Текст книги "Ракетчики (СИ)"

Автор книги: Алексей Рагорин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 88 страниц)

– Юрий Григорьевич, ёлки-палки, все рекомендации есть в компьютере! Чаще заходите в свой профиль.

Глава 9

Олег Литвин. Возвращение из армии.

Шёл 1989 год. Олег только что вернулся из армии. Служил он в мотострелках. В десантники не взяли по медицинским показателям. Глупость. Сухой, худой, тонкокостный – видимо эти признаки и заставили медкомиссию поставить «галочку» в одной из граф личного дела призывника Литвина. Глупость и несовершенство системы. Никто не учёл других его качеств: скорость горностая или куницы, невероятную выносливость. При его собственном весе в 65 килограммов на 181 сантиметр роста он мог подтянуться на одной руке три раза, на двух – 32; легко бежал десятку за 45 минут.

Его могли бы послать в Афганистан, как мотострелка. Но… У него были приводы в милицию ещё в школе. Хулиганил, курил, выпивал в компании старших. Отслужи он в Афганистане, и, как знать, может быть бы стал нормальным патриотом и гражданином. А так… Большая удача и круговая порука офицеров, в-особенности, командира части, которому хотелось без ЧП выйти на пенсию, что наш «герой» не попал в дисбат.

Придя с армии, Олег обнаружил, что жить ему не сильно есть где. Та квартира, которую он считал домом, вполне себе имелась в наличии, даже с пропиской всё было нормально. Их было трое детей. Его сестра, восемнадцати лет от роду, была замужем за старлеем милиции местного РОВД. Уже бегала на восьмом месяце беременности. Жили они с мужем в него, Олеговной, квартире. Папа с мамой и младший брат тринадцати лет обитали во второй комнате. И всё. Квартира – двухкомнатная. Олега не слишком тяготило спать на полу, на матраце. Но нужно было не только спать, но и жить. Двадцать лет, гормоны. Парень он был видный, дерзкий. В село к бабушке переезжать из областного центра, города Запорожье, не хотелось. Выход виделся в покупке своего жилья. Осталось определиться с деньгами: где их брать? Горбачёв вовсю вводил кооперативы. Там можно было заработать значительно больше, чем на заводе.

Отец одного из одноклассников, Геннадий Абрамович, организовывал клуб. Планировалось создать ресторан, сауну, девочек, бильярд. Олега хлопали по плечу, рассказывали о перспективах. После этого он шёл углублять подвал старого дома в центре города. Глина не желала сдаваться. Каждый, вынутый из недр земли, кубометр стоил десять рублей и много пота. Больше трёх кубов за день, на нос, вынимать не удавалось. Работал с напарником. Тот был внешней противоположностью Олега: коренастый, невысокий, мускулистый. Работа у них шла примерно одинаково. Одинаково плохо. Напарнику сильно не хватало кислорода в подвале – там не было никакой вентиляции. После десяти минут работы приходилось столько же быть на улице, чтоб отдышаться. А Олегу не хватало веса, чтоб эффективно копать. Тем более, вязкую глину. Одним словом, эта сдельщина не грозила сделать Олега миллионером и обладателем своего жилья.

Олег начал подумывать о смене работы. Эти две недели выматывающего труда развеяли дым великих перспектив. Хозяин предложил заработать сто рублей. Правда, работать предстояло в ночную смену. Делов-то: пяток тонн металлических уголков загрузить на машину. Об этом, впрочем, напарники узнали только на месте. Олега сильно смутило, что уголки перелетали с обратной стороны забора «Запорожстали». «Смутило» – это не то слово. Его чуйка вопила о глупости, опасности, просила «сделать ноги». Инерция мышления подвела. Думалось: «Этот раз уже возьму свою сотню, и уйду от Абрамыча нахрен». Жизнь распорядилась иначе. Когда в «Газон» закидали уже около тонны железа, из-за поворота показались фары другой машины. Мотор «Газона» взревел, и машина стремительно умчалась. Не то чтобы, как Феррари. Даже медлительный милицейский «Бобик» догнал бы. Но, вот, запрыгнуть в грузовик Олег не смог. Везде торчали острые уголки, на ухабах они играли, как живые, грозя раздавить любые пальцы, которые глупо за них ухватятся. С борта тоже не запрыгнешь – колесо-то: крутится! А потом «Газон» набрал скорость, и – все, Олег – не гепард… Милицейский «Бобик» не стал гнаться за грузовиком, может, решили, что догонят чуть позже, когда задержат отставшего от «поезда» воришку.

