Текст книги "Ракетчики (СИ)"

Автор книги: Алексей Рагорин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 88 страниц)

– Ха-ха. Я знаю этот анекдот. У нас в институте подобный рассказывали. А какую диверсию ты сделал?

– Опять облом: никакую. Залетел на зону по дурочке. Должен был Диктатора убить. Нас было много. Помнишь, года три назад было покушение?

– Они все мертвы, а ты жив, тёплый, лежишь с девушкой в постели. Какой же ты – неудачник?

– На полу, а не в постели. И девушка надо мной издевалась, унижала и совсем не собиралась меня любить.

– Во-первых, я уже извинилась. Во-вторых, ты и сам с девушками себя вёл, как скотина.

– Тут ты права, транслировал опыт американского развратного мегаполиса на нашу зону. А для зэка этот дом – единственная отдушина, лекарство от депрессии и отчаянья. Я – сильный, мне это было не нужно. Ну, я так думал. Поэтому остальных недопонимал. Прости и ты меня, Тоня, за всех ваших русских баб прости.

– Почему «ваших»? Ты сказал, что потомок переселенцев. Тогда – «наших».

Тоня лежала сверху на Иване, перебирала его черты лица пальцами, и кое-что заметила.

– Ой, Ваня не подумай ничего обидного, но миловаться как с другими – ты со мной не сможешь.

Иван сам не заметил, как возбудился. «Это ж надо!? Но что там Тоня сказала? Не смогу? У неё какое-то страшное уродство? Перенесла операцию?! Чёрт!!»

– Ты не подумай, что я динаму кручу. Я тебя хочу. Но есть одно но: я – девушка.

– Не понял. Понятно, что не мужик. И что?

– Нет, девушка. Девушка, не женщина. У меня ещё не было мужчин.

– Да?!. Почему?

– Дура была, ума набиралась. Почти, как ты. Я сюда загремела за превышение самообороны. А реально было ещё хуже. Парень ко мне действительно подходил знакомиться, но не грубил, не был навязчивым. Я за что-то была зла, уже даже не помню: за что. Следствие, суд вышибли память тех дней. Я даже лицо парня не могу вспомнить. Помню только хруст костей его локтя. Бр-р-р! А мне просто хотелось использовать в жизни навыки, которые я получала несколько лет. Нашёлся повод, сорвала злость. Шиза и хулиганство. Парня, скорее всего, тоже посадили за хулиганку. А я никому не призналась. Поэтому я и не исправлялась, хотя прекрасно знаю принципы работы рейтинговой системы и что от меня требовалось на зоне. У меня всего-то несчастные двести штрафных очков! Видишь, как мы похожи?

– Хм. Очень. Как негр на точку. Я детей пару десятков убил. В Африке, Колумбии, Никарагуа. Взрослых – даже не скажу сколько. А ты руку сломала. И так далее.

– Ты меня не хочешь?

– Вот те – здрасьте? Это ваша женская логика? Причём тут это? Я просто уточнил: мы – не сильно похожи. Но красивей тебя, я не видел девушек. Даже в Голливуде. А уж, ты мне поверь: там собрано много красавиц. Только они сделанные, ненастоящие.

Замигала жёлтая лампа и полилась нежная соловьиная трель. Мужчина и девушка одновременно подорвались к телефону и стукнулись лбами. Рассмеялись.

– Софья Абрамовна, я хочу продлить.

– Нет, это я хочу теперь продлить.

– А у вас, Иван Васильевич, не хватает очков на Тоню. У вас только сорок девять.

– Тогда – пополам. Я знаю: так можно.

– Я согласна.

– Принято.

Больше они не тратили время на разговоры. Одно письмо не более десяти страниц, или пять минут разговора по телефону, стоят всего четверть очка – можно будет потом пообщаться. А сейчас оба хотели закрепить то сближение, которое почувствовали, чем-то материальным. Ничего лучшего ещё человечество не придумало.

На этот раз Иван ни капли не походил на «Тройного экспресса». Он был нежен, медленно ласкал Тоню, довёл до оргазма пару раз ласками, а уж потом, на третий, на самом пике, он вошёл в девушку. На волне блаженства лёгкую боль Тоня даже не заметила.

Тоня и Иван, через три дня после знакомства.

– Тоня, а почему у тебя так много очков призовых скопилось?

