Текст книги "Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу"

Автор книги: Альфред Дёблин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 44 страниц)

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

Пьеса

День рождения лорда Креншоу.

Ожидалось много гостей. Дом украсили, в саду протянули гирлянды, повесили цветные фонарики.

Когда стало известно, когда оповестили о том, что у лорда Креншоу юбилей, все совершалось как бы само собой. Таков был ответ на письма и уведомления. Внешний мир намеревался вторгнуться в этот дом. За спиной лорда Креншоу, прославленного литератора, выросла толпа почитателей. Она окружила его, она его защищала. Дело в том, что персонажи Эллисона заняли свое место в сердцах многих людей. Образы эти как бы возглавляли паломников, именно они вели публику в дом лорда Креншоу. Люди кланялись, персонажи кланялись и жали руку своему создателю. Разве не закономерно было, что… кто-то действует? Разве не закономерно было, что кто-то принимает активное участие? Или же и на этот раз все самоустранятся?

Целый день к воротам подъезжали машины. Чужие люди заполнили весь дом до самого верхнего этажа: гости смеялись, болтали, окликали друг друга. Все принарядились, сам лорд Креншоу, жирный, веселый, жизнерадостный, щеголял в длинном черном сюртуке. Эдвард надел военную форму. Поначалу он не хотел облачаться в нее дома. Но Гордон Эллисон выразил это желание. Элис полдня промучилась, потом заставила себя попросить Эдварда, выдав предложение за свое. К ее удивлению, он не стал спорить. Наоборот, идея пришлась ему по вкусу; уже накануне он расхаживал в форме. («Твой меч, о Эдвард, Эдвард, от крови красен был. Твой меч от крови красен был».)

В торжественный день мать прикрепила к френчу Эдварда военные награды.

В таком виде он и спустился вниз – благодаря протезу он ходил теперь только с палочкой – и стал разгуливать по комнатам, переходя от одной группки гостей к другой. Кэтлин была гораздо красивей, чем сама предполагала: серьезная, спокойная, юная девушка – представительница того поколения молодежи, которое участвовало в войне. И все, кто видел брата с сестрой, чувствовали: да, мир спасен, война выиграна, закончена, уже позади. А молодые здравствуют. Мы те, кто пережили эту войну. И мы не забудем погибших.

Какие элегантные дамы! Их шкафы расстались с накопленным раньше добром; дамы надели нарядные туалеты. Обернули, подобно луковице, свое теплое гладкое тело во множество одежек – сперва белье, потом юбки и блузки, на них жакеты, на жакетах вечерние пальто; в волосах – драгоценности, на голове – шляпки. Сами того не ведая, они носили на себе в действительности гораздо больше одежек, чем луковица! Они жестикулировали. И по ним было видно, в каком обществе они вращались, в каком доме выросли, кто их родители, каково их прошлое… Словом, кто они на самом деле. В каких школах учились, баловали ли их близкие или бросали на произвол судьбы, по ним было видно, какие бои им пришлось выдержать за место под солнцем, добились ли они или не добились желанной цели. И еще: на них был груз тысячелетий, столетий, десятилетий. Пусть каждый человек в отдельности казался хрупким, все равно он нес на себе эту тяжесть. Она лежала на его плечах. Ему надо было с ней справляться. Где кончались одежки, маскарад, где начинался он сам?

Господа и дамы сидели за маленькими столиками, бродили по дому, гуляли в саду и любовались яркими, заботливо взращенными цветами, на которые уже однажды в проливной дождь смотрели Эдвард и Джеймс Маккензи. (Тогда Маккензи казалось: главное – ничего не спрашивать, ничего не хотеть, не разговаривать, надо лишь смотреть на сад и открыть свою душу; тогда, да, тогда в тебя вольется окружающее, и ты станешь самим собой.)

Конечно, эти люди несли на себе груз прошлого – восшествие на престол королевы Виктории и то, как она старела и с годами становилась все старше; ее наследником был король Эдуард, во время царствования которого бушевала первая мировая война. В воздухе стоял запах духов: Оскар Уайльд, его скандальная история и печальная смерть в Париже. В саду стало холодно, дамы кутались в шали, перекидывая их через плечо: кардинал Ньюмен и «Оксфордское движение», шали запахивались, набрасывались на плечи – Варфоломеевская ночь. Высадка Вильгельма Завоевателя. Гости поднимали руки, помогая себе в разговоре жестами, – по дому проносилась тень Пунических войн и разрушения Карфагена.

Разговаривая, толпа поднималась и спускалась по лестницам. Люди переходили из одной комнаты в другую, гуляли по саду; все они были там: и лорд Креншоу, и Элис, и Эдвард, и Кэтлин, и задумчивый профессор, который все знал, но обходил острые углы, и гости, явившиеся к Эллисонам; гости ходили в блестящих ботинках и щебетали. Их голосовые связки вибрировали. Пели птицы. Ревели быки. Поколения живой материи сменяли друг друга; медузы, растения, колонии кораллов. Здесь присутствовали доисторические эры и катаклизмы, всемирный потоп, эдем. В лаковых туфлях, в шелковых чулках шагали дамы, шагали господа. Динозавры.

Хотя Элис казалась прелестной и юной – фея с мягкими пухлыми губами – и хотя она прекрасно играла роль хозяйки дома, она не могла заставить себя перестать оглядываться на великого мага, лорда Креншоу, и не подходить то и дело к нему. Он был окружен множеством людей и выглядел потрясающе молодым. В этом обществе он расцвел. Жир, сало сделали его бесформенным. И он опять превратился в чародея с магическими атрибутами власти – браслетом и жемчужной булавкой. Элис притягивало к нему; словно пчелка, она хотела вкусить его мед.

Саломея, Саломея; нет, она не могла пересилить себя; она плясала перед ним. Саломея! И в то же время восседала на троне, обнимая царя Ирода, чьей женой стала вопреки закону. Стоило ей взглянуть на Гордона, и сердце ее начинало биться сильней, а стоило увидеть приближающегося Эдварда в форме, как ее охватывал стыд. Она старалась избегать сына, настораживалась, уклонялась от встречи с ним.

Голова Иоанна? Элис мучилась, вздыхала, не находила себе места. Моя вина перед Эдвардом. Он вступил на этот путь из-за меня.

Однако полчаса спустя Элис, к радости гостей, прошлась через сад рука об руку с Эдвардом; вот он, мой сын, мой помощник, мой защитник; мой сын, мое молодое, мое лучшее «я».

Временами мать и сын оказывались поблизости от Гордона, который болтал в кругу своих поклонников и лондонских друзей. И каждый раз, подходя к Гордону, Эдвард на несколько минут останавливался и прислушивался к разговорам; Элис взглянула на сына:

– Хочешь присесть здесь, Эдвард? Может быть, и ты примешь участие в беседе?

Он покачал головой, поморщился:

– Я никогда не видел отца таким. Люди не знают себя. А своих близких знают лишь в определенной роли. Ты тоже заметила в отце перемену? Раньше отец был всегда таким?

Кажется, ему здесь нравится. Элис потянула Эдварда в дом. Прочь оттуда.

– Ну, разумеется, Эдвард, в обществе люди оживают. А уж тем паче в такие праздники.

Эдвард ее беспокоил. В доме она усадила сына рядом с Кэтлин, в комнате которой собрались молодые девушки. Кэтлин и ее приятельницы как раз опустошали огромные ящики и коробки поменьше, в которых оказались самые удивительные предметы. Часть ящиков и коробок принесли с собой юные гостьи, часть притащила Кэтлин. Их содержимое, судя по разговорам девиц, предназначалось для маленького представления, о котором еще не было объявлено. Перед званым обедом решено было устроить спектакль в честь Гордона и в ознаменование его юбилея.

Гости решили разыграть перед «лордом Креншоу» его собственную новеллу. С этой целью часть сада была соответствующим образом подготовлена, а также добыты костюмы и реквизит для нескольких актеров – солидный колокол для кондуктора, усы и сабля для полицейского и так далее. Все это распаковали в комнате у Кэтлин. Молоденькие гостьи-заговорщицы были в полном восторге. Даже серьезная Кэтлин весело носилась взад и вперед.

Элис, которую быстро выставили из комнаты, могла со спокойной совестью оставить сына в обществе этих девушек. У нее были свои заботы как у хозяйки, и она исчезла.

Скоро и Эдвард незаметно выскользнул в сад. Его тянуло туда; хотелось понаблюдать за отцом в отсутствие матери. Не замеченный Гордоном, Эдвард встал за деревом, отсюда ему было хорошо видно веселого, совершенно раскованного, жирного человека в огромном кресле, которое гости вытащили на свежий воздух. Эдвард слышал его монологи и поражался. Это был его отец. Он и сам с удовольствием вышел бы из своего укрытия, сел поблизости и принял участие в общем разговоре.

Какая диковинная история, ежедневно я общаюсь с ним, но таким я его не знаю. Роль. У нас в доме он взял на себя определенную роль, но ее он играет только у нас.

Гости, окружившие отца, смеялись. Как приятно видеть его, слушать его речи!

Стоя за деревом, Эдвард опять вспомнил: «Твой меч, о Эдвард, Эдвард, от крови красен был…» Эдвард покачал головой. Это еще что такое?.. Молодые гостьи уже отправили в сад гонца. Они призывали его.

А кто бродил между деревьями, большей частью в одиночестве, заложив руки за спину, серьезный, полный мрачных мыслей? Иногда он присоединялся к какой-либо из группок, затем переходил к другой, а потом, задумавшись, продолжал свою прогулку по саду. Никто не интересовался, о чем думает ученый Джеймс Маккензи. Было известно, что его всегда занимают глубокомысленные, но далекие от жизни мифологические сюжеты. Господин, умевший обходить острые углы, впутался на сей раз в опасную историю. В этой ситуации он намеревался вести себя как человек осмотрительный и умеренный – его всегдашняя манера, – как сторонний наблюдатель, чтобы при желании вовремя выйти из игры. Но оказалось, что он слишком завяз, и это его беспокоило. Джеймс чувствовал себя беспомощным, хотя применил весь свой опыт. Роковое невезение! Роковая мысль о том, что основанные на древнеиндийских учениях теории, которые он развивал, оказались безрезультатными. Но почему? Ах, как хорошо было бы, если бы сестрица Элис не впутала его в эту неприятную историю!

Под вечер все собрались в саду; молодежь подготовила «Праздничное представление», она хотела разыграть новеллу «Волшебные превращения лорда Креншоу».

Элис оставила рядом с собой место для сына. И сказала ему это. Но он не появлялся. Она оглядывалась по сторонам. Потом привстала, так как беспокоилась за Эдварда. Ее спросили, кого она, собственно, ищет. Засмеялись и показали на полотняный занавес, натянутый между деревьями.

– При чем здесь это?

– Но ведь Эдвард тоже выступает.

Элис села, не веря собственным ушам. Она положила руку на пустой стул рядом с собой. В чем дело? Что он задумал? Элис была поражена.

Наконец-то занавес раздвинули. Зрители увидели маленькую площадку-лужайку и наспех сделанное дощатое сооружение, на котором стояли стулья; три девушки и три молодых человека помогали поднять его на настил: занавес открыли на минуту раньше, чем надо. Но публика не обращала на это внимание, равно как и действующие лица.

Один из актеров сел спереди на стул и взял что-то вроде дышла: вытянув руки, он как бы рулил, наклоняя дышло то направо, то налево, двигая его и вращая. Это был, очевидно, водитель. О его намерениях и о маршруте машины сообщала картонная табличка, укрепленная наверху на проволоке:

«Креншоуская автобусная линия, Креншоу – Уилшир».

На длинной стороне сооружения лицом к публике заняли места пассажиры – три женщины: старуха с тяжелой сумкой, далее худая, сильно накрашенная, сомнительного вида девица в короткой юбке и, наконец, чрезвычайно респектабельная дама, принадлежавшая, очевидно, к высшему свету. Все они уставились в пространство застывшим взглядом. За ними стоял простецкий парень в форменной фуражке и с сумкой через плечо – кондуктор; он выкрикивал остановки. При каждом его возгласе пассажиры вздрагивали, а водитель энергично вытягивал ноги и дергал воображаемый тормозной рычаг.

Один пассажир в летнем пальто сидел спиной к публике, голова его упала на грудь. Он спал. Рядом с ним примостился господин помоложе. По всей видимости он ехал вместе со спящим.

На сцене разыгрывалось – и по жестам и по репликам – начало известного рассказа Эллисона, но с одним существенным различием: лорд – неузнанный господин, сидевший спиной к публике, не вылез из автобуса; после долгих препирательств с кондуктором и водителем он остался сидеть на своем месте и купил новый билет. Спутник его все это время безмолвствовал.

Табличку перевернули – сейчас на ней можно было прочесть «Уилшир – Креншоу», и в автобус вместо трех особ женского пола село двое мужчин-простолюдинов и одна женщина маленького роста (зрители узнали в ней гувернантку).

Еще один рейс. Господин по-прежнему спал. Кондуктор выкрикивал названия остановок. Наконец пассажиры стали выходить. Неузнанного господина разбудили, опять разгорелся спор, но посредине его господин снова задремал. Автобус стоял. Господина начали трясти. Тут поднялся его спутник, молодой и стройный, и стал просить не беспокоить их. Все нормально, просто они еще не доехали. Пассажиры, уже сходившие с автобуса, услышав это, повернулись и с удивлением воззрились на говорящего. Спутник – молодой человек, который до сих пор, так же как и человек постарше, не оборачивался к публике, объяснил, что они, дескать, ведут себя как положено, платят каждый раз за билет. Это ведь городской транспорт. Кроме того, они только что вошли.

Качая головой, кондуктор шагал взад и вперед, то и дело проходя мимо безмолвного пассажира. Следя взглядом за кондуктором, спутник таинственного пассажира повернулся всем телом, и вдруг зрители увидели, что он распахнул свою накидку. И тут оказалось, что это не юноша, а седобородый старец в кольчуге, перепоясанный мечом, с намалеванным на груди черным крестом. Кондуктор не мог прийти в себя от изумления. Он пошептался с водителем. Из кабины водителя оба они бросали взгляды на таинственных пассажиров. Шофер высказал предположение, что они явились прямо с маскарада.

Спутник опять сел на свое место.

– Go ahead![22]22
  Поехали! (англ.)


[Закрыть] Мы возвращаемся из крестового порода.

Табличку перевернули. Сейчас маршрут автобуса был Креншоу – Уилшир. Опять заняла свои места первая партия пассажиров – три женщины: старушка с тяжелой сумкой, размалеванная девица и аристократического вида дама, которая держалась особняком. Они, как и раньше, смотрели прямо перед собой. Спрашивали, какие будут остановки. Кондуктор отвечал; все взяли билеты, автобус тронулся. Остановки. Конечная остановка. Водитель энергично вытянул ноги, дернул тормозной рычаг, повернул голову назад; пассажиры стали выходить. Кондуктор и водитель, стоя в проходе, смотрели на господина постарше и на его спутника.

И тот и другой не шевелились.

Кондуктор резко:

«Конечная остановка! Конечная остановка, все пассажиры выходят!»

Таинственные пассажиры даже не шелохнулись.

В автобус уже снова поднялись двое рабочих и маленькая женщина (гувернантка); кондуктор перевернул табличку: сейчас автобус шел из Уилшира в Креншоу.

С трудом скрывая свое неудовольствие, кондуктор взял деньги за проезд у новых пассажиров. После этого он, негодуя, подошел к незнакомцам и крикнул каждому из них прямо в ухо:

«Выходите, господа!»

Спутник старика встал. Сказал, что они только что вошли. Приподнял шляпу – на голове у него оказалась корона. К ним поспешил водитель. И он и кондуктор, потеряв дар речи, несколько раз обошли вокруг этого чуда; незнакомец поворачивался вслед за ними: зрители увидели краснощекого высокомерного короля, который, дабы утвердить свое королевское достоинство, держал в руке скипетр. Он то и дело энергично, но любезно повторял:

«Я король Лир. Мы только что сели. Можете не сомневаться».

Кондуктор и водитель обменялись взглядами. Пожав плечами, шофер занял свое место, спутник заплатил за билеты. Кондуктор проверил их деньги: монетки были настоящие и вполне современные.

Автобус проехал несколько остановок. Водитель чаще, чем обычно, поворачивал голову к кондуктору; оба они незаметно следили за своими странными пассажирами. Конечная остановка. Шофер дернул тормозной рычаг, вытянул ноги. Пассажиры поднялись со своих мест, собрались выходить. Кондуктор и водитель сразу же подошли к безмолвному незнакомцу и его спутнику.

«Выходите, господа! Давно пора!»

Незнакомцы не шевелились.

Кондуктор похлопал спутника по плечу, тот вскочил и осведомился, что угодно кондуктору.

«Вы должны сойти, сударь. Непременно. Вы уже дважды прокатились туда и обратно. Что вы себе думаете?»

Спутник спокойно возразил:

«Мы еще не доехали. Я только что сел».

«Том! – Кондуктор подбоченился. – Этот тип уверяет, будто он только что сел в автобус».

«Так оно и есть».

Кондуктор и шофер приблизились к незнакомцам. Теперь автобус должен был идти назад. Спутник повернулся лицом к публике – у него была отвратительная, заросшая щетиной, морда вепря, его лапы поросли шерстью, по-настоящему это были раздвоенные копыта. В то же время пассажир продолжал оставаться вежливым, элегантным господином. Вот он открыл свою мерзкую пасть.

Шофера и кондуктора словно ветром сдуло; они заняли свои места. Удирая, водитель забыл поменять табличку; пассажиры указали ему на это. Итак, Уилшир – Креншоу. В автобусе на этот раз сидела женская троица – старуха с сумкой, расфуфыренная девица легкого поведения и светская дама, державшаяся особняком.

Впрочем, можно было заметить, что все эти персонажи изменились. Произошло сие из-за частых изнурительных поездок и из-за того, что уже пролетело много времени. Старуха из простых то и дело рылась в своей сумке, вынимая из нее различные предметы, которые, кстати сказать, способствовали ее дальнейшим метаморфозам. Расфуфыренная девица становилась все вульгарнее; она сбросила туфли и отбивала такт, колотя каблуком о каблук. Дама, державшаяся особняком, косила глазами то направо, то налево; она была возмущена до глубины души.

В воздухе что-то носилось.

Однако автобус шел по своему маршруту. Кондуктор выкрикивал остановки, на сей раз резким, угрожающим голосом. На тот случай, если что-нибудь произойдет, у него был под боком водитель. Элегантная дама засвистела, выражая свой протест: ее возмущала девица, стучавшая каблуком о каблук.

«Креншоу, – громовым голосом объявил кондуктор. – Конечная остановка».

Спутник поднялся и задумчиво побрел по автобусу. Веселая девица, стуча туфлей о туфлю, зааплодировала, он кивнул, она вскочила и повисла у него на руке, издавая радостные вопли.

Аристократическая дама, кинув взгляд на спутника, отшатнулась и закрыла лицо руками.

Простая женщина разложила рядом с собой бумагу с куском масла. Она смазала свое морщинистое лицо, потом достала из пакета муку и напудрилась. Подбородок и губы у нее уже были совершенно белые, но тут она бросила пакет под ноги спутнику и завизжала.

Спутник и впрямь был страшен. Это обнаружилось, когда он повернулся к публике лицом, так как кондуктор схватил его за плечо и яростно заревел:

«Всем выходить! Всем выходить! Креншоу. Конечная остановка». Пассажиры уже встали. Водитель еще усугубил общую суматоху. И он закричал:

«Всем выходить, конечная!»

Но никто не хотел. Никто не хотел выходить!

Спутник, глубокий старик с перебитой переносицей, с ужасающе горьким, трагическим выражением лица, заявил властным голосом:

«Я только что сел. Отправляйте автобус».

«Деньги за проезд!» – сказал кондуктор.

Глубокий старик, попятившись, ударил его кулаком в грудь, потом пошел вперед и миновал кондуктора, который, шатаясь и призывая на помощь своего коллегу, отступил на несколько шагов; он перевернул табличку и зазвонил в колокол, неизвестно откуда взявшийся; спутник призвал входить мужское трио, ожидавшее на остановке.

«Всем выйти! – закричал кондуктор. – Освободить автобус!»

Не слушая его, мужчины уже садились в машину, на сей раз они были весьма энергичного вида. У одного под черной материей обрисовывалось солидное брюшко, на голове у него был плоский судейский берет. За ним на подножку взобрался полицейский с игрушечной саблей на боку. И наконец, на сцену вскочил ликующий ярко-красный субъект. На нем был ярко-красный купальный костюм, и он волочил за собой тяжелый мешок, из которого торчало нечто непонятное.

Увидев непонятный предмет, кондуктор, который до сих пор еще не оправился от удара, бросил на пол свою форменную фуражку, сорвал с плеча сумку, швырнул ее, соскочил с подножки и пустился наутек по лужайке к кустарнику.

В автобусе поднялась суматоха. Уже знакомая зрителям простая женщина с сумкой – теперь она была отвратительно набелена мукой, – пританцовывая, двинулись навстречу мужчинам. Каждого по очереди она отвела на место, положив руку ему на бедро; при этом она визгливо приговаривала:

«Ваша милость, ваше преподобие, ваше лордство!»

Девица легкого поведения позаботилась о музыкальном сопровождении приветствий: она хлопала своими туфлями, словно била в бубен, и при этом вертелась на месте. Чулки у нее начали сползать. Она быстро сняла их и стала отплясывать босиком. Аристократическая дама вскочила судье на колени. Он не возражал: видимо, оба были довольны. Справа от судьи сел тип с саблей, слева – кроваво-красный.

Водителю, который также собрался удрать, спутник преградил дорогу и толкнул его на сиденье. Запуганный водитель обернулся, спросил:

«Все сели?»

Ему ответили:

«Да».

Водитель взглянул на табличку – рейс был указан правильно. Он схватил колокол, вытянул ноги, задвигал рычагом. Автобус тронулся.

Пассажиры – теперь их было уже восемь – сели лицом друг к другу. Спутник опять занял свое место рядом с совершенно безмолвным таинственным пассажиром, который так и не пошевелился.

«Конечная остановка!» – закричал впавший в отчаяние шофер.

Потом завопил: «Выпустите меня наконец!» Тут он вывалился из автобуса, вскочил на ноги и опрометью кинулся бежать по той же лужайке, по которой удирал его коллега.

Бразды правления перешли к полицейскому.

«Уилшир, ура!! Кто хочет выходить, выходи».

Все наблюдали за погруженным в раздумье господином в черном и за его спутником. Спутник поднялся и отвесил поклон.

«Мы только что сели».

Он пошел по проходу. Сейчас это был потрясающе красивый греческий юноша. Он сразу обворожил всех женщин. Судья в черной мантии тут же лишился своей ноши. Аристократическая дама повисла на руке юноши и в упоении разглядывала его; левую руку она положила ему на грудь, как бы заслоняя свою добычу.

Смятение передалось и двум другим дамам. Дело приняло серьезный оборот – торговка с сумкой пыталась оторвать юношу от впавшей в экстаз аристократки; но вот что удивительно: девица легкого поведения бросила туфли, свой бубен, встала на колени на скамейке и с обожанием воззрилась на чудо-юношу…

Нет смысла пересказывать далее любительский спектакль, который тянулся час с лишним. Наибольший интерес публики вызывали не короткие сценки, которые были описаны выше, а веселые интермедии во время езды автобуса. Пассажиры попеременно пели и читали куски из произведений Гордона Эллисона. Сцены входа в автобус и выхода из него являлись каждый раз как бы заключительными.

В конце представления судья потребовал от загадочного господина и его спутника, чтобы те встали и покинули автобус, на что спутник, уже опять в новом обличье, сказал:

«Для нас эта поездка еще не кончилась».

После чего кроваво-красный палач поднял свой топор, дабы по приказу судьи казнить незнакомцев. Однако спутник, превратившийся в Геркулеса, выбросил из автобуса и палача и его дружков.

В заключение под сурдинку зазвучала музыка, оба незнакомца – загадочный безмолвный господин, который так и не обернулся ни разу, и чародей-спутник – остались сидеть вдвоем.

Поездка продолжалась.

Занавес опустился.