Текст книги "Буря на Волге"

Автор книги: Алексей Салмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

– Где там поправиться, еле душа в теле, – отшутился Пекин. – Скоро поправимся, теперь с армией покончил, дома жить буду.

– Ну вот и слава богу, что вернулись, – проговорила она, принимаясь за уборку комнаты. А сама подумала: «Видно, крепко вас поперли красные, домой скрываться прибежали...»

– Ну, как живешь, Танюша. Замуж так и не вышла?

– Не повезло мне, Анатолий Иваныч, жениха убили, – вздохнула Таня.

– Ничего, Танюша, не огорчайся, скоро с краснопузыми покончим, женихов придет целый вагон, любого выбирай, – отшутился Пекин.

«Многие придут, да мой-то не вернется», – подумала Таня, выходя из комнаты.

– Как думаешь, папенька, она не подведет? – спросил сын, когда Татьяна вышла из комнаты.

– Думаю, что нет. Она девка хорошая, услужливая.

Но «услужливая» Таня остановилась за дверью и решила узнать, о чем будут говорить.

– Ну-с, так, продолжим наш разговор, – сказал Анатолий. – Как я уже сказал, город пуст, начальство новое, многие пробрались из наших, а для нас это в самый раз... Тут можно все перевернуть вверх дном... А когда город в свои руки возьмем, тогда и Александра Васильевича попросим пожаловать, установить свои законы... Когда он провожал нас сюда, то говорил: «Как только проберетесь в город, не теряя ни одной минуты, приступайте к делу. Вам родина доверила самую почетную задачу. Поднимайте весь наш народ на спасение дорогой нам отчизны».

– Кто этот Александр Васильевич? – спросил Пекин-старший.

– A ты еще не знаешь? Это ж наш главнокомандующий – адмирал Колчак. Когда разгромим всех большевиков, Александр Васильевич будет царем всей России. Большевики даже сами теперь поют песню, сложенную каким-то ихним сочинителем. Постой-ка, как она начинается? Да вот, вспомнил:

Мы, божьей милостью Колчак,

Воссесть на царский трон желаем! —

продекламировал, улыбаясь, Анатолий.

 – Вот как! – заметил Иван Пекин.

– А знаешь, папашка, что мне Александр Васильевич сказал, когда сюда провожал: «Как, – говорит, – возьмете город, обязательно тебя губернатором поставлю». Вот тут как, папашка! Ты будешь на тройке разъезжать по своему городу.

– Там видно будет. Надо город-то поскорее взять, – не очень весело заметил Пекин-старший.

«Вон он, оказывается, зачем вернулся... А тоже притворяется, что покончил с армией. Кому бы об этом рассказать?» – думала Татьяна, подслушав разговор.

– Значит ты, сынок, с будущим нашим царем в большой дружбе. Это очень похвально, – сказал отец.

– Еще бы! Всегда выпивали вместе, за одним столом. Я у него на хорошем счету, меня он ценит. Я, брат, знаю службу и головы красным умею срубать хорошо. Как мазну, так и катится.

– Так-так, сынок, – сказал, потирая руки, Пекин-старший. – А пришел ты как раз вовремя и к делу. Мы здесь уже кое-что подготовили: золота немного собрали, оружие кое-какое достали, а вот командира хорошего пока не нашли.

– Сумеем, папашка! Все обмозгуем и покомандуем! Только бы мои друзья вернулись. Мы впятером шли и все поодиночке. Так безопаснее. А то везде торчат эти чертовы заставы, патрули. Но все же, я думаю, и они проскочат, тоже ребята не промах. Было бы не обидно, хотя бы люди стояли в этих проклятых заставах, а то одни мальчишки. Ты понимаешь, – мальчишки.

– Наверное, эта самая, все комсомолия, – крепким словом выругался отец.

– Она самая. Так бы вот и прихлопнул на месте, а нельзя, себя выдашь. Ну и молчишь, подчиняешься всякой швали.

– Да, сынок, приходится унижаться перед всякой дрянью. И не только за то надо биться, чтоб стать губернатором, а и за то, чтоб отвоевать свои старые права да и все дома, и капиталы, – заключил Иван Пекин.