– Я ж тебе говорила: самоедством занималась. Не гасила ими штрафные. Всё, как в учебнике по рейтинговой системе: за норму в день начисляют одно призовое, за превышение на десять процентов – 1.1 очка. И так далее. Ещё дополнительные очки начисляют: за вектор исправления, который зависит от того, за что ты сел; за повышение полезности бригаде, роте, народу; за рост личности. Обычный зэка может тупо выполнять каждый день норму, гасить одно штрафное очко одним призовым и тогда его штрафные очки будут точно равны дням отсидки. Как в старых зонах. Я не гасила штрафные призовыми: имею право. У меня чуть больше пятисот призовых на мои несчастные двести штрафных. Могу выйти отсюда хоть завтра.

– Ну да?! А Лиза Олегу говорила – не можешь.

– Могу. Не хочу. А теперь – ещё сильнее. У меня есть ты. Вектор нужно изменить.

– «Есть» – это слишком громко сказано. Мы оба – зэка.

– А почему у тебя много штрафных?

– Дури много. Как и у тебя. Ха! А ведь, и правда: мы слегка похожи. Тоже вектор исправления не отклоняю. Точнее: раньше не отклонял. А в бригаде Олега заразился их трудоголизмом и изобретательством: уже каждый день по три очка гасятся. Такими темпами…

– Возьмёшь меня замуж?

– О? Вот те й раз? Мы – сидим.

– Выйдем… Детей заведём…

– Тонь, я ж тебе говорил: я – американский диверсант, предатель. По жизни…

– А ты женись на мне и исправься.

– Наивная.

– А я думаю, что это возможно. Диктатор что-то говорил в этом роде. Но цитату не вспомню. Кстати, учти: я не смогу вызывать тебя сильно часто. И очки тут ни при чём. Есть квоты на милование: не более 4-х раз в месяц и не более 6-ти раз в сезон.

– Да?! Так что ж мы глупыми разговорами время тратим!?

– Э. Э-э! Ты только опять в «экспресс» не превратись!

Парк.

В одно из воскресений, которые и на зоне были выходным днём, когда много свободного времени, Олег и Лиза решили устроить культпоход в парк. Хм. Парк. Это зоновский парк. Маленький: метров сто на сто, но парк. Деревья разные, кусты, много цветов, лавочки, пара беседок. В общем, если забыть про зону – можно приятно посидеть. Одиночки туда почти не ходили: посещение парка стоило половину призового очка – час. Это очень дорого.

Олег уговорил Кобзева Витьку и Тюрина пойти прогуляться. Кобзев ломался, как сдобный пряник: «Зачем мне такие дорогие прогулки?» «Тебе бы только траха… извините, миловаться, а баба – тоже человек. Ради тебя одна Лизкина подруга тоже готова очки потратить. И не для того, чтобы ты её тр… миловал. Цени!» – такими доводами убеждал Олег. Не то, чтоб они так уж сильно подействовали, но Витёк пошёл. Чисто из уважухи. А Тюрин согласился легко. Хотя его перевели в ремвзвод, но отношения с 7-й бригадой продолжал поддерживать. К Чёрному он испытывал благодарность, а Олега уважал и ценил. Уважал как бригадира, а ценил…

На этом нужно остановиться подробнее. Всякие усовершенствования ПАУК-ов они обсуждали вместе. Руки у Тюрина росли нормально, мозги считали лучше компьютера, но фантазия была не очень, бедноватая, прямо скажем. А Олег выдвигал идеи, которые мог выдвинуть только дилетант: фантастические, бредовые, нелогичные с первого взгляда. А потом Тюрин воплощал их в жизнь, иногда слегка дорабатывая до реальности. Чего стоила идея положить горизонтально ПАУК-а? И, ведь, положили! Или вставка в «локти» дополнительных МДР? Насколько удобней и быстрее стало работать! Для человека – глупость: можно довернуться. А ПАУК-у вертеться – целая проблема. Вот так.

В парке было хорошо. Лето – всегда хорошо. Пахли цветы, жужжали пчёлы, порхали бабочки. Тут сегодня были люди, кроме их компашки, но мало. Сначала пять минут побыли, ради приличия, толпой, а потом тихо ускользнули Тоня и Иван. Несколько более прямолинейно и неуклюже ушли Олег с Лизой. С их стороны, как зачинщиков, это было несколько оптимистично и эгоистично. Но их товарищи сами разобрались в ситуации. Очки уже потрачены, в парке хорошо, выходной, приятная компания – чего выделываться? Кобзев безошибочно забрал двадцатилетнюю форточницу Машу, которую взяли на квартирной краже. А тридцатисемилетняя Алла Борисовна осталась с сорокадевятилетним Тюриным. Всё по плану.

