Текст книги " Рокоссовский: терновый венец славы"

Автор книги: Анатолий Карчмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 38 страниц)

Солнца еще не было видно, лишь бледный Предрассветный отблеск скупо освещал Буг. То тут, то там из камышей доносилось кряканье уток. Над ленивым течением реки разливался теплый воздух. Внизу у берега, в густой чаще лозы отозвалась лягушка, потом еще одна, окрестности огласил целый хор. Рассвет набирал силу. С острова, поросшего ольховником и вербой, с писком вылетела какая-то длиннокрылая птица и в три взмаха поднялась вверх. Взглянув в упор на Рокоссовского, она унеслась на противоположный берег. «Посидеть бы сейчас на зорьке с удочкой», – подумал маршал, но отдаленный стон артиллерии за Бугом вернул его к действительности, и он поспешил в дом.

2

Выходом войск Рокоссовского к Висле завершилось окружение брестской группировки противника. В числе других.на берегу этой польской реки оказалась 8-я гвардейская армия В.И. Чуйкова. Горячему и смелому генералу не терпелось быстрей форсировать Вислу.

В блиндаж Чуйкова входили и выходили люди. Он то и дело крутил ручку телефона, разговаривал то с одним, то с другим командиром корпуса. В промежутках между встречами и разговорами рассматривал карту и думал о предстоящей операции. Он скрупулезно уточнял обстановку, медленно и основательно изучал свои позиции и противника, подходы к Висле. Танковая армия Богданова вместе с 1-й Польской армией продвигались к предместьям Варшавы. Его соединение командующий фронтом врл на вожжах, словно норовистого коня, и пока не разрешал форсировать Вислу. Командарм не выдержал искушения и связался с Рокоссовским, которого смущала северная группировка противника.

– Товарищ командующий фронтом, почему мы не форсируем Вислу, чего мы боимся?

– Узнаю храбреца, понимаю твое рвение, Василий Иванович.

– Если понимаете, тогда разрешите провести рекогносцировку?

– Хорошо, только примите меры безопасности.

К рассвету 30 июля корпус, обеспечивавший рекогносцировку, вышел на берег Вислы и замаскировался. Как раз в этот день польские крестьяне отмечали какой-то праздник, возможно, освобождение от фашистов, и в селах шло шумное и беззаботное гулянье. И это несмотря на то, что противник располагался всего лишь за рекой.

Участники рекогносцировки переоделись и под видом местных жителей, веселившихся на празднике, пробрались к берегу. Позже, когда Чуйков доложит о «маскировке» Рокоссовскому, тот в шутку скажет: «Вам только не хватало паненок»*.

Спокойно катила свои воды Висла. Кое-где над заливами плавал молочный туман. С берега в суровом молчании смотрели на дно реки величественные сосны. Их тени шевелились в воде, словно живые.

«Крестьянам» Чуйкова показалось, что левый берег Вислы укреплен слабо.

Командарма мучил вопрос: ждет ли противник, что мы примем решение форсировать реку здесь? Активной подготовки к обороне замечено не было. По левому берегу Вислы тянулась земляная дамба, скрывавшая обзор в глубь местности. В случае форсирования удар мог быть внезапным.

Чуйков распределил участки для корпусов, средства усиления и, приказав организовать наблюдение за левым берегом, направился в местечко Желехув, где находился штаб армии.

‘Паненка-незамужняя девушка (полъск.).

Дорога по пологому подъему бежала в гору и вышла на асфальт; лес редел, и за ним виднелось потемневшее клеверное поле, а дальше стоял густой сумрачный бор.

Зайдя на КП, Чуйков доложил Рокоссовскому о результатах рекогносцировки и свои предложения по форсированию Вислы.

– Хорошо, готовь переправу, – сказал Рокоссовский. – Но все время поглядывай на север – над нами висит Сильная группировка противника. Когда Чуйков осматривал участки будущих переправ, его вызвали к ВЧ.

– Необходимо начать форсирование Вислы дня через три на участке Мацеевица. План высылайте шифром к четырнадцати первого августа.

