Текст книги " Рокоссовский: терновый венец славы"

Автор книги: Анатолий Карчмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 38 страниц)

– Спасибо, – улыбнулся Рокоссовский, сидевший напротив Василевского. – Какими силами я буду располагать?

– В состав фронта мы включили три общевойсковые, одну танковую и одну воздушную армии. Эти армии предстоит перебросить из-под Сталинграда. – Начальник Генерального штаба положил дымящуюся -трубку в пепельницу, подошел к висевшей на стене карте. – Войскам нового фронта предстоит развернуться между Брянским и Воронежским фронтами, которые в данное время не очень успешно продолжают наступление на курском и харьковском направлениях. Ваша задача: взаимодействуя с Брянским фронтом, нанести глубокоохватывающий удар в общем направлении на Гомель, Смоленск, во фланг и тыл орловской группировки противника. – Он снова уселся за стол и положил перед собой короткие пухлые руки. – Ну как?

Рокоссовский ничего не ответил, подошел к карте, некоторое время ее изучал и, повернувшись к Василевскому, сказал:

– Замысел красивый, ничего не скажешь.

– Это хорошо, что вам замысел пришелся по душе.

– Срок готовности?

– 15 февраля, – ответил Василевский и, посасывая трубку, ждал мнения командующего фронтом.

– Александр Михайлович, – поведя плечами, произнес Рокоссовский. – В который раз мы наступаем на одни и те же грабли. – Он встал и снова подошел к карте. – Я не могу понять, как это можно перебросить огромное количество войск из-под Сталинграда под Курск за такое ограниченное время. К тому же подготовить их к серьезному наступлению.

– Нам нужно начать операцию как можно скорее, пока противник не успел подтянуть силы из глубокого тыла и с других участков.

– В настоящих погодных условиях перегруппировка войск сильно затруднена, – возмущенно произнес Рокоссовский. -Создается впечатление, что Ставка находится в Крыму, а не в Москве.

– Мы вам поможем, – сказал примирительным тоном Василевский.

Командующему Центральным фронтом оставалось одно -как можно быстрее вернуться под Сталинград и приступить к переброске войск.

Несмотря на все усилия, перегруппировку войск к назначенному сроку завершить не удалось. Плохая пропускная способность железных дорог, а также нехватка вагонов, тяжелые зимние условия срывали график движения. Рокоссовский доложил об этом в Ставку, но положение еще больше ухудшилось. Принять меры к ускорению перевозки было поручено НКВД. Сотрудники этого ведомства так напугали железнодорожное начальство, что положение дел стало еще хуже. Если до этого график как-то соблюдался, то теперь все было поставлено с ног на голову.

– Работа спорится не страхом, а умом, – заявил Рокоссовский старшему начальнику НКВД. – Вы завалили все перевозки.

– Вы разговариваете со мной очень грубо, – пытался угрожать тот. – И неуважительно относитесь к нашей работе.

– Я говорю то, что вы заслужили, – сказал Рокоссовский и тут же позвонил в Ставку с просьбой убрать представителей этого ведомства. После некоторых колебаний благодаря поддержке члена Военного Совета Телегина железнодорожная администрация начала руководить работами самостоятельно. Срок переброски и подготовки войск Центрального фронта к наступлению был продлен на 10 суток – до 25 февраля.

Оставив под Сталинградом своего заместителя генерала Трубникова,. Рокоссовский со штабом и управлением фронта выехал в район Ельца, где был развернут командный пункт Центрального фронта.

Уже несколько дней бушевала метель. Метровые сугробы остановили весь наземный транспорт, но Ставка твердила одно -наступление откладываться не будет.

Кое-как в Елец добрался командарм 65-й – Батов.

– Павел Иванович, принимай все меры, чтобы взять войска в свои руки, – взволнованно сказал командующий фронтом. – До установленного Ставкой срока развертывания остается два дня. Твой левый сосед – вторая танковая армия генерал-лейтенанта Родина – на подходе.

– Как правый сосед? – спросил Батов.

– Прибывает из резерва Ставки 70-я армия генерала Тарасова, сформированная из пограничников. Это хорошо подготовленные солдаты, они могут вести бой в любых условиях. На эту армию мы возлагаем большие надежды и направляем ее на самый ответственный участок – на правый фланг, в стык с войсками Брянского фронта.

– Один прибывает, другой на подходе? – задумчиво произнес Батов. – А третий, то есть я, не знает, где находятся его войска. Да-а...

– Что задумался, Павел Иванович? – Рокоссовский взял с края пепельницы папиросу, сделав затяжку, спросил:

– Как понимать твое молчание?

– Не нравится мне эта спешка. В Генштабе полагают, что мы ловим блох!

– А ты думаешь, я от этой спешки в восторге? Убеждал, но никакого толку.

Начало наступления было успешным. АрмияБатова и армия Родина к шестому марта продвинулись на 30-60 километров.

Кавалеристы корпуса Крюкова, встречая слабое сопротивление, вклинились в оборону противника до 100 километров.

Угроза глубокого охвата орловской группировки испугала немцев. В короткое время перед войсками Рокоссовского появились новые пехотные и танковые дивизии, переброшенные с других направлений. Положение конно-механизированной группы стало угрожающим. Командующий фронтом потребовал от Крюкова: приостановить наступление, перейти к обороне и держаться до подхода войск Батова. 12 марта гитлеровцы нанесли удар по флангам, и группа Крюкова оказалась в мешке.

Рокоссовский связался с Батовым.

– Павел Иванович, у меня резервов нет, чтобы развить успех вклинившихся в оборону противника войск. Войска поспешно отходят. Немедленно организуй оборону на реке Сев. Действуй сейчас же. Иначе противник на плечах отступающих форсирует реку и причинит нам еще больше неприятностей.

– Понятно. Выполняю приказ немедленно.

Кавкорпус и стрелковая бригада отступили под прикрытием сильных арьергардов и с помощью войск Батова с потерями вышли из мешка.

Войска фронта, достигнув незначительных успехов, вели упорные бои, которые приняли затяжной характер. Поспешность наступления дала о себе знать.

Обстановка на фронтах складывалась не в нашу пользу. Войска Брянского фронта, встретив сильное сопротивление противника, остановились. Бил тревогу и штаб Воронежского фронта': немцы перешли в наступление и ведут бои в предместьях Харькова и Белгорода. Противник теснил наши войска и на Юго-За-падном фронте.

Командующий Центральным фронтом, с трудом разыскав начальника Генштаба на Воронежском фронте, переговорил с ним по ВЧ.

– Александр Михайлович, мы израсходовали все силы. Фронт вытянулся в нитку и оторвался от своих баз.

– Причины?

– Причины все те же. В связи с поспешным наступлением мы не можем наладить нормального снабжения. Все резервы фронта забрали на другие направления, – говорил Рокоссовский с непривычным для себя возбуждением. – Разве можно в такой ситуации вести борьбу с превосходящими силами противника?

Мы же сами себя истязаем. Наши желания не соответствуют возможностям.

– Что вы предлагаете? – повысил голос Василевский.

– Немедленно перейти к жесткой обороне. Изучить возможности противника, свои и в спокойной обстановке принять решение.

– Но время уходит!

– Если мы не оценим трезво ситуацию, она будет работать на немцев.

– Я не могу принять такого решения.

– Но вы же начальник Генерального штаба, и эти вопросы относятся к вашей компетенции.

– Звоните Верховному Главнокомандующему!

Рокоссовский тут же связался со Сталиным, изложил ему обстановку и высказал свои предложения.

К вечеру Ставка приняла решение о нецелесообразности наступления на Орел. 21 марта фронт перешел к обороне.