– Не тужи, папашка, все отберем! Ну, такая громадная сила идет. Да мы все сметем на своем пути. Кроме того, Александру Васильевичу будут служить девятнадцать архиереев и пятьдесят архимандритов, за особую мзду... Это тоже что-нибудь да значит... Вот чего, папаша, поскольку временем мы ограничены – нам медлить ни минуты нельзя, сразу нужно браться за дела. Кто от вашей организации главный – пусть соберет всех где-нибудь в укромном уголке ближе к вечеру, и все там обсудим, как начать нам действовать. А к тому времени, может быть, и другие офицеры прибудут.

– Главным-то, сынок, признали меня, так что, видно, мне придется всех оповещать да собирать.

– Ну вот и хорошо. А я пока прилягу, отдохну. Три ночи не спал, с ног валюсь.

Сын остался отдыхать, а отец отправился к Чекмареву, своему помощнику.

– Вам кого? – спросила вышедшая на звонок прислуга, открыв дверь на цепочку.

– Иван Иваныч дома? – осведомился Пекин, заглядывая в щель.

– Простите, Иван Васильевич, я вас не узнала, наверно, разбогатеете, – проговорила женщина, откидывая цепочку и пропуская Пекина.

– Мы еще не были бедными, – проворчал Пекин, поднимаясь по лестнице на второй этаж. – Он у себя?

– В столовой, второе докушивает, – ответила женщина, запирая дверь на ключ.

– А, Иван Васильевич! Дорогой ты мой! – воскликнул Чекмарев, выскакивая из-за стола. – Покорно прошу садиться. С чем изволили пожаловать?

– Весточку важную принес, Иван Иванович! Сын старший вернулся от Колчака.

– Как, сын вернулся? Совсем, что ли? – беспокойно взглянул Чекмарев.

– Пришел по заданию, от нашего уважаемого Александра Васильевича, от нашего будущего царя, – улыбнулся Пекин.

– Убей бог, не слыхал о таком царе, – угрюмо посмотрел Чекмарев.

– От самого его превосходительства адмирала Колчака, – пояснил Пекин.

– Какой же он царь? – усомнился Чекмарев.

– Будет царем, верно говорю.

– Значит, к этому дело двигается? – с надеждой спросил Чекмарев.

– Дела, брат, на мази. Скоро их превосходительство сюда изволят пожаловать! – с восторгом произнес Пекин. – А пока они там в дороге, нам нужно самим кое-что в городе подготовить... Чтоб было куда принять нашего дорогого правителя. Я думаю, Иван Иваныч, неплохо бы нам сегодня вечерком собраться, да и остальных всех собрать, кто идет с нами. Подыскать бы такое местечко, чтоб спокойнее обо всем поговорить.

– Найдем, Иван Васильич, найдем. Я думаю, лучше всего у Данилы Дормидонтовича Гусева. Дом у него обширный, укрыться есть где, а может быть, и сыновья его тоже вернулись от Колчака. Вместе бы с ними все обсудили.

– Мой Анатолий говорит, что их вышло пятеро, а всем удалось пробраться или нет, пока неизвестно. Так, значит, Иван Иванович, соберешь всех к Гусеву, а вечерком и мы с Анатолием приедем.

Вечером, крадучись, один за другим пробирались к дому Гусева. На столе, по-праздничному накрытом белоснежной скатертью, были выставлены закуска и выпивка, Явился и сын Пекина, колчаковский капитан.

– Мир вашей компании, господа! – поклонился он собравшимся и сел поодаль от стола.

– Анатолий Иванович, что же вы, братец мой?1 Давайте ближе к столу, выпьем по маленькой! – крикнул хозяин. – Приходили ко мне, шарили, да шиш нашли, С чем пришли – с тем и ушли. Чай, мы не дураки! Нате-ка вот, берите. Нет, брат, вокруг нас еще походишь, почешешься, – распространялся перед компанией Гусев. – Кому надо, тому мы не пожалеем, сами отдадим. Прошлый год пришли белые, сам пятьдесят тысяч золотом отдал.

– Господа! – начал Пекин-младший. – Город находится на военном положении – после десяти часов всякое движение прекращается, улицы патрулируются, До этого времени нам нужно все решить и разойтись. Давайте поскорее обсудим наши предстоящие дела... Отправляя нас сюда, Александр Васильевич сказал: «Во что бы то ни стало, а Казань вы должны взять в свои руки, то есть сбросить Советскую власть до прихода в город моего войска».