Чёрный резвился, как ребёнок: ловил трутиков и бабочек, дарил Тоне, та их отпускала со смехом. Рассказывал ей о джунглях Амазонки, о саванне Африки, о крокодилах и пираньях. Под конец шокировал: исполнил старорусскую песню на старорусском языке. Бабушка учила. Это вызвало у Тони искренний восторг.

– Здорово! Ничего не понятно! Понятно только, что на нашем, славянском наречии. Вань, ты сегодня такой весёлый. Совсем не Терминатор. На колено! Быстро стань на одно колено.

Тоня нашла ветку на земле, взяла с важным видом, приложила её к плечу Ивана.

– Рыцарь Терминатор, за особые заслуги перед народом, произвожу вас в очередное звание: Железный Дровосек с пламенным сердцем! Аминь!

– А «аминь» тут причём?

– Будешь задавать дурные вопросы – уйду второй женой к Литвину.

– Ты это… Так не шути.

– Извини, глупость сказала. Ты – самый лучший!

Что-то защемило в груди у Ивана. Всё было не так. И в СССР, и с Тоней. И с ним самим тоже. Как из куколки вызревает бабочка. Куколка – это он. Чтобы переключить внимание Ивана с глупости, которую она ляпнула чисто по-женски, Тоня сменила тему.

– А чему ещё тебя учила бабушка?

– Азбуке. Ас, Боги, Ведает, Глаголит, Добро и так далее.

– «Аз», не «Ас».

– Бабушка учила: «Ас». Асы летали, как Боги. Сказки рассказывала.

– Это и у нас сейчас в школах учат. Я уже не застала. Слушай, раз ты – американский шпион – должен учить нашу культуру. Не всему же тебя бабушка выучила? Это, кстати, рейтинг патриотизма немного повышает. Вдруг – зачтётся? Я тоже буду проходить курс старой культуры. Будет у нас общая тема. А ещё: сказки мне будешь рассказывать. Будешь?

– Куда я денусь? Хотя… Мне не очень нужны разговоры: не могу наглядеться в твои глаза. А сказки… Знаешь, я последние два месяца трачу очки на познавательные программы. Очень много узнал нового по истории. Нам в Америке всё рассказывали совсем не так и очень мало.

* * *

– Не, он не гомик. Просто – придурок. Я тоже в железяках ковыряться люблю. Но это когда нет тебя рядом. Разве можно сравнить холодные железяки и горячую бабу?

– Олег…

– Извините, женщину. Вот. А Тю… Тюрин конкретно гонит, извините… зациклен на железяках. Но мне он нужен. Да и привык к нему. Он нормальный. Не переживай за свою Аллу.

– Хм, и не думала. Сами разберутся, не маленькие.

* * *

– Позвольте полюбопытствовать, милая Маша, что заставило вас потратить добытые потом и кровью призовые очки на общество такой развратной личности, как я? Это не слишком прямолинейный вопрос?

– … Ха-ха! Не было никакой крови. Я такой же оператор на ПАУК-3, как и Лиза. А почему?.. Девки все говорили что ты – интересный. Не только в постели. А чё? Не понравишься – больше не приду.

«Я – не понравлюсь?!… Кстати, я с ней не миловался. Почему? То ли – новенькая…»

– А ты давно на зоне?

– Не очень. Три месяца. Недавно с КМЗ на общак зашла.

– И чем вы занимались, барышня?

– На воле? Дурью маялась. Форточница я. Залезаю, ворую, ухожу. Иногда отрываю дверь компании, если работаю не одна, а замки – трудные.

– И как вы дошли до жизни такой?

– Из России на гастроли приехала. Дура! Говорили мне: не едь, посодют. Решила проверить. Проверила.

– Любопытно. Но я бы хотел узнать более далекие времена вашей биографии.