«Вот тут-то и проявились, – пишет генерал армии С.М. Ште-менко, – несгибаемая воля К.К. Рокоссовского, его большая организаторская активность и умение смотреть в лицо опасности, не теряя самообладания; маневрируя силами, используя обстановку уходящей зимы, он сумел организованно прекратить исчерпавшее себя наступление, умело избежать ударов врага и отвести войска на рубежи, образовавшие в последующем северный фас Курской дуги».

Когда были выданы и проверены команды по переходу к обороне, Рокоссовский пригласил к себе Малцнина и Телегина. В комнате было тепло. На стене висела карта, испещренная красными, точно языки пламени, стрелами и кривыми линиями. Противник был обозначен синими значками. На столе, за которым находился командующий, лежала записная книжка в кожаном переплете и стояла пепельница. Приглашенные уселись напротив.

Рокоссовский передал содержание разговора с Василевским, посетовал на то, что в такой напряженный момент на фронтах в Москве оставался только один Верховный Главнокомандующий. Он взглянул на часы.

– Сейчас подойдут Родин, Крюков и Санковский. Представители Ставки настаивают, чтобы двух последних за самовольный отход отдать под суд военного трибунала согласно приказу № 227. С результатами расследования вы знакомы, за исключением одного обстоятельства – все это дело возникло по инициативе командующего танковой армией Родина. Окончательное решение за нами, и мы его должны принять сегодня.

Вскоре зашел в дом генерал-лейтенант Родин. Это был невысокого роста, широкий в плечах, крепкий сорокалетний мужчина, с волевым и, казалось, не терпящим возражений лицом. За ним стоял командир кавалерийского корпуса, генерал-майор Крюков, высокий, с озорным взглядом и открытым доверчивым лицом. На нем был Коротенький кожушок, крест-накрест перепоясанный ремнями.

Последним вошел командир стрелковой бригады полковник Банковский. Он неторопливо повесил свою дубленку на вешалку и занял место на одном из стульев. У полковника был какой-то виноватый взгляд, обычно свойственный людям, умеющим глубоко скрывать свою обиду.

Поздоровавшись с прибывшими, командующий фронтом открыл совещание, предварительно пояснив, чему оно посвящает; ся. Рокоссовский, вооружившись указкой, подошел к карте.

– Как вы знаете, главный удар наносился силами левого фланга армии Батова и танковой армии Родина, – говорил он, глядя на присутствующих, и лишь изредка поворачивался к карте, чтобы убедительней подтвердить свою мысль. – Левее наступала стрелковая бригада Банковского и корпус Крюкова. Активные действия 70-й армии должны были сковать противника и обеспечить наступление на главном направлении. По пограничники, всегда славившиеся высокими боевыми качествами, на этот раз подцели. С первого дня бои приняли ожесточенный характер. Противник успел усилить свою танковую армию на орловском плацдарме. – Рокоссовский глянул на полковника, который, казалось, чувствовал себя среди больших чинов не в своей тарелке. – Успех обозначился лишь на левом крыле фронта. Бригада Банковского прорвала на узком участке оборону противника на всю тактическую глубину. Что в такой ситуации можно было сделать?

– Развивать успех, – пробасил Малинин.

– Вот именно, что мы и сделали, – сказал Рокоссовский. – В прорыв были введены сначала часть механизированных сил и кавалерийский корпус, а затем пошла и вся танковая армия. Па мой взгляд, ни один стратег против таких действий возражать не станет. – Рокоссовский снова повернулся к карте. – Но когда передовые части находились где-то на пятидесятом километре, пленные показали, что противник против вклинившихся войск ввел новые силы. Меняется обстановка, и мы принимаем новое решение. Батов поворачивает силы для оказания помощи прорвавшимся, а Крюков и Санковский получают приказ – остановить продвижение на запад, перейти к обороне, вести интенсивную разведку и ждать Батова. Но, скажем откровенно – генерал Крюков нарушил приказ и остановился только в 120 километрах от основной линии фронта, тем саМым добровольно загнав себя в мешок. – Рокоссовский сел за стол и, повернувшись к генералу Крюкову, спросил: – Владимир Викторович, объясните, как это понимать?

