Текст книги "Растущая луна: зверь во мне"

Автор книги: Алена Даркина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 38 страниц)

– А что такой кислый? – поинтересовался Корсак. – Скучаешь без Уренчи? Ничего, если успеем, я тебя в Хаббоне с такой дамой познакомлю, вмиг печали позабудешь.

– Отстань, – вяло отмахнулся Еж.

– Слушай, мало того, что ты на девушку похож, так еще и ведешь себя, как…

– Корсак! – оскалился Дафан.

– Ага, ага, какой горячий! Не знал бы, сколько людей ты за насмешки порубил, обязательно бы подумал…

– Заткнись, – Дафан успокоился также быстро, как вспыхнул.

Елиада хлебом не корми, дай позубоскалить. Ну и пусть его. Эйманов Еж не убивал. Только людей. Но как Корсак угадал, что он скучает по жене? Неужели так легко читаются его мысли?

Уренчи, которую по обычаям эйманов, едва она вошла в его дом, переименовали в Рену, Дафан встретил в одном из приокеанских племен, где женщины были тонкокостные, светловолосые и забитые. Тогда он не объяснил бы, почему обратил внимание на девушку, но теперь понимал, что виной тому были ее влюбленные глаза, следившие за чужеземцем каждый миг. А ведь любовь к мужчинам не из их племени была под запретом. Может быть, эта история закончилась бы ничем, если бы отец Уренчи не собрался поучить дочь за неподобающее, по его мнению, поведение. А девушка возьми и крикни: "Можешь убивать, он все равно сделал меня женщиной". Она солгала, но после такой дерзости ожидала ее только смерть, потому что никто бы не взял в жены Уренчи, а дома она уже стала обузой. В общем, Дафан пожалел девушку. Пришлось ее украсть и забыть дорогу в это селение, потому что ему бы никогда не простили этого поступка. Два года она жила содержанкой в Хаббоне, в доме, который он снял для нее. Пока Уренчи жила в достатке, пока никто не бил и не оскорблял ее, не заставлял тяжело работать, она превратилась в очаровательную женщину, которая уже не вздрагивала, когда любовник делал резкие движения, не стеснялась проявлять свои чувства. Дафан заметил, что, уезжая от нее, тоскует, а возвращаясь, – радуется. Это было веским основанием для женитьбы.

Три года как Рена переехала на Герел, в родовой замок Дафана, где он жил с братом. Охотник сразу совершил над ними обряд. Но лишь в его последний приезд, жена обрадовала известием о беременности. Она ожидала, что до осеннего Обряда, муж будет с ней, а может, и после задержится. Ужасно огорчилась, когда он сообщил об отъезде. И хотя он огрызался на Корсака, женщину здесь найти бы не мешало. Жену во время беременности лучше не беспокоить. Когда Охотник венчал эйманов, у молодоженов появлялась новая татуировка: будто венок из цветов надевали на верхнюю часть руки. У мужчины на правом предплечье, у женщины – на левом. Это гарантировало, что избранница зачнет хотя бы одного эймана, но не предохраняло от выкидышей, которые реже, чем у людей, но бывали, потому и бездетные семьи эйманов встречались.

Дафан сквозь прикрытые ресницы взглянул на заскучавшего Корсака. Вот зачем этот женился, совершенно непонятно. Любовью к женщинам он напоминал Льва, живущего с Каракаром, но если Удаган до сих пор не создал семью, то Елиад привел женщину в двадцать два года. Теперь у него росло двое сыновей: Койот и Фенек. Но неужели он так торопился род продолжить? Наверно, именно так. Когда он женился, как раз его брат Майконг погиб, не оставив наследника.

За окном появились просторные, массивные дома с высокими каменными стенами и сараи с широкими полукруглыми козырьками над входом – деревня рядом с Щевом. Чем-то эти строения напоминали замки эйманов, и не раз закрадывалось у Дафана сомнение: не отсюда ли прибыли эйманы в плодородный Герел? Ходила у эйманов легенда, что когда-то – так давно, что никто не помнит сколько столетий назад – они жили в другом месте. И тогда не Охотник, а Лесничий управлял их жизнями. Это были лучшие годы. Никто не имел власти над ними. Дафан легко бы поверил, что в это золотое время они жили на Гучине. Так всегда бывает: добрый Лесничий, так земля плохая, климат холодный. На Гереле жить намного лучше, но там Охотник, ломающий их волю. Охотник, как неизбежное зло, пытаться уклониться от которого значит навлечь на себя еще большую беду.

