Текст книги " Избранное"
Автор книги: Альфред де Виньи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)
Теперь ворота распахнуты: самый нетерпеливый народ на свете благоволит внимать длиннейшим лирическим излияниям и философским рассуждениям.
Попытаемся же вытащить нашу сцену из трясины презрения, в которую ее неизбежно и быстро загнала бы легковесная драматургия. Если с этой трибуны и кафедры донесутся мысли и чувства, достойные того, чтобы задуматься над ними, она вновь привлечет к себе серьезных людей и целые почтенные семейства.
Действующие
лица
ЧАТТЕРТОН КВАКЕР КИТТИ БЕЛЛ ДЖОН БЕЛЛ
ЛОРД БЕКФОРД лорд-мэр Лондона
ЛОРД ТОЛБОТ ЛОРД ЛОДЕРДЕЙЛ ЛОРД КИНГСТОН ПЕРВЫЙ ГРУМ РАБОЧИЙ РЕЙЧЕЛ,
шестилетняя дочь Китти Белл ЕЕ БРАТ,
четырехлетний мальчик ТРИ МОЛОДЫХ ЛОРДА
ДВЕНАДЦАТЬ РАБОЧИХ фабрики Джона Белла
ЛАКЕИ ЛОРД-МЭРА СЛУГИ ДЖОНА БЕЛЛА ВТОРОЙ ГРУМ
Характеры и костюмы главных действующих лиц
Время действия – 1770 год.
Место действия – Лондон.
чаттертон. Хрупкий восемнадцатилетний юноша с бледным энергичным лицом, изможденным ночными бдениями и неустанной работой мысли. Простые и вместе с тем изящные манеры. Застенчив и нежен с Китти Белл, ласков с квакером, которого считает другом, горд с остальными, настороже со всеми. Речь и интонация дышат серьезностью и страстью. Черные сюртук и жилет, серые панталоны, мягкие сапоги. Каштановые волосы без пудры, в легком беспорядке. В облике есть что-то от военного и от священнослужителя.
КИТТИ белл. Женщина лет двадцати двух, меланхоличная, грациозная, изящная – скорее от рождения, чем благодаря воспитанию; скромна, набожна, боязлива, трепещет перед мужем; страстна и самозабвенна только в материнской любви. Сострадание к Чаттертону перерастает у нее в любовь. Она это чувствует, страшится этого и принуждает себя к еще большей сдержанности. С первого взгляда на нее зрителю должно быть ясно: нежданное горе или внезапный испуг могут убить ее. Черная бархатная шляпа а 1а Памела, длинное платье из серого шелка, черные ленты; длинные вьющиеся волосы локонами спускаются на грудь.
КВАКЕР. Восьмидесятилетний старец, крепкий и бодрый духом и телом. Говорит горячо и выразительно. По-отечески добр к ок-
ружающим, молча наблюдает за ними и ненавязчиво ими руководит; насмешник и мизантроп там, где речь идет об общественных пороках, которые его возмущают, он терпим к каждому человеку в отдельности и дает волю своему языку, ливйь когда уже не может сдержать негодование. Он проницателен, но делает вид, что ничего не замечает,– так ему легче сохранять хладнокровие. Друг дома, он следит, чтобы здесь царили мир и порядок и все исполняли свой долг; поэтому каждый втайне считает его своим наставником в нравственных и житейских вопросах. Сюртук, жилет, панталоны до колен, чулки орехового, светло-коричневого или серого цвета, широкополая круглая шляпа; седые длинные прямые волосы.
Джон белл. Мужчина лет сорока пяти – пятидесяти, здоровый, краснолицый, раздобревший от пива, портера и ростбифа. По походке видно, что это самоуверенный богач. Взгляд властный, но подозрительный, нрав скупой и завистливый, повадки грубые; в каждом слове и движении чувствуется: «Я хозяин». Прямые напудренные волосы, простой и свободный коричневый сюртук.
ЛОРД бекфорд. Богатый, самодовольный и чванный старик; лицо напыщенное, выражение покровительственно-глупое, брылы свисают на вышитый галстук. Твердая внушительная походка. Чтит богатство, презирает бедность. Цепь лорд-мэра на шее, богатый наряд, парчовый камзол, длинная трость с золотым набалдашником.