Милиционеры вели себя как «лопухи»: один остался за рулём, мотор не глушил, второй вальяжно подходил к нашему герою, держа в одной руке наручники, а в другой руке пистолет. Не привыкли ещё к отпору бандитов. Горячие девяностые – впереди. Олег был в части по рукопашке первый. Только-только «духов» под кроватями гонял. «Духами» у них называли не афганцев, а своих солдат первого призыва. Раз-два – пистолет у Олега, мент надёжно вырублен. Что делать дальше? Бежать-то особо некуда. Выход предложила жизнь. Второй «лопушок» выскочил из машины судорожно «мучая» кобуру. Домучил на свою беду. Если бы он не успел достать оружие – жизнь нашего героя была бы другой. Олег понял, что не успевает – «лопушок» достал пистолет, передернул затвор, а расстояние ещё метров пять. Пришлось стрелять. «Пришлось» – это фигура речи. Сработали рефлексы после армии. Бах-бах!! Две дырки. Минус один.

Что делать дальше? Второй мент – совершенно ненужный свидетель. Без изысков: пуля в голову. Минутный ступор. Вывела из ступора рация: что-то бухтела в «Бобике». Снял ремни с кобурой с ментов. Если до этого Олег любил оружие, как атрибут силы, скорее на уровне чувств, то теперь перед ним было вполне материальное воплощение этой силы стали. «Включились мозги»: он собрал оружие осознанно. Он не был профессиональным киллером, не стёр отпечатки пальцев и растворился. Нет, наоборот, пошарил по карманам жертв, набрал рублей тридцать. Трупы отволок метров на десять в сторону от дороги, сел в «Бобик» и поехал. У них в семье был «Москвич», отец его учил до армии. Хотя прав у Олега и не было, но водить он умел. На другой машине он мог бы и никуда не доехать. Но неторопливость «Бобика» и ночные пустынные улицы компенсировали адреналин в крови.

Машину он бросил в двух кварталах от дома, пистолеты сбросил в свой погреб, выкопанный самовольно за домом. Официально это никогда не разрешалось, но реально большинство жильцов многоэтажек имели на задней стороне своего дома погреб. Утром, на удивление, Олег встал рано и достаточно бодрым. Перекусив, пошёл на работу. С Абрамычем нужно было рассчитаться. Паинькой Олег никогда не был, перед старшими не терялся, а после вчерашней ночи чувствовал определённый кураж.

– Абрамыч, ты, бля, мне должен. Это шо была за погрузка? И водила твой смылся, а меня бросил.

– Олежек, как я могу отвечать за водителя? Он же не мой работник. Я его нанял на один раз. Вот твои честно заработанные сто рублей. Я даже не буду высчитывать ничего, хотя здесь разгружать пришлось Ваську одному, без тебя.

– Ты, бля, мне эти еврейские штучки брось! Ты мне должен! Ты меня втравил в кражу! Кончай мозги парить! Бабло гони! А то щас морду разобью!

– Олежка, так нельзя. Мы так не договаривались.

Разговор этот шёл на один этаж выше будущего клуба, в шикарной трехкомнатной «сталинке» в центре города. За какие деньги, Абрамыч это всё покупает? Хотя, уголки этой ночью ему должны были достаться не слишком дорого. Геннадий Абрамович Гирсман работал замдиректора облплодовощеторга. Может быть, эта должность с окладом в 145 рублей давала ему возможность обставить квартиру по последнему писку моды 1989 года? Везде ковры, дорогая мебель, большой новый цветной телевизор SONY, видик, хрусталь в шкафах, большая библиотека. Недолго думая, Литвин ударил Гирсмана в самое больное место: сбросил с тумбы телевизор, который с сытым чавканьем сообщил с пола о кончине очень надёжного и долговечного японского кинескопа. На Геннадия Абрамовича было больно смотреть: такое выражение лица мог бы зафиксировать средневековый художник у жертвы инквизиции, которой «испанским сапогом» раздавили ногу.

– Бабло гони, чмо! Всё тут щас расфигачу! Гирсман переводил мутные глаза с Олега на пол и обратно. Казалось, большая часть его души улетела в командировку на тот свет, умоляет там душу погибшего телевизора вернуться назад. Не совсем ясно, слышал ли он слова Олега. Тот не стал ждать у моря погоды – лупанул ладонью в ухо. Дикая боль отрезвила Геннадия Абрамовича. Он понял: просто так Олег не отвяжется, быстро обмануть его не выйдет. Решил схитрить.

– У меня дома нет денег. Они на книжке. Я сегодня сниму и тебе компенсирую доставленные неприятности. Зайди завтра, в это же время.

Взяв руку еврея на болевой, Олег и не думал обманываться.

– Книжки где, сука?

После пяти минут борьбы жадности и жажды жизни, Олег ушёл из квартиры Гирсмана с книжкой государственной сберегательной кассы на сумму около тридцати тысяч рублей. Гирсман, же, сидел на полу в луже и жаловался кому-то: «Гад, не мог левую! А-А-У-У! Чем мне подпись ставить?! Ау!» Все пальцы на правой руке были сломаны, сломана и сама рука в локте. Тем не менее, Гирсман был рад – он отдал старую книжку десятилетней давности, она лежала отдельно. А ещё четыре книжки, по сорок девять тысяч на каждой, спокойно остались лежать в его квартире в другом тайнике. Им там лежать ещё одни сутки. На свет божий их вынет оперативник при обыске.

Олег парил над землёй. «Как удачно всё сложилось, а!? Отличный способ заработка! Это не у младшеклассников мелочь отбирать! Совсем другой масштаб! Нужно найти ребят и организовать банду. Будем кооператоров трясти». Этим планам страшно хотел помешать майор милиции Соловей Анатолий Иванович, он был замначальника РОВД Заводского района. Причина была проста и печальна: один из убитых милиционеров был его родной племянник. Несколько уголков, валявшихся за стеной завода, чётко указали мотив преступления. Поиски следов на территории завода привели в цех горячего проката. Работа с людьми быстро вывела следствие на бригаду стропальщиков. У них 132 года отсидки на бригаду. Не поленились, изъяли по 1-й штуке обуви у каждого, вызвали кинологов, собачка нашла пару следов от стены к цеху. Это уже были косвенные улики. Впрочем, зеки права не качали, адвоката и один телефонный звонок не просили. Но и «петь» никто не спешил. Соловей вызвал на допрос неформального лидера бригады: водителя большого погрузчика «Сталэва воля». Следы колес этого погрузчика были обнаружены возле стены. Его полутораметровые колеса легко переезжали через рельсы заводских путей, а в ковш влезало до трёх тонн металлопроката. Анатолий Иванович вывел Кручёного на улицу, угостил сигаретой.

– Кручёный, ты в курсе, что убили двух наших?

– А я тут причём?

– Ты дурака не валяй, один из них – мой племяш.

– Бля буду, начальник, это не мы!

– Я догадываюсь. Мне нужен тот, кто это сделал.

– Начальник, понимаю твоё горе, но ты ж знаешь наши законы: стучать – западло. И мы не знаем кто их вальнул, век воли не видать!

– И этому верю. Но у меня есть только вы. За уголки по-любому кого-то посадить придётся. Предлагаю сделку: вы мне сдаёте покупателя, а я сажаю только одного из вас, по вашему выбору. Может, кому пришло время зону проведать. Если не сдадите покупателя – посажу всех, причём постараюсь, чтоб ты, лично, повесился в камере.

– Эт чёй-то я буду вешаться?

– Захочется тебе. И не смотри так, сам – не ангел. Я посажу вас в одну камеру, потолкуй со своими, вечером опять тебя вызову. Чтоб ответ был.

В тот же вечер были получены санкции на арест и обыск. Уголки нашли на даче, записанной на мать жены Гирсмана, книжки на огромную сумму, по советским временам – в тайнике на квартире. ОБХС взяло в работу плодовощторг. На допросе Гирсман запирался недолго. Сторож показал, что в ночь убийства водитель выезжал за территорию базы на овощеторговском «Газоне». Водитель также дал показания. «Довешивать» себе соучастие в убийстве смысла не было. Да и гипсовая рука требовала мести.