– Как ты думаешь, Халвард что-то подозревает? – Еж опять удивился, насколько созвучны мысли у эйманов. Он размышлял об Охотнике, и Елиад о том же. "Вот он от чего так посерьезнел… Вспоминал". В тот день Охотник здорово всех напугал. Сидел за столом, посмеивался, унижал, и всячески показывал, что видит их насквозь. За что Дафан ненавидел Халварда, так это за его насмешки. Фарей был не такой. Когда он погиб, Дафану было всего одиннадцать, но он хорошо запомнил степенного старика, который разговаривал внушительно, создавая впечатление подлинного благородства. Наверно, так разговаривают короли в изгнании. Те, кто достоин называться королем. После такого человека – сопливый юнец, который так и норовит ткуть носом в дерьмо, чтобы продемонстрировать собственную власть и беспомощность эйманов, – тут и спокойные озвереют.

– Конечно, – безразлично ответил Дафан. – Не подозревал бы – не пришел.

– Поражаюсь я Каракару, – рассмеялся Корсак. – Ну ладно мы, молодежь зеленая, в эту свалку полезли, мы же не знаем, что такое изгнание, гнев Охотника, но он-то! Мало что ли показалось? Еще хочет?

– Его-то как раз понять можно, – Еж посмотрел в окно. – А тебе зачем этот заговор понадобился?

– А у меня прибыльное дело в Энгарне, – расплылся в улыбке Елиад. – И много красивых женщин, которых настоящий мужчина должен защитить, а не бросить.

– Ну и защитил бы, – предложил Дафан. – Вывез бы их куда-нибудь в безопасное место.

– А их семьи? А семьи партнеров? Всех не вывезешь. Да ты же знаешь, у половины эйманов так. Эта война здорово по нам ударит.

– А ты думаешь, убьем Охотника – войны в Энгарне не будет?

– Я хотя бы не буду считать себя мерзавцем, – объяснил Елиад.

– Слабое утешение, – Дафан опять глянул в окно. – Не надо нам юнко в карету взять? Все-таки после теплого Герела – Гучин.

Они не взяли эймов на Гучин: ни корсака, ни ежа. В городе им делать нечего, так пусть гуляют возле дома. Но Цовев отправил с ними юнко. Птица плыла на корабле и исчезла, когда они различили пристань Хаббона. Теперь рядом летал воробей, и они не знали: то ли Цовев заботился об их безопасности, то ли следил.

– Что ему сделается? – беспечно махнул Елиад. – Воробьи, даже такие красивые, как юнко, – вездесущие. И на морозе выживают.

Карета остановилась. Низенькую городскую стену взял бы приступом один не самый сильный маг: камни Зары до центральной площади прямо отсюда долетят. А туда же – берут пошлину за въезд. Впрочем, это почти единственный доход города. Корсак заранее отдал деньги главе охранников, чтобы он заплатил за въезд в город без заминки и разузнал, где найти нужный им дом. Снова зацокали копыта.

Найти в Щеве человека довольно легко, если знаешь, где искать. Всего-то: церковь рынок, да десяток улиц. Эйманы в маленьких городках не торгуют. У Дафана дом в Хаббоне – четверть часа езды, и то он никогда сюда не забредал. Другое дело столицы княжеств, но к ним другой дорогой ехать. Беркут на Шишлу случайно наткнулся, и если эйман поверил, что Ифреам сдержит слово и никому не расскажет об этой встрече, то он и сейчас здесь.

Елиад вытянулся в струнку, будто лисица при виде дичи. Ноздри дрогнули. Дафан наблюдал за ним с интересом. Эйманы для тех, кто знал об этом народе, казались странными. Человек и животное – две сущности, живущие по отдельности, но связанные невидимыми нитями. Каждый видит и ощущает то, что видит и чувствует эйм. Может направить его в нужное место. И погибают они вместе. Убьют эймана или умрет он своей смертью от старости – разорвет в клочья эйма, лишь кровавые брызги полетят. А вот эйма убить невозможно. По крайней мере, никто никогда не слышал о подобном. У оборотней иначе: у них в человеческом теле спрятан зверь. У эймана зверь отдельно, и человек часто ничем не напоминает эйма, как он ни капли не походил на ежа. Но в такие мгновения как сейчас, Дафану казалось, что не только они смотрят в мир глазами животного, но и животное смотрит в этот мир их глазами, и иногда прорываются повадки зверя сквозь человеческую сущность.

