Текст книги "Буря на Волге"

Автор книги: Алексей Салмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

– Рыбачить мы с ним собрались, вышли, а лодки-то нет.

– Я знаю, где она, только взять-то, пожалуй, оттуда будет трудненько.

– Где она?

– Вон видите на островке из-за кустов корма торчит? Это она и есть, – показал в маленькое оконце бакенщик.

– А она это?

– Она самая, васькина, я ее знаю.

– Ну что ж, хорошо. Перевези нас туда, за труды мы тебе заплатим немножко. Или дай нам лодку, мы сами съездим, ее приведем.

– Сам не повезу и лодки не дам, – отрезал бакенщик.

– Почему так? – спросил Ильяс.

– Потому что там белые.

– Чего ты чудишь, дядя? Как они попали туда? Белые там, в горах остановились, – сказал Бабкин.

– Вот так и попали, – сердито произнес бакенщик. – Я-то, уж, наверное, знаю лучше вас. Всю ночь не спал, все за ними наблюдал. Ночью три раза к островку пароход подходил, и все чего-то выгружали на островок. А когда подъехал гасить белый бакен, который на самом водорезе островка стоит, да так и ахнул: батюшки мои, сколько там всего наворочено!.. На самом крутояре стоит пулемет, и солдат около его, а дальше, в сокорнике, торчат стволы пушек, да такие толстенные, жерло-то вот моей шапкой не заткнешь, а позади пушек целый штабель каких-то ящиков лежит.

– Наверное, с консервами, которые из пушек пускают, – сказал Бабкин, – Значит, здорово укрепились.

– Крепко засели. Теперь никакой пароход мимо островка не пройдет, расстреляют.

– Все это, дядя, так, да вот лодку-то как нам достать – вот чего нам скажи.

– И советовать ничего не буду. Тут все связано с риском для жизни... Подъедешь к лодке, а он пришьет тебя из пулемета. Вот что тут может получиться.

– Да, отчасти ты, отец, прав. Если рисковать, так для какого-то большого дела, а из-за лодки подставлять лоб под пулю – приятного мало, – в задумчивости произнес Бабкин.

– А если приехать к ним и говорить, что лодка наша, для рыбалки нада? – сказал Ильяс.

– Эх, молодой человек, – возразил бакенщик. – И все-то у них чужое – пароходы-то тоже чужие, а они их считают своими. А ты вот поди и попробуй им доказать. Да они с тобой и разговаривать не станут. Вот поэтому-то я и не советую. Подождите немножко, може, скоро красные придут.

Выйдя из землянки, Ильяс с Бабкиным еще раз посмотрели на торчавшую из кустов корму лодки и тихо побрели берегом в деревню.

А Чилим тем временем зашел к Трофиму.

– Ты чего, Вася, такой невеселый? – участливо спросил Трофим.

– Да веселиться-то не с чего. Рыбачить было собрался, и лодку-то кто-то украл.

– Что ты говоришь? Когда украли?

– Прошлой ночью.

– Под шумок, значит, сперли.

– Видимо, кому-то понадобилась.

– Новым хозяевам, наверное, нужна стала. Вот сейчас только с Расщепиным чуть было не подрался, пришел и орет: «Невод мой, лодки мои, все хозяйство мое». Да еще лезет драться. Видал, как с приходом белых все богатеи нос вздернули. Власть им все равно не удержать, одно жаль – много они нашего брата положат. На пароход-то много ведут, а оттуда еще никто не вернулся. Все время на пароходе идет стрельба – здесь слышно.

– А я хотел туда, вниз пройти.

– Далеко ли?

– До Старой деревни, думал посмотреть.

– Нет, не ходи. Черт с ней, с лодкой. Живыми останемся, двадцать лодок найдем. И не думай туда идти. Там тебя, как куренка, подстрелят. Вся эта сволота – пьяная, одурелая от рабочей крови. Да они с тобой и разговаривать не будут, а сразу на мушку и долой за борт. Я-то уж знаю, чем там пахнет. Еще утром, только приехала бригада с ночной тяги, развесили невод, все отдыхать пошли, а я остался невод чинить. Вдруг подбегает ихний офицеришка, сам еле на ногах держится, вытащил из кармана бомбу, сует мне под нос и кричит: «Рыбак, давай лодку!» «Возьми, – говорю, – лодки-то порожние». А что скажешь? Прихлопнет тебя и все. Какой с них спрос? Он бежит, торопится. Отчалил лодку, отъехал саженей тридцать от берега. Я все гляжу, что будет дальше. Встал он на самую корму, вдруг поднялся столб воды, а от кормы лодки полетели вверх щепы, и офицера точно ветром сдуло. Вот, думаю, ловко: наглушил рыбы и сам оглох... Я скорее в другую лодку, гнать туда, а офицера так и нет, только лодка плавает с разваленной кормой. Скорее привязал ее веревкой да к берегу. Видишь, как корму-то разнесло, – показал Трофим и продолжал: – Чуешь, какие вояки пришли... Да разве им удержать власть? Я руку даю на отсечение, если через неделю снова их не прогонят красные.

