Текст книги " Рокоссовский: терновый венец славы"

Автор книги: Анатолий Карчмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)

– Нехитра задача, если сил много, – улыбнулся Жуков, – а вот с малыми силами... Мы рассчитываем на твое умение, Я думаю, противник там не очень сильный. Дивизии переброшены из Франции. Они там разложились от безделья.

: – Георгий Константинович, не очень я в это верю. Я уже с

этими «французами» имел дело. Из каждой деревни мы их выбивали с боями.

– Надеюсь, ты с ними справишься, – приподнято сказал Жуков.

Рокоссовский немедленно связался с Малининым и дал ему указание передать войска и со штабом следовать на новое место.

– Встретимся в Калуге.

Эту ночь Рокоссовский и Лобачев, приехавший в штаб фронта еще вчера, провели в Москве. Город встретил их настороженно: затемнены окна, на улицах патрули, не видно ночью машин, только кое-где заметны небольшие солдатские колонны. Они остановились у бывшего сослуживца командарма но Забайкалью В.Н. Романченко, управляющего московской городской милицией. После походной фронтовой жизни благоустроенная квартира со всеми удобствами, радушие хозяина, постель с чистым накрахмаленным бельем для бывалых солдат показались раем. Рокоссовский впервые с начала войны спал без грохота снарядов и бомб, без трескотни выстрелов.

Еще не взошло солнце, а командарм и Лобачев уже ехали по Варшавскому шоссе, по которому непрерывным потоком шли тракторы, тягачи, танки, грузовые автомашины – всё двигалось в сторону фронта.

К обеду они уже были в Калуге. И вновь Рокоссовскому пришлось принимать управление новыми соединениями, и вновь приходилось это делать в кратчайшие сроки. Пока командарм занимался войсками, штаб Малинина налаживал связь, проводил разведку расположения противника и местности, готовясь к наступлению на Сухиничи. Уже в полночь 27 января стала действовать новая 16-я армия.

2

Небольшая русская деревенька Жердево была засыпана снегом почти до самых крыш. Дороги были непроходимыми сюда можно было добраться только на крестьянских санях. О том, что здесь теплилась жизнь, говорили дымящиеся трубы да глубокие траншеи, соединявшие дома, по которым крестьяне ходили друг к другу. Деревня находилась в двадцати километрах от Сухинич.

В эту ночь на КП армии было жарко, хотя на улице трещал мороз и бушевала метель. Здесь шли горячие споры об операции по взятию Сухиничей. Кроме штаба и командования в ее обсуждении принимал участие й заместитель командующего Западным фронтом Ф.И. Кузнецов.

– По нашим данным, – докладывал начальник разведки армии, – в Сухиничах прочно обосновалась пехотная дивизия, прибывшая из Франции, генерала фон Гильса. Пленный майор этого соединения утверждает, что дивизия укомплектована опытными солдатами, На усилении имеет до 50 танков и полк артиллерии. Это подтверждено и другими источниками. Почти на всем участке железной дороги имеются дзоты, обнесенные колючей проволокой.

– Какие есть предложения у начальника штаба? – спросил Рокоссовский, сидевший посередине стола и делавший какие-то пометки на карте.

– Учитывая состояние нашей армии, в ближайшее время мы не можем атаковать город, – ответил Малинин.

– А как быть с выполнением приказа? – поднял глаза на начальника штаба командарм. – Ведь его надо как-то выполнять.

– На мой взгляд, есть два пути выхода из ситуации, – сказал осторожно Малинин. – А именно: или добиться отмены приказа, или же просить подкрепления. Другого выхода я не вижу.

– Приказ никто отменять не будет, да это и невозможно, -вмешался генерал-полковник Кузнецов. – Фронт не располагает резервами, чтобы вам хоть чем-нибудь помочь. Я это твердо знаю.

– Брать город нечем, а приказ надо выполнять! – с возмущением произнес Лобачев. – Ничего себе подбросили задачу. – Он повернулся к Кузнецову.– Федор Исидорович, объясните нам, как выйти из этого тупика?