– Задача понятна, но форсирование прошу разрешить на участке Вильга – Подвебже.

– Почему?

– Лучше, если на флангах будут реки Пилица и Радонка.

– Хорошо, Василий Иванович, разумное предложение. Имей в виду, Ставка придает большое значение форсированию Вислы.

– Могу начать форсирование завтра с утра. Все подготовительные-работы уже проведены.

– У вас мало артиллерии и переправочных средств. Фронт может помочь только через три дня.

– Думаю, обойдусь своими средствами. Я рассчитываю на внезапность. Прошу разрешения начать завтра.

– Хорошо, я согласен. Успехов тебе, Василий Иванович.

– Спасибо. .

Армия Чуйкова форсировала Вислу и к третьему августа захватила плацдарм более десяти километров по фронту, около шести – в глубину и постепенно начала его расширять. Захват плацдарма в районе Магнушева армией Чуйкова создал угрозу удара с юга всей группировке немцев. Это заставило гитлеровское командование, как и предполагал маршал, бросить основные силы против магнушевского и наревского (его захватил Батов) плацдармов. Прорыв висло-наревского рубежа открывал нашим войскам дорогу в Германию. Поэтому по мере накопления сил и средств гитлеровское командование упорно обороняло свои позиции на правом берегу Вислы восточнее Варшавы, переходя время от времени в наступление.

Этот участок больше всего тревожил Рокоссовского. Разумеется, было отчего волноваться. Здесь была сосредоточена очень сильная группировка противника: четыре танковых и две пехотных дивизии.

На КП фронта Рокоссовский и Малинин озабоченно нагнулись над картой.

– Михаил Сергеевич, мы не можем допустить, чтобы эта мощная группировка противника постоянно угрожала нашим армиям, – сказал командующий фронтом.

Тот оторвал покрасневшие от усталости глаза от карты.

– Я думаю, надо попытаться разгромить вражеские войска и овладеть предместьем Баршавы Прагой.

– Какими силами?

– Для этой операции я бы привлек 47-ю и 70-ю армии. Они уже на подходе.

– Хорошо, так и поступим. Используем к тому же силы 1-й польской армии и воздушную армию. Для усиления этой группировки выгребай все, что можно, из других участков. Иного выхода я не вижу .

Донесения из самого пекла магнушевского плацдарма радовали маршала. Он помогал этой армии чем мог и надеялся на Чуйкова как на сильного и толкового командарма. Рокоссовский ввел– на плацдарм танковый корпус 2-й танковой армии. Он чувствовал, как трудно защищаться командарму от напора крупных сил фашистов, и ему хотелось поддержать его своим присутствием.

Он подошел к телефону:

– Василий Иванович, как дела?

– Попытка противника остановить наши части свежими силами успеха не имела. На всех участках борьбы за плацдарм враг остановлен.

– Как тебя найти?

Чуйков, будучи хорошим психологом, сразу уловил, что командующий фронтом задает этот вопрос не потому, что хочет к нему кого-то послать на помощь, – он хочет приехать на плацдарм сам. Ему всегда были приятны встречи с этим умным человеком. Но на этот раз он не мог и не имел права рисковать жизнью командующего фронтом. Его командный пункт находился недалеко от переднего края, противник может заметить движение машины и совершить артиллерийский налет. Прямой, честный, не терпящий ни малейшей фальши и неправды, командарм поглаживал пальцами левой руки свой массивный нос и не знал, что ответить.

– Ты что молчишь, Василий Иванович?

– Товарищ маршал, я уже не помню, когда мылся, и заказал баню. Часа через два буду на том берегу. – Пошел на обман Чуйков, покраснев до корней волос.

– Проще говоря, ты не хочешь пустить меня на плацдарм. Так надо понимать твой ответ?

– Нет, серьезно. Чешется спина. Хочется попариться. Баня уже заказана. Приглашаю и Вас.

– Раз чешется спина, давай попаримся, – рассмеялся Рокоссовский. – Через три часа буду у тебя.

Чуйкову срочно пришлось искать работника тыла, который был знаком с польским крестьянином Низком Красицким в деревне Желехув. Это у него была бревенчатая русская баня, где однажды парился страстный любитель банных процедур командарм Чуйков.

3

Баня находилась на берегу озера в сосновом бору, недалеко от дома Красицкого. Янэк, узнав, что к нему едет командующий фронтом, поляк, маршал Рокоссовский с генералом Чуйковым, который ему очень понравился своей простотой в прошлый раз, старался как никогда. Красицкому было уже под шестьдесят, но выглядел он крепким и моложавым мужчиной. Он не скрывал, что в 20-м году попал к русским в плен, жил в Смоленской области, потом в Белоруссии и только через пять лет вернулся домой. Когда машины подошли к озеру, пан Янэк уже ждал гостей.

– Баня уже готова, но должна еще немножко дозреть, – доложил он Рокоссовскому после обмена приветствиями.

Он рассказал военным, почему летом надо топить баню березовыми, зимой – и березовыми, и дубовыми дровами. Он поведал, как сохранить в дровах душистость, мягкость и сухость.

– Пан Янэк, проживание в России для вас не прошло даром, -улыбнулся Чуйков.

– Нет, нет, пан генерал, – смущенно ответил Красицкий. – Я там многому научился.

Наконец гости зашли в просторный предбанник, где на деревянном столе стояли варенье, мед и чашки для чая, разделись, зашли в моечную, обмылись теплой водой и подались в парную. Она оказалась небольшой, но четыре человека в ней помещались свободно. В углу – печь-каменка, двухступенчатые полки. На полу – сосновый лапник, от которого пахло вольным смолистым духом.-

После нескольких заходов пошли в ход веники.

Генерала Чуйкова парил постоянный его банщик – адъютант Василий. Рокоссовский с интересом наблюдал, как крепыш Чуйков, размякший от жары, вертелся на полке и приговаривал:

– Давай, Вася!.. Молодец, так, так!.. Вася, подбрось парку!.. Ещё, еще чуть-чуть!.. О!.. О!.. Вот так!.. Вот так!.. Гм!.. Гм!..

Вскоре Чуйков, облившись холодной водой, сидел за столом и пил чай. Пан Янэк уложил на полку Рокоссовского, плеснул квасом на камни, взял в руки два веника и приступил к делу. Он гладил ему спину, где был хорошо виден красный рубец от раны, поднимал веники, обдавая тело крепким паром, прижимал их к лопаткам и пояснице. Веники ходили и плясали в его руках, как живые. Он плеснул на камни теперь уже соснового настоя, и Рокоссовскому сразу же стало легче дышать. Пан Янэк окунул веники в холодный квас и хлестнул ему спину. Цотом встряхнул веники под потолком, зашелестел ими и вновь начал хлестать но спине. Когда тело Рокоссовского испытало все прелести березового веника, пан Янэк облил маршала ледяной водой и вновь попросил его в парилку, где снова отхлестал вениками.

А потом, в предбаннике, Рокоссовский, завернутый в простыню,, чувствуя необыкновенную легкость в теле, за чаем вынужден был отвечать на многие вопросы хозяина бани.

– Пай маршал,—обратился к нему Янэк.-Уже освобождены многие города и села Польши, но я не могу понять, что у нас происходит? Одни ведут войну с фашистами, другие отсиживаются в лесах и наблюдают, что будет дальше.

– Много польских вооруженных отрядов сражаются с оккупантами, но они пока не объединены общим руководством, -сказал Рокоссовский, отпивая маленькими глотками чай. -Здесь и Гвардия Людова, и Армия Людова, и Армия Крайова и Батальоны холопски.

" – Я встречал и смешанные партизанские отряды, руководи

мые советскими офицерами, – добавил Чуйков.

. – Да, и такие тоже есть, – кивнул Рокоссовский. – Все эти

группы состоят из людей различных политических взглядов. С вашим приходом они получили возможность объединить свои сНяЫ в борьбе за будущее Польши.