– Постой-ка, Анатолий Иванович, – прервал его Романов. – Ты все-таки пояснил бы, как это сделать?

– Тише, – махнул рукой Селиванов. – Продолжайте, Анатолий Иванович.

– Вот для этого-то я и прибыл сюда. Вы, наверное, знаете, что город пуст, красных войск в нем нет. Те части, какие раньше были сформированы и охраняли город, все высланы па фронт. А теперь, как нам известно, в городе начинают формировать новые части гарнизона. А из кого они формируются? – вопросительным взглядом обвел он присутствующих и, улыбаясь, продолжал: – Из мобилизованных деревенских мальчишек, вот из кого. Для успеха нашего дела нужно немногое. Скажу проще: этим деревенским баранам надо подменить командиров, а когда встанут во главе наши люди, – а они уже есть в некоторых частях, – то план нужно разработать так, чтобы все шансы были на нашей стороне. Подступать к этому делу надо умно, не кричать: «долой Советскую власть», а наоборот: мы, мол, за Советскую власть, но без коммунистов. Надо сделать так, чтобы части передрались между собой.

– Как же думаете это сделать? – спросили собравшиеся.

– Очень просто, – продолжал Пекин. – Русских натравим на татар, что, мол, татары хотят забрать Казань в свои руки. А татар натравить на русских и евреев. Когда же по городу пойдет резня и свалка, мы тут как тут. Тогда бери голой рукой, и Советская власть свергнута. Понятно?

– Так-то оно так, Анатолий Иванович, – возразил Селиванов, – да к татарам-то подойти как? Что ни говори, а им нужно втолковать на родном языке. Иначе не поймут они и на это дело не пойдут.

– Совершенно верно заметили, Петр Дормидонтович. Нам соваться в это дело нельзя. Нужно подготовить ихних же людей, которые имеют вес в городе – купцов, мулл и всех тех, кому не нужна и не мила Советская власть. А уж они-то сумеют подготовить своих людей. И с таким лозунгом определенно власть в городе будет наша, – закончил Пекин-младший.

– А ведь верно! – поразмыслив, сказал купец Романов.

– По-моему, тоже только так можно избавиться от большевиков, – утвердительно сказал Чекмарев.

– Тогда вот что, Алексей Поликарпович, – обратился к Романову Пекин-старший. – Вы близкие друзья с купцом Апанаевым, вам и карты в руки... Он имеет громадные капиталы и самый ярый противник Советской власти. А он-то уж найдет все ходы и выходы... – закончил Пекин-старший.

– А теперь, господа, за наши будущие успехи! – крикнул повеселевшим голосом Гусев, наливая в стаканы водку.

Выпили на прощание и разошлись по своим домам.

Вернувшийся со сборища, от Гусева, капитан Пекин был крепко навеселе и прошел прямо в кухню, где помещалась прислуга Татьяна.

– Добрый вечер, Танюша! – сказал он, часто мигая и присаживаясь на табурет. – Ну, как поживаем? Давеча не удалось мне с тобой поговорить, торопился с приездом-то родных навестить. Ты жаловалась, что твоего жениха убили. Эх, Таня, Таня, зачем ты жениха выбрала из красных? Неужели' тебе не нашелся бы парень в нашей армии? Да и у нас там тысячи женихов!

– Из ваших-то меня не возьмут. Там все богатые, а я бедная, – горестно вздохнула Татьяна.

– Ну, ты это напрасно, такую красавицу каждый возьмет, – улыбаясь, сказал Пекин.

– Вы все смеетесь, – покраснев, проговорила Таня.

– Что ты, что ты! Я серьезно говорю. Я бы сам и то с большим удовольствием, – проговорил заплетающимся языком капитан, пытаясь обнять за талию девушку.

Она быстро вывернулась из его объятий и выскочила из кухни. Анатолий долго ждал ее, но Таня так и не вернулась. Он вынул из бокового кармана газету «Знамя революции», посмотрел на нее мельком, скомкал, разорвал на куски и бросил на пол, едко выругавшись, и, пошатываясь, отправился в свою спальню.

Плохо спалось в эту ночь вернувшейся Татьяне: сын Пекина три раза стучался в дверь кухни, просил впустить его. Но Таня так и не открыла дверь. Последний раз он пригрозил ей, что завтра же вышвырнет ее на улицу.

