Текст книги "Ракетчики (СИ)"

Автор книги: Алексей Рагорин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 88 страниц)

– Я и сам бы не подумал. Эт самое, это всё он, Корибут. В СВ меня тиранил, в гостиницах мучил. Сам показывал, слова заставлял учить. В общем, уломал кое-как, репетировали, и это пригодилось.

– Нормально, а ведь соврал, насчёт детишек, ростовский генерал обидится за обман.

– Не обидится, 10 тысяч мы таки оставили, да и не соврал я. Вона, сколько, эт самое, между ног болтается…

– Га-га-га!

– Товарищи офицеры, ещё по пять капель?

– Наливай, Саня!

Способность видеть яды, которую подарил волхв Светозар, услужливо напоминала мне: «Яд, яд». А я ей отвечал: «Знаю, так надо».

– И ещё. Есть у меня маленький подарочек под ваши елки. Вот тут по десять тысяч. Это не от американского резидента, не переживайте. Несколько позже я вам сообщу источник. Только учтите: их нужно тратить. Можно будет это использовать на переезд, чуть позже, смотрите сами, а можете купить что-нибудь: машину, например. Только не кладите на книжки, и учтите, что деньги – сотками, их, в течение года, желательно разменять на 25-ки.

– О-о-о.

Лук.

После Нового Года я выбил себе содействие в одном деле. Мне нужно было изготовить лук, причём, желательно не очень это афишировать. Забегая вперёд скажу: тайну сохранить не удалось. Но это ни на чём не сказалось. Сначала мне Юревич купил в строймаге досок разных. А потом я, практически, прописался на КПП. Отдельно стоящее здание, есть электрокамин, розетка на двести двадцать, никто без моего разрешения не зайдёт. Даже подглянуть сложно. В помощники взял себе Матевосяна. Взял с него клятву, что никому не расскажет.

– Сань, а Сань. Зачем лук делаем?

– Врагов СССР убивать будем Серго.

– Ну, скажи правду, Сань! Это Волочкову на пенсию, да? Никому не скажу, слишиш? Зачем?

Так и работали. Пара ножей, стекла оконные и бутылочные, перья от гуся. Толстая капроновая нить в количестве. Ниток разных несколько катушек. В куске трубы я пропилил щели, и по старой технологии квадратный брусок превратил в круглый. Нужно ёрзать туда-сюда, всё лишнее, не круглое, состругивается. Если быть точным, то все неквалифицированные работы выполнял Серго, а не я. Из тонких веточек мы собрали в лесу фашины, скрутили верёвками. В них будем стрелять. Для проверки лука и стрел. Взяли со стрельбища гильз от пистолетов. Из них сделали спортивные наконечники. Чтобы заострить, нужно стачивать на абразиве. Как вспомню «болгарку» из будущего – зависть берёт. Серго наяривал на абразивном круге, вместо моторчика. Ничё, справился. Из гусиных перьев, после отпарки, очистки, обрезания, сделали оперение. Делали сразу пятьдесят стрел. С запасом. И два лука: учебный и боевой. По одной и той же технологии.

Сам лук делался из ясеня и березы. Простой двухслойный лук. Это сильно ограничило начальную скорость стрелы, боевые возможности лука. Но мне не на триста шагов стрелять. Хватит и двадцати метров. Склеил ясень с березой. Обычный клей из хозмага применять не рискнул – не знал свойств. Спешки не было, поэтому поручил офицерам команды кушать рыбу. Плавательные пузыри и шкуры от рыбы были выданы Серго. Он кривил нос, но добавлял воды и варил, варил, варил. После шести часов уваривания, клей был готов к употреблению. Матевосян сетовал, что, мол, не только он, но и весь лес провонялся рыбой. Я остался равнодушен к его стонам. Главное, что я не провонялся. После склейки лук сох в бандаже неделю, а за Серго бегал наш котик. Бандаж – это профильная доска, к которой я примотал склейку резиновым шлангом. А сохла склейка в специальном ящике, в который был помещён электрокамин. Теоретически, склейку нужно выдерживать при температуре шестьдесят пять градусов, но такого термометра у нас не было. Поэтому делал на глазок. По старым методам Ярослава тоже не особо получалось делать точный контроль температуры. Но, опять же, расчёт на то, что мне не годы с этим луком воевать, а несколько тысяч выстрелов настрелять нужно будет. Львиную долю – для обучения, выработки навыка.