Крюков встал и, сцепив пальцы рук, сказал:

– Я виноват, товарищ командующий. Увлекся. Надоело отступать, вот и понесло меня.

– Вы тоже увлеклись, и вас понесло, Иван Ильич? – спросил Рокоссовский.

– Такая перспектива, попробуй тут удержаться, – ответил простуженным голосом Санковский. – Атака шла как по маслу.

– Что думает по этому поводу генерал-лейтенант Родин?

– Я вот что думаю, товарищ командующий фронтом, – поднялся генерал. – Коль они добились такого успеха, то не было никакого резону отходить. Казалось, еще небольшое усилие и мы откроем фронту выход к Днепру. – Он посмотрел на генерал-полковника. – После сосредоточения войск на курском выступе разве Днепр не был нашей заветной целью?

– Конечно, был, – улыбнулся Рокоссовский.

– Так вот, товарищ командующий, Крюкова и Санковского я обвиняю в самовольном отходе, и они должны отвечать за это перед судом военного трибунала. Поступи они иначе, мы бы, может быть, сегодня готовились к переправе через Днепр. Они нарушили требования приказа товарища Сталина № 227 и обязаны нести полную ответственность за это.

– Константин Федорович, Ваше мнение?

– У меня создалось впечатление, что товарищ Родин не командующий армией, которая принимала участие в этом злополучном прорыве, а судья, не нюхавший пороху, – сказал Телегин. – Он тут явно перегибает палку. – Он неодобрительно посмотрел на генерал-лейтенанта. – Вам, товарищ Родин, прежде чем делать такие выводы и информировать представителей Ставки, не мешало бы проконсультироваться со своими непосредственными начальниками. Вот так я мыслю.

Родин покраснел и, сверкнув глазами с сторону члена Военного Совета, уставился в пол.

– Спасибо, – произнес Рокоссовский. – Что думает по этому поводу начальник штаба?

Малинин подошел к карте и подробно рассказал об операции отхода войск. В заключение произнес:

– Крюков и Санковский, осознав свою ошибку, отошли организованно и помогли вывести из-под удара значительные силы. Это смягчает их вину. А что касается командарма Родина, то ему мой такой совет: смотреть на дело не только со своей колокольни.

– Я думаю, что Крюков и Санковский за непослушание заслуживают сурового наказания, – подвел итог Рокоссовский. —, Но если учесть патриотический порыв этих командиров, их добросовестное заблуждение и то, что они, занимая оборону на широком фронте, без резервов, при очень низкой плотности боевых порядков, сумели выбраться из мешка, то вполне можно обойтись и сегодняшним разговором. Самое главное, чтобы этот фронтовой инцидент пошел всем нам на пользу. – Он подошел к окрыленным Крюкову и Санковскому и пожал им руки: -Впредь горячку пороть не следует. Намотайте это себе на ус.

– Мы уже намотали, – улыбнулся Крюков.

Родин растерянно смотрел по сторонам и был готов к тому, что командующий фронтом устроит ему заслуженную головомойку.

Задержав командарма, Рокоссовский, улыбнувшись, произнес:

– Ну что ж, Алексей Григорьевич, могучий Днепр будем переплывать вместе.

– Так точно, товарищ генерал-полковник, вместе, – только теперь повеселел Родин. – Извините меня, я все понял.

– Вот и прекрасно, – подал ему руку командующий фронтом.

Глава восемнадцатая 1

После ожесточенных сражений зимой 1942 – 1943. годов на фронте наступило относительное затишье, продолжавшееся до июня 1943 года. Воюющие стороны извлекали уроки из прошедших боев, намечали планы дальнейших действий. Руководство фашистской Германии жаждало реванша за поражение под Сталинградом, пытаясь захватить инициативу и повернуть ход войны в свою пользу. По сути дела, оно шло ва-банк, готовя к сражению свои лучшие силы. В ходе наступления на Курск немцы планировали уничтожить войска Центрального и Воронежского фронтов и имеющиеся на этом направлении стратегические ре-зёрвы. Операции было присвоено кодовое название «Цитадель».