– Видимо, придется ко дворам шагать, – сказал Чилим.

– Да, да, валяй подобру-поздорову. Черт с ней, с лодкой. Зря-то нечего лезть к ним под пулю.

Друзья встретили вернувшегося Чилима вопросом:

– Ну как, нашел лодку?

– Найдешь черта с два, – с обидой в голосе проворчал Чилим.

– А мы вот нашли! – торжественно заявил Бабкин,

– Наверное, так нашли, что и сами чуть ушли, – улыбнулся Чилим.

– Нет, в самом деле нашли, – утвердительно сказал Бабкин.

– А почему же на место не пригнали? – спросил Чилим.

– Батарейцев побоялись.

– Каких батарейцев?

– Конечно, белых. Лодка твоя на островке, около батареи. Они ее взяли для связи с берегом.

– Откуда вы узнали?

– Вот чудак! Иди к бакенщику, он тебе все расскажет. Найти-то мы ее нашли, да вот как взять ее с остров-ка, вот чего ты скажи? – спросил Бабкин.

– Что-нибудь придумаем, если вправду она там, ответил Чилим.

– Бакенщик, наверный, врать не будет, – сказал Ильяс.

– Сегодня же ночью пойду и угоню. Вот увидите, – решительно заявил Чилим. – Ночи теперь самые темные. Да в такую ночь можно из-под самого носа утащить и не увидят. Я однажды рядом с охранниками проплыл в такую ночь, и то не заметили.

– Повезло тебе, – заметил Бабкин.

– Меня здесь все знают, – сказал Чилим. – Сегодня пойду к бакенщику ночью. Неужели он не перевезет на островок? Только я вот что думаю – нам надо всем ехать туда. Возьмем старый бредень и корзинку, Если накроют нас белые, скажем, что рыбачить приехали, а бредень им будет доказательством.

Поздней ночью, переправившись с бакенщиком на островок, Чилим с Бабкиным тащили на плечах бредень, в Ильяс шел сзади с корзинкой. Тихо пробирались заплеском по песчаной косе островка к тому месту, где стояла за кустарником лодка.

– Вот она, – шепнул Чилим. – Теперь я пойду один, вы ждите меня. Я тут знаю тропинку, она как раз приведет к лодке.

Притаившись за кустарником, Ильяс с Бабкиным долго прислушивались, вглядываясь в темноту по направлению, куда ушел Чилим. Через некоторое время они увидели, как по течению плыло что-то черное. Это и была лодка Василия.

– Есть, – шепнул он влезавшим Ильясу с Бабкиным.

Быстро перегнали лодку в горную сторону, весла припрятали в густой крапиве, а лодку, нагрузив камнями, утопили.

– Победа за нами, – сказал Чилим, возвращаясь с друзьями к себе в лачугу.

Глава шестнадцатая

Удачно вернув лодку, Чилим и его друзья на следующий день собрались рыбачить, но погода с самого утра начала портиться. Небо густо заволокло черными тучами, подул сильный низовой ветер, начал моросить мелкий дождь.

– Не везет нам, черт побери, – ворчал Бабкин. – То лодки не было, теперь погода сломалась, Так и торчи тут без дела.

– Подождите, еще наработаетесь, – успокаивал их Чилим.

– Может быть, западет ветер, ночью сгоняем поблизости. Кинем разочка два-три.

Так и решили: дождаться ночи.

В это время у Хомяка сидели гости. Пришел его сын, Никита, со своим начальником, капитаном Орловым. Да и другая немаловажная причина была для попойки. Хомяка восстановили в старых правах сельского старосты, и не обмыть такой важный чин считалось непростительным грехом. На эту же попойку был приглашен и друг Хомяка Расщепин. Яким Петрович не упустил случая поведать все капитану о Чилиме, и тут же, на пирушке, было решено свести Чилима на штабной пароход. Сын Хомяка, Никита, вызвался провести капитана к Чилимову дому.