– Анатолий Иванович, я бедная девушка, чего вы хотите от меня? Вы можете себе найти богатую, красивую, а меня оставьте, пожалуйста, в покое, – сквозь слезы говорила за дверью Таня.

– У-у, красная зараза! – прошипел в замочную скважину колчаковский капитан.

Утром Анатолий сказал отцу, что их прислуга якшается с красноармейцами и может выдать их заговор, Таню в этот же день прогнали.

Вернувшись к тетке, она разрыдалась, жалуясь на свою беспомощность и одиночество. Тетка Аксинья, видимо, плохо поняла, о чем плачет Таня, и подступила с вопросом:

– Ты это о чем, голубушка, распустила такие реки слез? Уж не об Ванюшке ли так убиваешься? Дурочка ты моя, успокойся, он, слава богу, жив.

– Как жив? – встрепенулась Таня. – А в газете было объявлено, что погиб.

– А ты слушай больше, как они врут, – сказала укоризненно тетка. – Вчера заходил Павлушка Лапенок, говорил, что Ивана положили в госпиталь.

– А в какой госпиталь, не сказал? – вдруг просияв, спросила Таня.

– Сказывал, да я забыла. Там где-то на Черноозерской.

– Вот ты какая беспамятная, – ворчала Таня, вытирая слезы.

Не сказав больше ни слова, Татьяна побежала искать госпиталь. Когда она была почти у цели, ей встретилась Надя Белицина. Будучи прислугой у Пекиных, Таня частенько приходила к Белициным, и теперь Надя, узнав ее, приветливо поздоровалась и спросила:

– Ты чего, Танюша, сюда?

– Надежда Михайловна, милая, скажи, пожалуйста, здесь лежит Иван Краснов?

– Здесь, – сказал а, улыбаясь, Надя.

– А пройти к нему можно?

– Сегодня нс пропустят. А чего ты такая взволнованная? – участливо спросила Надя.

Таня сквозь слезы рассказала Наде, как с ней поступили хозяева и за что прогнали с работы, а также передала подслушанные разговоры.

– Вот чего, Танюша, я напишу тебе записочку, побежишь в комендатуру, – знаешь, в большом доме на Воскресенской улице, – вызовешь там Чилима, Василия Чилима. Передашь ему эту записочку и все расскажешь. Это дело серьезное, надо торопиться. А завтра приходи, я тебя проведу к Краснову.

Чилим, получив записку и сведения о готовящемся заговоре тут же поставил в известность коменданта, но не удивил Зайдлера своим сообщением.

– Я уже об этом знаю, что в городе готовится катавасия, но где и как, вот это пока неизвестно. Только никому ни звука, Мы тоже должны быть ко всему готовы.

На этом разговор и окончился. Патрули в городе были усилены, но посланные ночью арестовать обоих Пекиных опоздали: они уже скрылись из своего дома.

Вечером того же дня к воротам комендатуры подкатил грузовик. Во двор вошли губернский комиссар Беляев, начальник Укрепленного района Авров, его заместитель Дернов и представитель губчека.

– Ты здесь, Василий? – сказал Дернов, дружески пожимая руку Чилиму.

– Как видите, – весело отозвался Чилим.

Все были озабочены чем-то очень важным. Они поставили в воротах комендатуры своего часового. На грузовике стоял пулемет с дежурившими пулеметчиками. Без дальнейших разговоров приступили к проверке людей и документов. С Чилима и началось.

– Ваши документы, товарищ командир. – потребовал представитель губчека.

Чилим подал удостоверение, выданное комендантским управлением.

– Так, хорошо, – сказал чекист, возвращая документ Чилиму.

Дернов что-то шептал на ухо Аврову, указывая глазами на Чилима. Комиссия вошла в помещение, а Чилим остался в недоумении.

«Значит, и в нашей команде неблагополучно, уж не я ли принял в свой взвод какого беляка? – подумал Чилим. – Нет, этого не может быть, я всех проверял честно».