Когда старший лейтенант милиции Свиристелкин шёл домой с дежурства, не доходя пару домов до своего временного дома, он увидел коллег на «штатской» служебной «Волге». Остановился, поговорил и прозрел. Весь отдел гудел, когда в нашем районе нашли «Бобик» убитых «заводчан». Теперь все концы связались. Его шурин и есть тот самый ночной убийца милиционеров!

«Блин, карьера под угрозой! Если его арестуют, вину докажут, осудят – он станет обычным преступником, а я, Свиристелкин, стану ментом, у которого родственник – зэка. Ай-яй-яй. Пока что шурин – только подозреваемый. Дома сидит засада. А Олег по вечерам обитает у бывшего одноклассника, через два дома. Что же делать? Мои с отделения не знают, что я – родственник. Фамилия другая. Найду и сдам гада – жена и тесть с тёщей проклянут. Жена скоро родит. Не по-человечески это. Просто тянуть время – потом всё всплывет, мне же по башке и дадут: «Почему молчал, должен был донести». Ещё и прокуратура может прицепиться. Если помочь сбежать – может ничего и не выплывет. Не для того я из села сюда вырывался, чтоб опять с позором возвращаться, коровам хвосты крутить.»

Свиристелкин знал, где живёт товарищ Олега – они разок выпивали втроём. Сказано – сделано. Вот так Олег Литвин и сумел избежать ареста по горячим следам. Доброта души родственника была так велика, что он даже выбросил из дома ключ от подвала для Олега. Логика рассуждений была такая: «Будут брать с оружием – больше шанс, что застрелят при задержании». Хотя Олег и не сказал родственнику, зачем ему ключ, но не совсем же Свиристелкин тупой – догадался.

До тюрьмы

Забрал Олег пистолеты, с горем пополам добрался до Волгограда. Там жил его дружок по армии. Олег создал банду, куролесил до 93-го. Рэкет, «крышевание», грабежи, убийства. Потом вполне закономерно перешёл дорогу выходцам из КПСС, те «пробили» Литвина. А старый, ещё союзовского разлива, 1989 года выпуска, розыскной лист – тут как тут. Правдами-неправдами, но Олежку «закрыли». По этому делу доказывать было легче всего, как ни странно. Скорее всего, его бы в тюрьме убили. Но очень удачно совпало: СССР заключил с Россией договор о возврате заключённых. Основное положение которого предусматривало выдачу заключенных, имевших корни, в тех республиках старого СССР, которые вошли в состав нового СССР. Договор написан мудрёнее, с большим количеством условий и оговорок, юридических терминов и длинными перечнями статей. Олег Литвин вполне подходил под этот договор. И родился и большую часть жизни прожил в УССР, родители и брат с сестрой там живут. На зоне он был козырным фраером. Это высокое звание в воровской среде. Сейчас, впрочем, значение этой иерархии уменьшилось, но всё же приятно быть где-то вверху пирамиды власти. Пусть даже эта власть – за решёткой. Кем он будет, и как будет жить в новом СССР, Олег не задумывался. Впрочем, его желание всё равно никто не спросил. Всех, подпадающих под договор, собрали, загрузили в автобус, перевезли в СССР. Охраняли колонну, судя по нашивкам и форме, спецназовцы СССР. В автобусе был туалет и вода. И всё. Можешь спать – спи, хочешь есть – пей. Можешь погулять по салону туда-сюда. Никаких конвенций. Один резвый принялся бузить. Охранник шмальнул прямо сквозь решетку из травмата. Синячара – на полгруди. Даже кожу пробило. Больше выступать желающих не нашлось.

В тюрьме нового СССР

Не спеша, за день, их колонна достигла Донбасса. Раньше в шахтах платили длинный рубль рабочим. Теперь тут бесплатно работают зэки. Уже табличка с названием зоны проняла: «Исправительно-выбраковочный лагерь N12». Выбраковочный! В СССР есть смертная казнь. Причём, не одна. В зэковской среде ходили разные слухи. Есть шанс проверить на себе. Олег смерти не сильно боялся. Он, вообще, ничего не боялся.