– Мама, папа – инженеры. До третьего класса была отличницей. А потом мы съездили на дачу. Авария. Живой осталась только я. Родственников, готовых меня к себе взять, не нашлось. Детдом. Директор лет в четырнадцать меня изнасиловал. Потом подкармливал, и ещё трахал, извините, сношал. Смирилась. Но учить стала не русский язык и физику. Нож, обман, феня – эти предметы стали более полезны. Когда исполнилось семнадцать – пошла не в ПТУ, а в банду. Три года работы – вот мои институты. Давние времена биографии, если твоими словами.

– Мда… Кстати, тронут вашей откровенностью.

– Жалеешь?

– М-м-м… Есть немного.

– Плюнь.

– У меня есть родители. Но я их вычеркнул из жизни. Когда я служил в Афгане, меня бросила девушка, Алина. А родители не написали ни слова. Я счёл это предательством. Меня ранили, потом вся эта чехарда 91-го, уехал к сослуживцу в Самару. Стал киллером, извините, наёмным убийцей. Долго везло. Потом поймали, хорошо хоть, не убили, сел. Вернули на Родину, в СССР.

– Умный, умный – а дурак. Нельзя с родителями так. Они тебе добра желали. Чтоб ты в бою не психовал лишний раз. Поэтому не написали.

– Да понял я. Потом. Но было уже поздно. А спокойней мне от неизвестности не воевалось. Моя Алина мне писать перестала. И всё. Ничего не объяснила, не простилась, не извинилась. А я чувствовал. Мы, снайперы, должны сильнее чувствовать природу вещей, потоки мира…

– Ты мне лапшу не вешай. Про потоки. Ты до сих пор по ней тоскуешь? Это ты её каждый раз э-э, любишь, когда с нашими девочками милуешься? Потому с тобой так всем классно?

– Маша! Ну, ты… Телепатка! Будь добра, никому не слова! Я не знаю. Наверное. Уже столько времени прошло – не отпускает. Как болезнь. Я таким образом сублимирую.

– Чё?

– Замещаю образ. Не говори никому, ладно, Маш? Не подумай, что я корыстен. Это, скорее, лекарство от тоски.

– Плюнь. Не скажу. Но со мной так не играй. Я – есть я. И лучше, вообще, замнём тему твоей девки. Предала – из сердца вон.

– Сам понимаю. Ничего не могу с собой поделать.

– Думай о хорошем. Смотри: бабочки красивые, вон, паук муху поймал, бьётся в паутине, бедняга, пчёлка работает, круче нас, безо всякого рейтинга. Ты жив – и это классно! Расскажи чего-нибудь. Ты же умный.

Они ещё долго говорили о жизни, но Машу не покидало ощущение формальности, отстранённости Виктора.

– Знаешь, Витя, пойду я. Скоро начинаются «Итоги недели». Четверть очка заработаю, посижу, покемарю у ящика. А с тобой… Не глянулся ты мне, извини. Не удивил. Весь в своём живёшь, как над людьми. Не хочу быть чужой тенью. Пока.

«Так меня ещё никто не обламывал. С другой стороны – сам подставился. Но за живое эта Маша меня задела. А так – ничего особенного. Пигалица. Хм, форточница. Но, хоть и маленькая, но фигурка ладная. И движется… специфично. О! Как фигуры в стробоскопе: рывками. Р-раз – и на новом месте. А посредине – размазанное пятно. Как её менты взяли? Обучить боевым перебежкам – очень трудная будет цель. Тьфу ты! Куда это мысли забрели?! Цель… Цель нужно обозначить не так. А что, если её затащить в постель, обработать в своём стиле, а потом не обращать внимания? С другой стороны, она меня «раскусила», может «раззвонить» остальным. Ну и что? Невыгодно, но не страшно. Не боюсь. Может, правда, пойти «Итоги» глянуть? Во, изувер, этот наш Диктатор! «Мягкое давление». Не заставляет. Но начисляет за просмотр очки. И если через пару дней на вечернем занятии не ответишь на контрольный вопрос – снимет очки, ответишь – добавит. Получается – просто сидеть и «кемарить», как говорит Маша – нельзя. Тфу! Прилипла к мозгу!»

