Текст книги "Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу"

Автор книги: Альфред Дёблин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 44 страниц)

Барнабас заговорил, озабоченно покачивая головой: неустрашимая, неженственная Крошка Ле пешком отправилась в один из соседних замков, где, по ее сведениям, как раз гостил известный рыцарь, служивший королю Арагонскому, и тот увез ее с собой в Арагон, куда Ле в свое время приглашало некое высокопоставленное лицо.

Передав сие известие, патер горячо пожал руку Жофи. Жофи оцепенел. Ну и дьяволица! Ему она наколдовала кошмарную поездку за тридевять земель, а сама будет весело проводить время при Арагонском дворе. Явный заговор! Его нарочно отсылали в Триполи. Хотели от него избавиться. Но он выведет их на чистую воду.

Жофи мигом оседлал коня и помчался в Арагон. Они с Ле поговорили с глазу на глаз. Между прочим, Ле встретила его в придворном туалете, который ей, как она призналась, подарили. Выглядела Ле восхитительно.

«Подарили? За что? Кто тебе подарил? Чем ты его отдарила?»

Она сделала вид, будто не слышит вопросов Жофи, и сказала, что очень рада его видеть, благодарна ему за этот визит в Арагон накануне отъезда. И еще она обещает помочь ему во всех начинаниях, пользуясь своими связями при дворе; пусть скажет, что ему надо. И Ле назвала Жофи множество привалов, заезжих дворов, удобных дорог и доверенных лиц, к коим в случае надобности он мог бы обратиться. Соответствующие рекомендательные письма она ему обеспечит.

Жофи пришел в ярость. Он вообще, как ей известно, не желал уезжать.

«Ну тогда оставайся дома», – великодушно посоветовала Крошка Ле.

«Это невозможно, ты же знаешь».

«Что я могу в таком случае для тебя сделать?»

Да, Ле уже разыгрывала из себя меценатку. Все ее поведение и слова показывали, что за ней стоит высокий вельможа.

Целую долгую неделю Жофи пребывал в страхе, добиваясь от Ле нескольких слов, которые с легкостью мог бы услышать раньше, слов о том, что она хочет поехать с ним. Да, она хотела поехать с ним. Впрочем, уже давно Ле твердо знала: Жофи явится в Арагон, чтобы забрать ее. Ни в коем случае она не дала бы Жофи путешествовать одному.

«Однако, – разъяснила она, все еще не выходя из роли придворной дамы, – разве может существовать любовь без борьбы? Параграф восьмой куртуазного кодекса гласит: ревность укрепляет любовь».

В Блэ их снарядили в далекий путь. Патер Барнабас благословил отъезжающих – Жофи и его жонглеров, среди которых была и Крошка Ле. Сын попрощался со своей матерью Валентиной; много лет назад она уже провожала по подъемному мосту замка другого члена их семьи, грубияна Пьера (и без горечи наблюдала, как рыцарь скрывался из виду).

Долго они скакали, а потом пришла пора плыть. С ужасом разглядывал Жофи море: змееподобное, блестящее и переливающееся нечто распростерлось у его ног, и это нечто все время делало почти неуловимые, но коварные движения. Он часто пел о злокозненности моря, рисовал слушателям опасности, которым оно подвергает людей. Он, этот эстет, думал, что тем самым совладал с водной стихией. Но теперь Жофи столкнулся с доподлинным морем.

Он встал на берегу и сказал (чрезвычайно проникновенно):

«Мое море могущественней, значительней и интересней, чем ты. Будучи неповоротливым и скучным, ты думаешь отыграться на своей длине и ширине. Но на меня это не производит впечатления. Мое море – быстрое как молния и решительное, оно восприняло некоторые черты от нас, людей. Если бы мое море увидело тебя, жирный глупый водяной змей, оно бы над тобой посмеялось».