– Эйм охотится, или на охоту вышел ты? – уточнил он, обнажив ровные белые зубы.

Корсак осклабился:

– Я! Мы вместе пойдем к Чижу?

– Могу уступить эту честь тебе, а сам пока поищу приличный постоялый двор.

– Нет, не уезжай. Я войду в дом, а ты подожди. Если дело долгое, я дам знать, вернешься за мной к ужину.

– Хорошо, – кивнул Еж.

Карета дернулась и застыла, Елиад выскользнул наружу.

Он буквально выпал на дверь: улица была такой узкой, что карета перегородила ее проход полностью. Долго тут задерживаться нельзя. Шишла жил на окраине, дома хоть и были из камня, но стояли так плотно, что еще чуть-чуть и карета бы застряла. Глава стражей вместе с частью охранников остались позади кареты, еще пять человек ожидали впереди. Поймав взгляд купца, десятник указал на дверь: им сюда. Елиад забарабанил: хрупкая преграда затряслась и чуть не слетела с петель. Он осмотрел низкое строение: окон не предусмотрели, если они и были с другой стороны дома, то, скорее всего, он все равно бы ничего не разглядел: прозрачное стекло встречается только в самых богатых домах, а в основном везде мутная слюда или вовсе пергамент. Он снова постучал и на этот раз услышал недовольный старческий голос:

– Полегче, сударь! – ему открыла старуха в неопрятном переднике.

Елиад в дорогой одежде и с каретой за спиной произвел на нее впечатление, она умерила тон.

– Что угодно, господин? – угодливо прошамкала она.

Язык на Гучине сильно отличался от любого диалекта герельского. Но вряд ли можно было найти другой народ, который бы знал столько языков сколько эйманы. "Неужели Чиж живет с этой?" – с отвращением скривился Корсак, улавливая запах давно немытого тела, а затем произнес на шумафском диалекте гучинского языка:

– Добрый день, хозяюшка, – несмотря на неприязнь, он как обычно залил обаянием женщину. Но бабку это насторожило. Она чуть отступила внутрь, приготовившись захлопнуть дверь. – Мне нужен Шишла Чиж, – торопливо объяснил Елиад. – Он дома?

– Шишла? – удивилась старуха. – А кто это Шишла? Я такого не знаю.

– Мне сказали, что он жил здесь, – Корсак употребил лучшее средство для восстановления памяти и, открыв кошелек, сунул медную монетку, в дряблые руки. Он уже понял, что Чиж уехал из этого города, – это очень огорчило. Не поверил Беркуту. Да и он бы не поверил. А теперь искать его, что птицу в лесу.

– Эк вы вспомнили, сударь. Шишла! – запричитала бабка. – Да он почитай два года как умер. Пил страшно, сердце-то и не выдержало. И то правда, как же ему не пить, когда он проклятой? Сыновья одержимые, птица какая-то норовит домой залететь. Вот он и пил. Да сердце-то и не выдержало, умер он. А как умер, вдовица его дом и продала. А я и купила. У меня-то дети выросли, чего мне бояться проклятия?

Корсак остолбенел. Неприятности еще не закончились. Шишла не сбежал. Они потратили столько времени и средств в поисках мертвеца. "Вернусь домой, все до копейки с Беркута стрясу!" – рассердился он, и эта идея чуть улучшила настроение.

Его чуть толкнули дверцей кареты, и следом к старухе подошел Дафан. Вот он – спокойный и красивый – понравился старухе несказанно, она буквально растаяла.

– А вам зачем Шишла, господа? – поинтересовалась она, глядя на Ежа. – А то может, вам его вдовица сгодится? Я могу подсказать…

– У Шишлы были сыновья? – напряженно поинтересовался Дафан.