* * *

– Нас и в школе, и в институте учили, что магнитное воздействие передаётся электромагнитным полем. Я и сама учеников так учила…

– Чушь! Средневековое мракобесие! Засилье ложных догм и представлений! Все воздействия передаёт эфир. Гравитацию и инерцию он передаёт мгновенно. А магнитные воздействия – быстро, но не мгновенно. Потому что электрический заряд то есть – то его нет. Он как бы мигает. От нуля до заряда. Причём, не всегда до фиксированного. И электроны, и протоны так себя ведут. И эти изменения заряда воспринимаются эфиром как изменение магнитного потока и порождают сопротивление среды, эфира. Я понятно излагаю?

– Замечательно. Продолжайте. Очень интересно.

– Да. Из-за возмущений магнитного потока эфирная составляющая модулируется реакцией среды, и скорость по определению не может быть бесконечной. Чем среда сильнее тормозит магнитные возмущения, тем скорость электромагнитной волны ниже.

– Скажите, Иван Игоревич, а вы своей жене тоже рассказывали о своих изобретениях и открытиях?

– Да, а что? Простите, какое это имеет отношение к данному вопросу?

– Никакого, конечно. Случайная мысль. И она по образованию была кто?

– Бухгалтер. Давайте не отвлекаться, уважаемая Алла Борисовна. А то я не успею вам рассказать принцип работы МДР.

Алла Борисовна работала ранее учителем физики в школе. В смутном 91-м она сумела провернуть выгодную сделку: собрала с родителей деньги на проведение ремонта кабинета физики. Тогда это было для всех внове. Деньги дали охотно. Ремонт проводил один её хороший знакомый. Электриком он не был, но имел документы кооператора. Горбачёв это ввёл. Всё бы прошло нормально, и «распил» родительских денег бы не всплыл. Но! При проведении монтажа электропроводки к партам, была допущена халтура: в неудачном месте положил горе-работник провода. И не в трубе. Через месяц доска, которая «играла», протёрла изоляцию проводов. Они образовали цепь. И в розетках класса появилось 220 вольт вместо 36. На очередной лабораторной работе один разгильдяй приставил в шутку контакты другому. Остановка сердца. Смерть ребёнка никто замалчивать не стал. Следователь пошёл по цепочке, посадил и ремонтника и учительницу.

Никаких романтических чувств у Аллы Борисовны Тюрин не вызывал. Но её практическая сметка говорила, нет, вопила во весь голос: «Это – гений! Он пробьёт себе дорогу!! Это твой шанс выбраться!! Вперёд!!!» И Алла Борисовна ринулась грудью на амбразуру. Откликнулась на вопрос Лизы в их общежитии, терпела жуткие рассказки Тюрина, не «спала», старалась вовремя поддакивать, кивать, задавать умные вопросы. Конечно, она ничего не понимала. Но, как физик, знала ключевые слова. А Тюрин был увлечён идеями и не замечал игры партнерши.

– Вы знаете, милый мой Иван Игоревич, всё, что вы рассказываете, невероятно интересно, хотя смело, небесспорно и не до конца понятно. Но я стараюсь выйти отсюда. Поэтому хочу пойти посмотреть «Итоги недели». Мне очень важны эти четверть очка. Да и сами новости, с той стороны колючей проволоки, любопытно узнать.

– А где вы у нас наблюдали колючую проволоку? Я не заметил нигде…

– Ох, горе моё, это я образно. Мне бы хотелось дослушать ваш рассказ в другой раз. Могу я вам писать или звонить?

– Да, конечно! Буду рад!

– До свиданья.

– До свиданья, был рад знакомству.

* * *

Алла Борисовна не стала ждать, взяла быка за рога немедленно. В ту же ночь использовала свои призовые очки и вызвала Тюрина в Дом Удовольствия. Иван Игоревич, ждал совершенно другого контакта, но растерялся, не видел повода отказывать. Хотя в глубине души понимал, что туда его женщина зовёт не лекцию по работе магнитодинамического резака дослушивать. С другой стороны, а что в этом плохого? Ну, понравился он женщине. И что? И не импотент ещё.

Нельзя сказать, что действия Аллы Борисовны нанесли чему-нибудь или кому-нибудь вред. Она честно выполняла женские обязанности в постели, повысила самооценку Тюрина, заставила того действовать раскованнее и инициативней. А что до меркантильности соображений женщины… А кто бы другой мог заняться этим шизиком? Лысина сверху, седые виски, 49 лет, нос картошкой, сутулый, походка – будто в штаны наложил. Впрочем, чистоплотен, не курит и не пьет, видите: есть и плюсы. Перед тем, как Тюрин смог реализовать свои амбиции самца, Алле пришлось минут десять терпеливо ласкать мужской орган руками. Но, это же не импотенция?