За воротами зоны тоже было несколько необычно. Отличный спортгородок, клумбы, чистые здания. Впрочем, хорошо разглядеть всё не удавалось – уже темнело. Санобработка прошла нормально. Всё простенько: обычный кафель, обычные души… Что отличало от ранее виденного: все краны исправны, распылители воды есть в наличии, а не только труба торчит, выбитых кафелин на полу нет, вода из решёток уходит нормально. Мыло есть и оно обычное, а не куски хозяйственного, даже слегка пахло яблоком. Обычные деревянные лавки и вешалки, но они тоже все исправны и покрыты лаком. Стены такие же: незамысловатые и чистые. Ничего не написано, нигде не ободрано.

Принцип организации – военный. Разбиение идёт на отделение, взвод и так далее. Вроде бы, просто смена названий, но не только. Назначаются командиры всех подразделений, причём, из своих. Нам тоже дали и взводного и отделенного из числа старожилов этой зоны. Наш отделенный и занимался ликбезом. Старательно, так, рассказывал о порядках, отличиях от прежних зон, от российских нынешних, в том числе. В это трудно верилось, и было очень непривычно и страшно. Эту первую неделю мы были на карантине. С нас брали кучу анализов, проверяли зрение, мерили объём всех мышц, мерили их силу, проверяли выносливость, давали психологические и другие тесты. Заставили писать контрольные работы по нескольким предметам, проверяли память. Отделенного нашего звали Серафимов. Причём, он сильно нам не советовал называть его Серафимом. Сказал: «Вам потом будет хуже, это зачтётся». Кем, как, когда? Может, он конкретный авторитет и после карантина отыграется? Официально говорит, что на их зонах кличек нет. Точнее, они крайне непопулярны. Хм? Советовал от фени отвыкать. Непонятно: чем таким можно запугать зэков, чтоб заставить отказаться от фени? Советовал на тестах и контрольных дурака не валять, а стараться по максимуму: «Вам же лучше будет, а следующий тест будет не раньше чем через год». Поёт, что, мол, от этого будет сильно зависеть наша жизнь тут. Свистит, наверное.

В конце недели вывели из строя одного щипача и одного мужика. Кто-то из вертухаев перед строем начал зачитывать приказ по лагерю: «По итогам проверки из вашего взвода эти зэка имеют отрицательный баланс ценности. В соответствии с положением об использовании новых поступлений», – как о товаре каком, менты поганые, – «лица с отрицательным балансом ценности умертвляются немедленно и без мучений». Потом достал пистолет из кобуры и при нас расшмалял обоих. Наглухо! Хипеш поднялся – не описать. Однако старожилы всех успокоили: «Вам это не грозит, всех, кто не подошёл – уже выбраковали, успокойтесь, а то хуже будет!» «Остальные по списку зачислены на испытательный срок: один год. Вольно. Командир роты, ведите роту в постоянные корпуса», – вот такой простой дядька, как три копейки.

Поселение в постоянный корпус заняло не очень много времени. Похоже на студенческую общагу, только двухъярусные нары, вместо кроватей, и решетки везде. Затем пошли занятия. Как в школе, только предметы другие: лагерный режим, основы рейтинговой системы, основы родового строя, физкультура, основы обслуживания и первичного ремонта техники. Оценивание стопроцентное. Все должны получить оценку на каждом уроке. По теории идут самостоятельные работы, по физкультуре – проверки. Пара блатных закосить решили: западло. Взводный, Кирьянов, только хмыкнул: «Ну-ну».

На одной из перемен мы задали тот вопрос, что нас так мучил.

– За что их, а Серафимов?

– Как и сказал начлаг: за отрицательный баланс ценности. Если сказать простыми словами: стоимость их жизни меньше, чем затраты на содержание, лечение, приведение в нужную кондицию. Наверняка, оба были больны туберкулезом и другими трудноизлечимыми болячками. Скорее всего, закосили на тестах и контрольных. Может, просто сильно тупые. По-разному бывает. Единственно, что знаю точно: всё честно, Диктатор с рейтингами не мухлюет.