"А ведь действительно! – лишь теперь Елиад осознал, что сообщила бабка. – Что-то не сходится тут. Не может у эймана быть сыновей, если Охотник не благословил брак".

– Были, как же не быть, – настаивала женщина. – Долго они ждали, почитай, лет пять как прожили, уж думали, что и не будет деток, да Дарихан разродилась. И мы сразу неладное почуяли, будто он не как младенец гулит, а по птичьи щебечет. А уж когда ему четыре исполнилось, так и понятно стало, что одержимый он. Монахи его и забрали. А года через три, она еще одного младенчика родила, так и с ним то же было. А по правде сказать, может, и Шишла-то одержимым был. Он как напьется, такого бормотал, ужас просто. То про Охотника какого-то, словно ищут его, а он точно знает, как сделать, чтобы его не нашли и уверял, что никто его не найдет. И записи какие-то делал, и говорил, будто этим записям цены нет, и что ему еще много денег за них дадут, потому что там написано, как от Охотника спрятаться.

Корсак замер, уже залезая в карету. Он убедился, что старуха и сама не очень здорова и неплохо было бы проверить монахам ее на предмет одержимости, но последние слова выбили из колеи.

– Что ты сказала? – шагнул он обратно и опять напугал бабку.

– Елиад, подожди меня в карете, – попросил Дафан.

Корсак послушно ушел, сквозь прикрытую дверь он различил лишь невнятное бормотание – бабка вдруг перешла на шепот.

Когда Еж вновь занял соседнее сидение, он был растерян.

– Не знаю, можно ли старухе верить, но раз уж прибыли, давай съездим к этой вдовице, – предложил он. – Хотя это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой: Шишла умер, но записал все, что нам нужно и записи остались у жены… А она ведь тоже цену заломит. Представляешь, если мы записи купим, а окажется, что там какой-нибудь бред?

– Так надо их выкрасть, – пожал плечами Корсак. – Цену узнать, и если нанять вора дешевле, то выкрасть. Ну, что? Перекусим или сразу по бабам? Я хотел сказать к Дарихан.

Дафан хмыкнул.

– Давай к ней. Старуха сообщила, что она в деревне дом купила, там дешевле. Но может, оставим вещи на постоялом дворе да проедемся верхом? Надоела уже эта тряска и быстрее будет.

– Идет. Тут недалеко мелькало что-то подходящее.

– А вот интересно, действительно ли это были сыновья Шишлы и насколько они были одержимы, – промолвил Дафан.

– Больше интересоваться нечем? Может, и были у него сыновья. Кто его знает? Если сыновья рождаются в браке, еще не факт, что отец – муж.

– Ну да, она нагуляла, а эйман и не заметил, как это произошло. И оба сына сошли с ума, а говорили при этом по-птичьи.

Елиад задумчиво потер подбородок.

– Хочешь сказать, что наши сыновья тоже не сразу по-человечески говорят? – Еж промолчал. – Ладно, все равно ничего мы не узнаем сейчас. Тем более Шишла умер.

На постоялом дворе они задержались недолго. Двух из нанятых стражей оставили там присматривать за вещами. Елиад и Дафан взяли их лошадей и в компании других восьми отправились в деревню.

– Не мешает? – Корсак посматривал на длинный узкий меч, который Дафан привез из Бакане. Эйманы никогда не покидали дом без оружия, а сражаться учились тогда же, когда начинали ходить. Но они любили короткие мечи и даже кинжалы. Дафан же сражался другим оружием и иначе, чем другие воины на Гереле. Его считали лучшим фехтовальщиком среди эйманов. Иногда Елиаду казалось, что из Бакане он привез не только меч и искусство воина, но и холодно-презрительную манеру держаться с людьми. Вот и сейчас на вопрос спутника Дафан ничего не ответил, лишь смерил Корсака взглядом.