Глава двадцать седьмая

Июньское ясное утро. На небе белые редкие обрывки облаков, тихо уплывающих к востоку. Светло-голубое небо на западе предвещает жаркий душный день. На мостовой – утренние прохладные тени. Перед окнами комендатуры чуть трепещут мелкой листвой и желтыми язычками цветы липы. Ветки задевают за створки раскрытого окна и наполняют медовым запахом кабинет коменданта города. Но ему, видимо, и в голову не приходит подойти к окну и подышать этим пьянящим ароматом. Он сидит за столом. Пересмотрел уже все входящие и исходящие бумаги, а теперь, наморщив лоб, задумался над чем-то. Он смотрит на стену: на обоях пляшет яркое пятно от проскользнувшего сквозь липовые ветки солнечного луча. Командир поднялся со стула, быстрыми шагами прошелся по кабинету, глядя на скрипящие под ногами дощечки отклеившегося паркета. И все думает, думает без конца. Выскочил в дежурку, так же молча прошелся, взглянул на адъютанта, что-то записывающего в журнал. Наконец присел к дежурному столу, спросил:

– Товарищ Мульков, есть какие-нибудь сведения от ночных патрулей и районных комендантов?

– Как патрули, так и районные коменданты сообщили, что в городе спокойно, никаких движений нет, – ответил адъютант и снова начал записывать.

– Всегда перед бурей бывает тихая погода, – проворчал Зайдлер и направился было в свой кабинет, но, услышав у ворот шум и крепкую ругань, остановился.

– Стой! Куда прешь! – крикнул часовой у ворот, вскидывая винтовку на легкового извозчика, въезжавшего на взмыленной лошади.

Но, увидя избитого седока, взял винтовку к ноге. Седок, покачиваясь, слез с пролетки и слабым голосом сказал:

– К коменданту, скорее к коменданту!

Выскочившие на крики бойцы помогли ему подняться на второй этаж к дежурному адъютанту. Поднявшись в дежурку, он упал на пол и прерывающимся голосом стал докладывать:

– Я командир роты мусульманского батальона. Батальон восстал против Советской власти, всех командиров убивают.

Раненый потерял сознание.

Зайдлер, не теряя не минуты, выскочил во двор с маузером у пояса и громко крикнул:

– В ружье! По машинам!

Сам он вскочил на подведенного ординарцем коня и снова крикнул:

– За мной!

Один за другим тронулись со двора четыре грузовика, в которых сидели молодые бойцы.

– В чем дело? Куда мы едем? – спрашивали друг друга красноармейцы, заряжая винтовки.

– На маевку, – сострил один из бойцов.

Примчались на указанное командиром роты место мятежа, но казармы уже были пустые. А мятежники прибежали в Суконную слободу и там громили военный комиссариат. Они выпускали всех дезертиров, создавали из них команды, вооружали винтовками из разграбленного склада, назначали своих командиров. Вторая группа мятежников пробрались в Плетеневскую тюрьму. Ей удалось выпустить всех преступников, но выпущенные из тюрьмы не особенно охотно шли за мятежниками, а старались поскорее скрыться в проходные дворы и улизнуть. Все же мятежникам силой оружия удалось собрать толпу в восемь тысяч человек разного сброда. Их-то и вели под лозунгом: «Мы за Советскую власть, но без коммунистов!». Толпа шла громить и грабить советские учреждения. Служащих тут же на месте убивали, а документы рвали и жгли.

В управлении коменданта города остались дежурить адъютант Мульков, помощник коменданта Сохранский, караул из шестнадцати бойцов и сформированная команда связи – двадцать два бойца.

Задребезжал телефонный звонок.

– Мульков! – быстро подняв трубку, ответил адъютант. – Что, как ты сказал? Говоришь, видимо-невидимо... Хорошо. Встретим!

– Чилим! – крикнул адъютант. – У тебя сколько штыков?

– Ни единого, мы карабины получили.

– А сколько бойцов?

– Двадцать два и я.

– В ружье! Занять оборону!

– Есть занять оборону! – крикнул Чилим, выскакивая из дежурки.

Красноармейцы выкатывали бочки с цементом на улицу, таскали порожние ящики, старые диваны, сломанные телеги со двора. Все это громоздили одно на другое, строили баррикаду.

В это время в комендатуру вбежал адъютант Гельфман с наганом в руке. Бледный, как полотно, он матерился вовсю.

– Мульков! Какого черта вы спите! Не видите, что творится на улице? Меня чуть не убили! Вот тут за углом, в Молочном переулке троих застрелили, все па-троны истратили, за мной пятеро громил гналось.

Снова задребезжал телефонный звонок.

– Подожди, – махнул рукой Мульков, снимая трубку.

– Принимайте гостей! Комендатуру ищут! – кричал в трубку дневальный кавалерийского взвода, который находился в здании напротив университета.