– Это как же стоимость нашей жизни определили? Шо за фигня?

– Легко. Все тесты проанализировала специальная программа на компьютере и всё подсчитала. Не буду морочить вам голову; просто старательно учите основы рейтинговой системы. Это очень важный урок, причём, больше, для вас самих. Тут без этого никуда.

– Во бля, а я чуть было не залетел на диктанте, хотел приколоться, написать матюгами то, что нам диктовали…

– Так, это выходит: зубы нам смотрели, как у лошадей раньше? Высчитывали: сколько мы стоим?

– Точно. Вы поменьше выделывайтесь. Уже в обед увидите.

– Шо увидим, Серафим?

– Да ничё, дождитесь, будет сюрприз. Не умрёте.

В обед в столовой мы увидели. Каждый совал в щель пластиковую карточку. Свою. Работник на раздаче глядел на экран и давал порции еды каждому. Они иногда различались. Верзиле насыпали реально больше, чем остальным. А вот блатнякам, что физру закосили – не дали огурца, вместо чая с хлебом налили воды. Кашу дали нормально. Те пытались возбухать, но Кирьянов объяснил, что это – за плохую учёбу. Огурцы, кстати, различались по размеру. Точнее, раздатчик их взвешивал! Сечёте? Он взвешивал при нас!

– Серафимов, а почему огурцы разные? – Разве вы не поняли? Это по итогам оценок за сегодня. За ужином будет похожая картина. Кашу насыпят по-любому, чтоб не сдох и не похудел, а всё вкусное нужно заработать.

– Ой, бля!..

– Шкет, ну-ка дай мне свой огурец.

– А вот этого я, как отделенный, не позволю. Не положено.

Коряга рыпнулся на Серафимова, но получил по морде лица.

– Да я тя, сука, на пику посажу, ночью не спи! Понял?!

– Ха-ха-ха! Ну-ну, пробуй. На будущее: учти, если вдруг у тебя это получится – тебя будет ждать месяц пыток перед смертью.

– Э, Серафим, шо за дела?! Какие пытки?

– Нормальные пытки. Тут лёгкой смерти почти не бывает. Даже самоубийство совершить могут не дать. А за некоторые дела положена долгая смерть. За убийство отделенного – месяц пыток, за взводного – сорок дней, за ротного – пятьдесят и так далее. Будут приводить в сознание, подлечивать, мучить столько, сколько выдержишь, за сердечком следят особо, чтоб не помер раньше срока. Палач за этим всем очень строго следит. Ведь если казненный умрёт раньше срока – понизят рейтинг палачу, а он – тоже человек.

Вроде, все всё поняли, однако это только показалось. Не все проявили осторожность. Коряга так и не понял, что он в другом мире с другими порядками. В старой зоне у него были «петухи», которых он привык использовать. Не собирался себе отказывать в удовольствии и тут. Вопрос: где взять «петуха»? Ха! Плёвое дело! Серафим ушёл куда-то. В их отделении был молодой пацан. Его перевели недавно с детской колонии в нашу зону. Коряга ещё в автобусе, когда везли в СССР, развёл его в карты «на просто так». А у зэков это серьёзно. Никто за дурака заступаться не будет. Проиграл – плати, сказал слово – отвечай. Проиграл свою задницу пацан – его проблемы. Минут за пять Коряга пацана «поставил на понятия» и уже собирался трахать. Пацан обречённо снял штаны, Коряга снял свои, куражился, «разогревался». Вдруг, в нашу комнату влетели, иначе не скажешь, Серафим, Кирьянов, ещё пара отделенных.

– Вы чё, придурки?! Какого х-х… вы стоите, хлебала раскрыли?! Теперь всех вжарят!

Серафим пару раз ударил Корягу, ловко взял на захват и повёл из комнаты. Почему я говорю «комната»? Дверь не запирается, значит не камера, да и вообще… Тут всё по-другому. Через пять минут Серафим вернулся. Злой, как чёрт.

– Серафим, а шо это было?

– Спать всем, завтра день будет не легче. Умаялся я с вами.

– А шо с Корягой, братан, скажи?

– Пока в карцер. Завтра начальство решит. Но хорошо не будет. Спите все!

На следующий день мы все очень усердно учили все предметы, особенно «Внутренний порядок в лагере». Стимулом была скорбная фигура Коряги. Его посадили на кол. Самым средневековым образом. Перед всем лагерем зачитали приговор, смазали кол маслом, два вертухая подхватили под руки и вжи-и-ик… Натянули, поставили кол вертикально, закрепили. И – Коряга уже орёт на колу. Серафим сказал, что это он ещё легко отделался: его за попытку гомосятины на холодный кол посадили. Если бы он успел, хоть на полшишечки всунуть – всё. Хана была б Коряге – на горячем сидел бы. А значит, кровотечения не было бы. Пару недель бы на колу умирал. А так – сегодня отмучается. Горячий кол состоит из металлического штыря и ТЭН-а, как в камине, внутри. Включил в 220 на пару минут, остановил внутренние кровотечения – и выключил. Всему взводу устроили «веселье» за то, что не вмешались в действия Коряги: ночные занятия. Серафим сказал, что это очень повезло: почти самое мягкое наказание.

Этот случай заставил российских зэков пересмотреть представления о жизни в зоне. Практически все решили посидеть тихо, осмотреться, выучить правила на совесть. Да и стимул едой работал. А чем больше узнавали – тем меньше хотелось выделываться. Через пару дней слегка добавила ужаса кремация Коряги. Непривычно как-то, для христианской традиции. На третий день перестали использовать клички. И очень старательно вытравливали феню. Если кто-то по привычке ошибался – тут же старался исправить. А если сказавший не замечал, не исправлял сам, то его поправлял собеседник. Вы спросите: «Почему? Почему ЗК стали вежливыми?» На третий день, на занятии по рейтинговой системе, мы узнали: за жаргон, феню, кликухи, слова иностранного происхождения нам снимают очки рейтинга. И если наш общий рейтинг понизится ниже цены жизни – умертвят. Как тех двоих, которых после тестов пристрелил начлаг. Хуже всего было то, что наш рейтинг нам ещё не объявили, занятия по рейтинговой системе только начались. А подсчёт уже ведётся! Нервы палило – жуть! Ляпнешь ещё одно не то слово, косяк упорешь лишний, тфу, нужно приучать себя даже думать по-русски, сделаешь запрещённый поступок. Во! И всё. Поэтому мы и исправляем слова: если вовремя исправиться – 80 % штрафа снимается.

Все, в том числе и Олег, стали учиться максимально усердно. Этому поспособствовала ещё одна казнь. «Тормоза, тфу ты, Мотова, прям на утреннем построении застрелили. «За хроническую неуспеваемость, приведшую к критическому понижению рейтинга», – мать их! Ну, тупой он был! Но не стрелять же!? Суки…» Подобные мысли посещали не одного Олега. Были и обратные эффекты: за успехи в учёбе и физической подготовке, по итогам роста рейтинга: случались отдельные «пряники». То яблоко на обед дадут, то мандарин. «Мандарин! В тюрьме! Государство, не в дачке от родаков. Нам, ворам, убийцам… Да…» Олег никогда не был глупым. Хулиганистым – да, разгильдяем – да, глупым – нет. Технику всегда любил. А в этой зоне всякой ерундой голову не засоряли. Давали только реальные знания. Олег и увлёкся. Через два месяца ефрейтор Серафимов (да-да, Серафимов, а не Серафим, ну его нафиг, минус десять очков к динамическому рейтингу лояльности и минус одно к культуре речи зарабатывать) прямо на построении перед сном, в субботу, объявил: «По итогам учёбы и в соответствии с призовыми очками общего рейтинга, а также динамической составляющей рейтинга эволюции, Олег Литвин вышел на квант поощрения». «Слыхали? Я и слов таких раньше не знал: «квант», «эволюция». Хотя – нет, «эволюцию» – знал. В школе что-то учили. А потом минут пять мы мучили Серафимова вопросами. Оказалось: мне начислено сорок три призовых расходуемых очка рейтинга поощрения. Это превысило критические сорок очков. В первое время меньшее количество использовать нельзя. Это и есть их «квант». Расчёт идёт на то, что мы опять будем, по старой привычке, косячить и из призовых будут вычитать. А, вот, если кто превысил число сорок – тогда дают возможность их использовать. Как у меня. Ишь, как нас выдрессировали! Подачку от администрации брать – западло. Было. Там, в тех тюрьмах и зонах. А тут у всех интерес в глазах, искренне интересуются все, Серафимова расспрашивают. Свои очки я могу использовать так: купить сигарет в магазине, водки, другой еды, которую не выдают в столовке. Но это не слишком интересно. Сигареты курящим выдают и так. Только мало. И дешёвые. Жрачку – тоже иногда выдают в столовке, хотя и редко. 22-е августа назначили праздником в новом СССР: Днем Возрождения. Давали сырники со сметаной! Поэтому на сметану тратить два очка не буду. И на сгущенку – тоже. А за сигареты и водку будут начислены штрафные очки. С призовых их не снимают, но потом придётся отрабатывать. Вот такая хитрож…сделанная система! Говорят: Диктатор лично этим занимается. Дать бы ему по морде… Не судьба. Да и не смог бы. Мы – наравне. Ладно, об этом – потом. Водка будет стоить десять очков. Можно взять четыре бутылки. Но столько не выпить. Да и неохота. Потом башка будет болеть, учиться буду хуже. Братву угостить нельзя – только себе. Можно анашу курнуть: одна сигарета – двадцатка. Ясен пень – тоже со штрафными очками в придачу. Нафиг. Можно кино посмотреть. Там всё по-разному: за одни фильмы есть штраф, за другие – нету, очки тоже: разные фильмы стоят по-разному. Нам по воскресеньям дают три часа телевизор смотреть. Не сильно надо. Есть ещё всякая ерунда. Но суперприз, тфу, не так нужно говорить. Сверхприз. Во! Баба. Женщина. Полтора года уже не было. С самой посадки. Даже «Машку» в хате не пользовал. Может, если бы больше отсидел… Долго думать не буду.»

– Бабу. Выбираю бабу.

– Я так и думал. Всем – отбой. Разрешаю ещё полчаса в койках и темноте погундеть, ой, простите, поговорить. Олега отведу, зайду, проверю. Чтоб уже спали. Пойдём, Олег.

Теперь Олег увидел Дом Удовольствия. Все уже знали, что на границе между женской и мужской зонами есть несколько зданий особого назначения. Одно из них: Дом Удовольствия. Старая тётка, лет пятидесяти, выдала альбом с фотографиями. «Девушки были разные. Внизу стояли дополнительные данные: рост, вес, стоимость в рейтинге. Начинались от тридцати, вообще-то. Но за тридцать были такие… Как бы это сказать культурно, чтоб без штрафа за ругательство? Во! Несимпатичные! За сорок три не было. Были за сорок два очка, а потом сразу сорок пять. Но и те, что стоили сорок два очка, мне не понравились. У них было высшее образование, которое, как я уже учил на уроках, повышает ценность жизни человека. Мне их образование сегодня без надобности. Не буду за это доплачивать. Во. Вот эта би… дев… женщина мне нравится. Сорок одно очко, но то, что надо. Светленькая, голубоглазая, сбитая, третий размер. Нормально. Беру.»

– Я выбрал. Комарову, номер 82.

– Ждите. Я её вызову. Минут через пятнадцать она подойдет. Можете пока смотреть телевизор.

«На этих кадрах хорошо видно, как снайпер стреляет с крыши посольства США. Эксперты извлекли пули из солдат российской армии, которые участвовали в операции блокирования Верховного Совета России. Баллистическая экспертиза подтвердила: этих солдат убил американский снайпер. Группа неустановленных лиц атаковала российскую бронетехнику. Уничтожено гранатами производства США шесть танков и пять бронетранспортёров».

«Нифиссе, разворотили! Экипажам – кирдык, сто процентов.»

«Российские танкисты развернули свои боевые машины и отомстили за погибших товарищей. Выпустили по посольству США весь боекомплект. А затем пошли на штурм. Но пали смертью храбрых. Выживших в посольстве не обнаружено, но и все русские воины погибли. Исполняющий обязанности Президента России, Александр Лебедь, присвоил этим четырём экипажам звание «Герой России». Посмертно».