– Польское население относится к вам очень хорошо, – сказал Красицкий.

– Да, сегодняшняя баня подтверждает справедливость ваших слов, – улыбнулся маршал.

– Спасибо, – засмеялся Янэк. – Вы высоко оценили мои старания.

– Первая польская армия пополняется добровольцами из местного населения, – произнес Чуйков, намазывая на хлеб мед.

– Это так, – поддержал его Красницкий. – Из деревни ушло в армию несколько десятков молодых людей.

– Одна Армия Крайова, – сказал Рокоссовский, вытирая вспотевшее лицо, – категорически отказывается с нами сотрудничать. Штабные офицеры встречались с офицерами-аковцами. Они держатся надменно и заявляют, что подчиняются только распоряжениям польского лондонского правительства. – Он отодвинул чашку с чаем и, подумав, произнес: – Они так определили отношение к нам: против советской армии оружие применять не будем, но и никаких контактов иметь не хотим. Мы установили тесную связь с Польским Комитетом национального освобождения*, который находится в Люблине. Он взял на себя решение многих вопросов.

– Я слушаю постоянно радиостанцию Армии Крайовой, -сказал Янэк. – Она беспрерывно говорит о восстании в Варшаве и о том, что Красная Армия це желает помогать восставшим полякам. Это правда, пан маршал?

– Нет, это неправда, – ответил Рокоссовский, одеваясь. -Руководитель восстания Бур-Комаровский и его помощник генерал Монтер по приказу лондонского правительства решили захватить в столице власть до прихода в Варшаву наших войск и этим самым обрекли восставших на поражение. Эта трагическая ошибка дорого обходится варшавянам. – Голос Рокоссовского был сдавлен и глух. – Мы помогаем чем можем. Я каждые сутки посылаю по нескольку десятков самолетов с продовольствием и оружием для восставших. Мы ведем тяжелые бои на подступах к Варшаве. Каждый шаг дается нам с огромным трудом. Вот такие наши невеселые дела, пан Янэк.

Тепло распрощавшись с хозяином, Рокоссовский и командарм уехали в расположение второго эшелона армии.

А тем временем в Варшаве шли кровопролитные бои. Офицер связи Гиммлера с Гитлером регулярно докладывал фюреру о варшавских событиях. Гитлер раздражался, отдавая приказы, касающиеся тактики боевых действий и отношения к жителям Варшавы. Этот гнев нашел свое выражение в инструкции верховного комиссара войск СС и полиции восточной зоны генерал-губернатору Кракова Франку: «Новая политика в отношении Польши. Обергруппенфюрер фон де Бах получил приказ умиротворить Варшаву, т.е. еще до окончания войны сравнять Варшаву с землей, поскольку это не помешает выполнению военных планов по сооружению укреплений. До начала разрушений из Варшавы должны быть вывезены все виды сырья, текстиль и мебель. Это является основной задачей гражданской администрации». '

Во время одного из разговоров с Рокоссовским Сталин приказал еще раз рассмотреть вопрос о Варшавской операции и, пока идет подготовка, продолжать доставку вооружения повстанцам. Было рекомендовано для установления связи забросить в Варшаву парашютиста, снабженного средствами связи.

Но дело осложнялось тем, что Бур-Комаровский не желал вступать в контакт с руководством Красной Армии. Парашютист, сброшенный на Варшаву, не зная расположения повстанцев, попал в лапы фашистов. Грузы, сбрасываемые советскими самолетами повстанцам, часто попадали не по назначению.

В то же время западная пресса, в первую очередь польской эмиграции, развернула крикливую кампанию, обвиняя советскую сторону в нежелании помочь восставшим. Сама мысль об этом вызывала негодование у Рокоссовского. Он хорошо понимал, что вооруженное восстание в Варшаве может оказаться успешным только в том случае, если бы оно было тщательно согласовано с действиями его фронта. Правильный выбор времени начала восстания являлся решающим фактором. До него доходили сведения, что повстанцы плохо вооружены, у них не хватает продовольствия. Маршала крайне угнетало то, что он в данный момент не мог освободить Варшаву.

После нескольких недель тяжелых боев в Белоруссии и в Восточной Польше войска фронта понесли большие потери, отстали тылы, люди устали. Рокоссовский понимал, что развернуть крупномасштабное наступление – значит послать солдат на верную гибель.

Свое отношение к руководителям восстания в Варшаве Рокоссовский выразил в ответе корреспонденту английской газеты «Санди тайме» Александру Верту:

«Командование Армии Крайовой совершило страшную ошибку. Мы (Красная Армия) ведем военные действия в Польше. Мы – та сила, которая в течение ближайших месяцев освободит Польшу. Бур-Комаровский вместе со своим приспешниками ввалился сюда, как рыжий в цирке – как тот клоун, что появляется на арене в самый неподходящий момент и оказывается завернутым в ковер... Если бы здесь речь шла всего-навсего о клоунаде, это не имело бы никакого значения, но речь идет о политической авантюре, а авантюра эта будет стоить Польше сотен тысяч жизней. Это ужасная трагедия, и сейчас всю вину за нее пытаются переложить на нас. Мне больно думать о тысячах и тысячах людей, погибших в борьбе за освобождение Польши».

Наступательные возможности фронтов иссякли, и 29 августа Ставка вынуждена была дать приказ трем Белорусским, 1-му и 4-му Украинским фронтам о переходе к обороне. Лишь войскам правого крыла 1-го Белорусского фронта предстояло наступать в направлении Варшавы.

В начале сентября 1944 года разведка сообщила командующему фронтом, что гитлеровские части, находившиеся под Прагой, атаковали плацдармы на Висле южнее Варшавы.

Рокоссовский в этот же день уже был в 47-й армии, которой командовал генерал Гусев. На совещании в штабе армии он ознакомил присутствующих с приказом о наступлении.

– Мы не можем не воспользоваться тем, что немцы перебросили силы на другой участок, – говорил он, находясь у карты. – Вашей армии во взаимодействии с 70-й и польской армиями предстоит прорвать оборону противника, выйти к Висле и овладеть Прагой. Из резерва фронта вам выделяются танковые и артиллерийские части. На подготовку операции дается пять суток. – Маршал подошел к Гусеву. – Николай Иванович, прошу вас ни в коем случае не ориентировать солдат и офицеров на легкую победу.

– Такого больше не будет, – ответил командарм, вспомнив грешок, который подметил за ним командующий фронтом в одной незначительной операции.

Сражение развернулось 11 сентября, а уже 14 сентября войска овладели Прагой и нанесли противнику значительный урон.

15 сентября Рокоссовский прибыл в предместье Варшавы. На землю уже опустилась осень. Возле подкошенных войной деревьев лежали ворохи желтой листвы. В небе грустно курлыкали журавлиные стаи и старались держаться подальше от земли, где время от времени были слышны выстрелы. Рокоссовский, находясь у разрушенного парка, поднял глаза вверх, где длинными покачивающимися косяками плыли журавли. Ему показалось, что их скрипучее курлыканье было более печальным, чем обычно, словно они тоже были поражены результатами боев. Прощальный крик этих птиц бередил сердце тоской по погибшим в этой бессмысленной бойне людям. Копотный, тяжелый дым стлался по улицам Праги. Все погрузилось в мглистые сумерки, похожие на водяную пыль.

Машина Рокоссовского с остановками медленно пробиралась по улицам предместья Варшавы, где прошло его детство, где жили его .родители, братья отца, воспитавшие его и научившие понимать жизнь. Как же все переменилось! Вот улица Мар-шалковская, где он жил у бабушки Констанции. Не видно фабрики, где он работал с матерью, разрушен железнодорожный вокзал, где трудился отец.

Маршал вышел из машины, спустился в блиндаж, располагавшийся у самой воды. С противоположного берега Вислы немцы стреляли по всему живому. Моросил дождь. Сквозь его завесу были видны руины Варшавы. Слева на Висле чернели развалины – это были железные груды того самого моста, облицовкой которого занимался– шестнадцатилетний каменотес Костя Рокоссовский. С противоположного берега несло гарью, доносились взрывы и пулеметные очереди.

Тридцать лет спустя он смотрел через амбразуру блиндажа на Варшаву, где разыгрывалась человеческая трагедия, – и самое страшное было в том, что он не мог в данный момент эффективно помочь восставшим.

Солдаты 1-й армии Войска Польского сделали такую попытку. Они сумели зацепиться за противоположный берег, но пробиться к центру города не смогли. По вине Бур-Комаровского не удалось наладить связь с восставшими. С каждым днем и часом положение на плацдарме становилось более тяжелым, и Рокоссовский решил прекратить операцию и вернуть поляков на наш берег. Польским солдатам форсирование реки стоило больших потерь.

Единственное, чем мог помочь маршал варшавянам, – это сбрасывать с самолетов оружие, боеприпасы и продовольствие. С14 сентября по 1 октября авиация совершила около двух с но-ловиной тысяч вылетов. Но и это не помогло. 28 сентября фашисты предприняли решительный штурм, и через три дня повстанцы оказались на грани полного поражения. 2 октября командование Армии Крайовой отдало приказ о капитуляции.

б

У стен Варшавы активные действия не предЦринимались, но на модлинском направлении шли тяжелые бои. Гитлеровцы прочно удерживали на восточном берегу Вислы и Нарева небольшой плацдарм в виде треугольника, вершина которого была обращена к слиянию рек. Атаковать этот выгодный для противника участок можно было только в лоб. К тому же он располагался в низине и был окаймлен высокими берегами Вислы и Нарева. Все подступы фашисты простреливали перекрестным артиллерийским огнем с позиций, находившихся за реками, а также мощной артиллерией крепости Модлин, расположенной в вершине треугольника. Трудно было найти более выгодные позиции.

Войска 70-й и 47-й армий несколько раз атаковали плацдарм, но выбить противника не могли. Они несли большие потери, теряли технику.

Командующий фронтом несколько раз предлагал представителю Ставки Жукову прекратить бессмысленное наступление, но тот категорически отвергал предложения.

Наконец терпение у Рокоссовского лопнуло. Он вошел в дом, где располагался Жуков. Несмотря на поздний час, представитель Ставки отдыхать не собирался. В полной маршальской форме он сидел за столом и при желтоватом свете фонаря записывал чТо-то в блокнот. Рядом лежали карта с нанесенной обстановкой и стопка каких-то бумаг.

– Ну что? – Жуков поднял голову и, кивнув на кресло, посмотрел на командующего фронтом. – Что стряслось, чем расстроен?

– Все то же, – ответил Рокоссовский, присаживаясь. -Еще одна безрассудная атака на модлинский треугольник провалилась. С выгодных позиций противник расстреливает нас в упор.

– Это еще не значит, что следующее наступление не будет иметь успеха, – заявил Жуков.

– Я настаиваю на прекращении этой бессмысленной лобовой атаки, – решительно сказал Рокоссовский. Он поднялся, прошелся по комнате. Его лицо приняло суровое выражение, глаза расширились. – Если даже гитлеровцы сами уйдут из этого треугольника, то мы его все равно занимать не будем.

– Это почему же? – повысил голос Жуков, окинув суровым взглядом командующего фронтом.

– Потому что мы его обойдем и он больше нам не понадобится... В тех атаках, которые мы проводим, я смысла не вижу!

– А я вижу! – поднялся Жуков. – Атака должна быть проведена быстро, стремительным броском, без оглядки на опасность!

– Георгий Константинович, я уверен – ни одна атака успеха иметь не будет. Еще раз прошу отложить наступление!

– Я не могу уехать в Москву, зная, что противник удерживает плацдармы на восточных берегах Вислы и Нарева. – Жуков остановился против командующего фронтом. – Что я скажу Сталину? Что?

– Это меня не касается.

– А что тебя касается? – жестко спросил Жуков. ,

– Меня касается сохранение жизни людей! – Рокоссовский резким движением надел фуражку и направился к выходу. – Я сейчас уезжаю на передний край. И если я лично приду к выводу, что атака успеха иметь не будет, то остановлю эту бессмысленную бойню и дам команду о переходе к обороне.

– Последнее слово за мной!

– Нет, я поступлю так, как решил! – произнес Рокоссовский и вышел.

Еще до рассвета командующий фронтом с двумя офицерами штаба прибыли в батальон 47-й армии, который действовал в первом эшелоне. Атака должна была начаться на рассвете. Под рукой у маршала были телефон и ракетница. Он установил сигналы: бросок в атаку – красная ракета, атака отменяется – зеленая.

Ночь была тихая. Рокоссовский со своими спутниками находился в первой траншее, на исходном положении для атаки. К нему подполз командир батальона.

– Товарищ маршал, вы уже привыкли к темноте?

– Да, уже присмотрелся.

– Справа на восточном берегу видите сплошную цепь неровностей?

–Да, вижу.

– Это железобетонные бункеры, которые не берет ни одна артиллерия, – тихо объяснил капитан. – Точно такие же и слева.

Что касается крепости Модлин, то тут и говорить нечего. В этой яме они перемалывают нас, как в мясорубке. У меня от батальона осталось меньше половины.

– Спасибо за откровенность, капитан. Мы их еще раз попробуем подавить артиллерийским огнем.

– Пробовали, ничего не получается.

–Попытаемся.

Появились первые проблески рассвета: на востоке, над лесом, висела желто-красная кайма, можно было уже различить лица солдат, притаившихся в окопах. Звенели комары, то тут, то там раздавался унылый свист какой-то птицы.

Рокоссовский глянул на потемневшее лицо командира батальона, на его покрасневшие от бессонницы глаза, и ему показалось, что во всем его облике светилась какая-то безысходность.

– Сколько воюешь?

– Третий год.

–Где учился?

– На войне. Был старшиной роты, а теперь командую батальоном.

– Я тебе присваиваю звание «майор». – Он повернулся к генералу штаба фронта.-Запишите, пожалуйста.

– Спасибо, товарищ маршал, – повеселел командир батальона.

В расположении наших частей слышался шум машин, повозок, подальше от передовой искрились трубы походных кухонь. Командующий фронтом про себя отметил, что противник проявляет к нам пренебрежение и по явно видимым целям не открывает огня.

Наконец наша артиллерия в условленное время открыла огонь, заговорили реактивные установки. Но не прошло и десяти минут от начала нашей артподготовки, как противник открыл ураганный огонь в трех направлениях: справа – из-за На-рева, слева – из-за Вислы, косоприцельный и в лоб – из крепости Модлин и ее фортов. Многое видел за время войны Рокоссовский, попадал в различные ситуации, едва уходя от смерти, но в таком аду он еще не был. Со всех сторон доносился такой грохот, что казалось, кругом работают какие-то адские машины с мощными двигателями без глушителей и кто-то отчаянно бьет молотом по громадным барабанам. Яркий, слепящий свет и вой осколков загоняли всех в землю. В какой-то момент взгляды командующего фронтом и командира батальона встретились. Рокоссовский ободряюще подмигнул капитану. А тот, в свою очередь, глянул на потемневшее от пыли и грязи лицо командующего, на прокопченную дымом гимнастерку и улыбнулся: мол, пора идти в атаку.

Рокоссовский сам убедился, что до тех пор пока артиллерийская система противника не будет уничтожена, не может быть и речи о ликвидации занимаемого гитлеровцами плацдарма. Для подавления этой системы нужна была более мощная артиллерия, нежели та, когорта располагает фронт.

Когда ураганный огонь утих, Рокоссовский по телефону переговорил с командующими армий Гусевым и Поповым, которым приказал воздержаться от всяких наступательных действий до его особого распоряжения.

– Звонил заместитель Верховного Главнокомандующего... -пытался доложить Гусев.

– Николай Иванович, немедленно выполняйте приказ! -оборвал его командующий фронтом и. повернулся к генералу, который тушил дымящуюся пилотку. – Давайте зеленую ракету!

К середине дня Рокоссовский вернулся на свой фронтовой КП. Таким возбужденным и расстроенным его никто ни разу не видел. Даже Жуков, глядя на потемневшее лицр и насупленные брови командующего фронтом, не пытался задавать ему вопросы, хотя уже знал о его решении, которое, по сути, отменяло приказ заместителя Верховного Главнокомандующего и представителя Ставки.

Озадаченный Жуков беспрерывно ходил по комнате с суровым и нахмуренным лицом. Казалось, он вот-вот взорвется грубой бранью и насилу сдерживает эмоции.

Рокоссовский сидел молча за столом й курил. Лицо его было необычно напряженным, и весь вид его говорил о том, что он готов ринуться в словесную атаку.

Из соседней комнаты вышел член Военного Совета фронта Н.А. Булганин.

Заметив возбужденное состояние маршалов, он спросил:

– Что у вас тут происходит?

– Спроси у него, – кивнул Жуков, продолжая мерить комнату тяжелыми шагами.

–Я принял личное решение о прекращении наступления! -Рокоссовский глянул на Булганина и затянулся папиросой.

– Доложи об этом Верховному Главнокомандующему. – Жуков посмотрел на Рокоссовского: будет звонить или нет? Командующий фронтом тут же связался по ВЧ с Верховным и доложил о своем решении.

– Что заставило вас это сделать?

– На стороне противника, товарищ Сталин, все преимущества, – говорил возбужденно Рокоссовский, демонстративно отвернувшись от Жукова. – Не один десяток хорошо укрепленных и защищенных позиций, господствующая местность, неограниченное количество боеприпасов. Я лично сам убедился, что гитлеровцев в настоящее время невозможно оттуда выбить. Только зря теряем людей.

– Я подумаю и позвоню.

Через несколько минут Сталин позвонил и согласился с решением командующего фронтом и предложил прислать свои соображения об использовании войск фронта в дальнейшем.

После перехода к обороне войска фронта закрепились на занимаемых плацдармах (пултусском, пулавском, магнушеф-ском, наревском). Теперь они являлись трамплином для броска войск на территорию Германии.

В первой половине октября дружный коллектив штаба фронта; с которым Рокоссовский прошел всю войну, приступил к отработке элементов новой грандиозной .фронтовой операции. Ее замысел распространялся и на Берлин.

Рокоссовский на первом этапе операции предполагал нанести главный удар с пулавского плацдарма на Нареве в обход Варшавы с севера, а с плацдармов южнее столицы Польши – в направлении на Познань.

6

В начале ноября йсподволь нахлынули затяжные дожди, нередко переходившие в снег. Захлебывались от мутных потоков ручьи и реки, размякли дороги. Но через несколько дней из розовых облаков начало проглядывать чистое, словно заново вымытое голубое небо. Наступили погожие, прохладные и светлые дни. По утрам подмораживало, а днем еще припекало солнце.

В один из таких дней Рокоссовский посетил пулавский плацдарм на Нареве, занимаемый армией генерала Колпакчи. С ним они были знакомы по Белорусскому военному округу еще в 1930 -1931 годах. Когда Рокоссовский командовал дивизией, Колпакчи был начальником штаба корпуса. Они более суток отрабатывали различные варианты действий 69-й армии с пулавского плацдарма.

Завершив работу, они пили чай на КП армии и не могли оторваться от мыслей о будущих операциях.

– Представляешь, Владимир Яковлевич, теперь нам нет необходимости брать Варшаву в лоб, – сказал маршал. – Мы ее обойдем с севера и юга и заставим гитлеровцев капитулировать. После Сталинграда и операции «Багратион» они боятся окружения, как огня. Вот только не подвели бы дороги.

– Мы, по-моему, неплохо изучили маршруты движения танков, – Колпакчи смотрел на командующего фронтом темными пронзительными глазами. – Немцы поддерживали дороги в довольно-таки приличном состоянии.