Ничто не помогало, приходилось плыть по этому морю. Жофи сел на корабль. В числе его недостатков оказалась водобоязнь. Все равно ему пришлось сесть на корабль со всеми своими пажами, лошадьми и Крошкой Ле, его единственным утешением. На борту корабля он тут же изложил Ле, что он думает о море, о настоящем море, и не велел ей считать здешнее море подлинным. Это не море, а текучий обман, подделка, попытка некоего среднего, но раздутого дарования возместить недостаток глубины величиной.

Пытаясь успокоить Жофи, Ле со всем соглашалась, но и это не помогло – они плыли. С мрачным видом он уселся около мачты, повернувшись спиной к великану, который нагонял на него тоску. Все равно они плыли, и корабль качался на волнах – месть моря, этого простолюдина и остолопа. Жофи опустил голову и начал давиться; конечно, он давился от отвращения после этого навязанного ему разговора с морем. Его море ярилось, бушевало и вздымало волны до самого неба, но в это время никого не рвало, об этом невозможно было и помыслить.

Жофи страдал. Он тяжело переносил морскую болезнь. Однако это еще не все: на корабле началась эпидемия дизентерии. Моряки ее не боялись. Они были подготовлены ко всему.

На борту появились южане, в том числе цыганки, перебиравшиеся из одной гавани в другую. Поскольку болезнь Жофи приняла опасный оборот – Крошка Ле даже боялась за его жизнь, – она пригласила цыганку, знавшую толк в зельях.

Вид у цыганки был впечатляющий, хотя она и не отличалась опрятностью: на плече у нее сидел попугай, в одной руке она держала волшебную палочку, в другой – несколько бумажных кульков. Жофи чувствовал себя скверно и с надеждой взирал на цыганку. Она постучала по стенам его каюты и сожгла несколько бумажек. Каждой бумажке она давала название; когда та сгорала, цыганка говорила: «Она ушла». Подразумевалась болезнь.

Однако болезням, видимо, не был нанесен ущерб. (Почему, собственно?) Цыганка разъяснила: она действует по определенной методе. Сперва устраняет несерьезные хвори, а потом совершенно внезапно нападает на главный недуг. Как бы то ни было, в первый сеанс Жофи не выздоровел, хотя лечебная процедура произвела на него впечатление. И он спросил цыганку, нет ли у нее еще бумаги. Но вся бумага оказалась на данный момент, увы, использованной.

Жофи сообщил, что у него этого добра сколько угодно. И показал на кучу рукописей у своей койки. Цыганка взяла лист и взглянула, чтобы определить, имеет ли он целебную силу, – лист был исписан стихами в честь принцессы из Триполи!

«О! – воскликнула колдунья. – Принцесса из Триполи! Ты едешь к ней? К принцессе многие держали путь!»

«Так почему же она не вышла замуж?» – проревел Жофи.

Колдунья с таинственным видом заявила, что на эту тему она здесь не желает распространяться. Хорошо, что Жофи открыл ей цель поездки. Это связано с его болезнью.

Жофи хмуро подтвердил: не будь принцессы, он никогда не сел бы на корабль.

«Вот видишь. Но теперь я приложу все усилия, чтобы сделать тебя здоровым. Я тоже живу в Триполи. Правда, – добавила она стыдливо, – я не состою при принцессе. Но если бы эта знатная дама узнала, что я тебя не исцелила, мне пришлось бы худо».

Словом, Жофи посчастливилось, что он нашел такого лекаря. Цыганка дала ему порошок. Дизентерия не проходила. Тогда цыганка опять сожгла массу разных болезней, но самой главной хвори среди них не оказалось. Колдунья признала, что у многих болезней очень трудные названия, все дело в том, чтобы их правильно выговорить. В конце концов, однако, сдадутся и эти болезни. Она попросила еще бумаги. Он показал на свое собрание сочинений.

«Как я могу это сжечь? – спросила цыганка. – Ты ведь должен привезти рукописи принцессе. Она читает все подряд. С каждым кораблем к ней прибывают тюки рукописей. У нее уже составилась целая библиотека. И она завела специальную контору, где множество дам регистрируют рукописи».