Дом Дарихан был большим и просторным, а стоял на отшибе. Может, поэтому от любопытных взглядов двор скрывал высокий каменный забор. Но металлические ворота были распахнуты. Въехав внутрь, Корсак окинул взглядом строения внутри. Старуха упомянула, что женщина пыталась открыть трактир, и Елиад одобрил такое решение: места здесь было достаточно. Справа от входа к дому прилепилась терраса, на которой хорошо было кормить посетителей летом. Слева стоял сарай – там можно держать скотину, чтобы не покупать мясо втридорога. Тут наверняка есть место и за домом. Возможно, даже сад – тогда и с напитками проблем не будет. Странно, что у Дарихан до сих пор ничего не получилось. Наверно, не имеет деловой хватки. Был бы жив Шишла… и если бы он не пил – сюда бы и город и окрестные деревни сбежались, чтобы весело провести время. Но женщину ведь проклятой считают. Может, и в этом причина неуспеха. В любом случае им было на руку, что в огромном доме она жила одна, служанку не держала.

– Надеюсь, она дома, – на этот раз первым поднялся на крыльцо Дафан, а Елиад ожидал внизу. Раз уж местным красавицам так нравится Еж, ему и дорогу.

– Куда же ей деться? – пробормотал Корсак, когда загремел засов.

Дверь приоткрылась на цепочке.

– Что вам угодно?

Голос притягивал: мягкий, приятный.

– Извините за беспокойство, сударыня, – вежливо начал Дафан. – Мы хотели бы видеть Дарихан, жену Шишлы Чижа.

– Зачем? – поинтересовались из-за двери, и Корсак по какому-то наитию быстро соскочил с лошади и взбежал по ступенькам, оттеснив Дафана.

– Мы его родственники, – заявил он. – Из Энгарна. Чиж должен был вам рассказывать.

За дверью все стихло. Потом последовал другой вопрос:

– Вам нужны его записи?

– Да, – заверил Корсак, а Еж посмотрел на него с упреком: нельзя показывать нужду в чем-то, тогда за это попросят вдвое. Но Корсак чувствовал, что если юлить, их в дом вообще не пустят.

– И вы готовы заплатить? Я прошу дорого.

– Готовы, – не обращая внимания на гримасу Дафана, ответил он.

Денег он с собой не взял, но пока можно договориться. Может быть, взглянуть на эти записи, чтобы оценить, и опять же нанять воров, если цена будет высока.

– Зайдите вдвоем, – предупредила женщина. – Охрана пусть будет снаружи, – дверь закрылась, загремела цепочка.

Дафан только глаза поднял к небу, поражаясь женской глупости. Если она боялась нападения, так двое мужчин легко с ней справятся и без стражи, тем более она не спросила об оружии. А если бы им взбрело в голову войти в дом без разрешения, они бы вошли туда, несмотря на то, что здесь добротная дверь. Корсак весело рассмеялся, прекрасно его понимая, но надо было играть по правилам хозяйки. До поры изображать покорность.

– Идите за мной, – женщина пошла вглубь дома, не закрыв дверь на замок. Дафан хмыкнул. И последовал за ней по темному коридору. Мимо просторной залы, которая вполне бы сгодилась для посетителей таверны, женщина повела их по лестнице наверх. В комнате наверху было тепло и светло: кроме лампы огонь горел в камине.

Наконец Елиад разглядел жену Шишлы. Ей вряд ли исполнилось сорок, и если бы не темные круги под глазами и не изможденное лицо, она была бы красавицей. Темно-русые волосы она туго собрала на затылке, но надо лбом они все равно кучерявились. Корсак немедленно представил, как хороша она станет, если их распустить. А судя по всему, они длинные и густые…

– Снимите одежду, господа, – потребовала женщина.

Елиад опешил, потом рассмеялся. Дафан сохранил невозмутимость.

– Какая бойкая жена у Шишлы, – съязвил Корсак, смягчая колкость улыбкой. – Сразу к делу. Или это потому, что два года как вдова?

– Не смейте оскорблять меня! – она вспыхнула от гнева, и Елиад снова ей залюбовался. – Мой муж, – голос дрогнул, – оставил мне четкие указания по поводу того, кому можно отдавать записи, а кому нет. Мне надо увидеть ваши татуировки.

Дафан и Елиад переглянулись, а затем сняли плащи, за ними последовали дублеты и нижние рубашки. Женщина шагнула ближе и взглянула сначала на татуировку ежа, обнюхивающего гриб, а после, сердито стрельнув глазами в Корсака, на прижавшегося к земле лиса, – он явно сидел в засаде. После этого отвернулась к окну.

– Одевайтесь.