Уже было темно, когда во двор к Чилиму ворвались два вооруженных человека.

– Здесь Чилим? – заплетающимся языком закричал капитан.

– Я Чилим, – отозвался, выглянув в окно, Василий.

– Выходи! – крикнул капитан и подтолкнул к двери Никиту.

Никита, скрючившись, качающейся походкой лез в сени, суя вперед винтовку. Стоявший за дверью Ильяс быстрым рывком выхватил винтовку, и Никита повалился под ноги Бабкина. Услышав крик и возню в сенях, капитан заторопился тоже туда, но был приколот штыком.

– Батюшки, что вы наделали! – закричал выскочивший в сенцы Чилим.

– Ничего, – дрожащим голосом ответил Ильяс.

– Куда мы их теперь?

– Чего беспокоишься из-за этой твари, вон бросим под гору, пусть в Волгу катятся, – проворчал Бабкин.

Не теряя времени, они вытащили обоих на задворки и сбросили под откос, в густую крапиву.

Ветер все усиливался, а дождь еще громче начал барабанить по крыше. Все молчали, сидя в потемках.

– Ну, что сделано, того уже не воротить, – тихо сказал Чилим. – Теперь надо искать пути, как выбраться из этого положения. Решать надо сейчас, утром будет уже поздно, все может выясниться, и нам петли не миновать.

В тишине слышно было, как вздыхала и всхлипывала за перегородкой Ильинична.

– Я вот чего думаю, – прервал молчание Чилим. – До утра ждать нам не приходится, надо сматываться сейчас, иначе будет поздно.

– А я куда? – заголосила Ильинична.

– Не плачь, мама. Сейчас же собирайся, иди к тете Насте в овраг, там тебя никто не знает и никто не будет искать. А нам ненадолго придется скрыться.

– Когда вы вернетесь? – спрашивала сквозь слезы она.

– Скоро, скоро, мама, только сама-то скорее собирайся да уходи, пока все спокойно.

Ильинична сложила кое-какие тряпки в узел, поцеловала солдат и тихо поплелась околицей – к двоюродной сестре старого Чилима.

Дождь не унимался, ветер все сильнее гнал черные тучи, зловеще шумела в эту ночь Волга.

– Ты, Ильяс, все оружие забрал у этих? – кивнул головой Чилим, куда были свалены трупы.

– Все брал, маленький револьвера в карман нашел, вот она, – подал Чилиму браунинг в мягкой матерчатой кобуре.

– Больно уж крохотный, а все же при случае можно стрельнуть, – ворчал Чилим.

– Ладно и такой. Теперь у нас на всех есть оружие, – проговорил Бабкин.

– А еще что у тебя? – спросил Чилим.

– Сумка кожаный, – ответил Ильяс.

– Клади в мешок, там на досуге разберемся. И ждать больше нечего, забирайте все и пошли.

– Куда торопиться? В такой погода искать никто не пойдет, – сказал Ильяс.

– Искать-то ночью, может быть, никто и не пойдет, да выбираться-то нам еще далеко, да и время самое подходящее. До рассвета надо перебраться через фронт, иначе могут задержать, – говорил Чилим, свертывая парус. – Когда вся эта «музыка» кончится? Черт побери всех этих беляков, – ворчал Чилим, запирая свою избенку.

Скользя по размокшей тропинке, они быстро спустились на берег.

– Вот чего, ребята. Чтобы не было подозрений, вы тащите этих гадов к берегу, – сказал Чилим, бросая мешок на камни и начиная выгружать камни из лодки.

Ночь для беглецов была самой удачной. Ветер свистел, волны грохотали о каменистый берег, перекатывая мелкие камешки. А дождь хлестал и хлестал без конца. Ильяс с Бабкиным притащили солдата, бросили на заплесок и долго лазили по крапиве – искали офицера, Бабкин тихо ворчал:

– Ты, Ильяс, видно, плохо его проткнул. Убежал, наверное, сволочь. Ага, вот он где застрял.

– Васька, помогай, – шептал в потемках Бабкин. – Тяжелый, как битюг, нажрался.

Ввалив в лодку обоих, быстро отъехали в стрежень. Когда выбросили убитых, лодка быстро заскользила против течения, рассекая крутые гребни волны. Намокший парус крепил лодку на один борт и туго натягивал шкот. Чилим, привыкший во время рыбалки ориентироваться в любую темную ночь, и теперь лавировал заводями, угадывал меляки по шуму волн, держал направление к островку. Но на сердце его было тревожно. Проехать мимо островка не так-то было просто. На самом водорезе, как рассказывал бакенщик, стоит пулемет, который может простреливать одинаково оба пролива Волги.

«Лодку в такую темь при сильном ветре вряд ли сумеют разглядеть беляки, а вот парус, высоко поднятый над водой, пожалуй, нас выдаст...» – думал Чилим, все ближе подрыскивая к островку, где, свисая с крутояра, трепались от ветра густые кустарники тальника. В темноте путникам казалось, что из-за каждого куста выглядывает вооруженный белый бандит.

Кругом было тихо, только дождь хлестал в спину Чилима да шумели раскатисто волны, нарушая зловещую тишину ночи.

– Наверное, в такую слякоть где-нибудь укрылись все батарейцы и дрыхнут, – сказал Бабкин.

– Не знаю, вряд ли, часовой-то наверняка не спит, – возразил Чилим. – Нужно вначале разведать и потом только двигаться дальше.

– Давай к берегу, – прошептал Бабкин, махая рукой. – Они отсюда не ждут.

Лодка бесшумно ткнулась в тину заплеска под крутояром. Чилим с Бабкиным, вооруженные наганом и винтовкой, пробираясь от куста к кусту, двигались к самому водорезу островка. Ильясу, сидевшему за кустом около лодки, эти тяжелые минуты ожидания казались вечностью. Он приготовил гранату, чтобы не быть застигнутым врасплох. Но вот послышался подозрительный шелест кустов, а за ним шепот:

– Ильяс, Ильяс, где ты?

Услышав знакомый голос, он вышел из своей засады навстречу им. На сердце у него отлегло.

– Все кончено, поехали, – сказал Чилим, осторожно опуская в лодку винтовки. А Бабкин молча снял с плеча пулемет, покрытый брезентом.

– Давай, скорее отчаливай. Теперь мы им покажем кузькину мать, если наткнутся, – сказал Бабкин, залезая в лодку.

Торопливо оттолкнулись от берега. Чилим дернул шкот, парус распустился и, надуваясь пузырем, снова потащил лодку. Чилим правил к луговой стороне, чтоб скорее уехать от этих мест. Островок уже начал теряться из вида. Лодка по луговой стороне тихим течением пошла быстрее. Прорвавшись так удачно мимо островка, друзья повеселели. Правда, они еще пе знали, что ждет их впереди, но уже чувствовали, что вырвались из грозившей им петли. Но торжество беглецов длилось недолго. Они заметили, как на широкой песчаной косе от кустов отделилось несколько темных фигур, быстро двигавшихся к реке. Чилим повернул лодку в стрежень. С берега затрещали выстрелы.

– Ложись, – крикнул Чилим, припадая на дно лодки и все круче поворачивая наперерез к горной стороне.

Бабкин с Ильясом залегли за борт и уже направили винтовки, намереваясь отстреливаться. Но Чилим махнул рукой и сказал:

– Выказывать оружие не нужно, они могут устроить погоню.

Лодка начала скрываться из глаз преследователей, выстрелы прекратились.

– Ну, кажется, проскочили, – сказал Бабкин.

– Да, вроде того, – отозвался Чилим. – Теперь нам осталось обогнуть еще одну косу, а там, за поворотом, мы будем около красных. Хоть и измочило нас, как собак, а самое страшное прошло.

Глава семнадцатая

Проводив дорогих гостей, Хомяк потирал руки от удовольствия, глядя мутными глазами на домашнее убранство и на стол, уставленный глиняными плошками, где в жирном соусе оставалось еще не доеденным жаркое из домашних гусей и уток. А вокруг по столу разбросаны обглоданные кости, хлебные корки, крошки. Взгляд его остановился на бутылке с самогоном. Он налил стакан и, поднося к большому волосатому рту, сам себе говорил:

«Ну-с, Федор Иваныч, разрешите вас поздравить с чином сельского старосты, главы всей деревни. Да то ли еще будет... Сегодня староста, а через годик скажут: «Не угодно ли вам, Федор Иваныч, занять чин волостного старшины?» – а там и еще куда-нибудь выше... Уж раз начальство имеет такое ко мне уважение, то без внимания не оставят... Да и сын мой Никита, тоже, брат, вышел в люди, скоро офицером сам будет. Ну, а война кончится, куда моего Никиту? Ну, становым приставом, шишка, брат, тоже неплохо, почет и уважение». – И многие другие приятные мысли осаждали голову Хомяка, пока он не свалился на деревянную резную кровать с горой подушек в цветных ситцевых наволочках.

– Налакался, как собака, нет, чтобы гостей потчевать, а он сам старается больше всех выдуть, – ворчала жена, раздевая на постели Хомяка, который теперь только храпел да изредка мычал.

Утром проснулся он рано, голова трещала, покосился на стол, но там было все чисто убрано.

– Куда ты остатки засунула? – толкнув в бок жену, спросил он сиплым голосом.

– Да там, в горке поставила, – ответила спросонок жена и перевернулась на другой бок.

– Господи, батюшка, матушка, пресвятая богородица, – ворчал, вставая, Хомяк.

Открыл горку, выпил стакан самогона, крякнул и стал собираться на выполнение мирских дел. Выходя из ворот, он перекрестился и важной начальственной походкой пошел по улице. Первым долгом заглянул в окна Чилимовой избенки, но никого там не увидел; гонимый любопытством, он зашел во двор и прокричал: «Хозяева, а хозяева!» – Но на его окрик никто не ответил. Он снова заглянул в избенку, уже со двора. В избенке все показалось ему брошено в самом хаотическом беспорядке.

«Ну, значит, все с Чилимами покончено... Молодец Никита, хоть и был в кураже, а дела своего пе забыл...» И чтобы поточнее удостовериться, он зашел к соседке келейнице, которая жила через пустырь от Чилимовой избенки.

– Эй, Федосья! Выйди-ка на минутку! – крикнул он, постучав в окно.

– Сичас, батюшка, иду! – откликнулась из лачуги келейница.

– Ты не видала ли, куда Чилимова семья ушла?

– Как, батюшка, не видала, очень даже видела, еще вчера вечером их туда в горы на пароход увели.

– Зачем же их на пароход-то? – сверля выпученными глазами, допытывался Хомяк.

– Вот этого-то, батюшка, я и не знаю. Только видела вчера вечером, как их мимо окна вели, а били-то как страшно... И дома били, и в дороге-то нет, нет, да и опять сунет в спину толстым концом ружья. Я инда заплакала, на них глядя.

– Так, так, значит, говоришь, били. А не знаешь, Ланчиха дома или нет?

– Что ты, батюшка, да ее, бают, тоже увели на пароход, – вздохнула старушка.

– Ишь ты, беда-то какая, и зачем их ведут туда? – притворно вздохнул Хомяк.

– Да ведь кто знает, батюшка, видно, времена такие пришли...

– Ну что ж поделаешь, ладно, спасибо тебе.

– А не за что, батюшка.

Хомяк гордо, как начальник всей деревни, задрал голову, отправился к Расщелину, а Федосья прошипела ему вслед:

– На-ко вот тебе в хомяцкое-то мурло, – показала кулак в спину уходившему Хомяку. – Как же, так все тебе и разболтаю, – ворчала она, возвращаясь в избу.

Ильинична, уходя из дома, попросила Федосью присмотреть за избенкой. И теперь Федосья уже знала, чего ходит, проверяет Хомяк.

«Хорошо, хорошо, а ведь так, пожалуй, они в скором времени всех зачистят, которых мы наметили с Петровичем...» – подумал Хомяк, подходя к расщепинскому дому.

Долго он молился на теплившуюся лампадку перед блестевшими позолотой иконами в расщепинской избе. И, поклонившись хозяину, промолвил:

– Здоровы ли живете, с праздником, хозяюшка! – кланяясь жене, протягивал он руку Расщепину.

– Слава богу, вашими молитвами живы и здоровы, – кланялся и пожимал толстые пальцы Хомяка Расщепин. – Как сами-то дышите? Наверное, потрескивает в голове?

– Я уж малость подлечился, а все еще шумит, да прошелся по односторонке, заглянул в одно местечко, а там оказывается все чисто, под метелку...

– Где это? – вопросительно уставился на Хомяка Расщепин.

– Нашего общего врага прибрали.

– Так скоро?

– Ну вот еще, спрашиваешь. А Никита вчера пошли с Кузьмой Гурьяновичем да и... – он сделал характерный знак рукой.

– Если так, то они, пожалуй, скоро со всеми управятся...

– Будем надеяться, не задлят. Ты как думаешь, Петрович, а не заняться с остальными голодранцами твоей артели?

– Нет, Федор Иваныч, с этими надо повременить, я с них еще своих долгов не содрал. Выжму должок, тогда поглядим. Давай-ка немножко оправим головы, у меня со вчерашнего тоже башка трещит.

– А есть чем? – спросил Хомяк.

– Слава богу, водится, – сказал Расщепин, вытаскивая из-под стола четвертную бутыль с самогоном.

– О, это хорошо пропустить на радостях, – разглаживая бороду, проговорил Хомяк. – Ну, за хороший исход дела, за наши успехи! – весело произнес он, поднимая стакан.

– Кушай, Федор Иваныч, на здоровье!

– Сын рассказывал, – продолжал Хомяк, вытирая рукавом самогон с бороды. – Подкрепления, слышь, остановились ждать, а потом на Казань пойдут.

– Ну, а там и до Москвы недалеко, – весело сказал Расщепин. – Видать, крупные силы они собрали, – продолжал он.

– Да, Петрович, силы у них громадные. А войско-то ты бы поглядел – одни отборные офицеры да наши сынки. А ты сам посуди, разве можно равнять моего Никиту с каким-то Чилимом или тем же Ланцовым. А у них все такие. Ты думаешь, кто у них воюет?

– Ну как кто? Тоже, чай, солдаты, – возразил Расщепин.

– Да какие там солдаты, мальчишки да жиды, – рассмеялся Хомяк.

– Вот как, значит, у них и войска порядочного нет? – спросил Расщепин, снова наливая в стаканы самогон.

– Ты сам посуди, откуда у них будет порядочное войско, когда все порядочные идут к белым. Да, может быть, и этих оборванцев белые приняли бы служить, да не больно-то они идут. Вчера Никита сказывал: поймали, слышь, троих красноармейцев, ну, когда привели их на пароход, начальник спрашивает: «Зачем вы к красным служить пошли?» А они говорят: «Нам с белыми не по пути». Начальник, конечно, разозлился, кричит: «К борту всех!» И все-таки опять спрашивает: «Если живыми оставим, останетесь нам служить?» – «Стреляйте! А служить вам не будем!» – кричат они. – Ну что прикажешь делать, так ведь всех и расстреляли. А знаешь что, Петрович, кто с красными съякшался, тот уж антихристу продался, ему одна дорога только туда... – закончил Хомяк.

– На тот свет, – добавил Расщепин.

– Вот-вот, угадал, – улыбнулся Хомяк.

– Ну, бог милостив, если эта власть так сильна, значит, останется навсегда.

– Определенно и навечно! – крикнул Хомяк, выпивая еще стакан самогона.

– Эх, и запируем же, когда вся эта канитель кончится, – весело произнес Расщепин.

– Да уж отхватим трепака, когда всех этих нехристей изничтожат. Тут ведь кто идет – одни безбожники, а что прикажете с ними делать?

– Конечно, изничтожать, так бог повелел, да и батюшка в церкви говорит то же. Останутся только одни праведники на земле, как мы с тобой, – улыбнулся в бороду Расщепин.

– А ведь ты прав, ей-богу, прав! – крикнул Хомяк.

«Если я носил списки на штабной пароход, так это все делалось по велению божию и с благословения попа. Ну, а если заехал на чужую полосу за снопами, так тут и совсем не виноват, нечистая сила сама лошадь поворотила...» – мысленно закончил Хомяк.

Пока Расщепин с Хомяком на радостях пили самогон, обсуждали происшедшие события на Волге и готовились к новой жизни, по деревне рыскали белогвардейцы и уводили все новые и новые жертвы на штабной пароход.

Глава восемнадцатая

Удачно пробравшись мимо островка, где была замаскирована тяжелая батарея белых, и скрывшись в темноте от стрелявшей заставы, Чилим и его друзья уже стали считать себя на свободе. Но, проехав еще верст десять, они не увидели судов красной флотилии. На плесе, где предполагали встретить эти суда, не светил на перекате ни один бакен. По небу быстро проносились черные тучи, то и дело моросил дождь. В ночной мгле непрерывно шумели волны.

– Ну, голубчики, застряли. Красных-то здесь уже нет, – сказал Чилим, хотя все еще не терял надежды увидеть какое-нибудь отставшее судно. – Мы все еще на территории, занятой белыми. Ночью мы еще можем пробираться, а днем как бы не наткнуться на белых.

– Что ж будем теперь делать? – спросил Бабкин.

– Я думаю вот что: скоро на этом берегу будет бакенщик, он-то уж, наверное, знает, где остановились красные. Да вот чернеет, это, пожалуй, будка и есть. Вы с Ильясом идите, расспросите его, а я поеду дальше, там вас подожду, – сказал Чилим, поворачивая лодку к берегу.

Бакенщик спал спокойно. Новые хозяева приказали не зажигать бакены.

– Кто там? – отозвался он спросонок на стук в дверь.

– Это мы, солдаты, – сказал Бабкин. – Красных тут поблизости нет?

– Нет, нет, будьте спокойны, они вчера еще удрали. Вы то из белых, что ли?

– Да, да, отец, из белых. Пошли, – шепнул Бабкин Ильясу.

– Ну как? – спросил Чилим вернувшихся разведчиков.

– Да, ты прав, Василий. Наше дело табак. Красные вчера еще ушли. Пока нас белые не заметили, надо устраиваться где-то на дневку, до следующей ночи, иначе нам не пробраться.

Спрятав лодку в густые кустарники, путники расположились на отдых. Дождь перестал моросить, путники у костра обсушились, по очереди выспались. День показался им очень длинным. Радовало одно, что ветер не затихал и с наступлением темноты они снова смогут бесшумно двигаться под парусом.

– Ну-с, молодчики, удалые разбойнички, пора двигаться дальше, – пошутил Чилим, разбирая палатку, сделанную из паруса, под густым кустом вербача. – Тащите «машинку» в лодку и установите так, чтобы можно было и поработать при крайней нужде...

Ильяс установил в лодке пулемет, заложил ленту. Вытолкнули из кустарников лодку. Чилим, озираясь по сторонам, начал пристраивать парус. Лодка медленно заскользила меж затопленных кустарников. Ветер за кустами то западал, заполаскивая парус, то опять налетал сильной струей, надувая его пузырем.

Ночь снова скрыла путников в непроглядной мгле. Уже приближались к городу, когда увидели плывшую навстречу лодку. Чилим определил, что это рыбак.

– Эй, дядя! – крикнул Чилим. – В Казани красные или белые?

– Пожалуй, что и белые. Надысь здорово стреляли около города, наверное, белые взяли, – ответил рыбак.

– А ты издалека плывешь? – спросил Бабкин.

– От Верхнего Услона!

– А там как?

– Тоже белые пришли!

– А мимо Казани пропускают?

– Лодки-то не останавливают, я вот проплыл свободно.

– А красные далеко от Верхнего Услона?

– Там, около гор, ближе к Свияге! – еле слышно донесся голос рыбака.

«Что-то теперь будет с Надей и Сережкой?» – думал Чилим, глядя на дальние городские огни.

Скрываясь за островком, путники миновали Казань, благополучно пробрались мимо Верхнего Услона, перевалив в луговую сторону, приближались к Свияге. Начал брезжить рассвет.

В то время, когда Чилим со своими друзьями пробирался через местность, занятую частями белых войск, Волжская флотилия красных уже пополнилась новыми судами.

По указанию В. И. Ленина на Волгу с Балтики по Мариинской системе прибыли боевые суда – миноносцы «Прочный>, «Прыткий», «Ретивый». На канонерской лодке «Ваня-коммунист» в район военных действий и Свияжску прибыл военный комиссар матрос Балтийского флота Николай Григорьевич Маркин.

С первого дня прибытия в район боевых действий комиссар Маркин горячо повел подготовительную работу к предстоящим боям за Верхний Услон и Казань. Утром следующего дня на рассвете к Маркину явился Ланцов, командир разведывательного катера.

– Товарищ Маркин, у левого берега подозрительная лодка. По всему видно, что она пробирается в расположение наших судов. Вот посмотрите сами.

– Верно, двигается в нашем направлении, – приставив к глазам поданный ему бинокль, проговорил Маркин. – Ну-ка, живенько сгоняй, притащи ее сюда.