Толпа заняла всю Университетскую, головой вышла на Воскресенскую, а хвост еще загибался на Мало-Проломную.

Караул комендатуры и команда Чилима уже были наготове. Между двух цементных бочек был установлен пулемет кольт. Бойцы залегли за баррикадой. Ильяс лежал за бочками у пулемета, ожидая команду. Толпа запрудила всю Воскресенскую. На тротуаре подвыпившие громилы пинали убитого старика-еврея и во всю глотку горланили:

– Ага, тварь! Дождался! Всех вас сегодня перешлепаем!

На тротуаре у ворот университета, со стороны Воскресенской, лежала убитая женщина, длинные черные волосы закрывали ей лицо.

Громилы с криками и площадными ругательствами двигались дальше, ища новых жертв, намереваясь захватить комендатуру и кремль. Подпустив их поближе, комендантская команда открыла огонь из своего оружия. Пулемет Ильяса застучал, чеканно отсчитывая удары. Затрещали с обеих сторон винтовочные выстрелы, посыпались осколки, засвистели пули по мостовой. Смять и растоптать эту маленькую горсточку защитников громилам нс удалось. Они попятились, шарахнулись в стороны, во дворы, в соседние переулки, в поперечные улицы. Улица почти опустела, но стрельба не прекращалась, стреляли из-за углов и столбов. С Петропавловской бежал милиционер. Он махнул руками и кричал:

– Что вы делаете?! Вас окружают!

И действительно, мятежники, пробежав Мало-Проломную, уже поднимались по Петропавловке к Пассажу, заходя в тыл Чилимовой команде. Чилим с Ильясом перебежали к углу и начали поливать из кольта вниз по Петропавловке. Мятежники снова кинулись врассыпную и сгрудились уже на Большой Проломной; через толчок и Гостиннодворскую они бежали к кремлю, но там наткнулись на огонь трех пулеметов. Стреляли курсанты Татаро-Башкирской школы. Мятежники снова откатились на Большую Проломную и уже сгруппировались на Рыбнорядской площади, за рыбными лавками и ларьками.

Чилим оставил половину команды охранять комендатуру, а с остальными отправился по Воскресенской к университету. Здесь в подъезде уже толпились какие-то люди, видимо, университетские служащие. Из подъезда выскочила старушка, преграждая путь шедшему впереди Чилиму.

– Куда вы, батюшка? Вас там убьют! – раскинув руки, заголосила она.

– Ничего, бабушка, ничего, мы и сами умеем стрелять, – сказал Чилим. – Ты вот чего, бабуся, принеси-ка поскорее кусок красной тряпки.

– Сичас, батюшка! – крикнула старуха, скрываясь в подъезде. Она вытащила какой-то транспарант и передала Чилиму. Тот разорвал полотно на ленты и раздал бойцам, чтобы привязали на винтовки.

– Это зачем? – спросили бойцы.

– А затем, чтоб не побили свои, – ответил Чилим, Команда двинулась дальше. На спуске с Университетской лежали убитые и раненые. На Мало-Проломной снова завязалась перестрелка. Команда Чилима залегла и открыла ответный огонь. Мятежники не выдержали, отступили, частью на Горшечную, частью на Георгиевскую. Команда заняла рыбные ларьки. В это время подбежал к Чилиму старик-еврей.

– Товарищи, товарищи, – тихо заговорил он с Чилимом, озираясь по сторонам. – Осторожнее, тут за углом, на постоялом их полный двор.

Чилим, перехватив в левую руку наган, выхватил из-за пояса гранату и крикнул:

– За мной, ребята! Подготовить гранаты!

Он был страшен в своем гневе. Казалось, что один бросится на целую роту. Подбежав первым к раскрытым воротам с поднятой в руке гранатой, он закричал на всю улицу:

– Бросай оружие! Выходи!

Повалились винтовки. Мятежники, подняв руки, выходили на улицу. Ильяс с двумя бойцами складывал в кучу оружие, а Маркелыч с остальными строил в колонну обезоруженных. В это время подошли два грузовика. На одном из них с пулеметом и бойцами были начальник Укрепленного района Авров и его помощник Дернов, а на втором прикатили бойцы комендантской команды.

– Что вы тут делаете? – выскакивая из кабины с маузером в руке, спросил Дернов.