лорд толбот. Славный, хотя и фатоватый малый, человек компанейский, живой и непринужденный. Начисто чужд всякого намека на трудолюбие и счастлив тем, что избавлен от серьезных забот и печальных зрелищ. Красная охотничья куртка, замшевый пояс, кожаные штаны, чуть припудренная косичка, черная лакированная фуражка.
Действие
первое
Просторная, хорошо обставленная, комфортабельная гостиная позади лавки в доме Джона Белла, Слева от зрителд – камин, где ярко пылает уголь; справа – дверь в спальню Китти Белл. В глубине – большая застекленная дверь с частым переплетом, сквозь него видна лавка, ломящаяся от товаров. На площадку широкой винтовой лестницы выходит несколько узких мрачных дверей, одна из них – в каморку Чаттертона.
В левом от зрителя углу сидит квакер и читает; в правом – Китти Белл и ее дети: сын примостился на скамеечке у ног матери, дочь стоит рядом.
Явление
первое
Квакер, Китти Белл, Рейчел.
китти белл (дочери, которая показывает брату книгу). Мне кажется, я слышу голос вашего отца, дети. Не шумите. (Квакеру.) Вы не находите, что там что-то случилось?
Квакер пожимает плечами.
Боже милостивый, ваш отец сердит; да, да, очень сердит – по тону чувствуется. Не балуйся, Рейчел, прошу тебя. (Опус-
кает работу и прислушивается.) По-моему, он успокаивается. Верно, сэр?
Квакеру не отрываясь от чтения, кивает.
Не примеряй это ожерелье, Рейчел. К суетным соблазнам не следует даже прикасаться... Откуда у тебя книга? Да это же Библия! Кто тебе ее дал, скажи на милость? Наверняка тот молодой человек, что живет у нас уже четвертый месяц.
рейчел. Да, матушка.
китти белл. О господи, что ты наделала, девочка! Я ведь запретила тебе брать подарки, особенно от этого бедного юноши. Когда ты успела увидеться с ним, детка? Впрочем, знаю – утром, когда ходила с братом к нему здороваться. Зачем вы входите в чужую комнату, дети? Это очень дурно. (Целует детей.) Наверно, он еще писал: у него всю ночь горел свет.
рейчел. Да, писал и плакал.
китти белл. Плакал? Тсс! Никому об этом не говори. Книгу отдай мистеру Тому, когда он тебя позовет, но больше его не беспокой и подарков не бери. Сама посуди: за три месяца, что он прожил с нами, я с ним слова не сказала, а ты принимаешь от него в подарок книгу. Нехорошо так. Ну, ступайте, поцелуйте доброго квакера. Он наш лучший друг, ниспосланный нам самим господом.
Дети бегут и карабкаются квакеру на колени.
квакер. Садитесь ко мне на колени и слушайте хорошенько. Вы скажете вашей доброй матушке, что сердце у нее простое, чистое, подлинно христианское, но в поступках своих она еще больший ребенок, чем вы, и не подумала над тем, что вам велит. И я прошу ее поразмыслить над тем, что вернуть подарок бедняку – значит унизить его, дать ему почувствовать, насколько он нищ.
китти белл (вскакивая). О, как вы правы! Тысячу раз правы! Дай, дай мне книгу, Рейчел. Ее надо сберечь, дочка, и хранить всю жизнь! Твоя мать ошиблась. Наш друг, как всегда, прав.
КВАКЕР (взволнованно целуя ей руку). Ах, Китти Белл, Китти Белл, простая и беспокойная душа! Не говори обо мне такое. Человеку не свойственна мудрость. Сама видишь: я прав по сути, но выразил это неправильно. Разве можно указывать детям на крохотную ошибку их матери? Ах, Китти Белл, да любой порыв твоего горячего сердца, любой вздох твоей нежной и скромной души выше самой высокой мысли.
Слышны раскаты голоса.
Китти белл (испуганно). Боже мой, он опять гневается! Голос отца моих детей отдается вот здесь. (Прижимает руку к сердцу.) У меня перехватывает дыхание. Эти звуки разрывают мне сердце. Что ему сделали? Снова он в гневе, как вчера вечером... (Опускается в кресло.) Ах, ноги не держат. Понимаете, это как приближение грозы. И всякий раз она обрушивается на мое бедное сердце.
квакер. Я-то знаю, отчего взбесился ваш супруг и повелитель: он повздорил с рабочими своей фабрики. Они послали к нему в Лондон из Нортона депутацию, чтобы вступиться за своего товарища. Бедняги, зря они прошагали целых две мили! А вы с детьми уйдите отсюда: от вас пользы не будет. Этот человек вас погубит: он вроде ястреба, что способен заклевать даже собственных птенцов.