– Есть притащить сюда! – крикнул Ланцов и быстро побежал на катер.

Машина зашумела, и катер быстро покатил в направлении замеченной в нижнем плесе лодки. На лодке заметили, как отделился от флотилии катер и, раскидывая носовой частью крутые белые гребни волн, несся им навстречу. В утреннем сумраке виден был на носовой части катера длинный ствол пушки. Перед штурвальной стоял матрос в бушлате и бескозырке, сбитой на затылок. На груди его висел бинокль, а в правой руке матрос держал рупор. По мере приближения к лодке катер сбавлял ход.

– На лодке! Езжай сюда! – вырвалось из рупора. – Что за люди? Куда пробираетесь?

– К вам! – сложив воронкой ладони, ответил Чилим.

Голос матроса Чилиму показался знакомым.

– Ты же Ланцов! – закричал Чилим, быстро поворачивая лодку к катеру.

Лодка подошла уже близко, катер остановился.

– Васька, Чилим! Как вас черти затащили сюда? – летело с катера. – Давайте под корму, чальтесь! – кричал Ланцов, перегнувшись через поручень.

Бабкин подал причал подбежавшему к корме матросу.

– Вылезайте все на катер, а то утоплю! – крикнул Ланцов, подходя к корме. – Как же вы здесь очутились?

– Еле-еле убежали, к белякам было в лапы попали, да счастливо отделались. Ладно, после расскажем, а теперь вот чего: нет ли закурить? С прошлого дня не куривши ехали, чуть было с тоски не умерли. Эй, эй! Нельзя ли потише? Весь багаж в нашей лодке утопите! – закричал Чилим, когда катер пошел полным ходом и начал захлестывать причаленную под кормой лодку.

– Тихий! – крикнул в машинное отделение Ланцов.

Чилим прыгнул в лодку и начал выкидывать на палубу катера мешки, винтовки и пулемет.

– Теперь вали до полного! – крикнул Чилим, выскакивая из лодки на корму катера.

– Закуривайте, – сказал Ланцов, подавая пачку папирос.

– Где вы оружия столько набрали? – спросил Ланцов, присаживаясь на корточки рядом с Чилимом.

– Белых ограбили...

Чилим рассказал, как они попали было в плен к белым и как удалось прорваться через фронт.

– А это что такое? – полюбопытствовал Ланцов, увидя, как Ильяс выложил из мешка офицерскую кожаную сумку.

– Капитан на память оставлял.

– Подай-ка сюда, может быть, что и для нас интересное есть. – Ланцов раскрыл сумку и вытащил содержимое. – Так, это карта. А это что за лист, исписанный крупными каракулями?

Расправив бумагу, он прочел:

«Господину капитану, от сельского старосты, Ивана Федорыча Хомяка. По Вашему приказанию посылаю вам список всех большевиков нашей деревни, а также записал и всех сочувствующих.

1. Ланцов Мишка, каторжник, еще до начала войны пырнул кинжалом пристава. После куда-то сбежал, где-то скрывался, а теперь к большевикам добровольцем нанялся. Мать его тоже сочувствует большевикам, это я проверил лично сам.

2. Чилим Васька, тоже каторжная морда. Отец его стражника убил, за что был сослан на каторгу. А Васька, как пришел со службы, все время рабочих мутил против хозяина...»

– Вот это здорово! Слыхал, Василий, что о нас доносит Хомяк? А ты и не знал, что везешь приговор на наши головы. Ну, ничего, подожди, Вася, мы еще доберемся до них, все равно выбьем волчьи-то зубы... – зло сверкнул глазами Ланцов.

– Он еще не все написал, можно было добавить, что его сына-белогвардейца вместе с капитаном сбросили в Волгу.

– Надо было и самого его туда же, – выругался Ланцов.

Пока курили и обсуждали донос Хомяка, катер подошел к стоянке флотилии. Ланцов отправился с докладом к комиссару.

– Товарищ Маркин, все в порядке, лодка с тремя перебежчиками здесь. Прикажете привести?

– А ну-ка, приведи, что за люди, познакомимся.

– Есть привести! – крикнул, выскакивая из каюты, Ланцов.

Когда Чилим с Ильясом и Бабкиным в сопровождении Ланцова явились к комиссару флотилии, Маркин пристально посмотрел на вошедших и спросил:

– Ну как, не понравилось с белыми идти, решили к нам перекочевать?