– Порядок наводим! Поглядите, сколько винтовок набрали, а вот это их хозяева, – ткнув гранатой в сторону колонны Чилим.

Винтовки начали грузить на машину. Ильяс, ругаясь по-русски и по-татарски, загонял в колонну пытавшихся удрать. Тут снова подбежал к Чилиму тот же старик, который указал постоялый двор,

– Товарищи, товарищи, – торопливо заговорил он.

– Что еще? – прервал его Чилим.

– Они меня чуть не убили, в дверь стреляли. Я через чердак по крышам убежал, я заведующий кассой, они там у денежного ящика своего часового поставили,

– Где, в котором доме?

– Вот, напротив, – махнул рукой он через площадь. – На третьем этаже.

– Ильяс! Маркелыч! Пошли! Пошли! – крикнул Чилим. – Ничего, не волнуйся, веди нас туда.

Тощий длинный старик, согнувшись, бежал впереди Чилима. Поднялись на третий этаж. Чилим заглянул в щель приоткрытой двери, держа наготове наган. Часовой его не заметил, он был занят важным делом: поставив к стене винтовку, старался штыком взломать несгораемый шкаф.

– Стой! – крикнул Чилим, подскакивая к часовому.

Тот попытался схватить винтовку, но она была уже в руке у Маркелыча.

– Марш отсюда! – крикнул Чилим и поддел коленом под зад часового.

Часовой растянулся на полу и закричал:

– Товарищи! Я ж не виноват! Меня поставили!

– Встать! – скомандовал Чилим.

Часового спустили на улицу и тут же сдали проходившему мимо конвою. Собрались было уходить, но снова нагнал тот же старик.

– Товарищи! Зайдите вот сюда, – показал он на дверь в нижнем этаже.

– Что еще там?

– Наверное, с утра бегаете, кушать хотите.

– Вот это ты верно сказал, – улыбнулся Чилим. – Действительно, с утра мы не ели, пора бы и перекусить чего-нибудь.

– Садитесь вот сюда в уголок, – сказал старик.

Тут же им подали чай и пирожки.

– Вот это ловко! – крикнули красноармейцы, набрасываясь на еду.

Солнце уже закатилось, по небу поплыли розовые облака, стрельба кругом стихла. Чилим с остатками команды возвратился в комендатуру. По городу направились усиленные патрули и конные разъезды.

На улицах еще валялись убитые. К госпиталю, где работала Надя, то и дело подъезжали ломовые и легковые извозчики – подвозили раненых. Надя часто выскакивала в приемную, вглядывалась в каждого. Сердце у нее отчаянно колотилось. Она все время думала: «Вот следующим привезут его... А может быть, он уже валяется на мостовой». Всю ночь она провела в госпитале. Тревожные мысли не покидали Надю.

Утром в комендатуру явилась женщина в зеленой юбке и такой же гимнастерке с красным крестом на рукаве. Из-под белой косынки выбивались черные густые локоны.

– Товарищ Чилим, вас! – крикнул от двери часовой.

– Жив! – воскликнула Надя, бросаясь Чилиму на шею. – Вася, милый, сколько я всего передумала за эту ночь... Береги себя, милый, и помни, что у тебя есть я и Сережка.

– Все время помню, – склонясь к Наде, ответил Чилим, и губы его задрожали.

– Ты проводил бы меня, я на полчасика отпросилась, – сказала Надя.

– А Сережка с кем у тебя? – спросил Чилим, выходя на улицу.

– Да все там же, у Марии Ивановны.

– А не лучше ли нам отправить его в деревню, опять к моей матери?

– Знаешь, Вася, что я надумала: давай лучше мать возьмем сюда. Пусть живет у меня. Война скоро кончится, ты тоже ведь в деревню не поедешь. Устроишься здесь где-нибудь работать, и будем жить всей семьей вместе. Хорошо?

– Ладно.

За разговорами и не заметили, как подошли к госпиталю. Надя поцеловала Чилима, легко вскочила на ступеньки крыльца и скрылась за дверью. Чилим постоял у крыльца, закурил.

«А ведь она, пожалуй, права. Действительно, мать надо перетащить сюда. Чего ей там скитаться в одиночестве?» – думал Чилим, возвращаясь в комендатуру.