Китти Белл уходит, держась рукою за сердце, а другую положив на голову сыну, которого они с Рейчел уводят.
Явление
второе
Квакер, Джон Белл, группа рабочих. квакер (глядя на приближающегося Джона Белла). Он в ярости. Вот он, богач, удачливый спекулятор, законченный эгоист и праведник перед законом!
Входит Джон Белл, за ним человек двенадцать рабочих, которые молча останавливаются у дверей.
ДЖОН белл (рабочим, злобно). Нет, нет и еще раз нет! Будете работать больше, и все тут.
один из рабочих (товарищам). А получать меньше, и все тут.
Джон белл. Знай я, кто посмел так ответить, я и его бы немедленно вышвырнул.
квакер. Хорошо сказано, Джон Белл! Ты просто великолепен: точь-в-точь монарх среди подданных.
ДЖОН белл. Вы квакер, поэтому вас я не слушаю. Узнать бы только, кто из них посмел такое сказать! Ну и бесстыдник! Вы все свидетели: я начинал вместе с вами. Как я достиг нынешнего благополучия? Не разом же я скупил все дома в Нортоне вместе с фабрикой! Да, теперь я там единственный хозяин, но разве я не был примером трудолюбия и бережливости? Разве не откладывал сегодня, чтобы обеспечить себе завтра? Разве бездельничал или проматывал деньги? Поступайте так же – и разбогатеете, как я. Машины сокращают ваш заработок, но умножают мой. Я очень сочувствую вам, но радуюсь за себя. Принадлежи машины вам – я считал бы, что все товары, изготовленные ими, тоже принадлежат вам; но я купил механизмы на деньги, заработанные своими руками. Делайте то же, будьте прилежны и, главное, бережливы. Не забывайте мудрую старую поговорку: береги пенс – шиллинг сам себя сбережет. И больше ни слова о Тоби: он вылетел навсегда. Идите и помалкивайте. Первого, кто разинет рот, я выгоню с фабрики, как Тоби, и он останется без хлеба, жилья и работы в Нортоне.
Рабочие уходят.
квакер. Смелей, друг мой! Я даже в парламенте не слышал суждений трезвее.
джонн белл (все еще кипя и утирая лицо платком). А вы не пользуйтесь тем, что вы квакер, и не мутите народ, как всюду, куда попадете. Говорите вы не часто, но лучше бы совсем замолчали. Язык у вас – как бритва, и ваши речи мешают делам.
квакер. В них нет ничего, кроме здравого смысла, а он не по нраву только сумасшедшим: у них от него голова болит. Но мне не в чем раскаиваться: правдивое слово в сердце не западает, секунда – и оно уже забыто.
джон белл. Я не о том. Вы могли убедиться: я не прочь потолковать с вами о политике. Но вы все мерите на свою мерку, и тут вы не правы. Ваша секта – исключение в христианском мире; вы – исключение даже среди квакеров. Вы разделили свое достояние между племянниками, оставив себе лишь жалкую ренту, и доживаете жизнь в бездействии и размышлениях. Это вас устраивает – и ради бога. Но я не потерплю, чтобы вы у меня в доме открыто подстрекали к дерзостям тех, кто мне подчинен.
квакер. Да что тебе до их дерзостей, скажи на милость? Разве блеяние овец мешает стричь их и есть? Найдется ли среди этих людей хоть один, чью постель ты не мог бы пустить с торгов? Есть ли в местечке Нортон хоть одна семья, которая не посылала бы малых детей на твою фабрику, где они задыхаются от кашля, вырабатывая тебе сукно? Есть ли дом, который не принадлежал бы тебе и не сдавался бы тобой втридорога? Кому, как не тебе, отдана каждая минута их существования? Кому, как не тебе, приносит шиллинг каждая капля их пота? Весь Нортон с землей, домами и жителями у тебя в руках, как держава в руке Карла Великого. Ты у себя на фабрике все равно что феодал-барон в своих владениях.
ДЖОН белл. Это верно, но это справедливо. Земля – моя, но я ее купил; дома – мои, но я их выстроил и даю кров их обитателям, чей труд – тоже мой: я за него плачу. Я прав перед законом.
квакер. А прав ли твой закон перед богом?
джон белл. Не будь вы квакером, вас повесили бы за такие речи.
квакер. Да я скорее сам повешусь, чем заговорю по-другому: я ведь тебе настоящий друг.
Джон белл. Не дружи мы двадцать лет, доктор, и не спаси вы моего ребенка, я давно бы с вами порвал.
квакер. На свою же беду: тебя стало бы некому спасать, когда тебя ослепляет страсть к наживе и ты делаешься неразумней младенца. Я не хочу, чтобы ты прогнал беднягу Тоби. Не прошу тебя – я никогда никого не просил, а просто советую: не делай этого.
ДЖОН белл. Нет, сделанного не воротишь. Почему они не берут пример с меня? Почему не заставляют работать всех домочадцев? Моя жена, например, трудится. Ее не видно, но она целый день хлопочет по хозяйству. Даже ее вечно потупленные глаза приносят мне выгоду, и немалую. Кроме мастерских и фабрик в окрестностях Лондона у меня есть мой дом – дом, куда из парламента, с охоты или из Гайд-Парка заезжают лорды. И жене моей приходится заниматься этим домом. Тут я завожу связи, которыми пользуюсь в дальнейшем. Тоби был умелый рабочий, а вот человек – непредусмотрительный. Тот, кто по-настоящему расчетлив, не терпит рядом с собой ничего бесполезного. Приносить прибыль должно все – и предметы одушевленные, и предметы неодушевленные. Земля родит, деньги дают проценты, а время – те же деньги. У женщин, как и у нас, в году триста шестьдесят пять дней, и позволять им бездельничать – значит терять изрядный доход. А Тоби позволил жене и дочерям сидеть сложа руки. Для него это большое несчастье, но я за него не в ответе.
квакер. Однако руку он себе покалечил на твоей машине.
Джон белл. Да, и при этом поломал машину.
квакер. Уверен, что в душе ты больше жалеешь механизм из железа, чем механизм из плоти и крови; сердце у тебя как твои машины – стальное. И таким же станет ваше общество: вместо бога – слиток золота, вместо первосвященника – еврей-ростовщик. Но это не твоя вина. Ты поступаешь сообразно порядку, который застал готовым, придя в мир. Я не сержусь на тебя: ты последователен, а это редкое достоинство. Только если уж не даешь мне говорить, не мешай хоть читать. (Снова раскрывает книгу и отворачивается.)
ДЖОН белл (распахивая дверь в комнату жены). Миссис Белл, пожалуйте сюда.
Явление
третье
Те, же, Китти Белл.
китти белл (сильно испуганная, ведет за руки детей, которые из страха перед отцом прячутся за юбку матери). Я здесь.
ДЖОН белл. Попрошу вчерашние счета... Разве у нашего верхнего жильца, как, бишь, его – Том или Томас, нет фамилии? Надеюсь, он скоро съедет.
китти белл (берет со стола счетную книгу и подает ее мужу). Снимая у нас комнату, он указал в книге записи постояльцев только это имя. Вот сегодняшние счета, а вот – за последние месяцы.
ДЖОН белл (сверяя счета по книге). Кэтрин, вы становитесь неаккуратны. (Поднимает голову и недоверчиво смотрит жене в лицо.) Этот Том не спит по ночам, что ли? Странно. Вид у него преубогий. (Просматривает книгу.) Вы становитесь неаккуратны.
китти белл. Боже мой, почему вы так говорите?
ДЖОН белл. А вы не догадываетесь, миссис Белл?
китти белл. Не потому ли, что цифры выписаны небрежно?
Джон белл. Самая правдивая женщина и та вечно хитрит. Вы не могли бы отвечать без уверток и глядя мне в глаза?
китти белл. Но что же вы тут нашли? Чем, в конце концов, так недовольны?
ДЖОН белл. Тем, что кой-чего не нахожу, и это меня удивляет, китти белл (в замешательстве). Не знаю. Надо посмотреть, джонн белл. Ручаюсь, здесь недостача в пять-шесть гиней. Я это сразу увидел.
китти белл. Объясните, каким образом.
ДЖОН белл (беря ее за руку). Проследуйте, пожалуйста, к себе в спальню: там вас не будут отвлекать. Дети предаются безделью, а я этого не терплю. В доме нет былого порядка. У Рейчел чересчур открытое платье. Мне это не нравится.
Рейчел бежит к квакеру и прячется у его ног. Китти уходит к себе.
(Джон Белл продолжает ей вдогонку.) Иду, иду. Перепишите столбец, умножьте на семь... (Входит в спальню вслед за Китти.)
Явление
четвертое
Квакер, Рейчел.
Рейчел. Я боюсь.
квакер. Ты всегда будешь бояться – сперва отца, потом мужа. Так рабыней и проживешь вплоть до часа избавления.
Появляется Чаттертон. Он медленно спускается из своей комнаты по лестнице, потом останавливается и глядит на старика и девочку.
Играй, дитя, и забудь страхи, пока не стала женщиной, но и тогда, если сможешь, забывай о них. Всегда играй и не пробуй рассуждать. Садись ко мне на колени, вот сюда. Ты в слезах? Ты прячешь личико у меня на груди? Смотри, кто спускается по лестнице! Твой друг.
Явление
пятое
Квакер, Рейчел, Чаттертон.
чаттертон (целуя Рейчел, бросившуюся ему навстречу, и пожимая руку квакеру). Добрый день, мой строгий друг.
квакер. Слишком мягкий и как друг, и как врач. Душа у тебя снедает тело. Руки горят, а лицо бледное. Сколько ты надеешься еще протянуть вот так?
чаттертон. Как можно меньше. А миссис Белл ушла?
квакер. Неужели твоя жизнь никому не нужна?
чаттертон. Напротив, она всем в тягость.
КВАКЕР. Ты веришь в то, что говоришь?
чаттертон. Так же твердо, как вы – в христианское милосердие. (Горько улыбается.)
квакер. Сколько же тебе лет? Сердцем ты юн и чист, как Рейчел, а душой умудрен и стар, как я.
ЧАТТЕРТОН. Завтра будет восемнадцать.
КВАКЕР. Бедный мальчик!
чаттертон. Бедный – да, мальчик – нет. Я живу уже десять веков.
КВАКЕР. Даже этого слишком мало, чтобы познать хоть половину зла, таящегося в людях. А всеобъемлющее знание – несчастье.
чаттертон. Выходит, я – великий ученый... А мне думалось – миссис Белл здесь. Я только что дописал письмо, которое недешево мне стоило.
квакер. Боюсь, ты чрезмерно добр. Я тебя не раз предупреждал: опасайся этого. Люди делятся на мучеников и палачей. И ты и мать этой девочки всегда будете мучениками.
чаттертон (с неудержимым порывом). Доброта делает человека жертвой, лишь пока он этого хочет: избавление зависит только от него самого.
квакер. Что ты имеешь в виду?
чаттертон (целуя Рейчел, задушевным топом). Не пугать же нам девочку, да и мать может услышать. квакер. Не услышит: над нею гремит голос погрубее, чем твой. (В сторону.) Уже в третий раз упоминает о ней! чаттертон (опираясь на кресло квакера). Вот вы браните меня, но ответьте: почему нельзя последовать влечению души, раз уж ты собрался выйти из опостылевшей игры? Что до меня, я решил отбросить притворство, до конца быть самим собой, следовать велениям сердца как в любви, так и в ненависти и покоряться тому, что возвел для себя в закон. Зачем прикидываться непреклонным, если ты снисходителен? Под моей напускной суровостью все равно проступит сострадательная улыбка: мое истинное лицо не скроет никакая маска. Все вокруг предают меня, я вижу это, но позволяю себя обманывать из презрения к себе: мне просто лень защищаться. Я даже завидую иным, когда замечаю, как радует их победа надо мной, добытая самыми нехитрыми уловками; моя жизнь настолько мне безразлична, что, разглядев издали, как подобные люди плетут свои сети, я даже не нагнусь, чтобы порвать хоть одну нитку. Я отомщен уже тем, что сознаю их низость: это возвышает меня в собственных глазах. Мне кажется, провидение недолго будет мириться с таким порядком вещей. Была же у него какая-то цель, когда оно создавало меня! Вправе ли я противостать ему и силиться переделать мир? Мне ли перечить богу?
квакер. Вечные мечтания подавили в тебе способность действовать.
чаттертон. Не все ли равно, если час моих мечтаний приносит больше плодов, чем двадцать дней деятельности других? Кто нас рассудит? Неужели человек обречен всегда работать только руками и труд его ума недостоин уважения? О господи всемогущий, неужели на земле нет науки, кроме науки чисел, и бога, кроме Пифагора? И неужели я должен сказать пламенному вдохновению: «Прочь! Ты бесполезно».
КВАКЕР. У тебя на челе его роковая печать. Я не порицаю тебя, мой мальчик,– я тебя оплакиваю.
ЧАТТЕРТОН (садится). Скажите, добрый квакер: ваша секта, где царят братство и духовное начало, сочувствует тем, кто томится страстью к мысли? Хочу в это верить: вы терпимы со мной, хотя строги к остальным. Это меня успокаивает.
Рейчел взбирается на колени к Чаттертону.
А ведь вот уже три месяца, как я почти счастлив. Здесь не знают моего настоящего имени, не расспрашивают меня о моей жизни и ласковые дети забираются ко мне на колени.
квакер. Люблю тебя за сердечность, друг мой. Ты был бы достоин посещать наши молитвенные собрания, где нет ни суетни идолопоклонников-папистов, ни ребяческого пения протестантов. Люблю тебя, потому что угадываю: тебя все ненавидят. Созерцательная душа раздражает хлопотливых бездельников, заполоняющих землю. Воображение й сосредоточенность – недуги, ни в ком не пробуждающие сострадания. Ты не знаешь даже имени тайных врагов, что рыщут вокруг тебя, но мне известны такие, кому ты особенно ненавистен, потому что непонятен.
чаттертон (пылко). И все-таки, разве я не имею права на любовь своих братьев? Я же день и ночь тружусь для них, ценой неимоверных усилий отыскивая на развалинах прошлого редкие цветы поэзии, которые еще способны дать стойкий аромат, пытаясь украсить английскую корону лишней жемчужиной и ныряя за нею в глубь стольких морей и рек.
Рейчел оставляет Чаттертона, садится на скамеечку у ног квакера и принимается разглядывать картинки.
Если бы вы знали, сколько я работаю! Я превратил свою комнату в монастырскую келью, благословил и освятил свою жизнь и мысль, притупил свое зрение и притушил в своих глазах свет нашего столетия, воспитал в себе простодушие, научился понимать детский лепет старины и писать полу-саксонские-полуфранцузские стихи, как писал король Гарольд герцогу Вильгельму. А потом, как святую, упокоил религиозную музу десятого века в драгоценной раке. Эту раку разбили бы, если бы узнали, что она изваяна моими руками. Но я выдал ее за творение никогда не существовавшего монаха, которому дал имя Раули,– и перед нею склонились.
квакер. Да, люди любят оживлять мертвых и умерщвлять живых.
чаттертон. Тем не менее мое авторство раскрылось. Уничтожить книгу было уже нельзя, и ее оставили жить. Но она принесла мне некоторую известность, и отныне я могу заниматься только одним – писать стихи. Я пробовал переломить себя – безуспешно. Мне советовали посвятить себя точным наукам. Я пытался, но не преуспел. Да простят люди богу, что он сотворил меня вот таким. Что это – избыток сил или постыдная слабость? Не знаю, но я так и не сумел загнать в узкое и ровное русло неистовый поток своего воображения: вопреки всем моим стараниям оно вечно выходит из берегов. Я оказался неспособен выполнять бесконечные подсчеты, сам бросил их и, признав, что разум мой побежден цифрой, решил жить за счет тела. Увы, мой друг! И здесь – опять разочарование, опять унижения! Мне, изнуренному с детства бессонными ночами, не под силу тяжелый труд матроса или солдата, даже более легкий – на фабрике. (С невольным волнением встает.) Но будь я могуч, как Геркулес, и тогда меж работой и мною будет стоять мой исконный враг, рожденный на свет вместе со мной и, наверно, нашедший себе приют еще в моей колыбели, злая фея по имени Отрешенность, короче, Поэзия. Она для меня во всем, она дает мне все
и все отнимает, все облекает очарованием и все разрушает, спасает меня... и губит! квакер. Что же ты теперь делаешь?
чаттертон. Сам не знаю. Пишу. Зачем? Тоже не знаю... Так надо. (Не слушая больше квакера, падает на стул, смотрит на Рейчел и подзывает ее.) квакер. Недуг неизлечим. чаттертон. Мой?
КВАКЕР. Нет, всего человечества. Повинуясь голосу сердца, ты по доброте душевной жалеешь тех, кто внушает тебе: «Стань иным!» А я, повинуясь голосу разума, презираю их, потому что слова их значат: «Не засти нам солнце. Тебе нет места под ним». Пусть лечит их тот, кто может. На себя я надеюсь мало, но по крайней мере в покое их не оставлю. чаттертон (все это время говоривший вполголоса с Рейчел, громко). Значит, у тебя нет больше Библии? А где твоя матушка? квакер (поднимаясь). Не пройдешься ли со мной? чаттертон (к Рейчел). Куда же вы дели Библию, мисс Рейчел? квакер. Разве ты не слышишь, как беснуется хозяин? Прислушайся.
ДЖОН БЕЛЛ (за стеной). Я этого не потерплю. Нет-нет, так дальше нельзя, сударыня.
квакер (поспешно беря свою шляпу и трость, Чаттертону). У тебя глаза покраснели, тебе надо пройтись. Идем. Утренняя прохлада освежит тебя после бессонной ночи. чаттертон (глядя на входящую Китти Белл). Эта женщина, видимо, очень несчастна.
квакер. Это никого не касается. Уйдем, сейчас ее никто не должен видеть. Оставь ключ от своей комнаты: она его приберет. В каждой семье бывает такое, чего не следует замечать. Идем. Она уже здесь.
чаттертон. О, как она плачет! Вы правы – я не могу смотреть на ее слезы. Идем. (Уходит с квакером.)
Явление
шестое
Китти Белл в слезах, за ней – Джон Белл.
китти белл (к Рейчел, уводя ее к себе в спальню). Ступай к брату, Рейчел, а я побуду здесь. (Мужу.) В сотый раз прошу: не требуйте у меня отчета в такой малости. Что вам шесть гиней? Подумайте сами, сэр. Я легко могла бы скрыть недостачу – стоило чуть-чуть подправить цифры. Но я не стану лгать даже ради спасения своих детей; поэтому и предпочла просить у вас разрешения не отчитываться в этих деньгах. Сказать вам правду я не могла, солгать – значило бы поступить дурно.
ДЖОН белл. С того дня, когда служитель господень соединил наши руки, вы никогда еще так не противились мне. китти белл. Значит, повод был очень серьезный.
Джон белл. Или предосудительный.
китти белл (возмущенно). Вы не верите мне?
ДЖОН белл. Может быть.
китти белл. Сжальтесь надо мной. Вы убиваете меня такими сценами. (Садится.)
ДЖОН белл. Вздор! Вы сильнее, чем думаете, китти белл. Ах, не слишком уповайте на это... Хотя бы ради наших бедных детей.
Джон белл. По мне, где секреты, там и вина, китти белл. Как же вы будете сожалеть, если за всем этим скрывается просто-напросто доброе дело! джон белл. Если это доброе дело, зачем его скрывать? китти белл. Затем, Джон Белл, что сердце у вас очерствело и вы не дали бы мне поступить так, как подсказывало мое. А ведь благотворящий бедному дает взаймы господу, джон белл. Лучше бы вы отдали деньги в рост под надежный залог, китти белл. Да простит вам бог такие речи и чувства.
ДЖОН БЕЛЛ (большими шагами расхаживая по комнате). С некоторых пор вы слишком много читаете. Не одобряю подобных увлечений в женщине... Решили стать синим чулком? Китти белл. Друг мой, неужели вы дойдете до оскорблений лишь за то, что я в первый раз не подчинилась вам безоговорочно? Я всего лишь простая слабая женщина и знаю одно – свой христианский долг.
Джон белл. Знать и не выполнять его – грех, китти белл. Увольте меня еще на неделю-другую от объяснений по этим счетам, и я сама попрошу прощения за то, что не сразу открыла вам правду, а потом расскажу все в подробностях. Джон белл. Я не желаю, чтобы у вас были тайны от меня, китти белл. Видит бог, в жизни моей не было минуты, вспоминая о которой мне пришлось бы краснеть.
ДЖОН белл. Но' до сих пор вы от меня ничего не скрывали, китти белл. Страх часто учит нас лгать.
Джон белл. Выходит, вы-таки умеете лгать? китти белл. Если бы умела, не стала бы умолять вас прекратить этот допрос. Вы – безжалостный судья.
ДЖОН белл. Да, безжалостный. И вы отчитаетесь в этих деньгах, китти белл. Хорошо, но дайте мне отсрочку до завтра.
Джон белл. Идет. До завтра я о них не вспомню, китти белл (целуя ему руку). Наконец-то я узнаю вас. Вы добрый. Будьте таким всегда.