«Как же так, – удивлялся Жофи, – неужели к ней приходят горы рукописей?»

«Да, уже много лет. Ежегодно придворные сановники отбывают в Италию, Грецию, Испанию и рассказывают про добродетельную принцессу, про ее красоту и так далее. Она создала для этого целое придворное ведомство».

У Жофи волосы встали дыбом. Он сам не знал, что с ним творится. (Как хорошо, что не было Крошки Ле и что она этого не слышала.) Запинаясь, он спросил:

«Целое ведомство? Все поставлено на такую широкую ногу?»

Колдунья подтвердила это с нескрываемым восхищением:

«Принцесса свое дело знает. Она изучила мир еще лучше, чем я».

Теперь Жофи считал все возможным и осведомился, не является ли принцесса цыганкой или колдуньей.

Цыганка покачала головой.

«Выздоравливай. Тогда все узнаешь».

После этих слов ему пришлось принять еще один порошок, а колдунья сожгла много бумажек. Жофи стыдился сведений, которые цыганка сообщила ему о принцессе, не стал их распространять, утаил даже от своей Крошки Ле.

Последние порошки вызвали обратное действие, и колдунья появилась опять. Тут Жофи невинно спросил, умеет ли она делать что-нибудь еще.

Цыганка ответила, что не желает хвастаться, но практически ее возможности не ограничены. При этом она размахивала новыми бумажными кульками, попугай на ее плече выкрикивал магические слова, а под конец она кинула на пол свою зеленую палочку.

Жофи спросил, может ли она исчезнуть.

«Сделаться невидимкой?»

Больной кивнул:

«Совершенной невидимкой».

Цыганка тут же напустила густой дым и крикнула от двери (может быть, она уже была за дверью):

«Ты меня видишь?»

«Нет», – ответил он с восторгом.

На следующий день (корабль приближался к берегу) цыганка показала на свою волшебную палочку. С ее помощью она может превращать одно вещество в другое.

«Мне это не внушает уважения, – пробормотал пессимист Жофи, – и принцесса это умеет. Превратила меня в осла».

Но цыганка во что бы то ни стало хотела заняться превращениями – для этого ей нужен был его кошелек или по крайней мере три дуката. Он дал ей дукаты, цыганка решила превращать их за дверью, одновременно она обещала, что исчезнет.

На следующий день Жофи с удовлетворением отметил, что опыт удался.

Жофи все еще лежал больной, и на корабле шепотом говорили, будто он при смерти. Итак, рыцарь, которого страсть к принцессе из Триполи погнала через море, умрет, так и не увидев ту, что он прославлял.

Но когда они прибыли в гавань, он еще жил, и его отнесли на постоялый двор для рыцарей. Слух о том, что он, умирающий, приехал в Триполи и лежит на постоялом дворе, разнесся по городу и дошел до принцессы; принцесса послала ему подарки и врача, а также велела передать через гонца: она, мол, рада, что он теперь с ней рядом. Весть о нем уже дошла до ее ушей. Принцесса ничего так искренне не желает, как того, чтобы он выздоровел и явился ко двору.

Недоверчиво и ворчливо выслушал Жофи гонца, он не знал, как ему быть. И Крошка Ле не знала. Ибо мрачные истории, подобные той, что рассказала Жофи колдунья на корабле, ходили по городу, но уяснить себе что-либо определенное было трудно. Похоже, что Жофи и впрямь имел много предшественников. Однако, что с ними стало, никто не знал.

Жофи снова встречается с отцом

Вот уже три недели, как Жофи лежал на постоялом дворе и прикидывался тяжело больным; в действительности он давно выздоровел, но был в большом страхе, боялся той, которую боготворил; однажды вечером к нему вбежала Крошка Ле и сообщила, что вокруг слоняется какой-то старый рыцарь и выспрашивает о Жофи и его намерениях. Здесь его никто не знает. У рыцаря внушительная свита, но она осталась на улице. Рыцарь выразил желание увидеть Жофи завтра.

