время, когда он приступил к своим обязанностям, ему доложили польские генералы, что состоялся третий Пленум Польской объединенной рабочей партии, где видный деятель польского рабочего движения Владислав Гомулка был выведен из состава ЦК ПОРП. Почему? За что? Об этом никто говорить не хотел.

В августе 1951 года Гомулка был арестован. Эти странные обстоятельства ареста были восприняты польской общественностью отрицательно. Маятник качнулся в другую сторону и в сознании Рокоссовского. Им не забыты были репрессии в Советском Союзе. О них он помнил, хотя с другими на эту тему говорить не хотел. Он потом узнал, что между Берутом и Гомулкой были разногласия по ряду вопросов внутренней политики, особенно по вопросу коллективизации сельского хозяйства. Но разве это могло быть основанием для ареста? Маршал, соблюдая осторожность, несколько раз пытался заговорить на эту тему с Берутом, но тот умело от этого разговора уклонялся. По советскому образцу средства массовой информации Польши героизировали образ Берута и преувеличивали все теневые стороны Гомулки, когда-то признанного лидера рабочего движения. В 1954 году Гомулка вышел на свободу, в этом же году его реабилитировали, а с октября 1956 года он стал руководителем польского государства.

Не прошло и месяца, как Гомулка стал выдвигать на руководящие посты своих людей. Рокоссовский, министр обороны, начал замечать прохладное отношение к своей персоне. Вокруг него постепенно начали появляться другие люда: молчаливые, безразличные, надменные. Оставшиеся старые кадры тоже начали отдаляться.

Полководец, прославивший свою нацию, отдавший семь лет служению Польше, Константин Рокоссовский пришел к неутешительному выводу: теперь он в этой стране лишний.

Теперь его неудержимо потянуло к жене, к семье дочери, к друзьям, с которыми делил радость и горе. От этой мысли стало веселее на душе, и он подошел к столу, взял лист бумаги и размашисто наиисал рапорт об отставке. Он не успел еще раз его прочитать, как зашел в кабинет помощник и доложил:

– Звонила какая-то шиш и назвалась Зосей Пенкальской.

– Зося Пенкальская? – с удивлением посмотрел из офицера Рокоссовский. – Откуда она звонила?

– Не знаю. Она хочет с вами встретиться.

–Когда?

– Сегодня. В удобное для вас время.

Маршал глянул на старинные настенные часы.

– Я готов ее принять в 16.30.

– Пропуск заказать? ,

– Не надо, я встречу ее сам.

К зданию министерства обороны спешила женщина. На ней был черный плащ и такого же цвета шляпа. В такт шагам она размахивала коричневой сумочкой, которую крепко держала в руках. На вид ей было лет пятьдесят. Выражение ее приятного, видимо, когда-то красивого лица, носило отпечаток глубокой задумчивости.

У вхоДа в министерское здание, к удивлению часовых, ее встретил виновато улыбавшийся Рокоссовский. Заглядывая ей в глаза и целуя руку, маршал произнес:

– Здравствуй, Зосенька, какими судьбами?

– Случайно узнала, что мой друг юности – очень важная в Варшаве персона. Захотелось взглянуть на него, вспомнить молодость.

Зайдя в приемную, Рокоссовский помог даме снять плащ, повесил его на вешалку. Он открыл дверь кабинета и, слегка поклонившись, произнес:

– Прошу.

– Спасибо, – сказала Зося, взяв под мышку сумочку.

– Присаживайся, – кивнул маршал.

– Извини меня, Константы, что я тебя потревожила, – сказала она, когда они уселись друг против друга за приставной стол. – Кстати, Можно с тобой на «ты»?

– Зосенька, как тебе не стыдно, конечно, можно, – без тени жеманства проговорил Рокоссовский.

Вошла девушка, поставила перед ними чашки с чаем, печенье, конфеты и лимонные дольки.

– Спасибо, Анна, – поднял глаза на нее Рокоссовский.

С любопытством посмотрев на посетительницу, она вышла.

Рокоссовский и Пенкальская проговорили около часа. В основном вспоминали прошлое и очень мало касались настоящего. Как заметил про себя маршал, Зося не очень была расположена к разговору. Ему показалось, чТо ее мучила какая-то сиюминутная тревога, которая выражалась во взгляде, на лице, в интонаций голоса.

А когда речь зашла об августовском восстании 1944 года В

Варшаве, в ее лице появилась злоба, руки с тонкими пальцами время от времени дрожали.

– У меня погиб там сын! Мой единственный сын! Он был патриотом и хотел жить! Он нуждался в защите!– Пенкальская говорила глубоким, низким, слегка вибрирующим голосом и совсем не была похожа на ту юную красавицу, которую когда-то знал Костя Рокоссовский.

– Да, Зосенька, это тяжелая утрата, – сочувственно произнес он.

– В этом повинен ты, Константы! – прикрываясь столом, она держала сумочку на коленях.

– Зося, побойся бога, обвинять меня в таких страшных грехах, – сказал маршал и, выходя из-за стола, спросил: – Мне можно курить?

Пенкальская не ответила. Рокоссовский подошел к полуоткрытому окну, закурил. В стекле оконной рамы отражался стол, где сидела посетительница. Он заметил, что она опустила правую руку вниз и, что-то вынув из сумочки, держала ее под столом.

– Зося, – повернулся он и окинул ее спокойным взглядом. – А тебе не кажется, что ты ошибаешься?

Пенкальская истерично выкрикнула:

– По твоей вине погибли десятки тысяч поляков! Твои солдаты стояли у стен Варшавы, а ты не пошевелил и пальцем, чтобы помочь бедным людям!.. Ты повинен в смерти моего сына Ярослава!.. Предатель!

Рокоссовскому показалось, что Пенкальская в любой момент может выстрелить. Он ни на минуту не сомневался в ее намерениях. Что делать? Ускользнуть из кабинета? Это трусость и позор. Преодолев внутренний страх, он начал спокойно ходить по кабинету.

– Милая Зося, я тебя понимаю. Утрата, которую ты понесла в этой жизни, может лишить рассудка... Но я вижу, что ты оказалась мужественной и терпеливой женщиной. Именно такой я тебя представлял, когда вспоминал нашу юность в часы одиночества. -Рокоссовский закурил и, мельком поглядывая на посетительницу, продолжал ходить по кабинету. – Теперь послушай, что я тебе скажу. Поверь мне, Зосенька, я всегда говорю то, что знаю.

Пенкальская, держа руку под столом, продолжала напряженно сидеть. Ее лицо приняло безразличное выражение.

– В Польше есть города и земли, – продолжал Рокоссовский, прикурив следующую папиросу, – где каждый камень, каждая травинка, каждое оставшееся в живых дерево дышат болью минувшей войны. Я при тебе хочу задать себе два вопро-са и постараюсь на них ответить. Что случилось на исходе лета 1944 года? Почему восставшая Варшава обрекла себя на унижение, и кто в этом виноват? – Рокоссовский посмотрел в окно, остановился и, повернувшись к Пенкальской, продолжал: -Так называемый план «Буря» и основные его положения были разработаны штабом Армии Крайовой к исходу ноября 43-го года. Общий замысел этого плана – после выхода Красной Ар* мин на границу довоенной Польши в немецких тылах должно было начаться мощное вооруженное восстание, поддерживаемое воздушным путем из Англии. Предполагалось – заставить гитлеровцев, находящихся в Польше, добровольно сложить оружие и отступить за созданный Армией Крайовой барьер, отделяющий немцев от Красной Армии.