После высыхания натянули тетиву, пошли испытывать. Испытания прошли умеренно успешно. Качество всего было дрянное. Но! Интуитивная стрельба это всё компенсировала. Стрелы я, так сказать, протарировал. Пометил направление, посмотрел сторону увода, обозначил рисочками силу увода. На двадцать метров попадал нормальными стрелами в круг диаметром десять сантиметров. Из сотни стрел пришлось забраковать больше половины, но я сильно не переживал. Итог: в любых других руках – просто палка, в моих – бесшумное оружие ближнего боя. Я был рад, что лук не расслоился, тетива из капроновой нити в несколько слоёв не тянется, не путается, что стрелы боле-мене нормально летят. Соответствующие мышцы я качал уже два месяца, так что со своей стороны обеспечивал функционирование системы. Не улыбайтесь – это не шутки! У лучника работают нетипичные мышцы. Их в других видах деятельности человек не задействует. Спортсмен с буграми обычных мышц не сможет натянуть даже средний лук, по крайней мере правильно, чтоб точно стрелять.

Старательно тренировался целую неделю на учебном луке, тринадцать на восемьдесят. Это означает, что на вытяге стрелы длинной восемьдесят сантиметров усилие на тетиве составляет тринадцать килограмм. Мой помощник, Серго, был немало удивлён, когда не смог натянуть и удерживать в правильном положении тринадцатку. То – плечо плыло, то – пальцы стрелу не дожимали. Впрочем, его стрелять из лука я не учил. Он потом, когда я перешёл на тяжёлый боевой лук, на меня глядючи, сам игрался учебным. И бракованными стрелами.

Последний акт марлезонского балета: заменил спортивные наконечники на срезни и отстрелял заново. Что такое срезни? Это широкие плоские наконечники, чтобы рана была шире. Их Серго вырубил зубилом из стали-тройки, заточил по периметру; затем я вставил наконечники в пропилы и стянул нитками в четыре слоя на клею. От спортивного наконечника останется круглая рана небольшого диаметра. Она может быть в неудачном месте, зверь будет истекать кровью долго, умрёт не сразу. Мне такое «счастье» не нужно. Рана от срезня подобна ране от ножа. Вероятность повредить много больших сосудов и других важных частей тела высокая. После установки и отстрела срезней ещё две стрелы отложил в сторону: увод великоват. Всё. Лук и стрелы к нему готовы. Померил тягу боевого лука: около двадцати килограммов на моей восьмидесятой стреле. Не военный лук старых времён, конечно, но собаку пробьёт насквозь. Достаточно. Из него я мог сделать непрерывно выстрелов пятьдесят. Потом начинали болеть связки. И сильно снижалась точность. Но опять же – мне не в битву под Пуатье идти.

В части всё шло своим чередом: Козин и я проводили занятия по рукопашному, личный состав нёс службу, офицеры, не из числа посвящённых, ходили угрюмые. Седьмого января команда собралась в красном уголке, ненадолго, по моей просьбе.

– На повестке дня один вопрос, по которому я вас и собрал. Спать некогда, нужно ехать в Москву, договариваться в министерстве. Перед этим, мне нужно сделать пару телодвижений. Мне нужен кто-то из вас в качестве сопровождающего. Срок: два дня там, плюс два дня дороги.

– Эт самое, я не могу, у меня работы накопилось. Дурной – бумажки писать, так-то всё Кучеренко делает, а вот с бумажками…

– Нам с Касьяном тоже нормально, так, надо пописать. Меньше всего вам, молодым, работы.

– Эт самое, Кармышова нельзя, у него жена ревнивая.

– Га-га-га!

– Я, так, я, что ж тут поделать? Куда прикажете, товарищ командир?

– Мы едем в Днепропетровск, в ракетное училище. Оно, к сожалению, ПВО-шное, но надо… Александр Николаевич, придумаете какую-нибудь туфту, как повод для командировки?

Во Львове мы с Юревичем походили по магазинам и купили всякой всячины. Для стороннего наблюдателя – бредовый набор предметов. Как в «80 дней вокруг света». Но я – не мистер Фог. У меня – картина ясная. Я чётко знал: что и для чего покупаем. В СВ поезда сели два рыбака. Из брезентовых чехлов выглядывают бамбуковые палки, одеты рыбаки в практичную одежду, в рюкзаках видны резиновые сапоги. Не совсем вязалось только СВ: дороговато для рыбаков… Но, Шерлок Холмс им по дороге не встретился, характерное позвякивание бутылок усыпляло внимание, так что – всё нормально.

Посещение жены.

Опять Днепропетровск, отметились в комендатуре, Юревичу поручил пару мелких дел, а сам пошёл искать знакомый адрес. В «Доме книги» выбрал красивую продолговатую открытку: с горами на дальнем плане, некими цветущими ветвями на переднем – сойдёт. Знакомый дом в центре города. Чувств нет, ностальгия не пробивает, хотя всё знакомо.

– Дзинь!

– Кто там?

– «Энергонадзор», – я немного поколдовал, – показания счётчика нужно снять. «Вот чёрт, нужно же какую-то бумажку подсунуть. Оболтус! Во, открытка. Плохо, конечно, но сойдёт».

– Где у вас счётчик? Ага… Так, «распишитесь» вот тут, вот ручка, всё, спасибо, «Лена дома?»

– Да.

– «Дверь можете закрывать, я уже ушёл.»

«Блин, надо было на руке попробовать тётю Надю заставить расписаться. Ладно, маем шо маем».

– Вы кто?

Жена сидит молоденькая, коса толстая, длинная. Красота! Ещё не красится. Лапочка моя. Да-а, жаль, что холод внутри. А то б – ух! С таким настроением тут делать нечего.

– Вы кто?

«Кто-кто – конь в пальто. Кстати, какого чёрта в этом рыбацком балахоне припёрся? Мог бы, и переодеться для жены».

– Кто тебе сказал, что ты – улитка? По склонам гор бегают-прыгают и другие звери.

«Откуда он знает? Или он не про это? Это случайность, или… Нет. Не может быть!»

– А…

– Хочешь спросить: какие? Горные козы и козлы. А ещё – снежные барсы. Это тебе подарок, на память. «А я исчезаю».

На обороте открытки Лена читает: «Быстро, быстро беги Барсик, по склону, ищи свой вулкан. Живи безупречно». Хлопает дверной замок. Для большинства людей эти слова были малоосмысленны, но не для Лены.

– Ма, а кто это был?!

– Когда?!

Подорвалась, прибежала на кухню.

– Только что. Кто к нам приходил? Ты открыла дверь, впустила.

– По электричеству, показания счётчика смотрели.

– А чего он ко мне в спальню зашёл? Это твой знакомый? Сватаешь?

– Что ты такое говоришь? Никуда я никого не пускала. Молодой парень приходил, снял показания, я расписалась и за ним закрыла. Он никуда не заходил, тем более, в твою спальню.

– Как это не зах… Ладно. А во что он было одет?

– В плащ, как у рыбаков, брезентовый такой, с капюшоном. Хаки. Что случилось, Лена?

– Всё хорошо, ма. Я пойду читать.

«Этого не может быть. Просто, не может быть. Когда он сказал про улитку, это было так… неожиданно. У меня на закладке есть надпись, японский стих, хайку: «Тихо, тихо ползи Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот.»

Он прочитал мысли. Или был миражом. Нет, это союзник, призрак. А может!.. Нет! Не может быть!! Дон Хуан! Нет, дон Хуан – старый. Тогда – Кастанеда. Точно. Может, этот парень был просто работником службы света? А про улитку – прочёл на закладке? Ничего не понимаю.»

Лена зашла в свою комнату. «Моя самодельная закладка лежит на столе, но! Она лежит сейчас и лежала тогда: вверх картинкой! Ветка цветущей сакуры, а вдалеке – Фудзи. Хайку написана с другой стороны! Её не видно. Не видно! И как он ушёл? Я этого совсем не помню. Растворился, исчез. Мама его видела, щелчок замка я слышала своими ушами – значит, он реален, был тут. И загадочно исчез. Кто же он? Маг? Или человек?» Девушка закрыла второй том Карлоса Кастанеды старой закладкой с хайку про улитку. И тут пришло озарение! Быстро оделась, взяла открытку с горами и, через пять минут бега, стояла в «Доме книги», в отделе открыток. Отдышалась.

– Скажите, а у вас есть такие открытки в продаже?

– Есть, возле окна, на нижней полке посмотрите.

«Точно. Целая стопка точно таких же открыток». Лена недоверчиво взяла одну, перевернула обратной стороной. Как и следовало ожидать, на обратной стороне ничего не было. Чистая сторона. Внизу меленьким шрифтом указана фабрика-производитель и прочее – это девушку не интересовало.

– А скажите, пожалуйста, кто у вас недавно купил эту открытку? Может быть, вы запомнили?

«Что у молодёжи на уме? Впрочем, лет двадцать назад, я и сама чудила. А смотрит-то как, смотрит?» Лена смотрела на продавщицу с мольбой и надеждой. Взгляд женщины растаял.

– Я его запомнила. Это был молодой человек в рыбацком плаще и ботинках. За плечами у него был рюкзак. Он купил эту открытку и ручку.

– ..?

– Минут пятнадцать назад. Всё. Больше ничего не знаю. Вышел у жениха сюрприз? А? Милочка?

– А? А… Да, вышел. Не то слово.

Лена дошла домой на автопилоте. «Человек. Это был человек. Настоящий. Не призрак, не союзник. Но – кто!!? Что он хотел?! Что он хотел сказать этой открыткой про Барсика? «Быстро, быстро беги Барсик, по склону, ищи свой вулкан». Почему? Что это значит?» Лена положила рядом закладку и открытку и искала в них потайной смысл. «Тихо, тихо ползи улитка, по склону Фудзи, вверх, до самых высот». «Кто тебе сказал, что ты – улитка?» – так он сказал. Он сравнил меня с барсом? Это намёк? Я должна что-то делать. Когда он меня опять найдёт, а он меня опять найдёт, это точно, я должна быть готова. Рваный мужской почерк, а после его стишка чья-то подпись. Стоп! Мама! Мамочка! В смысле… Ну-ка, ну-ка… Где мой дневник? Папина мудрёная роспись, так, а вот и она, простенькая мамина. Это она. Та же роспись, что и на открытке. Ничего не понимаю.»

– Мама, а ты вроде говорила, что что-то подписала тому проверяющему?

– Ну да, показания счётчика. Он мне ручку дал – я и подписала.

– А ты читала? Очки одевала?

– Нет. И, правда – чудно. Я была без очков, а так хорошо всё видела. Странно даже.

«Всё ясно. Ничего не ясно. Вдруг, он и, правда – маг?! Та-ак. С чего начинать жить безупречно?»

– Ма, давай я посуду помою.

– Свят, свят, свят! В лесу что-то сдохло.

======== Проверка кровью.

Опять приехал в Самарский район, сняли хату. Теперь я выбрал жильё существенно дальше от прежнего места действия.

Через полчаса из нашей хаты вышла женщина. Несколько худощавая, высокая, вульгарно и неаккуратно накрашенная. В одной руке у неё была авоська с бутылкой водки. Грубый прокуренный голос и потрепанный видок продавщицу в гастрономе заставил отвести взгляд. Наверняка, про себя продавщица сказала что-то наподобие: «Ну и дошла, синячка, аж противно». Тем не менее, вежливо продала пьянчужке несколько буханок хлеба, колбасу, банку салата, пару банок консервов, ещё, по мелочи. Пьянчужка достала большую полотняную непрозрачную торбу, сложила туда все шесть буханок хлеба, в авоську запихнула остальную закусь и двинула по своим делам.

Юревич в окно наблюдал за этой женщиной. В одной руке выпивка и закусь, в другой – тяжёлая сумка. Идёт домой какая-то работяга опустившаяся. Дойдёт, бухнёт, возможно, с мужем или сожителем. Обувь некрасивая, на ровном ходу или с невысоким каблуком, плохо видно, идёт медленно – видимо, сильно устала на работе. Да и вообще, от жизни.

Так и брела наша незнакомка по району. Медленно, иногда отдыхая, то ли от трудов тяжких, то ли от жизни. На перекрестке межквартальных дорог, как раз по диагонали от большого двухэтажного дома, совсем ухэкалась: стала, поставила на снег торбу, открыв рот, тяжело дышала, аж пар шёл. Прошла ещё пару домов, не выдержала, опять сделала привал: достала бутылку водки, открутила пробку и хлебнула глоток-другой. «Тьфу, пьянь. Не из нашего района, наверно в гости к кому-то. Вишь, со своей выпивкой и закусью, может, и с подарками», – подумал десятилетний цыганчонок, якобы играющий на улице. Он не играл, его функции были намного шире: следить, примечать, обслуживать знакомых наркоманов. Он принимал у них заказ, затем забирал деньги, через пару-тройку минут «выныривал» из калитки с требуемым. Если клиенту нужно было уколоться и спокойно поймать кайф тут, то к его услугам, за скромную плату, был общий гадюшник по соседству. Оставим мальца – пусть дальше работает, мы же догоним нашу незнакомку. Её путь был замысловат и извилист. Видимо, она слегка подзабыла, где живёт её знакомец. Через три часа блужданий, она завернула в дом, который снимали мы с Юревичем.

– Саня, что так долго?

– Таковы законы жанра, такова роль.

– Кончай заворачивать. О-о, а бутылку-то ты ополовинил!

– Пришлось. И для образа и для сугрева. Погода противная. Благо, мы заранее заготовили этот десятипроцентный растворчик. А то был бы я в зюзю.

– Что там? Как реконгцировка? Делись разведданными.

– Нормально. Чая налей, будь другом, Толь.

За десять минут ужасная незнакомка превратилась в меня. От косметики отмылся, в человеческую одежду переоделся. Попили чая с Юревичем, обсудили план в подробностях. Впрочем, некоторые моменты нашего разбоя я пока умолчал. Завели будильник и легли спать. Схема была отдалённо похожа на мои предыдущие «гастроли».

Цыгане предприняли некоторые меры безопасности, но недостаточные. Во дворе было две собаки, причём, обе большие. Дураки! Так и не поняли, что от маленьких мне больше вреда! Ночью слегка подморозило: около минус пяти. Это было приятнее, чем когда мне пришлось месить снежную кашу в виде алкашки. Достаю лук, надеваю колчан со стрелами, натягиваю тетиву. Сюрреализм! Через забор не перелезаю, стреляю сразу.

Плёчо опущено, опорная рука – в позиции, запястье довёрнуто, локоть убран, лопатка прижата, голова повёрнута идеально, «пирамида» выставлена. Помнят руки! Не моей памятью. Спокойно тяну византийским стилем. Чёрт! Гадская собака голову слегка опустила. Не хочу стрелять в череп: срезень может срикошетить. Ждать на двадцатке трудно. Мало прокачался, не готов. Вдобавок, пальцам больно на тетиве. Есть! Шея и грудь доступны! Чистый спуск… «Тьфююю», – пропела стрела. «Мявк», – ответила собака и затихла.

Со второй так легко не вышло. Она сначала пару раз вопросительно гавкнула, а потом громко и протяжно завыла. Как волк на Луну. Это её и сгубило. Она задрала голову вверх. Тем самым хорошо открыв шею. И дёрнула же меня нелёгкая стрелять в шею! Провокаторша, эта собака! Лучше бы в грудь. Там – сердце, а так… В шею я попал. Но. Скорее всего срезень при входе стоял вертикально. Никакие сонные артерии не перебил. Перебил трахею. Собака вместо лая стала издавать тихие хрипяще-свистящие звуки. И, естественно, метаться по двору, ищя причины боли, смерти товарки. Однако цепь её далеко не пускала. Это мне помогло поймать её на возвратном ходе и всадить вторую стрелу. Она, как назло, тоже не убила собаку окончательно, но сильно ранила. Вход – в район правой лопатки, несколько наискось. После третьего попадания собака перестала бегать: легла и затихла. Я не поленился: добавил четвёртую контрольную.

Заходим во двор. Моя цель: пижонский балкон на втором этаже, ибо на первом этаже всё в решётках, дверь производит впечатление крепкой. Моё отмороженное терпение опять даёт возможность пройти внутрь без шума. Большая комната, никто в ней не спит. Вернулся на балкон и поднял по верёвке с узлами Толика.

В этой хате Юревич работал подай-принеси. Тем не менее, мы справились значительно быстрее, чем я бы мучился сам. Из грязной работы я ему доверил резать пальцы у хозяина. На большее его не хватило. Ну… Для первого раза сгодится и так. Что есть большее, спросите вы? «Большее» досталось мне, более грязная работа: орудовать паяльником в попке у того же главы табора. Крепкий попался, после ножа не «раскололся». Мне пришлось пытать хозяйку и детей. Это было уже после того, как перед нами лежало пару килограмм какой-то наркоты, гора золота, десяток сберкнижек. Потом я дожал клиента: тот сдал мне нычку с деньгами. Дожимал целлофановым пакетом: дышим – не дышим, дышим – не дышим. Глаза на лбу, обмочился, в очередной раз, и раскололся.

– Вот и всё, они нам больше не нужны. Что скажешь, Толя?

– Звери, чурки поганые. Сколько наших испаскудили и обокрали. Гррм. Гады.

– Толя, мы должны их убить.

– Я, я… Я так не могу. Я офицер. Может, в милицию?

– Толя, наши дети станут рабами американцев, а внуки – секс-игрушками. Этим тварям я некоторые вопросы не задавал. В этом квартале я уже «резвился» подобным образом три недели назад. Милиция их крышует. Предлагаю в следующий раз заглянуть к ментам. Пойдём, у этого спросим.

– Эй, кто вас крышует из ментов?

– Наш участковый, лэйтэнант Пономарь.

– Слышал? Только учти, этот лейтеха – никто, шестёрка. Он несёт наверх, те – ещё выше. Чтоб ты знал, в Ставрополье, у Горбача была кличка: Миша-конвертик. Врубаешся? Наша система прогнила насквозь, поэтому Союз и развалился. В том числе: поэтому.

– Меня сейчас стошнит.

– Ладно, этих я сам, но с условием: ты не придуриваешься, а зажимаешь яйца посильней и смотришь. Пойдём, время.

Этих зарезал сам. Толик кривился, но выдержал. Не блевал. И то хорошо. А ночь-то – длинная! В следующем «таборе» я его «размочил», если так можно выразиться. Там, даже после всех зарезанных детей, тайники не сдали. Тогда я нашёл их с помощью волхования: «Ценности в одном тайнике»? (Нет). «В двух», – (да). «Один из тайников в доме»– (да), «В этой комнате?» – (нет). Так и двигался. Не намного дольше, чем через пытки, меньше садизма… Нашли мы всё. Было немало. Толик не выдержал.

– Звери! Даже своих детей дешевле золота ценят! Этих я смогу!

Смог, конечно. Но неумело. Перепачкался кровью. Но на то мы и «рыбаки». Плащи прорезиненные, сапоги резиновые. Однако нужно будет потом его поучить работать ножом.

– Ты вот о чём подумай, Толя. Сколько русских детей не было рождено, а может, даже абортировано, из-за этих денег? Зашла цыганка, загипнотизировала молодуху, погадала, так сказать. А жила семья на съёмной квартире. Раз – и нет шанса на кооператив. А государственной квартиры лет десять-пятнадцать ждать. Хорошо, если такая семья после этого не распадётся и хоть одного ребеночка заведёт. Но многодетной – точно не станет.

В третьем доме нам всё отдали сравнительно быстро. Юревич начал колебаться.

– Пойми же, сынок, из яиц кобры выводятся только кобры! Допустим, мы сдаём банду ментам. Родителей садят пожизненно. Так не бывает, но пусть. Дети по нашим законам сесть не могут. Их отдадут родственникам. Кто будут родственники, и как они этих детей воспитают, угадай с трёх раз?

– Я понял, Владимирович. Трудно мне.

– Ладно, давай банк ограбим. Только там придётся застрелить трёх русских инкассаторов. Пойдёт?

– Нафига нам, вообще, эти деньги?

– Наивное дитя! Ты не знаешь, как делаются революции. – Судя по всему, Юревич уже преодолел противоречие восприятия: реагировал на меня, как на старшего, несмотря на моё молодое тело.

– Хорошо, убедил, только, можно, я детей не буду? Взрослых – я, детей – ты, добро?

– Добро.

Слова-то, какие! Добро – это в правильную сторону развёрнутое зло. Вот такой я философ. Добили, убрали следы, сели в машину, привели себя в порядок на съемной хате, уехали с добычей в направлении площади Островского. Дождались электрички.

– Александр, во всех детективах показывают, что опытный преступник выбрасывает оружие после преступления.

– Ты про лук?

– Да, несколько противно было вырезать стрелы из собак, но это ладно. Почему мы его не выбросили?

– Телевизор часто врёт. Вот сам подумай, у нас на руках гора побрякушек, денег, сберкнижек. Как ты думаешь, менты совсем тупые, не сложат два плюс два, не свяжут убитых цыган с этим всем? Так что лук или пистолет – очень малый довесок. Может ещё пригодиться.

Старая дорога на трамваях к бабушке и дедушке. Никаких такси. Узок круг рево… нет, вокзальных таксистов. Они там работают, почти как у станка. Это значит, что если особо одарённый милиционер выйдет на примерное место и время, то таксист приведёт почти к дому. А так – уехал на трамвае. Дольше, но: тише едешь… Представил Юревича, оставил шмотки, деньги, принял, за чаем, краткий отчёт стариков. Ух, деятели! Уже обналичили около ста пятидесяти тысяч с книжек. Скупили грамм двести ювелирки. Слишком хорошо – это не хорошо.

– Дедушка, не гони так сильно. Можете засветиться. Даже не знаю, перед кем хуже: перед ментами или бандитами. В любом случае, если такое случится – звоните Юревичу или прямо мне, в часть. Можете маме, я сегодня еду к ней, введу в курс дела. Она будет дозваниваться.

У мамы есть городской телефон, а у бабы с дедом – нету. Есть кабинка метрах в двухстах, но та не всегда работает. Дал деду все телефоны нашей команды, договорились об условных кодовых словах. Номера телефонов приказал выучить наизусть и потом сжечь.

– Ба, деда, всё, я к маме. Толик, завтра, часов в девять, звоните с кабинки на мамин телефон. Скорее всего, завтра и рванём в Москву, но мало ли как там, у матери, разговор пойдёт, может, не успеем, тогда ещё на денёк задержимся. Лады?

– Да, ты там по девкам не загуляй.

– Не боись, я не такой.

– Деда, улов пересчитаете, перевесите – дадите Толику потом тысяч триста. Нам в Москве взятки давать. Кто его знает, их московские тарифы, но должно хватить.

– Пока, внучок.

– А бабушку поцеловать?

– Пока бабуля, всё было вкусно, благодарю.

Сел на трамвай, потом на автобус, через час был дома. Сколько домов у меня разных в голове умещается? Ладно, не будем душу травить, тем более что не получается. Вот и дом с мамой. А также с маленькой сестрёнкой. Любопытно накладываются данные в голове: глаза видят мать молодой и живой, а память услужливо выдает «на-гора» подъезд, залитый кровью, мать на ступеньках, остекленевшие безжизненные глаза. Потом четыре милиционера подняли тело: изломанная кукла, не человек. Но нет ни грусти от воспоминаний, ни радости от «воскрешения». Ванна с тёплой водой, домашняя еда. А-а-а… Блаженство. Тело соскучилось по уюту и ласке. Сейчас остро слышу изменение в себе. Телу – кайф, ощущения вполне соответствуют моменту, а глубоко не пробивает: не плыву от расслабухи, нет подрыва обнять и обцеловать мать с сестрой. Опять театр одного актёра. Делаю всё, как должно. Публика рукоплещёт.

– Ма, сядь, поговорить надо.

– Саня, мне надо Тане кашу готовить, я не могу.

– Не надо, это не поможет. Твои диеты не решают проблемы. Это у неё невроз после родов. Ей слегка повредили шею. Лечить нужно массажами шеи, может быть втиранием в шею разных мазей и прочее. Это я тебе потом изложу. В шейном отделе есть небольшое ущемление, дало осложнение на пищеварение.

– Откуда ты знаешь? Что за фантазии?

Мать уже почти пять лет мучительно лечит Таню от проблем пищеварения. Наверно, диссертацию по теме могла бы защитить. Толку – чуть. Я всего лишь обладаю послезнанием. Это ущемление позвонков выплыло, аж когда Танюхе было пятнадцать! До этого сидела бедолага на жутких диетах. Кстати, вам это стоит узнать. Между моим и Танькиным днём рождения было аж пятнадцать лет разницы. Отцы у нас разные. У сестры и фамилия другая: Ковалёва. На этого Ковалёва у меня есть планы.

– Ма, у меня просьба. Я серьёзно. Никому не говори о моём приезде. Я не шучу. Сейчас отмоюсь – расскажу.

Нет. Нет моей матери веры. Забираю телефон и свою сумку в ванную. Телефон у нас через специальную розетку подключен, поэтому фокус удался. Пока мать готовит еду, а я купаюсь, расскажу вам про неё пару слов.

Родилась в 1946-м. После школы поступила в строительный техникум. Там у неё был сокурсник – Ковалёв Николай. Была у них любовь. Уже даже с бабой Лидой и дедом Колей познакомился. Но восемнадцатилетнему пацану не захотелось ещё жениться. Уехал куда-то на Север работать. За длинным рублём, что ли. Потом, вообще, в военные подался. Почти всю свою взросло-сознательную жизнь проработал преподавателем в Камышинском Высшем Военном Строительном Командном училище. Ух, и баб там было, в этом Камышине! Кроме этого училища, там мужиков больше нигде не водится. Ну да ладно, я про маму. Любовь «подвисла». Что делать? Ждала, но толку-то? После техникума молодых и неженатых попадалось крайне мало. Ещё раз объясняю: мать 1946-го рождения. Много ли было родов в 1941-45 гг? Да и тех, что раньше родились – война побила. Где брать женихов? Город – не село, на околицу к огню и гармонисту, или в клуб, на танцы, не сходишь.

Когда появился мой отец – колебаться особого смысла не было. По формальным признакам: вполне себе ничего парень. Не пьёт, не курит, турист, смелый, молодой, не калека. Это со временем откроются другие качества: лень, нечистоплотность, эгоизм. Помню, зима, мать беременная тащит большой тяжёлый ковёр, а я, малявка пяти лет – маленький. В универмаге ковры «выбросили». Брат, кстати, умер в восемь месяцев. Врачи сделали БЦЖ грязным шприцом, БЦЖ прижилось, сепсис от стафилококка, долго не признавали болезнь, пока не стало слишком поздно. Богатырь был бы. Сердце билось до последнего. Вскрыли – а вместо всех органов – «марля». Бактерии поработали, «понагрызли» дыр. Из врачей никого не наказали. Врачебная корпоративная круговая порука. А у меня комплекс сформировался: хотел много братьев или сестёр иметь. Это не вышло. Потом переключил эту программу на своих детей.

Ко всем прелестям, на каком-то среднем этапе, папка ещё и изменил маме. В моём четвёртом классе они развелись. Да, маму жалко, но при других вариантах не было бы меня. А потом объявился Ковалёв. Былая любовь вспыхнула вновь. Мама Зина забеременела. УЗИ тогда не было. Строили планы, слали горячие письма. Я потом читал. Его письма. Мама накопала где-то свои старые связи и помогла Ковалёву перевестись в Москву. Да не куда-нибудь, а в Главное Финансовое Управление Министерства Обороны. Знающий – поймёт. Подполковник быстро стал генералом. Но! Мать родила Таню. Наверно, Ковалёв хотел сына. Других гипотез у меня нет. Не стал он на ней жениться. Мама воевала с ним через партию, его начальство, вытребовала алименты, а, впоследствии, после его смерти, военную пенсию на Таню. Умер Ковалёв, примерно, когда Тане было лет восемь. Дело тёмное. «Маленьким» я считал, что он жив, но скрылся от мамы. Сейчас знаю, что влез куда-то. Авантюрная жилка сказалась. Вот башку и отбили.

Мать «потухла». Таньку лечила-мучила, выбила ей инвалидность. Из-за кишечника, который на самом деле – невроз из-за ущемления нервов в шейном отделе. Жила ради Тани. С развалом страны бросила основную работу. Строители стали не нужны, в горячих 90-х. Торговала на рынке пирожками. Не озолотилась.

Всю жизнь мать отбрыкивалась от председательства в своём ЖСК. Под конец – взялась. Частично виноват я. У нас с женой появилась машина. И пришлось ставить гараж возле маминого дома. Для этого она и стала председателем. Во втором подъезде жили цыгане. Когда мать уходила из дому, то ключи от подвала оставляла соседке на первом этаже, тёте Нине. Цыгане выпросили ключ от подвала нашей пятиэтажки, отрезали какую-то трубу, залили водой подвал. Тут пришла мама. Она раньше работала строителем. На ранних этапах – прорабом. Командовала мужиками. В том числе матом. Вот и сейчас: ка-а-ак обложила цыган трехэтажными! А как вы думали? Кому теперь с затопленным подвалом разбираться? Молодой цыган, как потом выяснилось, был под наркотой, догнал маму и на пороге её квартиры зарезал. Шесть ножевых. На следующий день его нашли зарезанным. Официально – самоубийство.