Успех под Курском открывал дорогу дальнейшему наступлению на Восток. После этого предполагалось провести операцию «Пантера» – окружение и уничтожение войск Юго-Западного фронта. Затем гитлеровцы планировали ударить в северо-восточном направлении, чтобы перерезать связь Москвы с южными районами страны.

Подготовка к летне-осенней кампании проводилась с большим размахом. Была объявлена «тотальная мобилизация» людских и материальных резервов Германии и порабощенной Европы. Особое внимание уделялось производству новых типов тяжелых танков и штурмовых орудий.

Всю силу удара гитлеровское командование решило сосредоточить на очень узких участках у основания выступа фронта, который образовался под Курском в ходе зимнего наступления. Мощным ударом немцы рассчитывали быстро прорваться к городу, окружить и уничтожить самую крупную группировку советских войск.

На Курском направлении фашисты сосредоточили пятьдесят дивизий, около миллиона солдат и офицеров, около десяти тысяч орудий и минометов, более двух тысяч самолетов. Накануне наступления Гитлер в приказе офицерскому составу войск, участвовавших в операции «Цитадель», писал: «Численность личного состава у нас поднята до высшего возможного предела». В тех же патетических тонах было выдержано и его обращение к солдатам: «Могучий удар, который постигнет сегодняшним утром советские армии, должен потрясти их до основания. И вы должны знать, что от исхода этой битвы может зависеть всё».

Несмотря на то что к лету 1943 года Советская Армия уже превосходила противника в силах и держала в руках стратегическую инициативу, советское командование решило создать в районе курского выступа мощную, глубоко эшелонированную оборону. План предусматривал: в упорных боях измотать ударные группировки противника, а затем перейти в контрнаступление и завершить их разгром. В дальнейшем было предусмотрено развертывание общего стратегического наступления в юго-западном направлении.

Задача по отражению наступления противника возлагалась на войска Центрального и Воронежского фронтов, которыми командовали К. К. Рокоссовский и Н. Ф. Ватутин. В составе этих фронтов было сосредоточено свыше 1,3 миллиона человек, 19 тысяч орудий и минометов, 3,4 тысячи танков и самоходных артиллерийских установок, более двух тысяч самолетов. В тылу курского выступа был развернут стратегический резерв Ставки -Степной фронт.

Рокоссовский и его штаб приступили к работе. К апрелю в состав Центрального фронта входили: 48-я армия генерал-лейтенанта П.Л. Романенко, 13-я – генерал-лейтенанта Н.П. Пухова, 70-я – генерал-лейтенанта Галанина (он заменил Тарасова), 65-я – генерал-лейтенанта П.И. Батова и 60-я – генерал-лейтенанта И.Д. Черняховского. В резерве фронта находилась 2-я танковая армия А.Г. Родина. С воздуха войска фронта прикрывала авиация 16-й воздушной армии генерал-лейтенанта С.И. Руденко.

2

В начале мая 1943 года установилась теплая весенняя погода. В деревне Слобода, куда перебрался КП фронта из железнодорожного узла Ельца, подвергавшегося частым бомбежкам, цвели сады, зеленели луга, полевыми цветами пестрели холмы.

После ознакомления с положением дел на Центральном фронте член Государственного Комитета Обороны Г.М. Маленков, заместитель начальника Генерального штаба А.И. Антонов и первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии, начальник Центрального штаба партизанского движения П.К. Пономаренко, назначенный членом Военного Совета фронта, подводили итоги работы.

В конце совещания они предложили высказать свои соображения командующему фронтом.

Рокоссовский в присущей ему смелой манере коротко оценил обстановку, сложившуюся на его участке фронта, высказал уверенность, что немцы, следуя своей шаблонной тактике, и на сей раз не откажутся от своего излюбленного приема – па-несение удара под основание выступа по сходящимся направлениям.