Когда мужчины вновь надели все, кроме плащей, она повернулась и указала на стулья возле стола.

– Присаживайтесь. Шишла предупреждал, что быстро вы вопросы не решаете. Тем более если дело касается трех тысяч золотых.

– Сколько? – Дафан остановился на пути к стулу. – Кажется, этот вопрос мы решим очень быстро. Елиад, если ты готов отдать эту сумму, можешь задержаться, я не дам ни золотого, – он подхватил плащ.

– Еще один бойкий, – поддел Корсак. – Если дама просит, можно хотя бы сесть за стол и выслушать, что она нам скажет. За это же она деньги не берет, правда? Не торопись, успеешь еще до отъезда с кем-нибудь перепихнуться.

– Корсак!

– Иногда он пыхтит, как еж, – поведал Елиад Дарихан, садясь ближе к ней. – Но чаще рычит, аки барс, – и опять повернулся к Дафану. – Садись, садись, – когда Еж сел рядом, он обратился к хозяйке. – Может быть, вы знаете, почему Шишла считал, что его записи стоят так дорого?

– Конечно, знаю, – парень, который ее раздражал сначала, теперь казался единственной надеждой. Вот только взгляд – горячий, настойчивый – смущал. Что за манера оказывать знаки внимания женщине, от которой ничего не нужно кроме потрепанной книжицы? Ведь такой выйдет на улицу, свистнет да подмигнет – к нему и молодухи, и девчонки сбегутся, и девственность отдадут. Потому что молодой да смешливый, потому что богат и живет на другом материке. А вдруг с собой возьмет? Дарихан старалась не встречаться с Корсаком взглядом. И ужасно хотелось стукнуть его чем-нибудь, чтобы прекратил ее смущать, но в то же время подобное внимание было приятно. Давно забытый жар разлился по телу.

– Так поведайте нам сию тайну, – хитрый лис заговорил шепотом и, казалось, будто он вовсе не о записях ведет речь. Дарихан разозлилась на себя: да он же соблазняет ее, чтобы сбить сцену. Думает, что она вот сейчас растает и отдаст им все задаром. Как бы не так! Она с вызовом посмотрела на молодого мужчину.

– Я скажу одно. В этой книге есть рецепт напитка, который вам нужен. Такой рецепт стоит гораздо больше трех тысяч, но я не буду просить больше. Выпив настой, сделанный по этому рецепту, вы станете невидимыми для Охотника, но при этом сохраните способность управлять эймом.

Брови Дафана подпрыгнули.

– Очень любопытно, очень, – так же тихо ответил Елиад. На губах блуждала соблазнительная улыбка, и Дарихан не знала: хочет она разбить эти губы в кровь или поцеловать их. – Может, вы и правы. Может, подобный рецепт стоит дороже. Но где гарантия, что он действует? Что если мы отдадим деньги за пустышку? Ведь вы на себе действие напитка не проверяли, а ваш… муж, как ни странно умер, – мерзавец поиграл бровями. Она знала, что для эйманов их брак недействителен, потому что его не благословил Охотник. Но зато по людским меркам, наоборот, лишь венчание в церкви Хранителей Гошты считается настоящим, так что напрасно он на нее смотрит, как на шлюху.

– Шишла предупреждал, что вы скажете что-нибудь подобное, – прищурилась она. – Но мое последнее слово – три тысячи золотых. А если вы не согласны, то я подожду других эйманов. Кто-нибудь заплатит и за рецепт, и за тайны, которые муж узнал об эйманах и Охотнике, – рука второго красавчика сжалась в кулак, и она опять произнесла то, что заставил ее заучить Шишла наизусть. – На всякий случай я спрятала записки, так что воры их не найдут, и вы их не отыщете даже если свяжете меня и обыщете дом.

По правде говоря, Шишла настаивал, чтобы она потребовала десять тысяч, но для Дарихан это было настолько немыслимой суммой, что язык не повернулся произнести такое. Но уж три тысячи она возьмет, как бы ни крутил хвостом этот лис.