Таким образом, шальные чувства Лизы и Олега, как вирус, заразили их ближайшее окружение. Даже, казалось бы, оборвавшееся, знакомство Вити и Маши имело пылкое романтическое продолжение. Они переписывались, перезванивались, ходили в парк каждое воскресенье. Начальный крючок отказа, которым Маша поймала Витю, сменился флиртом, провокациями, подколками, «игрой на нервах». Маша за свою короткую жизнь успела получить достаточно взрослого опыта, интуитивно поняла законы общения полов, неплохо чувствовала, как работают мозги мужчин. Уже через две недели Витя и имя такое забыл: «Алина». Но это будет уже потом.

Пластилин.

Увеличение добычи стало для Олега идеей-фикс. И в один прекрасный момент его осенило: а что, если не поднимать пустую породу наверх вообще?! Через три дня Тюрин сделал пробный пресс, сделанный из гидроцилиндров ПАУК-ов. Олег выделил одного члена бригады, поставил на пресс. В целом, если учесть энергозатраты на прессование, то эта операция оказалась невыгодной. Но наши изобретатели пошли дальше: после длительного пути проб и ошибок они научились спекать породу. Провели испытания на прочность полученных блоков. Ура! Получилось! Прочность – выше всяких похвал. Блоки получались, как новые. Как нам удалось спекать блоки в шахте? Где много угольной пыли и метана? А это – холодное спекание. Его потом назвали «пластилиновой» технологией. Любая порода, даже базальт, превращалась в пластилин.

Это отдельная история. ПАУК вооружен МДР – магнитодинамическим резаком. Этот резак рвёт направленным магнитным полем химические связи в кристаллах. Тонкий эластичный щуп делает рез, из зоны реза по трубочке насосом откачивают разрушенную породу в виде молекулярной пыли. Вредная гадость: даже водяной фильтр работает недостаточно эффективно. А потом обычным отбойным молотком, на месте второй руки робота, идёт обычная работа. При работе с мягкими породами, ПАУК-и выигрыша дают мало, но при работе с твердыми – много. Да, хотел рассказать вам о придумке Тюти. МДР не берут только металлы. Почему – пусть учёные головы ломают. Тютя сумел из десятка расфокусированных МДР-головок сделать ловушку для поля. До того он хныкал, жаловался, что-то талдычил о стоячих волнах, резонансном отражении и поляризационном возбуждении. Я его вежливо послал ёжикам голову морочить, додекаэдрами всякими. За вежливость штрафные очки не начисляют. А Тютя убежал как ошалелый: «Гениально! Ежики! Как же я сам не додумался!» И на следующий день он предоставил на испытания новый пресс: со спеканием породы. Как он это сделал – пусть этой чепухой учёные мозги себе парят. А для меня было важным другое: его алюминиевый коробок пресса спекал в монолитный блок куски колотого базальта офигительной твёрдости, при этом ничего в шахте не загоралось и не взрывалось. Тютя «пел», что это теперь не пресс, а декристаллизатор. Мне – пофиг. Я на «де» знаю только «дебил» и «денатурат».

Из этих кубиков мы и стали делать крепь. С одной стороны: денежная экономия, нам это тоже зачлось. С другой – трудовая: крепи не нужно подвозить и подносить. Всё делается на месте. Что тут началось! Замначлага по производству пришёл, глянул, пальцами потыкал, в затылке почесал, работать по новой технологии разрешил, но наверх «отстучал»: «так, мол, и так, есть такая рацуха, почти изобретение». Через неделю приехал кто-то из начальства, тоже пальцами тыкали, пару блоков забрали с собой, на сувенир, наверное. Ещё через неделю шось у лиси здохло: к нам в забой спустились яйцеголовые: пара очкариков и начлаг. По каменной роже начлага было ясно: крутые перцы, эти «ботаники». Их, кстати, значительно больше заинтересовала установка нашего Тюти, а не блоки. Языками мололи что-то – не понять. Тютя в сто раз понятнее всю эту заумь объясняет.