– Константин Константинович, – сказал Антонов, сидевший за столом и делавший пометки в блокноте. – Какие у вас есть пожелания?

– У меня есть претензия к управлению войсками, – сказал Рокоссовский. – Я неоднократно ставил этот вопрос, но воз и ныне там. Считаю своим долгом напомнить об этом й сейчас.

Пономаренко окинул взглядом присутствующих и с любопытством посмотрел на командующего фронтом, словно прикидывая, с кем ему предстоит работать.

– Мне до сих пор непонятно, как можно управлять войсками, когда начальник Генерального штаба, вместо того чтобы управлять из центра, где сосредоточены все сведения по театру военных действий, убывает на длительное время на один из фронтов. Мало того, заместитель Верховного Главнокомандующего следует его примеру.

– А может, наоборот, – усмехнулся Антонов.

– Я не знаю, кто с кем соревнуется, но факт остается фактом: где находятся эти чйны, там и лучше снабжение, и больше резервов. Я убедился, что это часто делается в ущерб другим фронтам, на долю которых выпадает проведение не менее сложных операций.

Пономаренко улыбнулся и вновь продолжал наблюдать за командующим. Рокоссовский повернулся к Маленкову:

– Георгий Максимильянович, я просил бы вас поднять этот вопрос в Ставке. Такой стиль управления войсками наносит вред делу.

– Товарищ Антонов, запишите и доложите по команде, -сказал, подойдя к открытому окну, Маленков. – Командующий фронтом говорит дело.

На этом разговор закончился. Москвичи уехали, а командующий фронтом и Пономаренко остались одни. После обмена мнениями о планах на ближайшие дни член Военного Совета достал из папки документ и протянул его Рокоссовскому:

– Посмотрите, это касается нас обоих.

«Уважаемый Пантелеймон Кондратьевич! – читал Рокоссовский. – К вам обращается майор Белозеров Андрей Николаевич. Убедительно прошу Вас войти с ходатайством в штаб фронта генерал-полковника Рокоссовского о заброске меня с вашей помощью к партизанам Белоруссии) где я намерен продолжать борьбу с фашистами до победного конца. Несколько слов о себе. Родился я на Волге среди немецких поселенцев, к которым отношусь с большим уважением. С детства владею немецким языком и совершенствую его всю жизнь. Воевал на Гражданской. Закончил командиром дивизиона. После педагогических курсов преподавал немецкий язык в школе. В 1934 году закончил Высший коммунистический институт просвещения России. Затем работал в Министерстве просвещения. В 1938 году арестован по делу Рокоссовского. Четыре года жестокого опыта доказали мне многое. Но я искренне верю в нашу победу и лучшую жизнь. Фашисты уничтожили мою семью.

Меня приютил в штабе фронта мой друг Рокоссовский, мы воевали вместе в Гражданскую войну. Опекая меня, он может привлечь к себе недружественные взгляды. Я не хочу мешать этому военному гиганту. Не знаю, может, я вламываюсь не в ту дверь, но, думаю, вы меня поймете.

Прошу удовлетворить мою просьбу.

Герой Советского Союза майор Белозеров».

Прочитав письмо, Рокоссовский прикусив нижнюю губу, вопросительно посмотрел на Пономаренко.

– Ну, что будем делать? – спросил тот.

– Пока не знаю, я должен с ним переговорить.

– За него можно поручиться?

– Без сомнения.

³

' Между друзьями, Рокоссовским и Белозеровым, вечером этого же дня произошел необычный разговор.

– Я понимаю твое душевное состояние после посещения могилы жены и сына, – говорил генерал, расхаживая по комнате. – Но почему ты подвергаешь сомнению нашу дружбу? На каком основании ты утверждаешь, что ты мне в тягость?

– Я не сомневаюсь в искренности нашей дружбы. – ПонурйВ голову, Белозеров сидел за столом. – Я чувствую какую-то ущербность, когда меня опекает сам командующий фронтом.

– Откуда Тебе взбрела в голову подобная ересь?