– Как в данном случае быть? – поднял брови Кузнецов. – Выполнять приказ.

– Может, вы подскажете, как это сделать? – уставился на него Лобачев.

– Решение принимает тот командир, которому поручено провести операцию, – уклонился от прямого ответа заместитель Жукова. – Сухиничи должны быть в наших руках.

– Ну что ж, Федор Исидорович во всем прав, – Рокоссовский вышел из-за стола и, достав из нагрудного кармана гимнастерки ручку, подошел к карте. – Я согласен с начальником штаба, что г®, такими растопыренными на большом фронте силами задачу

выполнить невозможно.

Кузнецов занервничал и готов был что-то возразить. Лобачев и Малинин, хорошо знакомые с твердыми логическими доводами командарма и его нестандартными мыслями, ждали, что он скажет дальше.

– Поставленная фронтом задача не соответствует силам и средствам, имеющимся в нашем распоряжении, – спокойно продолжал Рокоссовский. – Но мы к этому уже привыкли.

– Мы что, собрались для того, чтобы заниматься критикой командования фронта? – взвился Кузнецов. Он вскочил с места. -Мы уходим в сторону от основной задачи!

Рокоссовский выслушал Кузнецова молча и, когда тот сел за стол, сказал:

– В этой обстановке нам ничего не остается^ как подтянуть силы с других участков и создать мощный кулак на главном направлении. Пока противник, добившись своей цели, особой активности не проявляет, а, по всей вероятности, собирается в Сухиничах зимовать, мы должны действовать немедленно.

– А кто ответит за участки, которые будут ослаблены таким решением? – спросил Кузнецов.

– Тот, кто принимает решение, – сказал командарм.

– В этом решении заложен громадный риск, – произнес Кузнецов. – Не слишком ли смело?

– Смелость – города берет, – улыбнулся Рокоссовский, немного обескураженный возражением заместителя командующего фронтом. – Да, мы рискуем. Ну Что ж, риск – благородное дело. Без него войны не бывает. – После некоторого раздумья он подошел к карте. – Если Член Военного Совета и начальник штаба не будут возражать, то я предлагаю в ударную группировку включить гвардейскую дивизию генерала Чернышева и соединение Карпухина. Сюда же мы подтянем артиллерию и десяток танков.

–У меня нет возражений, – почти одновременно ответили Лобачев и Малинин.

– Зато у меня есть возражение, – сказал Кузнецов и встал у карты рядом с командармом. – Как только противник узнает, что вы оголили фланги и подтянули в центр основные силы, он наверняка нанесет удары с двух сторон и наша основная группировка окажется в мешке. Вот чем это кончится.

– Условия местности и погода не позволят противнику нанести удар с обоих флангов, – водил по карте ручкой Рокоссовский. – А если он попытается атаковать на одном из них и вклинится в нашу оборону, то мы из Сухиничей нанесем мощный удар под основание клина. И тогда мы посмотрим, чья возьмет.

– Я категорически против такого плана! – гневно сказал Кузнецов. – Сейчас же доложу об этом Жукову.

– Докладывайте, – нахмурился командарм и подошел к Малинину. – Михаил Сергеевич, оформите замысел нашей операции и передайте Жукову. Укажите наши разногласия с генерал-полковником Кузнецовым.

Через несколько часов был получен ответ – Жуков согласился с командармом.

– Я снимаю с себя ответственность за последствия этой операции и убываю в штаб соседней армии, – обиженно проговорил Кузнецов.

– Товарищ Малинин, помогите Федору Исидоровичу с транспортом и обеспечьте безопасность продвижения по участку армии, – сказал Рокоссовский, пожимая руку генералу. На лице командарма не было и тени торжества по поводу того, что его мнение в споре одержало верх. Видимо, это позволило Кузнецову на прощание произнести:

– Константин Константинович, желаю успеха в проведении операции.

– Спасибо, – улыбнулся Рокоссовский и протянул солдатское одеяло. – Будете ехать на санях – укроете ноги. На улице сильный мороз.

Кузнецов благодарно глянул на командарма и передал одеяло связистке, которая приехала с ним.

В течение нескольких часов был детально отработан план операции. За скрытность подхода основных сил отвечали все -от командующего армией до командира роты. Начальником связи армии было разработано секретное указание связистам по правдоподобной дезинформации противника. Еще до наступления противник имел сведения, что город прибыла брать в полном составе 16-я армия генерала Рокоссовского. В дивизиях и полках в открытых переговорах по всем линиям связи указывалась фамилия командарма, называлось полунамеками в несколько раз больше соединений, собирающихся штурмовать город, чем их было на самом деле. Атака была намечена на утро 23 января. Войска заняли исходное положение ночью, а артиллерия обжилапозиции еще раньше. За несколько часов до начала Щтурма Рокоссовский прибыл на НП генерала Чернышева. Рядом с ним находились начальники артиллерии и бронетанковых войск Казаков и Орел.

В стылом, густо усеянном мигающими звездами небе, едва-едва забрезжил рассвет. Было тихо, на морозе время от времени трещали деревья.

На опушке леса замерло более десятка танков; по снежному полю рассыпалась пехота. Слева нарушил тишину орудийный выстрел. Еще один, сразу несколько – это работала полковая разведка. К атаке было все готово, и Казаков нетерпеливо поглядывал на часы.

. На НП прожужжал зуммер. Командир дивизии поднял трубку и изменился в лице.

– Вы что, шутить вздумали?.. Этого не может быть!

– Что там произошло? – спросил Рокоссовский с тревогой в голосе.

– Говорите с командующим, – Чернышев передал трубку. -Это командир полка.

– Я слушаю.

– Рядом со мной находятся четыре жителя города. Они в один голос утверждают, что немцы в спешном порядке покидают Сухиничи.

– Что вы предприняли?

– Выслал в город усиленную разведку и направил туда батальон пехоты с двумя танками.

– Хорошо, держите с нами связь. – Рокоссовский отошел от телефона и опустил голову в раздумье.

– Очередные фашистские штучки! – воскликнул Казаков, когда командир дивизии сообщил о содержании разговора.

– Конечно, трудно в это поверить, – сказал командарм и глянул на Казакова. – От артогня пока воздержись.

Со стороны города были слышны пулеметная стрельба, нечастые разрывы снарядов. Все стояли в напряжении и ждали.

Чернышев снова поднял трубку. Лицо его покрылось красными пятнами.

– Спасибо, молодец! Так и надо было! Правильно. Орден за мной!

– Ну что? – улыбнулся Рокоссовский. – Подтвердилось?

– Да, подтвердилось. По докладу командира полка, немцы

драпанули из Сухиничей. Разведка, танки и полковая артиллерия уже в городе, . ..... ■ ■

- Ура-а! – вырвалось у начальника бронетанковых войск Орла. Как специалист он хорошо понимал, что десяток танков для штурма города – это капля в море. Рокоссовский связался с Малининым.

– До выяснения обстановки в штаб фронта пока не доносить. Поставить задачи обеим дивизиям и выделить отряды для преследования и разведки. Подготовить КП к перемещению в город, ко мне выслать оперативную группу со средствами связи. Миша, действуй!

Вероятно, дезинформация ввела фашистов в заблуждение, и они решили унести ноги из города. Впоследствии пленные гитлеровцы это подтвердили.

Итак, задача, поставленная командующим фронтом, была выполнена – Сухиничи находились в наших руках.

Когда вечером Рокоссовский доложил в штаб фронта: «Сухиничи взяты. Город очищается от автоматчиков», – оттуда последовал немедленный ответ: «Рокоссовскому и Лобачеву. Взяты ли Сухиничи? Что значит «очищаются от автоматчиков»? Ответьте, есть ли в городе немцы?» На что Рокоссовский ответил, что штаб его находится в городе.

В Сухиничах были видны следы поспешного бегства фашистов. На улицах валялись брошенная техника, горы боеприпасов. Во дворе, где квартировал фон Гильс, находилась новенькая легковая машина.

Немцы в шести километрах южнее города организовали прочную оборону. К вечеру в штаб фронта повалили корреспонденты, известные писатели. Некуда было деваться – пришлось отмечать успех нового соединения. Как же, взят такой важный железнодорожный узел, да еще без крови. Словом, был повод хотя бы немножко расслабиться.

В железнодорожной столовой был накрыт стол. Стараниями Ильи Эренбурга и Лобачева нашлись и горячительные напитки. У стола хлопотали две симпатичные девушки. Поначалу они растерялись перед наплывом именитых гостей, а потом притащили из соседних домов стулья, Чашки, тарелки, ножи и вилки.

Пока собирались гости, Рокоссовский дал ряд распоряжений Малинину, проверил, как выполняется приказ по нейтрализации артиллерийских точек противника, цз которых велся огонь по городу.

Когда он вошел в столовую, его встретили аплодисментами. В хорошо подогнанной форме генерал-лейтенанта, высокий, стройный, с улыбающимися синими глазами, он выглядел сегодня моложе своих сорока пяти лет.

Держался он просто, естественно, как человек, не умеющий подделываться под чьи-то вкусы и настроения. На его мужественном, обветренном войной и морозами лиде отражалось все, чем он жил в эту минуту, – удовлетворение от того, что он сегодня сделал для освобождения города. Ему было лестно находиться в обществе этих людей.

Он занял в центре стола отведенное для него место и сразу же подчинился общему настроению: поднимал тосты, смеялся, рассказывал анекдоты, улыбался женщинам, которые тянулись к нему, как бабочки на свет. Он чувствовал себя своим среди этих ярких, интеллигентных людей.

Веселое настроение не покидало Рокоссовского до тех пор, пока он не переговорил со знакомым газетчиком Л. Кудреватых.

– Вы что-нибудь узнали об Андрее Белозерове? – спросил генерал. .

– Да; узнал, – ответил Кудреватых.

– Он жив?

– Говорят, жив.

–Где он?

– В НКВД мне дали справку, что Андрей Белозеров находится под следствием.

– В чем его обвиняют?

– Они мне об этом не сказали, сославшись на тайну следствия.

Где-то рядом разорвался снаряд, и в столовой со звоном посыпались стекла. Застолье оборвалось в самый разгар душевных бесед. Гости засуетились, смущенно стали прощаться, будто стыдясь своей торопливости, и быстро разошлись.

3

Потерпев поражение под Москвой, немцы не потеряли обороноспособности. Они продолжали перебрасывать войска с запада и укрепляли оборону. Ее основу составляли опорные пункты, расположенные в селениях или в рощах, промежутки между ними минировались, простреливались, усиливались проволочными заграждениями. Под домами строились блиндажи с бойницами для широкого обстрела. Танки закапывались в землю и представляли собой артиллерийско-минометные точки.

В начале февраля поступила директива фронта. Она требовала: «Удерживая прочно Сухиничи, наступательными действиями продолжать изматывать противника, лишая его возможности прочно закрепиться и накапливать силы».

Эта директива застала командарма на КП в Сухйничах. Она вызвала у него сомнения, но он никому об этом не сказал и поехал обследовать войска, пытаясь разобраться в причинах слабой эффективности нашего наступления. Вернувшись из войск, он поделился своими впечатлениями с коллективом управления армии.

Рокоссовский пришел к выводу: в сложившейся обстановке мы не в состоянии достичь решающего успеха в наступлении. Своими мыслями он решил поделиться с командующим фронта Жуковым.

– Ну, выкладывай, что у тебя наболело, – сказал командующий фронтом, когда Рокоссовский прибыл на КП, который располагался в лесу на окраине села в доме лесничества.

Жуков, заложив руки за спину, мерил тяжелыми шагами конференц-зал лесничества и, нахмурив брови, приготовился слушать командующего армией.

Рокоссовский, облокотившись одной рукой на трибуну, стоял у стола и следил за выражением лица своего непосредственного начальника.

– Что молчишь, говори, – сказал Жуков, повернувшись к командарму.

– Георгий Константинович, – начал осторожно Рокоссовский, – мне не совсем понятно, как можно «изматывать противника наступательными действиями, лишая его возможности прочно закрепиться и накапливать силы».

– А точнее можно?

– Противник заранее подготовил оборонительные рубежи и уже основательно на них закрепился, – продолжал Рокоссовский. – Гитлеровская Германия не связана военными действиями на западе, и помешать накапливать ей силы за счет переброски войск мы никак не можем. Наша армия такими средствами не располагает.

– Так, так, – с раздражением в голосе произнес Жуков.

– Изматывая противника, мы будем больше изматывать себя, – сказал командарм и пристально посмотрел на Жукова.

– Почему? – Жукову показалось, что в словах Рокоссовского звучит неприкрытый вызов его директиве.

– Одно дело изматывать противника оборонительными действиями, добиваясь уравнивания сил. Но чтобы изматывать его наступательными действиями, когда соотношение сил не в на-шу пользу, я этого понять не могу.

– Как это не в нашу пользу? – остановился Жуков напротив Рокоссовского. Он окинул его острым взглядом и после паузы сказал: – По количеству дивизий мы его превосходим.

– Но по качеству отстаем. – Рокоссовский подошел к заранее вывешенной им карте и, вооружившись указкой, продолжил: -Здесь нанесены полки и дивизии, которые занимают оборону на нашем участке. Численность личного состава немецких дивизий в 8-10 раз больше, чем наших. Разведка докладывает, что из дивизий немцев, понесших большие потери, весь рядовой и командный состав передается для укомплектования других соединений, а командование и штабы выведены в тыл для нового формирования.

– Ты предлагаешь учиться у фашистов?

– Разумному учиться не грех и у противника.

– Ничего себе предложение.

– А мы что делаем? – сказал Рокоссовский и, когда Жуков повернулся к нему лицом, добавил: – Продолжаем изматывать свою терпеливую пехоту. В наших подразделениях не только мало солдат и командиров, но не хватает пулеметов, артиллерии, а о танках И говорить нечего. На сухиничскую операцию я наскреб всего лишь десяток машин.

– Ну и что же предлагает твоя умная голова? – с плохо скрываемой иронией спросил командующий фронтом, продолжая расхаживать по комнате.

– Несостоятельность наступательной затеи очевидна. Она выгодна только противнику. – Рокоссовский положил указку и подошел к столу. – Вместо бесцельного наступления надо использовать отвоеванное у противника время на подготовку войск к предстоящей весенней операции. Для этого надо перейти к прочной обороне и пополнить войска личным составом и техникой.

– Ты представляешь, какие трудности переживает страна? – повысив голос, спросил Жуков. – Где мы это все сразу возьмем?

– Вот поэтому спешить не надо – война только начинается.

– До этого мы, выходит, не воевали? – покраснел Жуков. -Константин Константинович, вместо того, что ты тут наговорил, надо подумать о том, как выполнять задачу, поставленную фронтом, Ставкой и Генеральным штабом.

– Что ж, я высказал свое мнение и при нем останусь, – совершенно искренне сказал Рокоссовский. – Что касается директивы фронта, то я ее обязан выполнять.

– Вот и договорились, – произнес на прощание Жуков. Когда командарм возвращался в Сухиничи, настроение у него было никуда негодным. Его мучила совесть, что не смог ничего доказать Жукову, хотя очевидность его доводов была несомненной.

Машину мотало, трясло на снежных сугробах и, будто в такт этой тряске, метались мысли Рокоссовского. Почему Жуков не хотел понять меня? Или он думает, что я вышел со своими предложениями, чтобы показать себя и высказать несогласие с директивой? Тогда он ошибается. Единственная цель моих рассуждений – сохранение сил для последующего разгрома фашистов. Он не имел права отмахиваться от его доводов. Это же абсурд: сильнейший обороняется, а более слабый наступает, барахтаясь по уши в снегу и служа прекрасной мишенью. Это что, стратегическая недальновидность Верховного Главнокомандования и Генерального штаба? Неужели Жуков со своим авторитетом не может пойти против мнения Ставки и доказать, что наступление в данной обстановке – грубая ошибка. Теперь другие времена, и Сталин вынужден считаться с военными. Он же мужественно выслушал меня по поводу причин нашего поражения в начале войны.

Сколько ни думал, так и не мог он добраться до истинной подоплеки того, почему, как ему казалось, его дельные предложения повисли в воздухе. Выходить с ними в более высокие инстанции у него не было желания. Он и так обжегся, обратившись в Генштаб по поводу отвода войск за Истринское водохранилище, и теперь не хотел снова попадать впросак.

4

Чтобы выполнить директиву фронта, но не терять зря людей и технику, командарм 16-й армии нашел и здесь оригинальное решение: наносить удары последовательно, то по одному, то по другому опорному пункту, создавая для этого превосходство в живой силе и технике. В штабе армии имелись проверенные данные, что немцы собираются всю зиму отсиживаться в обороне и по приказу Гитлера готовиться к весеннелетнему наступлению. Это развязывало руки – можно было маневрировать армейскими силами, не слишком оголяя остальные участки.

На правом фланге армейских позиций на первой такой операции присутствовал командарм. Ночью на господствующей высоте в густом осиннике был оборудован НП дивизии, штурмующей опорный пункт противника.

Начинался новый день. На рассвете клубилась поземка; холодный ветер продувал насквозь. В темноте саперы проделали проходы для танков и обозначили их вехами, пехота заняла исходные позиции. После артподготовки по приказу командира дивизии Кирюхина пошли танки и пехота. Отдельные орудия, заблаговременно пристрелянные по целям, уничтожали ожившие огневые точки. К обеду опорный пункт в селе Попково был взят. Во второй половине дня при поддержке авиации немцы попытались контратаковать, но завязли в снегу и были сразу же уничтожены. Противовоздушная оборона сбила шесть самолетов противника.

Командование и штаб армии убедились, что тактика наступательных действий выбрана правильно – большой успех при минимальных потерях. На очереди были другие опорные пункты, к штурму которых готовились соединения.

8 марта командарм с группой офицеров побывал в частях, готовящихся к боевым действиям, и к вечеру на аэросанях вернулся на КП. Здесь уже царило оживление – командование фронта готовилось к «семейному» ужину по случаю женского праздника. По этому случаю начальник тыла достал где-то три бутылки шампанского.

К Казакову, который был заранее назначен тамадой, приставал Малинин:

– Вася, ты мне скажи откровенно, как ты будешь разливать три бутылки шампанского на добрый десяток здоровенных мужиков?

– Разолью, не беспокойся, тебя не обижу.

В разговор вступил Рокоссовский.

_; – Как-то Илья был виночерпием на пиру, – говорил он. -Взяв кувшин с вином, он, обращаясь к присутствующим, спросил: «Эй, народ, как бы вы хотели наливать вино – по-божески или по-человечески?» «По-божески, по-божески!» – кричали со всех сторон. Илья обошел присутствующих, – продолжал Рокоссовский, – налил им вино в бокалы: кому каплю, кому пол-бокала, кому чуть больше, а кому и вовсе полный. Разлив все вино, он отошел в сторонку. «Илья, ты с ума спятил? Мне досталась одна капля. Что ты сделал?»– возмутился Петр. «Петр, наг род велел наливать бокалы по-божески, а ведь Бог не всем Одинаково отпускает: одному он дает много, другому – мало, третьему – еще меньше. Как Бог дает, так и разливаю». Под общий хохот Малинин спросил:

– Вася, ты сколько мне нальешь?

– По-божески, Миша, по-божески, – рассмеялся Казаков.

Только утих смех и Рокоссовский взял ручку, чтобы подписать приказ об итогах первого штурма опорного пункта, как его оглушило ударной волной и отбросило на середину комнаты. Он лежал на полу и побелевшими пальцами судорожно сжимал ручку, затем, едва разлепив губы, спросил:

– Что случилось?

– У окна разорвался снаряд, – ответил нагнувшийся над ним Лобачев.

Малинин говорил по телефону:

– Срочно врача! Нет, больше не пострадал никто!

Эти слова Рокоссовский услышал отчётливо. Но вдруг тело ослабло, стало каким-то невесомым. Ему казалось, что он парит в воздухе и куда-то улетает. Он сделал движение рукой – другая ему не подчинялась, – чтобы зацепиться за что-нибудь и задержаться, но полет продолжался. На мгновение он увидел Малинина, Казакова, Лобачева. Он с удивлением смотрел на них и не слышал слов, только видел, как шевелились их губы. Он попытался что-то сказать, но не смог – не поворачивался язык. Перед его глазами завертелся потолок и постепенно уплыл куда-то вдаль...

Вдруг все прояснилось, и он увидел отца, мать, сестер, жену, дочь... Перед его глазами прошла целая галерея родных лиц.

К Рокоссовскому бросились друзья, положили его на диван, сняли окровавленный китель. Хирург армии Воронцов, оказывая первую помощь, ответил присутствующим:

– Командарм тяжело ранен, осколок ударил по позвоночнику, прошел между ребрами, пробил легкое. Его необходимо немедленно оперировать. Надо везти в Козельск, здесь ничего сделать нельзя.

– О, Matka bosk а!.. – бредил Рокоссовский. – Juz blisko... Niech Malinin zadzwoni wieczorem... Kiedy i dokgd... Kazakow?..⁶

Рокоссовский очнулся, когда его несли на носилках в машину. «Это все? – мелькнула у него мысль – Нет... нет... Я должен жить...»

Из Козельска после сложной операции командарма по указанию Жукова на самолете доставили в Москву.

Глава десятая

1

Военный госпиталь, в котором лечился Рокоссовский, размещался в Тимирязевской академии. Ее старинное кирпичное здание стояло, пожалуй, в самом живописном месте столицы. С двух сторон к нему вплотную подходил сосновый лес, с третьей стороны, среди лугов, раскинулись пруды, соединенные рекой. Здесь было раздолье для диких уток.

Апрель был на исходе. Рокоссовский сидел в госпитальном халате на скамейке под липой и любовался тюльпанами. За этой клумбой он наблюдал уже более десяти дней. Он приходил сюда рано утром, когда легкий весенний морозец укладывал на землю тюльпаны вповалку, словно сильный противник своих врагов на поле боя. Он любил наблюдать, как появлялись первые лучи солнца и тюльпаны оживали: они почти незаметно просыпались, поднимались, поворачивали свои желто-красные головки к солнцу и вскоре радовали глаз стройными зелеными ножками.

Природа – вещь беспокойная: она давала отдых телу и тревожила ум. Он не переставал удивляться царству природы. После почти двухмесячного лечения в нем вновь появилось прежнее ощущение жизни. Забота врачей И крепкий от природы организм мало-помалу восстанавливали силы, хотя опасное и тяжелое ранение давало о себе знать: боли в позвоночнике немного утихли, но они не прекращались ни днем, ни ночью.

Рокоссовский глянул на часы: было половина двенадцатого. К нему подошла сестра.

– Константин Константинович, вас просят зайти в палату. К вам прибыл гость.

– Алексей! – воскликнул Он, войдя в палату.

– Костя, дорогой! – Лобачев обнял друга, поцеловал. – Ну как ты тут? Как себя чувствуешь?..

– Пошел на поправку. Хотел к маю направиться в войска, но врачи воспротивились. Упрямые как черти!

– Костя", спешить не надо. Это не тот случай, когда нужно торопиться.

– Понимаешь, Алексей, я больше устаю от безделья, чем от лечения, – улыбнулся Рокоссовский. – Расскажи, как там наши дела?

– Понимаешь, Костя, обстановка на советско-германском фронте сложилась не в нашу пользу. Продолжительное затишье взорвалось ожесточенными боями. Крымский фронт трещит по всем швам. Под Харьковом положение не лучше.

– А как наша армия?

– Штаб армии уже не в Сухиничах. Малинин отгрохал КП в лесу. Хороший мужик Михаил. Я все время удивляюсь его работоспособности.

– Повезло нам с начальником штаба.

– Армия отбросила немцев до Жиздры. Тактика, которую мы начали применять при уничтожении опорных пунктов, полностью себя оправдала, – продолжал Лобачев. – К сожалению, есть потери. Тяжело ранен командир дивизии Еремин. – Он посмотрел в глаза Рокоссовскому – говорить, не говорить?

– Говори, Алексей, я все равно узнаю, – понимающе произнес Рокоссовский.

– Убит командир дивизии Герой Советского Союза Кравченко. Совершенно глупая смерть.

– Разве умные смерти бывают?

– Да что мы все о делах, о службе, – спохватился Лобачев. -Ты семью нашел?

– Пока нет. Написал письма во все концы. Если живы -'найдутся.

Зашла сестра:

– Лечащий врач просит посетителя через десять минут покинуть палату. Больному предстоят процедуры.

– Сестричка, милая, принеси два стаканчика, – попросил Рокоссовский. Через минуту появилась сестра, поставила на стол стаканы, улыбнулась и вышла.

– Понимаешь, ко мне иногда наведываются писатели, артисты и обязательно что-нибудь приносят. – Рокоссовский открыл тумбочку и достал бутылку коньяку. – Не обходится и без таких подарков. Мне баловаться этим зельем нельзя. Но ради друга сегодня разговеюсь.

Вскоре Лобачев ушел, и Рокоссовский остался в палате один. Его охватили невеселые мысли. Подумать только, такие события разворачиваются на фронте, а он сидит а этой роскошной госпитальной палате и бездельничает. Теперь его заботило лишь одно: как быстрее вырваться из госпиталя и оказаться на передовой.

Он подошел к окну, закурил. В очередной раз оживали в памяти лица фронтовых друзей, с которыми можно смело идти в огонь и в воду. Он часто видел их во сне и даже слышал голоса то Малинина, то Орла, то Казакова... Целый день прошел под впечатлением разговора с Лобачевым.

Уже поздно вечером, вернувшись с прогулки, он уселся в кресло, начал перелистывать газеты, затем отложил их в сторону. В палате было тихо, а на душе тоскливо. На тумбочке ритмично тикал будильник, на дежурном пункте кто-то громко говорил по телефону, по коридору провезли стонущего больного.

Он вспомнил первые дни пребывания в госпитале. Его осмотрели известные ученые-медики. Строгий приговор: ранение тяжелое – пробито легкое, у позвоночника застрял осколок, который в Козельске не смогли удалить. Точки зрения специалистов разделились. Одни ратовали за операцию, а другие утверждали, что хирургическое вмешательство опасно – можно задеть физически важные центры и сделать человека инвалидом на всю жизнь. Последнее слово было за ним. «Раз организм не может жить без железа, то так тому и быть – оставьте осколок в покое», – сказал он тогда, вызвав одобрение у противников операции. И вот теперь этот военный сувенир остался у него на всю жизнь.

Время шло к полуночи, и дежурный врач, обходя палаты, попросил Рокоссовского лечь в постель.

2

Еще одну неделю проскучал Рокоссовский в госпитале. Его самочувствие подсказало окончательное решение: через день-два он должен покинуть госпиталь – хватит, и так провалялся здесь более двух месяцев. Накануне ему принесли из пошивочной Военторга новую, с иголочки, форму. Он прикрепил свои многочисленные ордена, три нашивки за ранения, надел китель и подошел к зеркалу. На него смотрел бодрый, моложавый, уверенный в себе генерал-лейтенант. «А что, ничего себе мужик*, – подумал он и, улыбнувшись, повесил форму в шкаф. Весь день он был как на иголках, а к вечеру, когда наступила в госпитале'тишина, его снова заела скука. Он неожиданно дли себя пришел к выводу: есть два врага человеческого счастья -боль и скука. Как только боль уходит и ты не занят ничем интересным и полезным, то тебя тут же начинает изводить скука-