* * *

Олег думал. Думал, думал, думал. Думал, как выбраться из зоны. Своё личное дело он видел. Там был и российский приговор суда за рэкет: три доказанных эпизода. Были и данные по двум убитым ментам в самом начале его наклонной плоскости. Были и промежуточные ограбления, были и недоказанные эпизоды. Только пары его дел не знал начлаг. Так, мелочёвка. Один раз на пику посадил фраера, возле кабака. Скорее всего – не насмерть. И ещё разок тачку угонял покататься. Выпил слегка – вот и куражился. Но пальчики стереть не забыл. А все остальные художества были. Возле каждого стояло число: вероятность истинности. Где-то 95, где-то – 70 процентов. Забавно, что по тем эпизодам, за которые его суд России посадил, стояла вероятность 85 %! Эти вероятности умножались на тяжесть содеянного и плюсовались, плюсовались, плюсовались… И доплюсовались до семисот с чем-то тысяч штрафных очков. Как уже Олег представлял: это около ста лет обычной отсидки.

«Только этими эквивалентами пользовались не всегда. Заслужишь – смягчат режим или отпустят. Не исправишься – за разбитый нос будешь сидеть до конца дней. Вот, к примеру, Конец, заключённый Наконечный. Мы, кстати, заключённые, а не осужденные. Потому что большинство сюда попадает не через суд, а по решению общин, старост. Часть – из стран бывшего СССР, «возвращенцы», как я. Да, про Наконечного. Он выгуливал свою собаку. Был выпимши. Слегка. Но этого «слегка» хватило, чтобы не прибрать какашки. А тут, как назло, староста дома шёл, сделал замечание. А Конец дал команду: «Фас». Собака – человек тупой: сказано – сделано. Ногу погрызла слегка. Конец уже четвёртый год в шахте кайлует. Суда, кстати, не было. Через детектор лжи староста один раз в год проходит. А потом использует свою власть на полную катушку. Я этих порядков ещё не нюхал. Да, про Конца. Он норму хронически не выполняет, своему бригадиру грубит, матерится. Каждое слово из словаря добавляет одну сотую штрафного очка. Сто раз за день ляпнул недозволенное – день пропал. Что в словаре? Да, фигня всякая. «Фигня», кстати, тоже есть. Матюги, феня, иностранизмы. Я там тока половину знаю. Опять отвлёкся: продолжаю про Конца. Ага! Клички тоже канают! Такой парадокс: погоняла есть, а используют их редко, чаще в шахтах, в новых штреках, где камер нет. Ещё Тютя что-то гундел про газетчиков: «Безличные тезисы: учёные открыли, психологи утверждают, сторона заявила». Но мне это пофигу: где – я, а где – газеты? У Конца этих штрафных набралось, как у матёрого мокрушника. Загнётся он тут. А есть в роте и другой пример. Инженеришка один, не из нашего взвода, Хохлов, что-то не так посчитал: стена у дома просела. Убытки и вину на него повесили. Дали тридцать одну тысячу штрафных очков. А он быстренько какую-то рацуху накарябал, на волю кому-то послал. Через неделю за ним приехали и взяли на поруки, перевели штрафные в условные. Как у Сталина: полезен – в шарашку, нет – на лесоповал. Впрочем, как теперь уже знаю: выход из зоны – это ещё не списание штрафных очков. У того инженеришки ещё долго будут поражения в правах.»

Осень 1995-го.

– Литвин, следующий раз сможешь глянуть дело через год.

– Погоди, начальник. Ещё один вопрос. Понимаю: не положено. Но войди в моё положение: влюбился. Сильно. Сколько Комаровой Лизе сидеть?

– Правильно. Не положено. Скажу только: такими темпами, как она сейчас работает над собой, через год-полтора на поселение четвёртого уровня перейдёт.

– Это в село?

– Нет. Не обязательно. Жить можно хоть в столице. Ограничения будут по режиму, ряд ограничений по правам. Но это уже не зона. Ты можешь найти информацию в библиотеке.

– Начальник, дай совет. Может, есть какой короткий путь на волю? Может, почку можно продать?

– Да ты двенадцать человек, только наглухо, замочил, Олежек. И это только то, что мы знаем. А может, есть и ещё что.

Олег поёжился.

– Тебе, голубчик, и сотни почек не хватит расплатиться.

– Начальник. Не могу сидеть. Если б не Лизка – тарахтел бы спокойно свои сто лет. А так… Хочется семьи, детей. Она – как свет в окошке.