– Свяжем, – Корсак мечтательно прикрыл веки, – чтобы обыскать дом, – Дарихан смутилась. – Затейник был этот Шишла, – масленые глазки снова уперлись в нее. – Прошу простить меня, сударыня, – он воспользовался ее замешательством и поцеловал тыльную сторону ладони, да не как положено: обозначив в воздухе поцелуй, а оставив влажный теплый след. И это почему-то было приятно. – Нам придется удалиться, чтобы обсудить это предложение наедине. Но я уверен, что мы с моим другом обязательно придем к какому-нибудь соглашению и посетим вас завтра утром. Возможно, и вы к утру несколько смягчитесь. Разрешите откланяться, – он встал, взял плащ и, бросив на нее прощальный нежный взгляд, вышел.

Дарихан сидела, приходя в себя. Если проводит гостей, глядишь еще и упадет с лестницы. "Прямо в объятия Корсаку", – сердце сладко защемило.

На обратном пути Елиад без устали раздавал улыбки и воздушные поцелуи деревенским и городским красоткам. Его хорошее настроение невольно передалось Дафану.

– Нет, если я сегодня буду ночевать в гостинице – вся поездка пропадет зря, – заявил Корсак.

– А то, что мы без нужных сведений вернемся – это не зря? – ухмыльнулся Еж.

– Нет, это ерунда. Ну что такое Охотник, чтобы из-за него так волноваться? Не сегодня, так завтра ему все равно придет конец. О вечном Охотнике я пока не слышал.

– Так ты не будешь у нее покупать записи Шишлы?

– Цену скинет – куплю, – заверил Корсак. – В любом случае я столько денег с собой не взял. Да хватит уже о делах. Смотри сколько хорошеньких женщин, они бы и тебе компанию составили, меня на всех не хватит.

– Не сомневаюсь, – хмыкнул Дафан. – Их слишком много. А как жена относится к тому, что делит тебя с таким количеством женщин? – поинтересовался он с усмешкой.

Корсак обернулся и, притворно сдвинув брови, посмотрел на товарища.

– Дафан, ты иногда бываешь до крайности наивен. Только идиоты докладывают жене о том, как проводили свободное время.

– Да ладно, Корсак. У тебя умная жена. Скажешь, не догадывается?

– Конечно, нет. Как женщины догадываются? Когда муж перестает делить с ней постель. Перестает с ней разговаривать и дарить подарки. Перестает ею восхищаться и клясться в любви. Я таких промахов не допускаю лет с семи.

– Все ясно! – окончательно развеселился Еж.

Елиад представил, что было бы, если бы этот разговор услышала Ламис. Сколько бы тарелок об его голову она разбила! Да это он бы потерпел, а вот ее слезы… Все-таки хорошо, что жены эйманов не покидают своих домов. Ламис, она, конечно, мягкая, но и с характером. За это и полюбил ее, и ни разу не пожалел, что женился. Другие женщины – это так, мимолетное, а Ламис навсегда, и он несказанно этому радовался.

Когда на улице стемнело, Корсак надел простенький плащ стража.

– Я так надеялся, что ты пошутил, – засмеялся Дафан. – А ты бросаешь меня одного.

– А зачем тогда я ванну принимал? – удивился Елиад. – Не для тебя же. Нет, если хочешь, я найду себе замену, – с готовностью предложил он.

– Сам справлюсь, – отказался Дафан, вспоминая хорошенькую служаночку. – Ты главное спроси, принимала ли дама ванну, а то они тут не очень любят купаться.

Последнюю фразу он произнес уже в закрывающуюся дверь. Лениво потянулся, а потом позвонил в колокольчик. Не коротать же ночь одному, в самом деле.

…Корсак добрался до нужного дома очень быстро, потому что пришпоривал коня то и дело. Он всегда одевался попроще, когда выходил из дома без охраны. А ехать к женщине с охраной, это как-то…

Привязав лошадь к перилам крыльца, и решив, что не потерпит большого убытка, даже если к утру ее сведут, он постучал. За дверью стояла такая тишина, что он подумал, там уже все уснули, но тут дверь приотворилась. На цепочке, как и в первый раз. И вопрос тот же:

– Что вам угодно?

– Принес деньги за записи Шишлы, – вкрадчиво пояснил он.

За дверью помедлили, а затем цепочку сняли. Он шагнул в темный коридор. Лампа, стоявшая на лестнице, осветила женскую фигуру, тоже кутающуюся в плащ.

– Подождите, я оденусь, – и он предположил, что под плащом у нее нет ничего. В крайнем случае, нижняя рубашка.

Прежде чем Дарихан ушла, он быстро шагнул к ней и обнял, распахивая плащ. Так и есть – нижняя рубашка.

– Одеваться необязательно, – он склонился к ней. Если он ошибся, если вдова Шишлы не хочет его видеть, сейчас время дать ему пощечину. Но женщина облизнула губы, и Корсак подхватил ее на руки и понес наверх, удивляясь, какая она легкая, будто пушинка. В той комнате, где они беседовали, стояла кровать. И уж совершенно точно там тепло, и можно снять эту дурацкую рубашку.

– Ты женат! – слова прозвучали как обвинение.

Днем Елиад через слугу прислал Дарихан несколько корзин с продуктами и хорошим вином. До его прихода, она отнеслась к подарку настороженно, почти ничего не трогала. Теперь же, едва они немного освободились, Корсак принес одну из корзин наверх. Женщина, выпив совсем немного, быстро захмелела и от этого еще похорошела. И – да – она тоже приняла ванну. Елиад не сомневался, что она мечтала о нем. Он лежал на не самой широкой кровати в жизни, а Дарихан, озаренная светом камина, обвиняющее смотрела на правое предплечье с татуировкой в виде венка цветов. Он потрогал густые волосы и, выдержав паузу, ответил на восклицание.

– Э-э-э… Видишь ли, милая… мне тридцать один. Как бы… уже пора…

Как он и предполагал, пьяные мысли Дарихан тут же унеслись в другую сторону.

– Сколько тебе??? – и упала ему на грудь, так что волосы пощекотали все, что можно. – А вот знаешь, – авторитетно заявила она, – будь ты старше. Даже моим ровесником. Ты бы меня не соблазнил.

– Ну, откуда ты можешь знать, милая? – разулыбался Корсак.

– И нечего тут улыбаться. Смешливый какой! Я просто хотела узнать, как это. С молодым. Когда вот такой сильный. Шишла меня на двадцать лет был старше. А больше я и ни с кем. Ты мой первый любовник, между прочим.

– Польщен, милая.

– Хватит лыбиться! Смешливый какой, – она снова вскочила, потом вдруг посерьезнела. – Ладно. Хватит. Начинай уже.

– Что начинать, милая? – подмигнул Елиад. – Мы вроде только закончили.

– Не заговаривай мне зубы, – язык женщины слегка заплетался. – Я, может, и пьяная, но я прекрасно все помню и хорошо соображаю. И у тебя ничего не выйдет. Ничего! – она помахала пальчиком перед ним, от чего Корсак еле сдержал смех. – Ишь, смешливый, – нахмурилась Дарихан. – Я все понимаю. Зачем молодой, красивый и богатый мужчина пришел к страшной старой тетке? Зачем он ее накормил и напоил? Конечно, чтобы обделать свои делишки. Чтобы я тебе отдала записки Шишлы. А я не отдам! Это знаешь ли слишком. Три тысячи золотых и одна ночь с любовником. А ты ведь не останешься, ты не Шишла. Ну, давай, – настаивала она. – Ты сказал, принес деньги. Обманул?

– Ну почему же, милая… Принес, – его смешила эта маленькая пьяная женщина, изо всех сил показывающая себя строгой и умной.

– Опять лыбится! Прекрати, – возмутилась Дарихан, она замахнулась, чтобы ударить его по губам, но в последний момент передумала и жарко поцеловала. – Ну, давай, сколько ты там принес? – строго произнесла, оторвавшись. – Пятьсот золотых, наверно? Давай.

– Э-э-э… Видишь ли, милая… я немножко не могу встать.

Дарихан тут же отодвинулась, давая ему свободу. Корсак сполз с кровати, порылся в вещах, которые до этого аккуратно сложил на стуле, затем сделал приглашающий жест, чтобы женщина тоже села за стол. Она послушно переместилась и, вскинув подбородок, пристально посмотрела на него. Ее нисколько не смущало, что они совершенно голые обсуждают за столом дела. Елиад с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться.

– Дело в том, что я не вожу с собой таких больших денег, – начал он. – Да и никто не возит из эйманов, ты должна это знать. К тому же я не собирался ничего здесь покупать…