Рано утром на следующий день рыцарь появился у Жофи, у него была густая борода, выговор выдавал в нем уроженца Франции. Но, как и многие в этой стране, одежду и оружие он носил сарацинские. Незнакомый господин хотел, чтобы ему подробнейшим образом рассказали о Франции, равно как и о личных обстоятельствах Жофи и Крошки Ле. Он пожелал также узнать о тех рыцарях, которые жили в окрестностях Блэ, и о том, что творилось в их замках.

О замке Блэ он осведомлялся с таким знанием дела, что Жофи охватил страх, – а вдруг старика послала принцесса, пожелавшая стать его наследницей? Удивительно, как живо реагировал седой рыцарь на рассказы о Франции. Он знал эту страну как свои пять пальцев до самых Пиренеев и мог обрисовать много знатных лиц. Особенно доставалось от него дамам. По их адресу он отпускал грубые, даже скабрезные замечания; Жофи было стыдно перед Ле, это противоречило рыцарским правилам. А когда незнакомец спросил о сильной женщине Валентине, матери Жофи, и позволил себе говорить о ней хоть и в более мягком тоне, но все же употреблять непристойные, взятые из лексикона скотников выражения, Жофи возмутился и не стал сдерживаться. В ответ старый рыцарь, положивший на колени свой кривой сарацинский меч, добродушно сказал:

«Пусть мои слова не смущают тебя, Жофи. В глаза я ей и не то еще говорил. Иногда даже в твоем присутствии. Бывало также, что дело не ограничивалось одними словами. Ведь я твой отец Пьер».

В ту же секунду Крошка Ле убежала. Старик рыцарь оглушительно захохотал ей вслед: «Тебя я тоже знаю с пеленок».

Он позвал Ле, но та не пришла. Впрочем, у них у обоих не было причин пугаться седого рыцаря, ибо Пьер (он жил неподалеку от города) явился к ним с самыми лучшими намерениями, о чем не преминул объявить сыну.

Во-первых, он хотел его видеть, чтобы составить себе о нем представление; узнать, каким Жофи вырос – как-никак он был трудный ребенок. Теперь отец убедился – все в порядке, не считая любовного сочинительства, которым Жофи, увы, занялся и от которого седого рыцаря с души воротило. Живи Пьер дома, он охранил бы сына от этой напасти. Льстить дамам – последнее дело для мужчины и для рыцаря.

Во-вторых, и главным образом, отец пришел сюда, чтобы просветить ни о чем не подозревавшего Жофи – над его стихами громко смеялась вся Антиохия – насчет принцессы из Триполи. Что может знать о ней Жофи?

Подавленный и растерянный молодой герой сидел на краешке койки и благодарил отца за то, что тот навестил его. О принцессе он знает мало, и ему чрезвычайно важно разузнать о ней побольше и поточнее. Честно говоря, на корабле одна колдунья, проживающая в Триполи – потом она бесследно исчезла, – сообщила ему о принцессе странные, даже неприятные детали.

«Что, к примеру? – ободрил его отец. – Эта колдунья была цыганка? С палочкой в руках?»

«Да, и она сожгла кучу бумаги, пытаясь меня вылечить; между прочим, целую кипу моих стихов в честь принцессы».

«И что сказала цыганка?»

«Сказала, будто принцесса содержит при дворе специальное ведомство, своего рода центр, который распространяет о ней слухи; сказала также, что принцесса рассылает повсюду своих людей, прославляющих ее красоту, добродетель…»

«Богатство…»

«Да, и еще многое другое; словом, делает все, чтобы привлечь рыцарей…»

Старик:

«…которые надеются стать королями Триполи».

Смущенный сын опустил глаза долу.

«Ты угадал, отец».

«Но суть не только в этом, сын мой. Это еще не вся правда. Я могу тебе открыть правду. Потому что познакомился с принцессой пятнадцать лет назад».

«Пятнадцать лет назад? Стало быть, она была тогда ребенком?»

Отец хохотал до упаду.

«Она была ребенком? Ребенок – это ты, сынок».

И тут он окончательно открыл глаза Жофи.

«Эта особа – бабушка одного из первых рыцарей, которые вступили на эту землю и вырвали ее из лап язычников. Тот рыцарь возвратился тогда в Англию…»

«Значит, она родом из Англии», – жалобно сказал Жофи.

«И это тоже, сынок. Итак, завладев страной, рыцарь отправился на родину, чтобы сосчитаться с несколькими врагами и забрать несколько ценных вещей, которые он не хотел оставлять дома, а в ту пору в замке рыцаря в Англии находилась его бабушка, уже доставившая ему немало огорчений. Дама эта была преклонного возраста, как и подобало бабушке взрослого рыцаря-крестоносца. Большинство бабушек крестоносцев и даже их матерей уже преставилось, но эта была живехонька, не умирала, пережила жену рыцаря и в довершение всего поселилась в его замке, где причинила много зла челяди. По моим наблюдениям, люди, которые способны причинить много зла, не уставая и не мучаясь угрызениями совести, доживают до глубокой старости. С этой женщиной так и получилось. Возможность терзать и мучить людей, сдирать с них семь шкур помогала ей сохранять форму.

И когда она поняла, что внук приехал, чтобы частично ликвидировать свое имущество и, не дай бог, отпустить челядь, бабушка пришла в беспокойство. Разве могла она жить, отказавшись от управления большим замком, не тираня прислугу? Это угрожало ее здоровью. И бабушка решила действовать. От людей она узнала (внук боялся ей довериться), что рыцарь опять едет в Антиохию. И тогда ей (ему) будет худо. Бабушка тоже решила ехать в Антиохию. Она потребовала свидания с внуком и объяснила ему, что должна жить в Антиохии из-за климата. Дескать, она больше не в силах выносить английские туманы. Жофи, сынок, мы, жители страны Антиохии, не замечали до сих пор, что здесь приятный климат, впрочем, может быть, по сравнению с Англией он не так уж плох. Во всяком случае, бабушка не давала внуку покоя. Напрасно рыцарь увещевал ее: ведь она привыкла к английским туманам. К тому же ей не перенести даже путь до побережья Англии. Бабушка не дала себя переубедить. Они отправились. И она перенесла поездку. Рыцарь сказал, что она не выдержит морского путешествия. Она выдержала».

«Не заболела морской болезнью?»

«На корабле укачало всех, кроме нее. Бабушка ухаживала за своим внуком, который лежал в лежку».

«Как я».

«В Триполи он поселил ее в своем замке, – продолжал отец. – В этой стране, Жофи, мы – победители и завоеватели – имеем дешевых слуг и в достаточном количестве. Бесспорно, мы хозяева этой страны. Рыцарь, то есть внук, о котором я веду речь, посадил ее в замок, и она принялась по-старому править людьми и донимать их – жилось ей не хуже, чем в Англии. Все шло как по маслу. Бабушка не раскисла. Сохраняла форму. Ее внук, рыцарь, умер от малярии. Бабушку малярия не брала.

Сидючи в замке совершенно одна и тираня людей, она вдруг набрела на мысль – эту мысль ей подсказали климат и Библия. Я хорошо все знаю, сын мой, потому что… но об этом потом.

Здешний климат вырабатывает у людей доброжелательность, особенно к лицам другого пола. Временами это принимает удивительные формы и небывалые размеры; по-моему, это и есть первооснова магометанской религии. Словом, и на бабушку повлиял климат. Казалось бы, на нее он уже не сможет подействовать, однако подействовал.

Ты вправе возразить, Жофи: мол, когда такое случается с людьми, которым девяносто лет, или сто лет, или сто десять, то это практически уже не имеет значения. Не скажи. Старая хрычовка и тут проявила исключительные качества. За ней не могли угнаться даже самые молодые и самые красивые. Не знаю, как она стала принцессой Триполи. Говорят, в Триполи существовал тогда туземный принц, вот она и вышла за него замуж и, разумеется, пережила его. Но этого брака ей было мало».

«Она убила принца?» – прошептал трубадур.

«Вероятно, то есть наверняка и притом каким-то изощренным способом. Но я хочу сказать тебе, что старуху навела на мысль Библия. Это место можно найти в Третьей Книге Царств, в главе первой. Здесь ты прочтешь вот что:

„Когда царь Давид состарился, вошел в преклонные лета, то покрывали его одеждами, но не мог он согреться.

И сказали ему слуги его: пусть поищут для господина нашего царя молодую девицу, чтоб она предстояла царю, и ходила за ним, и лежала с ним, – и будет тепло господину нашему царю.

И искали красивой девицы во всех пределах Израильских, и нашли Ависагу Сунамитянку, и привели ее к царю.

Девица была очень красива, и ходила она за царем и прислуживала ему; но царь не познал ее“».

Седой рыцарь прочел эти строки с листа бумаги, который вытащил, запустив руку под свою кольчугу у шеи.

«Этот лист она мне подарила, когда я впервые явился к ней».

Рыцарь задумчиво уставился в пространство. Жофи спросил:

«А как она тогда выглядела, отец?»

«Сперва она принимала ванны из козьей крови. Потом из овечьей. Потом пыталась использовать шкурки только что освежеванных молодых кошек. Потом стала поедать внутренности беременных сук. И когда она перебрала всю флору, фауну и царство минералов, страстно желая стать молодой, или хотя бы помоложе, или, на худой конец, не стареть больше, и когда ничего не помогло, она принялась за людей».

«Ради всего святого, – с дрожью прошептал трубадур, – она убивает людей?»

«Прямым путем – нет. И все же – да. Говоря просто и ясно, она требует любви».

Жофи содрогнулся.

«Ужасно. Сколько же ей лет?»

«Ты ее воспевал, сынок. Сколько ей лет? Никто этого не знает. Все, что касается принцессы, держится в тайне. Не исключено, что она уже давно умерла. Впрочем, из того обстоятельства, что центр работает, картотека увеличивается, а число рыцарей и трубадуров, которых она заманивает, растет – можно заключить: принцесса жива. До меня у нее уже побывало два благородных рыцаря. Оба искали легкой жизни, ибо все здесь в стране сейчас прибрано к рукам и добиваться своего можно только мечом. Те двое хотели стать наследниками принцессы. Каждый рассчитывал пробыть с ней год. И оба выдержали всего лишь по полгода.

Сперва бежал первый. Скитаясь по стране, он поражал своей нелюдимостью и немощью, не человек, а комнатная собачонка. Рыцарь избегал прежних знакомых и, видимо, умер с голода, окончательно впав в слабоумие. Когда принцесса отпустила второго, он оказался сумасшедшим. Это был огромный детина, но у принцессы он превратился в скелет, громыхал в своих доспехах и пялился на людей, наводя на всех страх. В припадке безумия он стал бегать с кинжалом, зарезал человек десять, пришлось его убить.

Потом настала моя очередь. Да, моя. Мне тогда жилось очень плохо. В этой стране я был новичком. Иначе я ни за что не пошел бы к принцессе. Кое-что я уже слышал о ней. Но, Жофи, что я потом пережил…»

Юный трубадур сочувственно погладил руку отца.

«О, если бы я знал! Я пришел бы к тебе на помощь…»

«Тогда ты еще был слишком мал. Что касается меня, то я мечтал быстро разбогатеть и стать властелином Триполи. Я соглашался побыть с ней какое-то время, чтобы устроить себе хорошую жизнь. А она хотела лишить меня жизни, чтобы продлить отпущенное ей время, продлить свое поганое существование. Намеревалась жить вечно».

«Скверная баба!»

Седой рыцарь:

«Сначала я ее не боялся. Привык ко всяким женщинам. Не буду говорить ничего худого о твоей матери Валентине, но из-за нее я очутился здесь. Теперь тебе, надеюсь, все ясно. Но эта старуха требовала любви. Опыт научил меня, как держать женщин на некотором расстоянии; мой опыт пришлось отбросить и в известной степени начинать заново. Все произошло сразу: моего поцелуя ей было мало – при воспоминании об этом поцелуе меня охватывает дрожь! Преодолев себя, я поцеловал мумию с живыми губами. Но самое жуткое – это то, что мумия ответила на поцелуй: так вот, это ее не устроило. Я должен был обнять ее. А чтобы подбодрить меня, принцесса дала эту бумагу, я тебе ее прочел: Ветхий завет, Третья Книга Царств, глава первая, стихи от первого до четвертого включительно; стихи о старом царе Давиде и сунамитянке Ависаге. Она называла меня Ависагой и требовала, чтобы я звал ее Давидом. Для правдоподобия она надевала штаны одного из моих пажей».

«И ты это терпел, отец?»

«Что именно, сынок? То, что она носила штаны?»

«Нет, то, что она звала тебя Ависагой».

«Видишь ли, Жофи, здешний климат размагничивает. Это во-первых, а во-вторых, я готов был пойти на все, чтобы не возвращаться в замок Блэ. Да, я позволял звать меня Ависагой. Она звала меня этим именем в присутствии слуги, это доставляло ей особое наслаждение, она ведь видела, как это меня бесит. Пыталась также облачить меня в женский наряд. Одна мысль об этом будоражила ей кровь. Я соглашался, думая про себя: так она скорей одряхлеет. И умрет у меня на руках. Я легко мог бы ее задушить. Но считал это излишним, думая, что старуха продержится не больше двух-трех недель. Однако мое присутствие и то, что она могла меня мучить, – придавало ей сил.

Заметив это, Жофи, сынок, я возненавидел принцессу, обесчестившую меня, возненавидел, как никогда не ненавидел женщин и как вообще нельзя ненавидеть человека. Да простит меня всевышний, он ведь знает, как возникла такая ненависть».

Седой рыцарь замолчал.

Жофи:

«А потом ты ее оставил?»

«Да, то был самый отчаянный поступок в моей жизни. Сейчас у меня не хватило бы на это нервов. Однажды вечером я в обличье Ависаги покинул дворец и стал блуждать по улицам Триполи. На мне было женское платье, покрывало и так далее. Я уже разучился ходить как нормальный мужчина. Вот что она со мной сделала! Ко мне приставали. Надо мной, жертвой ее шутки, потешались. Но я и впрямь считал себя Ависагой. Можешь себе представить! Вот до чего я докатился. Можешь себе представить! Еще месяц – и я сошел бы с ума, как мои предшественники.

После меня у принцессы Триполи перебывало еще человек десять, все эти рыцари были из дальних стран. Один хитрый левантиец, делец, хорошо на ней зарабатывавший, обосновался во дворце и сообразил, чего она хочет, а она хотела жить вечно и притом за чужой счет. Левантиец подал ей мысль, жертвой которой ты стал: открыть рекламное агентство, создать себе рекламу с помощью песен трубадуров и так далее. Правда, именно благодаря этой идее я встретился с тобой и узнал – вот уж чего бы никогда не подумал, – что ты пошел по моим стопам».

«Отец, я ведь трубадур, я пел ей хвалу всего лишь как трубадур».

«В твоей хвале, Жофи, она не нуждается. Хвалу обеспечивает принцессе агентство. В его штате высококвалифицированные пожилые литераторы, которые сочиняют о ней поэмы, распространяемые по всему свету. А тут вдруг является молодой рыцарь собственной персоной и…»

«Отец, она меня никогда в жизни не увидит!»