Через два дня после этих событий газета «Знамя революции» за № 142 от 28 июня 1919 г. писала в своей статье «Кому нужна вражда наций»:

«25 июня 1919 года в Казани была попытка со стороны буржуазной сволочи воспользоваться темнотой мусульман, натравить их на русских и евреев, а потом, добившись поножовщины, свергнуть Советскую власть...»

Глава двадцать восьмая

Спустя месяц после описанных событий в комендатуру к дежурному адъютанту явились два человека, один в форме красноармейца, другой – матроса.

– Василий Чилим здесь находится? – спросил матрос.

– Скоро он будет, – ответил адъютант.

– А подождать здесь можно? – спросил красноармеец.

– Присаживайтесь, пожалуйста.

В это время в коридоре прогромыхали сапоги, и в двери появился Чилим.

– Ба! Друзья! Прибыли! – радостно воскликнул он, обнимая поочередно обоих.

– Ты что же это, друг любезный, как вылечился, так и нас позабыл, здесь пристроился, – упрекнул его Бабкин.

– Вина не моя, товарищи. Военкомат послал сюда. Ильяс тоже у нас в команде. А вы чего здесь околачиваетесь, разве вернулись с Камы?

– Приехали на тебя поглядеть, – улыбнулся Бабкин. – Колчака с Камы прогнали. Судно наше беляки расколотили, теперь привели на ремонт в Паратский затон. Узнали, что ты жив и здоров, служишь здесь, вот и приехали тебя навестить. А Ильяска где? Можно его повидать?

– Он в моей команде, – ответил Чилим.

– А где твоя команда? Я добегу.

– Напротив, в доме Унженина.

Бабкин ушел, а Ланцов остался с Чилимом.

– Знаешь чего, Вася, – подмигнул Ланцов. – Неплохо бы чего-нибудь найти, со свиданьем-то прихлебнуть?

– Это мы сейчас устроим. Ты подожди, я добегу к коменданту, отпрошусь.

– Товарищ комендант, разрешите отлучиться до завтрашнего дня, – обратился Чилим к Зайдлеру.

– А в команде у тебя все в порядке?

– Все нормально. Друзья из красной флотилии с Камы приехали.

– Оставьте адъютанту адрес и можете идти.

– Есть, – откозырял Чилим и вышел из кабинета.

Он вырвал листок из записной книжки, нацарапал карандашом адрес, где жила Надя, положил на стол адъютанту и сказал:

– В случае чего, я буду по этому адресу.

– Хорошо, – кивнул адъютант, подсовывая под стекло бумажку.

Чилим поднял телефонную трубку.

– Соедините штаб Укрепленного района! – попросил он телефонистку. – Тихон Кузьмич! Это говорит Чилим. Ко мне пришли два интересных человека. Разрешите к вам зайти?

– Заходи, – ответил Дернов.

Когда Бабкин с Ильясом вернулись в комендатуру, Чилим, подавая Ильясу записку с адресом, шепнул ему на ухо:

– Приходи на квартиру ко мне. Знаешь куда?

Ильяс утвердительно кивнул головой.

– А теперь иди к шоферу Залиту, скажи, что я просил, пусть нальет чистенького. Только без этой гадости, без эфира, Принесешь туда, надо обмыть свидание с друзьями.

– Хорошо, принесу, – ответил Ильяс, отправляясь в гараж.

Входя в канцелярию Укрепленного района, Чилим откозырял:

– Здравствуйте, товарищ командир!

Дернов встал, протягивая руку Чилиму, и взглянул на входивших за ним Бабкина и Ланцова.

– Батюшки! Кого я вижу! – радостно крикнул Дернов, обнимая Бабкина и подавая руку Ланцову.

– Это мой бывший командир, капитан парохода красной флотилии, – сказал Чилим, кивнув на Ланцова.

– Тихон Кузьмич, как хотите, мы за вами пришли. Пойдемте ко мне на квартиру. Адрес свой адъютанту оставил, в случае чего нас вызовут. Давайте собирайтесь, у нас просто, посидим, поговорим, чайку попьем.

Дернов согласился. Вчетвером они пришли на квартиру к Наде. Представляя гостям Надю, Чилим сказал:

– Познакомьтесь, моя невеста.

– Тихон Кузьмич, – пожимая Наде руку, проговорил Дернов

Назвали себя и остальные.

Вскоре пришел Ильяс. Развертывая газетную бумагу, он сказал: