Текст книги "Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу"
Автор книги: Альфред Дёблин
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 44 страниц)
Но в конце концов бог Мод, старик Мод, все же пробился к Герминдрану. Вепрь уже давно слышал треск в лесу, но не покидал своего поста, поля битвы, где было истреблено его потомство; гнев и тоска пригвоздили вепря к месту; кроме того, он пытался проникнуть в свое логово, которое Мод завалил обломком скалы; из глубины пещеры доносился глухой вой огромной свиньи. Мод выскочил из леса и остановился как раз напротив страшного вепря. И сразу понял, что Герминдран только что выдержал бой. Дело было не только в том, что с боков у него текла кровь, но еще и в том, что вепрь занял странную и непонятную позицию: повернулся спиной к нападавшему на него Моду. Мод отметил это с ненавистью и удовлетворением; правда, псы его так и не появились, они пали жертвой Герминдрана, но положение зверя кое о чем свидетельствовало: псы вырвали ему глаза, он видел только задним глазом и потому не мог воспользоваться своим главным оружием – клыками.
Одним прыжком, хоть и не очень ловким, но достаточно сильным, Мод прыгнул на пригнувшееся чудовище, которое стояло посреди своего растерзанного выводка. Но тут же споткнулся и свалился набок копытами кверху, так как земля стала скользкой из-за крови; кроме того, Мод наступил на одну из маленьких дохлых свиней.
Разыгралось довольно странное сражение между старым, неуверенным в себе лошадиным богом и окровавленным, ужасным, полуослепшим диким вепрем. Не буду вдаваться в подробности. Скажу только, что не все этапы боя были благоприятны для бога. Люди, которые потом сочли нужным описать эту схватку и знали о ней понаслышке, сообщили: Мод вообще добился победы лишь потому, что он в особо опасную минуту, когда неимоверно сильное чудовище приподняло его на своих клыках и понесло, воззвал о помощи к богу миссионеров, воззвал, так сказать, как бог к богу, заранее согласившись подчиниться. Только после этого Моду удалось избавиться от клыков и сползти по спине Герминдрана; буквально чудом он стал на ноги прежде, чем вепрь успел сделать поворот на скользкой земле. А затем гигантский конь стал лягать вепря в бока, в спину и в голову – словом, в те места тела, которыми чудовище, шатаясь и теряя силу, поворачивалось к нему.
Под конец, когда уже казалось, что вепрь не подает признаков жизни и превратился в кошмарное месиво (правда, с самого начала он был в худшем положении, чем Мод, – ведь его страшные клыки торчали спереди, а глаз был обращен назад), он все же проделал свой коронный номер: совершенно неожиданно выпрямился под брюхом божества-коня, опрокинул его и снова кинулся на Мода. И тут Моду не оставалось ничего другого, как преодолеть свое отвращение перед ужасным монстром и впиться зубами ему в глотку. Мод перекусил сонную артерию гигантского хряка.
Горячие струи крови, бившие фонтаном через равные промежутки времени, залили тело Мода. Лошадиный бог воспринял это как последнее жертвоприношение, которое ему принесли.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Маккензи протянул руку к своей чашке. Кэтлин подскочила к дяде и налила ему чаю. По лорду Креншоу было заметно, что он очень доволен.
– Ответь мне на два вопроса, Джеймс, – сказал Гордон. – Во-первых, поскольку ты уже закончил историю о вепре, скажи: как сложилась дальнейшая судьба Мода? Окрестили ли его миссионеры? И можешь ли ты описать сопутствующие крещению обстоятельства?
Маккензи:
– После, Гордон, это уведет нас в сторону. Предлагаю вот что: мы установим обстоятельства, при каких Мод дал обратить себя в христианскую веру, в другой раз.
И Джеймс дружески кивнул своему зятю.
Лорд Креншоу:
– Второй вопрос чисто практический: как ты перейдешь от этой кельтской саги к королю Лиру?