Джон белл. Полно, полно! И не забывайте – завтра! (Уходит.) китти белл (одна). Почему, коснувшись мужней руки, я упрекнула себя за то, что не вернула книгу? Нет, совесть не ошибается. (Задумывается.) Я ее отдам. (Медленно уходит.)
ДЕЙСТВИЕ
ВТОРОЕ
Та же декорация.
Явление
первое
Квакер, Чаттертон.
чаттертон (входит с такой быстротой, словно спасается бегством). Слава богу, мы в гавани! квакер. Уж не безумие ли нашло на тебя, мой друг? чаттертон. Я отчетливо сознаю, что делаю. квакер. Но почему ты так заспешил домой? чаттертон (возбужденно). Как вы думаете, он меня видел? квакер. Лошадь он не повернул, сам тоже ни разу не обернулся. Оба грума проследовали за ним крупной рысью. Но с какой стати тебе избегать этого молодого человека? чаттертон. А вам не кажется, что он узнал меня? квакер. Не будь клятва богопротивным обычаем, я поклялся бы – нет.
чаттертон. Значит, можно вздохнуть свободно. Понимаете, это лорд Толбот. Он из числа моих друзей. квакер. Ну и что? Чем друг хуже любого другого человека?
чаттертон (сердито расхаживая большими шагами). Только этой встречи мне и не хватало! Мое убежище обнаружено, покой нарушен, имя разглашено. квакер. Велика беда!
чаттертон. А вы-то знаете, как меня зовут, что так говорите? квакер. В твоих страхах есть что-то мальчишеское. Покамест ты всего лишь нелюдим, но если будешь продолжать в том же духе, тебя сочтут преступником. чаттертон. О небо, ну зачем я пошел с вами? Уверен, он меня заметил.
квакер. Он частенько заглядывает сюда после охоты. Я сам видел. чаттертон. Он?
квакер. Да, со своими друзьями – молодыми лордами. чаттертон. Видно, мне на роду написано не иметь где преклонить голову. Со всех сторон друзья!
квакер. Надо воистину быть очень несчастным, чтобы сказать такое.
iATTEPTOH (раздраженно). Вы сегодня шли как никогда медленно. квакер. Что ж, вымещай на мне свое отчаяние! Бедный мальчик! Во время прогулки ты и то ничего не замечал. Природа для тебя мертва.
чаттертон. Как по-вашему, миссис Белл очень набожна? Я, кажется, видел ее с Библией в руках.
квакер (резко). А я – нет. Она богобоязненна, и долг христианки ей в радость, но я никогда не видел ее с книгой. (В сторону.) К чему он клонит? Куда заносится в мечтаниях? Пусть лучше идет ко дну, чем хватается за эту соломинку. (Громко.) Это холодная женщина, и волнуют ее только болезни детей. Я знаю ее с колыбели.
чаттертон. Готов поспорить на сто фунтов стерлингов: сегодняшняя встреча с лордом Толботом сулит мне беду. квакер. Это еще почему?
чаттертон. Не знаю, как все произойдет, но вот увидите: так будет... Если такая женщина полюбит мужчину, ему лучше застрелиться, чем соблазнить ее. Это было бы чудовищно, правда?
квакер. Неужели у тебя нет мысли, не продиктованной отчаянием? чаттертон. Я чувствую, что меня подстерегает беда. Я свыкся с этим предчувствием и больше с ним не борюсь. Сами увидите. Зрелище будет любопытное. Здесь я отдыхал, но враг мой не оставит меня в покое. квакер. Какой еще враг?
чаттертон. Называйте его, как угодно – Фортуной или роком, почем я знаю?
квакер. Ты отходишь от веры господней.
чаттертон (подходит к нему и берет за руку). Вы боитесь, как бы я не принес зло в этот дом? Напрасно: я безобиден, как ребенок. Встречали вы чумных или прокаженных, доктор? Отделить их от окружающих – вот первое, чего вы добивались бы. Удалите же меня, отторгните, оставьте одного: я скорей уйду сам, чем заражу других.
За сценой крики и щелканье бичей возвращающихся охотников.
Слышите? Вот так выходят на след вепря-одинца.
Явление
второе
Чаттертон, квакер, Джон Беллу Китти Белл.
ДЖОН БЕЛЛ (жене). Очень плохо, Китти, что вы не сказали мне, какой уважаемый человек наш постоялец.