– А ты знаешь, что она сидит за брошенного младенца?

– Знаю. Но то – совсем другое дело. Я ж не такой гад, как её первый хахаль.

– Хэх, Ромео и Джульетта! Редкий случай. Обычно зеки хотят перепробовать баб побольше и получше. А ты семью хочешь создать. И сколько б ты детей завёл, если б выгорело?

– Нас было трое. У меня есть ещё младшие брат и сестра. Я бы тоже хотел троих. Своих. И ещё Лизыного первого нужно будет найти. Мечты…

– Да ты романтик, Литвин.

– Хорошо вам издеваться, гражданин начальник. А у меня – душа болит. Я, ведь, прошу только совета, а не поблажек.

– Не верь, не бойся, не проси. Ну-ну… А знаешь, есть один способ. Знаешь, как в 42-м, у Сталина, смыть кровью? Сейчас тоже есть такая возможность. Повоевать не желаешь?

– А как же штрафные очки?

– Неужели ты всерьёз считаешь, что можно вежливыми словами и хорошими оценками по физо отработать душегубство? Мне пришла свежая директива: разместить монитор общего пользования с доступом всех зэка к их рейтингу. Ну и что? Кого из могилы поднимут ваши старания? Нельзя вину искупить. Нельзя отбыть наказание. Ерунда это всё. Можно только измениться. Это моё мнение. Есть один шанс. Если, конечно, не струсишь. Как у тебя с огневой? Тут в личном деле про это нет.

– Нормально. Из автомата нормально стрелял.

– Добро. Рискну здоровьем, подам прошение на имя Диктатора. Попрошу тебя определить в спецназ. Пойдёшь?

– Рискуете, товарищ полковник.

– Сбежишь?

– Нет. Но как вы можете мне в душу заглянуть? Вдруг, что не так пойдёт? Вам потом по шапке дадут.

– Я не пойму: кто кого должен уговаривать? То – ты просишь помочь, то – мутишь чего-то. Ссышь воевать? Так и скажи.

– Нет! Что вы, что вы! Это я от радости ерунду говорю. А Лиза?

– Жениться будешь?

– А можно?

– Ты еврей?

– Нет… А! Ну да. Буду! Тащ начальник, а почему вы мне пошли навстречу? Такого, ведь, не бывает… Это слишком похоже на сказку.

– Не бывает. А кого мне ещё поощрять? Ты за несколько месяцев стал лучшим работником, сделал несколько рацпредложений и одно изобретение. Показатели в твоей бригаде – лучшие по всей области. На вечерних курсах осваиваешь сетевые технологии. Я так подозреваю: хочешь поближе к операторам оказаться?

– И вы уверены, что я раскаялся?

– Дурак ты, Литвин, хоть и способный. Ты – головорез и убийца. Нет в тебе ни капли раскаяния. Но ты можешь опять стать частью большой семьи: русского народа. И сейчас нужны твои таланты. Без кавычек. Будешь работать по профилю: убивать. Только не наших людей, а наших врагов.

– Всё равно – не верю. Я на это не рассчитывал. Есть какая-то лажа, но вы мне не скажете.

– Ладно, скажу. По вам всем особый запрос пришёл. Диктатор лично заинтересовался всеми, кто имел отношение к установке Тюрина. Поэтому есть шанс вас вытащить, хоть и небольшой. Можешь со своими поговорить. Но учти: врать – нельзя. Шанс есть только у реальных участников изобретения.

Чудо, или исключение из правил.

Диктатор прилетел на аэродром Донецка на Су-27, на, выделенной местным КГБ, машине доехал до ИВЛ-12. Для лагеря это было: как снег на голову. Встречать выбежало немногочисленное старшее лагерное начальство: начлаг, замначлага по женской зоне, два «кума»: мужской и женский, начальник отдела рейтингового надзора.

– Здравия желаю товарищ Диктатор, во вверенном мне ИВЛ всё штатно, полковник Гаврилов!

– Вольно. Всем – вольно. Полковник, что вы знаете об изобретении вашего Тюрина? Имею в виду человеческий фактор. Кто участвовал, кто знал?

– Седьмая бригада, бригадир: Олег Литвин. Тюрин, это ясно. Может, ещё кто, из ремонтников. Всё.

– Точно?

– Ну… Может ещё женщины… У них, у половины бригады – любовь. Редкий случай.