– Скоро увидишь, Гордон. Эдвард считает, что у нас времени достаточно, вот я и решил рассказать притчу о некоем подобии короля Лира, слегка приспособив ее для своей цели. Это своего рода иносказание на тему истории короля Лира и его поведения. Для народа король Лир скоро стал чем-то вроде свирепого вепря Герминдрана. После того как Лир перестал воевать, после того как он опустошил и выдоил даже самые богатые соседние страны, он превратился в необузданного охотника. Впрочем, он во всем был необуздан и не признавал никаких резонов. Сотни охотников, собак, лошадей принимали участие в охотах короля. Лиру было наплевать, что перед ним: распаханная земля или поля под паром. Он вытаптывал колосящиеся нивы, сады и огороды. Словом, Лир с яростью уничтожал основу благосостояния собственной страны.
Но тут случилось, что в его королевстве нашелся человек, который взял в оборот сего не знающего удержу вепря. И был это не бог, а простой смертный, и не воин, а женщина. Итак, моя история начинается.
Женщина, о которой пойдет речь, не принадлежала к особо знатному роду, но была дочерью рыцаря и не имела оснований хорошо относиться к своему королю. Ибо муж ее поплатился жизнью в одном из прежних разбойничьих набегов его величества, который тот предпринял ради пополнения королевской казны. Для себя самой женщина решила, что ей не стоит заходить столь далеко в своей вассальной верности сюзерену, как зашел ее покойный супруг.
Несколько раз Лир и его банда проносились по земле женщины, опустошая ее, и тогда женщина как бы забаррикадировала свои владения, оградив их со всех сторон кольями, которые она велела забить наискось заостренными концами наружу, в расчете на то, что, когда лошади и собаки на всем скаку напорются на острия, те их покалечат или даже разворотят им брюхо. Кроме того, женщина приказала выкопать на ее земле разные ловушки и волчьи ямы. Так она приготовилась к встрече королевской охоты, иными словами, к налету суверена на поместье.
И вот вскоре охотники Лира лавиной обрушились на владения госпожи, а потом умчались прочь. Однако несколько вассалов короля остались лежать в этой холмистой и потому непросматриваемой местности; они лежали рядом со своими повалившимися и покалеченными лошадьми, но ничьего внимания это не привлекло; несчастные случаи, даже несчастные случаи со смертельным исходом, входили в программу увеселений короля Лира. Только после возвращения в замок в охотничьей компании заговорили о том, что на сей раз кое-кого недосчитались, и о том, что благородная дама, видимо, устроила у себя в поместье ловушки; было решено в следующий раз выяснить все досконально.
И потому минуло совсем немного времени, и дикая, вздымающая клубы пыли, вытаптывающая посевы орда – всадники, лошади, собаки, – все вместе нечто вроде вепря Герминдрана redivivus, двинулась в путь, с шумом ворвалась на огороженную и защищенную территорию и порядочно проникла вглубь, но тут вдруг обнаружилось, что король исчез, не кто иной, как сам король. Только что он был среди охотников, его конь скакал неподалеку, но уже без всадника. Короля и след простыл, к ужасу его свиты.
«Почему к ужасу?» – спросите вы; сказать по правде, всего лишь по одной причине, по одной-единственной причине: придворные знали, что в тот самый миг, когда короля не станет, они пропали. С минуты исчезновения короля они превращаются в разбойничью шайку, в свору преступников, вымогателей, хулиганов. Если им не удастся найти короля, они в ближайшее время рискуют потерять голову; уже скоро, возможно сразу после возвращения домой, их линчуют.
Тревожные часы поисков. Несколько дам, участвовавших в охоте, свернули в сторону и скрылись в кустах: крысы покидали тонущий корабль.
Что случилось? Вы сами догадываетесь. Его величество попал в руки энергичной женщины. Лир провалился в скверную, забитую нечистотами и колючками яму. Конь сбросил короля, а сам выбрался и ускакал. Лир остался лежать в яме. Он орал от злости и вопил от боли – на прощанье конь ударил его копытом в грудь, – орал до тех пор, пока не появились слуги госпожи и не стали, стоя наверху, с величайшим удовольствием разглядывать поверженного врага. Там внизу барахтался придворный щеголь, бездельник; теперь он валялся в дерьме, дрыгал ногами, канючил и ревел. Рев этот звучал для них музыкой. Слуги не узнали короля.
Король кричал, что они обязаны ему помочь, ведь он Лир, властелин, а они держались за бока от смеха. Мол, он сильно заблуждается, ради короля они тоже не шевельнут пальцем. Пусть придумает что-нибудь поинтересней. В общем, они не торопились, отнюдь не торопились. Но в конце концов слуги все же притащили лестницу, которая лежала на возу сена, и вызволили бедного Лира. После этого они поступили с королем так, как им наказывала госпожа: не слушая возмущенных возгласов и жалоб пленника, связали ему руки за спиной крепкой веревкой, – шляпу, украшенную бесценным жемчугом, они, несмотря на его рык, оставили лежать внизу, в дерьме, – и с гоготом повели к дому госпожи, подталкивая сзади пинками; у дверей дома на веранде стояла сама благородная дама, которая сразу же узнала короля Лира.
Пока слуги тащили по лестнице издававшего зловоние молодца, он верещал, уверяя, что велит их всех вздернуть на виселицу и колесовать. Вид у него был ужасающий: в бороде и в волосах запутались кусочки нечистот и всякий сор, одежда была разорвана и грязна. Из носу шла кровь. Кровь капала на камзол и стекала по нему широкими дорожками; левый глаз короля также кровоточил. Лир тряс головой, чтобы избавиться от крови и гримасничал.
Госпожа и не подумала приказать слугам развязать пленника. Не говоря уже обо всем прочем, она заметила, что за поясом у него торчит охотничий нож. На веранде слуги кое-как почистили Лира. Потом благородная дама открыла тяжелую дубовую дверь и пропустила короля впереди себя в дом. Когда они вошли, она закрыла дверь.
Раненый вепрь привалился спиной к двери. Левый глаз его, залитый кровью, был прикрыт. Правым глазом он сверлил даму, словно желая испепелить ее на месте. Не произнося ни слова, госпожа вынула у Лира из-за пояса нож и не выпускала его из рук. Втянув голову в плечи, король следил за каждым движением дамы. Он был напуган.
И опять он прорычал, что он – Лир, король Лир. Но потом от страха перестал грозить. Казалось, дама задумала его убить. А он был один.
Подобно собаке, он следил за выражением лица госпожи. Она заговорила. Король вздохнул с облегчением. Дама его не узнала. Приняла за одного из придворных.
Она назвала его всеми словами, какие он заслужил, но до сих пор никогда не слышал по своему адресу. Лир узнал, что люди думают о нем и о его дворе. Госпожа кричала, что он бандит и служит атаману разбойничьей шайки.
Лир пробормотал: он-де не знает, в чем его вина.
Но ведь он оказался в чужих владениях! Неужели он не считает себя негодяем и неужели не понимает, что, поймав вора с поличным на месте преступления, она вправе повесить его на стропилах своего дома?
После того как Лир осознал положение, его ярость испарилась. Королевский гнев уступил место неприкрытому страху.
Злая женщина, сжимая в руках охотничий нож, маршировала перед ним. Иногда у него мелькала мысль, что надо броситься на нее и сбить с ног. Но что это даст? Руки у него связаны очень крепко. Отвернувшись от дамы, он старался порвать веревки, но безуспешно.
Госпожа велела пленнику отойти от двери, теперь она ходила с ножом вокруг него. Он поворачивался следом за ней. Он был как в кошмарном сне; боялся, что она заколет его сзади.
Затем дама села в некотором отдалении от Лира на скамеечку и подняла к носу наброшенный на плечи платок, чтобы защититься от вони, которую он распространял. Госпожа спросила: что сделал бы он сам с собой на ее месте? Хватит ли у него мужества произнести приговор себе, человеку, находящемуся на службе у презренного разбойника, у короля-злодея?
И тут объятый ужасом Лир не выдержал и унизил себя. Пролепетал что-то нечленораздельное, но госпожа потребовала четкого ответа на вопрос: стыдится ли он, раскаивается ли и хочет ли изменить свое гнусное поведение?
И Лир, король Лир, пролепетал: да, да, ему искренне жаль… Он всего этого не знал.
«Ты говоришь, что повиновался королю, что думал, будто обязан ему повиноваться?»
«Да», – прохрипел Лир. Он принял роль придворного, которую она ему навязала. Хотел перехитрить даму: пусть только отпустит его, дальше будет видно. Госпожа заставила короля вымаливать у нее жизнь. Он делал все, что она требовала.
Теперь дама и впрямь играла в смертельно опасную игру. Она подходила к Лиру вплотную с ножом, и королю казалось, что вот-вот пробьет его последний час. Но госпожа всего лишь проверяла, крепки ли его путы. А Лир скулил; сгорая от стыда, скулил, чтобы как-то смягчить ее.
Потом женщина вступила в светскую беседу с Лиром. Она спросила, сколько времени он знает короля Лира, откуда он родом, почему стал здешним придворным. Король Лир все глубже и глубже увязал во лжи. Иногда пленнику мерещилось, что госпожа просто потешается над ним, что она знает, кто он такой на самом деле. Но это было всего лишь мимолетное предположение, которое возникало каждый раз, как в голосе дамы проскальзывали язвительные нотки; иногда такие нотки явственно проскальзывали. Но потом речь дамы опять становилась непринужденной, она вновь приступала к допросу, который позорил и унижал Лира.
Так продолжалось довольно долго, и, казалось, дама успокоилась; тогда Лир попросил развязать ему руки, мол, он почувствовал дурноту. И действительно, чтобы не зашататься, Лир прислонился к стене. Госпожа подвинула ему кресло и перерезала впившуюся в руки веревку; после этого она отступила назад и стала наблюдать, как Лир, не поднимая измазанную в нечистотах голову, тер грязные пальцы и пытался счистить с камзола засохший навоз.
Потом вдруг она оставила короля одного, к его удивлению, вышла из комнаты. Он сразу поднялся, задвигал руками, сделал два шага по направлению к двери, нажал на ручку. Дверь оказалась незапертой. Он мог уйти. Но побоялся, что снаружи его караулят слуги. Король ни на что не мог решиться.
Тут дверь, на противоположной стене отворилась, благородная дама вошла в комнату с тазом для умывания. Она поставила таз перед Лиром на кресло, с которого он только что поднялся, и предложила ему умыться. Закрывая за собой дверь, она заметила: совсем не обязательно посторонним смотреть на его умывание. Позже она принесла полотенце и второй таз, его борода показалась ей недостаточно чистой; под конец она собственноручно убрала тазы. Все это время они обменивались только самыми необходимыми словами.
Кое-как он привел себя в порядок и тяжело плюхнулся в кресло, которое стояло в углу; в эту минуту она опять появилась с большим кувшином пива и кружкой. Он нерешительно взял кружку и понюхал пиво. Взглянул на даму с сомнением и начал пить. Он пил с жадностью. Госпожа налила ему еще кружку. Он сделал жест, приглашая ее выпить с ним. Нахмурившись, она отказалась.
После этого Лир поднял голову и осведомился, что будет дальше. Он просит госпожу отпустить его. Он возместит ей тот ущерб, который нанес.
«Ты – мне? От тебя мне ничего не надо. Что ты можешь возместить? Я не возьму ни гроша из тех денег, которые Лир швыряет вам за ваши бесчинства».
Он чуть было не вскипел, но струсил.
Госпожа спросила, занимает ли он важный пост при дворе или просто прислуживает королю. Лир пробормотал, что он – человек знатный, он уже это говорил. Дама ответила, что, коли так, пусть сообщит королю обо всем, что с ним приключилось, и внушит ему и его придворным, что она не одинока; в королевстве есть много людей, очень много людей, которые думают о Лире и его порядках то же самое, что она, или даже еще хуже. Пусть король поостережется. Раз ее пленник придворный, он обязан предупредить своего властелина.
Лир с сомнением усмехнулся. Неужели она и впрямь этого желает, ведь для нее это весьма опасно?
Госпожа:
«В любом пункте страны, опустошенной Лиром, с ним может случиться то же, что случилось с тобой в моих владениях, с одной только разницей – если на твоем месте окажется король, несчастный случай приведет к другому исходу».
Минуту Лир сидел оцепенев, так потрясло его услышанное. Потом он сделал над собой усилие и встал. Воистину раненый вепрь. Он клятвенно обещал выполнить наказ дамы.
«Я беру с тебя слово рыцаря, что через две недели, день в день, ты снова появишься передо мной и передашь мне ответ короля».
Лир выбежал из комнаты. Он задыхался, он бы с удовольствием убил кого-нибудь или проткнул себе глотку кинжалом.
Госпожа вышла с Лиром на веранду, по ее приказу ему подвели оседланную лошадь, пусть пользуется ею до своего возвращения в этот дом; госпожа верхом проводила короля до границы своих владений.
Нет ничего удивительного в том, что Лир много часов подряд бесцельно скакал по лесу, пока окончательно не овладел собой. Желание все крушить долго не покидало его. Но вот наконец он вывел коня на дорогу, ведущую в замок, и вскорости придворные, которые тщетно искали своего короля, обнаружили его. Лир сделал вид, будто конь сбросил его и он лежал без сознания. Радость придворных не поддавалась описанию, им было не до расспросов. Королевские вельможи сочли, что падение оглушило короля, так что Лиру не пришлось даже притворяться.
Довольно долго происшествие оказывало свое действие на Лира. Но потом он взял себя в руки и на первый взгляд вернулся к старым привычкам. Он не сидел ни месте, пировал, бражничал, играл в карты, гонял как безумный по окрестностям. Однако все в нем клокотало, он только и думал о реванше.
Перед глазами у него денно и нощно стояла та неслыханная картина. Женщину надо было уничтожить. В сущности, это было легче легкого, слуги короля приводили в исполнение любой его приказ. Но так не годилось. Король жаждал более полной мести. Она должна была свершиться именно в тот день, который госпожа сама назначила. Этого дня он ждал с болезненным нетерпением.
И вот день наступил. Собрав небольшой отряд, Лир поскакал во главе его, не открыв своего замысла даже командиру; они поскакали в ту местность, где у короля отняли нечто большее, нежели жизнь.
На границе поместья перед вызывающим нагромождением бревен и камней – подобие крепостного вала – король остановился, трубы затрубили, возвещая, что король и его свита требуют освободить дорогу.
Вскоре появилась дама верхом на лошади; завидев отряд, она спешилась и отвесила королю низкий поклон. Король остался сидеть по другую сторону вала. Госпожа приказала своим слугам не мешкая расчистить проход для короля.
Отряд шагом двинулся в путь, а дама подъехала к королю, который сдерживал коня, и выразила свое восхищение тем, что он оказал ей честь и нанес визит. После этого она поскакала галопом вперед, указывая дорогу.
Командир отряда и его люди расположились под деревьями вокруг дома, а Лир медленно поднялся на веранду и вошел в дверь, распахнутую перед ним госпожой.
Он сразу узнал просторную залу. Весьма торжественно дама проводила Лира к почетному креслу у камина. Сама она смиренно присела у стола. И хотела позвать своих дам, но король знаком запретил ей это. Он скрежетал зубами.
Молчание длилось несколько минут. Потом король прервал его, сказав всего три слова:
«Вот я здесь».
Госпожа склонилась в глубоком поклоне.
Король в кресле, сжимая рукоятку меча, бросил:
«Ты меня узнала?»
Дама снова низко поклонилась.
«Ты – король, мой повелитель».
Он:
«Две… две недели назад…»
Дама вопросительно взглянула на него.
Он:
«Две недели назад, ты ведь помнишь…»
Она:
«Не знаю, о чем говорит мой повелитель».
Вот мерзавка… Теперь она перепугалась. Делает вид, будто ничего не понимает.
«Две недели назад, день в день, я был здесь и клятвенно обещал тебе появиться в этом доме снова».
«Но, мой повелитель, ты еще не переступал порога этого дома. Впервые ты оказал мне сегодня такую честь».
Лир наклонился вперед, от гнева вся кровь бросилась ему в лицо. Какова наглость!
«В первый раз оказал честь, ах ты, ах ты…»
Госпожа опустилась на колени.
«Не знаю, почему ты изволишь гневаться».
Лир ухватил себя за бороду:
«Почему? Почему?»
Женщина подняла на него печальный серьезный взгляд.
В чем дело? Неужели она его не узнала? Неужто одежда, осанка так изменили его облик? Король обвел глазами залу, хотел еще раз убедиться, что он не ошибся. Он приказал даме встать и подойти ближе. Потом велел ей подвинуть свой стул к нему. Надо изобличить эту змею. Дело того стоит.
«Ты ведь помнишь, две недели назад я охотился недалеко отсюда».
«Возможно, мой король».
«И при этом случилось…»
Он пристально смотрел на нее, но ни один мускул на открытом лице дамы не дрогнул. Она выдержала его взгляд. Так лгать невозможно. Или все же возможно? Если бы это был не такой поразительный случай, женщину следовало бы подвергнуть испытанию огнем.
Он:
«И вот тут-то и случилось… – Он опять прервал себя на полуслове. Он был ошеломлен. Нет, такого он никак не ожидал. – В тот день кто-нибудь пришел к тебе в дом?»
«В день охоты? Никто, повелитель. Я знала бы это. Ты хочешь сказать, что в мое отсутствие кто-то проник в мой дом? И спрятался в нем? Беглец? Вы преследовали кого-нибудь? Сейчас созову своих людей. Они мне ничего не сообщили».
Король велел женщине остаться. Удивительная история! Ему казалось, что он грезит наяву. Может быть, эта женщина больна? Но она вовсе не похожа на больную. Здоровая, умная, со светлыми глазами.
Теперь она оглядывалась по сторонам, так как он запретил ей вставать.
«Я не заметила никаких перемен, у меня ничего не пропало. Да и на что здесь можно польститься?»
Его ладонь сползла с рукоятки меча. Он уселся поудобнее в кресле. Внимательно осмотрел ее одежду, убедился, что дама была в том же, в чем встретила его две недели назад, в том же чепце на белокурых волосах; и лицо у нее было такое же: румяное, свежее, с энергичным ртом; он узнал даже красный прыщик с левой стороны около губ, который она теребила пальцем. Словом, это была та самая особа, которая две недели назад держала его перед дверью, перед этой дверью, отняла охотничий нож и, сжимая его в руках, ходила вокруг него, а он, словно обезьяна, вертелся в разные стороны; он ведь опасался, что она воткнет этот нож в него сзади, воткнет в затылок; после она перерезала веревку на его руках, и все это время она осыпала его чудовищными оскорблениями; вот что натворила эта благородная дама, о которой он навел справки; ее звали Имоджин Перш; его собственный отец возвел отца этой Перш в рыцарский сан; теперь она ломала комедию, и эта комедия несомненно – новое преступление, которое следует присовокупить ко всем ее прежним преступлениям. Она хотела его одурачить. Задним числом эта дама, вероятно, поняла, что именно она навлекла на свою голову. И думает, будто теперь он попадется на ее хитрости.
Тут госпожа сказала, что, если король спутал ее дом с другим и только потому нанес ей визит, пусть все же отдохнет под этим кровом от долгой и пыльной дороги из столицы сюда. Мол, она просит короля и его свиту оказать ей честь и воспользоваться ее гостеприимством, дабы люди не считали: король, наш повелитель, взошел сюда, но не захотел стать гостем, с презрением отверг это.
Слова дамы звучали неслыханно дерзко. Она продолжала свою игру, исполняла задуманную роль безупречно, наверняка лучше, чем он исполнял свою в тот день, когда она, стоя перед ним, заставила его изображать собственного придворного.
И тут короля Лира вдруг осенило, ему пришла в голову идея, озарение. Быть может, и ему стоит включиться в эту игру? Быть может, она ведет себя умнее, нежели он? И вопрос о том, узнала она его или не узнала, надо оставить открытым; во всяком случае, в данную минуту, при данных обстоятельствах это, наверное, для обеих сторон самое лучшее; им надо притвориться, будто всей этой истории не бывало (не исключено также, что из-за его падения, грязи, разорванной одежды она не опознала в нем короля, тем паче что она его раньше не видела и тем паче что все рыцари королевства одевались на охоте одинаково). О, какая светлая голова! Но так ли это? Он согласился подыграть даме, сам не зная, что из этого получится, не веря ничему, пораженный невероятным, непредвиденным оборотом событий; он согласился подыграть ей не без колебаний, ибо чувствовал себя все же неуверенно; понимал, что его унизили, хоть и другим способом; при этом раскладе он ведь словно нищий, принимающий ее подачку. Возможно, она сознавала, что с ним происходит, и указывала ему единственно приемлемый выход.
Да, он мирился с создавшейся ситуацией, но рука его то и дело ощупывала пояс; ему казалось, что он – это не он, он как бы витал в облаках. Все равно, он мог в любую секунду взорваться. Наконец, чтобы как-то стряхнуть с себя оцепенение и убедиться в собственном существовании, он с шумом поднялся и встал перед креслом; он стоял мрачный, воистину король Лир, Герминдран, ужасающий дикий вепрь… и все же он был сам не свой.
Дама поднялась одновременно с ним; улыбнулась нежно и кротко. Вот, оказывается, как она умела улыбаться, когда хотела. А раньше она меня осрамила, по ее милости я промучился все эти две недели.
Дама церемонно поклонилась; при этом она, как ни странно, скрестила руки на груди, словно мусульманка. О чем она думала? Вероятно, считала, что выиграла игру!
Она подошла к стене, ударила в гонг. В комнату хлынула челядь, крестьянки в праздничных одеждах; они нарядились, лишь только прошел слух, что к ним в гости пожаловал король. По приказу дамы в зале накрыли большой стол, принесли кувшины с вином, поставили букеты цветов.
Итак, без участия Лира – он неподвижно стоял у своего кресла – декорации переменились. Лир этому не препятствовал. Дама уже опять взяла инициативу в свои руки. Королю не оставалось ничего иного, как подчиниться.
Он сел за стол напротив хозяйки – двери в сад открыли, и было видно, что перед домом под деревьями люди Лира бражничают и любезничают с крестьянками, – и только тут король понял, что произошло, что она совершила (сама дама даже бровью не повела, чтобы показать это; она была незнатного рода и с явной гордостью, прямо-таки с наслаждением, потчевала короля). Она его спасла. Она вернула его к жизни.
Теперь он успокоился. Он мог смеяться. Снова стал самим собой.
Однако пока они ели, пили, болтали, он не раз впадал в задумчивость, в смущение (он очутился и продолжал быть в странном положении, казалось, его без конца сбрасывала лошадь), и тогда он невольно сводил разговор к роковой охоте (и тут же с испугом ждал, что она пойдет на попятную). Но дама не теряла самообладания. Лицо ее было по-прежнему безмятежно. Только под конец она все же вняла его словам и попросила объяснить, что он искал в этом доме в ее отсутствие и как проник сюда. Ведь никто его не видел, никто ей ни о чем не докладывал. Может быть, он переоделся в чужое платье?
Слово было произнесено; теперь он мог сказать «да» и ждать, что она ответит. Все зависело только от него, дело было за ним. Но… у него не хватило духа. И он с облегчением вздохнул, убедившись, что дама не настаивает на продолжении разговора.
Довольно скоро после этого (чтобы не искушать судьбу и не вызывать ненужных воспоминаний) Лир распрощался; трудно описать его состояние, он испытывал то восхищение и благодарность, то недоверчивость, и все это вызывало в нем такое смятение чувств, что король сорвался с места и ускакал впереди своего отряда еще до того, как дама успела сесть на коня. А зачем? Затем, чтобы, миновав заграждение, разразиться хохотом, засмеяться гомерическим смехом и заразить им командира отряда и всех остальных всадников. Да, все они гоготали, гоготали без конца. Король здорово развлекся, дама его позабавила.
Лир сам не понимал, почему он хохотал до упаду, хохотал, словно школьник, которому не разрешают смеяться в классе. Стараясь побороть смятение, Лир бурно ликовал по дороге домой. Он перехитрил даму, это было безмерно хорошо, он спасен: она его не узнала. Другая одежда, другие обстоятельства – вот в чем причина. Какая бы ни была баба, ум у нее куриный. Король бы с удовольствием вернулся назад и обнял ее за это.
Время летело, но бесчисленные предостережения дамы не пошли Лиру впрок. Он совершенно успокоился и остался таким, как прежде. Вел себя точно так же, если не хуже.
В ту пору при больших королевских дворах, особенно там, где много пировали и вели разгульную жизнь, подвизались различные театральные труппы; ко двору Лира тоже часто являлись бродячие артисты и предлагали свои услуги. На сей раз при дворе оказалась не обычная труппа, а весьма замечательная: ею заботливо руководил интересный, экстравагантный актер, который в свое время впал в немилость у Лира только из-за того, что слишком хорошо владел своим ремеслом. Ведь, желая сделать искусство действенным, актерам не оставалось ничего другого, как прислушиваться к настроениям народа и отражать на сцене процессы, происходящие в обществе и государстве. Но король Лир отнюдь не хотел узнавать из пьес и песенок, что думает о нем народ, это не устраивало его в той же мере, в какой не устраивали речи леди Имоджин Перш, хотя они и были произнесены с глазу на глаз.
Лысый театральный директор Джек Джонсон настаивал, однако, на том, что должен заниматься своим делом так, как этого требуют интересы искусства. И потому он был для Лира бельмом на глазу. Вообще-то Джонсон представлял собой ужасную разновидность человеческого рода, чем-то он смахивал на строптивого Брута, но при этом, к сожалению, не являлся республиканцем; будь он республиканцем, Лир живо прибрал бы его к рукам. Так нет же, как раз наоборот, Джонсон считал себя монархистом, и это было в нем самое отвратительное; числясь монархистом, он имел свои особые представления о монархе, которые Лир воспринимал как оскорбление для себя. В пьесах, сочиняемых этим типом вместе с другими членами труппы, – ходила молва, будто им помогали некие образованные недруги короля, а также люди из непосредственного окружения суверена, – итак, в этих пьесах лысый старикан-директор преподносил Лиру собственное толкование идеального властителя, а именно – властителя примерного поведения, который блистает добродетелями, ведет умеренный образ жизни, ратует за справедливость и, подобно пастуху, охраняет свое стадо.
Некоторое время Лир равнодушно взирал на то, что труппа угощает его соответствующим образом препарированными старыми греческими и римскими пьесами, но потом он счел намеки авторов чересчур прозрачными. И тут его величество приказал Джеку Джонсону явиться к нему и заявил следующее: если он, король Лир, и его подданные захотят просветиться и научиться уму-разуму, то для этой цели в их распоряжении целый штат духовных лиц, а также школьных учителей. Назначение комедиантов – развлекать и веселить публику. Не стоит вмешиваться в чужое ремесло и путаться у людей под ногами. Люди этого не любят. Если директор Джонсон не прекратит ставить пьесы, которые он выдает за фарсы и комедии, но которые изобилуют колкостями и дурацкими намеками, то его просто-напросто лишат королевской дотации, и тогда он узнает, почем фунт лиха.