– Извини, Костя, если тебя обижают мои рассуждения.

– Что случилось, Андрей? – сказал Рокоссовский, остановившись у стола. – Сколько с тобой ни говорил на эту тему – мои слова отскакивают от тебя, как горох от стенки. В чем дело? Откуда тебе пришла в голову мысль, что я тебяопекаю? Разве не ты уничтожал немцев из снайперской винтовки? Подвиг, который ты совершил при добыче языка, был на слуху у всей армии Малиновского. Неужели ты всерьез думаешь, что я излишне о тебе забочусь?

–Да, думаю.

– Закуривай, – кивнул Генерал на пачку папирос, лежавшую на столе, и сам глубоко затянулся. – Андрей, я перестаю тебя понимать.

– А что тут понимать? – произнес Белозеров и, подняв глаза на друга, решал про себя: говорить или промолчать. Это заметил Рокоссовский.

– Продолжай, раз начал.

– Уже трижды меня прощупывали особисты. Уточняли: на какой почве командующий фронтом и простой старшина из штрафного батальона водят дружбу. Им это совершенно непонятно.

– Почему ты мне об этом не сказал? – повысил голос генерал. -Почему?

– Не хотел расстраивать, у тебя и без того уйма дел.

В открытое окно дунул слабый ветерок, принеся с собой запах сырой земли. Под абажуром замигала электролампочка.

Рокоссовский смерил долгим взглядом Белозерова, и его осенила мысль: «А может, и правда, пусть летит в Белоруссию. Другая обстановка, другие люди. Он человек общительный... Это может помочь ему вновь обрести крылья». Рокоссовский сел за стол, положил свою руку на руку Белозерова.

– Андрей, обещай мне, когда попадешь к партизанам, будешь беречь себя.

– Обещаю, Костя! – широко улыбнулся Белозеров.

– Я и Пономаренко дадим тебе рекомендации, и завтра утром ты можешь уехать в штаб партизанского движения.

– Спасибо! – Он поправил упавшие на лоб волосы, вслед за Рокоссовским вышел из-за стола*.

– Андрей, ты обязательно давай о себе знать, – сказал Рокоссовский, обнимая друга. – Мы должны встретиться после войны. Хорошо?

–Непременно.

4

В первой половине июня 1943 года командир дивизии 70-й армии генерал-майор Аревадзе Михаил Егорович проверял готовность позиций полков к обороне. На его долю выпал ответственный участок фронта. Он понимал это и с беспокойством, свойственным горячему южному человеку, упорно готовился к тому, чтобы отстоять свои позиции.

Это был широкоплечий, невысокого роста человек лет пятидесяти, с потемневшим от загара лицом, с черными стрелками-усиками. Пышные брови и карие живые глаза придавали ему вид строгого и решительного командира. Но это первоначальное впечатление сразу же менялось, стоило лишь внимательнее присмотреться к его мягкому доброму лицу. Он хорошо владел русским языком, но, когда сильно волновался, говорил с заметным грузинским акцентом.

Когда весной сформировали дивизию из пограничников и, как и всю 70-ю армию, направили на фронт к Рокоссовскому, он уже хорошо был осведомлен о душевных качествах этого полководца и знал, что солдаты на фронте с гордостью называют себя «рокоссовцами».

День и ночь Аревадзе пропадал на передовой и заставлял полки выполнять приказ командующего фронтом – закапываться основательно в землю. Привлекал он для этого в основном пехоту – саперы у него занимались другим делом: строили инженерные заграждения, ставили мины, проводили разминирование.

– О! Как умели строить крепости мои предки! – с восторгом говорил он своим саперам. – В моей родной Имеретин, рядом с нашим селом Сербаиси, на высокой горе до сих пор стоит красавица крепость Вахани. Она построена еще при царице Тамаре, а годится для обороны и теперь. – Он подбадривал своих подчиненных. – Так что стройте, друзья, стройте надежные блиндажи, укрытия. Каждый солдат должен считать, что именно на его голову упадет снаряд или бомба. Запасных голов еще не придумали. Поэтому соображай, как ее, любимую, защитить.

За последние дни генерал много думал о предстоявшем сражении. Затишье, которое уже продолжалось более трех месяцев, обещало впереди грозные события. Переходя из одцого окопа в другой, Аревадзе чувствовал, что тем же встревожены командиры и солдаты. Данные разведки подтверждали, что немцы подтягивают к исходным позициям все новые и новые силы, тяжелые танки, артиллерию.

К обеду он добрался до наблюдательного пункта полка, расположенного чуть ниже гребня холма, на который поднималась замаскированная траншея. На самом верху, в щелях, стояли стереотрубы. С командиром полка он вел некоторое время наблюдение за противником, затем, вернувшись на НП, спросил:

– Сколько у нас над головой накатов?

–Три.

– Если в ваш блиндаж попадет солидный снаряд, от вас останется одна пыль. А кому это нужно, вам? Нет. Мне тоже нужен живой и здоровый командир. Немедленно насыпать еще два наката и вечером мне лично доложить.

– Слушаюсь! – козырнул командир полка.

Генерал вышел из блиндажа, посмотрел влево – туда, где раскинулась холмистая зеленая равнина, и, взглянув на карту, уточнил ее на местности, сделал красным карандашом пометки. Командир полка доложил, какие противотанковые средства расположены в этой долине, а Аревадзе тут же нанес их на карту. Подбежал молоденький, высокий, как тополек, связист.

– Шейко, что случилось? – спросил командир полка.

– Генерала вызывают к телефону! – крикнул девичьим голосом тот и мигом скрылся на НП.

Аревадзе спустился вниз, взял трубку. Из штаба армии сообщили, что завтра часам к 10 утра командующий фронтом Рокоссовский будет у него на КП. Надо будет доложить о готовности дивизии к обороне, и, естественно, командующий не упустит возможности посмотреть кое-что лично.

К вечеру Аревадзе возвратился к себе на КП. Он составил план доклада командующему фронтом, продумал до мелочей порядок встречи, затем попросил адъютанта принести посылку, которую передала вчера грузинская делегация из Имеретин, приезжавшая к своим землякам, служившим в соседней дивизии.

В посылке были грецкие орехи, сушеные фрукты, две бутылки местного вина «Саперави» и письмо.

Генерал поцеловал письмо, положил его на стол и закурил. Он посмотрел влажными глазами на керосиновую лампу, потом снова перелистал письмо, будто хотел еще что-то прочитать между строк. Он сделал несколько шагов по деревянному полу землянки и опять сел за стол. Письмо навеяло воспоминания о доме, о детях, о его далекой Имеретин.

Он видел горы Звинодауры. Серые остроконечные горные вершины тянулись беспорядочными нагромождениями, будто их когда-то небрежно высыпали с неба, до самого туманного горизонта. В предгорьях темнели вековые деревья, среди которых прошло его детство.

Аревадзе вспомнил, как перед войной со своим малышом Годердзи он ловил форель в темном сыром ущелье. Притаившись за каменными валунами, они незаметно забрасывали леску, и форель в одно мгновение хватала наживку и тут же трепетала на золотом песке. Малыш был на седьмом небе от счастья, когда видел, как форель преодолевала пятиметровые водопады.

Последний звонок вновь окунул генерала во фронтовую обстановку. Из штаба армии сообщил», что встреча с командующим фронтом состоится в 9 часов на стыке правого фланга с соседней дивизией. Аревадзе переговорил с начальником штаба и после трехчасового сна уехал на передовую.

В условленное время состоялась встреча с Рокоссовским, одетым в полевое обмундирование без знаков различия. Только потом понял Аревадзе, зачем ему был нужен этот камуфляж: командующий фронтом уже неделю проводил рекогносцировку местности на направлении предполагаемого главного удара противника, изучал нашу оборону и давал распоряжения на перегруппировку сил.